Текст книги "Время учеников. Выпуск 2"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Даниэль Клугер,Павел (Песах) Амнуэль,Эдуард Геворкян,Александр Етоев,Андрей Измайлов,Николай Ютанов,Андрей Чертков,Владимир Васильев,Леонид Филиппов,Василий Щепетнев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

Бывшего атлета, превратившегося в сорокалетнюю развалину…

– Крэг? Джеф? Чайф? – со знанием предмета уточнил Омар.

– Слег. Вставлять, значит, тубусоид. Набуровливаешь в ванну горячей воды. Таблетку «Девона»…

Жилин исподтишка цепко следил за птючем: мимика, глаза, жесты. Невербальные сигналы, если ты спец, надежней, чем полиграф. Жилин был спец. Ни черта не знал этот птюч про слег. Хотя головенкой долгогривой кивал: мол, разумеется, слег, как же, как же, только младенец не знает про слег, ну и подумаешь, слег, эка невидаль!

– Отправление естественных нужд, вот что такое слег, – авторитетно брякнул Омар. – Не к столу будет сказано. Эти отправления, конечно, малоаппетитны, но на то и существуют сортиры. Общество в курсе, чем индивидуум занимается в кабинке. Но никто не сносит сортиры бульдозерами на том веском основании, что процедура в кабинке малоаппетитна. Тем более общество не до такой степени глюкнулось, чтобы раз и навсегда запретить индивидуумам испражняться, ибо это неаппетитно. А главное, посмотрел бы я на того законопослушного, который подчинился бы запрету. На вторые сутки максимум.

– Вы – про слег? – показательно изумился Жилин.

– И про слег, и про крэг, и про джеф, и про чайф! Неважно! Вот вы сказали – ванна! Видите, даже сама процедура!.. Ванна! С античных времен длительное пребывание в термах почиталось как занятие полезное и здоровое. А в здоровом теле, извиняюсь за банальность, здоровый дух. Да, коллега, я – про дух лежащего в ванной под слегом или там чайфом, неважно! Дух здоров изначально. А куда этот дух заносит, пока тело отдыхает в первородной водяной среде, решает сам дух. Исключительно для поддержания собственного, то есть духовного здоровья… душевного… Иначе – «вьетнамский синдром», «афганский синдром», «черный август». Да вот хотя бы! Коллега! Вы же – из Африки? А вы уверены, что такая резкая перемена не отразится на…

– Предлагаете попробовать слег? – спросил Жилин в тоне аптечного клиента. М-да, приятные сны, конечно, всегда лучше неприятной действительности. Жилин и сам грешил манерой подхватывать любой разговор, даже не имея понятия, о чем, собственно, речь. Но не до такой же степени, птюч ты глюкнутый! – Именно слег?

– Неважно, – тряхнул патлами Омар. – Джеф. Или чайф. Загляните к нам вечером. Можно будет устроить. Я предупрежу, чтобы вас пропустили. Оттянетесь от души!

– К нам? – переспросил Жилин.

Омар осененно хлопнул себя по лбу: мол, ах да, хрыч из Африки! Он извлек портмоне, выудил оттуда визитку и подал – как щедрую милостыню. Жилин профессионально отметил, что, кроме визиток, в портмоне ничего не было. Визитка – черная с золотом. На ней значилось:

«PLAYMAN». Omar. DJ. 9 546 636.

– Плэймэн. Хомо луденс. Человек играющий… – проконстатировал Жилин. – Просто Омар?

– Я известен как просто Омар, – с ложной (лживой) скромностью пояснил Омар. – А играют у нас действительно все самое последнее, самое лучшее!

– Самое последнее – всегда самое лучшее?

– Неважно! – «Просто Омар» вкусно поел-попил-поговорил. Остальное неважно. В «Плэймэн», что ли…

Официант принес два кофе в чашечках «кошкины слезы». И – счет.

