Текст книги "Центральная реперная"

Автор книги: Сергей Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

14

Пыль двигалась широким рукавом, в центре которого находилась станция, и как будто наматывалась на Ю-2, вслед за его вращением. По всей видимости, притяжение газового гиганта и инициировало выброс. Сколько он будет длиться, не мог бы сказать никто, так как близкого источника не наблюдалось.

Так это воспринималось людьми. Кверц специально включался в носителя, чтобы уточнить настроение на станции. Они были как раз такими, какими нужно: сначала растерянность. Потом будет уныние, а потом, чуть позже, – отказ от намерений. Оставалось чуть подождать.

Решение Кверц считал идеальным. Во-первых, в этот раз он практически не задействовал носителя. Во-вторых, найти пылеобразователь люди не смогут – не тот уровень техники. Следовательно, люди в безвыходной ситуации. Сколько им ни биться, ничего не получится. Они просто не поймут – что произошло. А непонимание врага – залог успеха операции. Ведь всё воздействие заключалось в активации пылеобразователя, который был незаметно доставлен на орбиту газового гиганта. Носитель нажал на соответствующий датчик, практически не выпадая из реальности. Никуда не отлучаясь и занимаясь своими делами.

Поэтому пыль – внешний фактор. Ясно, что ее появление никак не могут связать с кем-либо из людей. Кверцу оставалось дождаться единственно возможного результата и лично убедиться в начале сворачивания работ.

* * *

15. Сергеев

Строить – это хорошо! Строить – это правильно! Но только не тогда, когда изначально ничего такого не надо было. Это как построили красивый дом на главном проспекте в центре города, а потом начали его всякими подпорками укреплять, чтоб он внезапно не упал. Потому что ураган налетел и дом наклонился.

У нас вместо урагана пыль появилась. Прямо наваждение какое-то. Не было ее, и вдруг, раз и вот она! Откуда, зачем – никто не знает и предположить не может. Нет, предполагают, конечно, всякое, но совершенно от жизни далекое. То – выброс с Ю-2, то – хвост кометы, то осколки астероида, а то вообще – инопланетяне тумана напустили. Бред!

Был Ю-2 яркий и четкий на видовом экране, а теперь – с размытыми краями и тусклый какой-то. Да это ж ладно, если б проблема только в картинке была. На газовый гигант смотреть не обязательно. Пыль она ж станции мешает. Причем, весьма существенно. Невооруженным глазом видно. Я как в первый раз заметил – не поверил! Стал стекло гермошлема протирать. Была поверхность зеркальная и ровная, а стала матовая и в кавернах. Если так дальше пойдет, нам придется к первым секциям возвращаться и перемонтировать их. Работка еще та!

А если не возвращаться – защиту ставить надо. Какую – дело не мое, на это всякие специалисты имеются, узкого профиля. Главное, чтобы они быстрее с защитой решили. А то сотрет эта пыль станцию нафиг, вместе со всеми нами. Даже если не сотрет, а просто продырявит наружные стенки – как мы существовать будем? Чем дышать? Где греться? Как питаться? Скафандров ненадолго хватит – на одну смену. Потом – ложись и помирай. Нерадостная совсем перспектива.

Я решил к Потапову с этой мыслью сходить – он же у нас главный по техническим мероприятиям. Только зря пошел. Народу у него… И каждый что-то для нашего спасения предлагает. Попробуй, разберись. Тут просто не поймешь, о чем они говорят, а уж решить, поможет ли их идея, вообще, на мой взгляд, невозможно.

Но главный инженер слушает, кивает, чего-то в блокноте помечает и следующего просит высказываться. Я примостился к стене, послушал, о чем говорят, и понял, что на самом деле ничего такого страшного и необычного в их идеях и нет. Проникся моментом, так сказать. И что все идеи на две категории делятся. В первом случае предлагают найти источник пыли и его чем-нибудь заткнуть. А во втором – что-нибудь на станцию налепить, чтобы пыль ее стенок не достигала.

На первые идеи Потапов резонно отвечает, что источник до сих пор ищут, а когда найдут – неизвестно, и что станцию нужно прямо сейчас спасать, а не потом, когда астрофизики окончательно разберутся. На вторые же возражений у него особых нет, но и понимания, откуда предлагаемый материал брать и как им станцию обертывать – тоже.

