Текст книги "Легенды и сказы лесной стороны"

Автор книги: Сергей Афоньшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

рядом с собой за стол посадил. Не по губе это боярам

да царским слугам пришлось. Охотник не ведал о том,

что простому человеку рядом с сильными мира поси-

деть не на радость да счастье выходит.

На пиру мед-брагу ковшами пили да вина замор-

ские, студнем-холодцом лосиным закусывали. А как

отведали московские гости-бояре жареной лосиной гу-

бы, сказали, что за всю жизнь слаще ничего не про-

бовали. На том пиру заморские гости были, своими

землями, городами и гербами похвалялись. Вспомнил

тут царь Иван, что обширные земли низовские ника-

ким гербом не отмечены. И задумался сурово, очи

прикрывши. В глазах его как живой стоял зверь кра-

соты дикой, невиданной, яростно рогами угрожал и

ногой в землю бил. И тут же на пиру указал грозный

царь, что быть Нижнему Новгороду и всей земле ни-

зовской под гербом сохача яростного, что помог ему

казанскую твердыню взять. И вскоре появился на

царских печатях и воротах Нижегородского кремля

буйный сохатый олень, бьющий в землю копытом.

Прибыв в Москву, царь с боярами еще пир на всю

столицу задали. Но казалось царю Ивану, что не так

хороши были яства на том пиру, как оленье мясо с

угольков и прутиков у костра в нижегородских лесах.

И гневался грозный царь на своих стольников и по-

варов.

А Холодай-Голодай опять по приволжским лесам

ходил, стрелой да копьем пропитание добывал. Но*

через год либо два после казанского похода налетела

с востока вместе с ветрами-суховеями язва моровая

на всяких копытных зверей и домашнюю животину.

Стали олени сохатые и рогатые от той язвы валиться,

а самые разумные на полночь за Волгу пошли. Но и

там не все спаслись от гибели, совсем мало в живых

осталось. И стало пусто в нижегородских лесах, не

гонялись по гривам и болотам разъяренные сохачи и

олени, только кости да рога валялись. Охотника Го-

лодая эта беда тоже за Волгу прогнала. Трудно в те

годы было людям Заволжья жить, после моровой

язвы скота не осталось, а олени долго не распложа-

лись. Теперь уже не помнят люди, сколько лет эта

беда тянулась. Только получилось так, что понадоби-

лись грозному царю Ивану на праздничный пир лоси-

ная губа да студень-холодец олений, чтобы было чем

хмельную медовую брагу заедать. Поехали царские

охотники в Лосиный остров под Москвой, но и там

после мора в лесу пусто было. Вспомнились тут царю

леса нижегородские, и послал гонцов-стрельцов в

Нижний Новгород за олениной и лосиной губой.

Струхнули тут нижегородские знатные – и боя-

ре, и воеводы, и торговые люди. И рады были царю

угодить, да не знали как. Вот дознались они, что охот-

ник Холодай-Голодай за Волгой на моховых буграх

живет, где оленей всегда было полно, стрелой да ко-

пьем пропитание добывает, в зимнице спит, у костра

обогревается. И послали к нему людей с наказом,

чтобы добыл для царского стола лося сохатого да оле-

ня рогатого. Походил, побродил Голодай по заволж-

ским лесам, воротился к боярам и сказывает:

– Нетути за Волгой ни лося, ни оленя. Одна мат-

ка олениха с малыми оленятами ходит!

– Ну, ино матку бей! – приказали бояре. – К

царскому столу еды надо!

Заупрямился тут Холодай-Голодай:

»ч – Не трону матку, она одна осталась на всю сто-

ройу! И холуям вашим погубить не позволю, а коли

нахрапом полезут, так стрелой проколю!

Рассердились воеводы и бояре на упрямца, кнутом

отхлестали и послали со стрельцами за Волгу оле-

нины к царскому столу добывать. Но Холодай со свои-

ми дружками-охотниками, вместо того чтобы бояр-

ским людям помогать, на них же самострелов насто-

рожили, ям накопали, чтобы до оленей не добрались.

И вернулись боярские горькие охотники без добычи,

зато калеками хромыми да одноглазыми. Насовсем

тут разозлились бояре и слуги царские, поймали Го-

лодая, в город приволокли и в темницу кремля за-

толкали.

После того не одно лето пришлось царю с бояра-

ми и опричниками пировать без дичинки-свежинки

нижегородской, поэтому, наверное, и дела царские

хуже пошли. Холодай-Голодай в застенке томился,

всеми забытый, а благодаря ему олениха ушла с дет-

ками бродить по далеким краям, по хлыновским и

удмуртским лесам, по Вятке да Каме рекам, нигде не

останавливаясь. И все олени, и сохатые и рогатые,

смекали своим догадливым звериным умом: «Видно,

к привольным кормным местам старуха с дочками

спешит либо зиму небывало суровую чует!» И, по-

слушные непонятному зову, шли за оленихой на за-

ход солнышка, к Волге широкой, к привольным мо-

ховым горам. И десятка лет не прошло, как в ниже-

городских лесах снова расплодилось племя оле-

ней.

Не один год Холодай-Голодай в темнице пропадал,

томился и остался бы там до смертного часа, да, вид-

но, судьба надумала иначе. Под старость грозный

царь Иван затосковал вдруг, от войны, пиров и мо-

литвы его отворачивать начало, хотел отдохнуть ду-

хом и телом, но не находил покоя. Вот приснился как-

то царю Ивану сон, что месячной ночью с отроком-

охотником в лесу на гриве сидит, пищаль наготове

держит, зверя поджидая. И в радостной тревоге би-

лось сердце царское усталое, замирая сладостно. Ког-

да же проснулся царь, поманило его не на пиры и

безумные радости, не в церковь грехи замаливать, а

позвало неудержимо в леса нижегородские зело ве-

селой утехи в последний раз изведать. Приказал он

своим прислужникам коней седлать и отправился по

дороге Муромской в Нижний Новгород.

Там грозный царь Иван дознаваться стал у бояр и

служивых людей о том, жив ли, проживает ли в ни-

жегородской земле ничейный человек Холодай-Голо-

дай, что в походе на Казань помогал охотой войско

кормить. Перепугались хозяева города, немедля из

застенка Голодая выпустили, помыли, накормили и

чуть живого перед царские очи привели. Не вдруг они

друг друга признали. Удивился царь:

– Видно, ты и вправду холодал да голодал, пока

меня не видал?

– Ну и ты, надежа-царь, не добрым молодцем

глядишь! Не сладко, знать, на Москве тебе живется!

Так Голодай царю сказал, но жаловаться на пе-

режитое не стал. Не откладывая надолго, царь с Го-

лодаем за Волгу отправились, бояр да прислужников

на берегу ждать оставили, а сами на моховые бугры

да гривы пошли, где звери водились. Долго ходили,

наконец выбрал Голодай одну гриву, на которую, по

приметам, ночами сохатые яриться приходили, и тут

засидку на двоих устроили. Засели и стали ночи

ждать, а чтобы не скучать, тихий разговор повели.

Спрашивает царя Голодай:

– Ты, надежа-царь, чай, старый стал?

– Скоро умру, – ответил грозный царь.

– Оно и пора, – согласился охотник. – Зажи-

ваться на белом свете – оно невыгодно. Как порань-

ше умрешь, кто-то да пожалеет, а до немощи дотя-

нешь, так только рады все будут, что бог старика при-

брал.

Усмехнулся горько-горько грозный царь Иван, при-

печалился и ничего в ответ не сказал.

В половине ночи, когда месяц круглый бугры и

гривы осветил, начали они попеременно рогачей под-

манивать. Вот откликнулся один, на бугор вышел и

стал яростно копытами в землю бить, рогами деревья

бодать, глазами и слухом врага разыскивать. За пер-

вым зверем другой да третий вышли, копытами зем-

лю копали, врага на бой вызывали. И затрепыхалось,

затукало по-новому измученное сердце царя Ивана,

и казалось ему, что за всю жизнь он не знал, не ис-

пытывал такой тревожной радости.

До зимних заморозков охотился грозный царь в

нижегородских лесах. Бояре на Москве уже радовать-

ся начали, надеялись, что государь совсем сгинул. А

он и прибыл вдруг, а следом за ним привезли на санях

добычу царскую, бурых сохачей и оленей седых. Ког-

да бояре, воеводы и гости заморские отведали у царя

на пиру оленины жареной да студня лосиного, не зна-

ли, что больше хвалить, чтобы угодить царю, – ло-

сину или оленину. А грозный царь Иван только одно

вымолвил, что до конца жизни не забудет охоту в ни-

жегородской земле на зверя столь красивого и храб-

рого!

Тогда, на пиру, никто не понял, какую охоту царь

хвалил, оленью или лосиную. Но чиновные люди, что-

бы царю угодить, задумали переделать на скорую ру-

ку герб земли нижегородской: вместо сохатого, буй-

ного да яростного, изобразить оленя рогатого, бьюще-

го в землю копытом. Только ничего у них в тот раз

не получилось, и зверь на царских печатях и на лося

и на оленя стал смахивать. Наверное, потому, что те

чиновники в заволжских лесах не бывали, в засидке с

Голодаем не сиживали и ни оленя рогатого, ни лося

сохатого живым не видывали.

После отъезда царя Ивана нижегородские бояре

Голодая-Холодая в темницу больше не прятали. По-

селился он в своей избе на Студеном посаде, по зи-

мам за Волгой сохатых и рогатых оленей добывал и

через нижегородских мясников в Москву на царский

двор отправлял. И была у грозного царя на пирах

дичина до самой его кончины. Помнил и согласен был

царь Иван со словами охотника Голодая о том, что

заживаться на белом свете невыгодно, и умер не очень

старым. Но жалеть и плакать о нем было уже неко-

му.

В годы лихолетья, когда задумали нижегородцы

воровских ляхов из Москвы выкурить, стали они вой-

ско набирать, оружие и продовольствие запасать. А

всю скотину вокруг ляхи да казаки разбойные загу-

били. Дикие звери сохатые и олени недалеко за Вол-

гой табунами паслись, только взять их не просто было;

лямку на рога не накинешь, на двор не приве-

дешь. Зверя добыть – не дерево подрубить. Тут вспом-

нили старожилы, что на Студеном посаде старик Хо-

лодай-Голодай живет, тот самый, что, бывало, с

царем на оленей хаживал. Разыскали старика и за

Волгу охотой промышлять послали. Давали было ему

охочих людей в помощники, но Голодай от них от-

казался :

– Старых дружков да лесовиков-охотников позо-

ву, а ваше дело добычу к месту прибирать!

До конца зимы Голодай с товарищами сохатых да

оленей добывали. Нижегородцы для своего ополче-

ния дичины впрок запасли и перед трудным походом

ополченцев свежинкой кормили, чтобы все воины си-

лы набрались. По весне, перед выходом ополчения из

кремля, вернулся из-за Волги сам Холодай-Голодай,

а с ним за полсотни охотников разных племен, с ро-

гатинами, копьями да пищалями. Только что отгуде-

ли колокола, народ Михаилу-архангелу помолился,

русского воинства покровителю, и все войско опол-

ченное, готовое к походу, под хоругвями нижегород-

скими стояло.

К©гда подвел старый Голодай свой отряд к вое-

водам, тот, которого народ запросто Минычем звал,

спросил старика:

– Ну как, дед Голодай, сам свое войско на ляхов

поведешь или под мое начало отдашь?

– Не будет худа, коли и сам пойду! – ответил

старик. Потом глянул на хоругви ополчения нижего-

родского со крестом и оленем яростным и такое ска-

зал:

– Нашему-то олешку да ярославского медвежка

на помогу бы позвать!..

Сразу смекнули воеводы ополченские, на что ста-

рый Голодай намекает, посоветовались между собой и

порешили не прямо на Москву идти, а через Ярос-

лавль, город под медведем. И не напрасно они так на-

думали. Ярославцы да костромичи изрядно помогли

нижегородцам, ратной силы в ополчении прибави-

лось. Тогда и на вражьих ляхов двинулись.

Дело в конце лета было, когда все олени, и соха-

тые и рогатые, силы набрались и рога вырастили, без

устали по лесам ходили, землю копали и ярились,

врага на бой поджидая. Пока войско до Москвы до-

биралось, Холодай-Голодай со своей ватагой не пло-

шали, попутно яростных оленей добывали и той све-

жинкой всех воинов кормили. С мяса лосиного да

оленьего силы и храбрости у воинов въявь прибави-

лось, и под Москвой с ляхами-захватчиками они ско-

ро расправились.

А дикий олень на хоругвях и стягах войска ниже-

городского, гордый своей породой, в благородной яро-

сти угрожал и копытом и рогами, радуясь победной

битве над врагом-супостатом.

В каком-то году царю

всея Руси Алексею Михайлову понадобилось церков-

ные книги и обряды пересмотреть, чтобы у народов

православной веры в церковных порядках разнобоя не

было. Вот и взялись за это дело церковники под на-

чалом двух главных попов – Никона и Аввакума.

Поначалу все попы заодно старались. Правда, часто

они спорили, например о том, какой кашей ангелы

в раю праведников кормят, на каких углях черти в

аду грешников поджаривают – на сосновых или бе-

резовых, какой распорядок дня в раю и какой в аду.

И много у них было других, не менее важных спор-

ных вопросов. Пока спорили, Никон-поп не плошал,

монастыри со всем добром к своим рукам прибирал, на

божьем деле богател и все больше зазнавался. А что-

бы царя Алексея на своей стороне держать, Никон

всячески его задабривал. Скоро понял протопоп Ав-

вакум, что надо не книги да порядки, но и самих цер-

ковников заново переделывать.

И начался между Аввакумом и Никоном вели-

кий и жестокий спор. «Надо не книги да обряды по-

правлять, а унять распутство да корысть бояр и цер-

ковников, чтобы не столь жестоко народ угнетали, лю-

дей бы в железы не ковали и в ямы не бросали». Так

протопоп Аввакум говорил. И доспорились главные

попы до того, что протопоп всю церковь православ-

ную разбойничьим вертепом обозвал, трехперстное

крещение – кукишем, Никоново благословение —

каракулей, а самого Никона – царским ярыжкой и

блюдолизом. Никон же обругал Аввакума еретиком,

бунтовщиком и слугой антихриста.

С того дня и стали они врагами на всю жизнь, до

самой смерти.

А нижегородец Аввакум и вправду не столько по-

м был, сколько бунтовщиком и мятежником. Ему

бы не в церкви протопопом служить, а у Степана Ра-

зина в помощниках. Тут Аввакум Петров оплошку

дал, не додумался. Сам царь Алексей его побаивал-

ся, но был на стороне Никона, сделал того патриар-

хом Руси и во всех церковных делах ему помогал. А

протопопа Аввакума не любил за прямоту и стропти-

вость.

Незадолго до того, как по велению царя в Сибирь

угодить, довелось протопопу Аввакуму в царские па-

латы по святым делам зайти. В тот час царь Алексей

с молодой царицей и царятами за трапезой сидели и

сладкие пряники с начинкой ели. Самодержец в доб-

ром духе был и сказал Аввакуму: «Вот ты все на

Никона наскакиваешь, еретиком и всяко бранишь. А

попробуй – каких пряников он к нашему столу из

Вязьмы привозит!» И с теми словами царь один пря-

ник протопопу подал. Впору сказать, что вяземские

хлебопеки тогда по пряничной части большие мастаки

были, пряники пекли отличные. Откусил Аввакум

от пряника уголок, пожевал-пожевал да и сказал сер-

дито: «Ремень!» Удивился царь, спрашивает: «Что

такое ты молвил?» – «Говорю – ремень, сыромяти-

на! Таким пряником только зубы да брюхо портить.

Попробовал бы ты, царь-государь, пряники, какие од-

на баба-просвирня в Заволжье, бывало, пекла, – не

захотел бы эту глину вяземскую в рот брать!»

Когда ушел Аввакум из царских палат, царица с

царятами просить стали царя, чтобы послал он этого

сердитого попа к заволжской просвирне за пряника-

ми. Но царь шибко расстроен был и о пряниках го-

ворить и слушать не стал. А протопоп Аввакум, до-

мой идучи, таково думал: «Хитрец Никон простачка

царя пряниками задабривает. Хоть пряником, но дой-

му, досягу пса Никона!»

Пономарь Ерофеич, Заноза по прозвищу, с прото-

попом Аввакумом издавна друзьями были. Из Юрь-

евца их в одно лето выгнали: протопопа за нетерпи-

мость к слабостям боярским, а пономаря за питие

хмельного, за песни окаянные да безбожные. Когда

Аввакум на Москве протопопить стал, своего дружка

Ерофеича в беде не забыл и в одну церковь звонарем

посадил, а пономариху просвирней в той же церкви

поставил. Теперь Ерофеич в церковной избушке жил,

когда надо – в колокола лихо названивал, а его

старуха, Ерофеиха, просвиры для богомольцев пекла.

Да жила с ними приемная дочка Дарья – ее все Дань-

кой звали, – сирота девчоночка из дальней лесной

деревни.

Печка в избушке была такая большая да такая

жаркая и умелая, что часом по сотне просвир-колобу-

шек выпекала. Пономарь-звонарь свои гроши с друж-

ками пропивал да прогуливал, зато и было у него в

Городце сто друзей. А сто друзей бывают дороже ста

рублей. Чтобы как-то прокормиться, старуха Ерофеи-

ха к базарным дням корзину пряников выпекала и с

Данькой на базар отсылала. Пряники были хороши,

да и торговка им под стать, девчонка бедовая, с пес-

нями пряниками торговала: «Ой, пряники медовые,

мягкие, фунтовые! То и малым ребятишкам, то и ста-

рым старикам! Сами печем, отдаем нипочем – с пы-

лу, с жару, алтын за пару!» Как споет Данька свою

песенку, кому надо улыбнется да глазком подмиг-

нет – часом расхватывались пряники!

Как-то нежданно-негаданно к Городецкому звона-

рю знатный гость – протопоп Аввакум нагрянул. И не

знали Ерофеичевы, где гостя посадить, чем напоить,

накормить. Звонарь на радостях зеленый шкалик осу-

шил, а Ерофеиха подала на стол блюдо расписное

деревянное с приглядными да пригожими пряниками.

Отведал Аввакум пряников и как-то непонятно по-

хвалил: «Хорош Федот, да лицом не тот!»

После того они со звонарем долго в задней горен-

ке сидели и тихо-тихо беседовали. Потом протопопа

с дороги спать повалило, а звонарь по Городцу пошел

знакомых мастеров-умельцев разыскивать. Сначала

попался ему Лука Гром, кузнец и жестянщик, уме-

лец по жести, по меди, по олову и лужению. Как возь-

мет Лука, к примеру, меди кусок да постучит по нему

молотком часок, и получался котелок либо дру-

гая какая посудина. Оловянной лудой посудину изну-

три протрет – тогда в ней хоть печево пеки, хоть ва-

рево вари: не позеленеет, не заржавеет. А противни

из жести для просвир и хлебов-ситников такие высту-

кивал, что без подмазки любое тесто пеки – не при-

горит, не присохнет.

Поговоривши о деле, Ерофеич с Лукой пошли к

Фоке Каленому, известному резчику по дубу и рисо-

вальщику. Рисовать да вырезать по дереву Фока боль-

шой мастак был, а прялки для баб такие мастерил,

что как жар-птицы разными огнями да цветами

полыхали и прясть на них было сплошное удовольст-

вие. Сядет баба-пряха за такую прялку, и как приво-

рожит ее к делу, век бы сидела и лен пряла. Разыс-

кавши Фоку в знакомой харчевне, звонарь с жестян-

щиком к нему подсели и тихий разговор повели.

Ерофеич Аввакумовы грамотки достал и мастерам по-

казал. После того как дело со всех сторон обсудили,

по рукам друг другу хлопнули, хмельного выпили и

без лишних слов по домам разошлись.

Ровно через сутки, вечерком, в избушку звонаря

заявились Лука Гром да Фока Каленый и диковин-

ные противни и пряничные доски принесли. На про-

тивнях для каждого пряника свое место-гнездышко,

на печатных досках картинки с узорами. Подмигнув-

ши Даньке, молодые мастера восвояси отправились.

Аввакум и Ерофеич спать полегли, а звонариха с

Данькой печь затопили и стали тесто для пряников

припасать. Сначала старуха перед иконами свечку

зажгла, потом из сеней муку внесла, достала коробоч-

ки с приправами, бочонок с медом из-под лавки вы-

двинула и принялась тесто разводить да месить, на-

певая тихонько свою песню-раздумье:

Ярый мед, хожалый мед,

Дар лесов и дар полей,

С добрым хлебом яровым

Воедино силы слей!..

К середине песни тесто поспело, и Ерофеиха мол-

ча и ловко его по гнездам противня разложила и пе-

чатными крышками прикрыла. Потом угли в печи к

сторонке подгребла, печной под помелом подмела и

водой ключевой спрыснула. После того противни с

пряниками в печь посовала, чело печное тяжелым за-

слоном заслонила и села на скамейку свою песню-

раздумье допевать. А усталая Данька в углу на кут-

нике свернулась и под стряпухину песню заснула.

Утром протопоп Аввакум на мастерство Ерофеихи

удивился. На лавочках и залавочках лежали-нежи-

лись теплые пряники, как загорелые кирпичики, брон-

зой отливали, и все картинки и слова на них отпе-

чатались такие четкие да ясные, что слепые могли

разобрать. Оглядел Аввакум пряники с двух сторон,

на вкус попробовал и молвил, ухмыляясь в бороду:

«Что лицо, что нутро – пряники истинно царские!»

Это были самые первые городецкие пряники и по ви-

ду и по вкусу. Тут звонариха большую городецкую

корзину внесла, льняную городецкую скатерть-само-

бранку в нее раскинула и все пряники ловко уложи-

ла и завернула. И помчался протопоп на ямских ло-

шадях в столицу, царя с царскими чадами и домочад-

цами расписными городецкими пряниками угощать.

А звонарю с просвирней наказал таких пряников

больше печь и ему на Москву посылать.

Как-то сумел Аввакум корзину с пряниками к

царскому столу доставить. На том праздничном пиру

у царя, кроме родни, все знатные князья, бояре и

попы с Никоном сидели. После щей, каши да осетри-

ны на стол блюдо с городецкими пряниками подали.

Тут царь и гости на них навалились и не вдруг раз-

глядели, что на них нарисовано и написано, а кто и

разглядел да смолчал: говорить некогда было.

Как ни хороши были пряники, всей корзины гос-

ти не осилили, сколько-то пряников осталось. После

сытной трапезы царь с царицей и все гости спать за-

валились, а царские сыновья Петька с Ванькой ос-

татки пряников делить начали, чтобы из них, как из

кирпичиков, на полу крепости строить. Пряники по-

ровну никак не делились, и стали озорники громко

спорить. Проснулся царь от шума и слышит, как сын-

ки перекоряются: «Дай мне одного черта Никона!» —

«А ты дашь мне царя в котле?» – «Давай поменяем

кукиш на каракулю!»

Встал царь с постели, к сыновьям пришел: «Что

вы тут раскричались, матушке-царице спать не дае-

те?» – «Да вот, батюшка, пряники пополам никак

не поделим. С рогатым Никоном пять штук, а с ца-

рем в котле – три. Кукишей да каракулей тоже не-

чет!»

Забрал царь у сынков пряники, стал у окна раз-

глядывать. Батюшки светы, что он увидел! Каждый

пряник с разных сторон был расписан да разрисован.

Вот патриарх Никон с хвостом и рогами. И слова для

ясности: «Собака Никон бедных грызет!» Вот сам

царь в аду сидит, в котле кипит. И подпись внизу:

«Царю Алексею в аду сидеть, в котле кипеть!» Вот

кукиш на прянике и слова для понятности: «Не крес-

тись кукишем!» И на каждом прянике разные кар-

тинки непотребные и слова безбожные, богохульные.

Больше всего разгневался царь на пряники с изобра-

жением самого себя. В короне и с державой в руке он

сидел в котле под охраной двух рогатых чертей. В тот

же день собрал царь всех попов, и стали они судить да

рядить, что с еретиком и богохульником Аввакумом

делать. Вызвали протопопа и стали его всячески стра-

щать. Но на все их пугания Аввакум отвечал, что

придет время, когда не в аду, а наяву бедный будет

из богатого сок выжимать, достанется тогда и кня-

зьям и боярам, а паче всех отступнику Никону. Тут

царь и все церковники еще пуще разошлись, по-

велели схватить Аввакума и в далекую Сибирь

угнать.

А среди простого народа молва пошла, что Авва-

кум царя с Никоном пряниками с «кукишем» накор-

мил, за это и в Сибирь отправлен. Мятежный прото-

поп в далекой ссылке от голода и холода погибал, а

пряничное дело в Городце не затухало. Звонариха без

устали пряники пекла и приемыша Даньку своему

искусству научила. А умельцы Лука Гром да Фока

Каленый новые гнезда-формочки и печатные прянич-

ные доски готовили. Пряники городецкие стали еще

вкуснее, рисунки на них задиристее и злее, а слова

такие, что царь, бояре и попы сна лишились. Любо

было людям на картинки поглядеть, как черти бояр

поджаривают, узнать, что попов клеймят грабителя-

ми и распутниками. Потому и раскупались пряники

нарасхват, не столько для еды, сколько для души.

Посоветовался царь с попами да боярами и распо-

рядился торговлю зловредными пряниками запретить,

а народу не дозволять их покупать и есть. Стали цар-

ские шиши да ярыжки по базарам шнырять, у людей

из рук крамольные пряники отнимать, народ в застен-

ки сажать и батожьем бить. Но проще было запре-

тить людям воздухом дышать, чем те городецкие пря-

ники покупать. Как узнали люди, что их любимый

пряник под опалой, стали без удержу его покупать,

а неизвестно кто и где не уставал его выпекать. На-

род все больше волновался и бунтовал. Поневоле при-

шлось царю попа Никона из патриархов прогнать, а

непокорного Аввакума из Сибири вернуть, чтобы про-

стой народ утешить.

Только не на радость себе царь и церковники Ав-

вакума вернули. С возвращением протопопа совсем

запустели церкви в столице, потому что народу бы-

ла желанна и мила не вера, а воля. На церковном

соборе Аввакум паки возмущал народ, церковь пра-

вославную опять бранил вертепом разбойничьим, а

попов прощелыгами и распутниками. За такое буй-

ство Аввакума в цепи заковали, к студеному морю

увезли и в бревенчатую клетку-тюрьму на погибель

бросили.

А на городецких пряниках появились новые злые

картинки и слова против царя, бояр и попов. Царь

опять боярскую думу собрал. И решили не ловить тех

людей, кто пряники покупает да ест, а разыскать ли-

ходеев, что те зловредные пряники пекут. Поначалу

все царские шиши и ярыги по столице рыскали, вы-

нюхивали, откуда пряники привозят. Потом самый

хитрый, Старый Ярыга, с десятком шишей да ярыжек

за Волгу в Городец поехал, чтобы доподлинно разуз-

нать, кто пряниками народ мутит и будоражит.

Городецкий звонарь Ерофеич все в той же избуш-

ке у церковушки жил, когда надо, в колокола звонил.

Ерофеиха неустанно пряники пекла, а Данька ей в

том деле помогала – и на базаре торговала, и через

надежных дружков в столицу отправляла. Пряничное

дело бойко пошло. Мать-звонариха купила Даньке за

раденье новый сарафан цветной, да платок огневой,

да коты-башмаки с подковами. Городецкие умельцы

Фока и Лука не забывали вечерами в избушку зво-

наря заглянуть, Даньке подмигнуть и лишние пря-

ники для отправки забрать.

Вот как-то перед весенним праздником Ерофеиха

с Данькой много пряников напекли. Три корзины для

отправки в столицу сдали, а с остатками Данька на

свой базар вышла. Как раз в тот день по Городцу

царские шиши да ярыги рыскали, узнавали, кто пе-

чет запретные пряники. Вот видят они, что люди от-

куда-то пряники несут, не столь едят, сколь на них

глядят да царя с боярами ругают. Вдруг песенку в

калашном ряду услыхали:

Ой, пряники медовые,

Мягкие, фунтовые,

Не жуй, не глотай,

Только брови поднимай!

Ой, для малых ребятишек,

Для девчонок и парнишек,

Шалунам, озорникам

И беззубым старикам!

Сами печем, отдаем нипочем —

С пылу, с жару, алтын за пару!

Окружили царские ярыги прянишницу, схватили и

в приказ на допрос поволокли. Как нарочно, им на-

встречу Лука да Фока подвернулись, на харчевню

ярыгам кивнули и шепнули, что в том доме уха из

стерлядей и осетрина заливная хороши и дешевы, а

сусло-брагу и совсем задаром можно пить. Ярыжки и

шиши все голодные были, в харчевню ввалились

Даньку в угол посадили и столом задвинули. И, пока

им еду да питье припасали, стали у девки допыты-

ваться, кто в Городце незаконные пряники печет. Не

испугалась Данька и смело Старому Ярыге такое вы-

палила: «Да, чай, сама не маленькая. Чай, сама пек-

ла!» Но хитрый старик не унимался: «А где та изба

да печка, что на всю Русь озорные непотребные пря-

ники печет?» Данька и тут не сробела и так Ярыге

ответила: «На родине моей родной матушки, в род-

ном селе, за синим лесом, под синим небом, у чиста

поля, у Синя камня. Утром выйдешь, к ночи добре-

дешь!»

Пока прянишница ярыгам зубы заговаривала,

Лука да Фока с хозяйкой харчевни словом переки-

нулись, с хозяином перешепнулись. Потом к ярыгам

подсели и сказали, что эта девка с пряниками и вправ-

ду откуда-то из-за леса появляется. Тут царским лю-

дям на стол уху подали, и осетрину, и вино зеленое,

и брагу-сусло ядреную. Когда все наелись да напи-

лись, Старый Ярыга приказал лошадей в повозки за-

прягать, чтобы всем скакать туда, где девка пряники

печет. А Лука Гром да Фока Каленый глиняную бу-

тыль в прутяной корзине из харчевни вынесли и в

повозку Старому Ярыге поставили, на тот случай, ес-

ли в дороге жажда доймет.

И поскакали царские люди за синий лес, туда, где,

по слухам, пряничное заведение было. Даньку на пе-

реднюю повозку рядом со Старым Ярыгой посадили,

чтобы дорогу показывала. На сороковой версте лес-

ной дороги захмелевшим ярыжкам из глиняной по-

судины испить захотелось, быстро ее опорожнили и,

проехавши деревню да поле, в еловый лес уперлись.

Среди седых елей большой Синий камень лежал, а во-

круг далеко мелкие камни россыпью поразбросаны.

Тут Данька-прянишница из повозки выпрыгнула, под-

вела ярыжек к тому Синему камню величиной с ба-

ню и такое молвила: «Вот здесь из песочка да гли-

ны пряники мешу, в солнышке на камне пеку, а тег

что неудачами получаются, кругом по лесу да по по-

лю раскидываю». И на камни-голыши рукой показы-

вает. Нахмурился Старый Ярыга и грозно сказал:

«Ты, девка, нам головы не морочь, а указывай заве-

дение, в коем пряники пекут. А ино как заголим са-

рафан, да растянем на камне, да почнем лозой па-

рить!..»

Данька в ответ на Синий камень скакнула, баш-

маком притопнула и прикрикнула: «Да вот тут! Вот

здесь, на этом камне, пряники пеку!» И начала она

на том камне плясать да припевать. Так заплясала,

закружилась, что сарафан на ней колоколом стал, от

ее круженья у царевых холуев в глазах зарябило и в

голове помутилось. Старому Ярыге подумалось: «Что-

то неладное со мной деется... Выпил лишнего а ли

девка эта пляской своей околдовывает?»

Хотел приказать Ярыга, чтобы Даньку схватили и

связали, да не успел, от круженья в голове на четве-

реньки упал, и язык отнялся. Каждый раз, как Дань-

ка башмаком притопывала, из-под каблука искры

летели, а камень в землю оседал. Все ниже и ниже

прятался камень, а искры не переставали сыпаться.

Ярыги и шиши от того все больше жмурились, в гла-

зах у них земля вдруг к небу пошла, и все они один

за другим у Синего камня на луговину повалились.

А Данька еще раз, последний, притопнула, приухну-

ла и, видя, что ярыжки валяются как убитые, быстро

разулась, башмаки в руки взяла, сарафан подобрала

да и побежала в родной Городец.

Царские холуи, провалявшись полдня, чуть очу-

хались, к ручью напиться приползли да тут опять до-

сыпать свалились. Рано поутру их местные жители

нашли, разбудили, спросили: «Откуда вы?» А у яры-

жек в головах все перемешалось, потому отвечали они

что-то несуразное: «Из-за синя леса, от Чиста поля^

от Синя камня!» Переглянулись люди, лошадей с по-

возками в лесу разыскали, упряжь поправили, по-

могли царевым слугам в телеги забраться и обратную*

дорогу показали. Когда ярыги в приказ вернулись,

родня, сватья да кумовья, их виду удивились: «Где

вы были, бедные?» А ярыжки отвечали как одуре-

лые: «За синим лесом, под синим небом, у Чиста

поля, у Синя камня!»

А на базарах Руси опять появились свежие да

пригожие печатные пряники. И не было для народа

заманчивее лакомства. По велению царя и святых

отцов-церковников сожгли вместе с тюрьмой бесстраш-

ного и грозного узника Аввакума. Его прах вместе с

пеплом по мерзлой тундре ветер развеял, а «грамот-

ки аввакумовы» да расписные пряники городецкие