Текст книги "Журнал «Если», 2001 № 09"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Дмитрий Володихин,Владимир Гаков,Павел (Песах) Амнуэль,Андрей Саломатов,Роберт Рид,Олег Овчинников,Терри Бэллантин Биссон,Дмитрий Караваев,Евгений Харитонов,Сергей Некрасов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Дужкин уже дошел до того пикового состояния, когда или чертовски весело, или хочется публично разрыдаться, а потом долго рассказывать о себе самые трагические истории. Он давно перестал обращать внимание на раздражительного Энгельгардта, напропалую хамил чопорному бармену и фамильярно называл его Энгельсом. Хорошо усвоив урок профессора, Саша швырялся скомканными купюрами в нетрезвых куртизанок, требовал от них выполнения их прямых обязанностей и даже пытался ощупать двух своих соседок. Девочки, в свою очередь, хохотали, называли его дурачком и подставляли Дужкину свои наполненные стаканы. Судя по тому, как Саша лихо опорожнял их, видно было, что конец представления не за горами.

Трудно сказать, что творится в голове у вдрызг пьяного человека, но, скорее всего, ничего особенного. Можно было предположить, что Дужкин сейчас повалится на плюшевый диванчик и крикнет: «Эй, половой, бутылочку саке и осьминогов!»

Примерно так оно и вышло.

Именно эта фраза и разъярила Энгельгардта. Ему давно уже надоело смотреть на Сашины безобразия.

Схватив Дужкина за шиворот, Энгельгардт потащил его к выходу. Но то ли бармен был недостаточно проворен, а может, в его заведении так никто никогда себя не вел. В общем, Саша змеей выскользнул из пиджака и на четвереньках бросился к бару. Гвалт поднялся невообразимый. Под надрывную песню Высоцкого Энгельгардт наконец разразился справедливой гневной тирадой, хмельные лоретки хохотали до слез и стучали стаканами по дубовой стойке, а Дужкин, вырвавшись на свободу, рычал, как дикий зверь, и бился головой о стойку бара.

На Сашину беду в заведении Энгельгардта оказалось два посетителя мужского пола. Втроем они отловили Дужкина, нахлобучили ему на голову пиджак и безжалостно вытолкали на улицу. После нескольких неудачных попыток вернуться в ресторан, Саша плюнул на дверь, смачно выругался и, шатаясь, побрел в неизвестность за приключениями.

Ночь выдалась чудесная. Из тех, которые не замечаешь, потому что тепло и ничто не беспокоит. Или наоборот – смотришь и удивляешься: как же иногда хороша бывает жизнь.

Часа два Дужкин бесцельно болтался по улицам спящего города и наконец вышел на площадь им. Александра Дужкина. У памятника в свете тусклого оранжевого фонаря стояла девушка, более похожая на подростка. Задрав голову вверх, она разглядывала бронзовую статую и шевелила губами.

Длительная прогулка на свежем воздухе благотворно повлияла на Сашино самочувствие. К нему вернулись нормальная координация движений и способность соображать.

Услышав шаги, девушка повернулась к Дужкину. Даже в этом абажурном полумраке Саша сумел разглядеть, какие у нее приятные черты лица. Она была похожа на Розочку и одновременно на всех девушек, которые когда-либо ему нравились.

– Здравствуйте, – громко поприветствовал ее Саша и, чтобы юница не заподозрила в нем злоумышленника, добавил: – Не бойтесь.

– Я не боюсь, – спокойно ответила девушка голосом настолько нежным и проникновенным, что у Дужкина засосало под ложечкой.

– Гуляете? – вежливо поинтересовался Саша, давая себя хорошенько рассмотреть.

При этом он старался дышать в сторону.

– Гуляю, – приветливо ответило ангелоподобное существо.

– Ну и как вам памятник? – по-хозяйски спросил Дужкин. Он очень боялся спугнуть это кроткое создание каким-нибудь неосторожным словом или резким движением. Поэтому Саша сразу решил открыться, кто он такой.

– А кто это – Дужкин? – поинтересовалась девушка. Саша мгновенно достал из кармана паспорт и, раскрыв его, показал.

– Это я. Разве не похож?