Я не выдержал и высказался громко, чтоб Потапов услышал:

– Я бы вообще эту пыль к станции не подпускал! Нафига она нам тут? Только работать мешает.

Только в этот момент почему-то все замолчали, и мой голос в полной тишине весьма вызывающе прозвучал. Дескать, всем их проектам – грош цена, а вот мой – самый лучший.

– А, Сергеев! – обрадовался Потапов. – Тоже предложить чего-нибудь хочешь? Давай, а то я тут уже по второму кругу одно и то же слушаю. Может, чего новенькое от тебя услышу.

– Чего новенькое? Не знаю новенького. Вспомнил кое о чем. Вот вы в тайге были? Или, например, по болоту ходили?

Потапов как-то подобрался весь и настороженно сказал:

– Приходилось.

– Чего вы с комарами делали?

– Как чего? Бил по ним. Со всей силы.

– И многих убили?

– Что я их, считать буду! – занервничал главный инженер. – Ты к делу переходи.

– И где вас кусали?

– Да везде кусали, Сергеев!

Тут все тихонько захихикали, представив, наверно, как главного инженера комары кусают, а он от них отмахивается.

– Это потому что вы неправильно одеты были.

– И как же правильно?

– Правильно – это брезентовая куртка, такие же штаны, сапоги и накомарник.

– А если нет накомарника?

– Тогда капюшон, на худой конец. А от лица комаров руками отгонять.

Тут Потапов чего-то соображать начал:

– Предлагаешь мне от пыли руками отмахиваться?

– Да нет. Накомарник надеть.

Все вокруг сразу затихли, потому что главный инженер такое выражение на лице изобразил, что все поняли – думает начальство и мешать ему не надо.

– Да, Сергеев. Дело ты предлагаешь, – наконец высказался главный инженер после затянувшегося молчания. – На мой взгляд, твоя идея самая плодотворная. Так как направление движения пыли известно, мы на ее пути поставим пылеуловитель! Всем понятно?!

Он это так грозно сказал, что все вокруг уверенно закивали. Дескать, мысли начальства с полуслова понимают и сразу их в дело пристраивать начнут.

– Мне непонятно, – влез я. – Из чего вы этот уловитель делать будете?

– Эх, Сергеев! Сам же придумал и сам же сообразить не можешь. Мы сеть растянем на пути пыли. Вот она до станции и не будет долетать. А там, быть может, наши ученые сообразят – откуда пыль летит, и как ее источник заткнуть понадежнее.

Буквально назавтра пришел проект. Бригадиры всех бригад собрались, стали монтажные схемы рассматривать и языками цокать. Не знают, с чего начать и как подступиться. А еще между собой договориться – кто на себя эту работу возьмет. На первый взгляд, выработка небольшая, оплата тоже не ахти будет. Но делать надо. Потому что совсем уходить отсюда не хочется. Столько же труда вбухали и всё напрасно? Нет, неправильно это. Труд свой ценить надо.

– На работу когда выходить? – спрашиваю.

Они ко мне головы повернули, сумрачно так посмотрели и говорят, чуть ли не хором:

– Вот уже и добровольцы появились…

– Какие добровольцы?! Вы обшивку станции видели? День, два – дырки появятся! Мне жить хочется! Зачем мертвому куча денег?

Немытов губами пожевал и подытожил:

– Так и быть. Мои пойдут. Раз уж такие активные. Только, Василий, не обижайся, если тебе ребята несколько слов скажут. После зарплаты.

– Ничего, не обижусь. Сам с ребятами поговорю.

Поговорил. Поняли. Поддержали.

Я так рассудил: накроется станция – вообще работы не станет. Никакой. Эвакуироваться придется. Где потом работать – неизвестно, никто о новом месте работы еще не договаривался. Это ж гораздо большие потери получатся, чем по пониженной ставке работать. Сейчас потерпим, зато потом свое возьмем. Перспективу видеть надо.

Однако директор решил, что одного способа защиты недостаточно. Сеть – сетью, а пока ее не построили, надо на саму станцию что-нибудь защитное напылить. Или приклеить. Или что другое – пусть технологи думают.

Придумали, конечно, и довольно быстро. Аппараты для напыления подготовили, защитным гелем баллоны наполнили и отправили бригаду наружу – красить. На окраску китайцев привлекли. Они ребята дотошные, ничего не пропустят. Конечно, перерасход материалов. Но не считать же расходные материалы, когда речь и живучести станции идет. К тому же, Широков обещал еще утеплителя заказать, из которого гель сделали.

С материалом для сети тоже удачно получилось. Он у нас на складе лежал, не знали, как избавиться. Контейнеры к нам упакованными приходят. Поодиночке их таскать смысла нет – надо иметь движки маломощные и много. Удобнее один и большой. Поэтому контейнеры связывают пачками по шестьдесят четыре штуке и в сетку заворачивают, чтобы случайно не разлетелись. Обратно упаковочный материал никто везти не хочет. Транспортники предпочитают что-нибудь посущественнее взять: астероид с редкими металлами, например. А упаковка вторичному использованию не подлежит, ее утилизировать надо. Поэтому удобнее сложить все эти сетки и тросы в пустой ангар, чтоб космос не засоряли, и забыть о них на время.

Теперь вспомнили. Удачно, надо сказать. Если на Земле заказывать, сеть бы к нам пришла, когда б от станции ничего не осталось, одна пыль. И даже не из-за бюрократии, а чисто по времени: полет туда, заказ нужного материала с выверенными характеристиками, бесконечный контроль на всех фазах производства и выдачи, потом загрузка, полет обратно, монтаж. Месяца три на всё б потратили. А тут Потапов набросал эскизик на коленке, и давай, ребята, монтируй, соображай.

Вот он сам когда-нибудь пробовал по своим писулькам работать? Нет, он-то, может, и разобрался бы что понаписал и то – вряд ли. Скажем, та закорючка около центра – деталь сети, или у Потапова руку случайно повело? Приходится с каждым дурацким вопросом к нему летать и уточнять.

Если бы меня так часто об одном и том же спрашивали, я б наверно давно уже всех спрашивающих послал подальше. Или стукнул кого-нибудь. А главный инженер терпит. И по десять раз объясняет, чтоб дошло. Чтобы до всех дошло. Потому что дело – на первом месте. От дела – жизнь наша зависит.

Вторая бригада нам материал подготавливает – не остались в стороне, всё-таки, – а мы его хитро соединяем. Тросы всякие, ленты, направляющие – сам черт ногу сломит. В центральной части многоместный спасательный модуль установили – управляющий центр. Вокруг него всё и наращиваем. Если издаля посмотреть – прямо, как паук паутину плетет. Такую же дырявую.

Это мух ловить паутина хороша, потому что липкая, а добыча много крупнее ячеек. У нас же пыль совсем мелкая – свободно сквозь ячейки пройдет, не задержится. Конечно, об этом Потапову думать надо, но у меня же беспокойство! Я от раздумий сон практически потерял. Тут, пока не выясню всё досконально, не успокоюсь. Поэтому, едва смена закончилась, пошел к главному инженеру.

– Хороший вопрос ты, Вася, задал, – ответил Потапов. – Да только я уже это дело продумал. Опоздал ты со своими сомнениями. Раньше надо было сомневаться, когда идею толкал.

– И как же ловить?

– Я тебе не буду сейчас рассказывать. У меня и без того дел по горло, кроме, как просветительством заниматься. Я лучше спать лягу и высплюсь.

– Я тоже выспаться хочу! У меня бессонница от сомнений!

Потапов щекой подергал, вздохнул и негромко так:

– У тебя какое образование? В физике кумекаешь?

Образование у меня не очень было. Не той направленности. Я так Потапову и сказал. Он опять вздохнул и нехотя просветил:

– Ю-2 пыль электризует. С определенным зарядом. Достаточно по сети нужный заряд пропустить, как пыль к ней притянется. И осядет.

– Сколько ж пыли будет?! Сугробы! Ее ж убирать надо, а то сеть порвется!

