Текст книги "Центральная реперная"

Автор книги: Сергей Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Сложно думать категориями, о которых ты только слышал и в жизни с ними не сталкивался. То, что для людей в этом мире привычно, для меня – нет. Они свободно оперируют понятиями, чуждыми для меня, даже не задумываясь. Для них – естественно. Для меня – проблематично.

– Клим, ты где? – Василий оборачивается и недовольно кричит на лету. – Что ты всё время пропадаешь? Не забыл еще, к кому мы сейчас?

– К главному инженеру? – пытаюсь я угадать. Угадываю, и это радует Василия.

– К нему. К Потапову. Ничего, мужик стоящий. Разумный. Подберет что-нибудь нормальное для тебя.

Путь я не отслеживаю, но до кабинета главного инженера мы долетаем довольно быстро.

– И что мы умеем? – человек, висящий передо мной с планшетом в руках, внимательно и заинтересованно смотрит на меня. – Какой квалификацией обладаем?

– Какой нужно? – спрашиваю я.

– Высшей, конечно. Теперь по специальностям, – он смотрит в планшет, ведет пальцем по строчкам и читает: – Монтажники – два человека. Энергетики – один человек. Связисты – три человека. Повар – один человек. Интересно, зачем нам повар? – мельком глядит на меня и опять возвращается к списку. – Контактеры – четыре человека. Ого! Рабочие на вспомогательные работы – трое. Итак?

– Последнее, если можно, – я стараюсь сделать голос уверенным, но получается явно плохо.

Главный инженер хмыкает, делает пометку привязанным к планшету карандашом и отправляет их обоих в свободный полет по каюте.

– Учти, Клим. Зарплата небольшая. Ну, по здешним меркам. На коттедж, как некоторые, не заработаешь.

Василий переводит взгляд на потолок и сразу становится понятно, что главный инженер намекал на него.

– Поэтому, – продолжает Потапов, – и есть дефицит на эту специальность. Полный простор тебе для самовыражения. Так. И в какую бригаду тебя определять? Давай, к Астахову.

– Почему к Астахову?! – возмущается Василий. – Он же вообще не в бригаде сейчас, а у Натальи Германовны!

– Потому что круг задач у Астахова много больше, чем у вас в бригаде. Понял, Сергеев? Так что приказы начальства попрошу не обсуждать. Климу в первое время освоиться надо будет. А у вас на монтаже работа тяжелая. Не для новичка. Но, конечно, в свободное время можешь что угодно делать – тут я тебя заставить не в силах. В общем, теперь к Широкову идите, представишь нового сотрудника и по местам, согласно штатному расписанию. Усёк?

Директор не задерживает нас. Он глядит на листок, который мне вручил Потапов, что-то отмечает в компе и отпускает руководящим жестом. Вернее, указывает на выход, чтобы мы не задерживали занятого человека. Мы на общение с начальством и не напрашиваемся – и без того достаточно дел. Василий вежливо кивает, и мы продолжаем наш путь к моему месту работы.

Летим мы недолго. Не по главным широким проходам, где в отдельные часы не протолкнешься, а по технологическим коридорам. Василий объяснил, что так быстрее. Потому что напрямик, потому что нет толчеи и потому что никто не будет останавливать и расспрашивать о незнакомце. Обо мне. Ведь если тебя о чем-то спросили, надо обязательно ответить: таковы правила поведения. Ответишь одному, другому, третьему. Глядь, и на работу опоздал. А это – выговор, штраф. Нужны нам такие проблемы? Не нужны. Нам лучше побыстрее с формальностями разделаться, чтобы к работе приступить. И Василию, и мне самому.

Действительно, никто из досужих прохожих не попадается нам навстречу. Лишь иногда мелькает спина занятого работой человека, который машет Василию рукой, не отрываясь от дела. А потом происходит нечто неожиданное.

Если бы сам не наблюдал – не поверил.

Василий мне представляется уверенным, основательным, знающим, о чем говорит, человеком. Такого ничего испугать не может, а если испугает, так Василий моментально в бараний рог скрутит и в шлюз запихнет. Так что, когда мы с ним встречаем девушку, неспешно летящую нам навстречу, я и представить не могу такую реакцию.

