Текст книги "Рыцарь с железным клювом"

Автор книги: Сергей Карпущенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

Кит хотел было возмутиться, пробормотал даже что-то угрожающее, но мама крикнула грозно и повелительно:

– А ну вон пошли из моего дома, подонки!

И Петрусь Иваныч тут же двинулся к выходу, вслед за ним пошел и Кит, все ещё что-то бормоча дорогой. В прихожей Белорус быстро натянул на плечи свое шикарное пальто, выражая движениями негодование, потом повернулся в сторону Виктории Сергеевны и тихо так, со своей обычной слащавой улыбочкой, но дрожащими губами произнес:

– А что до дружбы с ворами, то я вам скажу одно: самым главным вором во всей этой истории ваш сынок является, Володенька. О, он ещё себя покажет, будьте уверены!

И пока мама, изумленная и испуганная, подыскивала слова для реплики своему, теперь уже бывшему другу, Белорус сказал Володе:

– А с тобой, приятель, мы увидимся, и даже скорей, чем ты думаешь. Я тебе всей этой комедии не прощу!

Кит грубо подтолкнул Петруся Иваныча к выходу, сказав: "Да двигай же! Столько времени потеряли!" – и громкий хлопок дверью возвестил Володе и его маме о том, что "любители искусства" удалились.

Мальчик посмотрел на свою мать. От её властности не осталось и следа. Обессиленная, жалкая, она стояла прислонившись к дверному косяку с безвольно опущенными руками, смотря бессмысленным взглядом куда-то в угол прихожей.

– Что же мне теперь делать? – еле слышно произнесла она. – Стыдно как... противно!

– Домой возвращайся, – твердо сказал Володя, ликовавший в душе, потому что операция прошла как нельзя лучше и удалось убедить маму в том, что тот, ради которого она бросила семью, был простой дрянью.

Но мама лишь отрицательно покачала головой:

– Нет, домой, к вам я теперь возвратиться не могу, – и добавила через несколько секунд: – Да, не могу!

Потом быстро надела свою нарядную шубку и вышла из квартиры.

ГЛАВА 15

ДВА МАНДРАЖА ВОЛОДИ

В глубине души Володя был раздосадован тем, что прекрасно проведенная операция по изобличению перед мамой "змеиной" натуры Белоруса в итоге закончилась ничем – мама оказалась так оскорблена тем, что узнала, что остаться дома, среди своих, теперь ей было тяжело и стыдно. "Не переиграл ли я? – корил себя Володя. – Может, и не надо было все это затевать? Вот, любила человека, а он гадом оказался. Кому ж приятно будет?"

Так он думал, мучаясь, после того, как мама ушла, но долго размышлять обо всем происшедшем он не мог, потому что нужно было собираться на встречу с Пауком, то есть готовиться к ещё более важному испытанию. Хорошо поел, выпил большую чашку кофе, постарался завернуть полотно в бумагу таким образом, чтобы его нетрудно было "обнажить" перед взором Паука и Димы. Потом, надев свою шикарную куртку, сильно помятую и запачканную кое-где за последние горячие дни, он покинул квартиру, мысленно молясь о том, чтобы вернуться сюда сегодня вновь.

К часовне Владимирской церкви Володя подошел, когда часы показывали без четверти пять. Здесь, как обычно, шла бойкая торговля всяким барахлом, и Володя встал у часовни так, чтобы его смогли заметить как ребята Кошмарика, так и те, кто приедет на машине с затемненными стеклами. Поглядывая вокруг себя, он пытался вычислить тех, кто нападет на него с целью ограбления. "А как же я нужных ребят узнаю? – залезла в голову Володи нечаянная мысль. – А вдруг те нападут, кто на самом деле меня ограбить захочет? Здесь же столько шпаны шляется. Может, вот этот, с синяками под обоими глазами? Нет, у Кошмарика молодые ребята быть должны. А не те ли?"

На самом деле, на противоположной стороне переулка, у газетного киоска, почти у самого входа в метро, он увидел троих парней в модном, даже вызывающе модном прикиде – в кожаных куртках, штанах-слаксах, в высоких кроссовках, – они поглядывали в сторону Володи и даже, показалось мальчику, кивали ему незаметно.

