Текст книги "Центральная реперная"

Автор книги: Сергей Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

3. Сергеев

Другой бы то же самое сделал. Ручаюсь. Может, внизу какой-нибудь хмырь и мимо бы прошел, отвернувшись. Дескать, не мое дело, пускай специальные службы помогают. Там – да. Там таких много. И в чем-то они правы.

У нас на станции такое не покатит. Ты не поможешь – и тебе помогать не станут. Внизу без общества прожить – раз плюнуть. А здесь – нет.

В общем, как увидел я его, так сразу действовать начал, на автомате. Некогда выяснять да разбираться – кто это в кровавой луже лежит да сейчас концы отдаст. Пока выяснишь, он и окочурится, ждать не станет. Нет, про себя-то я отметил, что незнакомый человек. Но мало ли кого я не видел. Не будет же каждый простому монтажнику представляться?

Конечно, не лежал он. В невесомости такого понятия нет – "лежать", "стоять". Там всё едино. Если официально, как для протокола, то "находился в горизонтальном положении относительно условной поверхности пола лицом вниз на расстоянии двадцати сантиметров от нее".

Я аптечку на стене открыл, аварийный сигнал медикам подал и сразу первую помощь оказывать. Давление у него еще было: кровь толчками из груди бьет, коконом вокруг тела собирается и колышется. Только как-то всё реже и реже. Прямо чувствуешь, что она сейчас полностью из него вытечет, и всё, можно не торопиться. О таком лучше не думать, а то сразу делать ничего не захочется. Я и не думал. Вакуумный бинт из аптечки вынул, обернул страдальца, воздух удалил и по коридору навстречу медикам пустил: всё ж поскорее бедолаге помощь окажут.

Минуты не прошло, как воздушные носилки прибыли. Медики даже спрашивать не стали свое любимое: "где больной?" Погрузили мужика и в амбулаторию полетели, восстанавливать. Ничего меня не спросили и указаний не дали. Поэтому я за уборку принялся: очистку включил. Двойную: и воздуха, и поверхности. Мало ж радости в чужую кровь вляпаться, да еще в невесомости.

Очень меня это происшествие удивило. И расстроило. Это ж надо – человека жизни на станции лишать! На несчастный случай не спишешь – ничего опасного в коридоре нет. А если такую рану за бортом получить, от метеорита, скажем, то на станцию уже не вернешься – там и останешься. Будешь создавать угрозу движения транспортным средствам. Или кометой к солнцу местному полетишь. В общем, никак не доберешься до внутренних помещений станции. Тут до ближайшего шлюза – семь отсеков.

Убрался. Как раз успел к прилету службы безопасности. Они, как обычно, вдвоем прилетели и сразу расспрашивать: что да как. Я им всё выложил, что знаю: как по коридору двигался, как человека увидел, как помощь вызвал… Нет, как человек тут оказался – ничего не сказал, потому что и сам не видел. Чего я выдумывать буду? Проблем не оберешься.

– Вот что, Сергеев, – сержант головой покрутил, будто ему воротник жмет, – ты свои байки друганам рассказывай. Наверняка что-то видел, да молчишь.

– Что видел – то рассказал, – спокойно так отвечаю. Нет у них против меня ничего. На пушку берут. – Вы вопросы-то наводящие задайте, что вас интересует.

Ну, они и задали. Дескать, зачем я этого неизвестного на станцию притащил, а потом пристукнул. Да, и кто он такой, собственно.

А я ж ничего этого и не знаю! Ничего ответить не могу! Они меня и забрали. Просто отлично! Как я теперь план выполнять буду? У меня ж штрафы пойдут – век не расплачусь!

Я им высказался в этом смысле, но они слушать не стали. Взяли под белы ручки и в контору – выяснять. Вот и спасай людей после этого – самому же хуже.

Привели, посадили перед следователем, который дело о пожаре расследует, и ушли. Он молчит, и я молчу. Мне спрашивать нечего – не я же с ним встречаться хотел. А вот он чего паузу держит – не понятно. Давление, что ли оказывает психологическое. Наконец, не выдержал он:

– Так и будем отмалчиваться, Сергеев?

– Не отмалчиваюсь я. Вы спросите, я вам и отвечу. Что хотите, то и расскажу, мне скрывать нечего.