Девушка узнает Васю. Это видно. Она улыбается, приветливо машет ему и пытается приблизиться быстрее. Он же, напротив, дергается в одну сторону, в другую, пытается лететь назад спиной, у него ничего не получается, и он застывает в нелепой позе посередине коридора.

– Привет, Василий! Ты что, избегаешь меня? – улыбка моментально сходит с лица девушки.

Вася, всегда уверенный в себе, как-то вдруг неожиданно ссутуливается, нервно оглядывается и сдавленным голосом говорит:

– С чего ты взяла?

– Я ему звоню. Я ему пишу. Ищу его. А он, значит, не понимает.

– Да понимаю я всё, Наталья, – Вася морщится. – Занят я.

– Ах, занят! И даже времени нет пару слов мне написать. Дескать, занят, извини, пожалуйста!

– Это не пара слов…

– Ах, он считать научился! Посмотрите на него!

Так как в коридоре, кроме нас, никого нет, смотреть, видимо, должен я. Не настоящая у них перебранка. Натужная. Рассчитанная на зрителей. Пусть даже и нет этих зрителей. Я – не в счет. По-моему, Вася забыл, куда мы с ним шли и по какому делу. Он совершенно не ожидал встречи с девушкой и не знает, что говорить. Не выработал линию поведения.

– Да что на меня смотреть? Работаю я. А ты, вон, в начальство подалась.

– Ну, да, начальство, – Наталья поджимает губы. – И с начальством простой монтажник, конечно, уже не может разговаривать. Кстати, представь меня. Ты ж, вроде, не один.

– Это – Клим, – Вася неуверенно машет в мою сторону, – Я его нашел недавно.

– Замечательно! – Наталья холодно улыбается. – Клим, может, вы объясните этому болвану, что мне надо с ним поговорить?

– Не надо объяснять, – просит Вася, – н-не надо. Я всё понимаю. Не надо, а? Давай без этого. Пожалуйста. Не будем начинать…

– Чего начинать, Сергеев? Чего? Чтоб начать, надо закончить! Ты это поймешь когда-нибудь?!

– Давай позже, Наташ, не сейчас, а? Видишь, мы с Климом по делу идем. Ему учиться надо. Он же не может туристом. Страховки медицинской у него нет, полиса образовательного – нет. Вообще документов нет. Без учебы никак.

Наталья впервые внимательно смотрит на меня. Разглядывает. Оценивает.

– Вот что, Сергеев. Пришли его ко мне, – Вася пытается что-то возразить, но девушка решительно его обрывает. – Я сказала – ко мне! У меня ему лучше будет. Проверим на ксенофобии и дадим работу. И не спорь. Если ты действительно хочешь Климу добра, то согласишься.

Василий разводит руками. Он не может возражать Наталье. Или не хочет.

– Сейчас, мы пойдем, – мямлит он. – На пару слов только.

Наталья кивает и зацепляется ногой за петлю у пола. Вася тянет меня подальше от девушки, хватается рукой за стену и негромко произносит:

– Иди с ней, Клим, – морщится. – Иди. Тяжело мне. Говорю с ней, а внутри трясет всего. Знаешь, как бывает? Думал всё, забыл уже что было. Нет, не забыл. Внутри оно. Сидит, не вылазит. И лучше б там и сидело. Потому что не может ничего получиться. Только душу травить. Иди…

После чего с силой толкает меня в направлении Натальи.

Я еле успеваю затормозить, чтобы не врезаться в девушку, а когда оборачиваюсь, Сергеева уже нет в коридоре. Может, долетел до ближайшего перекрестка и повернул за угол, может, залетел в одну из дверей – теперь не узнаешь.

Не попрощался. Ничего, еще увидимся.

Поворачиваюсь к Наталье. Она еще раз оглядывает меня с ног до головы и сухо произносит:

– Значит, так. Я – начальник отдела ксенологии, Наталья Германовна Федотова. На нашем отделе лежат обязанности по общению с инопланетниками и предотвращению возможных конфликтов. До сих пор конфликтов не было. А общение – есть.

– Какова будет моя задача?

Наталья кивает головой.

