Текст книги "Время учеников. Выпуск 2"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Даниэль Клугер,Павел (Песах) Амнуэль,Эдуард Геворкян,Александр Етоев,Андрей Измайлов,Николай Ютанов,Андрей Чертков,Владимир Васильев,Леонид Филиппов,Василий Щепетнев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)

Глава третья

Никогда не говори никогда.

Жилин не успел на похороны.

Марию отнесли на Донское, не на Новодевичье. На плите: «Луис Педрович Марьин. 1937–1996». Ничто не соответствовало истине – ни год рождения, ни Ф. И. О… Разве что год смерти. И то в случае, если Мария действительно это самое… За спецами класса Марии водится такое – отрыдали, отпели, и вдруг вскакивает с криком: «Всем оставаться на местах! Контрольные похороны!» Нет, действительно ушел. В землю.

– Сердце? – ритуально полюбопытствовал Жилин.

– НВУ, – пояснил Римайер. – Эквивалент – четыреста граммов тротила. В собственной машине.

– Почему НВУ?! – уже не ритуально, а искренне удивился Жилин. – Мы что, уже не в состоянии классифицировать взрывное устройство? Почему – неустановленное? Почему – НВУ?!

– Мы – в состоянии, – сказал Римайер. – Но делом занимаемся не мы.

– А кто?!

– Милиция.

– А мы?

– А мы – не занимаемся. Принято связывать покушение на Марию не с его прошлой деятельностью, а с нынешней коммерцией. Мария последние два года торговал редкозем…

– Кем принято? Милицией или… нами?

– Да что мы все о нем, старина! Ты-то чем занимался последние годы?!

Культивировал фиалки, разводил пчел, отсыпался в Тульчине!..

Последние годы (количество – пять) Жилин пробыл в Африке, отнюдь не на сафари. Ссылка. Неграм грозят Сибирью. Чем пригрозить урожденному Ване-сибиряку?.. В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие злые крокодилы. А также бедствующее, перманентно воюющее друг с другом бармалейное население – все черные, и все за социализм! Курорт!

Чем Жилин занимался последние годы, Римайеру известно лучше, чем Жилину. Вот и чудненько. Отдохнул? С прибытием, Ваня…

Жилин ступил на перрон Ленинградского вокзала из вагона фирменной «Стрелы». Самый «выгодный» вокзал. На Казанский, Павелецкий, тем более на Курский приходят южные – потому там усиленные наряды в камуфляже.

Киевский с Белорусским – попроще, но там из братских славян вытрясают мзду за право торговать в первопрестольной. На Ленинградский приезжают ленингр… петербуржцы. Пиетет сохранился. Москва, конечно, столица, но Питер есть Питер.

И как у вас в Питере?

Жилин, задай кто-нибудь ему этот незатейливый вопрос, ответил бы столь же незатейливо: по-прежнему! как всегда! Он хоть и прибыл «Стрелой», но – не из Питера. А у вас тут в столице что новенького?

Да ничего особенного.

Ну-ну. Tabula rasa.

Пять лет назад было иначе. Заметно иначе. Тоже август. Тоже Москва. Но иначе.

«Уважаемые москвичи и гости нашего города!..» – монотонный диктор, расточающий децибелы на всю площадь трех вокзалов, а то и на всю столицу. Дежавю! Тот, да не тот… Баритон призывал москвичей и гостей нашего города на кладбище.

Спасибо, не сейчас. Все там будем, но желательно еще помучиться.

«Могилы Владимира Высоцкого, Сергея Есенина, лучшего вратаря всех времен и народов Льва Яшина, первого президента Свободной России, Андрея Миронова, Георгия Буркова, Людмилы Пахомовой, Мариса Лиепы!..» – искушал неординарной компанией баритон.

Спасибо, нет. Будь в той компании Луис Педрович Марьин, тогда еще куда ни шло. Мария – на Донском, не на Ваганьковском.

И вообще – что за манеры?! Гость только-только первые шаги сделал, а ему сразу приветливо эдак: «На кладбище не желаете?»

Жилин – мазохист, он еще поживет! Нельзя ли предварительно хотя бы… ну хотя бы позавтракать, что ли?