– Очень хорошо. Насколько мне известно, вы оказались свидетелем преступления.

– Это какого?

– Дурачком не прикидывайся, а. Покушение на убийство.

– Вы об этом. Ну, да. Только не свидетелем. Я мимо проходил, когда он уже лежал. Весь в крови. Я скорую и вызвал. Ну, чтоб совсем не помер. Он, кстати, жив?

– Жив, не беспокойся. Лечат его. Вопрос в другом: кто его ранил.

– Я тоже хотел бы знать. Небось, нехороший человек.

– Фамилия?!

– Чья фамилия? Его фамилия? Да откуда ж я знаю. Я же объясняю: иду, никого не трогаю, вдруг этот тип лежит и вокруг него кровь.

– Кровь?

– Что же еще может из раны литься? Краска? Знаете, господин следователь, я, может, тут и не самый умный, но кое в чем разбираюсь. А вы на меня хотите это дело свалить.

– Василий, ты думай, что говоришь-то! Никто ничего на тебя не сваливает. Мы желаем знать, что произошло на станции. Найти причину. А тут всякие непонятные появления-исчезновения происходят. Почему? Как? Зачем?

– Какие исчезновения? Исчез кто-то?

Следователь аж губу прикусил. Как же: лишнюю информацию свидетелю стравил. Я бы на его месте сразу разговор на что-нибудь другое перевел. Не таков он, наш следователь.

– Не исчез. А даже если исчез, тебе, Сергеев, какая разница?

– И кто он?

Интересно, отмалчиваться будет или скажет чего? Если будет, то дело серьезно. Если нет – наверняка измышления какие-нибудь. Следователь подумал и ответил:

– Вадим Кожин. Знаешь такого?

– Встречался.

– И как он?

– Да так, – я покрутил пальцами в воздухе. – Человек, как человек. Ничего особенного за ним не замечал.

– Это всегда так, – поддержал следователь. – Серийные убийцы, они самые незаметные.

– Чего? Вы что, еще преступлений ожидаете?!

– Не ожидаю, а предвосхищаю их возможность.

– Запутали вы меня, Игорь Анатольевич! Я-то здесь причем?

– При том, что являешься ценным свидетелем. И вполне возможно, твои показания смогут пролить свет на это дело.

– Меня на станции не было, когда она горела! Смена была! Работали мы, все вместе!

– Я не про пожар. А про твоего странного найденыша. Поговори с ним, расспроси, узнай о здоровье, о планах. Когда он в себя придет. Ты ведь его здоровьем интересуешься? Вот и хорошо. Возможно, к тебе у него больше доверия будет. Не нравятся мне эти непонятные происшествия. Пожар – вопросов нет, обычное дело. Никаких физических законов не нарушалось. Узнать поджигателя и всё. Но вдруг это связано с появлением таинственного незнакомца? Пока его не было, никаких пожаров тоже не было. Надеюсь на тебя, Василий.

Сказал так и по плечу похлопал: дескать, одна ты у нас надежда, свет очей наших. Хотя, если подумать, ничего такого он и не предложил. Самому же интересно, что за человек и за что его кокнуть хотели. А кто, кроме него самого, это сказать может? Ясно, никто. Следов-то нет. Иначе Игорь Анатольевич меня б не расспрашивал, доносить не предлагал бы.

– Что узнаю – скажу. Если не личная информация. Только он явно позже появился, когда всё уже отгорело. Так что версия ваша не состоятельно. Идти-то можно? Пропуск выписывать будете или так отпустите?

Следователь подбородком дернул и в микрофон пару слов сказал, чтоб меня свободно пропустили. Ну, я и пошел. Дела-то не ждут. Хотя напряг меня следователь сильно.

* * *

4

Служебная записка руководителю Службы внутренних расследований Лао Чэньчжи:

Настоящим сообщаю, что обнаруженный человек имеет при себе карту личности нестандартного образца, которую невозможно считать. На карте помещена фотография данного человека, а также его имя и фамилия – Клим Вэйцин. Таким образом, установлено, что Клим Вэйцин находится на станции нелегально. Нет иных документов, подтверждающих его личность; в компьютерной базе отсутствует договор на выполнение им каких-либо работ на станции; нет данных о его прилете на станцию.

С целью установления личности данного человека был послан запрос в Центральный Компьютер. Срок исполнения заказа – три стандартных месяца. Рекомендую, после прохождения Климом восстановительного курса и до получения ответа, использовать его на работах, не требующих высокой квалификации. Таким образом, будут компенсированы затраты на его лечение и предоставление ему прожиточного минимума.

Б. Джейсон.

Ответ на служебную записку Б. Джейсона:

Выдать Климу Вэйцину временное свидетельство о местопребывании. Согласовать прием на работу с Широковым В. А., согласно штатному расписанию и имеющимся вакансиям. Установить наблюдение за перемещениями и действиями Клима Вэйцина.

Лао Чэньчжи.

* * *

5. Клим

Вика?

Первый вопрос. И второй: "Вика?!" Третий, четвертый… Вика, Вика… Я брежу? Наверно. Откуда это имя? Что оно значит? Что-то важное. Для меня. "Почему?" Правильный вопрос. Надо дать ответ. Почему… Почему я жив. Ведь я жив? Да? Жив? Зачем? И где Вика? И где я?

– Где я?!

– Ты здесь.

Я слышу голос. Я ощущаю боль. Я чувствую боль.

– На станции. В амбулатории лежишь. Вот, навестить тебя пришел.

Это он про меня. Наверняка, про меня. Открыть глаза. Посмотреть. Увидеть. Надо увидеть. Хоть что-то. То, за что можно зацепиться. Сделать это центром восприятия. И уже потом, постепенно, начать думать. Начать вспоминать. Почему ты боишься, Клим? Ответь сам себе. Дурацкая привычка уговаривать себя. Дурацкая и глупая. Сейчас я открою глаза. Вопреки страху.

Человек. Не удивительно: я же слышал его голос. Одет в рабочую одежду. По-крайней мере, мне так кажется. Он улыбается. Рад, что я увидел его? Что подал признаки жизни? Возможно. Пока нельзя ничего утверждать: я не понимаю, где нахожусь.

Да, человек сказал что-то про амбулаторию. Это место связано с лечением. Лечат меня, сомнений нет – боль уверенно дергает изнутри.

– Меня вылечили?

– Лечат еще, – неизвестный хмыкает. – Меня, кстати, Васей зовут – будем знакомы. А тебя как?

– Клим.

– Понятно… – Вася мнется, и я уже понимаю, о чем он хочет спросить: как я здесь очутился. Если бы я сам знал – как.

– Я так понимаю, все хотят знать – кто я и откуда?

Вася радуется – не пришлось задавать сложный вопрос. Человек только очнулся, неудобно же выспрашивать. Мало ли у него какие личные проблемы. Всё это хорошо читается на лице Василия.

– Ага. Хотят. Служба безопасности, в основном. Ну, и мне тоже интересно. Всё ж я первым тебя обнаружил. А у них – проблемы с твоей идентификацией. Они проблемы не любят, – Вася поджимает губы и медленно мотает головой.

Говорить больно. Но я стараюсь сдерживаться и не охать:

– Пусть приходят. Я им всё скажу.

– Здорово! – Вася хлопает ладонью по стулу и слегка подлетает над ним. Потом опускается, удерживаемый специальным ремнем. Это странно. Но с этим разберусь потом. Интерес службы безопасности почему-то заботит меня больше, чем соблюдение законов физики.

– Надеюсь, я тоже кое-что узнаю…

– Ты себя как чувствуешь? А то они прям за дверью уже ждут. Меня первого пустили. На разведку, так сказать. Мало ли ты меня узнаешь.

– Зови уж. Пусть разбираются… – я машу неожиданно легкой рукой и тоже куда-то подлетаю.

– Разберутся, и всё будет нормально! Не сомневайся!

– И что потом?

– Это как начальство решит. Через неделю тебя уж выпишут – я спрашивал. Ты что умеешь-то?

– А что надо?

– Работы у нас много, сам понимаешь. Каждый человек на счету.

Не понимаю. Откуда ж я могу знать – какие профессии нужны здесь? Может, я ни одной из них и не владею. И где это – "здесь"? Мне слишком много надо узнать и понять.