– Правильная постановка вопроса. Думаю, сработаемся. Для начала, познакомитесь с моим помощником – Астаховым, он вам объяснит техническую суть работы. Главная цель работы – поддержание нормальных межличностных контактов в смешанных бригадах. То есть, чтобы люди понимали гланг, а мы – их. И в экстремальных ситуациях действовали бы слаженно и сообща.

Я осторожно спрашиваю:

– Часто у вас экстремальные ситуации?

– Бывают, – в голосе Натальи проскальзывают недовольные нотки. – Скажем, совсем недавно на станции был пожар.

– Большой? – что-то я уже слышал про пожар. Или видел.

– Не очень. Хорошо сработали. Некоторые про него только на другой день узнали – по общей сети оповещения.

Мы летим по коридорам станции. Куда – я уже не могу понять: потерял ориентацию. Я еще плохо знаю станцию, а сейчас лечу по местам, где раньше не был. Главное – не потеряться. Разговор – самое простое средство для этого.

– Можно личный вопрос?

Федотова оборачивается и смотрит на меня с подозрением. Решает – дозволить ли подчиненному немного свободы, или сразу поставить его на место. Потом неохотно кивает.

– Вы всегда такая суровая? – быстро говорю я.

Наталья хмыкает, треплет меня по плечу и проникновенно говорит:

– С мужиками иначе нельзя. А то распуститесь – хуже некуда. Вас надо в узде держать. Ясно?

– Почти. Вы действительно одна женщина на станции?

– Да. Кто сказал?

– Василий.

– И что вам Сергеев еще про меня порассказал?

– Ничего, – я честен.

– Странно. Я думала, какую-нибудь гадость обязательно скажет.

– Нет. Он не так к вам относится.

– А как? – оживляется Наталья. – Как?!

– Это – личное, – я не хочу говорить за Сергеева. Он прекрасно справится и без меня, если сочтет нужным.

– Тогда будем думать, что – хорошо. Так же лучше думать? А блажь у него пройдет. Вы как, Клим, думаете? – голос Натальи становится глубже, наполняется теплом и светом. Она чему-то радуется внутри себя, стараясь не выдать этого наружу.

– Пройдет, да. Всё проходит. Воспоминания остаются.

Я не могу забыть. Это выше меня. Всё равно буду помнить, что бы ни случилось, ее взгляд, ее голос, ее губы. Тонкие руки, которыми Вика прижимала меня к себе, не желая отпускать. А я всегда уходил, не оставался с ней. Почему? Зачем? Теперь нет ответа. Я не смогу ее спросить. Не смогу узнать, что она думала. Я не увижу ее. Ни-ког-да.

И вот от этого "никогда" мне хуже всего. Но я держусь. Пытаюсь жить. Пытаюсь выглядеть и поступать так, чтобы никто не косился с удивлением на странного субъекта…

– Клим?!

Это Наталья. Будем считать, что я просто задумался. Я так и говорю ей.

– Нет, Клим. Здесь иное место. Нельзя терять контроль над окружением. Иначе… Иначе может случиться что-нибудь не то. То, чего никак не ждешь. Что-то плохое. Вы понимаете, Клим?

– Понимаю.

– Очень хорошо. Теперь – знакомство с сотрудниками.

Мы долетели. Наталья сдвигает дверь, и перед нами оказывается полноватый мужчина среднего возраста. Он оценивающе оглядывает меня с ног до головы, смотрит куда-то в сторону и радостно восклицает:

– Отлично! Быстро дошел! Только приказ вывесили, а ты сразу здесь! Уважаю!

– Подожди! Какой приказ? О чем ты, Астахов?

– Да обычный приказ, Наталья Германовна. О приеме на работу. Вот, смотрите: "Клим Вэйцин назначается на должность рабочего на вспомогательные работы с сегодняшнего числа…" – Астахов разворачивает монитор с приказом к Наталье. – Я думал, он нас полдня искать будет. Я бы сам фиг нашел, если б не знал, где наш кабинет. Да еще и вы здесь, Наталья Германовна. Прямо совпадение. Клим сразу со всеми нами познакомится.

– Почему совпадение? Он со мной пришел.

– То есть, вы уже знали о приказе?

– Да ничего я не знала! – возмущается Наталья.

– Тогда зачем Клима привели? – удивляется Астахов еще больше.

– Не приводила я!!

– Он сам пришел?

– Астахов! Помолчи!

