Текст книги "Рыцарь с железным клювом"

Автор книги: Сергей Карпущенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

Он простоял у ворот уже целый час, не видя ни тех, кто заходил на территорию лагеря, ни тех, кто выходил. Но вдруг до его сознания донесся, будто из поднебесья, чей-то знакомый голос:

– Господин привратник, а можно нам пройти?

Володя поднял глаза и увидел лицо своего отца, смеющееся, довольное. Рядом стояла мама, красивая, в легком белом платье, и тоже улыбалась. Володя обнял обоих, и в носу отчего-то защипало, точно понюхал молотого перца.

Они устроились прямо на траве у ворот, и из сумок были извлечены любимые Володины лакомства: торт наполеон, клубника со сливками, пепси-кола и ещё много всякой всячины. Родители интересовались многим, но что мог рассказать им Володя? О том, что ли, как ужалила змея? Или о Кошмарике? О доте и находке там, под плитой? О своих отношениях с воспитателем или о плаванье на остров? А может быть, о той угрозе, что напугала его всего лишь час назад? Так что разговора не получилось, и родители, конечно же, заметили, что Володя сильно изменился: стал неразговорчивым или даже просто скрытным, неласковым и чуть ли не сухим. Мама незаметно вздыхала и корила себя за то, что отправила сына в лагерь. А отец, заметивший неискренность Володи, насупился и спрашивал уже о чем-то несущественном и общем. Успокоил папу с мамой лишь Петр Ильич, который проверял посты и, уж конечно же, не мог оставить без внимания Володю.

– А-а, вы родители Володи Климова? – приветливо сказал Чайковский, даже приподнимая немного свою шляпу. – Очень, очень приятно познакомиться! Я как воспитатель вам благодарность выразить хочу за сына. Почему? Он прекрасно со всеми дружит, всеми уважаем, дисциплинирован, приветлив, начитан очень и даже политически образован! Отличный, отличный пионер! Я им доволен!

Польщенные родители попрощались с воспитателем и больше не смущали сына вопросами. Они прекрасно видели, что с Володей что-то происходит, какая-то борьба идет в его душе, видели, что приехали они не вовремя. А поэтому, побыв ещё немного с сыном, засобирались.

Когда они ушли, Володе стало до того противно на душе, так муторно и тошно, что он едва не разрыдался. Одну за другой, машинально, он ел конфеты, оставленные мамой, и жалел о том, что папе, его любимому папе, нельзя было ничего рассказать. А он бы посоветовал и непременно раскрутил бы весь таинственный клубок событий и скорей всего поехал бы с ним на остров, чтобы поставить точку... Но после помощи отца разве мог Володя ощущать себя победителем? Нет, не мог бы! Ему нужно было до конца осилить в себе страх и слабость, а чужая помощь, пусть даже помощь отца, заставила бы Володю сомневаться в успехе.

ГЛАВА 8

ЧТО ПОВЕДАЛ РЕБЯТАМ ОЖИВШИЙ МЕРТВЕЦ

Едва на следующий день повстречались мальчики все так же у столовой, как Володя спросил у Леньки:

– Слушай, к тебе Поганкина не подходила, не грозила?

Ленька подергал себя за кончик острого носика, усмехнулся:

– Подходить-то подходила, только меня на арапа не возьмешь! Не из пугливых! Послал её подальше – и все дела!

Володя немного помолчал, а потом сказал чуть смущенно:

– Я тоже не из пугливых, но, ты знаешь, в её угрозе было что-то... настоящее. Кажется, Шура не шутила. И ослу понятно, что Мишка жив и она об этом знает, только есть в его спасении на самом деле что-то страшное... Она нас предупреждала...

Ленька неожиданно взъерепенился – оттого, наверно, что Володина нерешительность давала ему повод предстать настоящим смельчаком:

– Ой, кошмарики! Напугала! Да чхать я хотел из космоса на её предупреждения! Знаю, зачем она все это говорила: чтобы Мишке возможность дать все выкопать да припрятать!

Вероятность того, что богатства уплывут буквально из-под носа сильно терзала сердце Леньки. Заговорив о Мишке, он так разволновался, что вспотел.

– Давай, давай! – забарабошил он. – Надо плыть скорей! У Мишки все перехватить! Пистоль твой где? Обязательно возьми – пугнем! Ну, жду тебя у лодки!