– Вася, ты еще придешь? – спрашиваю я, пользуясь положением больного. – Расскажешь мне о местных условиях. А то от твоей службы безопасности вряд ли что-нибудь узнаешь.

Вася поворачивается и нетерпеливо машет рукой в сторону двери.

– Зовут уже, понимаешь. Нетерпеливые… Приду, конечно. Я, можно сказать, за тебя теперь отвечаю, – Вася чуть виновато улыбается.

Он отстегивается, подлетает, разворачивается в воздухе и отталкивается от спинки стула, направляясь к дверному проему. Из которого навстречу ему уже летят другие люди. Серьезные люди. В форме.

Любые официальные вопросы официальной службы прогнозируемы. Сначала они расспрашивают – кто ты такой, потом выясняют – как ты здесь очутился, после – выспрашивают, что ты совершил. Даже отвечая правду, нельзя быть уверенным, что удовлетворишь их. Они всё равно будут подозревать, что ты что-нибудь от них скрыл, утаил для личных надобностей или злонамеренных побуждений. У них такая профессия – подозревать. Никто не знает, какие выводы они сделают на основе твоих слов. Каков будет их вердикт: виновен или невиновен, причастен или непричастен.

В принципе, мне бояться нечего: я – жертва. Их задача – поймать преступника. Если я жив, то наверняка могу его назвать. Нет, не могу. Да, я видел его. Да, я знаю его имя. Могу узнать. Нет, он напал на меня не на станции. Нет, я не знаю, как и когда попал сюда. Да, я не знаю, где нахожусь сейчас.

Меня любезно просвещают, что нахожусь я на строящейся космической станции возле газового гиганта со странным названием Ю-2. Что строительство ведется силами землян и инопланетников. Что место это выбрано потому, что тут идеальные физические условия для перемещения в Галактике по реперным точкам. Что после строительства у нас будет прекрасный современный космовокзал для транзитных пассажиров и грузов. Ни одна фраза ни о чем не говорит мне, не задевает меня. Всё это новая и непонятная информация.

И в конце, как и следует, мне напоминают, чтобы я обязательно сообщил им, если вспомню что-нибудь новое и относящееся к этому делу. Делу о моем ранении. Что ж, я готов сотрудничать с местными органами дознания. Но я уже рассказал всё, что помнил.

По крайней мере, разговор меня отвлек. И от боли. И от надрывного ужаса потери. Отвлек, да. Мой мир отдалился вместе со всем, что там произошло, куда-то за край сознания. Его полностью заглушил яркий и необычный мир космической станции – картинки и виды, которые мне показали на экране. Кроме того, я рассмотрел помещение, в котором нахожусь. Стены, обитые зеленоватой тканью. Каркасное ложе, к которому я пристегнут эластичными ремнями, прикреплен проводами и трубочками. Отъезжающая дверь в коридор. Или здесь говорят не "дверь", а как-то иначе? Быть может, люк? Так и хочется перейти на морскую терминологию. Почему возникают ассоциации с морем? Может, потому, что чувствуется необычайная легкость, название которой я никак не могу сейчас вспомнить.

Из-за спины вылетает человек в белом комбинезоне, и я понимаю, что это медицинский работник.

– Как ваши общие ощущения?

– Болит, – говорю я и показываю – где.

– Это нормально, – успокаивает врач. – Ткани срастаются, нервные волокна восстанавливаются. Боль – спутник жизни.

Он улыбается, и я понимаю, что моя рана сейчас его не тревожит. Видимо, лечение успешно. Если так, то выздоровление не задержится. Если, конечно, не случится неожиданностей. Неожиданностям свойственно случаться в самые неподходящие моменты.

– Когда я смогу выйти отсюда?

Врач размышляет – сказать мне правду или успокоить.

– Мы внимательно отслеживаем все процессы в вашем организме. Не в наших интересах задерживать вас здесь лишние дни, часы и даже минуты. Кстати, и не в ваших тоже. Сами понимаете, медицина у нас платная, а медицинской страховки при вас не обнаружено. Так что, как только вы будете здоровы, мы тут же вас выпишем.

– Сколько дней?

Врач мнется, не желая говорить. Наконец, внутренне собравшись, произносит:

– Пять дней…

– Всего-то?!

– Что вы имеете в виду?