– Всё-всё, – он прикрывает рот руками и хитро смотрит на меня.

– Дело было так, – начинает Наталья, глубоко вздохнув. – Иду я по коридору, а навстречу мне Клим с Сергеевым. Вот я его к нам на работу и взяла.

– Сергеева?

– Да нет, Клима!

– Без приказа?

Наталья растерянно смотрит на Астахова и недоумевает.

– Ну, да. А действительно, как же я его могла без приказа взять? Наверно, подсказал кто-нибудь…

– Женская интуиция, – невинно предполагает Астахов.

Наталья задумывается, вспоминая нашу встречу, а потом негодует во весь голос:

– Ну, Василий!.. Ну, жук! Попадется еще – придушу!

– Это вы про Сергеева? Напрасно! Классный мужик, без дураков!

– Да он мне битый час впаривал, что Климу еще учиться и учиться, что у него ни страховки, ни полиса, ни документов вообще нет! Как же его тогда на работу приняли? Да еще и к нам! И, главное, я последней об этом узнаю! – Наталья приостанавливается на секунду, чтобы набрать воздуха для новой обличительной фразы и задумывается. – Впрочем, я Клима сама пригласила. Так что тут возражений быть не может.

– Мне кажется, – говорю я, – Василий вам собирался сказать о том, что меня к вам на работу направили. Только вы его перебивали.

Да, читать нравоучения начальству – гиблое дело. Никогда не знаешь, как прореагирует человек, обличенный властью. Наталья, например, покраснела, поперхнулась и закашлялась.

– Ты на нее не смотри, – Астахов наклонил ко мне голову и приблизил лицо почти вплотную. – Это она так, характер свой показывает. Когда до дела доходит – умнейшая женщина, я тебе скажу. А с Сергеевым у них проблема одна. Личного свойства.

– Я догадался.

– Астахов! Вы чего там шепчетесь?!

– Знакомимся мы, Наталья Германовна, – он поворачивается к ней, потом обратно ко мне и подает раскрытую ладонь. – Меня – Дмитрий зовут. А тебя – Клим, я в приказе прочитал. Сработаемся.

Дмитрий подмигивает, улыбается, и я вижу, что он совсем не стар, как мне представилось в первый момент, что ему не больше сорока. Самый возраст для мужчины.

* * *

6

Работа только для тех скучна, кому она не интересна. Интересна же она может быть по двум параметрам: по процессу и по результату. Тут всё для всех понятно, не надо разжевывать. Результат – что? Он всем виден. А процесс для каждого свой. Индивидуальный. Работай в охотку, и будет тебе счастье. Тут главное, чтоб никто не дергал. Отвлечешься – к прежнему тяжело возвращаться. Поэтому, если работа спокойная, все довольны. Поставки – по графику, происшествий – нет. Хорошо! Можно расслабиться. До той степени, чтобы очередное событие вселенской катастрофой не показалось.

В такое время отдыхать хорошо – никто не дергает, никто на срочную работу не посылает. Все условия, чтобы образование повышать. Здесь ты нужный человек, а вернешься на Землю – кому будешь нужен? Никому. Потому что от земной жизни отвык, о местных реалиях не в курсе и что волнует людей на шарике – уже не понимаешь. Чтобы в жизнь влиться, надо что-нибудь из себя представлять. Нужным стать, а лучше – незаменимым. Тогда к твоему мнению будут прислушиваться, и не последним человеком станешь. Но и не первым. У тебя ж и говор не тот, и манеры не ахти, да и выглядишь, как скоморох на ярмарке.

На станции стали весьма популярны адаптивные программы. Хоть и не первой свежести, они всё же могли помочь монтажникам, жаждущим появиться на Земле не наивными провинциалами из колоний, а адекватными гражданами родной планеты. Повысился спрос и на разнообразные интерактивные учебные курсы. Выбор в библиотеке станции был большим: от получения специальности мастера-садовника классических английских ландшафтов до оператора-металлурга вакуумного орбитального завода.

Изучив одну специальность и получив соответствующий диплом, человек тут же начинал заниматься чем-нибудь другим, часто совершенно противоположным первому. Больше дипломов – больше вероятности трудоустроиться. Больше шансов остаться на плаву.

