Текст книги "Время учеников. Выпуск 2"
Автор книги: Сергей Лукьяненко
Соавторы: Даниэль Клугер,Павел (Песах) Амнуэль,Эдуард Геворкян,Александр Етоев,Андрей Измайлов,Николай Ютанов,Андрей Чертков,Владимир Васильев,Леонид Филиппов,Василий Щепетнев
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)
Я тебе нужен не для этого, сказал Римайер. Тебе нужен слушатель, а в этом, по твоему мнению, бедламе ты можешь пока говорить откровенно только со мной. Правда, я уже не тот, на которого ты рассчитывал, а, Ваня? Чем-то ты мне очень не понравился, да, Ваня? Еще там и тогда. Надо же! Символ. «Юность Мира». «Август». И – не понравился. С чего бы?.. Вернись на Землю, Ваня! Главное остается на Земле, а, Ваня? Там и тогда ты до смерти перепугался в Старом Метро. О чем ты думал в Старом Метро, а, Ваня? Только б не гигантопитек, все что угодно, только бы не гигантопитек!.. Ты плохо соображал в те секунды. Гроздья мертвых крыс, тусклые желтые фонари, свежие округлые следы с раздавленной мокрицей… Впечатляет, да? Зачем он послал меня сюда, думал ты и предвкушал, как спросишь меня об этом, когда и если выберешься… Гигантопитека он испугался! Нежно морожено, барышня кисейная! А «гоблины» тебе не повстречались, нет? Только устаревший кибер? Тебе там памятник на площади не установили? Рядом с Владимиром Сергеевичем? С Юрковским? Ему за сорванный банк в эрулу – тебе за героический рейд в Старом Метро! Ай, о чем это я! Тебе же не там, здесь – памятник!
Римайер, сказал Жилин… Наверное, ты в этом прав. Но ты прав только в этом. В конце концов, я не позировал для «Августа», просто так получилось. Да, я не был с вами под Воздвиженкой, я не бился с «гоблинами» вместе с Боасом, Савадой, Учителем, Гровером и тобой, Римайер. Но я выполнял ту задачу, которая была передо мной поставлена. И посылать меня в Старое Метро только чтобы ткнуть носом: мы, мол, кровь мешками проливали, а коекто в сторонке курил, испытай-ка сотую долю нами испытанного и не обделайся! – это бесчестно, Римайер, это никуда не годится. Я все никак не мог понять, зачем ты меня направил к рыбарям, Римайер. И лучше бы ты мне этого не объяснял. Потому что я все списывал на болезнь, Римайер. Но ты, оказывается, не просто слегач. Ты еще и сволочь, Римайер. Или это одно и то же? Став слегачом, невозможно не стать сволочью, а, Римайер?!
Ну почему же, сказал Римайер… Совсем не обязательно. Ты ведь, Ваня, не сволочь, а? Просто прекраснодушный глуповатый экземпляр с гигантским самомнением. Спец! Какой ты, к богу, спец! Даже там и тогда! Идиотская привычка подхватывать любой разговор, не представляя, о чем речь! Тебе здесь и теперь еще не втолковали местные молодцы: «За базар надо отвечать!»? Значит, все еще впереди… Спец он, видите ли! Только за сегодня понаделал столько глупостей, что… Да, собственно, ничего иного ты сегодня и не сделал. Тебя ищут за ограбление обменного пункта – убыток исчисляется десятками тысяч. Тебе грозит от семи до пятнадцати лет за разжигание межнациональной розни. Ты обвиняешься в инициации волнений на Лобной площади. Нет, не пять лет назад, сегодня. Согласно закону о гангстерах, это – пожизненное.
Гангстеры?
А как их еще называть? Не коммунарами же… «Шайка коммунаров, вооруженных огнеметами, газовыми бомбами и плакатами, осадила муниципалитет». Не звучит, чувствуете, Ваня? И не надо тут мне сопеть! Вы же у нас марксист, не так ли? Во всяком случае, доложились на сей счет в «Репортере» хронической столичной балаболке. Пепел рабочего класса стучит в вашем сердце, а?!
Римайер, сказал Жилин, что-то я не пойму. Здесь у вас плохо, здесь у вас надо навести порядок. Здесь хуже, чем там, Римайер. Хотя вам, Римайер, вероятно, так не кажется. Вы ведь именно там, Римайер, превратились в слегача. Вероятно, на взгляд слегача, я глуповат и прекраснодушен, я как спец убог. Но, Римайер, я очень надеюсь, что все это лишь на взгляд слегача.
Добро пожаловать в наш клуб! Жилин, сказал Римайер, взгляните на мир глазами НЕ слегача, Жилин, трезво взгляните!
Не понял, вскинулся Жилин. Кто слегач? Я слегач? Это ты слегач! Твой идеал – дерьмо, Римайер. Именно так, Римайер. Так. Так… Стало похоже на детскую перебранку… Впрочем, Римайер не подхватил.
Жилин, сказал Римайер, «наводитель порядка» нужен там, где бардак. Там, где все в порядке, мы не нужны. Ни Марии, ни Оскару, ни Пеку, ни мне, ни тебе, вообще прогрессорам просто нечего делать ТАМ И ТОГДА! Мы – золотари. А там и тогда нет дерьма, ну нет его – с точки зрения (внимание!) каждого гражданина, живущего ТАМ И ТОГДА. И тут явление… м-м… тимуровцев:
«Мы большие специалисты! Если бы вы знали, как мы умеем выгребать дерьмо! Нет? Дерьма нет? Щас! Надо откуда-то достать или в крайнем случае что-нибудь объярлычить дерьмом – и уничтожить! Чтоб вы оценили уровень нашего мастерства». Не навреди! Ах, видите ли, почему не каждый стремится к высокому? А почему, черт побери, все должны стремиться к высокому! Отстаньте!
Угу, поддакнул Жилин, и «наводители порядка» деквалифицируются и штабелями укладываются в ванну и включают транзистор с вакуумным тубусоидом… Вы виделись с Пеком?
Я и теперь вижусь, пожал плечами Римайер, не так часто, как хотелось бы, но по оперативной необходимости…
Ага, поддакнул Жилин, слегач слегача видит издалеча, ча-ча-ча! Сон разума рождает…
Не юродствуйте, Ваня, сказал Римайер. Вас извиняет недоинформированность, но Петр Александрович – наш президент, извольте соблюдать этикет.
Чиво-чиво, неожиданно по-детски гадко удивился Жилин.
Колычев. Петр Александрович. Заставивший капитулировать шпану в Кремле тогда, в августе. Ну, вы помните, Ваня. Впоследствии – вице-президент. И… как вы понимаете, после внезапной кончины первого президента Свободной России – законный преемник, согласно Конституции. Согласитесь, Ваня, лучшей кандидатуры здесь и теперь просто не найти.
Пек умер, сказал Жилин. Он стал слегачом и умер.
Ну разумеется, сказал Римайер. Что еще Пеку делать там и тогда?! Он, кстати, выдвигал свою кандидатуру в мэры – там и тогда. Я был его доверенным лицом. О, это была песнь песней! Уроженец! Герой, дравшийся с гангстерами! Энергия так и прет! Плюс «визит-эффект» – вот он, вот он!.. Он набрал меньше трех процентов голосов, Ваня. Трубочист набрал восемь процентов, а Пек – меньше трех. Нынешний мэр – бывший пляжный спасатель, смазливый самец и бездарь – набрал семьдесят процентов, Ваня. И знаешь почему? Там никто не тонет. Там не нужны ДЕЯТЕЛЬНЫЕ спасатели. То есть пусть будет на всякий случай, но мы-то с вами зна-а-аем, что он не понадобится. Такие, как Пек, там не нужны. И я там не нужен. И, надеюсь, вы, Жилин. Вы ведь еще не конченый человек? Уже хотя бы потому, что вы – здесь и теперь.
Римайер, сказал Жилин, ты бредишь. Ты живешь в нереальном мире, который считаешь реальным. Тебя надо лечить, Римайер, и впоследствии ни в коем случае не допускать до нашей работы!
