Текст книги "Центральная реперная"

Автор книги: Сергей Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Удар по обшивке, и становится ясно, что Астахов не промахнулся.

– Ну, как вы здесь без меня?! – бодро кричит бригадир, едва выплыв из шлюза.

– Не соскучились, – огрызаюсь я. Тридцать минут до удара. Десять минут, чтобы покинуть сеть. Стоп! Что значит "покинуть"? Мы же остались без средства транспортировки! Я тянусь включить связь со станцией и останавливаюсь. Зачем? Они всё равно не успеют прилететь за нами.

Нет, мне не страшно: я еще не осознал риск. Страх придет тогда, когда уже нельзя будет изменить ситуацию и останется лишь надеяться на то, что ни один из осколков не достанется тебе. Наверняка, большую часть поймает сеть. И что тогда будет с защитой, когда четыреста тысяч тонн глупости, как выразился Астахов, ударит по сети? А ничего не будет. Защиты не будет. От нее практически ничего не останется – нити полопаются. И что толку поворачивать сеть? А она поворачивается. Это не видно, но чувствуется.

– Дмитрий Сергеевич, уберите секторы на сети, – говорю я, как о чем-то обыденном, о том, что начальство хотело, но позабыло сделать, потому что подчиненные не напомнили.

Астахов думает о своем и отвечает неторопливо, будто всё уже давно закончилось. Не закончилось. Еще ждать и ждать.

– Свернуть все секторы? Сразу? Невозможно. Программа не позволяет. Только десять процентов.

– Отключить программу?

– Она на жизнедеятельность завязана. Чем дышать будем?

– Вручную?

– Как вручную?! Лезть на борт и отцеплять?!

– Вот именно…

Астахов некоторое время смотрит на меня, морщится, а потом неуверенно тянет:

– Ты пойдешь?..

– Пойду, – резко отвечаю я. – А вы останетесь. Контролировать будете.

– Мы пойдем, – говорит Тинта. – Помогать. Один – не успеешь. План понят.

– Вот и помощницы, – радуюсь я, – а вам, Дмитрий Сергеевич, общим руководством заниматься. И, кстати, не забудьте десять процентов программно свернуть.

Астахов с досады машет рукой, но возразить не может. Двадцать минут…

Хорошо, что я не снимал скафандр. Хорошо, что успел до отказа заполнить баллоны кислородом из запасов пункта. Хорошо, что навыки работы в невесомости я давно отработал. Хорошо, что у меня есть помощники – разумные, которые четко представляют цель и знают, что делать. Плохо всё остальное. Времени до обидного мало. Подлетит рой, ударит камешком в темечко, и меня перестанут волновать проблемы сохранения сети. Меня перестанет волновать вообще всё. Наверно, я буду абсолютно спокоен. И даже не буду видеть снов. Например, таких, как сейчас…

Я мотаю головой внутри шлема, стряхивая наваждение. До покоя далеко. Кислородное голодание пока не грозит. Нужно работать, а не растекаться мыслями. Нас выносит из наблюдательного пункта, мы разворачиваемся, и каждый из нас устремляется к своим секторам – отцеплять сеть от направляющих нитей. Как – бригадир подскажет. И первый раз, и второй. На третий уже не надо. Постепенно появляется автоматизм движений.

Убрать фиксатор, выдрать крепление и сразу отпустить угол. Упругий материал моментально сжимается, и сектор сворачивается в рулон, устремляясь к наружному краю сети. До свидания.

Магнитные крепления на страховке держат надежно. Шаг в сторону. Следующий сектор. Фиксатор, крепление, отпустить. Гланг не видно – они заслонены корпусом пункта. Астахов так и не сказал, сколько в этой сети секторов. Не говорит – сколько у нас времени. Не говорит – какие сектора подвергнутся максимальному обстрелу. Какова прогнозируемая площадь поражения. Много чего он не сказал и не скажет. Я не спрашивал.

– Тинта, отстаешь, – слышу я голос бригадира. Меня он почему-то не подгоняет. Не хочет расстраивать? – Пять минут на работу. Не старайтесь убрать всё. Сколько успеете.

Это правильно. Только успеть надо больше. Больше, чем можешь. Больше, чем хочется. Больше. Еще и еще. Скорее. Самоконтроль. Четкость. Не думать о постороннем. Вообще не думать. Существует только сеть. Ничего кроме. Ни мутного пространства открытого космоса, ни радужных всполохов на сворачиваемых секторах, ни странных белых вспышек перед глазами…

Голос бригадира в наушниках раздается как всегда неожиданно.