"Да, это они, они! – забилось Володино сердце в ожидании скорой кульминации этой опасной комедии. – Надо сделать им знак, тоже кивнуть, только незаметно, чтобы не увидели люди Паука. Я уверен, за мной уже следят, хоть машины ещё и нет!" И Володя как можно незаметней кивнул, когда увидел, что ребята смотрят в его сторону.

"Но где же Кошмарик? Куда они побегут с картиной? Он должен быть где-то неподалеку, наверное, у входа на рынок!"

Вытягивая шею, Володя пытался подняться над толпой торгующих, чтобы увидеть Кошмарика, и на самом деле разглядел его. Начальник коммуны уже оседлал своего "конька" и буквально ждал того, чтобы ему передали картину и он мог завести свой мотоцикл, пусть не "Ямаху", но все равно очень надежный и быстрый. Через плечо Кошмарика была надета сумка. В нее, по мысли Володи, он бы и положил картину.

А машины с затемненными окнами все не было, зато недалеко от киоска, близ которого дежурили люди Кошмарика, стояла неизвестная машина вишневого цвета, притормозившая здесь с минуту назад. Володя не обращал на неё внимания, зато сидевший в этой машине мужчина внимательно смотрел на мальчика через боковое стекло, и если бы можно было бы Володе присмотреться к выражению его лица внимательней, то он увидел бы, как нервничал этот мужчина. Вдруг дверь вишневой машины распахнулась, мужчина наполовину вылез наружу, и взгляд его был устремлен на Володю. Человек этот, казалось, ринется сейчас к мальчику, но он не сделал этого, потому что его машину внезапно объехала другая, иностранной марки и с затемненными стеклами. Объехала и затормозила чуть впереди, и мужчина, словно узнав эту машину, тотчас захлопнул дверцу своей, спрятавшись в её салоне.

В подъехавшей легковушке Володя сразу же узнал ту, в которой его подвозил Дима и которую он должен был ждать. "Вот, они уже приехали! запрыгало, как теннисный мячик, Володино сердце. – Сейчас, сейчас начнется!" И вдруг Володю неожиданно охватил такой страх перед грядущими объяснениями с бандитами, возможно, пытками раскаленным железом, что он не смог пошевелить ни рукой, ни ногой, хотя знал, что нужно действовать. Его будто кто-то приклеил к земле вязким, надежным клеем. Он между тем видел, что парни Кошмарика ждали его знака, а он все стоял и смотрел на темные окна машины, казавшиеся ему мрачными очками слепца.

"Ну, начинай завязывать шнурок, скотина! – ругался Володя на себя. Начинай!" Через силу, словно он страдал радикулитом, Володя медленно наклонился и стал делать вид, что завязывает шнурок на кроссовке, и тут же он почувствовал, а не увидел, что кто-то бежит к нему. Через пару секунд слева и справа на Володю посыпались удары. Парни Кошмарика старались бить Володю не очень больно, но делали это довольно артистично, с широкими замахами, с черной бранью, точно он был для них заклятым врагом. Били его всего лишь несколько секунд, однако нос Володе они расквасить сумели, сбили его с ног, пихнув пару раз лежащего мальчика ногами. Главное то, что картина оказалась у них в руках, и, согласно инструкции Кошмарика, бумага была тут же надорвана, так что сидевшие в машине могли увидеть то, что Володя не обманул их и выполнил приказ.

Да, все это произошло очень быстро, в мгновение ока. Похитители бросились бежать в разные стороны, Володя же вскочил на ноги, стараясь выражением лица изобразить свое отчаяние, но тут он увидел, что обе дверцы машины Паука распахнулись и из машины поспешно вылезли Дима и сам Паук. С гневными, обезображенными злобой лицами, оба бандита направились к Володе, и только проезжавшая машина да торгующие, почти не обратившие внимание на беду Володи, помешали Пауку и Диме подойти к мальчику так быстро, как они хотели.

Выражение лиц подходивших бандитов на самом деле показалось Володе столь страшным, что не оставалось никакого сомнения в том, что эти люди, так ждавшие момента, когда они станут обладателями картины Боттичелли, растерзают Володю в своем ужасном застенке. "Они меня убьют!" – стрелой вонзилась в сознание мальчика мысль, и его ноги, не повинуясь рассудку, повлекли Володю все быстрей и быстрей туда, где Кошмарик уже был готов принять из рук подбегавшего к нему "похитителя" картину и тотчас умчаться с ней.

Володя что было сил бежал к Кошмарику, боясь, что он уедет и оставит его здесь, наедине с бандитами. Бежал, не замечая, как расталкивает торгующих, как у некоторых в грязь упал их товар, со звоном разбились какие-то бутылки, как его пытались схватить чьи-то руки и вслед ему неслась смачная брань.

– Постой!! Не уезжай!! – что было мочи, отчаянно прокричал Володя Кошмарику, который уже укладывал картину в сумку, висевшую через плечо. И Володя был услышан. Кошмарик резко обернулся через плечо, дико взглянул на Володю, нарушившего весь план.

– Ну чего ты?! Ты все испортил, дур-рак! – гаркнул на Володю Кошмарик, когда тот подбежал к мотоциклу. Однако вид Володи, окровавленного, грязного, с широко открытыми глазами, в которых застыл ужас, заставил Кошмарика замолчать.

– Возьми меня! – кричал, умоляя, Володя. – Они меня убьют! Скорей, они идут сюда!

Не спрашивая разрешения, Володя, как обезьяна, вскочил на заднее сиденье, и Кошмарик, все поняв, в секунду завел мотор, взревевший разъяренным раненым медведем. Когда мотоцикл рванул с места, задрав над землей переднее колесо, Володя оглянулся и увидел, что машина с затемненными стеклами тоже снялась с места и направилась вслед за ними.

– Скорей! Скорей! – как безумный, кричал Володя. – Они за нами едут! Поднажми!

Кошмарику словно передался ужас, переживаемый Володей. Его не нужно было упрашивать ехать быстрее. Ревущий мотор его мотоцикла рвал тишину переулков Петербурга, Кошмарик петлял, желая оторваться от преследователей, стремясь найти подходящий глухой дворик, куда бы он смог загнать мотоцикл и там притаиться. Но машина с темными стеклами буквально сидела у них на хвосте, и невозможно было оторваться от преследователей. Так кружились они по городу, и внезапно перед ошалевшим Володей открылось блестящее полотно моста через Неву, стремглав они перенеслись через нее, холодную и серую. Вылетели на Каменноостровский, помчались по нему, а машина бандитов отставала от мотоцикла всего на сотню метров.

– Скорей! Скорей! – умолял Володя Кошмарика, клещом вцепившись в его кожанку. – Догоняют!

Переехав ещё один широкий мост, Кошмарик свернул налево, и скоро они уже летели по Приморскому шоссе. Кончились городские дома, пошли мелькать перелески, заснеженные поляны, и Володя некстати подумал: "А за городом снег лежит. Хорошо бы на лыжах, с папой..."

Обернулся и увидел, что машина с темными стеклами с каждой минутой подходит к ним все ближе и ближе.

– Кошмарик! – завопил Володя. – Зачем ты едешь туда?! За городом они убьют нас! Они на хвосте, на хвосте!

Кошмарик, словно желая проверить, обернулся. Володя увидел, что все его белесое лицо стало буквально черным от грязи, летевшей из-под колес идущих впереди машин. Кошмарик взглянул на преследователей, вместо ответа, отпустив одной рукой руль, сунул руку за пазуху, и Володя увидел, что ему протягивают пистолет.

– Держи! Держи! – прокричал Кошмарик. – Это – газ! Когда подъедут ближе, стреляй в форточку, в водителя!

Отдельные слова заглушались ревом мотора, но смысл фразы Володя уловил. Он принял пистолет, зачем-то разглядел его, держась одной рукой за Кошмарика, – это был шестизарядный револьвер, очень похожий на боевое оружие, и вдруг Володе стало на душе очень спокойно, точно именно в этой черной железке и заключалось его спасение. "Теперь пусть попробуют! сказал он сам себе. – Пусть-ка попробуют..."

А автомобиль бандитов все приближался и приближался к мотоциклу. Скоро машина почти поравнялась с "коньком" Кошмарика и стала обходить его слева, но Кошмарик, видя это, почти выехал на полосу встречного движения, и преследователи были вынуждены попробовать осуществить обгон справа. Через несколько минут машина была на одном уровне с мотоциклом, и Володя, повернув голову влево, увидел водителя, сидевшего за рулем, потому что боковое стекло было наполовину опущено. Правил машиной сам Паук, а Дима сидел рядом, на одном с ним сиденье. Володя в эту страшную минуту, когда его нервы буквально ныли от напряжения, ясно видел каждую деталь, и, странно, голова его была совершенно чиста, мысль рождалась отчетливой, выпуклой, будто он не несся сейчас со скоростью сто километров в час по мокрой дороге.

Вдруг Володя увидел, что в руках Димы блеснул предмет, очень похожий на пистолет. С этим предметом Дима пытался за головой Паука приблизиться к раскрытому боковому окну, и Володя понял: "Он хочет стрелять в меня! Стрелять!" Машина находилась буквально в метре от него и двигалась параллельно мотоциклу. Еще мгновение – и Дима, как показалось Володе, на самом деле выстрелил бы. Но тут, желая опередить Диму, вытянув руку, Володя поднял револьвер, почти дотянувшись его стволом до открытого окна машины. Сделал ли это Володя, испугавшись, он бы не сказал определенно. Да, скорей всего он просто испугался того, что Дима выстрелит. Но ещё сильней был испуг Паука. Володя видел, что, заметив пистолет в руке мальчика, старый бандит с ужасом уставился на него, его руки непроизвольно повернули руль автомобиля влево, как бы желая отвести беду, и тут случилось непредвиденное – машина преследователей на огромной скорости съехала в кювет и с грохотом, какой издает обычно пустая железная бочка, стала кувыркаться по засыпанной снегом земле.

Володя с ужасом смотрел, круто повернув голову, на кувыркающуюся машину, понимая, что люди, находящиеся сейчас в этом автомобиле, или страшно покалечены, или даже убиты, но одновременно с острым чувством жалости к этим дурным людям, но все же людям, Володя ощутил и сладкое чувство облегчения – он был спасен!

– Кошмарик! Они разбились! Разбились! – проорал Володя своему вознице, и Кошмарик только кивнул – он все прекрасно видел.

Однако Кошмарик не остановил мотоцикл даже и после того, как проехал на той же скорости ещё километра три. Он затормозил лишь у бензоколонки и к Володе почему-то не повернулся. Долго сидел, дожидаясь своей очереди, о чем-то размышляя, шмыгая носом. Только тогда, когда он залил в бак нужное количество горючего и отъехал от заправки, остановился на обочине шоссе и сказал:

– Ну, калики-моргалики, чуть не втюхались мы с тобой сегодня! Револьвер отдай! Чего ж не выстрелил?

– Я, я, – заикаясь заговорил дрожащий то ли от холода, то ли от пережитого Володя, – я не смог. Он просто испугался...

– Ты, братишка, тоже в штанишки чуть не наложил... Ладно, в церковь с тобой поедем. Свечи самые толстые поставим. Бог нас с тобой сегодня спас...

Володя с удивлением взглянул на Кошмарика, не ожидая от него такого предложения. Но тут его душу словно осветило, и он твердо сказал:

– Да, поедем, сейчас же!

Возвращаться в город той же дорогой Кошмарик не захотел – поехали в объезд. Не знали мальчики, что вслед за ними, когда преследовал их автомобиль Паука, несся ещё и другой автомобиль, тот самый, что дежурил у газетного киоска ещё до того, как к часовне приехали Паук и Дима. Откуда могли знать мальчики, что к перевернувшейся несколько раз машине скоро подошел мужчина, вышедший из легковушки, проделавшей с мотоциклом и преследователями весь их маршрут. Подошел к измятому, лежащему на крыше автомобилю и спешно каким-то металлическим предметом стал разбивать лобовое стекло.

ГЛАВА 16

ЧЕЛОВЕК С УТИНЫМ НОСОМ

Нет, после того как они побывали в церкви, ехать в коммуну к Кошмарику Володя отказался, хотя им и удалось поговорить по душам в одном уютном кафе, куда Кошмарик затащил Володю "от всего своего щедрого сердца". И попало же Володе за то, что он смандражировал, испугался, хотя ребята Кошмарика все проделали классно.

– Да, – признавался Володя, трогая свой распухший нос. – Хорошо сработали, только чуть-чуть перестарались.

– Да брось ты! – махал на него рукой Кошмарик, жуя антрекот. Подумаешь, дрозда дали! А ты хотел, чтобы тебя ладошками погладили? Я ведь кентам своим так и сказал – бейте натурально, чтобы никто мухлежа не заподозрил. Вот они и постарались, а ты, стрекозел, раньше времени ноги сделал. Хиляк!

Володя обижался:

– Да если б ты видел, что они с тем мужиком, со Злым то есть, сделали! Кочергой раскаленной пытали!

– Подумаешь, кочергой, – равнодушно откликался Кошмарик. – И тебя бы маленько попытали б – ничего с тобой бы не случилось, только крепче стал бы. Зато отвязались бы от тебя...

Володя вздыхал:

– А что, думаешь, они ещё могут... привязаться?

Кошмарик с холодной деловитостью отвечал:

– Откуда я знаю. Я не доктор и, что там от них в машине осталось, не видел. Впрочем, кувыркались они ништяк, хорошо кувыркались. Думаю, они к тебе уж не привяжутся больше, не волнуйся.

И Володе становилось жутко. Выходило, что катастрофа случилась по его вине и, значит, он был повинен в смерти двух людей. Какими бы злодеями ни были они, все равно Володе было жаль их, и он никак не мог примириться с мыслью, что явился причиной из гибели. Но другой, злой человек, живший в глубинах Володиного нутра, настойчиво шептал мальчику: "Не тревожься. Если бы не ты их убил, то они убили бы тебя. Вас бы остановили, тебя с картиной отвезли на дачу, там бандиты увидели бы, что ты нес им копию, а не оригинал, и в том самом страшном кресле ты бы заплатил за свой обман".

– Слушай, а ты, калики-моргалики, когда со мной за помощь рассчитываться будешь? – вернул Володю в реальный мир голос Кошмарика.

– Подожди, я рассчитаюсь с тобой, – заверил Володя Кошмарика. – Мне бы теперь только с Белорусом разобраться. Он ведь тоже картину хочет получить.

– Да как же ты с ним разберешься? Может, снова тот же вариант раскрутим? Сам видишь, отлично получилось.

– Нет, не подходит, – решительно отказался Володя и снова дотронулся до своего разбитого носа. – У меня есть другой план, без мордобитий. Морду, впрочем, могут самому Белорусу набить. Если получится, тут же идем с тобой в одно местечко, в мой тайник, забираем Боттичелли и загоняем за пол-лимона баксов – дешевле не отдам. Получишь за помощь десять тысяч долларов. Тебе довольно?

– Хватит, – стараясь казаться равнодушным, сказал Кошмарик, вначале пошевелив губами, мысленно переводя "зеленые" в рубли.

После ужина в кафе Кошмарик довез Володю до метро, и они расстались. Кошмарик помчался в коммуну, а Володя домой, унося с собой картину кисти великого Браша, дважды сослужившую ему сегодня службу.

Домой Володя поспел до прихода отца, как смог отчистил куртку, вымылся под душем и стал дожидаться появления отца, обещавшего прийти сегодня поздно. Так и сидел за письменным столом, разложив перед собой учебники, хотя в школу завтра и не собирался идти. Просто Володя уже втянулся в эту двойную жизнь, и она ему очень нравилась, забавляла и веселила его. Теперь каждому, кто обращался к нему, он мог подсунуть, исходя из обстановки, свою особенную маску. И этих масок в коллекции Володи становилось все больше и больше.

Утром Володя полез в холодильник и увидел, что он абсолютно пуст. "Да, папка совсем распустился, – подумал Володя, – надо будет указать ему на недостатки. Ладно, сбегаю в сосисочную..."

Кое-какую мелочь ему разыскать удалось. Оделся и вышел за порог. В сосисочной народу почти не было. Володя взглянул на ценник и ахнул – одна сосиска стоила ровно столько, сколько денег имелось в Володином кармане. Правда, мальчик мог купить ещё кусочек хлеба, но на чай уже ничего не оставалось. "Ну и цены – с раздражением подумал он. – Грабят народ". Особенно противно стало у него на душе, когда он заметил на толстой роже раздатчицы сосисок презрительную улыбку, когда она клала на тарелку заказанную Володей сосиску. "Подожди, – подумал Володя. – Скоро я не только все твои сосиски, но все это заведение купить смогу, а ты у меня полы мыть будешь". И Володя представил, как эта толстая женщина пыхтит, моя пол, а он великодушно вручает ей за работу одну-единственную сосиску.