– Почему так мало?

Теперь удивляется врач:

– Мало?! Да вы пролежали двое суток без сознания! В вас столько синтекрови закачали, что я не уверен, осталась ли у вас собственная кровь! Опять же, большая кровопотеря не позволила сразу накладывать гелевые заплатки – они бы не прижились без достаточного снабжения кислородом. То есть, опять же без крови. Не беспокойтесь, у нас всё официально задокументировано: весь ход операции, согласно технологическим картам и нормам снабжения. Ну, вы же понимаете, что люди разные, и иногда допуски норм приходится превышать?

Врач смотрит на меня взглядом загнанного кролика, который уже не может бежать и лишь подставляет горло под пасть хищника. Приходится успокаивать врача:

– Понимаю. Ничего страшного. Главное, что я жив.

– Да! Именно так! – радуется врач. – Если пациент выживает, это весьма радостное событие для лечащего персонала. Мы вам даже можем скидку сделать, как первому пациенту с серьезным ранением.

– Делайте, – говорю я любезно. Странное место. Странный мир. Да и люди здесь необычны.

Василий приходит и на следующий день. Лежать в амбулатории скучно. Делать ничего не разрешают, только разговаривать и то немного. Поэтому Вася сам всякие байки и веселые случаи рассказывает. Наверно, чтобы больного развеселить. И я веселюсь в меру сил. Чувствуется, что Сергеев – хороший парень. Что он сам идет ко мне после смены, никто его не гонит и не заставляет.

Это я знаю и так. Для этого не нужно смотреть в человека. Не хочу смотреть. Да, я боюсь. Не боли, страха и переживаний. Боюсь чуждости. К тому же, мало ли что пробудит во мне активация этого состояния. Вполне возможно, что я перестану воспринимать здешний мир, как декорацию величественного спектакля о чужой жизни. Что я сольюсь с этой жизнью. И тогда боль найдет меня. Тогда не будет от нее защиты. Сейчас я могу думать о ней отстраненно, наблюдать издалека. Я знаю, что она есть, но где-то там, далеко и глубоко. А так она будет прямо здесь, передо мной. Выдержу ли я? Боюсь, что нет. Но я хочу сохранить разум. Он понадобится мне.

Да, я хочу найти убийцу. Посмотреть на него. Может быть, попытаться понять. Может быть, лишить его сути. Я еще не решил. Лежу, слушаю Василия и представляю себе место, где нахожусь.

Невесомость уже не кажется чем-то необычным. Она не вызывает дискомфорта, как опасались ученые в моем мире. И я вспомнил, как она называется. Вспомнил и то, что дома, по телевизору, много говорили о космических исследованиях, о возможности встречи с инопланетным разумом, о развитии жизни во Вселенной. Вот оно, всё это. В реальности. Тут это есть. Но у нас – нет. Почему? Мы находимся в каком-то ином месте? Нас еще не открыли? Или просто не хотят беспокоить до времени? Или мы сами стремимся к изоляции? Вопросы, которые некому задать. Потому что на них никто не сможет ответить.

– Нет, брат, всё не так, – говорит Василий. – Миров – много. Это тебе каждый школьник скажет. И все они – разные. Все – непохожие. Каждый в своем мире живет. Но иногда в другой попадает. Случайно, или преднамеренно – по-разному. Есть у меня подозрения, что ты как раз из такого мира. И у нас данные о тебе бесполезно искать – всё равно не найти.

– Ты это откуда взял?

– Да так, гипотеза одна. Точнее, много их, разных. Но твое появление только так объяснить могу. Потому что в телекинез живых существ не верю. Не дошли у нас еще до телекинеза. Иначе зачем бы корабли строили? Так бы всё отправляли – напрямую.

– И как же можно в другой мир попасть? – подозрительно спрашиваю я.

Сергеев разводит руками:

– Не знаю. Не специалист я. Тебе видней, должно быть.

– Нет, не видней. Сам посуди. Перемещение между мирами от чего может быть? Либо, это свойство мира, либо свойство того, кто перемещается. Так?

– Ну, так.

– У вас кто-нибудь перемещается? Нет. У нас? Тоже нет. Значит, наши миры тут не причем. Выходит, раз я откуда-то переместился, у меня лично это свойство появилось. Каким-то образом. Может такое быть? Теоретически – да.

– Ты забываешь, что гипотез может быть масса. Например, мой мир вытащил тебя из твоего, как сильный магнит вытягивает крупинку железа из песчаной кучи. Ты спросишь – почему? А потому, что у вас внутреннее сродство. Вот наш мир и вытягивает то одних, то других людей из чужих миров. Тех вытягивает, кто ему, этому миру, нужен. Необходим, то есть.

– Как-то, Вася, всё это слишком заумно.

– Конечно! – радостно подтверждает Василий. – Поэтому и незачем голову засорять всей этой ненужной премудростью. А то еще заболит.

– Что заболит?

– Голова. От зауми только голова и болит. Все остальные части тела уже через голову страдают.

– Если не считать резаной раны у меня в боку…

Смешно смотреть, как Василий смущается, наливается краской и пытается придумать оправдание. Наконец придумывает и облегченно вздыхает, чуть не подлетев к потолку.

– Если голова сильно больная, то от нее и чужие тела повредиться могут. Вот – живой пример, – и показывает на меня.

Я улыбаюсь. Уголки губ приподнимаются, и словно маленькие трещины разбегаются по щекам. Мышцы не слушаются, застывшие гримасой боли. Нужно усилие, чтобы совершить донельзя привычное движение. Странное ощущение. Это моя первая улыбка здесь.

Василий удовлетворенно кивает.

– Вижу, тебе лучше. Может, тебе что-нибудь этакого принести? Скучно, поди?

– Ты прав. Мне бы что-нибудь о вашем мире узнать. Глобальное.

– Из истории? Это можно. Спрошу у доктора – разрешит ли вход в сеть, и пароль возьму. Сейчас сделаем.

Вася улетает, минут десять отсутствует и возвращается, сияя лицом и неся в руке толстый блокнот черного цвета.

– Вот! Договорился. Это ридер. Доступ тебе дали. Правда, на уровне школьника старших классов, но на первое время достаточно. А то закопаешься в нашей истории, не выберешься. Мы ее и сами толком не знаем. Многое специально скрыто. Читай, сравнивай. Подключать – вот здесь, интерфейс – человеческий, разберешься. Если какие неясности – можно вопрос в систему послать, ответят. Ну, думаю, до этого не дойдет. До вопросов.

Василий прав. Мне бы вообще разобраться. Понять, где я и как. Странно, что свое нахождение в чужом мире я воспринимаю так спокойно. Будто я давно к этому готовился. Лишь ждал удобного момента для перемещения.

Нет, не верно. Есть две реальности. Та, где Вика умерла. И вторая – эта. В этой ничего подобного не происходило, и мозг цепляется за нее, чтобы забыть об ужасе смерти любимой. Вот поэтому мне и комфортно здесь. Ведь настоящий мир где-то там, за гранью. Ее не преодолеть. Я спрятался от реальности в удобной скорлупе, где всё хорошо и где ничего не будет напоминать мне о смерти.

– Э-э-й… Клим! – голос Васи возвращает меня к реальности. – Я смотрю – ты увлекся. Не буду мешать. До завтра!

Он улыбается и машет рукой на прощание.

Летоисчисление не от Основания Рима. Поэтому даты путаются, я постоянно забываю их пересчитывать, прибавляя семьсот пятьдесят три. Но в остальном история похожа, насколько я ее помню. Но ведь должен быть момент, когда всё пошло не так! Почему-то для меня важно его найти. Но если подумать, то к чему он мне? Я и так вижу разницу, а выяснять, какая история правильнее, – глупо. Нет правильных историй. История просто есть, и прошлого не изменить.

Конечно, увлекательно читать о неведомых героях, великих полководцах и мудрых государственных деятелях, ведущих свой народ к неизбежному процветанию. Их помнят в этом мире. Они действительно сделали много для людей. Но не для тебя. Тебя с этим народом не связывает ничего. Пока не связывает. До тех пор, пока я лежу здесь и ничего не делаю, пока меня лечат, просвещают и развлекают, пока я не стал приносить пользу.

Да, я не хочу быть нахлебником. Это логично. Здесь в ходу товарно-денежные отношения. За блага надо расплачиваться трудом. Больше работаешь – больше получаешь. Простые правила, к которым надо привыкнуть. Будем надеяться, что с гибкостью мышления у меня всё в порядке, и я сумею адаптироваться. Непонятные и противоречивые факты отбрасываем, как не стоящие внимания, понятные – принимаем к сведению. Со всем странным разберусь потом, когда привыкну к обыденному. Обыденное – это что? Настоящее. Реальное окружение. Повседневные проблемы. Жизнь, одним словом. Простая человеческая жизнь. Неважно, где она проходит. Важно, как ее прожить.

– Лежишь?!

Я удивленно поднимаю взгляд на Василия и нехотя отвечаю:

– А что делать-то?

– Что-что? Осваиваться! Не боись, врач разрешил. Кое-чего с тебя снимем, и ты немного полетаешь. Прямо здесь. Не переживай, аппаратура за тобой всё равно дистанционно следить будет. Если что не так – немедленно сигнал подаст.

Влетает врач и действительно отлепляет от меня почти все трубочки и проводки. Вежливо кивает и удаляется.

– Значит, так, – говорит Вася, заложив руки за спину и наклонившись ко мне. – Сначала небольшая лекция. Ты в невесомости не жил, нет? Значит, опыта не имеешь. Следовательно, начинать с азов надо. С первых движений, как младенец. Младенцы, кстати, к невесомости, как раз, привычные. Им тут просто. Ну, не тут, а в других местах, если они в космосе рождаются.

Василий волнуется и от этого становится излишне многословным.

– Думаю, что младенцы не поймут твоих объяснений.

– А им и не надо, – отмахивается Вася. – У них навыки врожденные. Но. С течением времени человек эти навыки утрачивает. Твоя задача – вспомнить момент, когда родился. Ощутить себя младенцем. Тогда всё само получится.

– Это как – младенцем? Подгузник нацепить?

Вася на секунду замолкает, а потом хмыкает. Видимо представил, как я по станции в подгузнике ползаю. Вернее, летаю.

– Ну, не хочешь младенцем, тогда пловцом. У них движения тоже в чем-то сходные с нашими.

– А тебе не кажется, что плотность среды для плавания несколько иная, чем у воздуха?

– Не кажется. Это так и есть. Поэтому все эти брассы, кроли и баттерфляи тебе не помогут. Тут, скорее, прыжки в воду подойдут. Значит, стоишь ты на трамплине, отталкиваешься и летишь… Э! Стой, стой! – Вася хватает меня за ногу и мягко опускает вниз, к медицинской кровати. – Я же не говорил прямо сейчас прыгать. Так и убиться можно с непривычки. Главное – контролировать силу толчка. Физику учил? Действие равно противодействию. Или как-то так. Как толкнешься, так и полетишь. С первого раза, конечно непонятно, потому что своей массы не знаешь, не чувствуешь ее. Поэтому тренироваться летать надо в длинных коридорах – чтобы травму не получить. А тебе лишние травмы не нужны.

– От стенки толкаться?

Вася просиял.

– Точно! Именно от нее. Перед толчком надо иметь три точки опоры: две руки и нога. Если четыре, то это временно, всё равно толчковую ногу надо будет от поверхности отрывать. Для рук у нас поручни есть и петли. Смотри.

Василий подлетает к стене, хватается за поручень, поднимает ноги и ставит их на стену. На мой недоуменный взгляд говорит:

– Следов не останется. Нет здесь грязи. Разделение на пол – потолок – стены условное, у них даже покрытие одинаковое. Те переборки, которые по торцам коридоров, принято стенами считать. Еще стенами считают те поверхности, на которых видовые экраны висят. Для ориентации. Человек без ориентации в ступор впадает и координацию теряет… Давай, пробуй.

– Что пробовать?

– Смещай ориентиры. Незабываемые впечатления гарантирую.

Я хватаюсь за поручень возле моего ложа, подтягиваюсь и… ударяюсь ступнями о стену. Ноги отскакивают, и я еле удерживаюсь, чтобы не улететь.

– Осторожнее… Зафиксируй ступни. А теперь смотри вверх.

Посмотреть есть на что. Кажется, что я стою на дне глубокого колодца, в крышке которого установили дверь. Такую далекую и недосягаемую.