Наша работа, сказал Римайер. Ты еще глупый тявкающий спросонок щен, Жилин. К тому же не желающий просыпаться. Я вынудил тебя там и тогда вернуться в «здесь и теперь». Я втемяшил в твою склонную к анализу головушку мысль о слеге. Я через Пека всучил тебе тубусоид. Я, можно сказать, за ручку подвел тебя к ванне. Личным примером воздействовал!.. И вот – ты здесь. А там… Ты же знаешь, Жилин, в иллюзорном мире все гипертрофировано: мысль? гениальная! шутка? архисмешная! поступки? сверхчеловеческие! И просыпаешься с единственным желанием: только бы не забыть, только бы не… И если не забыл, затвердил, – на поверку оказывается плешь какая-то.
Наша работа, сказал Римайер. Поступки!.. Может быть, я буду его бить. Если понадобится, я буду его пытать. Мы разгромим и сожжем! А их самих мы увезем так далеко, что они никогда не смогут вернуться (не иначе как последним вагоном на Север, однозначно!). Мы выловим всех, и их мы тоже изолируем… Вот, Ваня, твой образ действия, сказал Римайер. Узнаешь? Сверхчеловеческие поступки!
Наша работа, сказал Римайер. Мысли! Умозаключения! Интели – это не гангстеры, это отчаявшиеся люди, патриоты. Они жертвуют собой, они вызывают огонь на себя, пытаются возбудить в городе хоть одну общую для всех эмоцию, пусть хотя бы ненависть… Вот, Ваня, твой образ мысли. Хороши патриоты, культивирующие ненависть, еще и общую для всех! Право слово, Жилин, если бы вы брякнули эдакое в реальном мире, то по физиономии заработали бы моментально! От любого интеля. Нас и так-то веками ненавидят, в землю норовят вбить. Мы с таким трудом ухватили поводья, мы работаем пять лет непрерывно и на износ – и реальный результат толькотолько забрезжил. А вы, Жилин, откровенных провокаторов и экстремистов называете отчаявшимися людьми. Вы надеетесь, что не все же они там дураки и истерики, что вдруг удастся найти Человека. Вы, Ваня, ищете там, где светлей, а не там, где потеряли.
Наша работа, сказал Римайер. Два изначальных позыва при попадании в иной мир: спрятаться поглубже и найти врага… С такими позывами идти познавать иной мир нельзя. Или вы, Ваня, искренне считаете, что наша работа – не познавать иной мир, но приводить его к общему знаменателю? Что ты, щен, «символ»… фаллический, знаешь о нашей работе!..
Римайер, сказал Жилин, ты закончил свое to be or not?! Теперь ответь, Римайер… Да, здесь и теперь у тебя не царство теней, это именно бытие, настоящее, без скидок, без грезовой путаницы… А там и тогда мне и самому иногда казалась – недифференцируемая невнятица. Но если ты прав, что мне делать с прошлым? Космос, школы, борьба с фашизмом, с гангстерами – что же, все это зря? Сорок лет я прожил зря? А другие? Тоже зря?
– Вступайте в ряды «Коммунаров за коммунизм», Ваня! Вы слово в слово повторяете их стенания. Им очень не хватает знамени – вот такого, большого, умного, красивого, энергичного, Символа… Вы же коммунар, Ваня, не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь!
– Благими намерениями, благими намерениями… вверх, до самых высот, – обескураженно пробормотал Римайер. – Впрочем, не так и глупо! Жилин, – осенился Римайер, – что если вас действительно внедрить к коммунарам?! Их бы энергию в мирных целях! А мы бы тогда получили шанс сделать этот процесс управляемым хоть отчасти! Жилин!
– Мы… – интонационно переспросил Жилин.
– Хорошо. Если угодно, интели. Чтоб вам, Ваня, было привычней. Но интели – не провокаторы, не дураки, не психопаты. Но интели, умеющие дать в морду тому, кто заслужил в морду. Вы же сами, Ваня, всегда готовы дать в морду тому, кто заслужил в морду. И вы интель, Ваня. Мы пять лет у власти, и… Впрочем, это другая история. Это совсем-совсем другая история. Вам будет предоставлена возможность освоить весь материал. Нет, действительно! А, Жилин?! Вы. Пек. Я… Нас много, нас все больше. Дети подрастают, они уже пять лет живут при интелях, Жилин. Главное, здесь и теперь у нас, у прогрессоров, обширное поле действия. Свободная Россия не значит Аркадия!
– Пек умер, – упрямо сказал Жилин. – Я сам вытаскивал его из ванны. Вероятно, он умер потому, что там и тогда нигде и никак не мог себя применить, вероятно. Вы, Римайер, регулярно возвращаетесь к нам по весьма уважительной причине – Рюг погиб у стен Белого дома, но там, у нас, он жив и играет в шпионов. Но я… Римайер, люди, ушедшие в иллюзорный мир, погибают для мира реального. Вы… слушайте, вы не знаете такого Омара?..
– Знаю, – сказал Римайер. – Не старайтесь меня обидеть. Этот болтун как раз доказывает преимущества мира иллюзорного перед реальным. Кстати, точь-в-точь как вы, Ваня. Я вас не обидел?.. Нет, ну я вас где-то понимаю! Там – пляжи, солнце, девочки, «Ахтамар», парикмахеры, Старое Метро для щекотания нервов. А здесь… Ну, вам еще предстоит досконально понять, что здесь и как. Или не предстоит…
Римайер, сказал Жилин, я знаю, что такое слег, я попробовал его, как и ты. Мы знаем, Римайер, что слег превращает иллюзию в реальность и, наверное, наоборот. Но, Римайер, откуда ты знаешь и откуда я знаю, что реальность здесь, а не там… там, а не здесь!
Межпланетчик, сказал Римайер. Какой ты, Ваня, межпланетчик! Ты начитался Братищева, Ваня, и у тебя сдвиг. Иллюзия, Ваня! Да мы до Луны дюжину раз слетали и бросили эти глупости. Дорого и нерентабельно. К Марсу запустили последнюю беспилотную экспедицию – рухнуло все в районе острова Пасхи. Единственная удача – «Триумф-1» с Исмаилом Хакимовым к Плутону за чистым вакуумом в 1982-м!.. И то непонятно, то ли было, то ли нет. Архивы уничтожены в августе 1991-го, а сам Хакимов вроде приземлился в ноябре 1995-го, но не найден… И ты, значит, Ваня, межпланетчик? Ну и как там в Мирза-Чарле?
Интели, сказал Жилин. Интели, умеющие дать в морду. Взявшие всю полноту власти. Пек – президент. Полный Братищев на книжном развале. Рубль к доллару – два к одному. Бандюки, легально устанавливающие курс. Ананасы в мусорных баках. Милиция, отстреливающая небритых гангстеров прямо посреди столицы… Что тут у вас еще… сугубо реального?!
Жилин, сказал Римайер, если бы ты знал, как я устал. Мне надоело спорить. Всю жизнь я спорю и с самим собой, и с другими людьми. Я всегда любил спорить, потому что иначе жизнь – это не жизнь. Но я устал именно сейчас…
Римайер, сказал Жилин, у меня опять дежавю. Это я говорил тебе – слово в слово, там и тогда, Римайер.
Что ж, Жилин, сказал Римайер. Тогда иди, Иван, сказал Римайер.
Куда, спросил Жилин.
Ну не будешь же ты здесь ночевать, Ваня, растолковал Римайер. Здесь и не на чем… Запоминай адрес. Там тебя примут. Вдове сорок пять, дочери двадцать, сыну одиннадцать. Нешумная семья, почтенная хозяйка. Писать тебя там никто не будет, точно. Впрочем, вам самому решать, Жилин.
Что решать, свалял Ваньку Жилин.
Ва-а-аня, укорил тоном Римайер. Вот двери. Одна – на лестницу, там можно на такси. Вторая – в санузел. Сейчас опять модно совмещенный. Ванна. Вакуумный тубусоид я вам одолжу – вернете ТАМ. Да, учтите, у нас здесь август, лето… Горячую воду отключили до девятнадцатого включительно. Так что надобно будет потерпеть. Вы не морж, не тунгус? Ах да, вы же сибиряк… Настырные они…
…Жилин грозно запыхтел и принялся выкарабкиваться из глубочайшего кресла. маюль, здесь и теперь
Эдуард Геворкян
ВЕЖЛИВЫЙ ОТКАЗ,
или Как и почему я не написал «Страну Багровых Туч-2»
Чертков уверяет, что первый разговор о Проекте «Время учеников» имел место в 1993 году, в Репине, в самый разгар «Интерпресскона», когда практически все, что могло быть выпито, – было выпито. Мне вспоминаются иные дни, но я, возможно, ошибаюсь: ложная память порой выкидывает презабавнейшие фортели, причем не всегда отличишь, где истина, а где ее мороки. Другое дело, что тот же Чертков клянется всеми святыми (однако!), что не помнит, когда идея Проекта пришла к нему голову. Невнятные слова о пролегоменах идеи, которые, мол, витали в воздухе, а ему будто бы давно хотелось чего-то этакого, звучат неубедительно, да и глаза при этом он отводит в сторону, рассматривая этикетку на пивной бутылке так внимательно, словно на ней начертаны знаки конца света или тайные письмена адептов Хонсу, видимые и ведомые лишь ему одному. Впрочем, поначалу я не обращал на все эти детали никакого внимания, ограничиваясь лишь шуточками насчет того, что идеи, витающие в воздухе, – легковесны.
Однако задумка тогда показалась забавной, достойной и вызвала некоторое возбуждение присутствующих.
С ходу начали составлять списки участников. Речь шла, если оперативная память мне не изменяет, о том, что приглашение в Проект – своего рода награда, оценка деятельности и высший балл писателю, достойному именоваться учеником. То, что сборник может оказаться полигоном для начинающих или поводом для оттяжки коллег из смежных жанров, не могло присниться и в страшном сне Черткова. Впоследствии, в первой книге Проекта, он изложит в своих комментариях, как это выглядело с его точки зрения. Не нам судить, как все было в действительности.
Каюсь, тогда я и впрямь воспламенился идеей. Соблазн был велик: во-первых, достойно отметим вклад братьев Стругацких в развитие советской фантастики, а во-вторых, заодно и сами отметимся – вот они мы, продолжатели славного дела. Никто даже не вспомнил слов известного человека: «Эпигоны портят все!» А ведь этот завет нам следовало, как сказал бы другой, не менее известный деятель (не человек), «начертать остриями алмазных игл в уголках наших глаз». Увы, глаза нам застил туман тщеславия.
Начали шумно делить наследство, пардон, произведения – кому что «продолжать». Поскольку было очевидно, что хиты расхватают сразу и пойдет рубка на самых известных вещах, я прикинул, что ранние произведения останутся незалапанными, а значит, на них легче и проще отстебаться. Совесть тогда молчала. Поэтому и остановился на «Стране Багровых Туч».
Надо сказать, что именно к этому произведению у меня было странное отношение. С одной стороны, конечно, перечитал его в свое время немереное количество раз. С другой – не мог забыть первого впечатления, когда в руки мне попала книжка в «золотой серии» или, как сейчас говорится, «в рамочке». Это было самое первое, детгизовское, кажется, издание «Страны». Какую фантастику читал тогда школьник? Жюль Берн, Беляев, Казанцев, Обручев и тому подобное в достаточном ассортименте. А тут мрачная обложка, страшная картинка на форзаце, этакий этюд в багровых тонах, а ко всему еще – в произведении гибнут наши космонавты! Бррр! Через много лет, когда за вещами АБС я охотился по всем журналам, пару раз ловил себя на ожидании – вдруг в новой вещи будет рассказано, как спасли Богдана Спицына. Спасся же каким-то чудесным образом Горбовский на Радуге!
Вскоре после того, как Чертков объявил о готовности номер один (нашел издателя!), червь сомнения превратился в удава и стал душить муками совести. По трезвом размышлении картина предстала в совершенно ином свете. Были осквернены все традиции российской словесности! Герои АБС пошли оптом и в розницу, как мускулистый кретин Конан-варвар или слюнявые персонажи М. Митчелл. Мародерство, эксгумация, эпигонство, хамство… – это не самые крутые грехи, которые я инкриминировал себе, да и прочим участникам Проекта. Но дело было сделано, и поздно говорить, что ты передумал.
Приступил к работе, втайне надеясь, что Борис Натанович резко негативно оценит Проект и велит прекратить. Но втуне! Гуманизм и воспитание Б. Н. не позволили живому классику поставить на место распаленных «письменников». Не исключаю, что в глубине души ему было глубоко плевать с высоты его положения на все эти мелкие игрища. Позиция, достойная Бога! Не вмешиваться в дела своей креатуры – вот истинное величие. Пусть резвятся, дело молодое. Но нам-то как быть, а?!
Сомнения множились, но и текст потихоньку разбухал своим чередом. Когда незаметно составилось около четырех или пяти авторских листов, я перечитал и ахнул! Несмотря на то что изо всех сил пытался изобразить человеческую трагедию, фантастика здесь и не ночевала, зато со страниц отчетливо несло едким миазмом глумления.
Начиналось повествование с закрытого партсобрания, на котором слушалось персональное дело коммуниста Краюхина. В повестке дня стоял один вопрос: о преступной халатности, которая привела к потере боевой техники («Мальчик» был не только мирным планетоходом, а профессия Быкова, как мы помним, – водитель атомного танка). Человеческие потери тоже были вменены в вину. А то, что ценой невероятных усилий отважные герои все же поставили маяк и худо-бедно вернулись, испытав «Хиус», не бралось во внимание. Ко всему еще партсобрание было лишь формальностью. Сейчас мало кто помнит, что если дело члена КПСС доходило до суда, то к тому времени несчастный уже переставал быть членом, хотя суд порой мог вынести и оправдательный приговор. Собственно говоря, вина Николая Краюхина: недостаточная подготовленность экспедиции, не до конца развернутый маяк (не успели смонтировать систему наведения орбитальных мин) и т. п., – в общем-то уравновешивается заслугами, былыми и настоящими: залежи актинидов сулят небывалые перспективы в разработке подкритических зарядов, да и фотонные отражатели, выведенные в точки Лагранжа, превращались в дальнобойные излучатели с прекрасным сектором поражения. Первоначально я хотел отвести собранию не более двух-трех страниц, но меня вдруг заклинило, и вся эта тягомотина расплескалась почти на лист. Ни с того ни с сего всплывали и нудно мусолились совершенно несущественные детали, диалоги смахивали на фрагменты упражнений из учебника по ораторскому искусству. Из всей этой чепухи сейчас вспоминаю лишь один эпизод. Краюхин держался крепко, отвечал достойно, но сорвался, когда заметил, что парторг в качестве пепельницы использует поставленную на попа хрустальную модель «Хиуса». Происходит безобразная сцена с битьем партийных морд, выкриками, выпадами и метанием партбилета на стол. Случается (или имитируется) сердечный приступ, машина «скорой помощи» увозит Краюхина в спецбольницу. А тут и старый друг из Москвы, такая славная замшелая «рука» в ЦК, вовремя обеспечивает телефонный звонок по «вертушке». Дело заминают и до суда не доводят. Краюхина почетно отправляют на покой – персональная пенсия, генеральская дача аж на двадцать соток и автомобиль «Москвич». На память он прихватывает с собой модель «Хиуса» – тяжелую литого хрусталя блямбу, похожую на садовую беседку с непропорционально толстыми и короткими колоннами. Подарок от коллектива завода в Гусь-Хрустальном. Сейчас уже не помню, к чему у меня подверстывался этот некогда знаменитый населенный пункт: то ли там разрабатывали технологию фотонного отражателя, то ли это было связано с печально известным 101-м километром. В черновом варианте была намечена некрасивая драка, которую отставник учинит со своим соседом по даче из-за того, что тот нечаянно уронит пепел на модель. Но тут ядовитый дымок фарса начал щипать глаза, и я стер к чертям этот фрагмент.
Быкову, Юрковскому и Дауге повезло меньше. Мягчайший и добрейший Михаил Антонович Крутиков с честью выдержал интенсивный допрос в Особом отделе, но сломался, когда ему показали фотографию семьи и намекнули, что следует хорошо подумать о здравии ближних своих. Он подписал добросердечное признание, в котором каялся во всем, а именно в преступном сговоре с членами экспедиции. Якобы экипаж намеревался захватить «Хиус» и посадить его на заграничном космодроме Вандерберг. Кроме того, разумеется, они по полной программе занимались шпионажем и вредительством. Ну и много еще всякого… Потом он хотел удавиться, но сокамерники вовремя успели вынуть его из петли.
Долго у меня не прописывалась сцена в лагере. В одном варианте экипаж «Хиуса» устраивает побег, захватывает вертолет и улетает навстречу утренней заре… Тут меня потянуло блевать: финалец был в духе дешевых американских боевиков со взрывами казарм и вышек, дракой с хеканьем и поножовщиной, а также с героическими прыгами и скоками через колючую проволоку и финальным объятием боевой подруги.
В другом раскладе Быков расправляется с местным паханом и держит на зоне масть. Он подбивает зеков на восстание. Охрану, которая всячески глумилась над заключенными, зверски истребляют (пять страниц подробного смакования) и устраивают массовый побег. Но идти некуда. На тысячи километров вокруг тайга и лагеря, дороги под контролем, немногочисленное население с удовольствием отлавливает беглых зеков, благо за голову каждого полагается награда. Описание населенного пункта, который кормится тем, что устраивает сначала побеги, а затем поимку зеков, я дал двумя-тремя штрихами, надеясь впоследствии развить эту линию, но так и не вернулся к ней. В конце концов беглецы втихаря рассасываются маленькими группами по другим лагерям, где харч чуть получше, а вертухаи помягче.
Когда я уже прописывал этот ход, то вдруг сообразил, что такой странный побег действительно имел место в пятидесятых, и даже вспомнил, кто мне об этом рассказывал. Пользоваться не своей историей для продолжения не своего произведения – все-таки перебор! Эту линию я тоже не стал разрабатывать.
В последней версии умелец Быков сооружает из бензопилы дельтаплан, и они с Юрковским пытаются долететь до реки. Дауге между тем умирает от гангрены, обморозив пальцы на лесоповале, Крутиков же с отбитыми почками остается на холодных нарах. Погоня, стрельба, они уползают в глухую тайгу. После долгих и голодных скитаний выходят к жилью сектантов (хлыстов?), скрывающихся по мере сил от цивилизации. Приживаются, обзаводятся семьями. Порой в густых сумерках после вечерней молитвы они сидят на завалинке, тайком курят (порядки здесь строгие, табачок они выращивают на укромной полянке), смотрят, как кисея ночного тумана укутывает подлески. Они почти ни о чем не говорят. К ним частенько подсаживается увечный геолог, подобранный сектантами. Ему, одноногому, в одиночку отсюда не выбраться. Он рассказывает странные истории, как его с одной ногой носило по временам и странам, забрасывало в места невозможные, но было ли это наяву или после мухоморов, сказать не мог. Геолог все подбивает их уйти вместе до реки, а там на плоту… Он не знает, кто его собеседники, но однажды Юрковский ни с того ни с сего мечтательно рассказывает о том, что сейчас, по его мнению, творится на Венере, как там лихо идет строительство, разрабатываются рудники, вовсю разворачивается освоение. Словом, идет текст его письма из последних страниц классического текста «Страны». Разумеется, от тоски смертной хочется выть. Они даже спиться не могут, здесь с этим сурово. В самые безоблачные вечера, когда воздух чист и прозрачен, можно иногда увидеть, как бесконечно далеко за горизонтом от земли к чернеющим небесам растет, вытягивается тончайшая спица огня. Это за тысячу километров отсюда с китайского космодрома Лобнор стартует фотонный корабль.
Когда я перечитывал в первый раз всю эту писанину, меня разбирал истерический смех. С одной стороны, было чертовски жаль ребят, с другой – представьте себе сбитый из неструганных реек и обтянутый грязным брезентом дельтаплан, дико завывающую бензопилу «Дружба», которая стреляет дымом и плюется маслом, Быкова и Юрковского в драных ватниках, героически пролетающих над вышками и вертухаями! Отдает фарсом, не правда ли? Ко всему еще такой шибко политизированный сюжет мог доставить радость разве что какой-нибудь запоздало-демократической газетенке, продолжающей с упорством белорусского партизана воевать с призраками «совка», но никак не знатоку творчества АБС. Политически ангажированная фантастика себя временно исчерпала.
На этом следовало бы остановиться, стереть все файлы и объявить о выходе из Проекта. Но внутренний партизан толкал меня на дорогу. Война на рельсах продолжалась…
Чертовски быстро пролетело время, пора было остановиться на каком-либо варианте. Звонок в Питер ничего не прояснил – одни рвались в Проект, другие открещивались. Питерский писатель С. на вопрос, будет ли он участвовать в этом деле, ответил с лаконичностью римлянина: «Несолидно!» Московский писатель С. на тот же вопрос предложил для начала выпить пивка, а там видно будет. Пиво не помогло, да и с водочки не развиднелось. Тут ко всему еще Чертков объявился в Москве и стал торопить с окончательным решением. Первый том, с мягкой укоризной говорил он, практически составился, правда, в шеренге фигурантов произошли изменения. Танцуют все!
Сомнения всколыхнулись с новой силой, хотя к этому времени я прорабатывал сюжет вполне серьезный и без тени гротеска. Разговор с Б. Н. во время очередного «Интерпресскона» меня не успокоил. Классик был вполне благодушен, хотя, как я и подозревал, поначалу действительно отнесся к идее Проекта негативно. Однако, судя по всему, лихие питерские парни уговорили его не противиться. Не исключаю, что в Б. Н. проснулся интерес естествоиспытателя – посмотреть, как лабораторные мыши будут сновать по кирпичному лабиринту, полагая, что каждая из них движется своим уникальным путем. Надо сказать, что реакция на пересказ моего «лагерного» варианта была вполне адекватной. Б. Н. согласился, что время политических приколов давно ушло, политической же аффектацией никого сейчас не удивишь. Все это унылое пережевывание мифов «совка» навязло на зубах читателей. На мои же вопрошения, нет ли в Проекте изначального «обнажения наготы отца своего», Б. Н. ответил в том смысле, что очень уж большого хамства в этом не видит.
Это меня на некоторое время вдохновило. По возвращении начал окончательно выстраивать вариант, в котором хитроумно связывал сюжетные линии разных произведений. Позже я сообразил, что это вроде бы не по правилам – одно дело оперировать в рамках конкретного произведения, другое – шнырять по книгам, выуживая там то, здесь это… Но причины такого шакальства лежали, очевидно, глубже. Как стало видно из первой стадии реализации Проекта, крепко сколоченное Мироздание по Стругацким обладало такой логической непротиворечивостью, что втягивало любого с потрохами, стоило только пальцем дотронуться до врат. Но в этом и таились ловушки. У «продолжателя» возникал соблазн выпалить из ружья, которое висело все действие вроде без особой необходимости. Человеческие судьбы, которые и являлись движителем творчества Стругацких, задвигались почти всеми продолжателями на второй, третий и далее план, а то и вовсе игнорировались. Судьбу заменили событием, что способствовало легкости текста необычайной. Волны вокруг Проекта раздули ветер эпигонства, который развернул мохнатое знамя с начертанным лозунгом «Нэ так все было!». В древко плотно вцепились крепкие пальцы версификаторов. Естественно, и я не избежал соблазна и побрел, держась за шершавый кирпич стены, к этому позорному стягу.
Центральной фигурой на этот раз был Штирнер, большая шишка на венерианской орбитальной станции. Сработала фамилия. Штирнер, как известно, являлся героем-злодеем в незабвенном «Властелине мира» А. Беляева. В беляевском финале ему перековывают извилины и пристраивают к службе на благо мирового пролетариата. Штирнера и я назначил главным злодеем. Он является изобретателем первого гипноизлучателя. На самом деле Венера была вовсе не таким уж и скверным местечком, просто этому мрачному негодяю для коварных замыслов надо было заполучить фотонный корабль. Все злоключения героев в раскаленных песках Урановой Голконды происходят не наяву, а в наведенном галлюцинаторном состоянии. Но наконец одному их них, разумеется, Быкову, удается каким-то образом проснуться: тяжелая пепельница случайно упадет на нужную кнопку, выключив гадский механизм. Быков разбудит остальных, они выберутся из гробовидных келий-кают, разомнут суставы, и тут начнется славный проход с пальбой и ломкой костей по секретным отсекам станции. Герои с боями прорываются к центральной рубке, оставляя за собой штабели из персонала, зомбированного злодеем. И на том месте, когда они врываются в командный сектор, дабы вершить праведный и скорый суд, творческий процесс забуксовал, а потом и вовсе застопорился.