Хотя были и такие, что ничем, кроме работы, не занимались, а свободное время тратили на всякие развлечения. И хвастались в кают-компании не новыми знаниями и навыками, а количеством убитых монстров или обсуждали очередные приключения героев сериалов. Таких не осуждали – у каждого своя голова на плечах, за другого никто не будет думать. Но и не поддерживали. Полная свобода в мыслях и в действиях, торжество демократии. Ни конфликтов между людьми, ни выяснений отношений. Практически, идиллия. Живи – не хочу.

А все хотели.

* * *

7. Вадим

Никто. Ничего. Не видел.

Никто. Ничего. Не видел.

Интересно, как долго надо твердить эту чушь, чтобы самому в нее поверить?

С другой стороны, даже если кто и видел, – что он скажет? Вот что? Дескать, двадцатого сентября две тысячи сто тридцать второго года по среднегалактическому летоисчислению Вадим Кожин, открыв створку шлюза, исчез в момент перехода в соседнюю секцию станции?

Кто в такое поверит? Даже если автоматика и зафиксировала мое отсутствие? Исчезновение со станции, висящей в открытом космосе, невозможно. В этом никто не сомневается. Это – аксиома. Мало ли что показывают приборы! Программный или технологический сбой, и вот результат: сигналы не поступают в считывающие устройства. С людьми еще проще: в аварийной ситуации никто не смотрит по сторонам, никто не следит за людьми. Авария отнимает всё внимание, все силы и мысли. Замечают только то, что требуется для спасения. Даже если кого-то мельком заметил, то в следующий раз, взглянув на то же место, никак не ожидаешь увидеть там того же человека. Ушел и ушел. Улетел. По делу. Дел слишком много.

Конечно, потом начинают вспоминать. "Этот был там-то… Ах, не там? А где? Да нет, я точно видел… Хотя… Может, и не его. Тогда кого? Ну, наверно, того…" В результате, никто ничего конкретного сказать не может. Память избирательна. Поэтому можно не тревожиться. Но почему я вторую неделю повторяю про себя эту навязчивую фразу: "Никто. Ничего. Не видел"? Хочу оправдаться в своих глазах? Сделать вид, что ничего не было? Скорей всего, именно так. Сам себе обвинитель. Сам себе судья.

Это значит, что я поверил. Не в то, что никто не видел, а в то, что происшедшее со мной, – факт. Никто не верит, даже следователь, а я поверил. Стало мне от этого лучше? Нет. Наоборот. Я вздрагиваю от резких внезапных звуков. От щелканья открывающихся створок. От клацанья магнитных подошв по голому металлу стен. От мягких толчков в переборки. Я жду. Жду тех, кто не может придти.

Ожидание изматывает, и я глотаю успокоительное. А это чревато. Скорость реакции снижается, внимание притупляется. Передвигаешься, словно в тумане, пахнущем металлической пылью, ржавым железом… Кровью. Запах настойчиво лезет в нос, заполняя пространство вокруг меня. Фантомный запах. На станции ничто не может так пахнуть, даже я.

Конечно, я надеюсь, что всё уйдет. Забудется. Существуют методики выхода из навязчивых состояний. Я вполне способен поискать что-либо подобное в поисковике и воспользоваться рекомендациями специалиста. Не буду. Просто не хочу. Свой лабиринт подсознания я пройду сам. Если пройду, конечно.

А пока я выбираю путь. Чувствую, что так и не выберу. Поэтому жду знамения, которое ткнет пальцем вдаль и скажет осуждающе: "Чего встал?! Иди!" И я пойду. Я не хочу выбирать. Боюсь, что выберу не то. Что опять ошибусь. Ведь я уже ошибался. Фатально ошибался. И вот – результат.

Будь я на Земле, я пошел бы к психологу. Поговорил, высказался. Спрятался за выдуманной историей. Получил бы рецепт на все случаи жизни. Взял отпуск в южные страны, на море. Какая там рыбалка!..

Я – здесь. На станции. Принцип тут один: болеешь – лечись, здоров – работай. Контрольные тесты показывают мою проф. пригодность. Ресурсы в космосе ограничены. Бездельников и тунеядцев тут не терпят. Не выполняешь контракт – штраф и под зад коленом.