Жилин достал бумажник. Птюч даже не изобразил позыв к аналогичному действу. И даже не заблуждал глазами по потолку в псевдорассеянности. Да уж, невербальные сигналы, да уж. Судя по невербальным сигналам, сама мысль об оплате у «просто Омара» не возникла. «Он же не заплатил! – Они никогда не платят…» Не он должен, но ему должны. За что? Ну как же! Почтил своим обществом неизвестного хрыча, беседой осчастливил. За одно то, что всем известный «просто Омар» назвал Жилина коллегой, тот ему еще и приплатить должен – помимо счета за обед, разумеется!

Выбрал бы птюч с самого начала любой другой столик! Дело не в деньгах (Жилин еще и монетку-червонец сверху присовокупит, на чай… что по нынешнему курсу куда как ого-го!), но… И ведь пустой кабак! Впрочем, уже не такой и пустой…

Жилин приметил эту парочку боковым зрением и уловил агрессию.

Почему агрессию? Тривиальная парочка – блонда явно полулегкого поведения и смуглый абрек.

Что может быть тривиальней: южанин снял «дэвищку», привел в ресторан, далее койка в гостинице или у блонды на дому, это как сложится. Не так ли?

Не так.

Блонда не изображала из себя «загадку-недоступ» – презрение к миру, взгляд и нечто, рюмку шартреза и т. п. «Милашку-вульгар» она тоже не изображала – громкий щебет, показной восторг, шампаисква. И «мы с ним друзья детства» тоже не… В общем, блонда ничего не изображала и была напугана искренне. Что немудрено. Южанин никак не соответствовал типажу золотозубого толстосума в кепке «аэродром». Вместо хрестоматийной кепки – зеленая повязка. Атлетически плотен, усмешливо мрачен, иссиня-небрит. Он был опасен. Амплуа «полновластный хозяин». Надо признать, убедительное для окружающих амплуа. Во всяком случае, его пропустили без галстука и не рискнули навязать «Пьера Кардена» – «Топаз» – «Платини». И то! Галстук не гармонирует с френчем поверх каму фляжного комбинезона, с портупеей, с ботинками высокой шнуровки, с автоматом АКСУ на груди, с «макаром», заткнутым за пояс. Гм-гм, детали национального костюма.

Какойтостанец в «национальном костюме» целеустремленно направился к столику Жилина, увлекая за собой блонду, которая не рада была, что связалась, но вдруг обойдется.

Медом здесь намазано?! Или как?!

Не медом, нет. Но у каждого свои пристрастия. К примеру, Жилин пристрастен к метрдотелям, не любит он их – платонически, отвлеченно… и тем не менее не любит. А вот какойтостанец пристрастен к репортерам, не любит он их. И южный темперамент требует не отвлеченной нелюбви, но конкретной. Потому что они, репортеры, виноваты если не во всем, то в первую очередь. Еще и безоружны!

– Я – Бабек, – сообщил «национал» отнюдь не из учтивости, утонченным хамским тоном, то есть без выявленного вызова, но с уничижающим пренебрежением. – Проголодался что-то. И она тоже. Ты кушать хочешь, эй, тебя как вообще?! Натаща?

Блонда недифференцируемо тряхнула кудряшками, согласная быть и Натащей, и голодной… или сытой… как лучше?

– Очень приятно. Омар! – Патлатый птюч не очень удачно примаскировал мандраж радушием соплеменника: мол, мы с тобой одной крови, ты и я. – Откуда, брат?

– Из Шатун-Кургана, – сказал Бабек, демонстративно изучая Омара взглядом: «брат-Омар! узнаешь своего брата-Бабека? да? узнаешь? а вот я тебя, брат, что-то совсем не помню и не знаю!». – Был в Шатун-Кургане, брат?

– Нет пока, – просожалел Омар, разводя руками. Мол, как только, так сразу, но все никак…

– Там сейчас интересно! Интересней, чем в Котовске! – сказал Бабек. – Не как здесь у вас. Там знаешь, как стреляют! – Бабек вскинул автомат и дал короткую очередь от живота… благо не настоящую, а голосом: – Тратататата!!!

Направлять ствол на человека даже в шутку, даже незаряженный – чревато, господин хороший!.. Особенно если человек этот – спец. Жилин сдержался, мысленно посулив незваному гостю ответную шутку.

– Репортер, брат? – мнимо-добродушно спросил Бабек.