– Первые камни. Будьте внимательны.

– Они с какой скоростью летят, Дмитрий Сергеевич?

– Десять километров в секунду. Комп пишет.

– Мы ж их даже не увидим, если они мимо пролетят. А если не мимо – тоже не увидим. Смотреть нечем будет.

– Если попадут – увидишь… – мрачно пророчествует Астахов. – Ты – не такая уж и крупная цель. Сеть гораздо больше тебя. Гораздо… Так. Достаточно. Уходите. Немедленно. Быстро.

Что ж, прямой приказ бригадира. Я отцепляю последний сектор и плыву к шлюзу. Гланги уже там – ждут меня. Мы возвращаемся в наблюдательный пункт. Его стены – слабая защита от осколков астероида, но лучше уж такое убежище, чем никакого. Втискиваемся в шлюз, и я опять поражаюсь, как гланги могут без видимого вреда для себя находиться в открытом космосе. И не просто находиться, а еще и работать.

Однако сейчас мне не до ксенологических изысков. Закончится смена, тогда этим и займусь. Как бы она не закончилась.

Контрольные огоньки успокаивают: с наблюдательным пунктом всё в порядке. Будем надеяться, что так и останется до самого конца. Будем наивными. Наивным быть просто и хорошо.

Астахов висит перед пультом. Лицо у него красное, распаренное, капельки пота стеклянными бисеринками липнут к волосам. Он тяжело отдувается. Видно, что пришлось ему несладко. Сил почти нет. И он даже отвечает на мой вопрос "что случилось?".

– Со станцией говорил, – бригадир пробует залезть пальцами за горловую манжету скафандра и морщится, потому что до тела никак не добраться. – Мозги мне компостировали. Насчет поведения. Выговором не отделаюсь. Ну, если живым останусь.

Астахов подхихикивает. Он явно не верит в возможность скоро распрощаться с жизнью и выговор для него – самое страшное из того, что наверняка произойдет.

– Как рой пройдет, обещали сразу катер прислать. Для эвакуации. Так что платформу не придется отстыковывать. Еще остановить обещали. Когда полный круг сделаем. Потом помогут обратно сектора натянуть. Так что всё нормально.

Астахов бодрится. Он не может знать, как пройдет рой. Комп всего лишь дает вероятность столкновения. Осколков слишком много, чтобы учесть их все. Погрешности в вычислениях неминуемы. Всегда есть шанс вытащить счастливый билетик. И точно такой же шанс – несчастливый.

Я смотрю на экран. Схема сети прочерчена черными широкими полосами в тех местах, где мы свернули сектора. Не более половины общей площади. Да, вот и комп подтверждает: "Внимание! Площадь защиты 51 %! Немедленно восстановите до нормативных параметров!" Это он зря требует. Мы ж не для того старались. Восстановим, чего беспокоиться. Но потом.

Времени всего ничего. Уже секунды мелькают. Сейчас долбанет. Закрыть глаза, отвернуться. Чтобы не видеть. Но изображение мелькает, и вместо схемы появляется совсем другое.

Кто догадался вывести на экран вид сети со стороны фокуса? Как мишень, в которую метит неопытный стрелок. Если долго стрелять, даже слепой попадет куда-нибудь. Куда-нибудь. В нас, не в нас. Хочется стать маленьким, забиться в темную нору и не выглядывать. Но неистребимое любопытство ужаса подталкивает тебя. И ты глядишь, как привязанный, на сеть. И ждешь удара.

Противно пищит сигнал таймера. Ноль.

Рой пришел.

Я почти чувствую, как рвутся неубранные нити сети, как ломаются ребра жесткости, как выходят из строя двигатели коррекции курса. Не замечаешь, как пролетают обломки астероида – слишком быстро. Замечаешь, когда обломок попадает в цель. "Быстро гаснущие вспышки разноцветным фейерверком…" Кто это написал? Когда он попадал под астероидную атаку? Почему я думаю о такой ерунде?

Я знаю – почему. Я жду.

Синие и малиновые вспышки. Зеленые радуги. Желтые россыпи огней. Дрожь, толчки, пульсации. Я жду.

Гнусавые голоса, бормочущие на непонятных языках, то низкие, то высокие, хриплые и нежные, пронзительные и невнятные. Чужие голоса, сулящие одно и тоже. Я жду.