– Туда можно лететь, – говорит Вася. – Это у тебя низ или верх?

– Верх.

– Тогда подпрыгивай и старайся достать двери. Ну! Раз, два, три!

Я отталкиваюсь и лечу вверх, по коридору-колодцу. Или он летит мне навстречу. Или мы приближаемся друг к другу. Я не могу понять. Но я долетаю. Вцепляюсь в поручни у двери, разворачиваюсь, чтоб посмотреть на пройденный путь, и всё меняется. Теперь я нахожусь у стены. На противоположной стороне висит Василий и смеется.

– Хорошо летал! – заявляет он. – Вот только лицо попроще сделай. А то встречные пугаться будут. Теперь второй урок передвижения по станции.

Василий подлетает ко мне, берет за рукав и оттаскивает к середине помещения. Потом неожиданно высвобождает руку, и я остаюсь один. Без опоры. Я пытаюсь вытянуться, достать стены, но не получается – она слишком далеко. Василий знал, что делал. Я дергаюсь туда-сюда, машу руками, но всё бесполезно. Только помещение вдруг начинает вращаться вокруг меня. От этого подташнивает, а назойливо-заунывный голос Василия так и лезет в уши:

– Чтобы остановиться, нужно придать своему телу обратный крутящий момент. Для чего сориентироваться, определить направление и скорость вращения и совершать круговые движения руками в направлении, обратном вращению. Рекомендуется движения совершать плавно, без рывков и больших усилий, во избежание возникновения вращения в противоположном направлении.

Нудные наставления – наверняка какую-нибудь инструкцию цитировал – действуют, как освежающий душ. Я хватаю ртом воздух, кручу руками и постепенно замедляюсь, разворачиваясь лицом к полу. И опять сбиваюсь с координации. Мне попеременно кажется, что я лежу лицом вниз, потом вверх, потом – на боку и даже вверх ногами.

– Вася, ты б помог лучше, чем занудствовать, – пыхчу я.

– Ничего. Сейчас освоишься, – голосом мстителя заявляет Василий. – Ты уже почти всё освоил. Еще три урока и можно на станцию выпускать. В свободный полет. Кстати, мне пора. Ну, до завтра…

Вася разворачивается и явно собирается покинуть каюту, оставив меня в таком жутком положении.

– Стой! Вернись немедленно! Поставь меня на место! Прикрепи к чему-нибудь!

Мои крики Василий пропускает мимо ушей. Тогда я хватаю какой-то медицинский прибор, всё еще прикрепленный ко мне, и кидаю им в Васю. Конечно, нехороший поступок, но он сам виноват. Вынудил.

Василий поворачивается, хватает прибор и улыбается.

– Урок закончен, – говорит он донельзя довольным голосом.

И только сейчас я соображаю, что медленно лечу к стене. Что там Вася говорил о действии и противодействии? Вот она, физика на практике. И главное, я сам пришел к этому. Сам.

– Что, выпустили?! Отлично! – Василий хлопает меня по плечу, и я отлетаю в сторону, успевая зацепиться за петлю на стене. – Что-нибудь сказали – куда тебе теперь?!

– Не сказали. Сказали, что еще неделю надо приходить наблюдаться.

– Ну, это врачи. А безопасники?

– Их вообще уже три дня не видно, – я пожимаю плечами.

– Тогда к директору надо. Или, на худой конец, к главному инженеру. Ну, чтобы тебя на работу определить. А то у нас безработных нет. Не держат. Куда-нибудь тебя отправить – возможности нет. Ты ж за билет наверняка не сможешь заплатить. Билеты для туристов у нас дорогие.

– Я ж не турист. Я к вам вообще случайно попал. Наверно.

– Случайно, не случайно – теперь не важно. До этого ты больным был. А теперь выздоровел и можешь только к двум категориям относиться: либо к работникам, либо к туристам. Понятно? Работникам зарплата полагается. И бесплатный проезд до дома. По договору. Так что нужно срочно договор составлять. Ну, что, пойдем?

Пойти действительно стоило. Еще врач намекал на оплату услуг. Хочешь – не хочешь, а работать надо. Лишь бы им подошло то, что я умею делать. Если нет – придется учиться. И это явно сопряжено с дополнительными тратами.