Киоски ломились от гам-, чиз– и прочих самых причудливых бургеров. Дымились мангалы, мясо на шампурах благоухало подлинной свежей бараниной – не мороженой свининой и никак не собачатиной. Пиво. Оно было. Даже там и тогда Жилин не видел стольких сортов единовременно. Здесь и теперь к традиционным «гиннесам», «туборгам», «будвайзерам» плюсовались неизвестные «тверские», «балтики», «лидские», «черные принцы». Гм, «жигулевского» не было… Количество различных водок Жилин и не сосчитал – водкой он никогда не интересовался (и-иэх! а еще тунгус!). Да-а, прогресс, ребята, движется куда-то понемногу…

Конечно, было грязновато и противновато – ощущение несвежей рубашки – модного покроя, белой, с «кисой», но… несвежей. Но было все.

У мусорных контейнеров шарили палками, пристально щурились откровенные беспардонные расхристанные бомжи, а также интеллигентного вида стеснительные старушки. Нищета? Однако эти… гм-м… обездоленные выуживали из мусора связки бананов, чуть тронутые старческой крапинкой, ананасы с пролежнями (но ананасы!), помятые, но не вскрытые консервные банки с томатной пастой, рольмопсами, кукурузой. И рылись они не с голодухи. Жилин еле протиснулся сквозь узкий коридор, образованный плотно выстроившимися плечом к плечу стихийными торговцами и торговками. Предлагаемый товар стоил смехотворно дешево и подкупал разнообразием – бананы, ананасы, томатная паста, рольмопсы, кукуруза…

Жилин не возражал бы против хорошего честного завтрака. Но поумерил аппетит, глядя на это все. Спасибо, как-нибудь потом. Позже и не здесь.

А вот у книжного развала он остолбенел. Их было немыслимое количество. Они были немыслимых акриловых расцветок. Обложки пестрили немыслимыми голо-сисястыми красотками (явными шлюхами), мышцатыми дебилами в черной коже (явными гомиками), толстоствольными стрелятельными орудиями (явно не функциональными), лужами крови (явный кетчуп). Но – неважно. В конце концов, фантик – дело десятое, зависящее от вкуса художника или отсутствия такового. Главное – что внутри!.. Жилин прикинул, как смотрелся бы тут томик Федора Михайловича, хотя бы «Преступление и наказание», оформленный соответственно: Сонечка Мармеладова во-от с такими… глазами, вся в слезах и больше ни в чем; менструальная оскаленная рожа Раскольникова; топор в кровавых потеках… бр-р! Впрочем, Федор Михайлович на развале отсутствовал. Зато! Зато!..

Жилин взял однотомный кирпичик с голым онанирующим рогатым козлобородом на обложке (пост-Вальехо). Пролистал титульный. Чикаго, 1995. Оглавление. Надо же! И «Нечисть», и «Автонекролог», и «Прибытие»! Шехтман! Почти весь. Надо же!

– Это круто! – доверительно подсказал чавкающий чуингамом продавец, закидывая удочку.

Жилин кивнул: мол, знаю, – и продолжил поиски выходных данных. Да никаких! Просто: Чикаго, 1995… Надо же! Шехтман! В России! Рыжий заика, воспринимаемый многими, даже умницами, как шизоид, рискованный шутник милостью божьей, умерший и воскресший, литература как упорядоченный бред, а что есть жизнь, если не упорядоченный бред… Возьму, сказал Жилин и сунул «кирпичик» под мышку, потому что надо было освободить руки. Которые потянулись дальше…

«Покровитель»! Возьму, сказал Жилин. Не читал дотоле. В Африке как-то не попадался. Но «Покровитель» и в Африке «Покровитель» – никто не читал, в глаза не видел, однако автор заочно приговорен вудуистами к… вудуированию за вудухульство. А также христианами, му, сульманами, иудеями – за иисусохульство, аллахохульство, иеговохульство. Хотя «Покровитель» не про то и не за тем. И почитаем! А то, видите ли, я не читал, но скажу!

– Это еще круче! – чавкнул продавец, водя блесну. – Запрещенная везде. Только у нас!

А там? А левее? А внизу? Глаза разбегались. «Энциклопедия третьего рейха», Ф-серия «Локида», весь Жапризо, весь Хеллер, весь папа-Хэм (с «Вешними водами» включительно, псевдоподражанием Шервуду Андерсону, не с издевкой, как полагают литпридурки, а из почтения к учителю)… А во-о-он справа у вас что? Неужто?.. Ну-ка, покажите, затребовал Жилин.