Поэтому всё, о чем я размышляю, остается во мне. На первый взгляд, мои трудолюбие и работоспособность ничуть не изменились. Я всё так же тяну сети по новым секциям станции, подключаю их, тестирую, регулирую. Без проблем. Главное, не встретить. Того, кого не надо. Того, кого здесь и быть-то не может! Того…

Очень часто что-то неприятное случается только потому, что всеми силами стремишься его избежать. Словно мысленно кричишь: "Я здесь! Я не хочу этого!" И оно приходит на зов. В разном обличии.

Вроде бы человек, как человек: в униформе монтажника, с универсальным тестером в руках, в тяжелых магнитных ботинках, которыми он клацает по полу. Он явно вышел не прогуляться. У него дела. Работа. Человек думает о ней, идя по привычному маршруту. И на необычное человек реагирует всегда однотипно. Отвлекается, приостанавливается, смотрит…

Он так и сделал. Посмотрел на меня.

Я видел его глаза, словно он стоял вплотную ко мне, лицом к лицу. И я видел узнавание в этих глазах. Привлечение внимания, удивление, попытка вспомнить и отождествить стоящего перед тобой человека. И, наконец, полное узнавание. Это легко прочитывается на чужом лице. Когда сам только что испытал подобное. Широко раскрываются глаза, судорожный вдох, рефлекторно сжимаются кулаки. Он узнал. Узнал меня. Он станет кричать. Неважно что: ругань и обвинения всегда идут первыми. Только потом человек начинает думать о том, что ему делать с новым знанием. Как поступить с узнанным? Ведь я опасен. Могу быть опасен. Значит, меня надо нейтрализовать. Попытаться задержать прямо на месте, или вызвать помощь. Как только меня схватят, все неясности сложатся в единую картинку, рассыпанную расшалившимся ребенком. У следователя будут факты. Факты против меня.

Но пока человек не кричит, у меня есть шанс. Крохотный, не больше капли апельсинового сока, вырвавшейся из трубочки и летящей в рот. Надо уйти. Как можно быстрее. Чем дальше, тем лучше. Чтобы он не догнал, не увидел, не нашел… Скрыться. Спрятаться…

Я с силой оттолкнулся ногами от пола и в тот же миг отключил магнитные ботинки. Лететь спиной вперед – плохая идея: не видно, с чем столкнешься. А столкнешься обязательно, металлические стены на станции везде. Возможно, сзади – открытый люк. Тогда я попаду в соседнюю секцию и сразу же закрою люк перед носом Клима. Я не помню, что там, сзади. Не помню! Я жду удара, вжимаю голову в плечи. Сейчас…

Удар! В плечо, в другое, а потом я падаю на спину. Сверху сыпется древесная труха, листья, мелкие фиолетовые цветочки. Резкий цветочный запах. Сирень… Господи, сирень…

Я лежал в кусте, застряв между стволами. Болела спина и левое плечо. Мусор, насыпавшийся сверху, прилип к лицу, и я попытался сдуть его. Не получилось. Выпростал руку и утерся. Стало лучше. Вздохнул и начал выбираться из сирени. "Хорошо, хоть не в шиповник попал", – возникла дурацкая мысль. Будто это самое главное – в какие кусты залететь, когда исчезаешь со станции. Надо решать другие вопросы.

На удивление, само перемещение со станции уже не вызывало того ужаса, который охватил меня в первый раз. Привык, что ли? Или подсознательно ждал, что такое может произойти? Дождался. И даже немного рад. Потому что тут – совершенно иное место, чем было в первый раз. И, следовательно, никаких неожиданностей быть не может. Не должно быть.

Выбравшись из кустов, я огляделся. Небо – голубое, трава – зеленая, солнце – желтое, яркое. Припекало не по-весеннему. Дорога – ровная, прямая, мощеная плоскими квадратными камнями. По сторонам дороги из-за сирени выглядывали верхние этажи домиков.

Сирень росла на газоне между невысоким забором из сетки и тротуаром. Никого вокруг не наблюдалось. Никто изумленно не ахал на необъяснимое появление человека из кустов. Если я появился в жилом районе, то вполне вероятно, что большинство жителей – на работе. Но где же вездесущие старики и малые дети, чинно гуляющие с нянями? Где малолетние озорники, сбежавшие с уроков? Где домохозяйки, вышедшие в магазин за продуктами?