Мальчик взял тарелку и встал с ней за столиком с круглой мраморной столешницей. Принялся за скудную трапезу, но вдруг рядом с ним встал какой-то гражданин, принесший на двух тарелках целую гору сосисок, в соседстве с которыми лежали три яйца и штук пять жареных пирожков. Два стакана кофе с молоком дополняли завтрак гражданина. "Чтоб ты лопнул, – с завистью подумал Володя, потому что ему было очень стыдно за свою нищенскую еду. – Ничего, скоро я..."

Но додумать мысль или скорей мечту он так и не сумел, мужчина произнес: "Эх, люблю я вас, хорошие мои..." И стал одну за другой уписывать сосиски. Потом он неожиданно подмигнул Володе и заявил, уже обращаясь лично к мальчику:

– Слушай, я, кажись, пожадничал, много набрал. Возьми-ка ты у меня штучки три, не брезгуй, я ещё не трогал их.

И не дожидаясь, покуда Володя даст согласие, скатил со своей тарелки на тарелку Володи даже не три, а целых четыре сосиски. Володя буркнул щедрому дядьке "спасибо" и присмотрелся к нему – лицо мужчины было замечательным! Глаза его были веселыми, искрящимися смехом, но такими маленькими, что подошли только бы одной свинье. Зато его нос был крупным, вытянутым, а на конце расплющивался и даже раздваивался немного, точь-в-точь как у утки. В общем физиономия незнакомца выдавала в нем характер шутника и, наверно, проходимца, как показалось мальчику.

– Ну, чего ты смотришь? Ешь, ешь! – поторопил мужчина Володю. – Разве одной сосиской наешься? Это ж курам на смех, воробышку закусить. Ешь, я сегодня добрый. Вот ещё и яичко тебе, и кофе стакан, чтобы еду запить. А то она без мокрого плохо проскакивает.

Нет, Володя никогда не видел этого человека, но мальчик мог бы поклясться, что когда-то слышал его голос, только где, Володя вспомнить никак не мог.

– А с чего это вы сегодня такой добрый? – спросил Володя. – Может, деньги в лотерею выиграли или жена в отпуск уехала? – пошутил мальчик, приглядываясь к смешному лицу незнакомца.

Шутка пришлась мужчине по душе, и он громко расхохотался, а его утиный нос при этом ещё больше удлинился и стал ещё более плоским.

– Нет, парнишка, не уехала – у меня жены вообще нет. Просто вчера вечером подъехал я на своей тачке к одному рынку, встал там по делам, вдруг вижу: бегут мимо меня трое модных молокососов и подбегают они к другому. Да как начали они того дубасить – и руками, и ногами, а он даже не сопротивляется, будто все это ему доставляет удовольствие. Ну, отдубасили они его, схватили пакетик, что у него в руках был, да деру. Тут из машины, которая перед моей стояла, два мужика выходят, будто ему на помощь, а он-то их так испугался, словно они не помогать ему, а ещё сильнее бить хотели. Как заорет тот парень благим матом – и бежать. Добежал он эдак до мотоцикла, на седло вскочил, и уехал тот мотоцикл. Вот, думаю, какая потеха. Дай-ка за ними вслед поеду, и поехал, и много интересного увидел. Потому-то у меня сегодня такое настроение веселое. Люблю я, знаешь, разные городские сценки собирать, на память, так сказать. Может, потом, когда писателем стану, пригодится...

Как ни была вкусна сосиска, но кусок так и застрял где-то в середине Володиного горла, и мальчик был не в силах протолкнуть её. Все, что рассказывал сейчас обладатель утиного носа, рассказывалось о происшедшем вчера, и Володя, широко открыв глаза, пристально вглядывался в хитрющее, неуловимо смеющееся лицо пожирателя сосисок, пытаясь понять, кто этот человек, случайно ли он подошел к нему и зачем рассказал историю, в которой участвовал он, Володя.