Да, надо было плыть, и Володя предчувствовал, что сегодня он разгадает наконец секрет острова, мнимого потопления Мишки или его чудесного воскрешения. И, главное, должна была рассеяться пелена страха, окутывавшая в глазах Володи Ежовый остров.

Сходил к дуплу за пистолетом и надежно засунул его за пояс, прикрыв рубашкой. Кошмарик уже ждал его на лодке, от нетерпения поигрывая веслами, как спортсмен перед началом королевской регаты. Только Володя спрыгнул в лодку, он ударил веслами по воде, и легкое суденышко понеслось в сторону горбатой спины Ежового острова. Чтобы быстрей приплыть туда, мальчики то и дело менялись местами: Кошмарик отдыхает – на веслах сидит Володя, а потом – наоборот.

Но вот приплыли. Правда, как ни пытался Ленька точно выйти на прежнее место стоянки, это ему не удалось. Причалили где-то рядом, как заявил Кошмарик. И на самом деле – войдя в лес, увидели они зарубки, оставленные лопатой Леньки на стволах деревьев в прошлый раз. Лопата была в руках Кошмарика и сегодня, но, кроме нее, нес он в руках ещё и толстую веревку, а когда Володя поинтересовался, для чего она ему, Ленька солидно отвечал:

– Ну а если ящик откопаем, на чем прикажете его нести? На веревках понесем, как мебельщики в магазине шкафы да всякие серванты носят. Неужто не видал? Потом ещё веревка пригодится Поганкина вязать, если гоношиться будет и на соглашение с нами не пойдет. Так что без веревки в нашем деле никак не обойдешься.

Мальчики пошли по лесу от зарубки к зарубке. Володя шел впереди с пистолетом в опущенной руке, а Кошмарик – сзади, с лопатой наготове, думая огреть ею каждого, кто покусится на его сокровища. Скоро оказались они на краю оврага, оставалось спуститься вниз и подойти к противоположному обрыву. И Ленька, прежде чем полезть вниз, за Володей, предусмотрительно огляделся, опасаясь нескромного постороннего взгляда тех, кто мог помешать ему не только обеспечить свою мать, но и самому стать богатым и ещё более независимым.

И вот они уже стояли рядом с обломками остова немецкого транспорта они были уверены в этом, а что ещё нужно мальчикам, чтобы превратить в желаемый предмет все, что угодно? Кошмарик сразу кинулся к пещере, образовавшейся на месте вынутого им песка, и его торжествующий крик возвестил Володе, что все осталось на своих местах, и ящик не тронут.

– Ага! – орал Кошмарик. – Так и знал, что Поганка не найдет здесь ничего! Он же придурок, этот Мишка! Вовчик, лезь ко мне скорей! Покажу тебе сундук!

Володя собирался было идти на зов приятеля, как вдруг услышал явственно чей-то крик, донесшийся до его слуха откуда-то сзади. Крик этот был негромкий и будто печальный, но в то же время призывный, то есть относившийся непосредственно к ним. Володя обернулся резко, так как испугался этого неожиданного крика, – на откосе оврага, в том же месте, что и позавчера, маячило чье-то лицо: Мишки ли Поганкина, другого ли человека Володя не мог понять.

А Кошмарик, не слышавший крика, не видевший головы, появившейся над откосом оврага, тоже звал Володю:

– Ну чего ты там застрял-то? Скорей давай!

– Лёнь... – немеющим языком позвал Володя, – посмотри-ка...

– На что смотреть-то? – вылез, однако, из раскопа Ленька и тотчас же увидел того, кто так напугал его позавчера.

А крик незнакомца раздался снова, и теперь уже можно было различить негромкое: "Сюда идите! Ко мне!" И даже рядом с головой поднялась его рука и взмахнула так, как машут, приглашая подойти.

– Ой, это Мишка, Мишка! – заговорил Кошмарик почти так же нервно, как и в прошлый раз, принимая Поганкина за утопленника. – Да что ему надо?!

Кошмарик выскочил из раскопа, как-то суетно стал топтаться на месте: то хватался за веревку, то за лопату и все приговаривал: "Да что ему надо?! Да что ему надо?!" А между тем "покойник" все звал и звал ребят, подманивая их рукой. Володя смотрел на Мишку тоже со страхом, но он отчего-то понял, что непременно нужно пойти к зовущему Мишке.