– Ой! – воскликнула юница и так посмотрела Дужкину в глаза, что внутри у него все оборвалось. Разволновавшись, Саша убрал документ, зачем-то кивнул на свой памятник и спросил:

– А что это вы так поздно? Ждете кого-нибудь?

– Не знаю, – со вздохом ответила девушка. – Вообще-то, мне пора домой. Хотите, приглашу вас в гости?

– Хочу, – не веря своим ушам, сразу согласился Дужкин.

– Тогда побежали? – беря его за руку, радостно предложила она.

– Побежали.

Глава III

СТЫД

В мире не существует ничего такого, чего бы люди не стеснялись. Стыдятся абсолютно всего: профессии, внешности, одежды, социального положения, правды, родителей, добра, чувствительности, наклонностей, зарплаты, национальности, прошлого, настоящего и даже будущего. Глядя на все это, начинает казаться, что быть человеком вообще позорно.

Но одновременно с этим люди совершенно ничего не стыдятся. Они не считают чем-то зазорным воровство, жестокость, чванливость, глупость, жадность, продажность и еще много-много вещей, с которыми часто, но без всякого удовольствия сталкиваешься в жизни. Создается впечатление, что человечество потеряло всякий стыд. У каждого на этот счет имеется своя точка зрения, но у Саши ее пока не было. Правда, это не мешало ему испытывать чувство неловкости.

Проснулся Дужкин от яркого полуденного солнца и перекрестного шепота. Открыв глаза, он увидел забытое на время сна семейство. Все трое смотрели на гостя и ласково улыбались. Вспомнив подробности своего ночного появления, Саша покраснел и, едва разжав челюсти, невнятно поздоровался.

Дневной свет удивительным образом изменил ангельскую внешность новой знакомой – Луизы. Дужкин увидел, что она не так уж и красива, болезненно худа и даже отдаленно не напоминает его Розочку. Правда, сейчас это совершенно не волновало Сашу. После вчерашнего внутри у него все горело, страшно хотелось пить и куда-то двигаться.

– Вот, я все почистила, можете одеваться, – произнесла Луиза и повесила одежду Дужкина на спинку стула.

– А потом завтракать, вернее, даже обедать, – пропела мама и тут же исчезла в соседней комнате.

– Кое-что найдется и для головы, – ободряюще кивнув, торжественно произнес папа и последовал за мамой.

– А я уже показала папе с мамой ваш памятник, – радостно сообщила Луиза. – Мы утром ходили смотреть. Они просто потрясены! Быстренько поднимайтесь – и за стол. – Девушка кокетливо махнула рукой и вышла из комнаты.

Саша не был готов к подобному приему, хотя домашняя атмосфера ему не только понравилась, но и показалась удивительно знакомой. Похоже, именно так он представлял свое будущее семейное счастье. Правда, не с Луизой.

Как ни хорошо приняли Дужкина в этом доме, но после вчерашней ночи он решил бежать. Его память смогла воспроизвести лишь жалкие обрывки застольного разговора, который в основном вертелся вокруг проклятого бронзового памятника. То, что Дужкин сумел вспомнить, было настолько ужасно и неправдоподобно, что Саша, стиснув зубы, застонал, словно от сильной боли. Так забористо врать ему еще никогда не приходилось.

Превозмогая тошноту и головную канонаду, Дужкин быстро натянул на себя одежду и на цыпочках покинул гостеприимную квартиру.

СКАНДАЛ

Поплутав немного по городу, Саша с трудом купил бутылку местного фирменного пива «Овокачо» и наконец добрался до дома профессора. Он поднялся по скрипучим ступенькам и постучал в дверь. Открыли ему не сразу, но когда это произошло, он пожалел, что вернулся слишком рано.

– Что такое?! – пронзительным голосом воскликнул профессор. – Почему вы пьяны?! Разве я говорил, что вы можете шляться по ночам черт-те где, а потом заявляться ко мне в непотребном виде?

Отступив на шаг назад и опустив голову, Дужкин застегнул пиджак и пробубнил:

– Я не пьяный.

– Не пьяный, да? Не пьяный, да?! – закричал профессор, наступая на Сашу. – Да вы посмотрите на свою рожу! Это же не рожа, это свиное рыло. Вот что, молодой человек, убирайтесь-ка отсюда вон! Протрезвитесь, а потом приходите. И если я еще раз увижу вас пьяным, пеняйте на себя! Вам ясно? – закашлявшись, хозяин дома вернулся в квартиру и с силой захлопнул за собой дверь.

Оставшись на площадке, Дужкин хотел было пнуть дверь ногой и проорать какое-нибудь оскорбление, но вовремя одумался и медленно спустился на улицу. В таком плачевном состоянии он не в силах был даже негодовать. Саша лишь понял, что больше никогда не вернется к профессору и сразу ощутил затылком ледяное дыхание одиночества, какое посещает человека на чужбине в минуты душевной слабости. Чужой город начинал давить на Дужкина со всех сторон теми нелепыми сюрпризами, которые он уже получил. О предстоящих же ему страшно было подумать.

В метре от Саши на булыжную мостовую упал молоток. Вздрогнув, Дужкин удивленно посмотрел наверх. Профессор стоял у окна, брезгливо наблюдал за ним и делал вид, что ничего не произошло.

– А если бы попал? – перейдя на «ты», угрожающе спросил Саша. Он мысленно уже распрощался с хозяином дома, терять ему было нечего, а значит, ни о какой вежливости не могло идти и речи.

– Не «попал», а «попали», – крикнул профессор, высунувшись из окна, а затем более миролюбиво добавил: – Ладно, поднимите молоток и приходите. Я разрядился. Но если такое еще хоть раз повторится, будьте уверены, обязательно попаду.

Чего-чего, а такой развязки Дужкин не ожидал. Впервые в жизни он оказался перед проблемой выбора: признать себя виновным, а взамен получить крышу над головой, или разобидеться, позволить себе удовольствие наговорить этому чудаку гадостей и уйти в неизвестность. Решение пришло через больную голову и отвратительное самочувствие – Саша сдался.

Еще раз поднявшись на второй этаж, Дужкин вошел в квартиру. При этом вид у него был, как у побитой собаки.

В комнате за столом сидели и пили чай уже известный ему хозяин гостиницы и красивая статная дама лет сорока. При появлении Саши она даже не взглянула на него, и в этом ракурсе удивительно была похожа на карточную трефовую даму.

Увидев владельца гостиницы, Дужкин во второй раз за сегодняшнее утро густо покраснел и от волнения принялся постукивать молотком по ладони.

– Бросьте вы этот молоток, – дружелюбно сказал хозяин гостиницы. – Я никогда не расстаюсь со своим кольтом. Мы здесь в гостях. Честное слово, мне неудобно убивать вас в доме моего хорошего друга. Садитесь лучше пить чай.

– Между прочим, здороваться надо, – напомнил профессор и, подойдя к Саше, отобрал у него молоток.

– Здравствуйте, – буркнул Дужкин.

– Вот так-то лучше, – обрадовался владелец гостиницы. – Теперь пора и познакомиться. Я – Базиль. Можете так меня и звать, я не возражаю. А ваше имя мне известно.

– Подойди к госпоже Розалии, – прошипел профессор. Он ткнул Сашу кулаком в бок и отвратительным слащавым голосом обратился к даме: – Это мой иностранный гость Александр Дужкин. – Затем подтолкнул Сашу к невозмутимо сидящей гостье и легонько надавил ему ладонью на затылок. Получилось что-то вроде поклона. При этом Розалия равнодушно посмотрела на Дужкина и неожиданно красивым низким голосом констатировала:

– Вы не художник… и, пожалуй, не писатель.

Испытывая некоторую неловкость, Саша смутился еще больше, а «дама треф» продолжала:

– Вы не музыкант, не-ет. И не ученый. Не политик.

– Молод еще, – хохотнул Базиль.

– Я вас сразу узнала. Ваша статуя – безвкусица. В прошлом году на ее месте стоял памятник одному художнику. Недолго, правда. Тот был поизобретательнее. По крайней мере, его нельзя было узнать.

– А действительно, Александр, кто вы? – подмигнув Дужкину, спросил владелец гостиницы.

– Пусть лучше расскажет, где он шлялся всю ночь, – проговорил хозяин дома.

– Об этом я вам расскажу, уважаемый профессор, – встрепенулся Базиль. – Вечер Александр провел в ресторане у Энгельгардта, а потом пошел ночевать в счастливую семейку. Так, Александр?

Подавленный информированностью владельца гостиницы, Саша поднял и опустил брови, но вместо ответа тяжело вздохнул.

– Ну вот, пожалуйста, – радостно продолжил Базиль. – Только что-то вы рано сбежали от Луизы. Заврались небось? Совестливый, значит. Это хорошо.

Дужкин не знал, куда деться от пристального внимания профессора и его гостей. Он снова пожалел о возвращении, но повернуться и уйти счел неудобным и чем-то даже постыдным – как дезертирство.

– И все-таки мне интересно знать, кто вы такой? – вновь спросила Розалия и, поставив еще одну чашку, налила Саше чаю.

ВАЛЮТА

Можно весь день рассказывать о себе самые остроумные истории, но при этом ни словом не обмолвиться о главном. Разве узнаешь из автобиографии, что собой представляет человек? Сегодня он малопьющий семьянин, а завтра, глядишь, зарубил жену топором. И наоборот, вчера он кромсал врагов Родины, а сегодня – нежный родитель и ласковый супруг.

Есть люди, которым совершенно нечего рассказывать о себе, но есть и такие, которые просто не умеют этого делать. В компании профессора у Дужкина эти два несчастья обрели полное согласие друг с другом.

Уложив всю свою жизнь в одну минуту, Саша виновато посмотрел на присутствующих и пожал плечами:

– Ну вот… вроде все.

Гости профессора молча пили чай и, казалось, потеряли всякий интерес к скучному иностранцу. Чтобы хоть как-то развеять зловещее безразличие, Дужкин ляпнул первое, что пришло в голову.

– А у нас вот такие деньги, – произнес он и достал из кармана три мятых десятки. Базиль скосил глаза на деньги, поставил чашку и взял у Саши купюры.

– Настоящие! – с нескрываемым сладострастием проговорил он. – Красивые, черт возьми!

Чрезвычайно довольный произведенным эффектом, Дужкин заулыбался, посмотрел на профессора и его возлюбленную, но те остались равнодушны к экзотическим денежным знакам.

– Хрустят, – лаская бумажки, продолжал владелец гостиницы. – Что вам за них дать, Александр? Не стесняйтесь. Простите, сколько хотите. Между прочим, мои деньги пользуются в городе особым спросом. Вам об этом кто угодно скажет. Можете даже завести свое небольшое дельце – лавчонку купить или кафе. Я помогу.

– Да ладно. Я вон у… – начал Дужкин и вдруг к своему удивлению обнаружил, что не знает ни имени, ни фамилии хозяина дома. Назвать же его просто профессором представлялось неудобным.

Помявшись, Саша кивнул в сторону машинки и продолжил:

– Я здесь сколько угодно напечатаю. Куда их…

– Напечатаю, – негромко возмутился хозяин дома. – Вы слышали, Розалия? Он напечатает!

– Нахал, – бесстрастно откликнулась Розалия, и Дужкин в который раз покраснел, как рак.

Вконец расстроившись, Саша извлек из карманов несколько пестрых бумажек, чудом оставшихся после попойки у Энгельгардта, и припечатал их к столу.

– Вот, – дрожащим голосом проговорил он. – Не буду я печатать. Не беспокойтесь. И эти заберите. Сами же разрешили, а теперь…

– Обиделся! – захохотал профессор.

– Выше нос, Александр! – Базиль бесцеремонно хлопнул его по плечу и убрал Сашины десятки в карман. – Профессор пошутил.

– Нет, профессор отнюдь не пошутил, – тихо сказала Розалия. – А вы, Александр, когда говорите, забываете подумать. Ну ничего, я вами займусь серьезно. Дэди, – обратилась она к хозяину дома. – Дайте мне этого молодого человека на перевоспитание. Ну, хотя бы на неделю. Обещаю вам вернуть его в целости и сохранности.

– О, пожалуйста! – слишком горячо воскликнул профессор. – Для вас, Розалия, все, что угодно!

– Хотите у меня погостить, Александр? – спросила «трефовая дама» у Дужкина. – Не беспокойтесь, ничего делать вам не придется. Для этого у меня есть прислуга. Дом у меня большой. У вас будет своя комната, очень уютная, с видом на центральную площадь. Будете любоваться своим памятником сколько угодно. Согласны?

Прикинув, что с профессором отношения испорчены, Саша кивнул.

Немного унизительной горечи к переезду прибавляло то, что в его присутствии профессор с Розалией говорили о нем, как о какой-нибудь кошке или болонке. Но все же эта женщина, несмотря на высокомерие, чем-то очень приглянулась Дужкину. Чувствовалось в ней что-то от тех сильных, незаурядных личностей, при встрече с которыми рука сама тянется к воображаемому козырьку.

ЧУШЬ

Вызвавшись проводить Розалию с Сашей, владелец гостиницы галантно предложил Дужкину локоть. Помахивая кружевным зонтиком, «трефовая дама» важно вышагивала впереди, а Базиль постоянно теребил Дужкина за рукав, все время шутил и громко смеялся. Шутки его были настолько плоскими, что даже Саша, несколько раз хохотнув из вежливости, быстро поскучнел.

– Перестаньте, Базиль, нести чушь, – не оборачиваясь, проговорила Розалия. – Если вы отрабатываете подаренные вам деньги, то напрасно. По-моему, Александр не требовал от вас ничего взамен, когда вы без спросу сунули их в карман. – Розалия замедлила шаг и оказалась между Дужкиным и владельцем гостиницы. – Меня всегда поражало, как мужчины часто мучают друг друга благодарностью.

– Я не мучаю, – уверенно ответил Базиль. – Александру нравится меня слушать. Правда, Александр?

В ответ Саша промычал что-то невразумительное и неуверенно кивнул.

– Александр вас боится, – сказала Розалия.

– Меня?! – искренне удивился владелец гостиницы. – Вы что, боитесь меня, Алек?

От стыда Дужкин моментально покрылся холодным липким потом. Недавно открывшаяся способность краснеть измучила Сашу до крайности. Дужкин попытался было возмутиться и возразить, но вышло, как часто бывает во сне: хочешь крикнуть и не можешь. Вид у Саши сделался жалким, а бессвязный лепет, который он все же выдавил из себя, лишь подтверждал слова Розалии:

– Да нет… Я просто… Чего мне?

– Вы у него на глазах убили человека, – не обращая внимания на попытки Дужкина оправдаться, продолжала Розалия.

– Так вы еще не забыли, Алек? – спросил Базиль. – Ну, дружище! Мало ли что в жизни бывает. К тому же этот оборванец когда-нибудь все равно бы умер.

– Да не боюсь я никого! – наконец прорвало Сашу.

– Никого? – невозмутимо спросила Розалия.

– Никого, – менее уверенно ответил Дужкин.

– А кого ему бояться? – подхватил владелец гостиницы. – Молодой, здоровый. Ему бы еще пистолет, пару гранат и коня, и все женщины – его. А, Алек? Женщинам чего надо? Чтоб вид был геройский, полные карманы денег да руки пошустрее.

– Хватит, Базиль, – перебила его Розалия.

– Что? – не понял владелец гостиницы, но, не дождавшись ответа, продолжил: – Пистолет я, так и быть, достану. По старой дружбе. Есть у меня один на примете. Бьет, как гранатомет. Мужчина все время должен чувствовать себя мужчиной. Страшно – сунул руку в карман, а он там, тяжеленький. Страх как рукой снимает.

– Вот-вот, – покачала головой Розалия. – Только этому вы и можете научить.

– Вам, женщинам, этого не понять, – развязно ответил Базиль. – Что есть женщина? Кастрюли, утюги, кружева и…

Владелец гостиницы не успел договорить. Изящно приподняв двумя пальцами подол длинного кружевного платья, Розалия красивым ударом ноги отправила оратора в кусты.

– Идите за мной, Александр, – как ни в чем не бывало сказала она. – Мы можем опоздать к ужину.

Трудно было передать Сашино состояние в этот момент. Там присутствовало много всего: и восхищение, и крайняя степень удивления, и уважение. Примешалось даже немного жалости к Базилю, но она скоро прошла.

ЖАЛОСТЬ

Не надо путать жалость с сочувствием. Сочувствовать можно всему человечеству, а жалеть только самого себя и потраченных денег.

Вообще-то, людям свойственно жалеть друг друга. Посмотрев какой-нибудь индийский фильм, где герой, обливаясь горючими слезами, душит собственного сына, телезритель плачет, как ребенок, от жалости к обоим. Не из интернациональной солидарности, а от чистого сердца. Но чуть погодя из-за сущей безделицы тот же зритель начинает поедом есть домочадцев: пригорели котлеты… или тапочки оказались не на том месте. Создается впечатление, что далекий индийский гражданин зрителю дороже самых близких людей. Можно, конечно, свалить все на силу искусства, но тогда совсем ерунда получается. Какое же искусство может тягаться с силой жизни? Разве что искусство жить.

Вечер выдался прекрасный. Теплый воздух ласкал кожу, как шелковая сорочка. Солнце висело между крышами зданий и горизонтом, окна домов налились слепящим золотом девятьсот девяносто девятой пробы, а зелень в тенистых двориках слегка потемнела. Все обрело покой и устойчивость египетских пирамид. Впрочем, Дужкина не очень интересовали богатые краски летнего вечера. Он следовал за Розалией и пытался вообразить, как эта красивая статная дама выглядит без платья. Заодно он похваливал себя за то, что не остался жить у профессора.

В общем, как когда-то писал древнегреческий поэт Клеанф: «Строптивых Рок влечет, ведет покорного».

Миновав уютный бульвар с голубями и фонтаном, Розалия с Дужкиным вышли на центральную площадь, и Саша в растерянности остановился.

– Смотрите, украли, – выдохнул он.

Еще в полдень памятник стоял на месте. Сейчас же от него остался один гранитный постамент, да и тот был изрядно попорчен – несколько облицовочных плит отвалилось и под ними обнажился грубый железобетонный каркас.

– Какая жалость, – мельком взглянув туда, где недавно возвышался бронзовый Дужкин, неискренне проговорила Розалия. Она взяла Сашу под руку и добавила: – Украли и ладно. Значит, кому-то понадобилось место. Пойдемте, Александр, лить слезы будете дома.

Не отрывая повлажневшего взгляда от изуродованного постамента, Дужкин, как загипнотизированный, последовал за Розалией.

– А кому понадобилось место? – у самых дверей дома спросил он.

– Ну откуда же я могу знать? – ответила Розалия. – Какому-нибудь очередному счастливчику. Думаете, вы один такой? Вот сюда, Александр. Это мой дом.

По белым мраморным ступеням они поднялись на второй этаж. И тут же навстречу им вышла старая толстая служанка в крахмальном кружевном переднике и такой же наколке. Ничего не выражающее сытое лицо и пухлые в детских перевязочках руки.

– Добрый вечер, Августина, – поздоровалась с ней хозяйка дома.

– Здрасте, – сказал Саша.

– Это мой гость, Августина. Его зовут Александр. Покажите ему комнату. Ту, в которой жил художник, – распорядилась Розалия. – Идите, Александр, посмотрите спальню, можете отдохнуть. А через полчаса я жду вас в столовой. Августина объяснит вам, как ее найти. И не расстраивайтесь, Александр, из-за памятника. В следующий раз будете умнее.

– А площадь тоже переименуют? – задержавшись в дверях, спросил Дужкин.

– Конечно, – ответила Розалия. – А вы думали, она вечно будет называться вашим именем? Ну ладно, за ужином я отвечу на все ваши вопросы. А пока идите к себе. Там вы найдете все, что вам нужно.

«Как жалко, – мысленно сокрушался Саша, следуя за Августиной. – Красивый был памятник».

СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОЕ

Австрийский писатель Майринк всю свою многострадальную жизнь пытался понять, что в этом мире реально, а что нет. Буддисты всех трех поворотов Колеса точно знают: мир иллюзорен. А вот Саша жил в реальном мире и старался не забивать себе голову подобными неразрешимыми проблемами. Хотя мелок он все же опробовал. Перед тем, как сесть за стол, Дужкин черкнул на стуле Розалии крестик и быстро ретировался на свое место. Дожидаясь, когда хозяйка дома усядется, Саша по-настоящему нервничал, но с ней ничего не произошло. Розалия заняла свое место, с усмешкой посмотрела на гостя и безапелляционным тоном сказала:

– Я вижу, вы встречались с этим сумасбродом. Не надо больше пачкать стулья, Александр.

– Да я… – начал Дужкин, но хозяйка перебила его:

– Оставьте, Александр. Разве вы не поняли, что он сумасшедший? Этот обиженный маньяк кричит, что здесь все фальшивое, но витрины бьет настоящие.

– Зачем? – удивился Саша.

– Он требует, чтобы памятники ставили навсегда, а не убирали через несколько дней. Но тогда очень скоро некуда будет ступить. Сколько желающих обессмертить свое имя – уму непостижимо. Они заполонят все свободное пространство, и город превратится в музей самых что ни на есть идиотских скульптур. А точнее, в кладбище.

Этот идиот не понимает, что его памятник скоро затеряется в море подобных бездарных болванок, и результат будет тот же.

– А если всем не ставить? – несмело предложил Саша.

– Но вы же себе поставили, – с усмешкой ответила Розалия. – Чем же другие хуже?

– Да… я погорячился, – не глядя на хозяйку дома, ответил Дужкин.

– Вот когда вы все перестанете горячиться, тогда и не потребуется так часто менять памятники. А может, и вообще не придется ставить.

Ужин был отменный, а сервировка стола поначалу привела Дужкина в состояние легкой каталепсии. По обеим сторонам тарелки, на которой легко поместилась бы жареная индейка, лежали серебряные вилки и вилочки, ножи, ножички и ложечки. Это напоминало набор медицинских инструментов. Не хватало лишь никелированной ножовки для ампутации конечностей, да стоматологических щипцов. Привыкший к пакетным супам и вермишели с котлетами в фаянсовых тарелках Дужкин чувствовал себя беспомощным перед подобной роскошью. Потянувшись за каким-нибудь лакомым кусочком, он при малейшем шорохе вздрагивал или застывал с поднятой вилкой и, по появившейся привычке, краснел.

– Скорее всего, сегодня ночью будут устанавливать памятник, – не замечая Сашиных страданий, сказала Розалия. – И не исключено, что он будет из серебра или золота.

– Золота? – недоверчиво переспросил Дужкин.

– Да, бывают, знаете ли, такие эстеты, – с сарказмом проговорила хозяйка дома. – Памятник из камня или бронзы они считают слишком дешевым.

– А можно посмотреть? – незаметно подцепив кусок ветчины, поинтересовался Саша.

– Конечно, – ответила Розалия. – Если не проспите. Откровенно говоря, мне и самой интересно взглянуть: кто же на этот раз? Вы не представляете, Александр, как много иногда говорит о человеке его памятник.

– А мой о чем говорил? – после недолгой паузы спросил Дужкин.

– Ваш? – со смешком сказала хозяйка дома. – Вы, Александр, еще молоды, жизни не знаете, а ваш памятник был точной вашей копией. Хотя, надо отдать вам должное, с бронзы начинало человечество.

– С чего вы взяли, что я не знаю жизни? – уткнувшись в тарелку, пробурчал Саша. – Слава Богу, двадцать два года.

– А вы в сверхъестественное верите, Александр? – не ответив на вопрос, неожиданно сменила тему Розалия.

– Нет, – уверенно произнес Дужкин. – Нет никакого сверхъестественного.

– Откуда вы знаете? – удивилась хозяйка дома.

– Я же не совсем идиот, – ковыряя ветчину вилкой, ответил Саша. – Все-таки закончил десять классов. Нам говорили…

– И вы верите всему, что вам говорят? – не переставая улыбаться, перебила его Розалия.

– Нет, конечно, – сказал Дужкин.

– А как вы выбираете, чему можно верить, а чему нельзя?

– Я и не выбираю, – простодушно ответил Саша.

– Ну хорошо, – не отставала хозяйка дома. – А как же вы попали сюда? Может, пришли пешком?

– Не знаю, – начиная нервничать, проговорил Дужкин. – Только сверхъестественное тут ни при чем. Сплю, наверное. Мне часто снится всякое. Ведь такого не может быть: джинн, Базиль, памятник – ерунда все это.

– И я тоже ерунда? – ехидно спросила Розалия.

Смутившись, Саша положил вилку на растерзанный кусок ветчины, подумал и наконец ответил:

– Не знаю. Вы не ерунда. Но вы мне тоже снитесь. Не бывает так.

– Правильно! – чему-то обрадовалась хозяйка дома. – А вы молодец, Александр. Я думала, вы сейчас раскиснете, начнете рассказывать разные истории о колдунах и ведьмах.

– Нет никакого сверхъестественного, – воспрянул духом Дужкин. – И колдунов тоже нет.

– Правильно, Александр, – сказала Розалия и вернулась к трапезе. – Ешьте ветчину. Уж за нее-то я ручаюсь, она настоящая.

НОЧЬЮ

На середину центральной площади лихо выскочил шустрый бортовой грузовичок и остановился рядом с автокраном, который давно стоял у постамента и пыхал дизельной гарью. В кузове грузовика возвышалось нечто большое, как младенец Соляриса, завернутое в толстый брезент. Трое рабочих принялись развязывать веревки, а крановщик развернул стрелу, отчего пудовый стальной крюк закачался над самой головой статуи.

– Ну вот, сейчас посмотрим, что там за идолище, – насмешливо проговорила Розалия и лукаво посмотрела на Сашу. Дужкин, сунув руки в карманы, молча наблюдал за работой и по-своему думал о суете всего земного.

Через несколько минут веревки были развязаны, а еще через минуту брезент с фанерным треском полетел вниз. В свете площадных фонарей было видно, что в кузове стоит непропорционально широкий трехметровый человек. Поза солдата в строю делала его похожим на детскую игрушку, увеличенную до чудовищных размеров. Статуя тускло поблескивала желтизной, и Розалия от негодования даже притопнула ногой.

– Неужели золотой?! – воскликнула она. – Ну вот, Александр, как я и говорила. Интересно, об охране он позаботился? В прошлом году один умник поставил себе серебряный. Растащили в первую же ночь. Без машин и кранов. Пилили до самого утра.

– Здесь охрана нужна – человек сто, – со знанием дела высказался Дужкин. – К тому же с автоматами.

– Сто? – насмешливо переспросила Розалия. – Да здесь и тысячи будет мало. Вон, посмотрите, – она кивнула в сторону группы зевак, которые стояли под окнами домов и наблюдали за работой. – А вон еще. А взгляните вон туда.

Только сейчас Саша обратил внимание на то, что площадь окружена плотным кольцом людей. Все улицы и переулки, все арки и подворотни закупоривали людские пробки. Похоже было, что золотая лихорадка охватила весь город.

Люди стояли молча, наблюдали за разгрузкой и, казалось, только и ждали, когда рабочие закончат, чтобы наброситься на несчастный памятник.

– Они прямо сейчас? – удивился Дужкин.

– Ну что вы, – спокойно ответила Розалия. – Вот поставят, тогда и начнется. А нам с вами, Александр, следует уйти немножко раньше. Чувствую, неспокойно здесь будет этой ночью.

Один из рабочих зычно гаркнул: «Майна», – и стрела крана медленно поползла вниз. Раскачавшийся крюк пролетел в пятнадцати сантиметрах от головы статуи, несколько раз спутником облетел ее вокруг и наконец со всего маху врезался ей в затылок.

Но вместо металлического звона послышался мягкий глухой удар. Ткнувшись подбородком в грудь, голова оторвалась от туловища и полетела вниз. Это непредвиденное событие тут же отозвалось в переулках и подворотнях хоровым «Ох!»

Ударившись о булыжную мостовую, голова разлетелась на множество маленьких кусочков. Рабочие равнодушно посмотрели через борт и стали прилаживать крюк к тросам, которыми была обмотана статуя. Человек пятьдесят с улиц и подворотен бросились к осколкам.

– Неужели гипс? – потрясенно воскликнула Розалия.

Возле машин образовалась небольшая толпа любопытных. Розалия со своим спутником подошли поближе. Прямо перед ними на булыжнике белел маленький фрагмент головы. Подобрав его, Розалия демонически рассмеялась и показала Дужкину:

– Крашеный гипс! Бронзовая краска! Боже мой, такого я еще не видела! Ну, скупердяй! Вы, Александр, просто Спиноза по сравнению с этой дубиной. Представляете, этот человек даже в мечтах не способен взлететь выше собственной задницы. Вот вы, Александр, о чем-нибудь мечтаете? – Дужкин неопределенно пожал плечами и его опекунша уточнила вопрос: – Ну, скажем так, о чем вы мечтали до или после ужина?