– Не порвется, – отмахнулся Потапов. – Однако тут другой момент – прохождение сигнала. Если много пыли будет, сквозь ее толщу мы ничего не наэлектризуем. Поэтому убирать придется. Ясно?

– И кого в уборщики?

– Ну, что ты такой настырный? Добровольцы пойдут. Или гланги те же. Найдем желающих, не бойся.

Успокоил меня. Я как представил, что гланги на сеть выходят, в каждом щупальце по лопате, сразу полегчало. Еле добудились утром, чтоб на работу идти.

Если раньше со сменами всё понятно было – какая бригада, такая и смена. То теперь всё вперемежку. И бригады составные, и выход не ритмичный. Такой сложный график выхода составили, что без компа не разобраться. Собственно, главный комп и составлял. Чем он руководствовался – не знаю, только сеть мы собрали всего за три дня. Все силы из нас выжал.

Можно отдыхать – сеть готова. В смысле, обычной работой заниматься по сборке. Только никого к ней не допустили, пока испытания сети не провели. Но этим начальство занималось – инженеры всех служб. Даже наших бригадиров не пригласили. Устроили нам выходной, хотя и оплачиваемый.

На ребят прямо растерянность напала. Вкалывали по-черному, из сил выбивались, а потом раз, и всё сделали. Это как разогнавшуюся машину остановить. Никогда мгновенно не остановится, всегда тормозной путь будет.

Вот и пошли тормозить. Кто как умел. По желанию и по возможности. Я тоже пошел. Ну, и Наталью встретил. Прямо посреди коридора. В одну сторону дернулся, чтоб дорогу уступить, и она – в ту же. Дернулся в другую, и она вслед. Висим в коридоре и дергаемся. Вежливые такие, аж противно.

Вроде бы и сказать чего-то нужно. "Привет" какой-нибудь или просто "здравствуйте", но неловко. Здороваться сразу надо, как увидишь, а не через пять минут после. Типа, сообразил, что знакомы. Молчать тоже глупо. Ну, и брякнул первое, что на ум пришло:

– Как нынче погода?

У Натальи челюсть отвисла. Наверно, никак сообразить не могла – то ли я издеваюсь над ней, то ли с ума сошел. На самом деле ни то и ни другое. Ну, о чем люди говорят, когда не о чем разговаривать? Как раз о погоде. Это уже в привычку вошло. Не будешь же привычки сильно менять, если с Земли отлучился? Но Наталья всего этого не сообразила.

– И тебе не кашлять, – сказала и мрачно так смотрит.

– А мы и не кашляем. Здоровые мы. Ты-то как поживаешь?

– Тебе не всё равно?

– Может, и всё равно. Раз спросил, значит, интересуюсь.

– Прогноз погоды посмотри – всё и узнаешь, – фыркнула, оттолкнула меня с дороги и дальше полетела.

И чего я из этого разговора узнал? Чего нового? Что ей как было на меня наплевать, так и осталось? Сомнительное знание. Малоинтересное. Я и так это знал. Предполагал, по крайней мере. В общем, расстройство одно. Утерся я мысленно и к ребятам полетел. Забывать.

* * *

16

Кверц одобрительно похлопал себя по плечу. Как еще выразить одобрение носителю? Тем более что тому предстоит кое-что сделать. Нечто незначительное. Всего лишь нарушить изоляцию одного из кабелей в определенном месте, где достаточно кислорода. Так, чтобы этого не заметили ни контрольные приборы, ни другие люди.

В незаметности и была основная сложность. Если сделать надрез сейчас, то почти сразу заголосит предупредительный сигнал, и несколько сетевиков прибегут исправлять повреждение. Кроме того, невозможно просчитать, когда именно начнется то, что Кверц запланировал. Может, в момент надреза, а, может, через неделю. Если сразу же, то существовала реальная опасность для жизни носителя, а Кверц не хотел его терять. Пока не хотел.

Так что вместо тривиального повреждения Кверц руками носителя смастерил устройство, которое должно было прорвать изоляцию изнутри и обнажить силовые жилы. Оставалось только запустить вредителя. И как можно раньше. Потому что люди, на удивление, достаточно быстро, хотя и не всегда эффективно, справлялись с нестандартными ситуациями. Либо у них заранее продумано решение на каждый случай, либо Кверц недооценил их изобретательность. И то, и это было б неутешительным. Потому что означало его, Кверца, профессиональную несостоятельность – ведь он так и не смог прекратить работы по строительству станции.

Так что эта диверсия должна стать если не окончательной, то уж решающей наверняка.

Кверц слегка изменил маршрут, открыл дверцу технического канала и запустил туда вредителя. Тот чуть потоптался и легко побежал на тонких ножках, цепляясь коготками за изоляцию. Найдет нужное место, внедрится в кабель и станет ждать. Основное в работе – это ждать.

Однако Кверц на этом не успокоился. Опыт общения с людьми уже научил его, что нельзя полагаться на единственное решение. Нужно, по возможности, дублировать воздействия. К тому же, несколько источников опасности всегда дезориентируют противника. Поэтому Кверц взял со склада обычную горелку для наружных работ, прогулялся по станции и положил ее на видном месте, будто так и должно быть. Люди часто не замечают угрозы под самым их носом.

Часть 2

* * *

Следователь: – Автоматика зафиксировала ваше отсутствие на станции в течение пятнадцати минут, пока шло тушения пожара. Как вы это объясните?

– Никак…

Следователь: – На вашей одежде обнаружена человеческая кровь, не принадлежащая ни вам, ни кому-либо другому на станции. Что вы можете сказать об этом?

– Ничего…

* * *

1. Клим

Белый домик с большой верандой. Полотняный навес в оранжевую клеточку. Дикий виноград вьется по темным столбам, затеняя большую часть расставленных столов.

Море шуршит мелкой галькой.

Я иду по кромке прибоя.

На веранде, наклонившись и положив локти на балюстраду, сверху вниз смотрит девушка. Волосы, заплетенные в две косицы, круглое загорелое лицо, длинное платье. Она – как язык пламени, оторвавшийся от черного камня и застывший в воздухе.

– Привет, Вика! Как дела?

– Нормально!

– Что нового?

– Всё то же, – Вика улыбается.

Она всегда улыбается, когда я здороваюсь с ней по утрам. Будто наизусть знает, что я скажу. Так и есть. Слова, которыми мы обмениваемся, не значат ничего – дежурные фразы, потерявшие изначальный смысл. Мы слушаем голоса друг друга. Интонации. Ищем внутреннее наполнение. И находим.

Радость встречи. Легкое волнение. Надежда на новое. И беспокойство.

Вика сама расскажет о причине, если сочтет нужным. Если я не догадаюсь раньше.

Скрипит дверь под моей рукой, и я проскальзываю на кухню. Бухаю рыбину, с которой пришел, на разделочный стол и возвращаюсь к Вике.

– Большая… – говорит она. – Приходи на обед.

– А что же посетители? Оставишь их без фирменного блюда?

– Так нет никого. Не выкидывать же такую вкуснотищу.

– Сама себя не похвалишь… – смеюсь я.

– Хвалят. Отчего же, – Вика слегка обижается. – И благодарности пишут. Ты ж читал. Прям, вчера.

– Читал. Там твою стряпню сравнили с… – припоминаю я. – Как это… "поцелуем ночной бабочки" А еще стихи: "Нежнейший вкус филе поверг меня в экстаз. "Грозы морей" я съел бы целый таз".

– Делать тебе нечего, кроме как жалобную книгу читать, – бурчит Виктория.

– Нечего, Вика. Нечего. Кстати. Почему ты говоришь, что никого нет?

Вика поворачивается и смотрит в ту же сторону, что и я. Пожимает плечами и недовольно морщится.

– Это – не посетитель. Так, прохожий, наверно.

– Он давно сидит?

– С утра, – Вика задумывается и уточняет. – Или с ночи. Я пришла – он уже был тут. Ничего не заказывает. Разговаривать не хочет. Странный тип.

Я присматриваюсь. Ничего странного не вижу. Человек, как человек. Футболка, шорты, голова не покрыта. Может, немного бледноват по нашей погоде. Приезжий. Недавно приехал. Купаться ему еще холодно, а на море полюбоваться хочется. Вот и сидит. Всё логично, я так и говорю Виктории.

– Он не смотрит на море, – возражает Вика. – Он вообще никуда не смотрит. И не видит ничего.

– Не слепой же он.

– Не уверена, – Вика берет кружку зеленоватого стекла, смотрит сквозь нее на солнце и вытирает полотенцем едва заметное пятнышко на ее стенке.

– Мало ли какие проблемы у человека. Может, его подружка бросила, или обругал кто-нибудь.

– В поезде…

Я задумываюсь над Викиными словами. Да, что-то необычное есть в появлении этого человека. Поезд придет только через два часа. Пассажирский катер и того позже. Вряд ли у незнакомца есть личная яхта, не та внешность. Пешком? Через перевал? Четыре часа ходьбы по горной дороге? И как бы после этого он выглядел? Явно не так, как сейчас. Может, кто-нибудь подвез? Вряд ли. Хотя не исключено, что кто-то проехал ночью и высадил человека у нашего поселка. Только зачем такие сложности? Проще поступать, как все. Не выбиваться из толпы восторженных приезжих. Радоваться морю, солнцу, зелени, настоящей пище. Да только приезжих всё меньше и меньше. Или нас хотят взять на испуг? Заставить проявить себя? Мы и так скоро растворимся в этом мире. Целиком, без остатка. Не будет Викиного домика, в котором она кормит теперь уже редких посетителей. Не станет моего катера. Исчезнем мы с Викой. Исчезнут остальные жители поселка. Придут люди, умеющие считать деньги и любящие делать только это. Мы станем, как все.

Может, этот человек прибыл, чтобы понять, почему мы еще не стали такими?

– Думаешь, стоит посмотреть? – советуюсь я с Викой.

Вика морщится. Она знает, каково мне будет после этого. Воспринимать чужое сознание очень болезненно, в некотором роде – отвратительно. После этого мутит, хочется выковырять грязь чужих эмоций и страстей, которую вынужден пропускать через себя. И которая, кажется, налипла всюду, покрыв тебя тонкой несдираемой пленкой. Давно я не смотрел. Не было ни повода, ни причины.

Теперь они есть.

Я подхватываю Вику под локоток, притягиваю к себе и целую в прохладную щечку. Она чувствительно упирается подбородком мне в плечо, обхватывает меня и бормочет сквозь зубы:

– Надоело… Всё надоело, Клим.

Я отпускаю Вику и улыбаюсь, чтобы ее приободрить. Надеюсь, она не увидит моей грусти. Сейчас не время.

Человек сидит, откинувшись на спинку стула и положив на столешницу перед собой руки со скрещенными пальцами. Иногда он расплетает пальцы, и можно заметить, что они мелко дрожат. Он совершенно не обращает на нас с Викой внимания. Я почти уверен, что даже устрой мы пляски перед ним в голом виде, он не впечатлится. Будет по-прежнему смотреть в сторону моря, не видя ни серебристо-зеленоватых волн, ни крапчатых чаек, бродящих по пляжу в поисках пищи, ни серых скал мыса с зелеными пятнами кустарников-альпинистов.

Я подхожу и подсаживаюсь к незнакомцу.

– И как вам тут? – я обвожу рукой дальний мыс бухты, море, пляж, деревья на склоне.

Только после этого незнакомец реагирует. Он вздрагивает, очумело смотрит на меня совершенно круглыми глазами и что-то нечленораздельно мычит. Потом судорожно вздыхает и сдавленно произносит:

– Это вы о чем?

– Как вам наш посёлок? Вы же недавно прибыли?

– Недавно? Ну, наверное… – человек мнется, словно боясь задать неприличный вопрос. Решается и спрашивает. – Сколько сейчас времени?

Очень неприлично. Ага. Не знаю, уж что ему про нас наговорили, но явно какие-то небылицы.

– Примерно семь часов. Извините, хронометр с собой не захватил.

Человек пытается улыбнуться, но получается плохо, словно у восковой фигуры с раз и навсегда вылепленным выражением лица. Кивает своим мыслям и отвечает:

– Я ничего еще не посмотрел.

Вполне вероятно. Но что он хочет посмотреть? Развалины крепости на мысе? Круглую бухту? Реликтовую рощу? Выбор есть, да. При желании, он может вообще никуда не ходить, а устроиться на пляже, загорать и купаться.

– Тогда у вас масса возможностей. И я вполне могу помочь вам определиться с ними, – мою улыбку, если не присматриваться, можно назвать достаточно радушной.

– Меня Вадимом зовут. Будем знакомы, – невпопад представляется человек.

– Клим, – отвечаю я и протягиваю ему руку для пожатия.

Зря.

Раньше – когда начинал – я мог смотреть, только поговорив с человеком, заглянув в его лицо, увидев отблеск в его глазах. Теперь всё проще. Достаточно быть рядом, и оно само начинает лезть в мозг, исподволь проникать в него, тесня мое восприятие и заменяя его чужим. Стоит коснуться человека, как барьер падает, и ничто уже не может ограничить и оградить меня от чужого.

Серая пелена дыма, сквозь которую неясными силуэтами темнеют какие-то ящики. Из пелены плавно прилетает нечто, похожее на железную консервную банку, сталкивается с ближайшей стеной и так же плавно улетает обратно. Я, точнее, не я – Вадим! – закрывает глаза. Мгновение черноты, а потом сразу, без перехода, яркое солнце, бьющее в глаза, зеленый склон и знакомый навес в оранжевую клеточку. И тут же новой волной накатывает панический ужас, во много раз больше привычного, того, который всё нарастал и нарастал в дымной завесе…

Вадим отпускает руку, и мне становится легче. Я обрываю контакт. Резко, болезненно, так, что отдается даже Вадиму. Он вздрагивает, поднимает плечи и настороженно оглядывается. Нет опасности. Откуда она здесь? И человек постепенно успокаивается.

Это только кажется. Внутри него сидит страх. И если какая-нибудь мелочь пойдет не так, как он представляет, страх выплеснется наружу, круша вокруг себя всё без разбора. Сложность в том, что никогда не угадать момент. Поэтому надо действовать. Сразу.

Во-первых, увести его от людей и, в первую очередь, от Вики. Во-вторых, снять с него страх. В-третьих, не показываться в поселке, как минимум, с неделю. Столько проблем из-за одинокого прохожего, так некстати присевшего за стол в Викиной закусочной.

На его лице выжидательный интерес. А я потерял нить разговора. Ах, да. Я же собирался ему предложить варианты – как провести время, как отдохнуть в нашем поселке. Это я могу. Это несложно. Отпустить язык, и пусть болтает, чего ни попадя.

– У меня есть катер, – говорю я, – можно совершить прогулку вдоль побережья, зайти в укромные бухточки, в которые не спуститься с берега. На некоторых пляжах галька сплошь из красной яшмы. Но это еще что! Есть и из зеленой, и из белой. По дороге наловим рыбы. На живца. Вы любите рыбалку? Потом Вика приготовит то, что вы поймали. Она – лучший специалист по стряпне в нашем поселке. Все приезжие едят у нее. Кстати, вы не голодны? Если что, мы это быстро уладим…

Мне не остановиться. Если я замолчу, дрожащая пустота внутри меня начнет расти, пока не заполнит меня всего. И тогда я начну кричать от внутренней боли и безысходности. А так, за разговором, всё сглаживается и уходит на задний план, потому что надо делать что-то нужное, планировать, говорить о серьезных мужских поступках, о мелочах, которые мелочи лишь на первый взгляд, но без них невозможно. О том, что привычно настолько, что можешь подняться над обыденностью и посмотреть на себя со стороны…

В глазах Вадима мне еще чудится дымная пелена страха. Стоп. Даже не думать об этом. Я спокоен.

Это – мнительность. Ничего нет. Я пригласил отдыхающего интересно провести время, и именно этим мы и займемся. Что он отвечает?

– Нет, я сыт, спасибо. Всегда мечтал прогуляться на катере. Честно. И давайте будем на "ты"? Мне так проще.

Мне тоже так проще, о чем я и говорю Вадиму. Формальности улажены. Я издали киваю Вике, и мы с Вадимом ступаем на тропу, по которой я поднялся утром, не предполагая, что встречусь не только со своей девушкой. Между прочими, я не позавтракал. И, в отличие от Вадима, есть хочу. Ничего. Вместо Викиных разносолов придется довольствоваться "завтраком рыбака": куском черного хлеба, двумя мелкими запеченными рыбками и редиской, завалявшейся со вчерашнего дня на дне мешка со снедью и с удивлением обнаруженной мной утром.

Мы выходим к причалу. Катер покачивается на волне, глухо стуча бортом о старые покрышки. Они еще не развалились, но когда это случится, придется думать, чем заменить резиновый антиквариат. Но на Вадима они не производят никакого впечатления. Он не только не спрашивает, что это, а даже не интересуется, откуда у меня такое старье. Будто каждый день видит колесный транспорт, чего в принципе не может быть. Поднимается по мосткам, дожидается, когда борт опустится вровень с настилом, и ловко запрыгивает на катер. Я не отстаю. Снимаю причальные канаты и запускаю движок.

Неспешно – торопиться некуда – мы отваливаем от берега.

Давно я не ходил вдоль побережья. Даже самому любопытно, что изменилось за это время. Не в море, разумеется, – на берегу. Вот кто-то строит на скале небольшой домик, а кто-то уже построил – деревянный, некрашеный, под синей крышей. Чтобы от него спуститься к морю, надо сначала подняться вверх, пройти по тропинке, обойти вокруг и уж потом выйти на узкую песчаную гряду к вытащенной лодке. Прямо вниз дороги нет, если только не хочешь упасть на камни, о которые прибой разбивается пенными брызгами. Зачем так строить? Неудобно.

Тарахтит движок, Вадим сидит на носу катера и глядит на берег. О чем он думает? Не знаю и знать не желаю. А ведь придется. Сойдем в бухте на берег, буду опять смотреть. И слегка подчищать. Раз взялся, надо закончить.

Красная бухта всегда открывается внезапно – узкая горловина, отвесный берег и косые яшмовые жилы по скале. Прибой выбивает ярко-оранжевые камни, окатывает их и рассыпает у подножия. Собирай, любуйся. Как раз за этим мы сюда и пришли.

– Действительно, красиво, – в голосе Вадима неподдельное восхищение. – Я такого и представить не мог… Или мог?

Я наезжаю носом катера на хрустящую гальку и стопорю двигатель. Можно вылезти, размяться, а кое-кому и поесть. Вадим уже на берегу. Он скинул ботинки, ходит по мелководью, иногда останавливается, подбирает камушек, рассматривает его, а потом зашвыривает в море. Некоторые камешки отправляются в карман. Вернется домой – положит на полочку и будет рассказывать друзьям о том, как был у нас, и что ему стоило добыть эти восхитительные сувениры.

Я ловлю себя на том, что оттягиваю момент очередного сеанса. Боюсь? Осторожничаю? Пытаюсь уйти от неприятного? К чёрту!

– Вадим! – кричу я.

Он поворачивается.

Резкий запах сгоревшей изоляции не дает вдохнуть полной грудью. Дыхание судорожное, прерывистое, в горле хрипит. Слезятся глаза, застилая взор мутной пеленой, и почему-то не получается их вытереть. Слышны крики. Нужно что-то делать, причем немедленно, но слова проходят мимо сознания, и не получается их идентифицировать. Словно опустили полупрозрачную шторку, отрезав меня – Вадима! – от происходящего. Сделав зрителем. Рука нащупывает металлический рычаг, поворачивает его, распахивается круглая дверка, открывая небольшую каюту, и можно бы попасть внутрь. Что-то цепляется за пояс и не пускает. И кажется, что никогда-никогда не залетишь в спасительную укромность, сколько не напрягай руки и не втискивай себя туда…

Мы посетили еще две бухты, а самую жару переждали на берегу – в тени. Изредка окунаясь, по-быстрому обсыхая на солнце и снова уползая в тень. Вадим не возражал. Теперь, когда день перевалил сильно за середину, пора подниматься и устраивать очередное развлечение, согласно принятым обязательствам.

Рыбалку.

– Что тут у вас водится? – тут же спрашивает Вадим, едва я поворачиваю катер в открытое море.