– Братищев, – чавкнул продавец, констатируя неудачу с наживкой. Ему было лень тягать двенадцатитомную стопку. Во клиент пошел! Захватают товар пальцами, десяток книг переберут, а покупать не купят. – Братищев, ну!

Вижу, упрямо сказал Жилин, покажите! Господи-боже-мой! Действительно Братищев! Полный! С комментариями Минца! И без похабной обложечной пестроты! С иллюстрациями Карапета Ашмаряна!

– Это вообще крутизна! – чавкнул продавец, учуяв: клюет, клюет! подсекай, подсекай!

Возьму, сказал Жилин. Он с сожалением вернул на место Шехтмана, «Покровителя», папу-Хэма… Можно ли объять необъятное? Нельзя объять необъятное!

– Братищева возьму, – сказал Жилин. – Сколько я должен?

Продавец сказал, сколько Жилин должен.

– Как? – переспросил Жилин, отнеся услышанное за счет чавкающей дикции.

Продавец с удовольствием повторил.

– С ума сойти, – честно сказал Жилин.

– Братищев! – в интонации «дык!» чавкнул продавец. – С картинками! Берем?..

– Разумеется, – пробормотал Жилин, опуская глаза, чтобы отсчитать названную сумму и заодно не видеть жующей физиономии. Десятки не хватило. В рублях. – Вы ничего не имеете против долларов?

Можно было отлучиться до ближайшего обменного пункта и вернуться, но Жилину захотелось поскорее уйти и уже не возвращаться. Пять лет назад, помнится, в столице никто ничего не имел против долларов, против рублей – да, но не долларов.

Физиономия продавца разительно изменилась. Чавканье прекратилось. Скулы закаменели, будто чуингам намертво склеил челюсти. «Крепок, как гранит, Варшавский Щит!» Плакат.

– А ну канай отсюда! Валютчик! Гад подколодный! Нет рублей, и не хапай товар! Мы торгуем за рубли, поал, гнида! Только за рубли! Засунь свои баксы себе в задницу и канай отсюда, поал?! – Продавец форсировал голос, явно привлекая внимание прохожих.

Нелогично. Даже если к доллару почему-то здесь охладели, зачем орать-то? И не охладели, отнюдь! Это жвачное говядо предпочло бы… не рубли. Судя по флюидам. Однако демонстративно блажило. Вот-вот. Демонстративно. Будь Жилин блюстителем-провокатором, испытывающим гражданина на благонадежность, и раскуси гражданин подвох, именно так блажил бы гражданин, смачно именуя подставного «валютчика» и гадом подколодным, и гнидой, а то и козлом в клеточку. Собственно, так оно и… Кроме того, что Жилин – не блюститель-провокатор.

– У меня просто мало рублей, – дружелюбно сказал Жилин. Дружелюбие далось с усилием. – А долларов много. Я просто бедный турист. Богатый.

– Проблемы, мастер? – Детина с перебитым носом спросил участливо, но с отчетливой куражливостью. Их откуда ни возьмись за спиной Жилина возникло трое – все трое массивны, коротко стрижены, пустоглазы. – Проблемы?!

Вопрос как бы к продавцу, но Жилина поприжали, не плотно и тем не менее давая понять… справа-слева-сзади.

– Баксы хотел мне втюхать! – обвинило говядо.

– Я турист, – прикинулся Жилин смиренным дурачком. Ясно, что ПОПАЛ, но во что? Надо посмотреть. – А что, ребята, у вас валюту разве не принимают?

– Принимают, братан, принимают, – разъяснил Hoc, – но только через обменный пункт. Тебя как звать-то, братан?

– Ваня, – прикинулся «Ваней» Жилин.

– Ид-ди ты! Сам – Ваня, а хочешь национальный рубль подорвать… – Сокрушенность была почти неотличима от искренней.

– Да не хочу я! Я просто не знал. Просто у меня рублей не хватило! – Жилин прижал руки к груди, играя лоха. Почему бы и нет? Вы со мной играете, я с вами сыграю!

– А чего ему надо? – выяснил у продавца Нос, будто самого Жилина не было и в помине. – О-о! Братищев! Чукча – чита-а-атель! Сколько ему не хватило? Десятки?! На! Порядок, мастер? В расчете?

Продавец закивал: мол, в расчете, – и безвозмездно предоставил полиэтиленовый пакет с хлипкими ручками. Нос не уложил, ссыпал туда все двенадцать томов – беспорядочно, валом. Ручка тут же порвалась. Держи, сказал Нос. И Жилин вынужденно обхватил в обнимку неуклюжий пакет.

– Должок за тобой, братан! – как бы пошутил Нос. Дамочка непреклонного возраста приостановилась у прилавка, потрогала пальцем глянцевый покетбук с незатейливым названием «Просто Мария». (Гм! Луис Педрович?.. Зовите просто Мария!)

– Это круто! – чавкнул продавец. Жилин перестал для него существовать.

Подельники новоявленного кредитора подтолкнули должника с боков – в нужном направлении.

Направились, как выяснилось, к пункту обмена. Проблемы? Никаких! В России имеет хождение рубль. И только. Кто не знает, того готовы просветить и даже препроводить к ближайшему «обменнику». Ты ж десятку должен, мастер! В рублях. Щас поменяешь и – рассчитаемся!

Забавно! Троица мордоворотов всерьез решила, что лох полностью смирился и идет куда ведут. Руки у Жилина заняты пакетом с книжками, но что руки… Забавно!

Детины довели лоха не до ближайшей подворотни, где, как предвкушал Жилин, лоха выпотрошат и дадут пинка под зад… как им кажется… Они все вместе действительно пришли в «обменник». Не ближайший. Но в «обменник». Натуральный, без «липы». В бутике. При входе в бутик нес службу закамуфлированный амбал, вооруженный «Дрелью» (шестнадцатизарядный, калибр 5,45).

«Обменник» находился в закутке, изолированный от зала могучей металлической дверью с окошком.

И плакатик над окошком: «Сто долларов – это всегда сто долларов!» – со стрелками, указывающими на различия.

И уведомление: «Осуществляя валютные операции с неизвестными, вы рискуете быть обманутым и совершаете уголовное преступление!»

И курс покупки-продажи мелом на грифельной дощечке…

Оп, стоп! Это что ж за курс бредовый! Одна-а-ако! В спину давяще дышал кредитор со товарищи. Из окошка снуло глядела идентичная ряха. Потом дверь натужно открылась, и Жилин, теснимый троицей, оказался внутри вместе с троицей же и с ряхой.

– А мы, значит, разве не через окошко будем?

– Не, не через окошко. Так надежней, и шум снаружи не слышен… Да не будет он шуметь. Братан, ты же не будешь шуметь? А, Ванек?!

– Не буду. Я вообще с детства – как мышка.

– Ну?

– Что – ну?!

– У тебя ведь есть доллары?

– Да. Но не по такому же курсу!

– Неужто, братан! А что у тебя есть, кроме долларов? Вытряхивай! У нас принимают любую валюту. Марки, фунты, крузейро!

– У меня нет крузейро. У меня есть макута, квача, тхебе… – Жилин перечислил далеко не все известные ему экзотические афробумажки, и не понаслышке известные. Заир, Малави, Ботсвана. А то еще – нгултрум, даласи, каури, песева?.. Ситуация, ставшая предельно ясной, стала скучной.

– Крутой, что ли? – соболезнующе спросил Hoc. – Так все хорошо было, по-честному…

– Ванек не понимает, – поддакнул пустоглазый, и второй пустоглазый поддакнул:

– Учить надо!

– За квачу ответишь! – накатила идентичная ряха, цепляясь к слову.

…Тесновато, конечно. Зато звуконепроницаемо. Впрочем, он пообещал, что не будет шуметь. И впрямь – как мышка. Но должок вернул. Взял из кассового ящика десятку, вместо нее положил эквивалентное количество долларов (по приемлемому курсу! не по указанному на грифельной дощечке!). Десятку он, плюнув, налепил на лоб бездыханному кредитору. С волками жить… А Братищева Жилин им все-таки не оставит. Опять же, уплочено.

Вышел из закутка, аккуратно защелкнув за собой металлическую дверь. Независимо прошествовал мимо амбала с «Дрелью». До свиданья, сказал Жилин, спасибо. Заходите еще, сказал амбал. Непременно, сказал Жилин, светски содрогаясь…

Доллары он поменял на рубли в ближайшем от злополучного обменника обменнике. Курс там был раз в пять-шесть выгодней, нежели у бандюков. Понятное дело, бандюки. Подлавливают лохов и вынуждают…

Жилин искренне полагал, что эра всяческой шпаны завершилась пять лет назад, тем самым достопамятным августом. Во всяком случае, надеялся. Пек, опять же… Если бы Пек попал в обойму после Августа, то бандюков в столице не стало бы по определению. Это было бы очень удобно, окажись у Пека высокое общественное положение. Хорошо, если бы он оказался, скажем, мэром… Не Пек. Буба. Остывшее зеленоватое тело в джакузи с остывшей зеленоватой водой. Шевелящееся тело. Иллюзия, вызванная массирующими струями джакузи. Мертв. Жилин стряхнул наваждение.

Однако теперь, когда рублей у него более чем достаточно, завтрак не помешал бы. А то и помог. А то и обед. Полноценный, плотный. С бифштексами. И не маленькими (вот ведь подлость! ма-а-аленькие бифштексы!), но большими, скворчащими, истекающими, источающими аромат. И желательно, чтобы вокруг было почище, поуютней, нежели на вокзале…

Вокруг было почище, поуютней, нежели на вокзале. Место называлось «Репортер». Если верить ресторанному рейтингу, кабак не из последних, а то и из первых. Все верно. Где же еще прикажете отобедать репортеру, если не в «Репортере»!

Метрдотель с порога предложил дюжину галстуков – на выбор. Рекомендательно, не задевая самолюбия клиента, но блюстительно. Галстуки были упакованы в фирменные пластиковые коробочки. Фирмы были мало сказать солидные – французские «Platini», азиатские «Topaz», каунасские «Danga». Цены – соответственные. Жилин крайне редко (никогда не) надевал галстук, не любил, шея, опять же… Но тут покорился. «Репортер» как-никак! Не забегаловка в Мирза-Чарле.

– «Пьер Карден»… – порекомендовал мэтр. – Ручная роспись, промышленных образцов нет в природе. Каждый экземпляр уникален.

Спасибо, нет. Вам шашечки или ехать? Вам галстуки или кушать? Жилин старомодно предпочел шелковый однотонный «Wemlon», англичане – гарантия качества и вкуса. Метрдотель еле уловимо выразил готовность помочь с узлом. Спасибо, нет. Можно не носить галстуки, но повязывать их должен – и с шиком…

О, выразил сдержанное восхищение метрдотель. Прошу вас, уважаемый!

Всего и было репортерского в кабаке, что наименования в карте блюд. «Известия», «Московские новости», «СПИД-инфо», «Савва-ДО», «Коммерсанта», «МК», «Абсолютно приватно». Это из знакомых Жилину ранее (то есть еще пять лет назад) изданий. Надо понимать, еще полторы сотни наименований тоже подразумевали под собой некие уважаемые печатные органы. Дело вкуса – специфически обзывать кушанья. Одно худо – нигде и никак не расшифровывалось, а что, собственно, рискует скушать клиент, закажи он, к примеру, блюдо «СПИД-инфо» (бр-р!) или «Сегодня», или «Вчера», или «Завтра» (осетрину первой, второй, фьючерсной свежести?!).

В «Репортере» было пусто. Жилин оказался единственным клиентом. Или здесь кормят отвратительно, или баснословно дорого, или неурочный час – настоящие репортеры в бегах, ноги кормят.

Удачно, что здесь и теперь Жилин залегендировался репортером, а не литератором, как там и тогда. Мы все-таки остаемся самой читающей страной в мире, с глуповатым самодовольством отметил Жилин. Назовись в России литератором – и сразу: а что вы написали? Здесь в Муму не поверят. Либо ты есть на книжном развале (как фамилия? как, как?), либо ты… не литератор. Репортер – иное. Что-то я вашу фамилию не помню… Я из горячей точки, из Африки. О-о!

– «Савва-ДО», – наугад заказал Жилин под проникновенно-дотошным взглядом метрдотеля. Мэтр принимал заказ сам, видимо, таким образом оказывая неоценимую услугу. Не люблю метрдотелей, подумал Жилин.

– Придется подождать… – увещевающе сообщил метрдотель.

Жилин выдавил из себя раба, надменно надломив бровь.

– «Савва-ДО», судак, запеченный в раковинах, – пояснил мэтр. – Филе судака припускаем вместе с боровиками… или предпочитаете шампиньоны?.. раковыми шейками… или крабами?.. Белый соус. Молочный соус средней густоты. Тертый сыр. Запекается двадцать минут.

Жилин завсегдатайски плеснул ручкой, мол, боровики так боровики, шейки так шейки (ого! ничего себе заказал! он вообще-то хотел мяса…), подождать так подождать. Но тогда – «Известия». В ожидании «Саввы-ДО».

– «Известия», бабка творожная с орехами на меду паровая, – терпеливо, не моргнув глазом, прокомментировал мэтр. – Сначала «Известия», потом «Савву»?

Не люблю метрдотелей, подумал Жилин.

– Пока я жду ВАШЕГО судака, принесите мне газету «Известия»! – нарочито проартикулировал он. – Свежую, – добавил он.

– У нас все свежее… – покорно сообщил мэтр, но губы поджал.

Не люблю, подумал Жилин, разворачивая шуршащий формат А-3 и пряча в него глаза.

«Известия» извещали, что инфляция за август месяц составила 0,01 процента, то есть как бы ее и нет.

Традиционный курс валют. (Жилин удовлетворенно хмыкнул. Не прогадал. Два к одному!)

Редакционная статья, в которой кто-то ироничный (но верноподданный) в манере «хотите верьте, хотите проверьте» приводил родословную российского президента Петра Колычева аж от Александра Елко, произошедшего наряду с Семеном Жеребцом от Андрея Кобылы. Тем самым так называемому Народно-Патриотическому Фронту рекомендовалось прекратить бессмысленные кровавые акты так называемого «возмездия» и… нет, не сдаться, но присягнуть на верность законному потомку основателя династии Романовых. Иначе Фронт будет объявлен вне закона… Ирония, да, присутствовала, но черт их всех здесь знает! Насчет «вне закона» – шутка, не шутка?

Разворот – о проблемах Содружества:

«Черноморский флот был, есть и будет черноморским! К такому соглашению пришли представитель российского Президента и глава блока „Незаможность“ (бывш. „Незалэжность“), поставив свои подписи под документом, согласно которому Свободная Россия готова к интеграции с Малороссией до 2001 года. Российская сторона подчеркнула, что воссоединение возможно только на условии полной выплаты Малороссией долгов и приведения реального курса гривны к курсу рубля».

«Государственная Дума подавляющим большинством голосов приняла поправку депутата Уссаева, согласно которой АКМ-47 с подствольником наряду с зеленой налобной повязкой приравнивается к деталям национального костюма граждан Какойтостанского автономного края (КАК) при условии, что означенные детали национального костюма лишены боекомплекта. Таким образом депутаты решили сразу две задачи: отныне граждане КАК не смогут обвинять Кремль в ущемлении их национальной чести и достоинства, а остальные граждане Свободной России почти ничем не рискуют при встрече с уроженцем КАК в национальном костюме по причине отсутствия у АКМ-47 боезапаса».

«Министр обороны генерал-полковник Туур, прибывший в Шатун-Курган на встречу всех непримиримых сторон под патронажем ОБСЕ, заявил: если непримиримые позволят себе еще одну провокацию против установившегося мира и порядка, мы готовы в течение сорока восьми часов вывести Какойтостан из состава Свободной России и нанести асимметричный ответ по полной программе – как по вражеской территории».

«Совет Федераций одобрил закон о компенсации морального и материального ущерба, причиненного России Малыми Странами за исторический период Ягелло-Гедиминаса-Кантемира. В случае отказа Россия оставляет за собой право обратиться в Гаагский международный суд, но при таком варианте наболевший вопрос о возвращении Малых Стран под российский протекторат, разумеется, откладывается на неопределенный срок».

«Криминальная хроника. Этой ночью новый взрыв потряс Лобную площадь. Очередной раз покушению подвергся мемориал „Август“. Жертв и разрушений нет. Ответственность за акцию пока никто на себя не взял. Подразделение „Кречет“ муниципальной милиции, побывав с утра в штаб-квартире организации „Коммунары за коммунизм“, известной своим экстремизмом, предупредила оную о недопустимости впредь. „Коммунары“ категорически отрицают свою причастность к взрыву на Лобной. О жертвах и разрушениях будет сообщено дополнительно».

И последняя полоса, по традиции – ничто ни о чем:

«Спартаковские мастера кожаного мяча традиционно проиграли питерским садыринцам с неприличным счетом 0:6. Тенденция, однако! Против тенденции не попрешь».

«В ночном клубе „Playman“ на сегодняшнее party ожидается прибытие абсолютно неожиданных гостей из самых экзотических уголков Земли и самой экзотической ориентации. Всю ночь! Кабинеты. Общий зал. 9 546 636».

«И о погоде…»

М-да! Мир сей хорош ли, плох ли, но не скучен.

– Скучаете, коллега?

Собеседника Жилин ощутил еще за минуту, от дверей, еще когда тот только вошел в «Репортер». Пустой кабак! Облюбуй себе свободный столик и закажи какой-нибудь, ну не знаю, «Птюч». Нет, подсел. Скучает… В иное время Жилин погнал бы эдакого взашей. Но tabula еще была почти rasa. Информация ценна сама по себе, независимо от личной патии к источнику информации… Азы Школы. В «Репортер» вхожи репортеры, репортеры любят рапортовать. Вообще-то журналисты прежде всего должны уметь и любить слушать, а не говорить.

Собеседник был патлат, относительно юн, нахален, типичный… м-м… птюч. Рубашка-апаш, но на голой кадыкастой шее – красная «бабочка» в черную крапинку. И традиции заведения соблюдены, и… как они теперь говорят?.. прикольно. Собеседник был говорлив. Собеседник был априорно уверен: от беседы с ним откажется только полный кретин или последний дикарь, который не понимает своего счастья – беседы с…

– Омар! – представился птюч. Ритуальная дань условностям в ожидании, что Жилин изобразит: «Как же не узнать Омара!»

Как же не узнать Омара, изобразил Жилин.

– Что вы заказали? «Савву»?! Нынче среда, коллега, не четверг! Вы же хотите мяса. Я по глазам вижу, хотите. Э-э, человек! Тормозни заказ! Прими новый! – «Тыканье» могло коробить, а могло толковаться кавказским панибратством.

Мэтр послушно отозвался на щелканье пальцами. Однако Омар бесцеремонно погнал его за официантом. От нелюбви к метрдотелям у Жилина возникло секундное расположение к раскованному Омару.

– Карту лат шемцвари суки. Два! – заказал Омар новоприбывшему официанту в смокинге и склонился к Жилину. – Вы ведь не откажетесь?

– Газета? Журнал? – изобразил провинциала Жилин.

– Блюдо. Вся эта дешевая фанаберия с названиями… Голубчик, ты еще здесь?

– Вы хотите сказать, два «Смака»? – заупрямился «смокинг».

– Два картулат шемцвари суки, – напористо повторил птюч-Омар. – И текилы, голубчик! Сначала текилы! – заслал он заказ уже вослед, в спину.

Птюч-Омар был тут, судя по всему, завсегдатаем. Анфан террибль.

– Это – мясо? – осведомился Жилин на всякий случай.

– Вырезка, – пояснил птюч. – Тонко отбивается тяпкой без прорывов, солится-перчится. На середину куска – лук, зерна граната. Потом завертывается трубочкой, концы перевязываются шпагатом. И – на шампур. Лимон, барбарис, наршараб – отдельно…

Из кухни (надо понимать, из кухни) донеслись мощные звуки ударов, способных нокаутировать… если судить по звукам.

– Без прорывов! – блажно рявкнул птюч-Омар в сторону кухни. Звуки поутихли.

– Картулат шемцвари суки? Суки? – переспросил Жилин, памятуя о шашлыках на вокзале.

– Говядина, – извинил неудачную шутку птюч. – Грузинская кухня.

– Тогда почему текила? Тогда «Ахтамар». Коньяк с легендой! – Жилин прикинулся Ваней, которому что армяне, что грузины… Просто он предпочитал «Ахтамар» всяческим «Варцихе» и «Энисели».

– От коньяка с легендой осталась только легенда, что он – «Ахтамар». Коньяка сейчас в России нет. Коньяк должен пять лет лежать в земле, и чтобы его не беспокоили. Так что сейчас лучше всего – текила. Вместо коньяка! – наставительно сообщил Омар.

– Я пять лет был в Африке, – пояснил Жилин. – Только сегодня вернулся.

– А! Тогда понятно. И как там в Африке?

– В Африке акулы… – пошутил было Жилин.

– …пера! – подхватил птюч-Омар. Его абсолютно не интересовало, как там в Африке. Он определенно ждал от коллеги признания его, Омара, значимости. Не дождался. Экое захолустье ваша Африка, если там Омара не знают. Чем же вы там занимались, коллега! – Что у вас в пакете? Книги? Вы читаете книги? Книги надо писать, дорогой мой, не читать! А, Братищев! Это же все глупости! Это же все устарело!..

Поспела текила. В замысловатой выпукло-впуклой стеклянной посудине. И грейпфрут, разрезанный дольками, но не очищенный.

– Ага! – отвлекся птюч. – Знаете, как надо пить текилу?

Жилин знал, как надо пить текилу. Но кивнул в смысле «нет».

– Ну да, откуда в Африке текила! Учитесь, пока я жив! Значит, крупная соль. Вот! Теперь щепотку сюда, на сочленение большого и указательного пальцев. Теперь выдавливаем на эту щепотку сок… Грейпфрут должен быть неспелым. Более неспелым! Человек! Принеси неспелый!.. Ага! Вот она, соль, пропитывается… Видите, почти тает, рыхлится! О! Пора! Вот теперь стакашок – глыть! А это вот – слизнуть. Закусь! М-мечта!..

Мечта, да. И еще у меня есть мечта, как говаривал покойный доктор Кинг… У Жилина возникла мечта – заткнуть собеседника. К сожалению, пустышка. К сожалению, информации от птюча – ноль. Хоть внимай ему тысячу и одну ночь. Тысячу не тысячу, ночь не ночь…

Птюч-Омар оказался из акул пера, которые, беря интервью, начинают с «Я, конечно, извиняюсь, но у меня вопрос! Я думаю, что…» – после чего следует изложение собственного кредо минут на шестьсот и кода: «И что вы думаете по поводу сказанного мной? Хотя, конечно, это и неважно!», – конец беседы.

Подали «карту лат шемцвари суки». Вкусно.

– Вкусно? – на минуточку осекся птюч-Омар.

– Божжжественно! – преувеличил Жилин в тон говоруну.

– Так вот, я думаю, что…

Посудина с текилой опустела. Потом еще одна. Соль, черт побери, кончилась!

– И при всем при том, дорогой мой, обратите внимание на…

Все. Ну все, ну! Час сигары! Жилин не курит, но ради такого случая изобразит аматера. Благо сигарами можно (нужно!) не затягиваться. Пардон, ради какого случая? А вот этого самого – глубокомысленно молчишь, потому что – сигара.

– И ведь как раз эту магистральную избрало все благоразумное человечество! А вы говорите – Братищев!

– Я говорю – Братищев? – удивился Жилин.

– Неважно! Так вот! Если о вреде алкоголя знает каждый, но каждый же и пьет на протяжении, заметьте, тысячелетий, значит, это хомо сапиенсу НУЖНО, значит, без алкоголя человечество, вполне вероятно, вымерло бы или деградировало. Если никотин – отрава, и курильщик отравляет не только себя, но и своих же детей, однако заставить его бросить невозможно даже под страхом смерти…

– Я бросил… – возразил было Жилин, однако сигара в пальцах есть сигара, даже если не затягиваться.

– Вижу, – тонко ухмыльнулся птюч. – Но таких волевых – один на тысячу. Значит, человечеству и это почему-то нужно! Кстати, не интересовались процентным соотношением раковых больных между курильщиками и бросившими? Поинтересуйтесь. Вас, коллега, ожидают сюрпризы…

– Никотин признан наркотиком, – вставил слово Жилин. Спорить с говоруном было бессмысленно и неинтересно.

– Вы не марксист? – спросил птюч. – Я так и подумал, что вы марксист. Адепты всегда толкуют учение с точностью до наоборот. Религия – опиум для народа! Помните? Ваш Маркс имел в виду не порочность «употребления» религии человеком. Во времена Маркса опиум был единственным средством облегчения боли, наркозом. Вы же пытались искоренить веру в Бога, ссылаясь на завет вашего основоположника, которого к тому же не поняли. Зряшное занятие, коллега! Вы, марксисты, не отменили Бога, но элементарно заменили его своим ставленником – мавзолейным божеством во плоти, пусть и гниющей плоти.

– Я марксист, но я марксист-агностик. Я подвергаю все сомнению… – сказал Жилин и весело приужахнулся про себя: неужто он выглядит таким дремучим хрычом, что патлатым птенчикам доставляет удовольствие читать ему нотации?! – Например, я подвергаю сомнению пользу наркотиков. Вы когда-нибудь вынимали из ванной тело близкого друга? Мертвое тело. С прозеленью.