– Не-е-ет, – протянул «просто Омар». – Не репортер. По телевизору меня видел? Ди-джей! Ночной клуб, брат. Просто музыку ставим. Приходи, брат! Отдохнешь!

– Приду, – сказал Бабек. – Эту… брать? Или у вас есть?

«И какие!» – сделал глаза Омар. Блонда чуть слышно выдохнула.

– А он? – спросил Бабек, как брат брата. – Репортер?

Омар угодил в цугцванг. Да? Нет? Затрудняюсь ответить?.. Сдать собеседника? Не сдать собеседника? Что значит «сдать»?..

– Меня пять лет здесь не было, – помог Жилин. – Только сегодня из… Африки. А что – в Котовске?

– Настоящие мужчины, лучшие сыны нации, всего двадцать воинов поставили на колени Россию и заставили ее выполнить все условия Какойтостана! – с издевательским пафосом продекламировал Бабек.

– Не может быть! – свалял заинтригованного Ваньку Жилин.

– Просто… – с нескрываемым удовольствием просветил Ваньку воин-Бабек. – Пришли в роддом. Немножко постреляли. Доктора одного из окна сбросили. Женщин на крышу вывели. Сказали: с ними будет как с доктором, если наши условия не будут выполнены… Брат, ты помнишь? По телевизору передавали.

«Просто Омар» нищенски скалился и согласно кивал. Он не репортер, он ди-джей, но он помнит – по телевизору.

Жилину не единожды встречались типчики, подобные Бабеку. И не только в Африке. Они были переполнены ненавистью. Они готовы были во славу народа и торжества высоких принципов уморить этот свой (и тем более чужой) народ – если понадобится, до последнего человека.

– Зато теперь у нас с вашей Россией настоящая дружба! – глумливо сообщил Бабек. – И она станет совсем крепкой, когда Какойтостан будет не автономный край, – а полностью независимый. Искренняя дружба!

– Будет? Независимый? – уточнил Жилин.

– А! Что, в России один роддом? Только в Котовске?!

– И тогда – искренняя дружба?

– Клянусь Аллахом! В гости к вам приедем. Женщин ваших будем иметь. Да, Натаща?.. Хлеб ваш кушать, и не только хлеб. Брат, ты иди пока на кухню, скажи, чтобы стол нам сделали, да-а!.. Жить будем в ваших домах. Хозяин – ишак своего гостя! Мы сейчас тоже все так делаем. Но вы, русские, про нас плохо пишете. А будете писать хорошо. Настоящий друг разве напишет плохо про своего друга? А, Ванющка?!

Они обоюдно чуяли: вот серьезный противник. Серьезного противника надобно довести до белого каления, чтоб он первым сорвался, – тут-то и ловить на контрприеме. Оба, в общем, преуспели. Обманчивая придурковатость Жилина, обманчивое добродушие Бабека не могли обмануть даже дуру-блонду. Искренняя, значит, дружба! Клянусь, значит, Аллахом!

– Не входите в искреннюю дружбу ни с кем, кроме себя самих: они непременно сведут вас с ума; они желают того, чтобы погубить вас; их ненависть уже высказалась из уст их; а что скрывают сердца их, то еще больше того… – речитативно произнес Жилин.

– Знаешь Коран? – на миг удивился «национал». – Может, ты еще и НАШ? Ну-ка! Расстегни. Покажи. Не стесняйся! Если ты НАШ! Она и не такой видела. Да, Натаща?! – Ствол автомата нацелился Жилину в пах. – Что, Ванющка? «Молния» заедает? Давай-давай! Или, думаешь, он без патронов, да?!

Жилин унял бешеную пульсацию. Оно, конечно, ля вибрасьен са моле гош этюн гранд синь! То есть дрожание его левой икры и впрямь великий признак – верный признак того, что сейча-а-ас ка-ак прыгггнет!.. Когда у тебя серьезный противник, нельзя проявлять свои намерения. Жилин нервно потрогал узел галстука, переключая внимание Бабека. Ну в очевидной растерянности «Ванюша»!