– Давай пойдем к нему! – превозмогая страх, сказал Володя. – Он что-то хочет нам сказать...

– Ты что?! Ты что?! Разве можно? – залепетал Кошмарик. – Заманит, заманит, а там хлопнет нас, хлопнет!

– Пойдем! – уже приказал Володя. – Чего боишься? У нас же пистолет...

Упоминание пистолета произвело на Леньку действие ободряющее. Он попытался улыбнуться, быстро наклонился, поднял моток веревки и надел её себе на шею, а в руки взял лопату. С этим снаряжением он имел довольно бравый вид, что ещё сильнее успокоило его. А Мишка то махал рукой, то звал приятелей, и мальчики, точно загипнотизированные этим зовом, полезли по скату оврага.

Поднявшись наверх, они, к удивлению своему, Мишки там не нашли изумленные, остановились в растерянности, как вдруг его тихий зов послышался уже со стороны ближайших кустов, и снова мелькнула его рука. Мальчики пошли к кустам, но, подойдя, Поганкина не увидели и там – его сухопарая, какая-то сутулая, едва не сгорбленная фигура виднелась между сосен метрах в двадцати пяти. А он все махал рукой и звал.

– Вот дьявол! – трясущимся голосом сказал Кошмарик. – Заманивает! В лес заманивает! К ловушкам каким-нибудь, на колья! Нельзя идти дальше пропадем!

– Пойдем! – сказал Володя, очертя голову стремившийся вперед, чтобы узнать скорее все...

– А может, стрельнуть по нему, а? – несмело предложил Кошмарик, но Володя уже шел вслед за Мишкой, не сводя с него глаз.

Так и шли они по лесу с четверть часа. Мишка – впереди, то и дело останавливаясь и подманивая ребят, Володя – метрах в тридцати от него, а Кошмарик – сзади, то и дело обращаясь к Володе с просьбами остановиться и бежать отсюда, потому что это и не Мишка вовсе, а оборотень, уводящий их на погибель.

Вдруг Мишка куда-то пропал из виду. Володя стоял и крутил головой, не понимая, как мог исчезнуть человек. Но Поганкин явился внезапно из-за кустов, рядом с которыми остановились мальчики, и сказал:

– Все, робя, дальше не пойдем – здесь остановимся...

Володя с широко раскрытыми глазами смотрел на таинственного Мишку Поганкина, утонувшего в ледяной воде озера в День Победы и так напугавшего их. Это был долговязый парень, сильно похожий на свою мать узким, каким-то лошадиным лицом, небритый, с длинными патлами, падавшими на плечи, в ватной затасканной телогрейке, в которой был, наверно, в минуту своего "утопления".

– Ленька, табак-то у тебя найдется? – с сильной просьбой в голосе сказал Поганкин, и эта человеческая фраза сразу успокоила Кошмарика, да и Володю тоже – утопленнику табак навряд ли понадобился.

Кошмарик вынул пачку сигарет, протянул их Мишке, не забыв, по обыкновению, сказать: ""Данхил", настоящие", сам вытащил сигаретку, и они закурили. Мишка молчал, только глубоко затягивался дымом, и лицо его при этом становилось ещё уже. Никто не мог начать беседу.

– Ты чего от меня вчера сиганул? – просто спросил Мишка.

– А за покойника тебя принял, – так же просто отвечал Кошмарик. – А ты, видать, не потонул, а так, дурочку валяешь. От работы, поди, хиляешь? А?

Было видно, что Мишка обиделся. Зло сверкнул глазами и сказал, сморкнувшись пальцами:

– Тебе бы так похилять! Еле живой остался...

– Кто ж тебе помог тогда? Ангелы небесные?