Конечно, можно подождать – вдруг кто-нибудь пройдет. Но станет ли этот человек отвечать на мои невнятные вопросы? Не лучше ли самому разузнать хоть что-нибудь? К тому же, идущий всегда вызывает меньше подозрений, чем праздно стоящий. Найду железнодорожную станцию, автовокзал или какой-нибудь торговый центр; в общем, место, где написано название городка. Сориентируюсь и решу, куда двигать дальше.

Дорога, казавшаяся поначалу прямой, через квартал стала изгибаться, а через два вообще резко повернула, закончившись тупиком. Вправо-влево отходили перпендикулярные улицы, и я недолго постоял, выбирая направление. Направо показалось чем-то привлекательнее, и я повернул в ту сторону. У следующего перекрестка – налево. Кварталы были маленькие. Максимум, по четыре домика. Но чаще – всего один. Стояли они достаточно хаотично, так что улицы недолго шли прямо. Им бы весьма подошли названия "Ломаная Первая" или "Десятый Зигзаг".

Пройдя с десяток домиков, я почувствовал, что поднимаюсь по склону. И теперь куда? Где может быть основная дорога, связывающая это селение с остальным миром? Внизу, наверху? Даже спросить не у кого. Хотя…

На террасе дома, мимо которого я проходил, под полосатым зонтиком сидела девушка. Белое платье, широкая соломенная шляпа, светлые босоножки, одна из которых покачивалась на носке ноги, положенной на ногу. Очень спокойная, доброжелательная девушка. И в тоже время, в ней виделась некая нарочитость, которую я никак не мог ухватить.

Будем логичны. Если улицы пустынны и внезапно появляется человек, он всегда привлечет внимание. Вызовет совершенно определенные чувства и ассоциации. Не могла же девушка знать, что я тут пройду, и заранее подготовиться? Я сам не знал, где нахожусь.

Вот. Она выглядела, словно ждала меня.

Я прошел мимо. Свернул во двор, прошел в подворотню и вышел на соседнюю параллельную улицу… По крайней мере, должен был выйти. Однако передо мной оказалась терраса, на которой сидела всё та же девушка.

Ладно. А если повернуться к ней спиной? И идти, идти, прямо и прямо… Я забыл, что прямых улиц здесь не видел. Почти сразу свернул, еще раз, стараясь выдержать направление, поднялся по каменным ступенькам, прошел под низкой холодной аркой, извилистым проходом выбрался из тупика, перелез через заборчик, поцарапавшись о его верхний край. Неловко спрыгнул на тротуар.

Поднял голову.

Можно было никуда не ходить.

Девушка ждала.

– Так и будете ходить вокруг меня?

– Почему вокруг вас? Просто – хожу… Гуляю.

Девушка улыбнулась, облизала ложечку и положила ее в вазочку с шоколадным мороженым.

– Я вас уже третий раз вижу. Может, вы познакомиться хотите? – она подмигнула. – Только не решаетесь почему-то.

Я чуть не сказал, что совершенно не расположен знакомиться. Сказал – обидел бы девушку. А так есть шанс, что она мне что-нибудь расскажет. О том, что здесь происходит, например. А еще – как отсюда выбраться. Ну, хоть куда-нибудь, чтобы не видеть надоевших зданий из темно-розового камня, выщербленных гранитных ступеней узких улиц, глухих заборов с деревянными резными дверьми.

– Можно к вам подняться?

– Поднимайтесь, – девушка сделала широкий жест рукой.

Терраса, на которой она сидела, возвышалась над дорогой не более чем на метр. Я посмотрел по сторонам, лестницы, чтобы подняться, не увидел и полез напрямик, уцепившись за камни невысокой ограды. За что получил одобрительный взгляд светлых глаз.

– Присаживайтесь! – девушка хлопнула по свободному креслу рядом с собой. – Меня Мария зовут. А вас?

– Вадим, – я осторожно присел на краешек плетеного из лозы сиденья. Незаметно ощупал поверхность. Ничего особенного – прутья, как прутья, гладкие, не слоистые. Старые.

– Вы давно здесь?

Невинный вопрос, но я вздрогнул. Слишком часто с этого вопроса начинаются разные сложности.