Вот оно! «Зеркало» сработало. Бабек, сроду не носивший галстуки (разве что на резиночке?), инстинктивно потянулся щепотью пальцев к собственной шее, оставив в покое спусковой крючок АКМа. На секундочку.

Секуннндочку!

Жилин левой рукой блокировал автомат, правой же ухватил «национала» двумя пальцами за нос и стал с наслаждением выворачивать, терзать, рвать. «Чаевой» червонец сам прыгнул в пальцы. Классические «пассатижи».

– Боевичок! Козлодой! – шипел Жилин. В горле засмыкало от ярости. – С-сукин сын! Тварь дремучая! Животное!

Воин-Бабек был гоов ко всему, но к «пассатижам» был, пожалуй, не готов. Впрочем, «пассатижи» – очень болезненно, только ненадолго. Если противник серьезный. Бабек – серьезный противник. Он вырвал изуродованный нос из «пассатижей» ценой обильной кровянки, выдернул из-за пояса «макар».

Ах да! У доблестного воина еще и пистолет имеется, помимо автомата! А разве мы не до первой крови? Нет? Что ж, в знак искренней дружбы…

Жилин дернул узел обретенного шелкового «Wemlon'a» (вот не знаешь, где найдешь, где потеряешь!), превращая галстук в: пращу, гаротту, лассо, бич (выбрать по вкусу, в зависимости от ситуации).

Жилин выбрал «бич» – бабековский «макар» порхнул из рук доблестного воина и канул куда-то под стол.

Жилин мгновенно преобразовал «бич» в «гаротту» – Бабек захрипел, выступила пена.

– Вопрос! – прошипел Жилин в ухо почти удушенному «националу». – Если лучшие сыны нации с автоматами прячутся за спины женщин с младенцами… то каковы же худшие?!

Внятного ответа Жилин не получил. Он ослабил «гаротту от Wemlon'a» – «лучший (худший?) сын» кулем рухнул на пол, попутно сверзив стол. Ну да жилинский вопрос был скорее риторическим. Вот только не переборщил ли спец-Ванющка?

Блонда застыла соляным столпом. «Просто Омар» как улизнул на кухню «стол делать», так и затаился. Мэтр тоже себя никоим образом не проявлял. Ч-черт! Пустота…

…и ветер! От входных дверей. Даже не просто ветер – вихрь. И уже никак не пустота. Трое громил в бронежилетах, в масках-шапочках, с «Бизонами» на изготовку:

– Стоять! Лежать! Сидеть! Убью, с-сука!!! Жилин бы выполнил, но, простите, что именно? Уточните! Под прицелом трех «Бизонов» особо не подискутируешь. «Бизон» – пистолет-пулемет, вес всего шесть килограммов, но емкость магазина в 66 патронов, прицельная дальность 100–150 метров… Между Жилиным Е! тремя громилами, державшими его на мушке, было много меньше ста метров. Руки он обезоруживающе поднял, признав в громилах пусть странноватых, но все же блюстителей порядка.

– Р-руки так!!! – заорал один из громил, показывая: вытянуть перед собой, пальцы в кулак не сжимать. – Р-руки так!!!

Жилин подчинился. Наручники защелкнулись. Странноватый, однако, у вас тут порядок, подумал Жилин…

Уж какой есть… Подразделение «Кречет»! Пройдемте, гражданин!

– А я-то за что?! – послушно «проходя», спросил Жилин. Не качая права, но и без подобострастия. Точно выбранный тон.

– За разжигание межнациональной розни, дружок! Пошел, пошел!

Да пошел он, пошел. Книжки только возьмите. В пакете… И на том спасибо. «Кречет» и пакет с Братищевым забрал в машину и на вопрос ответил. А мог бы и полоснуть…

Вот ведь по абреку-Бабеку полоснули. Очередью. Стоило тому очухаться и потянуться к АКМу на полу. Один из «кречетов», дождавшись касания ладони «национала» к автомату, хладнокровно всадил в лежачего две пули – меж лопаток и контрольно, в затылок. Потом поднял АКМ с пола, отомкнул рожок и удовлетворенно кивнул: так и есть!