Мишка криво осклабился и сказал:

– Не дай Бог тебе тех ангелов увидеть... Я тебя вообще-то затем и позвал... – Было видно, что Поганкину трудно решиться и рассказать все то, ради чего он и позвал ребят. – Ладно, расскажу спервоначалу. Дай-ка мне ещё сигаретку. – Снова жадно закурил и начал рассказывать: – Я тогда, дурак, на самом деле под газом был, когда на лед полез. А что, ходил же раньше в мае – ничего! А тут до острова маленько не дошел, как подломился подо мною лед – сразу в воду, и будто кипятком обожгло. Жуть вода! Но я за льдину-то цепляюсь, жить охота, благим матом ору. Да разве ж меня услышат? А кто и услышал, так рукой махнул – своя рубашка ближе. Вот я уже изнемогаю, пальцы от холода задеревенели, за лед держаться уж не могут. Вдруг слышу, будто кто-то голос свой подал, только не с берега, а от острова. Глянул я в ту сторону – кто-то ползет ко мне. Вот подполз, за руку схватил и тащит меня на лед. Долго эдак со мной возился, но вытащил-таки и поволок...

Мишка на минуту примолк, посасывая сигарету, а Кошмарик тем временем вопросик вставил:

– Да кто же это мог быть? Кто выручил тебя? Рыбаки какие?

Мишка вздохнул, да так печально, словно у него попросили сто рублей взаймы:

– Если бы рыбаки! Я бы тогда здесь не торчал...

– А кто ж тогда? – не унимался Ленька.

Но Мишка, не отвечая прямо на вопрос Кошмарика, продолжал рассказывать:

– Очнулся я то ли в пещерке какой-то, то ли в землянке. Ничего не понимаю, но чувствую, что жив, а это – главное. Раздетый я лежу, под какой-то телогрейкой, а надо мной две рожи наклонились, лысые... то есть под нулевку стриженные.

– Вот так-та-а... – ни к месту воскликнул Кошмарик, точно последняя деталь поразила его сильней всего. – Уж не зэки ли?

Тут Мишка неожиданно для ребят всхлипнул, провел тыльной стороной ладони по шишковатому носу и сказал:

– Точно, зэки, беглые!

Володю сообщение это обожгло, как кипятком. В голове завертелись шестеренки воспоминаний, потом вдруг остановились, и явился готовый вывод: "Да ведь это те самые заключенные, что из лагеря бежали и часового убили перед этим!" И Володя, не слушая продолжения Мишкиного рассказа, взволнованно заявил:

– У них ещё автомат должен быть! Видели вы у них автомат?

Не только Мишка, но и Кошмарик посмотрел на Володю с немалым удивлением, а Поганкин даже с подозрением.

– Ленька, – обратился он к Кошмарику, – я кореша твоего не знаю, познакомил бы... Он случайно не в милиции работает? Больно много знает...

Володя с ужасом осознал, что сболтнул лишнее – нужно было исправлять! А Ленька тем временем говорил Поганкину:

– Да что ты, какой он мент! "Лагерный" он, из "Зеркального", Володькой зовут. Наш человек!

– Ну ладно! – нехотя поверил Мишка, но на Володю посмотрел-таки недоверчиво. – Про автомат-то он откуда знает? Да, правильно – потом увидел я у них этот автомат...

– Вона они какие! – присвистнул Кошмарик. – Видать, конвойного хлопнули, а то откуда им автоматик заиметь?

Мишка отвечал хмуро:

– Не знаю откуда! Мне на это наплевать, я не прокурор. Но ребята они на самом деле матерые, и спасли они меня не потому, что сильно за меня переживали, а оттого, что нужен им был свой человек на воле...

Мишка замолчал, подвигал кадыком, сглатывая слюну, – тяжко ему было говорить, но он все-таки продолжил:

– В общем, сказали они мне потом так: мы тебя от смерти спасли, помоги и ты нам.

Снова влез нетерпеливый Ленька:

– Да чем ты им помочь-то мог? Велика шишка!

– Невелика, да помог, – отвечал Мишка. – Во-первых, нужна им была лодка. Ведь они, из лагеря бежав, по льду на остров перешли, догадываясь, что как лед сойдет – а он скоро и сошел, – то след их затеряется. Тут они угадали верно. А вот обратно на берег перейти по воде им невозможно было. Здесь километра с полтора до любого берега, а один из них почти что плавать не умеет. Вот и отправили они меня за лодкой вплавь, я им ночью и пригнал свою...

Кошмарик усмехнулся:

– Удивляюсь я, как это зэки тебя на берег отпустили! Ведь ты же мог не за лодкой отправиться, а прямо к участковому. А то и по телефончику просто – бряк-бряк, приезжайте, забирайте. Логично?

– Дурак ты еще, Ленька, – серьезно сказал Мишка. – Набитый дурак и жизни не знаешь. Разве мог я их предать после того, как они меня из проруби вытащили да выходили потом? Отпустили и даже слова честного не взяли. Сказали, правда... что, если настучу, то и на том свете разыщут.

– Вот-вот! – весело сказал Кошмарик. – С этого бы и начинал, а то спасителей предавать, и все такое прочее!..

– А ты как думал? – снова вздохнул Мишка. – Мне жизнь дорога еще, к тому же мать у меня, ей в старости поддержка нужна...

– Значит, знала она обо всем? – спросил Ленька. – Видела тебя живым?

– А как же! Я по ночам частенько к ней ездил. Для корешей одежды навозил, а то ведь у них одни ватники зэковские были. Харч тоже... Они здесь, правда, не голодовали: рыбку кой-какую ловили, лося молодого бацнули – сожрали.

– Так это мы лосиный скелет видели? Здесь, в лесу... – припомнил Володя то, как наткнулись они позавчера на обглоданные кости.

– Наверно, – кивнул Мишка. – В общем, корешей этих я отблагодарить сумел. Пусть катятся. Завтра отваливают они совсем отсюда. Посидели, говорят, и буде – не век же сидеть. Думают, что за два с лишним месяца бросили уж их искать. А у меня совесть чиста: зэк – он ведь тоже человек и человеческого обращения заслуживает. Я уж сдружился с ними – отличные ребята, сердечные. Нож мне подарили с наборной ручкой. Даже расставаться жаль...

Кошмарик понимающе покачал головой, но вопрос снова был у него наготове:

– А вот что мне теперь скажи – зачем ты нас в лес увел, для чего высматривал, чем мы занимаемся? Что, по земляку соскучился? Историю своей дружбы с зэками рассказать хотел?

Мишка зло затоптал окурок.

– Дундук же ты, Кошмарик! Плевать мне на то, что вы там в овраге делали! Я, можно сказать, уберечь тебя хотел... от беды. Вы, милые мои, неподалеку от землянки нашей возились, и кореши мои возню вашу учуяли, хотели было сами пойти да разобраться. Сам додуматься можешь, если масло в голове не кончилось, как бы они с вами разбираться стали: хлопнули бы – и порядок. Им терять нечего. Только я сказал им, что сам пойду да посмотрю, кто там шурует. Подполз и вижу, что это ты, Кошмарик, в яму по уши залез и лопатой машешь, как на Днепрогэсе вроде тебя придурки махали. Хотел было подойти, да ты меня увидел и побежал. За утопленника, что ли, принял? – И Мишка хохотнул, а потом добавил лукаво как-то: – Уж не самолет ли немецкий там раскапывал, скажи?

– А хоть бы и самолет? – исподлобья глядя на Мишку, сказал Ленька. Тебе что за дело? Или ты тоже вокруг него ходишь?

Поганкин беззвучно рассмеялся, широко раскрыв рот и показал свои гнилые зубы:

– Какой там самолет, дундук с клопами! Врали все про самолет – нет на острове никакого самолета, а в овраге всякий ржавый хлам закопан, который из воинских частей соседних сюда свозили!

Кошмарик, Володя видел, был буквально сражен этим сообщением Мишки. Его остренький носик задергался, глаза с белесыми ресницами по-лисьи заблестели, и Ленька почти что прокричал:

– Да не бреши ты, Поганка! Сам, поди, ковыряешь самолет, вот и хочешь, чтоб конкурентов не было! Зэков каких-то придумал, которые из проруби тебя тащили! Умора! Станут зэки рисковать, чтоб того из воды вытащить, кто их заложить может! Не верю я тебе, Поганка гнилая!

И Кошмарик, так хотевший разбогатеть, найдя сокровища фашистского транспорта, и так обиженный сейчас своим предполагаемым конкурентом, приподнял лопату, угрожая ею Мишке. Но Поганкина не так-то просто было напугать – он хоть и отскочил назад, но смотрел на Леньку смело. Улыбаясь, сказал:

– А я тебе добра желал, Кошмарик! Ладно, хватит баловать! Мотай отсюда поскорей, пока на самом деле кореша не услыхали до разбираться не пришли. Я затем тебя и позвал. Ей-Богу, не балуй с огнем, Ленька. И ещё тебе скажу: сейчас катай на берег, а послезавтра, если хочешь, приезжай – здесь никого не будет. Ковыряйся в "самолете" до опупения. Ну, баста, кореши, пошел я, а то мои ребята хватятся, пойдут искать. А увидят вас – так "мама" крикнуть не успеешь.

Мишка повернулся уже, чтобы идти, но вдруг снова обратился к Леньке, но теперь заискивающим, мягким тоном:

– Слушай, дай мне ещё табачку. Так курить охота!

Ленька с угрюмым видом протянул пачку, успев их прорекламировать:

– "Ротманс", настоящие, – забыв, наверное, что ещё недавно именовал сигареты "Данхилом".

Мишка вытащил из пачки три штуки и, уже удаляясь, словно в благодарность, посоветовал:

– Обо мне или корешках моих кому-нибудь вякнете – каюк вам ребята, верный каюк! А послезавтра на остров – добро пожаловать!

ГЛАВА 9

ЕЩЕ ОДИН ВЫСТРЕЛ ВОЛОДИ, ПОСЛЕДНИЙ

Как ни ерепенился, ни гоношился Кошмарик, во что бы то ни стало желавший снова пойти к самолету и откопать-таки ящик, который ещё недавно был на месте, Володя, однако, решительно настоял на том, чтобы они отправились к лодке и немедленно отплыли в сторону своего берега. Ленька нещадно обзывал Володю и слабаком, и трусом, и предателем, но ведь Кошмарик не знал того, о чем с уверенностью знал Володя: на острове на самом деле находились бежавшие из колонии преступники, убийцы, и этим людям, Володя знал, ничего не стоило расправиться с ними, если бы они случайно перешли дорогу тех, кто уже испачкал руки кровью.

Но рассказывать Леньке о том, откуда он узнал о бежавших преступниках, Володя не мог – был уверен, что Кошмарик отшатнется от него, имеющего знакомых в милиции. Однако нужно было что-то предпринять, не дать преступникам уйти, снова появиться среди людей, появиться вооруженными, чтобы опять заняться тем ремеслом, которое когда-то изгнало их из общества свободных людей.

– Ленька, неужели ты не поверил Мишке? – спросил Володя, сидя на веслах, когда уже порядочно отплыли мальчики от острова. Кошмарик, вразвалку сидевший на корме и молча покуривавший, сказал небрежно:

– Чего ему верить-то? Все в поселке знают, что Поганка такую языком пургу мести может – хоть стой, хоть падай. Сам он транспорт копает, а потому и придумал беглых зэков. Пугает! Только чего я тебя послушал, уехал оттуда? Сегодня-завтра Мишка все добро из самолета выберет, а потому на послезавтра и приглашает – приезжайте, милости прошу! Эх, дурак, что тебя послушал!

Володя и сам испытывал какое-то двойственное чувство неуверенности, томившее его. А вдруг и нет там никаких беглых заключенных? Что же предпринять, если приходится полагаться лишь на слова такого несимпатичного человека, как Мишка Поганкин? Но Володя все-таки задал вопрос, давно стремившийся сорваться с его языка:

– Скажи, Кошмарик, а если бы ты знал наверняка, что на острове живут два бывших зэка, что они убили при побеге конвоира и у них есть автомат, ты бы... позвонил в милицию, сообщил бы?

Ответ последовал незамедлительно. Казалось, вопрос Володи был таким неуместным, дико глупым, что его можно было и не задавать.

– Ты что, рехнулся? – даже подскочил на корме Кошмарик. – Стукач я, что ли? Нет, брат, пусть кто-нибудь людей закладывает, а я на это дело не способен. Я с чистой совестью жить хочу. К тому ж мне моя жизнь молодая дорога. Она, может быть, государству ещё пригодится.

И больше мальчики не разговаривали. Володя греб и посматривал на озеро, какое-то ещё более холодное, суровое и неприветливое. И небо, нависшее над водой, было таким же серым, точно не плотные облака отражались в озере, а именно оно, холодное, свинцовое делало небо похожим на себя, будто брало в сообщники. Было тихо, как перед грозой, и Володе посреди этой водной неподвижной равнины казалось, как никогда прежде, что он слаб и одинок.

Весь вечер ходил Володя в страшной растерянности, не зная, что предпринять. Начинал прокручивать в уме весь рассказ Поганкина от начала до конца, и получалось, что он не врал – спасли его зэки, именно те, о которых говорил Володе Григорий Семеныч. Но как должен был действовать в этом случае Володя? Сейчас же звонить в управление к следователю и просить его высылать группу для их задержания? Но здесь, откуда ни возьмись, являлись сомнения: а не врал ли на самом деле Поганкин?

Ночью он почти не спал, размышляя, как быть. На память являлся Кошмарик со своей убежденностью в том, что Мишка придумал и зэков, и свое чудесное спасение. Но в сознании всплывал и Дима-Олег, погубивший Ивана Петровича, и ненависть к тем, кто убивает людей, будила в Володе твердую решимость и уверенность в том, что завтра утром он позвонит следователю.

Внезапно, среди ночи, Володя вспомнил, что бумажка, на которой был записан телефон следователя, осталась в кармане рубахи, давно уже снятой и убранной в чемодан. "А если я потерял телефон? Что делать? Ведь завтра преступники уедут с острова!" И Володя поднялся с кровати, почти в полной темноте вытащил из-под неё свой чемодан, тихонько, боясь потревожить спящих ребят, раскрыл его и стал шуровать в вещах, желая разыскать засунутую в чемодан несколько дней назад грязную рубашку. Наконец нашел её, сунул пальцы в один нагрудный карман, оказавшийся пустым, потом в другой, откуда, ликуя, извлек смятый листочек с телефоном Григория Семеныча. Расправил его и, аккуратно сложив, положил в карман той рубашки, которую носил. Лег и снова принялся думать.

А за окном бушевала гроза – шумели струи дождя, резавшие листву кустов сирени, росших рядом с коттеджем, завывал ветер, гнувший ветви сосен и елей, и Володе казалось, что он даже слышит, как плещет вода озера, всегда спокойного, почти мертвого, а теперь проснувшегося и злящегося на тех, кто разбудил его. И мальчик вдруг словно перелетел через озеро и оказался на острове, рядом с землянкой, в которой жили сейчас трое людей, выбравших себе такое жилище по собственной воле. И Володе не было жаль этих людей. Напротив, он даже очень хотел, чтобы двое из них вернулись туда, откуда недавно бежали. Эти люди казались Володе виновными не только в смерти конвоира, но и Ивана Петровича.

Если бы Володя был уверен в том, что начальник лагеря приходит в свой кабинет до завтрака, то он побежал бы к ней сразу после того, как горн протрубил подъем. Но мальчик знал, что до завтрака идти к Галине Марковне рано.

Завтракал он плохо – с трудом осилил лишь бутерброд со стаканом кофе. Подташнивало даже от волнения и тревоги, мучивших Володю перед делом, на которое он решился. Но и после завтрака ему пришлось дожидаться Галину Марковну у дверей кабинета.

– Тебе чего? – спросила сухонькая, шустрая с виду начальница, ходившая в брючках и в футболке с трудно читаемой иностранной надписью, открывая дверь своего кабинета, в котором, знал Володя, был телефон.

– Можно я к вам зайду... на минуточку... – буквально пролепетал Володя срывающимся голосом.

– Ну заходи, – пригласила мальчика начальник лагеря, видя, как взволнован Володя. – Ты, между прочим, из какого отряда, как зовут? – не смогла избежать формальностей Галина Марковна, тут же усаживаясь за свой письменный стол, на котором почему-то лежал барабан с продранной кожей.

– Владимир Климов я... из десятого отряда, – отвечал Володя, волнуясь ещё сильнее оттого, что истекало драгоценное время.

– Ах, Климов! – плотоядно заулыбалась начальница, точно удивляясь, как мог "тот самый Климов" пожаловать прямо к ней на ковер. – А скажи-ка мне, Владимир Климов, почему твой воспитатель Петр Ильич второй уж раз настаивает на том, чтобы тебя немедленно из лагеря убрать? Ты не знаешь?

"Вот сволочь!" – подумал Володя о Чайковском, хотя именно сейчас, когда он решился на столь важное дело, можно было бы отнестись к сообщению начальницы вполне равнодушно. У Володи мелькнула было мысль попытаться оправдаться перед Галиной Марковной, рассказать о том, что он слышал, прячась за кустами, сделать воспитателя ещё более виноватым, чем был он сам, но Володя этого говорить не стал, а лишь сказал:

– Галина Марковна, делайте со мной что хотите, только дайте закончить одно дело... государственной важности дело. От него, быть может, жизнь многих людей зависит.

Если бы Володя взял и вынул из-за пазухи гадюку, Галина Марковна не была бы так ошеломлена, как после сообщения о деле государственной важности. Она была добрым и честным человеком, добросовестным работником, но иметь отношение к таким делам ей не приходилось, и начальница лагеря в глубине души боялась их.

– Какое же это... дело? – запинаясь, подобно Володе, спросила она, и мальчик отвечал ей так:

– А помните, к вам из управления милиции следователь приезжал, заходил ещё к вам? Так ведь он ко мне приезжал, друг это мой... работаю я на них, добавил Володя совсем уже скромно, точно открывая тайну.

Галина Марковна сняла свои очки и стала быстро-быстро протирать платочком стекла.

– И чем же я могу... вам помочь? – спросила она серьезно.

– А телефон у вас есть, по которому вы в город можете звонить. Григорий Семеныч говорил, что вы, если что, мне не откажете...

Галина Марковна, конечно, поняла всю важность Володиной просьбы, не удовлетворить которую она попросту не могла.

– Прошу, вот этот телефон, – зачем-то вставая из-за стола, показала начальница на один из телефонных аппаратов. – Единицу вначале не забудь набрать. – А потом добавила: – Мне лучше выйти?

Володя почувствовал, как у него загорелись уши то ли от удовольствия, то ли от стыда, но он сказал:

– Если вас не затруднит... дело очень серьезное...

Галина Марковна, любившая, когда ей безоговорочно подчинялись, но умевшая сама подчиняться, когда требовали обстоятельства, тихо притворила за собой дверь, и Володя трясущимся пальцем стал крутить диск аппарата.

– Алло, – пробормотал он, когда там, в городе, подняли трубку, – мне нужен Григорий Семеныч. Нет, не сын звонит, это Володя Климов, из пионерского лагеря. Я вас не разыгрываю! Придет через час? Но что же делать... – Володя помнил совет следователя не говорить по телефону о делах, но теперь, когда он услышал, что Григорий Семеныч будет на месте через час только, когда, возможно, уже поздно будет организовывать задержание преступников, он не имел права быть сдержанным.

– Послушайте! – с надрывом продолжил он, боясь, что повесят трубку. Я, Климов Володя, звоню из лагеря "Зеркальный"! Здесь на острове... в озере остров, находятся преступники, заключенные, что из лагеря бежали, с автоматом! Они ещё конвоира убили! Приезжайте скорее – они сегодня с острова уйти хотят, а может, уже ушли! Только вы все равно приезжайте! Они здесь, здесь!..

Последнее слово Володя буквально прокричал в трубку, и вдруг послышались короткие гудки, и мальчик, опешивший, не знал, что делать дальше: неужели там не поверили ему и прекратили разговор? Володя не стал звонить снова – он понял, что с ним не стали разговаривать, приняв то ли за провокатора, то ли за сумасшедшего.

Он вышел в коридор и зачем-то сказал Галине Марковне:

– Все, можете войти, – а сам побрел к лестнице, стремясь выйти из административного корпуса. Он знал, что ему делать.

Вначале сходил к дуплу за пистолетом – это заняло не больше десяти минут. Зато, чтобы найти Кошмарика, потребовалось примерно полчаса – у кочегарки помогал отцу грузить на машину угольный шлак. В сторону отвел, сказал:

– Собирайся, поплывем на остров. Я все обдумал: конечно, Мишка о зэках все придумал, чтобы глаза нам отвести и самолет обчистить самому. Поплывем сейчас, а то завтра поздно будет.

– Дело говоришь! – сразу согласился Ленька и, не обращая внимание на отцовское: "Куда?! Шкуру потом сдеру, мерзавец!" – побежал с Володей к берегу.