Текст книги "Рыцарь с железным клювом"

Автор книги: Сергей Карпущенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

– У-у, гад! – выругался он наконец. – Не мог себе хоть пару золотых фикс вставить! Жмот! – И далеко швырнул череп.

Вдруг бешенство какой-то неистовой силы охватило Володю. Кошмарик внезапно представился ему огромным жадным упырем-пауком, спешащим заграбастать добычу своими жуткими лохматыми лапами.

– Слушай, ты... – запинаясь, срывающимся тихим голосом заговорил Володя. – Жук навозный! Гробокопатель паршивый! Еще раз скажи при мне о фиксах золотых – самому зубы вставлять придется! Понял?!

Володя даже не заметил, что, произнося эту фразу, взял в руки лопату и сделал угрожающее движение. Однако все это видел Кошмарик, на которого внезапное бешенство "лагерника" произвело сильнейшее впечатление.

– Ты что?! Ты что?! – отскочил он в сторону. – Псих, что ли?! Я ж пошутил! А ты не понял? Да нужны мне их зубы! Я на грибах больше заработаю! Во чокнутый!

Кошмарик, посмеиваясь над Володиной яростью, но сильно оробев, сел на прежнее место и снова принялся раскуривать сигарету. Володя же, не желая разговаривать с Ленькой, снова принялся ковырять лопатой землю и даже не откликнулся на предложение Кошмарика, посланное ему примирительным тоном:

– Слушай, давай покопаю. Заморился же, я вижу.

А Володя все копал, неистово и упрямо. Он почему-то предчувствовал, что впереди его ждет что-то интересное. И на самом деле все говорило о том, что он напал на "жилу". Лопата раз за разом выбрасывала вместе с песком все новые и новые трофеи: стреляные гильзы, несколько разнокалиберных боевых патронов, какие-то ржавые металлические обломки, обрывки то ли кожи, то ли материи.

Все это Володя почти не сортировал – рассчитывал посмотреть на находки внимательнее потом, когда совсем уж устанет копать. Его сердце стучало станковым пулеметом, гулко и часто. Да, он знал, что нужно было копать и копать... И на самом деле, потянув за три сцепленных между собой патрона, он вытащил из-под плиты длинную пулеметную ленту.

Кошмарик, давно уже вставший с камня, смотрел на результаты работы Володи не только с интересом, но и с завистью. Он уже жалел о том, что "засиделся" и не стал копать сам. Но отобрать у "лагерника" лопату он как-то не решался, догадываясь, что Володя не отдаст её. Но при виде пулеметной ленты он не смог сдержать восклицание.

– О, ленточка ништяк! Мы её потом пристроим!

Однако Володя не ответил Леньке, а все выбрасывал песок из-под плиты и выбрасывал. Вдруг лопата опять наткнулась на что-то, и предмет этот не был обломком бетона – острие лопаты ударило во что-то вязкое. Мальчик окопал это "нечто" со всех сторон, поддел снизу и вынес на лопате к своим ногам какой-то бесформенный ком, который был чуть меньше волейбольного мяча размером. Песок и глина спрессовались за много лет так плотно, что Володе стоило немалого труда, чтобы разбить комок.

– Чего, чего это?! – заволновался Ленька. – Ну, кошмарики! Мину, кажись, нашел! Кончай лопатой молотить – сейчас шарахнет!

Но Володя знал, что это не мина и не просто ком глины. Бросив лопату, он стал очищать найденный предмет от песка руками и скоро увидел, вернее, нащупал кожу, старую, истлевшую, которую и кожей-то никак нельзя было назвать. Лоскутья её, мелкие кусочки так и отскакивали, падая на землю, когда Володя освобождал от грязи свою находку.

Скоро определились формы предмета: похоже, Володя держал в руках кобуру пистолета, тяжелую такую кобуру, клапан которой поднять было трудно, до того кожа слиплась, спрессовалась. Мальчик нетерпеливо рванул отставший кусок кожи – и кобура буквально расползлась на части, гнилые и трухлявые. Под кожей оказались какие-то тряпки, – тоже на землю! И вот уже Володя держал в руках то, что даже снилось ему не раз, то, что сразу делало его сильным и смелым, утверждало в собственном мнении, прибавляло лет и даже росту.

Пистолет был тяжелым, большим и каким-то хищным. Перед тем, последним боем его, должно быть, хорошенько смазали и даже завернули в промасленную тряпицу, прежде чем положить в кобуру, точно хозяин пистолета знал, что оружию придется пролежать в земле не меньше пятидесяти лет. Ржавчина слегка покрывала черную вороненую сталь, а сверху, на стволе, время выщербило неглубокие вмятины. В основном же пистолет сохранился замечательно.

Володя держал его в руках, широко раскрыв глаза, словно не веря своей удаче. Он был заворожен убийственной "всамделишностью" находки, и все сознание мальчика, все его чувства ещё не знали, как откликнуться на нее.

– А-а, ржавье, наверно! – пренебрежительно сказал Кошмарик, страшно завидуя "лагернику" и нещадно ругая себя за лень.

И этот возглас будто вывел Володю из гипнотического состояния – нужно было защищать находку, словно от этого зависела репутация того, кто нашел пистолет.

– Нет, он не ржавый, – покачал Володя головой. – Вполне приличный пистолетик, проверить можно.

Он говорил эти слова нарочито спокойно, хотя в душе Володи уже отплясывала какой-то бешеный танец дюжина веселых чертиков. Мальчик рассматривал пистолет уже деловито, без лишних восторгов, и оружие напоминало Володе браунинг, который всего лишь месяц назад мастерил он дома так самозабвенно. Тут почему-то вспомнился Володе и Иван Петрович, и Иринка (некстати как!), вспомнилось то, как сидели они со стариком на скамейке, а он рассказывал о несовершенстве пистолета браунинг.

"Где-то здесь должен быть предохранитель, – подумал Володя. – Уж не этот ли рычажок?" И мальчик большим пальцем левой руки, приложив немалое усилие, надавил вниз шпенек предохранителя.

– Чего, чего ты будешь делать?! – заволновался почему-то Ленька. Стрелять, что ль?

Володя почувствовал какую-то удивительно сильную уверенность в своих силах. Сказал невозмутимо и спокойно:

– А почему бы нет?

Кошмарик напрочь потерял самообладание, чем рассмешил Володю.

– Вовчик, Вовчик, ты что, съел чего несвежее?! Разве можно тут стрелять? Лагерь близко! Услышат! Заложат! Заметут!

– Разочек стрельнем, – не слушая аргументов Леньки, спокойно заявил Володя, а сам уже соображал, что нужно сделать для того, чтобы выстрелить из пистолета. Он вспомнил, что в фильмах вначале тянули на себя затвор, и Володя, увидев какие-то насечки на вороненой стали, вцепившись в них с обеих сторон подушечками большого и указательного пальцев правой руки, со всей силы стал тянуть на себя затвор. Вначале дело шло плохо – затвор не поддавался. Володя, кряхтя, опустив руки к коленям, все тянул и тянул. Вдруг затвор с трудом двинулся, и в пистолете, услышал Володя, что-то щелкнуло, подсказав Володе, его чутью, что пистолет готов к стрельбе.

– Ну ты даешь, кореш милый! – то ли с восхищением, то ли с издевкой сказал Кошмарик. – Только отведи ствол своей пушки подальше – мне моя жизнь молодая...

– Куда стрелять-то? – с радостной тревогой в голосе спросил Володя.

– Куда-куда... – был озадачен Кошмарик, которому совсем не хотелось стрелять. – Постой, тут я рядом одну мишеньку прячу...

Ленька, посмеиваясь чему-то, сбегал к ближайшим кустам и притащил оттуда ржавую каску, которую поставил на край бетонной плиты.

– Вот тебе цель, "лагерник"! Лучше не придумаешь! Можешь считать, что это голова пришельца из "Звездных войн". Стреляй, а я подальше отойду боюсь, разнесет твою пушку от выстрела, потому что барахло это ржавое!

Кошмарик на самом деле предусмотрительно отошел в сторону, а Володя приготовился стрелять. О, знал бы кто-нибудь, как боялся он сейчас! Нет, не потому, что думал о разрыве ржавого ствола – его беспокоило то, что выстрела может совсем не получиться: или испорчен механизм, или стерся боек, или патронов в обойме нет. Он же не проверил даже, есть ли в магазине патроны!

И все-таки Володя, отойдя метров на двадцать от каски, занял позицию, то есть притоптал немножко песок под ногами, которые расставил пошире, как делали обычно все детективы и даже гангстеры. Пистолет же обхватил он за рукоять обеими руками, и это он тоже видел в фильме, и потом Володе казалось, что держать оружие именно таким образом при стрельбе куда надежней и удобней: ствол качает меньше.

Вот уж все предварительные маневры были им с достоинством проведены, Володя поднял пистолет, подвел ствол на уровень своих глаз, поймал мушку в прорезь целика, совместил с каской. Он видел, что руки тряслись и ствол пистолета мотался из стороны в сторону, как тростиночка на ветру, однако Володя, зажмурив левый глаз, стал давить двумя пальцами на спусковой крючок. Потом ему казалось (но мальчику не хотелось верить в это), что в последнее мгновение он закрыл даже оба глаза. Но выстрел все же грянул, и грянул неожиданно и для Кошмарика, и для Володи, и даже для ворон, сидевших на соседних деревьях, которые тяжело снялись с ветвей и с карканьем стали кружить над бывшим полем боя. Не один лишь раскатистый, сухой звук выстрела, но и сильный толчок, подбросивший Володину руку с пистолетом, сообщили стрелку, что оружие в исправности, заряжено и к тому же что стрелял он неплохо: одновременно с выстрелом слетела с бетонной стены и каска, с жестяным звуком упавшая на камни.

Володя, опешивший, оглушенный, но счастливый, смотрел на то место, где ещё секунду назад лежала ржавая каска. Но внезапно Кошмарик бросился к ней, поднял этот воинский головной убор.

– Ну, ты суперстрелок! – теперь уже откровенно с восхищением прокричал Ленька. – Ты не в Техасе случаем родился, а?!

– В Техасе, в нем родимом, – улыбался польщенный Володя, а между тем Кошмарик принес ему каску, и мальчики принялись с жадным вниманием рассматривать отверстие, сделанное пулей.

– Ну ништяк! – давился восторгом и завистью одновременно Ленька. – Ну кошмарики! Точно сверлом железо просверлило! Сила страшная! Троих таких, как мы, прошьет и не заметит!

Кошмарик долго ещё восхищался и Володиным мастерством, и пистолетом, а потом сказал словно между прочим:

– Ну так что, старик, как добычу делить будем?

Володя молчал: поделить пистолет было трудно, хотя он сам не знал, что будет делать с ним. Правда, в голове уже сновал неясный план о том, что, поиграв с оружием в лагере, он непременно отнесет пистолет в милицию, хотя бы своему новому знакомому Григорию Семенычу. Но Кошмарик ещё настойчивей спросил:

– Поровну договаривались или нет?

Володя, признаться, не помнил такого договора, поэтому сказал:

– Разве пистолет не я нашел?

– Точно, ты нашел. Только к этому доту я сам тебя привел. Я – сталкер, и без меня ты бы только банку из-под килек в томате нашел, да и ту ржавую. Что, думаешь, не докопался бы я до пистолета? Обязательно бы докопался. Так что поровну давай...

Володя разозлился:

– Что ж нам, распилить его, что ли?

Но у Кошмарика выход уже был готов:

– Неа, пилить не будем. Давай я эту пушку задвину кому надо. За тыщу рубликов задвину, вот и поделим: по пятьсот рублей получим – тоже деньги. Только пистолетик этот вначале с керосином почистить надо, чтобы ржавчину отмыть.

"А что? – подумал Володя. – Разве пятьсот рублей не деньги? У меня больше десятки никогда и не было, а тут полтыщи! Кроссовки смогу купить, а захочу – инструменты неплохие. Родителям скажу, что на тотализаторе выиграл. Что, разве мне деньги не нужны? Еще как нужны!"

И Володя уже собирался было дать Кошмарику согласие, но тут одна мысль, похожая на удар током, поразила его: "А кому же он пистолет задвигать станет? Кто тысячу за него отдаст? Да ведь понятно, кто даст бандит какой-нибудь, кто на грабеж собрался! Убийца!" А тут и Дима-Олег очень кстати вспомнился Володе со своей лживой сладкой улыбкой голливудской кинозвезды, и мальчик заявил:

– Если ты ворам пистолет продавать хочешь, то я на это не согласен. В милицию его отнесу!

Неожиданно Кошмарик не на шутку вспылил. Лицо его покраснело так, что светлые волосы Леньки сделались почти что белыми.

– Ты... ты... горнист пионерский! Павлик Морозов! Тебе не все ли равно, кто заплатит?! В милиции твоей, думаешь, хоть копейку дадут? Еще и в колонию посадят для малолеток, допрашивать станут, где взял! Думаешь, поверят тебе, что ты в земле боевой пистолет нашел, почти что новенький?! Давай сюда пистоль, а то я на роже твоей такой рок протанцую, что мама родная не узнает!

Только напрасно Кошмарик решил попугать Володю – едва тот услышал угрозу, как все в нем ощетинилось, приготовилось отразить атаку и перейти в наступление. Володя быстро запихнул пистолет в карман брюк, отскочил на два шага, поднял оба кулака на уровень лица, собираясь драться.

Кошмарик хоть и был трусоват, но теперь он так много наобещал, что нельзя было не выполнить хотя бы часть обещанного. К тому же ему страшно хотелось сделать пистолет своей собственностью, а успех в драке мог вознаградить его именно этой "ништяковой" вещью. И Ленька решился: он вдруг присел на корточки, словно собираясь завязать шнурок на кроссовке, но пальцы его правой руки взялись не за шнурок, а зачерпнули целую горсть песка. Выпрямился он так же быстро, как и присел, и, делая шаг вперед, Кошмарик швырнул песок в глаза своему противнику.

Уберечь свои глаза от песка, брошенного коварным Кошмариком, Володе помогли ладони рук, которыми он вовремя успел прикрыть лицо. Но момент был выигран Ленькой, потому что за песком он послал по направлению к физиономии "лагерника" несколько быстрых ударов. Володя отшатнулся, отвел несколько выпадов Кошмарика руками, а потом и сам ударил с левой, с правой, не разбирая и не видя, куда бьет.

Едва он нанес Леньке эти два удара, достигших цели, как Кошмарик тут же сник и уже не пытался наказать за дерзость того, кто должен был быть ему благодарен за переданную драгоценную науку делать деньги. Ленька схватился за ушибленное лицо, заойкал, заскулил, и Володе стало и жалко, и смешно, и противно одновременно.

– Ну чего там? Сильно задел? – спросил он, подходя к Леньке и пытаясь убрать руку от его лица, но Кошмарик лишь отмахнулся:

– А пошел ты! У-у, гад паршивый! Свинья неблагодарная! А я его ещё к доту такому привел, секрет открыл!

Володя отчего-то испытывал чувство стыда: на самом деле, нужно было договориться с Ленькой другим способом. И тут великолепное решение проблемы явилось к нему мгновенно, как рождаются, наверно, все замечательные идеи в мире.

– Ладно, не скули, – сказал Володя. – Давай-ка мы с тобой теперь на остров Ежовый сплаваем. С пистолетом-то не страшно будет. Транспорт немецкий попробуем найти. Найдем – так рассчитаюсь я с тобой, а нет пистолет тебе отдам. Идет?

Кошмарик поднял на Володю насупленное лицо с кровянкой под острым своим стерляжьим носиком, недобро поглядел в глаза тому, кто оказался таким неблагодарным, и сказал:

– Черт с тобой, поплывем. Только ты, "лагерник", опять меня прокатишь, знаю! Теперь ты со своим пистолетом шефом себя считать будешь...

– Не бойся, не прокачу. Ну, так когда же поплывем на остров?

Кошмарик, утерев кровь по причине отсутствия платка каким-то широким листиком, сказал без настроения:

– Только через пару дней могу, – и прибавил: – Что, загорелось? Ты, я вижу, хваткий пацан, хоть и "лагерник". Да у вас там в Питере все такие подметки на ходу режут. Меня однажды трое ваших на шоссе поймали и так отделали по почкам, что два дня лежал. Фарцло вонючее!

Володя сразу понял, почему Кошмарика избили:

– А-а, так ты, наверно, тоже в это время "на работу" вышел? Так ведь?

Ленька разозлился страшно:

– Ну, ты догадливый! Да, вышел, томалаев стопорить хотел, потому что деньги до зарезу понадобились! Ты ведь не знаешь ни черта, а ведь я баксы не на "Жигули" коплю, как говорил тебе, а матери домой несу! Батька мой водку жрет, как слон, а жить-то надо! – И Кошмарик осекся, точно понял, что наговорил лишнего, и добавил с кривой ухмылкой: – Ладно, тебе, брат, этого не понять, раз не нюхал. Ну все, пошли. Больше сюда я не ходок – все ты выкопал сегодня.

И мальчики снова шли по лесу, а потом по дороге в сторону лагеря. Кошмарик нес на плече лопату, был угрюм и то и дело с озабоченным видом трогал свой нос. Настроение же Володи было совсем другим: в его живот упиралась прохладная сталь пистолета, засунутого вниз стволом за брючный ремень. Выпущенная поверх штанов рубаха надежно прятала его от постороннего взгляда. Володя был счастлив и горд, решителен и смел. Он ощущал себя героем-победителем, нет, целой армией героев, возвращающихся домой с поля битвы. И то, что он опаздывал на обед, Володю ничуть не волновало.

ГЛАВА 6

ОТЧЕГО КОШМАРИКА НА ОСТРОВЕ ЧУТЬ НЕ ХВАТИЛ КОНДРАШКА

С Ленькой Володя расстался, едва они зашли на лагерную территорию. Володя не спеша двинул к своему коттеджу и ещё издалека узрел шляпу своего воспитателя. Чайковский, уперев в бока свои кулаки, в позе мексиканца, злящегося на кроликов, уничтоживших его урожай, смотрел на подходившего Володю. Неподалеку Ольга Васильевна что-то громко внушала собравшимся ребятам и девочкам. Было понятно, что отряд собрался идти в столовую, и ждали одного лишь Володю.

– Ты где ходишь... мразь ты этакая! – не сказал, а прошипел Петр Ильич. – Тебе что, на двадцать человек начхать? На товарищей своих начхать? Я же тебя из лагеря в два счета выкину, как паршивую собаку!

Нет, Володя, конечно, не ожидал такого приема. Надо сказать, что к нему никогда в жизни не обращались с такими грубыми, отвратительными выражениями, и Володя вначале испугался. Но через мгновение его заполняло одно лишь чувство ненависти к этому человеку и обиды за себя. Сперва в голове его мелькнула шалая мысль: взять и вынуть пистолет и потрясти его стволом перед моржовыми усами Чайковского. То-то подскочил бы он, как ужаленный! А потом бы драпанул со всех ног! А Володя бы свистел ему вслед, а может быть, и пальнул бы в воздух. Володина рука даже было двинулась к животу и прикоснулась к тяжелой стали. Но пистолет Володя доставать не стал, а улыбнулся как можно презрительней и сказал очень тихо, так, чтобы не услышал никто:

– А хотите, так случится, что из лагеря в два счета вылетите вы сами?

Глаза Чайковского округлялись медленно и скоро стали величиной с металлический рубль и такого же цвета.

– Ты... щенок... – только и сумел выдавить из себя Чайковский, а Володя продолжал:

– Вы думаете, что я шучу? Нет, я не шучу. Я сам пойду к директору лагеря и сообщу ей, что гадкими словами вы называете не только пионеров. Ее, к примеру, вы называете... – И Володя негромко и стыдясь в душе произнес слово, услышанное им за кустами.

Чайковский догадался, что смелость Володи основана на каких-то фактах и слушал, не прерывая, а мальчик, воодушевляясь, говорил:

– Я ещё расскажу директору, что вы поите пионервожатых вином, а ещё целуетесь с ними в кустах. Думаете, директору это понравится? Нет, не понравится. А ещё ваше поведение не понравится работникам милиции. Вы же знаете, что ко мне из милиции следователь приезжал. Так я и ему о вас рассказать могу... В общем, ещё неизвестно, как видите, кто кого из лагеря выпрет, так что давайте мирно жить. Я вам не буду мешать, и вы мне не будете мешать – будем жить дружно. Идет?

В продолжение Володиной речи Чайковский то бледнел, то краснел. Рот его то сжимался в ниточку, то раскрывался, как у вытащенной на берег рыбы. Когда Володя закончил, он сказал спустя минуту:

– А ты, парень, далеко пойдешь...

– Я это знаю, – кивнул Володя. – Значит, от вас я одного хочу: ни курить, ни пить я не собираюсь, лагерь поджигать тоже; я просто-напросто по своему распорядку здесь жить хочу. Так что, когда на обед или на ужин собираться будете, меня, если задержусь, не ждите. – А потом Володя сказал, приблизив свое лицо к лицу воспитателя и буквально дрожа от наслаждения, испытывая полноту власти над тем человеком, которому должен был подчиняться: – Я, Петр Ильич, не малолетний преступник. Я, может быть, выполняю здесь задание государственной важности, и страна вам не простит, если вы мне помешаете своими глупыми приставаниями. Ну, договорились?

– Все понял, – по-армейски кивнул Чайковский. – Только ты все равно, не очень-то...

– Ладно, постараюсь не подвести. Ну, ведите теперь отряд на обед ребята есть хотят, а мы их задерживаем. Я тоже иду – проголодался.

– Пойдем, пойдем, – сказал Чайковский, немного придя в себя, – сегодня помидоры свежие, а на третье – песочное кольцо с вишневым соком.

– Прекрасно. Я так люблю и помидоры, и вишневый сок.

Как бы ни был доволен Володя результатами своего разговора с Чайковским, однако совесть все-таки ему шептала, что действовал он не слишком честно и даже как-то подловато. Какое ему дело до поцелуев воспитателя и пионервожатой? Ведь они нарочно ушли подальше в лес, чтобы не привлекать внимания. А если они любят друг друга? Ну а то, что выпили вина? Что же в этом удивительного – сейчас все пьют, а они даже стеснялись листом лавровым закусывали. А начальника ругали тоже, наверное, за дело им видней.

Зато он, Володя, выглядел каким-то шпионом, ябедой, доносчиком и стукачом, то есть оказывался хуже тех, кого он хотел осудить. Конечно, дело он сделал чисто – одни лишь выгоды получил, но стоило ли добиваться этих выгод, если он прогадывал в чем-то большем, долгом, почти что вечном. Получалось, что преимущества его игры с Чайковским сводились на нет тревогой в сердце, почти мучениями, то есть не свободой, к которой он так стремился, а новой зависимостью.

Тогда, за обедом, он сидел с гордым видом победителя, чувствуя себя сильнее всех в этом зале, а может быть, и во всем мире. Пистолет больно давил ему на живот, но мальчик терпел, так как могущество его крылось именно в нем, в этом оружии. Тогда же за столом он размышлял о том, куда же спрятать пистолет. Хранить его в палате, среди вещей, было безрассудно: Володя не мог забыть то, как опустошили его мешок со сластями. Нужно было найти место для тайника в лесу. И после обеда он зашагал в лес, к тому самому месту, где сидел вчера, подслушивая разговор своих начальников.

Еще вчера он приметил неподалеку от поваленной сосны, на которой сидел, толстую березу с дуплом, казавшимся Володе вполне пригодным, чтобы стать его арсеналом. Березу нашел он быстро, подтянулся, ухватившись за нижний край дупла, и пошарил в нем левой рукой: дупло имело дно, довольно сухое, хоть устланное какой-то трухой. Володя огляделся по сторонам, боясь тех, кто может его увидеть, а потом взять пистолет, уже хотел было сунуть его в дупло, но удержался – захотелось ещё раз рассмотреть его.

Володя крутил пистолет в руках, и оружие ещё больше нравилось мальчику, чем тогда, после выстрела. Покумекав, он хоть и с трудом, но вытащил обойму и насчитал шесть почерневших от времени патронов. "Седьмой должен быть в стволе, – сообразил Володя, – я выстрелил, и пистолет перезарядился автоматически. Нужно быть осторожным, а то выстрелит..."

И вдруг в его памяти снова встал старик-оружейник, вспомнились его советы там, за столом, советы, так не понравившиеся Володе. "А что я буду делать с этим пистолетом? – неожиданно подумал Володя. – Зачем он мне вообще? Неужели я когда-нибудь смогу выстрелить в человека? Нет, никогда!" И, затолкнув обойму, проверив предохранитель, Володя снова оглянулся и, подтянувшись, положил пистолет в дупло.

Кошмарик не обманул, и ровно через два дня встречал Володю у столовой после завтрака. Он по-прежнему прятался за стволами сосен, но Володя, увидев приятеля, закричал, подчеркивая свою независимость:

– Да выходи ты! Чего за елками маячишь!

Кошмарик несмело подошел, спросил, поглядывая в сторону Чайковского, который в это время тоже вышел из столовой и с интересом смотрел на "постороннего".

– Чего ты? – тихо спросил Ленька. – Конспирацию нарушаешь, дурик.

– Ничего, пойдем! – сказал Володя, и мальчики отошли подальше от толпы насытившихся питательным завтраком пионеров. – Ну, так плывем на остров? строго спросил Володя, боявшийся, что Кошмарик все же побоится и откажет ему. Самому же Володе Ежовый остров был нужен не потому, что где-то в его чащобе, зарывшись по фюзеляж в песок, лежал немецкий транспорт. Поездка на этот страшный остров обещала Володе ещё одну проверку его нервов, воли, духа. Конечно, он сделался смелее, заполучив пистолет, но что мог сделать пистолет против ловушек, о которых рассказывал Кошмарик, а тем более против неведомой сверхъестественной, гудящей силы, наполнявшей остров?

– Пистоль-то где? – вместо ответа спросил Кошмарик.

– Припрятан в надежном месте. Говори лучше, плывем?

– Плывем, плывем. Я уж и весла в лодку отнес. Сгоняй за пушкой и к эллингу иди. Знаешь где? Вон там, на берегу.

– Да, я знаю. Сейчас бегу. А ты лопату взял? Мы же самолет раскапывать собирались.

– Ладно, не твоя забота, – снова приняв на себя начальство над "экспедицией", грубо отвечал Кошмарик.

Через десять минут, прижимая руку к животу, Володя подходил к эллингу, предназначенному, видно, для хранения лагерной лодочной флотилии, но в лагере лодок никогда не бывало, и эллингом пользовались местные. На деревянных скатах вверх днищами лежали три-четыре лодки, но суденышко Кошмарика уже было наготове – слегка покачивалось на воде рядом с мостками, уходившими в озеро метров на двадцать пять.

Володя пробежал по дощатому настилу мостков и прыгнул в лодку Леньки почти что с разбегу, едва не перевернув её.

– Ну, кошмарики! – недовольно прокричал хозяин суденышка, схватившись за края бортов. – Полегче, Бегемот Иваныч!

– Давай, жми! – скомандовал Володя, пристраиваясь на корме.

– Чего жми! – буркнул Кошмарик. – На дно ложись, а то увидит кто-нибудь из ваших конвоиров – не оберешься потом воплей. Меня в первую очередь прижмут за такое незаконное катание. Это я свободный, а вы – рабы.

– Кто раб, кто раб? – загоношился Володя, оскорбленный таким определением, но все-таки исполнил приказание Кошмарика, свернувшись калачиком на дне лодки, благо оно было сухим, только сильно воняло рыбой.

"Похоже, он на самом деле рыбалкой промышляет. Вот бы съездить с ним! – думал Володя, лежа на дне лодки и вдыхая его острый, вкусный запах. – А почему бы не съездить? Я теперь сам себе хозяин!"

– Давай вставай! – услышал он команду, сказанную все так же хмуро. Должно быть, Кошмарик все ещё не мог простить "лагернику" удачи на раскопке дота, а себе – того, что осрамился в бою, а потом ещё был столь слаб, что рассказал о настоящей цели добывания денег. – На веслах посидишь, а то нашел себе перевозчика дешевого. Натри-ка себе мозольки, поработай!

Володя с радостью поднялся из своего укрытия. Ему было не в тягость, а в радость поработать веслами, и он тут же взялся за них, уступив Кошмарику место на корме. Пересаживаясь, Володя успел взглянуть на Ежовый остров, который не показался ему неприветливым, как раньше, и не выглядевший опустившимся в озеро динозавром, а обыкновенным куском земли с обыкновенным лесом. Володя даже удивился тому, как быстро произошло превращение. "Так зачем же я туда плыву? – растерянно подумал мальчик, налегая на весла. Ведь я собирался на Ежовый остров, чтобы превозмочь в себе страх перед ним. А теперь я не чувствую никакого страха. Может быть, мне нужны богатства, спрятанные в обломках фашистского транспорта? Нет, тоже не нужны. Наверное, я сижу в лодке затем, чтобы доказать себе, что я свободен и мне наплевать на всякие там правила. Может быть, может быть. Ну что ж, сплаваю туда и назад вернусь. Так, прогуляюсь!"

Володя сидел спиной к острову и лицом к удаляющемуся берегу с лагерем, где оставил он свою несвободу. Оттуда неслись репродукторные звуки надоевшей до чертиков ламбады, противные и сладкие, и с каждой минутой они слышались все невнятней и тише, и Володе казалось, что он узник, долгие годы готовивший побег из тюрьмы, этакий Эдмон Дантес, бежавший из замка Иф, и воля для Володи воплотилась сейчас и в ярком солнце, и в спокойной воде озера, и в этой лодке, и даже в Кошмарике.

Володя греб уже около получаса и порядком устал. И странно: чем дальше удалялся он от берега, чем ближе приближался он к Ежовому острову, тем сильнее менялось его настроение. Володя не видел острова – Кошмарик иногда командовал ему, каким веслом грести сильнее, и Володе не нужно было смотреть вперед, – но будто с каждым гребком он ясно ощущал спиной, затылком приближение чего-то тяжелого, что наваливалось ему на плечи. Странно, однако, от ощущения свободы, пронизывающего Володю ещё совсем недавно, не осталось и следа. Напротив, он чувствовал новую, ещё более сильную зависимость, теперь уже настоящее порабощение, точно он попал в плен к какому-то ужасному чудовищу, которого нельзя было пугнуть, как пугнул Володя Петра Ильича. Договориться с этим новым властелином было трудно, просто невозможно, и властелином этим, Володя знал, был Ежовый остров.

Поглядывая на Кошмарика, вальяжно развалившегося на корме, Володя замечал, что и Ленька часто ерзает, с каким-то беспокойством смотрит на наезжающий на лодку остров, вздыхает. Ему, похоже, тоже было не по себе, только пожаловаться "лагернику" на свою тревогу он бы никогда не решился.

– Что, боишься? – спросил Володя вдруг, чтобы хоть как-то подбодрить себя, но Ленька, почувствовав, что попали в самое яблочко, ответил так:

– Ты давай греби, греби! Левым, левым больше! Причаливать будем!

И полез на нос лодки, загромыхал цепью, а через полминуты лодка ткнулась в каменистый берег, заросший густыми кустами. Володя повернулся лицом к берегу, где метрах в пяти от воды уже росли сосны.

– Ну так что, вылезать-то будем? – как-то нерешительно, будто сомневаясь в необходимости посещения острова, спросил Володя.

Ленька разделял нерешительность Володи, потому что хоть и держал цепь в руках, но спрыгивать на берег не спешил, и Володя подумал, что Кошмарик вспомнил, как загудела у него под ногами земля, когда он попытался вступить на остров.

– Ну, охота, так вылезай... – предложил Кошмарик. – А я с лодки на тебя посмотрю.

"Да что случится? – сказал сам себе Володя. – Ну и пусть гудит там себе это гудило. Наплевать!" И, взяв из рук Леньки конец цепи, он спрыгнул на берег.

– Давай вылезай, все в порядке! – радостно сообщил Володя, с облегчением почувствовав, что он стоит на острове и ничто не издает ни единого звука. – Да лопату не забудь! Сейчас пойдем искать твой транспорт.

Кошмарик с опаской вылез из лодки, немного поприседал, то ли разминая затекшие ноги, то ли проверяя, не загудит ли что-нибудь поблизости. Володя тем временем подтянул лодку на берег и привязал цепь к толстому кусту можжевельника.

– Палки-то выломаем? – спросил Володя. – Ну, чтобы в ловушку не попасть...

– А как же! Нужно выломать. Я на колья не хочу упасть, а то буду потом как стрекоза на булавке крутиться.

Через пять минут были приготовлены и палки, и мальчики осторожно двинули в чащу леса, шуруя палками впереди себя. Они углубились в густой сосняк метров на двадцать, и только теперь Кошмарик будто очнулся: