Текст книги "Время учеников. Выпуск 2"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Даниэль Клугер,Павел (Песах) Амнуэль,Эдуард Геворкян,Александр Етоев,Андрей Измайлов,Николай Ютанов,Андрей Чертков,Владимир Васильев,Леонид Филиппов,Василий Щепетнев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц)

Глава третья

Чем ворон похож на письменный стол?

Мартовский Заяц

Я обрадовался ему как родному, хоть и заподозрил, что не зря он явился в машинный зал в столь неурочное время.

– Витька, – сказал я грозно, рассматривая одно из зеркал Аматэрасу, уже демонтированное и прислоненное к панели АЦПУ, – кефир в стакане ты сбродил? А может, экскурс по основам начертательного мироздания – тоже твоя работа?

Витька развернулся ко мне. Ехидная улыбка перечеркнула небритую физиономию.

– Это смотря что у тебя больше болит – живот или голова.

– У меня ничего не болит! – рявкнул я. – А вот у тебя сейчас заболит – живот или голова – смотря куда упадет авоська.

– Зря буянишь, – задумчиво сказал Витька, странно глядя на меня. – С кефиром я погорячился: ну поспал бы ты лишний час перед рыбозаводом, и – делу венец. А вот что ты про начертательное мироздание сказанул?..

И тут до меня дошло. Я даже сел на заваленный распечатками край стола. Начертательное мироздание как самая слабо известная область начертательной магии упоминалось в книге Я. П. Невструева «Уравнения математической магии». Упоминалось как высшая ступень оной магии. Описывалось оно системой вариативно-интегральных уравнений Гора-Желязны в анизотропном поле арт-потенциала Ройо-Уилана-Дали. Система квадратурных решений не имела и считалась медленно, поскольку содержала неопределимый параметр ^ – «кси», – с легкой руки Кристобаля Хозевича Хунты названный «каприз». «Каприз» сводил на нет все попытки осуществить заклинание в режиме реального времени, уводя результат в неопределенно-туманное будущее. Поэтому дальше вульгарной материализации нарисованного яблока и привораживания девиц при помощи их портретов начертательная магия не пошла, породив только еще одну из лабораторий отдела Абсолютного Знания – лабораторию поиска Абсолютного Штриха.

То, что увидел я, могло оказаться просто видением, следствием нелинейных эффектов пространственной трансгрессии. Тем не менее видение подобных структур было описано Исааком Ньютоном в сгоревших записках последних лет его жизни. Именно в те годы Ньютон достиг немалых успехов в начертательной магии и смог обрисовать устройство мира. Но записки сгорели и опубликованы не были, хотя и были декриптотанатированы учениками после смерти мастера.

Витька, по-моему, даже забыл о зеркале. Он вцепился в меня как клещ. Он выспрашивал о структуре моей композитной пентаграммы. Тут же материализовал каталог галактик Ван ден Берга и заставил меня искать самую похожую. Время шло к полуночи, и в дверь постучал Эдик Амперян. Он был необычно расстроен, с красными от бессонницы глазами.

– Не прилетал? – спросил он у Витьки.

– Нет, – буркнул Корнеев, – не прилетал, но есть кое-что более интересное, чем твой белый мыш…

В моем рассказе Эдика страшно заинтересовала серая пирамида. Он набросал на распечатке расположение известных и гипотетических этажей института и попросил расчертить, как они соприкасаются с серой пирамидой.

Я расчертил.

– Правнук Невтона, – мрачно сказал Витька. – Минус второй этаж – один из уровней книгохранилища, третий – дирекция и главный механик, и семьдесят шестой – Колония Необъясненных Явлений…

Эдик помрачнел.

– А еще что-нибудь помнишь, Саша?

– Помню, – сказал я, – постоянно пахло то ли тухлой рыбой, то ли гнилой картошкой.

Раздался тонкий свист. Бескрайний стеллаж с колодой перфокарт всколыхнулся, словно отражение на пруду под порывом ветра. В полуметре от пола материализовался старинный письменный стол, повисел секунду и, мощно гупнув об пол, прочно утвердился посреди зала.

На зеленом сукне среди разбросанных бумаг сидела толстая белая мышь и смотрела на меня черными глазками-смородинами.

– Прилетел, – флегматично сказал Эдик. – Звоните Роману.

Глава четвертая

К достоинствам очерков можно отнести и то, что авторы… не просмотрели весь ма глубокого соотношения между законами административными и законами магически ми.

Александр Привалов

– Саша, – терпеливо сказал Роман Ойра-Ойра, – ко всем неприятностям можно относиться просто как к случайным неприятностям, а можно – воспринимать их как систему.

Я сидел у стола на экспедиционном ящике, где мы хранили старые перфоленты, – утомленный и пропахший рыбьим жиром. И хотя свой шефский долг я исполнил еще вчера, но способность мыслить пока не восстановил.

Магистры расположились вокруг новоприбывшего стола в вольных позах. Роман устроился на единственно доступном стуле, облокотившись на стол и уперев щеки кулаками. Перед ним лежал разрисованный лист распечатки. Витька в позе микеланджеловского Давида массировал спину КАМАК-шнуром. Эдик, как обычно, присел на край стола, чуть склонив голову.

Курить в машинном зале было нельзя, и он жевал спичку.

– Сколько раз в этом квартале тебя гоняли на рыбозавод? – сказал Корнеев грубо. – Ты ивасям головы отрываешь, а я фазовую развертку классического перехода «мертвый – живой» досчитать не могу.

Я непроизвольно понюхал руки. Они источали неистребимый запах селедочных голов.

– Действительно, – сказал я, – есть же целый институт промышленного чародейства и толкования открытий. У них что, работы нет?..

Маги задумчиво посмотрели на меня. Витька перестал чесать спину.

– Вот, – лаконично изрек Роман и снова водрузил щеки на кулаки.

– Видишь ли, Саша, – сказал Эдик, – я знаю, что ребята из НИИПРОЧТО три года назад завершили работу над проектом полностью автономных рогов изобилия.

Я ошеломленно открыл рот.

– Но почему…

– По определению, – грубо оборвал меня Витька. – Маги, может, распишем горизонтальные связи? По Пересу де Лега, например.

– О горизонтальных связях разговор особый, – сказал Роман, вставая. – Там нас ждут куда большие сложности и неприятности, чем нам хочется. Понимаешь, на мой взгляд, любая несанкционированная связь в иерархии – признак появления Левиафана…

Корнеев хмыкнул.

– Витька, – сказал я обиженно, – лучше не груби. Я тебе еще твой кефир припомню. И посторонний стол в машинном зале. Наверняка твоя работа, лучший трансгрессор Соловца.

Роман выудил из кармана умклайдет, поставил на ладонь, качнул. Белый мыш, аккуратно возвращаемый им на стол каждое утро, обеспокоенно забегал по зеленому сукну. Все как зачарованные не отрывали от него взгляда. Только Витька что-то буркнул и уперся ясным взором в окно.

– Нет, Саша, – сказал Роман, – не вали на Витьку. Стол – это моя работа. Просто первый темпоральный опыт не прошел без эксцессов. По нашему запросу in futura должен был прилететь только мыш – и к нам в лабораторию. Знакомься, Саша, это белый мыш, и он еще не родился. Он из ближайшего будущего. Месяца так три-четыре – по крайней мере, я на это рассчитываю… А стол… Ну, у меня пока есть такой же, так что пускай этот постоит у тебя, пока я свой не отправил.

– Интересно, – сказал Эдик. – Роман, а ведь теперь тебе придется отправить стол в прошлое.

– Вот уж да, – сказал Роман задумчиво и протянул мышу палец.

Мыш активно принялся его обнюхивать.

– Ребята! – возопил я. – Я слишком много времени провел около электронно-вычислительных машин и на рыбозаводе и отупел. Мне казалось, что мы долбим романову теорию фантастической общности, то бишь проблему Ауэрса. Или нет? Мы строим машину времени? Отправляем мышей в прошлое?

– Рекший это воспарил в небо… – загадочно произнес Эдик, перебираясь на подоконник. – Если совсем точно – мы их вынимаем из будущего.

Витька легким пассом создал коробку с монпансье, отсыпал пригоршню и бросил за щеку. Остальное поставил на стол. Белый мыш оторвался от пальца Романа, подскочил к коробке, вбросил передние лапки на край и схватил зубами конфету.

– Все проблемы Ауэрса – твои, Александр Иванович, – сказал Роман, – крушить их не перекрушить… Ну а машина времени – всего лишь один из инструментов, а не проблема. Этакий лабораторный автоклав, где варится экстракт темпоры. Так что давай взглянем на проблему с другой стороны. Смотри, что получается, Саша…

И я посмотрел.

Практика создания големов восходила к древнейшим доатлантическим временам.

Еще жители Лемурии начертанием магического слова оживляли вырубленных из скал каменных колоссов. Лемуры не переносили открытого водного пространства и не знали мореходства. Поэтому, чтобы добраться до соседнего материка Гондвана, они в течение нескольких тысяч лет складывали при помощи каменных големов грандиозный мост через океан. Големы, совершенно не нуждающиеся в воздухе, свободно перемещались под водой и возводили удивительное сооружение. Работа была практически завершена, но слишком большое количество магических знаков, начертанных на скальных породах, привело к фактическому оживлению целого участка земной коры, а может даже, и верхних слоев мантии. Движение коры вызвало грандиозный тектонический процесс. Лемурия погибла. А сами лемуры покинули Землю на вакуумных шарах, двигающихся по принципу инерциоида Толкунова. (Много тысяч лет спустя такие аппараты были описаны Сирано де Бержераком.)

Более простой технологией для кратковременного оживления каменных и деревянных големов пользовались древние египтяне (сфинксы), эллины (скульптуры богов-олимпийцев), язычники всех мастей (идолы, масленицы, болваны, Дагда и дагдиды), вудуисты и прочие. Первого долгоживущего голема в Европе сотворил Лев Бен Бецалель и долгое время держал это искусство в тайне. Голем Бецалеля был глиняным и многофункциональным. В XX веке в связи с развитием машиностроения, а затем и кибернетики, тема големов зачахла. Хотя во время Второй мировой войны барон фон Зеботтендорф проводил опыты по големизации богов арийского пантеона и пытался сформировать дивизию искусственных валькирий для нужд Третьего Рейха.

По идее, голем суть овеществленный приказ, овеществленная информация, а посему он относится к епархии теории информации в целом и кибернетики – в частности. Поэтому големов вполне можно именовать кибернетическими роботами. Но два французских ученых – Андрэ ля Зарча и Пьер ле Лик – опубликовали труд, резко и принципиально расширяющий классификацию големов. Ля Зарча и ле Лик утверждали, что понятие «голем» применимо не только к одноэлементным системам (каменный/глиняный болван), но и к многоэлементным («много болванов»). Человечество вполне можно рассматривать как многоэлементную систему.

– Много болванов, – сказал я, – это к Витьке.

Витька ухмыльнулся.

– Но у человечества нет глобальной идеи развития, – сказал Эдик, – поэтому к големам его отнести сложно.

– Спорно, но пусть так: человечество – не голем, – сказал Роман, – а вот его социальные институты – точно големы.

– Ага, – сказал я, – то есть человек работает как транзистор: на катод поступает сигнал-запрос – в зависимости от потенциала на базе сигнал либо приходит на анод, либо нет. Это же ЭВМ. – Я запнулся. – И отдел материально-технического снабжения…

– И дирекция, – подхватил Роман, – и Академия Наук, и Тройка утилизаторов.

– Саша, – сказал Эдик, тоже вытаскивая умклайдет, – ты сам говорил, что ЭВМ, все усложняясь и усложняясь, могут рано или поздно достичь уровня искусственного интеллекта.

И у меня перед глазами поплыла серая пирамида, врастающая в белую башню.

– Ребята, – сказал я, – а досконально известно, что геометрические заклинания потеряли силу?..

– Ты смотри, – сказал, ухмыляясь, Витька, – соображает специалист по композитным пентаграммам. А ты говоришь: кефир, кефир… Ты, Сашок, лучше скажи, в новой машине датчик случайных чисел такая же дрянь, как в старом «Алдане»?

Корнеев вытащил из кармана мятую бумажку.

– Нет, – гордо сказал я, – здесь чисто аппаратно стоит двухуровневый трансцендентный датчик.

– Нормально, – сказал Корнеев, разглаживая листок на залетном столе, – смотри сюда. Вот алгоритм начертания простейших космограмм из неопубликованного тома «Магистэ» товарища К. Птолемея. Понял?

– Нет, – честно сказал я. – Мы что, запускаем новую машину?

– И чем быстрее, тем лучше, – сказал Роман.

– Но тесты, – жалобно возразил я.

– Лучший тест, Сашок, – сказал Витька, – это хорошая задачка! Ну, не будь ослом, запускай.

И он сделал пасс руками.

Силовой рубильник лихо, с искрой, впечатался в клеммы. Ровно загудели вентиляторы, панель пульта «Алдана-ЗМ» вспыхнула шестнадцатью гирляндами визуального контроля ячеек памяти.

– Хорошо, – сказал я наглым голосом, – труд так труд, но кофе и бутерброд – это контрибуция в мой адрес. А ты, Витька, – на перфоратор: набивать свою программу. Чтобы неповадно.

– Что неповадно? – спросил заинтересованный Эдик.

– Сваливать на других черную перфораторную работу, – сказал я, начиная поячейно вводить команды автоматического загрузчика.

В комнате умопомрачительно запахло кофе. Я закатал тридцать второе законное полуслово и вложил в фотосчитыватель перфоленту операционной системы. Благословив хорошее дело глотком кофе, я нажал на клавишу «ИСПОЛНИТЬ».

Роман и Эдик хранили поле вокруг нашего эксперимента. Витька, приткнувшись в углу, одним пальцем стучал по клавиатуре перфоратора. Солнце за окном висело над горизонтом, судя по всему, не опустившись за последний час даже на долю угловой секунды. У меня сложилось впечатление, что магистры тормозят время.

ОС встала хорошо, и «Алдан-ЗМ», как юный пионер, отшлепал на АЦПУ фразу: «Всегда готов!».

– Шутники, – сказал я в адрес желтоградских электронных волшебников.

– Витя, у тебя готово? – спросил Эдик.

Витька что-то неразборчиво буркнул и вручил мне жестяную бобину с перфолентой. Магистры, не выпуская из рук умклайдеты, сгрудились вокруг меня.

– Зеркала работают? – поинтересовался Роман.

– Если Витька свинтил не все, то попробуем запустить хотя бы одно в режиме осциллографа.

– Не все, – бодро сказал Витька, тыкая пальцем в сторону окна.

Роман поставил умклайдет на край стола и пошел за зеркалом.

Я бросил взгляд на волшебную палочку. Умклайдет потрескивал, источая запах озона. По его кожуху катили цвета побежалости. Напряжение М-поля, судя по всему, было чудовищным.

– Ребята, – сказал я, вставая, чтобы отыскать разъем для зеркала, – зачем такая зашита? Что может дать наводку на эксперимент?

– Голем, – сказал Витька. – Грузись быстрее.

Глава пятая

Потом Хамелеон взял виноградную лозу и мух и сделал из них плащ.

Когда солнечные лучи падают на мух, они сверкают и переливаются множеством цветов, но все же остаются мухами. У нижней кромки зеркала темнело клеймо Исико Ридомэ – единственного мастера в Опытном Производстве нашего института, кто может изготавливать настоящие микигами. Очень симпатичная девушка, отливающая волшебные зеркала… Так. Главное – не отвлекаться.

На отладку программы мы потратили больше двух часов. Дважды перевыводили истрепанную перфоленту. Витька набил себе мозоль на рабочем указательном пальце, пока программа не обрела стройный безошибочный вид.

Я нажал «ИСПОЛНИТЬ». Фотосчитыватель с треском втянул Витькину перфоленту. Пульт, отмечающий состояние ячеек памяти, отозвался бегущей волной огней.

Поверхность зеркала Аматэрасу осветилась.

– Есть первая полиграмма, – сказал Эдик.

– Вторая, третья… – сказал Витька. – Старики, попрыгало! Говорил вам, остолопам, что все дело в той готической строчке…

Магистры облегченно улыбались. У меня было ощущение мыши, которую выпустили из исследовательского лабиринта: нос, битый током, болит, лапы подрагивают, а хвоста не чувствую совсем.

– Кофе… – просипел я и решительно глотнул из материализовавшейся кружки.

Умклайдеты потрескивали в руках магистров.

– Старики, – Витька резко помрачнел, раскачивая на ладони умклайдет по канону Аль-Генуби, – вы можете закуклить всю метрику мироздания, но…

– Изыди, Корнеев, – сказал Роман. На лбу его блестели бисеринки пота. – Никто не хочет отлучать тебя от магии и никто не будет рушить науку. Нам всего лишь надо изменить соотношение в неопределенности Ауэрса – фон Берга. Да, ребята, сейчас играйте не в реальном пространстве, а в фазовом.

– Зачем вам метрика мироздания? – сказал я, отдуваясь над пустой кружкой.

– Видишь ли, Саша, нам нужно поговорить с големом науки, – сказал Эдик, – ведь голем и есть практическое решение проблемы Ауэрса. Именно он овеществляет информацию.

Меня пробрал озноб.

– Но ведь не доказано, что големы существуют, – сказал я.

– Простейший способ доказать существование, – сказал Эдик, улыбаясь, – это пообщаться с самим объектом. Любой голем может быть описан некой формулой, объектом, законом, который является его сущностью или – что равносильно – оживляет его. Такие объекты хорошо известны – это композитные пентаграммы и – что более правильно – полиграммы.

У меня снова захватило дух.

– То есть недавно я побывал в пасти голема?

– Нет, – сказал Роман. Он качнул свой умклайдет по канону Икшваку сына Ману Вайвасвады. – Ты прошел по полиграмме, заклинающей голема – или, точнее, воплощающей, – и научился этим големом пользоваться.

Знакомый холодок любопытства потек вдоль спины.

– Интересно, чему же я научился?

– Это интересно, – оживился Витька.

Он явно мне завидовал, но виду не подавал. У меня возникло опасение, что уже завтра, облепленный электродами, могу быть погружен в чан с живой водой и подвергнуться воздействию М-поля легендарного дивана-транслятора.

– По крайней мере, это был не административный и не научный голем, – сказал Роман, отрываясь от картинки на ми-кигами. – Этих големов ты видел со стороны в облике пространственных цветовых структур.

Я кивнул, соглашаясь.

– Может, ты научился рисовать миры? – предположил Эдик. – Или видишь их там, где не видит никто. Ну, завернул за угол, а картина на стене не там, где должна, а там, где ты захотел.

– Я скверно рисую, – растерянно сказал я, мысленно решив, что непременно попробую этим же вечером.

Магистры промолчали. Впрочем, вечер, судя по всему, у нас пока не планировался: солнце висело на прежнем месте, вызолачивая черепичные крыши лабазов. Я осторожно отошел в сторону и заглянул за угол старого, пропахшего бумажной пылью шкафа. Картина с раскинутым над каменистым горизонтом созвездием Ориона висела на прежнем месте, хотя я уже много месяцев хотел перевесить ее ближе к окну и задвинуть шкаф в глухой угол. Я оглянулся. К счастью, магистры на меня не смотрели, колдуя над умклайдетами. Витька даже напевал:

 
Дрожи, астроном, твой пришел черед.
Недолго ты над нами измывался!
Мы наш, мы новый мир построим,
Где все наоборот.
И заживем без всяких диаграмм…
 

Умклайдет у него на ладони явно накалился, и Корнеев, шипя и перебрасывая его с ладони на ладонь, довел до конца:

 
Никаких, никаких диаграмм!
Никаких диссипации и гамм!
Куда хотим летим,
Сияем как хотим.
Свободны мы!..
 

«Алдан-ЗМ» продолжал выстраивать сочетания. На поверхности ми-кигами вспыхивали и тлели полиграммы. Часть из них с трудом можно было отнести к этому классу знаков. Летели многоугольники, замкнутые ломаные, штриховые поля. Они переплетались друг с другом, наплывали, объединялись.

Руки у Романа были заняты умклайдетом, и его авторучка сама что-то помечала на листке бумаги, пугая настороженного мыша.

Витька перешел на насвистывание «Марша легкой кавалерии». Эдик недовольно морщился. Мне показалось, что солнце за окном чуть ниже склонилось к крыше лабаза. Похоже, ребятам не хватало мощности, чтобы удерживать время так долго.

– Есть резонанс, – тихо сказал Роман.

Мелькание на экране остановилось. На поверхности зеркала горело геометрическое заклинание науки: перевивающиеся на манер ДНК цепочки колец, соединенных друг с другом. Некоторых звеньев не хватало, некоторые цепочки были безнадежно короткими. Через неравные промежутки они, словно снопы, были перехвачены тонкими шипастыми кольцами.

– Пошла вторая итерация, – сказал я, поиграв ячейками памяти.

Теперь изменения были менее заметны и шли уже не по методу Монте-Карло, а в пошаговом режиме.

– Снова – резонанс, – сказал Роман.

– Третья итерация, – сказал я.

– И пока, я думаю, хватит, – с растяжкой сказал Роман. – Витя, делаем информационную кальку и печатаем в нежить. Готовь модель.

Модель у Витьки получилась на славу. Он содрал ее один в один с глиняного болвана из фильма «Пекарь императора».

Эдик и Роман остановили движение умклайдетов и, синхронным жестом сняв с зеркала готовую полиграмму, запечатали уста модели горящим знаком.

– Ну просто остолопы, – с каким-то странным жужжанием произнес голем. – Извините, но возились вы слишком долго. Я думаю, есть резон отпустить время.

Магистры захохотали. Я присоединился: похоже, на лексике голема отразились характеры минимум двух его создателей.

И время пошло. В спертый воздух временного кокона ворвался сквозняк, неся перекличку птиц за окном, фырканье далекого бульдозера, чей-то разговор в коридоре. Меня охватила странная безотчетная радость.