– У него еще пистолет был! – подсказал Омар. – Куда-то туда упал!

– У него? – уточнил «кречет» про Жилина.

– Нет, у него! – поправил Омар про абрека-Бабека. – Это я вам позвонил!

«Пройдемте, гражданин!» Крытый бронированный «фургон». Труп Бабека загрузили туда же. Предварительно загрузив в мешок-ПХВ на «молнии». И впрямь – прогресс движется… понемногу… куда-то… ребята… Трупы научились упаковывать!.. А куда, собственно, мы с вами движемся, ребята?

Ребята – троица «кречетов». Двое в кузове – с Жилиным и трупом. Третий – за рулем.

Омар, Натаща, мэтр «Репортера» были «взяты на микрофон» и отпущены вплоть до повестки – свидетели… Получается, Жилин – не свидетель, не только и не просто…

Странноватый у вас порядок, ребята. Разжигание, говорите, национальной розни, говорите? Между кем и кем?.. Да, он подпортил носик нацменьшевику-Бабеку и охарактеризовал того н-некорректно: козлодой и все прочее, в запале… Но стрелять на поражение – Жилин в него не стрелял, не Жилин стрелял в него. Жилин только обездвижил – забирайте, «кречеты», злостного нарушителя общественного порядка голыми руками…

Ррразберемся, гррражданин!..

Ну-ну! Почему же не разобраться? Моделирование сутуации, анализ боевого эпизода, многоуровневый просчет мотиваций явного или неявного противника – все это дисциплины знакомые, хорошо усвоенные и не без успеха применяемые на практике… в той же Африке.

Итак! Законодательно закреплено: а) АКМ-47 с подствольником и, вероятно, иное огнестрельное оружие типа «Макарова», ТТ… наряду с зеленой налобной повязкой приравниваются к деталям национального костюма граждан Какойтостанского автономного края (КАК) («Известия»); б) непременное условие – отсутствие боекомплекта у специфических деталей «национального костюма» («Известия»); в) министр обороны готов в случае провокации асимметрично ответить какойтостанцам, именуя их непримиримым противником («Известия»).

То есть? А то и есть… Да пожалуйста, блюди, абрек, обычай предков, ходи себе в национальном костюме по всей территории Свободной России, включая Столицу, – никто тебя не ущемляет! Более того! Любой ущемляющий рискует ответить по закону, чтоб впредь неповадно было рознь разжигать. Но!.. Если твоя, абрек… гм… «деталь» окажется заряженной хоть одним патроном, ты моментально переходишь в категорию «вооружен и очень опасен». Муниципалы и федералы уполномочены сразу открывать огонь на поражение, не дожидаясь, когда против них будет применено оружие. И это правильно. Власть должна защитить себя и своих граждан от преступных элементов! Если же ты вооружен, то автоматически – очень опасен, автоматически – преступный элемент. Насчет того, лишенная боезапаса «деталь» обнаружена у трупа или функционирующая стрелковая единица, – это уже потом, позже… Протокольчиком изымут, на экспертизу направят, результаты представят… Между нами, спецами, говоря, метод пусть иезуитский, но верный. Верный – в смысле безошибочный. Не метод проб и ошибок, нет. Какой абрек будет носить оружие без боезапаса! Мальчик, что ли, – в игрушки играть! Мужчина!.. Вот и «кречет» в кабаке первым делом отомкнул рожок АКМа, проверил? Нет, первым делом «кречет» пристрелил «вооруженного и очень опасного» и только потом проверил боезапас. Но ведь не ошибся. Значит, правильно ррразобрался!

… «Фургон» был снабжен матовыми непроницаемыми стеклами. От водителя Жилин и сопровождающие его маски-шапочки были отделены глухой перегородкой. Куда едем, ребята. На Петровку? На Шаболовку? В УГРО? В РУОП?

Сидеттть!! Ррразберемся!

Жилину не составило бы особого труда ррразобраться с «кречетами», со всеми тремя, не покидая «фургона». Если по чести, то – составило бы… но все же не особого. Только… зачем? Он – законопослушник. Он – у себя дома, в Москве. Он вернулся. Документы – не подкопаться. Зачем усложнять? Сейчас приедем, все выясним. Если Жилин ненароком что-то нарушил, готов отвечать по всей строгости… что там может грозить?.. штраф?..