Резкий запах человеческого пота, медвяно-бензиновый – гланг, металлически-ржавый – оборудования. Раздражающая сухость воздуха. Не продыхнуть. Я жду.

Вкус крови из треснувших губ. Горечь миндаля. Сладость воды. Всё потом, потом… Я – жду.

Я дождался.

– "Внимание! Отмена астероидной угрозы! Переход на штатный режим работы! Внимание!"

– Прогноз?! – срывает голос Астахов.

– "Вероятность поражения ноль целых семь десятых процента. Рой прошел. Рекомендую…"

Слышен слабый треск в наушниках, и голос компа замолкает. И сразу же в корпус отдается тяжким ударом.

– Вот тебе и семь десятых. Попал напоследок.

Вой сигнала разгерметизации. Свист уходящего воздуха. Автоматическое захлопывание лицевых пластин на шлемах. Аварийное освещение.

Осколок ударяет куда надо. Как раз в то место, где может нанести максимальный вред. Вырубилась система жизнеобеспечения, отключилась вся энергетика контрольного пункта, не функционирует контрольно-следящая аппаратура, управляющие системы. Мы – в остывающем пузырьке, быстро теряющем воздух. И этот пузырек, не слышит, не видит и не может никому сообщить, что происходит с ним и с разумными на его борту. Что делать разумным в такой ситуации? Правильный ответ – ничего. Ждать. Не двигаться. Уснуть. Экономить кислород. Глангам, конечно, проще. В крайнем случае, они помогут спасателям вытащить наши с Астаховым тела из пункта. Тинта и Рисса доживут до прилета катера. Про нас я не уверен.

– Клим, ты как? Рация работает?

– Работает…

– Значит, порядок. А у меня не очень: плохо тебя слышу. Так что если не буду отвечать, это совсем ничего не значит. Слушай, я тебе что-нибудь расскажу. Ну, чтоб ты себя увереннее чувствовал. Потому как сколько нам ждать – я не знаю. Мало ли когда они катер вышлют. Нет, надо, конечно, надеяться, что сразу, как только рой пройдет. Кого им еще спасать, кроме нас? А вдруг, есть кого? Более значительного. По должности, или по количеству. Что им два человека, если где-то сотня помощи дожидается? Хотя, вряд ли. Откуда столько народа на станции? Да и если на станции – им ведь помощь не нужна? Конечно, могло корабль какой-нибудь задеть, случайно пришедший, когда астероид пролетал. Так ведь не было кораблей. Я ситуацию отслеживал. Так что нас и будут спасать. Им же тоже поработать хочется. Мы – лакомый кусочек, так сказать.

– Что, дефицит аварийных ситуаций? – пытаюсь я поддержать монолог Астахова. – Когда ж в последний раз спасатели по специальности работали?

– Давно у нас такого не случалось… Да что давно! Вообще никогда! Я-то думал, что в самое спокойное место тебя посылаю. Вишь, как оказалось. Просчитался. Ты уж извини.

– Ничего, Дмитрий Сергеевич, всё нормально, – успокаиваю я его. До красного сектора в манометре еще минут пять кислорода. Если его экономить. Если не делать резких движений. Если отрешиться от всего, что беспокоит. От мыслей. От образов. От посторонних звуков…

Я слышу сигнал в полусдохшей рации: "Сеть, ответьте! Сеть, ответьте! Сближаемся с вами. Приготовиться к эвакуации". Астахов не слышит. Его рация не работает на прием. Он что-то непрерывно бормочет, забивая мне далекий сигнал, мешая понять, что от нас хотят спасатели. Ничего особенного: чтобы мы не мешали им делать свое дело. Хорошо, что Астахов не слышит их, а то живо полетел бы выговаривать, что они всё делают не так, а как надо – он им сейчас покажет!

Кислород на исходе. Я еще не научился дышать пустотой. Хочется откинуть лицевую пластину и вдохнуть. И надо уговаривать себя, что в помещении воздуха еще меньше, чем в баллонах скафандра. Гланги суетятся у шлюза. Астахов висит спиной к ним, лицом ко мне. Шлем кажется круглой дверью, вокруг которой всё начинает медленно поворачиваться: тусклые лампы, неработающие приборы, бригадир, гланги. Всё это размывается, закручиваясь спиралью вокруг лица Дмитрия Сергеевича.

И четко слышны слова, которые доносятся до меня абсолютно не в такт шевелящимся губам Астахова:

– …В общем, если выберемся, на монтаж пойдем. На монтаже такие люди нужны, – и поясняет для непонятливых: – Как ты, Клим.

* * *

10

– Какой еще монтаж?!

– Обычный… – попробовал вклиниться Астахов.

– Никакого монтажа! Мы не для того Клима брали, чтоб отдавать! Пусть у нас работает. Квалификацию повышает. Может он у нас квалификацию поднять? Может! И вы, Дмитрий, за этим присмотрите.

– Но Наталья Германовна…

– Никаких "но"! И никаких "Наталий"! Нас на что нацелили? С глангами отношения нормализовывать. Отношения – нормальные. Только я так скажу: недостаточные они. Мы для чего их приглашали? Я их приглашала! Для чего? Чтобы найти того, кто мешает станцию строить! Нашли?! Нет! Почему?

– Я не знаю, Наталья Германовна…

– Да потому что не спрашивали! Спрашивать надо! Вот идите и спросите!

– А как же Клим?

– Клим? Он здесь останется. Я ему тоже работу дам. По специальности. Какая у вас специальность, Клим?

– Рыбак, – брякнул Вэйцин совершенно несообразное. Но под напором начальницы еще и не то скажешь.

– Отлично! Много рыбы поймали?

– Достаточно…

– Может, у вас есть и другие способности?!

Клим замялся. Ему не хотелось говорить.

Астахов буркнул, что он уже уходит, и действительно вылетел из каюты.

– Ну! – подбодрила начальница мрачным тоном. Казалось, еще секунда молчания, и Клим получит по шее от Натальи.

– Я могу… Могу смотреть… Воспоминания других людей. Если захочу. Вот. Я – не хочу.

Клим закончил фразу жестким тоном и посмотрел на Наталью. Он ждал очередного возмущения, ругани, даже рукоприкладства. Всего, что можно ожидать от руководителя, не сдерживающего свой гнев. Но Наталья спокойно висела, зацепившись за петлю на стене, и с интересом разглядывала подчиненного.

– Правда, что ли? – тихо спросила она.

– Зачем мне обманывать?

– Почему ты молчал раньше? Хотя… Не отвечай, я поняла. Служба безопасности наверняка бы заинтересовалась этим твоим качеством. И вконец бы тебя замучила.

– Не только поэтому. Воспоминания. Я не хочу возвращаться к ним. Это… больно. Очень больно. Сейчас боль как бы упакована в герметичную капсулу и не тревожит меня. Но если капсула лопнет… Не хочу. Страшно.

Наталья протянула руку и коснулась плеча Клима.

– А для меня? Лично для меня? Пожалуйста…

Наталья сжимала пальцы всё сильнее, и Клим уже не мог вырваться из хватки дикой кошки, поймавшей мышь. Дверь отворилась, и на пороге возник Сергеев.

– Отпусти, Наталья. Чего ты хочешь от него?

Наталья разжала пальцы при первых же звуках голоса Василия и оттолкнула Клима от себя.

– Ты зачем пришел?

– Посмотреть, как ты здесь живешь. Неплохо живешь. Пойду я.

– Нет! – слово вырвалось будто против воли Натальи, и она зажала себе рот.

– Почему это "нет"? Я свободный человек. Хочу – прихожу. Хочу – ухожу. Не указ ты мне.

– Не надо ругаться, – сказал Клим. – Дайте руки.

Они протянули руки одинаковыми жестами ладонями вверх, и Клим осторожно их коснулся. Нужно небольшое, вполне определенное усилие, чтобы барьер пропал. Клим закрыл глаза и начал непроизвольно дышать всё быстрее и быстрее, словно взбираясь на крутую гору, на которой нельзя останавливаться. Остановишься – скатишься вниз, к подножию, весь в синяках и ранах, с переломами и разбитыми надеждами. Надо лезть выше и выше, быстрее и быстрее, чтобы успеть коснуться пальцами острого гребеня скалы, выбросить себя на плоскую вершину до того, как откажутся сгибаться ноги. Потом лежать, приникнув всем телом к нагретому камню. Ощущать щекой жесткую каменную крошку и щекочущие перья лишайника, а раскрытыми ладонями гладкую, вылизанную ветрами поверхность камня. Выравнивать дыхание, приходить в себя. Открыть глаза, посмотреть и убедиться, что достиг места, куда стремился. И несколько минут не думать о том, как будешь спускаться по отвесной стене.

Барьер падает.

Станция. Один из коридоров. Двое, мужчина и женщина, приближаются друг к другу с противоположных сторон. В воздухе станции чувствуется какой-то неуловимый запах, от которого кружится голова и всё вокруг кажется не совсем реальным. Люди, которых Клим видит их же глазами, странно колышутся, будто в них нет костей. Они вытягивают руки далеко вперед на несколько метров, касаются пальцами, а потом резко сближаются телами, будто врастая друг в друга. Им кажется, что этого не происходит здесь и сейчас, что это только их мысли и желания, но нет. Это всё есть. Есть тепло тел. Есть завораживающий взгляд. Есть терпкость губ и упругость кожи. Есть счастье. Про которое они потом забудут. Потому что никто не помнит снов. Никто не помнит вывертов подсознания. Никто по-настоящему не верит в то, о чем мечтает. И момент счастья покидает их… Еще мгновение, и они отпустят руки, чтобы в следующий раз встретиться уже в обычной обстановке, где нет места чуду.

– Клим! Что это было?

Наталья растеряна. Такой ее никто не видел на станции. Не менее растерян и Василий. Он то собирается что-то сказать, то тотчас закрывает рот.

– Это – вы. То, что есть в вашей памяти.

– И что это означает? Что с этим делать?

– Не знаю. Ваша жизнь. Вам ее жить.

– Не было такого! – внезапно заорала Наталья. – Врешь ты всё! Врешь!! Уйди, дурак!.. – и она заплакала, тихо подвывая, тысячелетним бабским плачем, в котором смешались и боль, и облегчение от того, что не надо уж держать ее в себе, и жалость к самой себе, такой несчастной и одинокой. Которую никто не поддержит, не утешит в сложный момент, которая сама должна справляться со всеми препонами, встающими на ее жизненном пути.

– Ну, что ты, Наташ! – Василий неловко и осторожно положил руку ей на плечо, словно боялся обжечься. – Всё хорошо. Всё нормально. Ничего не случилось. Ты здесь. И я здесь. Вон, Клим еще. Не плачь, что ты. Не надо. Ну? Пожалуйста.

Наталья качнулась и ткнулась головой в грудь Василия, заливая ее слезами. Слезы собирались в шарики и, набухнув, отрывались от комбинезона, подлетали вверх и неторопливо кружились в потоке воздуха из вентилятора.

Клим аккуратно сдвинулся вдоль стены, вылетел из каюты в коридор и прикрыл за собой дверь. Этим двоим было о чем поговорить. И без свидетелей.

– Я не понимаю, что происходит! – Широков стучал кулаком по стене и с каждым ударом отлетал дальше и дальше, удерживаемый лишь резинкой фиксатора. – Приходят гланги и заявляют, что могут сказать – кто виновен во всех этих происшествиях. И даже называют! На вопрос, почему же они не сказали раньше, говорят, что их никто не спросил! Понимаешь, Потапов! Никто не поинтересовался тем, для чего, собственно, мы и приглашали инопланетников! Почему?! Вот я спрашиваю – почему? И доколе?

– И кто же эти вредители? – серьезно и заинтересованно спросил главный инженер.

– Какие-то хорвейны. Никогда про таких не слышал, – запал директора сошел на нет, и он недоуменно почесал затылок.

– Еще вопрос – почему гланги сейчас-то ответили?

– Да их Астахов спросил, – отмахнулся Широков, как от незначительной детали.

– С чего вдруг?

– Ну, Наталья в очередной раз разбушевалась. Вот и послала Дмитрия. Проблемы у нее какие-то.

– Критические дни? – заинтересовался Потапов.

– Может, и они, кто ее знает. Она это только с врачом обсуждает, если вообще обсуждает.

Директор и главный инженер помолчали, обдумывая мысль, что же такое делается с Натальей, и когда она будет вести себя по-человечески.

– Так что там насчет хорвейнов? – наконец встрепенулся Потапов.

– Ах, да. Хорвейны. Про них гланги много чего знают. Конкуренты, так сказать. Их конкуренты. Теперь, видимо, и наши.

– Почему "видимо"?

– Потому что явных следов – нет. Их хорвейны эти не оставляют. У них своя методика.

– Про методику-то гланги сказали? – Потапов занервничал.

– Сказали, – недовольно ответил Широков. – Только без толку. Никогда нам не выявить агента хорвейнов. Человеческой науке такое не под силу. Да что человеческой! Гланги тоже не могут их агентов обнаружить. Только по результатам их воздействий.

– Половина из которых вполне может быть природными явлениями.

– Теоретически – да. Только хорвейны всегда, когда добиваются успеха, ставят об этом в известность своих противников. Как-то глупо, на мой взгляд, ты не находишь?

– Но ведь нам они еще ничего не сказали.

– Не сказали. Ну и что? Видимо, они не добились своего.

– Или даже не пытались нам навредить.

– Слушай, Потапов, – директор опять начал сердится. – Ты за кого? За нас, или за хорвейнов?

– Я – за справедливость.

– А вдруг ты их агент? Они кому угодно в голову влезть могут, и человек об этом и не узнает. Может, это ты вредительством занимаешься?

– Или ты? Кого угодно подозревать можно. От разнорабочего до специалиста и руководства.

– Это точно… – Широков устало вздохнул. – Чего делать будем?

– Есть идея, – главный инженер привычно повертел головой, выискивая предполагаемых соглядатаев, придвинулся к директору и зашептал. – У нас есть люди, которые точно в этом не замешаны.

– Кто же? – так же шепотом отозвался директор.

– Клим Вэйцин. У нас когда проблемы начались? С реактора. Или нет, еще раньше! Когда галлюцинации на всех напали. А он после пожара появился. Так что как минимум к трем происшествиям он отношения не имеет. И если мы считаем, что все неполадки на станции дело рук одного хорвейна, то агент может быть только среди остальных сотрудников.

– Логично. И что из этого следует? Если всё равно нам хорвейна никак не обнаружить, даже с помощью гланг?

– Что следует? Очень просто. Если есть кто-то вне подозрений, то он и должен искать того, кто нам вредит.

– Вроде правильно. Но что-то не так. А что – не пойму. Ты, Потапов, иногда такое придумываешь, что, наверно, и сам не понимаешь. Подожди. Но ведь астероид – внешняя угроза! Он никак не мог быть направлен изнутри.

– Пыль тоже.

– Это что ж получается? Нас с двух сторон хотят в порошок стереть? Такими темпами следующего происшествия мы не переживем!

– Не надо ждать, Владимир Аристархович, надо хорвейна раскрывать!

– Поставь глангам задачу.

– Да не видят они его! Надо хорвейна на активные действия спровоцировать. И при этом следить за всеми.

Широков снисходительно посмотрел на главного инженера.

– А кто будет следить за теми, кто следит? Мы же не знаем, в чьей голове он сидит. Хотя, камеры всё покажут. Вот и узнаем правду о себе.

– Директор – личность заметная. Если он чего не то творит – сразу его расколют. Хорвейну надо в кого-нибудь незаметного вселяться. В такого, который по службе везде попасть может и подозрений не вызывает. В работягу, или сетевика.

– Нет, Потапов, ты точно за хорвейнов, вон какие варианты им предлагаешь.

Главный инженер обиделся. Поджал губы.

– Знаете, Владимир Аристархович, издайте приказ, чтобы все проверились на адекватность поведения. Хорвейн явно не так себя вести будет, как человек. Хорошо бы еще записи со всех камер просмотреть за всё время работы. У нас остались архивы?

– Архивы остались, – Широков с сомнением потеребил подбородок. – Только там столько материала, что до второго пришествия не успеть.

– Надо автоматизированный поиск наладить. Определить параметры поиска, и пусть машина ищет.

– Молодец, Потапов! – директор стукнул инженера по плечу. – Чего ж раньше так не сделали?

– Делали… – отмахнулся Потапов. – Да всё без толку. Не нашли ничего. Так ведь не все записи проверяли, а только самые близкие ко дню аварий. К тому же, информации о хорвейнах не было. Думали – природные катаклизмы. А теперь понятно, в какой области искать. Теперь, главное, правильный алгоритм написать.

– Пиши, Потапов, тебе все карты в руки. Ну, и полномочия соответствующие. Привлекай специалистов. И об обычных методах не забывай. Расспросы там, следствие, всё остальное.

Главный инженер вздохнул.

– Следствием отдел Службы внутренних расследований занимается, Лао Чэньчжи. Чего я в его дела лезть буду?

– А и будешь. Неэффективно потому что у них идет. Хотя, можешь и их привлечь – пусть поднапрягутся. Пусть все поднапрягутся, а результат чтоб был. Срок…

– Не надо срок, Владимир Аристархович! Я вообще не уверен, что что-нибудь получится.

– Уговорил! – директор улыбнулся. – Умеешь ты уговаривать, Потапов. Всё, иди, действуй.

* * *