Текст книги "Легенды и сказы лесной стороны"

Автор книги: Сергей Афоньшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

дать бы злому ворогу!»

Такая слава шла про монаха Макария по всему

Заволжью нагорному, по всей низовской земле от Ун-

жи до Суры-реки, и дальше до самой орды. И стал

Макарий Желтоводский у хана бельмом на глазу, су-

постатом и ненавистником.

2

– Почто затуманился, мой побратим? По матуш-

ке-Волге? Так вот она, плыви, погуляй! К зиме буду

ждать тебя, – сказал инок Макарий побратиму

своему атаману Сарынь Позолоте. – Прихвостней

ханских – бояр да баскаков не жалей, а церкви да

монастыри православные не обижай. Что там есть —

от народа все одно не убежит. А добро боярское и ба-

сурманское у народа отнято, потому не жалей ни

боярина, ни баскака-ордынца. И сам бог тебя да

простит!

И дал настоятель Желтоводской обители разбой-

нику Позолоте трех самых молодых и смелых черне-

цов, да два новых челна просмоленных. И стало в ва-

таге Сарынь Позолоты девять молодцов, сам десятый.

Собрались ватажники, попрощались с монахами. На-

казали не трусить, не бояться ворога. А ближнюю

инородь не обижать, в христову веру силой не заго-

нять, для инородцев – мордвы и черемис – доброго

слова не жалеть, в рыболовстве и бортничестве не

притеснять. На добро они памятливы, и когда придет

лихой день, все встанут за обитель Желтоводскую!

И в час предрассветный от стен монастыря молод-

цы отчалили. От зари до зари на веслах сидели, до

полудня в прибрежные тальники заплывали и там

дневное многолюдье пережидали. Волгарям, кто по-

утру навстречу попадался, рыбарями от нового монас-

тыря Макария сказывались. И так, издали волжскую

даль оглядывая, за две зори мимо Новгорода низов-

ского проплыли, в устье Узолы заплыли, вверх под-

нялись и в закутке Аксеновой ухоронились.

Как воскресенью своему, порадовался старец Ак-

сен возвращению ватажников. Две долгих зимы один

прозябал, с черствой корки на сухарь перебивался,

водой из ключика запивал. И были у него праздники

не по святым дням, а когда до его зимницы из бли-

жайших поселений какая девчоночка тропинками до-

берется и в окно-подзоринку постучит:

– Дедка Аксен, жив ли? Вот тятенька с матуш-

кой тебе хлебца да киселька прислали!

И выкладывала на оконце, кроме хлеба да дере-

вянной чашки с киселем, кусок пирога с грибами, да

ватрушку творожную. Скажет так, оглядит убожест-

во Аксенова житья-бытья и убежит в свое селение,

будто ее тут и не было!

Он вышел навстречу такой, каким его оставили,

только бледности в лице прибыло да глаза больше

потускнели и слеза неустанно по щеке бежала. Каж-

дого обнял, как христосовался, и, оглядывая молод-

цов, молвил, сколь старость позволяла, бодро и весе-

ло:

– Дождался-таки Аксен своих верных дружков!

Вот они, прилетели соколы, не забыли Аксенову за-

кутку. Дай-то бог вам удачи во всяких делах. Эх, ка-

бы не старость, поплавал бы с вами разбойник Ак-

сен!

Рассказал старик, что теперь в Новгороде низов-

ском про Сарынь Позолоту позабыли, подумывают,

что сложил он свою голову на радость всем, у кого

мошна-кубышка с серебром да золотом под гузном

спрятана. И теперь коли молодцы за свое ремесла.

возьмутся, то бояре с воеводой не вдруг поймут, от-

куда на них лихие беды налетели.

Боярская дочь Олена в келье у Зачатия жила в

послушницах, без пострига во иночество. Мать ее на

это и не неволила и уже не казнила постами и стоя-

ниями перед иконами. Узнала карга старая, что за

Оленой рука смелая, сильная. И в мир Олену охотно

отпускала за дарами от богатых жен новгородских.

Верила игуменья в бескорыстие послушницы, знала,

что из даров на обитель не присвоит ни колечка золо-

того, ни сережек с камнями алмазными. А послушни-

ца Олена за эти два года много в миру вызнала —

все ходы и выходы тайные и явные в теремах бояр-

ских и купеческих, потайные укромницы торговых

людей. Все, что на бабий монастырь подавалось, в его

сокровищницу отдавала, а приметы и лазы потайные

в богатых подворьях в памяти оставляла.

В первые же дни, как в Узолу заплыли, Семен

Позолота свою Олену в келье навестил.

Поведал ей атаман о задумке своей в конце лета

далеко вниз по Волге сплавать, до стана ханского,

свою жену Оганьку из неволи выкрасть, либо на ху-

дой конец выкупить. И было бы ладно, коли Олена

ему в том деле помогла. Призадумалась Олена и мол-

вила:

– Ладно, послужу тебе чем могу, сокол мой!

Рассказала Олена, по чьим дворам Позолоте по-

ходить надобно, по каким подворьям своих надежных

людей в сторожа поставить. Потрепала потом белой

рученькой атамана по жесткой русой бороде и закон-

чила:

– Сам походи, погляди, послушай. Твой глаз вер-

нее, голова смекалистей. Не полагайся на все, что

баба тебе припасла! А на выкуп страдалицы Огани

отдам ларец дорогой, завещанный мне матушкой. По-

лон доверху он колец, серег да запястий золотых, се-

ребряных, самоцветов ярких.

И рассвело у Семена Позолоты на сердце, и верой

исполнился он в задумку свою.

Пока Сарынь Позолота у Олены пропадал, его мо-

лодцы в Аксеновой зимнице жили, неводом рыбу ло-

вили, уху варили и старика россказнями занимали о

новом монастыре у Желтой воды. Бывал там Аксен

и в молодости и в зрелых летах, и разбойником и

праведником. Знал он и Оленью гору и Лысую, и

речки Керженец да Сундовик. И молвил, молодцов

наслушавшись:

– Хорошо и привольно. И рыбные тони, и звери-

ные гоны, и мед и воск на каждой дуплистой сосне.

Одно худо: не близко ли к хану? Иноку Макарию

поблизости с басурманом не ужиться. Не по нутру

им, когда супротив их гнета не хлеб-жито сеют, а

«чеснок» перед стенами частокольными. С басурма-

нами надо быть втрое хитрее басурмана. И хитрее, и

злее, и обманчивее. А у инока Макария супротив толь-

ко крест в руке да непокорность и неустрашимость.

Устоять ли его обители на Желтой воде, на быстрой

волжской дороге к богатству низовской земли? Мо-

жет, и крепка его крепость, коль дубовая, одна беда—

огнем горит! Ох, чует мое сердце старое: выкурят ор-

дынцы нашего Макария из монастырских стен, не

миновать ему с братией нашей Узолы-матушки с за-

куткой Аксеновой! Вот приплывут и кликнут с бе-

рега: «Принимай гостей, дедка Аксен!» Только от-

кликнется ли он, доживет ли до той поры старик!

3

Появился вдруг в Новгороде низовском калика

перехожий, слепец с поводырем. Сам чуть ноги воло-

чит, глаза как оловянные пуговицы, только на говор

да на песни бог дар не отнял. А в поводырях у него

всем бы молодец – и не стар, и не вял, только одна

рука плетью висит, видно, отсохла в молодости. А

здоровой рукой слепца за посошок водит. На торжи-

щах, на людных местах слепец песни поет, были из

старины рассказывает певучим голосом, а песни не

простые, все разбойничьи. С незапамятных времен

любил народ слушать разбойничьи песни. Как запоет

старик о разбойнике Кудеяре, прохожего остановит,

тот другого к себе позовет. Разбойничью песню поют!

А слепец, передохнувши, про атамана Аксена заве-

дет, что за полсотни лет до того по Волге вольницу

водил, богатых грабил, бедных кормил. Сойдутся лю-

ди и глядят на старца как на диво дивное, чудо чуд-

ное, и глядят, и слушают, а песня привораживала,

заставляла о делах забыть. И летели в шапку поводы-

ря гроши-денежки, подаяние за песню волшебную. А

детина-поводырь низко кланялся и крестился здоро-

вой рукой.

Ходит не торопясь по Новгороду низовскому сле-

пец с поводырем, а за ним следом молва о том, что

пришли они из самого вольного Новгорода, что орде

не поддался и московскому князю не кланяется. И

что слепой старик не только сказки сказывает да пес-

ни поет, но и знахарь, и ворожей, умелец зелье варить

и приворотное и отворотное, кому какое надобно. Да

как побормочет над тем зельем наговоры свои вол-

шебные, сила в нем появляется страшенная. Приво-

ротное зелье – это вдовицам да засидевшимся моло-

дицам добрых молодцов присушивать, приваживать, а

отворотное – богатым да боярам, чтобы лихого че-

ловека от своих ворот отворотить.

Молва – она молва и есть. Сорока – ворону, во-

рон – борову, а боров – всему городу. Дошло до

того, что за слепцом нарочные боярские слуги прибе-

гали, зазывали на боярский двор наговоренным отва-

ром побрызгать, чтобы лихого человека отворотить.

И побредет слепец на боярский двор, держась за по-

сошок поводыря. Приплетется на то богатое подворье

и самого хозяина спрашивает:

– От кого, от чего отворачивать? От беды, огня да

хворобы – один корень да наговор, а от лихого раз-

бойника другое надобно!

И по указке хозяйской двери, пороги и запоры

кладовок наваром отворотного корня опрыскивал,

бормоча наговоры непонятные и страшные:

Буйна трава,

Буен корень!

Засучай рукава,

Задвигай запоры!

Чтобы злого да лихого

От порога воротило,

Как коня медвежьим духом,

Чтобы в голову стучало

И по темени обухом!

Буйна трава,

Силен корень,

Дурна голова,

Дурен парень!

Присохни нога,

Отсохни рука!

Залей глаза,

Темна вода!

От такого колдовства у богатея боярина мурашки

по спине, по коже мороз. А поводырь ему, как брату

родному, на ухо добрый совет: «Слышно, Сарынь

Позолота под городом появился. Наговор наговором,

да не худо бы у кладовухи на ночь сторожа ставить.

Смерды изголодались, за кусок хлеба вернее цепного

пса служить будут! Только надо из дальних выби-

рать, кто не знает достатка хозяйского и не ведает,

что и от кого стережет!»

И вот на третий вечер на то же подворье парень

приходил, лицом светел, разговором прост. Сразу вид-

но, что у такого и разум и душа нараспашку. Такого-

то хозяину и надобно! И порядил он парня стоять но-

чами у кладовухи, где самое дорогое ухоронено, чтобы

задобрить хана.

Напоследок слепец с поводырем во двор богатея

Федула Носатого заглянули. Песенку спели, сказку

рассказали, челядь и хозяек позабавили. А мужиков

Носатых, отца и сына, в ту пору дома не было. Их

со дня на день с торжища поджидали. От челяди по-

водырь узнал, в каком урочище ждут хозяина с бар-

жой. После того слепой со товарищем ушли и насов-

сем пропали из Новгорода низовского.

Отошла тихая житуха молодцам в заимке на Узо-

ле. Приказал им Сарынь Позолота поодиночке в Нов-

город пробраться, по указанным подворьям разойтись

и в ночные сторожа там наниматься. И не отпугивать

хозяина ни ценой, ни словом, ни видом своим. А трем

ватажникам из послушников Макария указал подво-

рья самые богатые, где они с Аксеном сказки сказы-

вали, песни пели и на ворота да запоры наговарива-

ли. И жить там, и сторожить добро хозяйское надеж-

нее цепного пса до той поры ночной, когда к ним на

смену Сарынь Позолота придет!

Тут старец Аксен от себя словцо прибавил:

– Жить и сторожить и песенку не забывать:

Ты, Ивоха, Ивоха-мужик,

Примечай, где что плохо лежит,

Где хозяин на кубышке сидит,

Золотишко под гузном хранит!..

Песенку эту разбойничью не забывайте, а вслух не

запевайте! Дело с божьим словом, с молитвой надо

вести!

И вот с божьим словом да с молитвами подослан-

ных молодцов-сторожей очистил атаман Позолота все

кладовухи, укладки тайные богатейших нижегород-

цев за одну ночь. Завопили ограбленные бояре и тор-

говые люди:

– За одну ночь, самую короткую и светлую! Кто

бы подумал в такую ночь править дела разбойные?

Не бывало такого с той поры, как пропал незнамо

куда злодей Сарынь Позолота! За одну короткую

ночь и светлую как день!

На торжищах и перекрестках досужие люди днем

подсчет вели, кто из богачей своим добром поплатил-

ся:

– У боярина Толстогуба ларец с серебром да зо-

лотом почитай из-под гузна выдернули!

– Федула Носатого у причального столба встрети-

ли, с баржи как отца родного под руки свели, суму

с барышами подхватили и – прости Христа ради!

– Рысья шапка мурзы Хусаина по Волге уплыла,

а добро из посудины пропало. Да, видно, и сынок

вслед за отцом на дно пошел!

Теперь Сарынь Позолоте оставалось со всей добы-

чей вниз по Волге до побратима Макария прорвать-

ся. Но на такое дело надо было ждать ночей потем-

нее и подлиннее. А пока скрылся он с ватажниками

в Аксеновом гнезде на Узоле. Как тигр сибирский,

вышел из логова, потянулся, схватил добычу и снова

в логове залег. Ватажники тут отсыпались, после бес-

сонных дней и ночей силы набирались, рыбу лови-

ли, уху варили. И слушали бывальщины старого Ак-

сена. А сам он спал плохо. Все вокруг своей закутки

с посошком ходил, на берег Узолы выходил и глядел,

и слушал ухом привычным разбойничьим, не донесет-

ся ли с низовой стороны говор какой, али тихий плеск

весла, али стук в днище челна боярского. И радовал-

ся старик тому, что поплатились-таки нижегородские

богатеи, прихвостни басурманские, данью дорогой,

только не хану-басурману, а Сарынь Позолоте, ата-

ману волжской вольницы!

Вот дождутся ватажники ночей потемнее, в чел-

ны пожитки снесут и Аксена за собой позовут:

– Давай с нами, дедка Аксен! В челне места хва-

тит!

И скажет в ответ старый разбойник, вожак волж-

ской вольницы, о коем песни сложены:

– Куда мне старому до Макария! Налетят из-за

Волги вороги, а обороняться силы нету. Пусть уж я

здесь, на Узоле, помру, не от басурмана, а от своей

православной смертушки!

Последние короткие и светлые ночи стоят. Пробе-

гут еще две-три недели, и день быстрее на убыль пой-

дет, а ночи с каждым заходом солнышка темнее и

длиннее станут. Но невесело Сарынь Позолоте у моря

погоды ждать. А молодцы-ватажники день и ночь

лежали да раны свои потуже перевязывали. И все

были за то, чтобы до темных ночей подождать. Эх,

атаман Сарынь Позолота! Знал бы да ведал ты, что

вот в эту теплую ночь догорают последние головни от

келий инока Макария, твоего побратима! Половина

монахов порублена, другие с игуменом в полон захва-

чены и за Волгу переправлены до татарской орды.

Не ждал бы ты, атаман, темных ночей!

4

Всего-то три дня и три ночи довелось отдохнуть

молодцам атамана Позолоты, как вместе с передовы-

ми басурманами прилетела к Новгороду низовскому

недобрая весть о разгроме монастыря на Желтой воде.

В ночь тронулся в путь Сарынь Позолота. Молча гля-

дел старец Аксен вслед уходящим челнам. Нет, не

согласился он поехать ко Макарию. Ждал он этой бе-

ды, чудилось ему, что так будет.

Быстро неслись челны вниз по воде. К полуночи

под Дятловы горы приплыли и, крадучись, зашли в

тень от берега. Пусто и тихо было в ту ночь на ниже-

городском берегу. Только псы завывали на верхних по-

садах, чуя дикий басурманский дух. У Зачатьевской

обители придержали разбег челнов. Сарынь Позолота

на берег вышел и обухом бердыша постучал по днищу

монастырского челна. Гулко, как исполинский бара-

бан, загрохотало дно перевернутого челнока. И так

три раза пробарабанил атаман по днищу челна. И

стоял, прислушиваясь. Вот в сумраке чуть слышно

стукнула щеколда, скрипнули ворота. Вся в черном,

под черным платком-шалью быстро спустилась тро-

пинкой к берегу женщина. Подошла к атаману: «Вот

это на выкуп страдалицы Оганьки. Не пристало рус-

ской жене у татарина ноги мыть! – сказала и совсем

тихо, на самое ухо: – Ниже по берегу баржа бас-

кака ханского. Заглянул бы».

Устремились челны вниз по течению. Вот и бар-

жа чернеет, прижавшись к берегу. Позолота с пяте-

рыми молодцами прямо с челнов поднялись на нее.

Но чуткий баскак с двумя воинами были уже на но-

гах. В схватке скоро упали два воина, но храбро от-

бивался баскак Хайрулла. А как понял, что его жи-

вым взять хотят, в слепой ярости махнул за борт по-

судины. Однако достал его на лету бердыш ватажни-

ка. Скоро шапка рысья выплыла, но сам баскак так

и не показался. Соскочили тогда ватажники в челны

и поплыли вниз, вглядываясь в ночь. А как от зари

чуть посветлело, увидели все, что на песке у самой

воды человек лежит. Выскочили тут трое, подбежали

к нему, повернули вверх лицом, оглядели.

– Это он, наш татарин. Живой, тащи его, молод-

цы!

В нос челна бросили кошму, уложили вражину,

своей одежкой прикрыли и снова за весла взялись,

понукая челны вниз по реке. Уже пропали позади и

Дятловы и Беломошные горы, когда совсем рассвело.

А два челна все стремились вниз. И только когда на

Волге вдали показались первые рыбари, челны свер-

нули в старицу и затаились в кустах. Тут им пережи-

дать надобно было весь долгий день.

В полдень атаман Позолота хмуро взглянул на

басурмана, вспомнил свою последнюю схватку на

барже баскака Хайруллы, родного сына его старого

врага Хабибулы, и приказал ватажникам:

– Обрядите рану, перевяжите. Смените подстил-

ку да укройте. Берегите его пуще глаза, он нам при-

годится!

И другую ночь плыли, подгоняя челны. И только

успели с Волги в Желтоводье заплыть, как совсем

обвиднелось. Причалили, вышли из челнов, огляде-

лись кругом. Ничего не уцелело от гнезда инока Ма-

кария. Ни стены частокольной, ни церковушки, ни

келий, ни меленки. Остался только закут земляной у

воды во черемуховых зарослях, где рыбарь Варнава

с челноком приставал и ночевал, когда рыба в снас-

ти дуром шла. Чуть-чуть видна она была сквозь кус-

ты. Заглянули туда – и землянка пуста, только ды-

мился остаток костра, да висела на шестах мокрая

сеть. «Кто-то тут ночевал!» – поняли ватажники. И

негромко так позвали они тогда:

– Эй, кто тут есть? Покажись!

Но никто не откликнулся. Только с пожарища

вдруг ворон взлетел и на сосну уселся, встряхнув пе-

рьями. За Волгой конь заржал, визгливо, со злом.

«Басурманский конь, – подумали ватажники, – на-

ши кони ржут радостно!» И всем на сердце печаль

легла. Там, на Оленьей и Лысой горе, тоже чернели

головки. И безлюдно было, словно все вымерло. Встре-

воженный ворон снялся с сосны, стороной людей об-

летел и за Волгу направил полет, скликая товарищей.

А позади, из кустов черемуховых, вдруг послыша-

лось:

– Подумалось, опять басурмане, ан наши при-

шли!

Хорошее место выбрал рыжий Варнава для своей

закутки. Закопался в землю на крутом берегу, за че-

ремухой, как за темным пологом. По Волге близко

проплывут, а ее не увидят. И с речки Керженки не

разглядеть. А ему с крыши своей земляночки далеко

видать. А внутри ее и пол, и потолок, и стены сос-

новые тесаные, как в хорошей мордовской избе. И

нары широкие вдоль стен – и себе, и помощникам из

послушников. Вовремя он увидал и эти два челна,

когда они по Волге подплывали и в устье Керженки

заворачивали. Да не поверил глазам своим, что это

челны Сарынь Позолоты, побратима Макария.

Вышел он к ватажникам таким же могучим и ры-

жим рыбарем Варнавой, каким был в Печерской оби-

тели, только обветренным и усталым.

– Все пожгли, все порушили. Наших кого побили*

кого за собой увели. А я на ту пору в Керженку да-

леко заплывал, там ночевал. С большим уловом до-

мой плыл, думал своих порадовать. И приплыл к го-

ловням. Одни следы к Волге остались. Троих наших

побитых захоронил. Да кого-то, видно, в огне сожгли.

Плыла тут по Волге наша мордва, сказывали, что

игумена Макария басурманы за собой повели. Жи-

вой, только изранен весь. На Сундовике видели.

Обошел пожарище атаман Позолота, оглядел Вар-

навину закутку. И приказал перенести в нее баска-

ка.

Хайрулла к тому времени был уж в памяти, но

к еде не прикасался, только пить просил часто. И

сказал атаман рыбарю, указав на увечного:

– Береги его, выхаживай, как ходил бы за са-

мим Макарием. Да и тебе с ним будет охотнее, когда

нас тут не будет.

Потом ватажники челны вытащили и упрятали, в

берегу еще землянку выкопали и перенесли в нее

свои пожитки. И свое, и то, что атаману на выкуп

Оганьки раздобыли. Немалая была добыча, а убира-

лась всего-то в двух махоньких сундучках. Здесь и

жили дружки до той поры, как видно стало, что бас-

как выживет. Рана его затянулась, поджила, но нога

оставалась недвижной. На это Варнава сказал:

– Сам выживет, а нога высохнет. В такое уж

место ему бердышом угодили.

И сделал Хайрулле костыль, чтобы он мог по

землянке пройти и, когда надо, за нее сходить, на

солнышке посидеть. И кормил его как сына родного

и хлебушком, и ухой, и медом сотовым, приговари-

вая:

– Ты, может, и басурман, но душа в тебе право-

славная. Потому как родился ты на нашей русской

земле, с малых лет ешь русский хлеб, пьешь воду из

русских родников и рек.

Хайрулла потому и баскаком был, что по-русски

знал, но в ответ на слова Варнавы молчал. А Варна-

ва не отставал:

– Правда, крестили тебя не по православному

обычаю, а по басурманскому. Вырастили по-басурман-

ски и к делу басурманскому приставили – у наших

людей последнее отнимать, дань собирать и хану от-

правлять. А наш бог православный взял да тебя и

наказал. И в Волге тебя искупал и ногу отнял. А не

бог так судьба, едина суть. Только ты на нее, на судь-

бу, не.серчай. Она наказала, она и помилует.

5

Пока рыбарь Варнава ордынца утешал да на пра-

вославие наставлял, Сарынь Позолота с ватажника-

ми на перевернутых челнах сидели и о том судили, как

ловчее басурман обойти, инока Макария из неволи

вызволить да заодно и Оганьку, что давным-давно

боярином в неволю запродана. Тут и сказал Позоло-

та своим товарищам, что на выкуп Оганьки из их об-

щей копилки казны не потребуется. На это Олена

свой ларец отдала и настрого наказала несчастную у

басурман отнять. А вот где она, в каком улусе, у ко-

го в невольницах, о том не слыхано. Инока Макария

разыскать нетрудно по свежим следам ордынцев, не

по тем, что пошли на Новгород низовский, а по сле-

дам за Волгу, что с добычей домой поскакали. Но в

погоню за ними плыть и бежать – все одно, что в

петлю голову совать. Вместо того чтобы Макария за

дорогой выкуп отдать, окружат вражины ватажни-

ков, кого порубят, кого повяжут и все их добро, при-

пасенное для выкупа, силой отберут.

И порешили ватажники не ходить далеко за Вол-

гу, а плавать по ней в низовской земле, в реку Суру

заплывать, прислушиваться к молве людской и славу

распускать, что у них в руках баскак Хаирулла, пле-

мянник самого хана ордынского. И что они, ватаж-

ники, готовы отдать его в обмен на инока Макария

без выкупа. А коли ко Макарию да прибавят Огань-

ку, жену русскую, что продана в полон лет за семь

до того, то отсыплют за обоих столько выкупа, что

довольны будут и сам хан, и все, кто с ним рядом

сидит!

Добрая ватага была у Сарынь Позолоты и с ата-

маном во всем согласная. Шестеро их было, все люди

разные, а как одна голова. Тут два брата родных

Швыряй да Сокол, с малых лет в сиротах. Батьку с

маткой у них ордынец увел, а малышей на произвол

судьбы оставил. Куда дети басурману, когда своих

кибитка полная! Вот выросли парнишки, возмужали

да и подались на Волгу в вольницу.

Косой да Никитка тоже побрательники. Когда

матку с отцом в полон погнали, они подростками бы-

ли. Басурмане и их прихватили. Но бежали парень-

ки с речной переправы, когда ордынцы от них глаза

отвернули. Побродили они вокруг разоренных сел и

тоже на Волгу. Прямо в стан к Сарынь Позолоте.

Последние два не братья, не побратимы, но друж-

ба их железная. Один мордвин, другой чувашин, оба

осиротели после набега вражьего. Все было так. В те

страшные годы не зря в песне пелось про лихоимца-

басурмана:

У кого денег нет,

У того жену возьмет;

У кого жены нет,

Того самого головой

В полон заберет!

Отца и мать заберут, а деток на холод и голод:

оставят. Подрастали и шли такие сироты под крыла

атаманов волжской вольницы. Все шестеро были мо-

лодцами удалыми и смелыми, но соглашались са

своим атаманом не лезть на рожон, а выманивать у

басурман инока Макария дорогими посулами. Какой

же ордынский хан устоит перед ларцом серебра и зо-

лота?

Трех послушников, что с атаманом в поход до

Узолы ходили, решено было с Варнавой оставить, что-

бы и здесь дело складнее шло. Трое в отлучке, чет-

вертый у землянки. Недужного татарина одного не

бросишь. «Вот как ладно, – вздохнул с облегчением

Позолота, – был десятым, стал опять сам седьмой.

Не счастливые ли дни навстречу бегут?» А плыть

было надумано на одном челне: нападать и убегать

ловчее.

Рыбаря с Хайруллой переправили подальше от

Волги, вверх по речке Керженке, поселили их в зем-

лянке, что монахами для Варнавы построена была до

того, как басурманы монастырь сожгли. Верст за

семь от устья вверх по Керженке бежит в нее с пра-

вой стороны ручей Быстрячок, холодный и бойкий, а

впадает в Керженку тихо, без шума. Река здесь из-

давна в крепких крутых берегах, без обвалов и осы-

пей, бежит не торопясь плесом прямым, а крутом ни

жилья не встретишь, ни голоса человечьего не услы-

шишь до самой черемисской земли. Здесь, в крутоя-

ре скрытой старицы, землянка вырыта, с полом и с

потолком, и стены тесаным деревом забраны. И теп-

ло, и сырости нет.

Вдоль стен нары для спанья понаделаны, у выхо-

да в стене очажок выкопан с дымоходом. Поблизо-

сти ручеек Быстрячок бежит, да так задумчиво жур-

чит, что усталого спать поведет, а бодрому думки

нашепчет тихие.

Вот сюда-то и переправил Сарынь Позолота рыба-

ря Варнаву с баскаком Хайруллой. Сам правил чел-

ном, Варнава на веслах сидел – часом доплыли. По-

могли ордынцу из челна выбраться и до землянки

подняться. Потом внесли туда же сундучок и Оленин

ларец и закопали у землянки под самую крышу. Вер-

нувшись на старое жилье, Позолота сказал троим ва-

тажникам из послушников:

– А вы живите здесь до возвращения инока Ма-

кария. Да помните, что скоро вернется он! Ходите во-

круг по знакомым селениям, где народ уцелел, соби-

райте на пропитание. Мимо ушей ничего не пропус-

кайте и обо всем Варнаве сказывайте. Он будет вам

и рыбку и дичину привозить, а вы с ним христарад-

ным хлебом делитесь. А что этот Варнава с басурма-

ном где-то на белом свете живут – о том для всех за-

будьте! Это я, Сарынь Позолота, вам наказываю! За

Волгу плавайте, и там молву по ветру пускайте, что

жив Макарий Желтоводский и не дальше как к по-

крову сюда, на Желтые воды, возвернется заново мо-

настырь отстраивать и лихоимца басурмана гневным

словом обличать. Чтобы не давали мужики ворогу

ни коня, ни скотины, ни хлебушка. Пусть приважи-

ваются сами для своего брюха еду припасать, кулиги

расчищать, хлеб растить!

6

В тот вечер Сарынь Позолота на берегу Волги на

холмике сидел, как ястреб нахохлившись, и в разду-

мье тихую песню пел. На том же месте, где ранней

весной перед походом в верховья задумывался. Но те-

перь не было за его спиной в дубняках келий и стены

Желтоводской обители, не маячила церковушка сво-

им дубовым крестом. Одни головни да пепел по пес-

кам остались, безмолвие и запустение. Все сожгла,

спалила рука басурманская. Быстро, за два лета по-

строился и ожил тут монастырь, чтобы часом сгореть,

дымом, пеплом развеяться. А не оправдалась ли тут

примета древняя народная: «Как в правую руку вой-

дет, так и из левой уйдет»? Это о добре, о богатстве

нажитом. Коли честно, кровью да потом нажито —

прослужит веки вечные, а злом да хитростью – все

как в трубу очага улетит.

Так думалось Сарынь Позолоте. Немало на монас-

тырь из его добычи отсыпано, у бояр, у торговых лю-

дей, у баскаков-ордынцев силой да хитростью отня-

той. Как нажито, так и прожито. Не впрок пошли

Макарию Желтоводскому дары Сарынь Позолоты. А

он как сокол, что не по себе добычу хватает. Уронит,

забьет, сердце с печенью выклюет, остальное бросает.

Теперь припас добычу дорогую на выкуп инока Ма-

кария. И, не жалея, отдаст все хану-татарину, все,

что за короткую ночь у бояр нахватано. А за Огань-

ку – полный Оленин ларец. И впридачу за все Хай-

руллу, баскака ханского.

Ах инок Макарий, непокорный твой нрав, честь

неистребимая! Живет на Желтоводье, под носом у ба-

сурман, на их главной дороге, и призывает простой

народ именем бога к непокорности врагу. И доходит

до хана молва без прикрас, что Макарий Желтовод-

ский и русских, и мордву, и черемис к православию

призывает и против орды наставляет, и призывы свои

именем бога православного подкрепляет!

Разве хан такую обиду снесет? Как можно тер-

петь гнездо Желтоводское, где оттачиваются мечи на

племя Чингисханово?

Направо, за волжским плесом, солнышко заходи-

ло, волну золотило и землю низовскую к ночному по-

кою звало, когда за Волгой на Лысую гору конный

ордынец вылетел и долго из-под руки вдаль глядел.

И был он с конем неподвижен, как дикий камень.

'Одинокие челны к своему родному причалу поспеша-

ли. А Сарынь Позолота все на своем холме сидел и

под раздумье свою тихую песню пел:

Сизый сокол, ты

Птица вольная,

Сердце смелое,

Своевольное!

Научи, скажи,

Как мне жизнь дожить,

Среди ворогов

Головы не сложить!

Чтоб от ворога

Никуда не бежать,

Храбрым воином

Под крестом лежать!

И перед тем как всем повалиться спать, атаман

сказал своим ватажникам:

– Завтра с зарей на низы поплывем. До устья

Суры. Там сходятся две главных басурманских до-

роги: вниз по Волге из низовской земли, и вниз по

Суре из орды. Будем там глядеть, слушать и ждать.

И нападать, коли нас к тому приневолят!

Поднялись затемно, челн на воду столкнули, на

Волгу выплыли и пропали в тумане утреннем. Было

самое начало жнитва. Из-за Волги доносился запах

спелых хлебов и дымных овинов. И совсем далеко

ржал одинокий басурманский конь. Ржал со злом,

визгливо...

7

Тихо жили рыбарь Варнава да ордынец Хайрул-

ла. И третий с ними сам Керженец. Над ними небо

синее, какое только в конце лета бывает. И небо, и

облачка, и прибрежный дубняк – все в плесо гля-

дятся как в зеркало. И уже первые желтые листья

по плесу под ветром бегут. Рыбарь Варнава только по

утрам да вечерам из землянки пропадает, а день да

ночь около бродит, снасти починяет. И Хайруллу на

путь православный наставляет. Не скучно с ним бас-

каку, только вот больная нога совсем не слушается.

Не стало тепла и жизни в ней.

Раз-другой в неделю Варнава на полдня отлуча-

ется. На Желтые воды послушникам рыбку везет, а

от них хлеб да ржаные сухарики, что из подаяния на-

сушены. Довольны послушники, но рассказать Вар-

наве пока нечего, нечем его порадовать. И, не задер-

живаясь, плывет рыбарь вверх по речке Керженке,

до устья ручья быстрого. Любит Варнава с Хайрул-

лой поговорить. Русское слово тот как свое понимает,

не зря среди русских в баскаках ходил.

– Вот когда перестанешь ногу свою волочить, как

ворон крыло перебитое, буду тебя за собой на рыбал-

ку брать, чтобы тебе тут одному не тосковать. Ну по-

терпи! Вот, чай, скоро ваши из орды придут и забе-

рут тебя, добра молодца, и за собой уведут. Дома-то,

чай, жена, либо не одна, да сыновья, да дочки. По се-

мье и затосковать не грешно. Семья – она у кого

хошь семья, самим богом дана. И беречь ее, и рас-

тить по конец жизни.

Тут Хайрулла задумывался. Жена у него одна.

Лет семь назад попалась ему на глаза одна полонян-

ка русская. Выкупил ее, к себе увел. Она ему сына

родила, а других жен приводить не позволила. «Коли

хочешь, чтобы с тобой жила и сына твоего пестовала,

так с одной живи, как наши православные. А приве-

дешь другую – меня не ищи!» Хайрулла о второй

жене не шибко задумывался, а после такого разгово-