(– От семи до пятнадцати, – просветил Римайер, – лет, – пояснил Римайер, – полной изоляции, – уточнил Римайер, наблюдая за Жилиным, чьи намерения, а также реакции, всегда отражались на лице. – Вот-вот, Иван, от семи до пятнадцати. Для подлинных интелей нет большего греха, чем разжигание национальной розни, Иван, вы же знаете…)

Жилин не знал. То есть не знал про «7–15». Иначе не стал бы покорно трястись в «фургоне» по направлению к Лобной. А направлялись, выяснилось, к Лобной. Не в УГРО, не в РУОП. Дело-то политическое! «7–15»!.. Нейтрализовал бы он «кречетов», будь они трижды блюстителями, и пошел бы себе сам по себе, будь у него руки и в «браслетах». Для спеца, изучавшего «Гудини», избавиться от спецсредства – две минуты неприятных ощущений в запястьях…

А избавили Жилина от неминуемых «7–15»… коммунары. «Коммунары за коммунизм». Помимо его воли, но избавили.

«Фургон» непредвиденно тормознул и застрял. Водитель за перегородкой разразился «малым боцманским загибом». Хорошо излагает, собака, по достоинству оценил Жилин. Что там стряслось? Надо посмотреть!

Матовые стекла отрицали возможность посмотреть, но слышно было хорошо. Точнее – плохо. Громко, да. Но не всегда разборчиво. Мегафон на площади то оглушал до свиста в ушах, то уходил в сторону невнятным далеким тявканьем, то перекрывался многоглоточным скандежем. Суть скандируемого тоже ускользала: «Ря-ря!!! Бубу-бу!!! Бу-бу!!! Ря-ря-ря!!!» Да, точно – площадь. Акустика характерная: «Опасность сохраняется!.. – яйца!.. – яйца!.. За нами Москва!.. – ква!.. – ква!..»

«Кречеты» обеспокоились, рефлекторно сжали многозарядные «Бизоны». Ближайший к кабине постучал в перегородку пальцами: мол, доложи обстановку, водила! Судя по «докладу», обстановка не ахти. Рулевой «кречет» отозвался уже «большим боцманским загибом». Ай, что ни говори, а хорошо излагает! Давно Жилин не слышал эдакого! Пять лет Африки как-никак…

«Фургон» застрял. Ни тпру ни ну. «Бу-бу!!! Ря-ряря!!!» – грозно шумело вокруг. Потом он, «фургон», взрыпнулся, завыл и… заколыхался на волнах салтановской бочкой. Надо понимать, охваченный яростью масс. Колеса исправно вращались, но коэффициент трения – ноль. «Ря-ря!!! Бу-бу-буШ» Переборки крякнули, «фургон» стал заваливаться. «Бу-у-у!!! Ря-а-аП!» Скоро грянет. «Бу-у-у!!! Ря-а-а!!!»

Ого! Не пора ли нам пора?! Как бы здесь на двор окошко нам проделать?!..

Двор не двор, но да, Лобная площадь. Площадь и толпа. Толпа и площадь. Будь «кречетов» хотя бы взвод – толпу можно рассеять. И поодиночке они способны продержаться достаточное время – достаточное для прибытия подмоги. Толпа сплошь состояла из пожилых и очень пожилых женщин и мужчин, преимущественно женщин. «Кречеты», выпотрошенные из «фургона», только закрывались и ставили блоки. Главное, не навреди! Тюкнешь рефлекторно – божий одуванчик отлетит… и тогда… Толпою они сильны. Затопчут.

Кто – они?

Черным по красному было: «Коммунары за коммунизм!», «Наше дело правое!», «Август 91-го – это Октябрь 17-го сегодня!». Помимо кумачовых полотнищ, там и сям – самодельные плакаты с кривоватыми буквами, орфографическими ошибками: «Банду интилей под суд!», «Колычева на кол!», «Воры! Верните нам нашу победу!».

В общем, там, на Лобной, было что почитать, выдайся свободный часок. Как раз времени у Жилина не было. Минута? Полторы? Две? Его, в отличие от «кречетов», не колотили. Его «растворили» в массе, и кто-то старчески-хрипато напутствовал: «Беги, сынок! Но пассаран!»

Он бы так и сделал. Собственно, он так и сделал. Но еще минуту (полторы? две?) проторчал на Лобной в остолбенении.

У подножия бывшего монумента бывшему Рыцарю надсаживался в мегафон губошлеп-троглодит, эхо растягивало слова, но понять можно:

– Пееепел рабочего клаасса стучит в нашем сееердце! Осиииновый кооол! Мыыы университетов не кончааали!

Толпа взревывала в такт. На эти лица смотреть было… н-неприятно. Жилин как-то по-другому представлял себе коммунаров. Как-то он был о них лучшего мнения. В смысле, о коммунарах. И не без оснований. Да хотя бы глядючи в зеркало!

Вот-вот! Себя как в зеркале я вижу, но это зеркало мне мстит. Жилин остолбенел именно поэтому. Монумент. Свято место пусто не бывает. На месте Рыцаря возвышался некто – в застывшем движении, вдохновенный воин, «вперед и вверх! а там!», «еще немного, еще чуть-чуть! последний бой!», «этот день мы приближали как могли!», «что сделаю я для людей, воскликнул Данко».

Да-а, Жилин, как-то ты еще не нарвался на «маска, я тебя знаю!». Хотя… эффект фотороботов «Wanted!». Изуродован так, что ни один самый бдительный прохожий не узнает. Но сам разыскиваемый узнает себя в этом полиграфическом уроде мгновенно и начинает вести себя неадекватно (чем, кстати, привлекает внимание! не сходством с мордой на листовочке, а поведением…). Аналогичный случай. Только наоборот. Не изуродован, а… наоборот.

Первая жилинская реакция узнавания: я как я. Потом он почувствовал, что это не совсем он, что это гораздо лучше, чем он, гораздо значительнее, чем он. И Жилин ощутил стыд, словно умышленно выдавал себя за человека, которому в подметки не годился…

Собственно, так оно и… Если брать события именно той августовской ночи. Здесь, на Лобной, если это мемориал «Август», должен бы стоять… Римайер, к примеру… или Пек… или Мария Луис Педрович… мало ли… но не Жилин. Он ведь только принял группу и даже не вывез ее. М-да. Зато Айова Смит оказался на Лобной. Си-Эн-Эн. А фотогеничность Жилина – притча во языцех. Как же, как же! «В сторонке стоял огромный незнакомый парень, очень красивый, но слишком бледный среди загорелых». (Сразу видно – из Африки!) Как такого не увековечить! Сначала в кинохронике, в фотографиях, потом в бронзе! Символ!.. М-да, обрюзгший, жидковолосый Римайер, грузный коротышка Мария, даже Пек… не то, не модель. А Пек-то почему не?! Ну, знаете… Пек… Что за Пек? Иван лучше. Согласитесь, в центре Москвы уместней Иван, чем Пек… Жилин, как Нарцисс, стоял перед «Августом» и пялился, пялился. Потом вдруг стало жутко. Жутко стало всем и сразу – «кречеты» наконец-то дождались подмоги, шесть «фургонов» блокировали площадь, бойцы высыпали из машин и… принялись за работу… не кровавую, но тягостную и малопочитаемую.

Жилин прошел сквозь оцепление не моргнув глазом. «Браслеты» он бросил где-то в толпе, под ноги. Запястья ныли, но это ненадолго. Минуя трансформаторную будку на углу Фуркасовского и Мясницкой, он непроизвольно хмыкнул: не воспользоваться ли? все-таки он, Жилин, символ, Данко, выведший особо важных персон к свету! Тьфу ты, пропасть!..

Нет уж, лучше по земле, не под землей. К Римайеру! Что тут у вас делается, друзья мои?! Римайер друг, но истина дороже. Жилин был настроен очень решительно. Хочет того Римайер или не хочет, но ему придется рассказать Жилину все, что его интересует.