– Не следил за временем.

– Я и так вижу – недавно. И какие у вас планы?

– Выбраться отсюда, – не сдержался я, – и как можно скорее.

– Ага, – на лбу у Марии собралась вертикальная складка, – у вас не получается… Давайте, на "ты", а?

– Давайте, конечно.

Мария откинулась на спинку кресла и глубокомысленно заявила:

– Тебя не пускают. Наверно, ты сделал что-то неправильно. Ну, там, откуда ты.

– Что неправильно?

– Откуда ж я знаю, – Мария пожала плечами. – Например, толкнул кого-нибудь и не извинился. Или взял с работы карандаш и не вернул. Тебе должно быть виднее. Как только исправишь неправильность – сразу отпустит.

– Кто отпустит?

– Да город этот, – девушка неопределенно покрутила пальцами. – Он тут всем командует.

Значит, город. Больше на поселок похоже. Хотя, кто его знает, что там, дальше – не видел. Не дошел.

– Скажи, Маша. Как можно вернуть утащенный карандаш, если находишься здесь? Ни карандаша, ни работы. Совершенно постороннее место.

– Ну, мало ли! Я об этом не думала.

– Тогда почему считаешь, что нужно исправлять эти твои неправильности?

– Да, неправильности… – Мария не обратила внимания на мой тон. – Вернее, ошибки. Ошибки всегда надо исправлять. Как только представляется возможность.

– И где здесь возможность? Где? – я привстал. – Вон там? Или там? Или, может, ее вообще нет?

– Есть. Я уверена, – Мария поджала губы, осуждая мое поведение, и я опустился обратно в кресло. – Иначе куда бы девались приходящие? То они маячат тут по нескольку дней или даже недель. То внезапно пропадают, и о них ни слуху, ни духу. Значит, они исправились и вернулись домой… Ты ведь домой стремишься?

Я чуть не поперхнулся. Считать домом станцию можно было лишь с большой натяжкой. Место работы, место временного проживания, место, которое покидаешь без сожаления. Но не дом. Дом – это Земля. Планета. Почва под ногами. Синее небо. Слепящее солнце. Соленое море, плещущее на голые ноги. Жизнь. Слишком много жизни.

– Домой… наверно. Куда же еще, – с запозданием подтвердил я. – А ты здесь живешь? – Я выделил голосом "здесь".

– Здесь. Ага. Давно уже.

– Всегда жила? – вдруг заинтересовался я.

– Почему всегда? – девушка фыркнула. – Я – как ты. Тоже сюда попала. Когда-то. Только уходить не собираюсь. Мне здесь понравилось. Правда-правда, – зачастила она, – ты не думай, город – он хороший. Там, где я жила раньше, было намного хуже…

Голос Маши сошел на нет, и она загрустила.

Я подумал, что Мария вовсе не притворяется. В городе действительно было не так плохо. Тепло, светло, красивые девушки, шоколадное мороженое в вазочке… Если забыть, что не можешь отсюда уйти; забыть, откуда пришел и каким образом, то всё отлично. Лучше не бывает. Покой никогда никому не вредил. Хочу я покоя?

Покоя я не хотел. Я желал разобраться со всем этим безобразием, которое не дает мне жить так, как я хочу в данный момент. Которое заставляет меня сидеть рядом с девушкой и вести с ней милую беседу вместо того, чтобы вернуться на станцию. Но что там, на станции? А на станции – привычный уклад, привычная работа, привычные люди.

И не только привычные.

Еще на станции осталось то, что и выкинуло меня в этот город, раскинувшийся на горе прихотливым минотавровым лабиринтом. Вернее, остался тот. С ним я совершенно не желаю встречаться. Я желаю забыть о нем. Мало ли какие кошмары снятся в бреду, а ничем иным это и быть не может. Если о них не забывать, то жизнь станет невозможной.

– И всё же. Почему здесь никого нет? Только я и ты?

Маша недоуменно посмотрела на улицу.

– Что ты имеешь в виду? Все здесь. Посмотри внимательнее.

Я обернулся. Сморгнул. Чуть ли глаза протирать не стал. Две улицы, которые я видел, были полны народа. Одновременно включился звук гуляющей толпы: духовой оркестр, звонкие крики детей, гул разговоров…