– Ну и что там дальше было? – попытался сохранить невозмутимость Володя. – Итак, вы поехали за мотоциклом. Что дальше?

Мужчине, видно, понравилось самообладание Володи. Он хмыкнул, уколол вилкой шестую сосиску, наполовину отправил её в рот и, жуя, продолжал:

– Нет, первым не я за мотоциклом рванул, а та машинка, из которой мужики выходили, будто на помощь избиваемому пареньку. Долго мы так крутились по городу, – мотоцикл, я видел, от этой тачки удирал. Вот выехали за город, долго мчались по Приморскому шоссе, наконец увидел я, что тачка та мотоцикл обгоняет. Но парень на мотоцикле был не прост. Вынул из кармана пистолет да выстрелил прямо в окошко машины. Прямо, кажись, попал в водителя, потому что тачка юзом пошла направо, закрутилась и перевернулась раз пять по меньшей мере. Тут я понял, что совершилось преступление, остановил свою машину и к разбитой тачке подошел, а мотоцикл помчался дальше.

– Я не стрелял в водителя, понятно вам? – по слогам, весь превратившийся в дубовое полено от напряжения, сказал Володя, понимая, что скрываться нечего, потому что "утиный нос" для чего-то сознательно вызвал его на этот разговор.

– Э-эх, что за чудеса! – наигранно взмахнул руками с зажатыми в них вилкой и куском хлеба таинственный мужчина. – Да разве ж это ты и был там? А, вижу, на самом деле, нос у тебя маленечко расквашен. Да ты ешь, ешь, не стесняйся. – И мужчина с видом заговорщика наклонился к Володиному уху: Ты ешь, а я тебе рассказывать буду, что было, когда я к разбитой машине подошел.

Нет, Володя не мог жевать, потому что догадывался, с кем он имеет дело. Этот мужчина, несмотря на свои веселые глаза и смешной нос, все больше и больше казался Володе страшным, куда более страшным, чем даже Паук со своими телохранителями и Дима. И веселость его теперь представлялась Володе наигранной и совершенно не идущей волчьей натуре этого человека.

– Так вот, – простодушно повествовал "утиный нос", разбивая яйцо о мрамор стола, – подошел я к разбитой машине, чтобы помочь потерпевшим аварию автомобилистам, – такой у нас на дорогах закон, который вы, сударь, исполнять не желаете. Заглянул я, значит, через треснутое стекло в салон и вижу, что лежат там вповалку два человека, все в крови, но ещё живые. Пригляделся я и вижу – батюшки мои, да ведь это сам Паук, а с ним его верный помощник Юрик! Ну, думаю, сейчас я вам помогу! И в два счета монтировочкой отправил их туда, где им сейчас так хорошо, так спокойно...

– Куда же это? – заплетающимся языком спросил Володя, прекрасно понимая, однако, куда.

– Как куда? К жмурикам, понятно. А чё? ГАИ и "скорая" приедут и такое в протокол запишут: черепно-мозговая травма. Я им просто облегчил мучения. Люблю, знаешь, людям помогать. Ты-то вот не стал...

– За что вы их? – едва открывая рот, спросил Володя, даже отложивший вилку в сторону.

"Утиный нос" криво улыбнулся (теперь совсем невесело), дернул вниз замок своей куртки, резко задрал свитер вместе с рубахой, и перед Володей открылась исполосованная рубцами и язвами грудь – грудь человека, которого видел Володя на даче Паука позавчера. Раны были глубокими, ещё сочившимися, и вид их был до того отвратителен, что Володя отвернулся.

– Так это вы и есть тот самый Злой? – спросил Володя угрюмо, не глядя на мужчину, снова принявшегося за сосиски.

– Ага, он самый, – подтвердил "утиный нос". – Я, хоть и не нравится мне это имя – ну какой я Злой? Я – добрый! Вот двоим хорошим людям мучений избежать помог, а они-то совсем не так со мною обращались. – И лицо Злого внезапно приняло совершенно отталкивающее выражение, непроизвольно сделав безобразную гримасу злобы и ненависти ко всему миру.

Между тем стали подходить люди, и за столиком оказалось ещё двое человек. Продолжать начатый разговор было невозможно, и Злой, залпом выпив свой кофе, оставив несъеденными пирожки, сказал:

– А пойдем по улочке пройдемся. Там и потолкуем.

Они вышли на Большой проспект. Злой предложил Володе посидеть с ним в сквере, что был во дворе ближайшего дома, и скоро они уже сидели на скамейке, и Злой раскуривал сигарету, забавно двигая своим утиным носом.

– Ты, сударь, многих финтами ловкими обидел: Белоруса, Паука, меня вот... Думаешь, я для того в отряд ментовский поступал, чтобы ты мне вместо оригинала копию подсунул? Нет, не для того. Я только увидал забытые тобой перчатки там, в зале, как сразу у меня мысля мелькнула – нечисто дело. Злой помолчал, пососал свою цигарку и сказал со вздохом: – Не думал я, что Паук меня накроет, но я, скажу тебе безо всякой там балды, очень рад, что Паук меня захапал. Представляешь, приехал бы я в Поляндию с картиночкой поддельной? Ну, просто смех, умора! А тут все выяснилось, честь по чести... Тебя тогда увезли, а меня оставили наедине с самим собой – думали, поди, что я уж помер. Помнишь, руку мне одну развязали, когда тебя хотели на место мое усаживать. Так вот, оставили они меня, а я возьми да развяжись совсем. Охранника я Паучиного тогда маленько замочил, снял с него прикид, пистолетик его взял да и в окно. Но знаешь, что я прихватил еще? А, не знаешь! Ту картинку я с собой взял, копию, что в Эрмитаже снял, тобой повешенную.

– Зачем вам копия? – спросил Володя, недоумевая.

– Ты подожди, потом об этом. Главное, что я знал, когда ты с Пауком встречаешься, когда ты ему картинку настоящую притащишь. Вот и решил я его опередить. Приехал к рынку чуть-чуть пораньше Паука, вижу – ты стоишь, но замедлил я немного, затянул, и Паук уж с Юркой тут как тут. Видел ты меня?

– Нет, не обратил внимания. Я в другую сторону смотрел, – сказал Володя.

– Знаю, ты ждал товарищей, я ведь не дурак. Ты, брат, с виду идиот идиотом, а в серединке ещё тот финтила. Помню, как ты у Паука святошу из себя разыгрывал.

– Да не играл я там! – с обидой выкрикнул Володя, понимая, что ему следует держаться старой версии, объяснявшей утайку настоящего "Иеронима". – Я на самом деле хотел картиной потому владеть, что духом её проникся!

– Говори мне! – усмехнулся Злой и подмигнул Володе своим поросячьим глазом. – А может, и впрямь ты чокнутый? Но я ведь не доктор по психическим болезням, и мне тебя не лечить. Ты, братишка, вот что – гони-ка мне настоящую картинку, коль ты такой богобоязненный, а я тебе взамен твою копию отдам. Можешь вставлять её в рамку, ставить перед ней свечу и молиться своему "Иерониму" хоть до посинения, до шишек на лбу. Мне же сегодня нужно отправляться в далекие земли, а именно в Поляндию.

– Да, – сказал раздумчиво Володя, – я ещё тогда, ночью, слышал, что вы в Польшу уезжаете. Даже Киту с собой ехать предлагали...

– Ладно, это к делу не относится, – резко прервал Володю Злой. – Когда я получу картину? Ты, парень, знай, что я – не Паук и твои слезы для меня не дороже водопроводной водички. Хочешь остаться жив-здоров, картину мне отдай сейчас же, а нет – сделаю из тебя жмурика той же монтировкой, какой вчера я доколачивал Паука и Юрика его. Ну, где картина?

И Злой, словно подтверждая серьезность своих намерений, быстро взглянув по сторонам, вытащил из нагрудного кармана куртки нож с длинным узким лезвием, похожий на стилет, и прижал его острие к животу Володи. При этом он заслонял нож от возможных свидетелей большой спортивной сумкой, которую держал на коленях. Володя тут же вспотел, потому что ощутил, как кончик ножа, острый, словно шило, уткнулся в его живот. Поднажми Злой ещё немного – и лезвие... Нет, Володя, разумеется, этого допустить не мог, а потому заверещал жалобным голосом, начав к тому же слегка икать: