Текст книги "Легенды и сказы лесной стороны"

Автор книги: Сергей Афоньшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

новатые браслеты-запястья, а в ушах – сережки из

продолговатых ярких камней. А длинные волосы, за-

плетенные в косы, спускались по смуглым плечам до

земли. Слова песни были непонятны, но напев ее, то

жуткий, то нежный, будил неодолимое желание по-

нять, о чем поет хозяйка Дикой реки. И от этого же-

лания Чур проснулся.

В землянку уже глядело утро. Чур собрал свои

пожитки, загородил вход в жилье еловыми ветками

и оставил его до холодной охотничьей поры. Он шел

к дому уже не берегом реки, а ближайшим путем,

прямо на восход солнышка, и к вечеру второго дня

был в родном селении. Всплеснула руками Кокшага,

глазам своим не поверила, а дочки оторопели от ра-

дости, когда Чур высыпал на пол сокровища своей

кожаной сумки.

– Вот глядите, как наградила меня хозяйка Ди-

кой реки!

Шустрые сестры сразу разглядели, что за сокро-

вища высыпались из сумки охотника:

– Ах, да тут есть и кержи! И сколько их, раз-

ных, красивых! А какие кольца и запястья!

Девушки проворно повыкидывали из ушей само-

дельные сережки-кержи. Новые сережки сделали их

лица миловиднее, а на щеках от камней разгорелся

румянец. Потом сестры собрали из бусин по ожере-

лью. И сразу их шейки стали полнее и белее, кожа

на них свежее и нежнее. Когда же они надели запя-

стья и кольца, их натруженные руки стали красивы-

ми и мягкими. И радовалась, глядя на них, матка

Кокшага:

– Это хозяйка Дикой реки делает моих дочек кра-

сивыми и счастливыми! Чудится мне, что не забудет

она и сына!

Для себя Кокшага выбрала из всего добра только

костяной гребень. Да собрала на шнурок ожерелье из

бусинок цвета позднего меда, а к ожерелью подобра-

ла еще кержи-сережки. И все припрятала для той, ко-

торая придет жить в ее избу, когда дочки разлетятся

за мужьями в разные стороны.

С того дня, как сестры охотника Чура стали са-

мыми нарядными девушками и только на них стали

заглядываться парни, кончилась приятная жизнь для

скряги Ширмана. Старая Ширманиха упрекала мужа

с утра до вечера:

– Долго ли будет так, что дочки вдовы Кокшаги

будут наряднее и моднее нашей Рутки? Это ты во

всем виноват! Не сумел вовремя приветить парня,

который оказался гораздо смышленее и смелее иного

старого хвастуна! Иди-ка взгляни, сколько разного

добра принес с Дикой реки сын Кокшаги, от которого

ты, старая спесь, отворачивался. Вот увидишь, он еще

нарядит в дорогие кержи и бусы всех девчонок пле-

мени, кроме нашей дочки!

И вот, наслушавшись перепалки между отцом и

матерью, Рутка решила встретиться с Чуром. Как-то

под вечер она пришла к жилью Кокшаги и, дождав-

шись, когда Чур возвращался из леса, подошла к не-

му и шепнула:

– А что, Чур, не подаришь ли ты мне кержи, ка-

кие носят твои сестры? Не отказалась бы я и от оже-

релья!

И незаметно задела его медвежьим коготком по-

ближе к сердцу. И Чур сразу подобрел. Он взял де-

вушку за руку, привел в избу и сказал матери, что-

бы показала Рутке все сережки и бусы, кольца и брас-

леты. И сам помогал девушке подбирать бусины для

ожерелья, примерять к ушкам кержи. Рутка верну-

лась домой довольная и счастливая.

Скоро все девушки разузнали о находке Чура и

повадились ходить к дому Кокшаги за кержами и ко-

лечками. И ни разу, даже на самое малое время, не

задумывалась старуха о том, не отказать ли неведомо

чьей дочке в подарке и радости. Не только девчонки,

молодайки бабы и те стали форсить в невиданных

украшениях.

Приближалась зима. Чур каждый день пропадал в

лесу, запасая мед и дичь для семьи, чтобы с наступ-

лением холодов уйти на дальний промысел и без за-

боты о доме там жить и добывать дорогие звериные

меха. Как-то на досуге Кокшага навестила семью

Ширмана и там, разговорившись, сказала:

– Боюсь, что скоро мои дочки уйдут за мужьями,

их уже выбрали добрые парни. А сын надолго про-

падет в лесу. А я стара, и мне трудно будет одной

в зимнюю пору. Не отдадите ли свою Рутку жить в

моем доме?

На это хотела ответить мать Рутки, но старик пе-

ребил :

– А зачем твой сын нарядил в дорогие бусы и:

кержи всех девчонок без разбора? Теперь любая дев-

чонка и бабенка носит в ушах кержи не хуже, чем

у нашей дочки. Вот и зови в свою избу из них лю-

бую. Твой сын простофиля. Вот когда он станет хит-

рее, тогда наша дочь придет тебе помогать!

Старый Ширман до того расходился, что бранил-

ся как попало. Гневался на то, что счастье слепо и

балует не тех, кого бы следовало, что всех девок ра-

довать – на то ума не надо, не зря есть пословица:

«Курчонку не прокормишь, девчонку не нарядишь!»

Если бы сын Кокшаги вовремя посоветовался с ним,

Ширманом, то стал бы самым богатым челове-

ком!

Вернувшись домой, Кокшага обо всем поведала

сыну. В ответ Чур усмехнулся:

– Не огорчайся, мать! Ведь ты сама говорила,

что хозяйка Дикой реки не оставит нас. И кажется

мне, что я не смогу быть хитрее. Припаси сухарей,

скоро я пойду на промысел.

В одну месячную ночь, пока Чур спал перед по-

ходом, Кокшага заботливо уложила в заплечный ме-

шок сухари, легкую, но теплую зимнюю одежду, а в

кожаную сумку, которую сын носил на ремне через

плечо, положила топорик, разные мелкие охотничьи

снасти и запасное огниво. В то утро Чур проснулся

рано и, пока спали сестры, собрался в дорогу. За по-

рогом избы ждала Кокшага. На прощанье она вновь

пошептала над мешочком с медвежьим клыком и

скребком, призывая всех добрых духов и днем и но-

чью безотказно служить ее сыну.

Знакомыми тропинками с луком и колчаном за

спиной, с копьем-рогатиной в правой руке Чур спе-

шил на промысел к Дикой реке. И все деревья под

утренним ветром кланялись ему вершинами. Чуткий

Уголек бежал впереди, загоняя на деревья тяжелых

взматеревших птиц и проворных зверьков с пушис-

тым хвостом и кисточками на ушах. Старые белки

были уже одеты по-зимнему, а молодые только нача-

ли голубеть со спины. Рыжими бочками, как огонь-

ками, мелькали они по деревьям и дразнили охотни-

ка урчаньем и цоканьем: чур-р-р, чур-р-р, чка, чка,

чка! Наклевашись спелых желудей, хрипели наряд-

ные сойки, синицы пинькали и тенькали на все лады,

приветливо и смело: пинь, пинь, тарарах! пинь, пинь,

татарах! И радостно было Чуру забираться все даль-

ше в лесную нехоженую глухомань, слушая редкие

голоса осеннего леса.

На другой день он добрался до земляного жилья в

крутом берегу Дикой реки. Сухой сентябрьский вете-

рок, забираясь в дверь и вылетая в трубу очага, хо-

рошо просушил землянку. Стены и потолок стали

светлее, стойки и подпорки высохли, а трава и дре-

весные ветки на лежанке источали нежный запах

увядания и прошедшего лета. В тот вечер ветер дул

с верховья реки, а закат был бледный и зеленоватый.

Приметы обещали холода, поэтому Чур развел в оча-

ге жаркий огонь, чтобы прогреть землянку, и, когда

дрова прогорели, заснул без заботы.

Первые три дня Чур ходил по своим охотничьим

владениям, проверяя исправность западней и само-

стрелов на пушных зверей и настораживая силки на

боровую дичь. И каждый вечер, возвратившись в зем-

лянку, разводил в очаге огонь, чтобы в жилье было

тепло и сухо. После крепких ночных заморозков и

ледяных закраин на реке нашла полоса тихой пас-

мурной погоды с утренними густыми туманами. Од-

ним таким утром Чура поманило вдруг пойти вверх

по Дикой реке, пройти по нехоженым ее берегам и

урочищам, узнать и увидеть новое. Он взял с собой

только оружие да кожаную сумку и пошел вверх по

реке с верным псом впереди.

Чур шел без отдыха целый день, ночевал у костра

и опять шел и шел под пасмурным осенним небом.

А Дикая река в награду ему каждый час открывала

новые нехоженые урочища, крутояры, излучины, ус-

тья малых речек, песчаные отмели и глинистые об-

рывы. Только следы диких зверей и птиц радовали

его до той поры, как на речном песке приметил след

человека. Еще в детстве от матери Чур слышал, что

в далеких верховьях Дикой реки живут люди иного

племени, совсем другие по росту, по речи и по обы-

чаям. Приглядываясь к следам, он приметил, что

походка была мелкая, а следок небольшой, короткий*

«Это девушка!» – подумал Чур и пошел ее следом.

Сметливый пес, по знаку хозяина, послушно пошел

сзади.

Влажный мох хорошо сохранял следы, отдельные

примятые моховинки нехотя выпрямлялись, как жи-

вые. И вот среди моховых кочек, усыпанных спелы-

ми ягодами, Чур увидел ее, ягодницу. Он знал, как

приятно поесть таких ягод зимним вечером после

ужина. Мать Кокшага и все женщины его племени

тоже запасали эти ягоды на зиму еще потому, что они

помогают от угара, а если поесть их с горячим ме-

дом, то вылечивают от простуды и кашля.

Чур подкрался к девушке совсем неслышно. Стоя

в трех шагах за ее спиной, он видел, как проворно

работала она обеими руками, наполняя берестяную

набирушку спелыми темно-красными ягодами, а по-

одаль стоял уже полный лубяной кузов. Чтобы не ис-

пугать девушку, Чур осторожно, чуть-чуть тронул ее

плечо рукояткой копья. Она обернулась, удивилась,,

но не заголосила на весь лес от страха, а зачуралась

негромко, как от лешего, духа лесного:

– Ох, чур меня, чур меня!

И сидела на холмике, не сводя с пришельца боль-

ших синих глаз.

А Чур не поверил своим ушам. Не почудилось ли

ему, что девушка дважды назвала его по имени? Это

было неожиданным и непонятным.

– Да, я охотник Чур, сын Черкана и Кокшаги.

А ты чья? Ты Рутка?

Ягодница глядела на него по-прежнему со стра-

хом, повторяя вполголоса:

– Ой, чур меня, чур меня!

С минуту Чур стоял в раздумье, потом не торо-

пясь достал из сумки овсяный колобок и осторожно

бросил на колени девушке. А овсяный колобок, испе-

ченный женщиной, это уже не шиш болотный, не ле-

ший, не дух лесной. С незапамятных времен он —

верный спутник человека в близких и дальних похо-

дах, на работе, на промысле. Этот пресный круглый

хлебец до надобности держали под одеждой, возле

бока. Коло бока, как говорили в старину. Исподло-

бья взглянув на Чура, девушка бережно взяла коло-

бок. Он был еще совсем мягкий, этот колобок, от него

шел чудесный и родной запах липового меда, хмеля

и пихтовых веток, которыми Кокшага подметала го-

рячий под печки перед тем, как посовать туда колоб-

ки. Снова глянула на Чура. «Нет, это не оборотень,

не шиш лесной и совсем не леший, а человек, только

не нашего роду-племени!» А он, этот лесной дух, не

глядя на девушку, начал быстро-быстро собирать с

моховых кочек темно-красные ягоды и полными при-

горшнями ссыпать в набирушку. Очень скоро он на-

брал ее дополна, поставил к ногам ягодницы и по-

махал рукой в сторону реки.

– Домой пора, пойдем вместе!

Не понимая речи, девушка сообразила, о чем го-

ворит этот простодушный парень, уже вскинувший на

свои плечи тяжелый кузов с ягодами. Ей оставалось,

только взять набирушку и идти следом за ним до ре-

ки. Когда вышли на берег, Чур обернулся, взглядом

спрашивая, куда идти. И она пошла передом вверх по

реке, по знакомой ей чуть приметной тропе. На ходу

она жевала овсяный колобок, изредка отламывая по^

кусочку для Уголька. Шли молча и быстро, и спелые

желуди, опавшие с пожелтевших дубов, хрустели под

их ногами.

Потом на солнечном крутояре присели отдохнуть-

Она смотрела теперь на Чура совсем без страха, огля-

дывала с любопытством с ног до головы. А колобок

с запахом пихты оказался таким вкусным и сытным,,

какие в ее доме пекли только по праздникам. Девуш-

ка погладила рукой Уголька, а Чур, показывая на

нее пальцем, спросил:

– Ты Рутка, да?

Но девушка, не зная его языка, не вдруг по-

няла, о чем ее спрашивают. Тогда он указал на

себя:

– Я – Чур, сын Черкана и Кокшаги. Я – ЧурГ

А ты Рутка?

И при последнем слове опять указал на нее ру-

кой. Теперь и она начинала понимать и тряхнула го-

ловой :

– Нет, я Устинья. Устя, Устя!

Тут широко улыбнулся Чур:

– Так ты Устя? Устя – это хорошо! А я Чур!

Чур!

И каждый раз показывал себе на грудь. И она по-

няла, что Чур – это его имя. Имя не лесного бога,

которым она чуралась от злых шишей и леших, а вот

этого доброго увальня с черными глазами и бровями»

чуть скуластого и приземистого.

После такого объяснения они снова тронулись в

путь: Устя впереди, а Чур за ней, а там, где позво-

ляла тропинка, шли рука об руку, изредка спраши-

вая друг друга, каждый по-своему:

– Так ты Устя, да? Это хорошо!

– Да, я Устя. А ты Чур? Это ладно!

И обоим было радостно, хотя и говорили по-раз-

ному, и кузовок с ягодами совсем не казался тяже-

лым, а путь незаметно подходил к концу.

Берега Дикой реки здесь были еще выше и подни-

мались над ней крутыми глинистыми обрывами, а

хвойный лес перемежался лиственным и пустошами.

Вот из-за одной излучины показались бревенчатые

избы большого селения, а к нему от реки вилась по

крутояру тропинка. Здесь девушка взяла у спутника

кузов с ягодами, взвалила на свои плечи и, подхва-

тив набирку, быстро пошла вверх по тропе к родному

селу.

Взобравшись на кручу, она сверху призывно по-

махала рукой, чтобы Чур следовал за ней, и пропала

за берегом. И он, не раздумывая, пошел в селение

русов.

Но медленно и осторожно подходил Чур к чужо-

му поселку. Избы стояли в один ряд лицом к реке, а

позади них чернели нежилые приземистые построй-

ки. В конце селения, впритык к лесистому берегу, вы-

силось одинокое строение с несколькими крышами,

одна другой выше, с тесовым шатром над самым вы-

соким срубом. А на вершине шатра – странное изо-

бражение из дерева. Вот из одной избы вышли люди,

а с ними и она, его первая знакомая в этом крае.

Незнакомые люди, старые и молодые, мужчины и жен-

щины, высыпали из домов, окружили Чура и с любо-

пытством разглядывали нежданного гостя, его одеж-

ДУ> оружие и Уголька, прижавшегося к ноге хозяи-

на.

Пока чужие люди на него дивились, острый глаз

Чура успел приметить, что все они тоже носили аму-

леты, подвешенные на шнуре через шею. Эти штуч-

ки из желтого и белого металла похожи были на ле-

тящего жучка. У одного толстого старика, одетого в

длинную черную одежду, большой такой амулет бол-

тался на груди поверх одежды.

Этот старик появился из избы, стоявшей вплотную

к большому странному дому под островерхой крышей,

и сразу не понравился Чуру своей тучностью и не-

добрым взглядом.

Люди долго слушали рассказ Усти. По тому как

она живо говорила, всплескивая руками и погляды-

вая на Чура, он понял, что она рассказывает о своей

нечаянной встрече в лесу и как она испугалась. Вдо-

воль наглядевшись, люди разбрелись по домам, а

отец и братья Усти позвали Чура в свою избу, поса-

дили за стол на широкую скамью, а старая женщина,

мать Усти, подала ужин. Но прежде чем сесть за стол,

все стали лицом в передний угол, помахали перед со-

бой руками и покивали головами, словно кланяясь

кому-то невидимому. Для Чура это было в диковин-

ку и занятно, он оглянулся в тот угол, но в сумраке

ничего не увидел. После еды, поднявшись из-за сто-

ла, все опять помахали перед носом руками и поки-

вали головами. Чтобы угодить хозяевам за добрый

ужин, Чур тоже хотел за всеми повторить то же са-

мое, но Устя легонько ударила его по руке и покру-

тила головой: «Не надо!» Потом она принесла сноп

свежей соломы и постелила гостю постель на мужской

половине избы, где спали отец и братья.

Утром за завтраком Чур опять спросил девушку:

«Ты Устя?» И когда та повторила свое имя, он пе-

респросил всех ее семейных и запомнил их имена.

Всей семье русов Чур пришелся по душе своей сме-

лой простотой и бесхитростным нравом, а старая жен-

щина не забыла и его собаку накормить. Потом каж-

дый взялся за свое дело.

Пока Устя просеивала на ветру ягоды, очищая их

от лесных былинок и моховинок, Чур сидел на за-

валинке избы и смотрел, как она работает. И все ка-

залось ему, что эта девушка очень похожа на Рутку,

дочь Ширмана, только ростом повыше да волосы по-

светлее.

Не один день Чур прожил в новой семье. Братьев

он научил делать отличные легкие лыжи и ставить

западни на зверей, отцу показал, как плести из лыка

крепкую и удобную обувь, какую носят люди его пле-

мени, а матери помогал во всех ее нелегких делах по

хозяйству. И от всех, а больше всего от Усти перени-

мал их родную речь и обычаи. Он уже знал, что аму-

леты, которые русы носят на шее, они называют крес-

тами, а большой дом под высокой крышей служит

местом, где эти люди задабривают своего бога и про-

сят у него удачи в разных делах.

За ночь выпал настоящий зимний снег, сухой,

скрипучий. Утро народилось ясное и морозное, и все

сверкало под солнышком. Большой угрюмый дом под

островерхой крышей с крестом и тот глядел веселее.

Никто из людей не прошел еще по заснеженной ули-

це, только от одной избы уходил одинокий след чело-

века вниз по Дикой реке. Это охотник Чур вышел на

промысел в свое урочище, к земляному жилью на

крутом берегу. Старая женщина напекла ему в доро-

гу колобков и помахала вслед рукой, а Устя крикну-

ла звонко с крыльца: «Опять приходи!» Скрипит под

ногами снежок.

Кремниевый скребок и медвежий клык в кожаном

мешочке на груди чуть слышно стучат друг о друга,

предвещая удачную охоту. А черный пес Уголек на

синеватом снегу казался чернее самого черного угля.

4

Землянка на Дикой реке встретила Чура поздним

вечером. Огонь очага обсушил и согрел одежду, а ле-

жанка в нише стены показалась уютнее и теплее лю-

бой постели под крышей деревянного дома. Он под-

нялся с рассветом и отправился в обход по своим

охотничьим тропам. Много дней с темна до темна, не

зная усталости, стрелой, западнями и самострелами

Чур добывал пушных зверей – куниц, горностаев,

норок, белок и соболей, умело расправлял и сушил их

дорогие шкурки. И когда мехов накопилось столько,

что с трудом убирались в мешок, пошел к родному

племени. К той поре накрепко замерзли реки и бо-

лота, он шел, сокращая путь, и вернулся домой во-

время. Две старшие сестры уже оставили мать и род-

ной дом и ушли за мужьями, только младшая жила

еще с матерью, но и она собиралась уходить в дру-

гую семью.

В тот же день Кокшага отнесла все меха богатею

Ширману, чтобы рассчитаться с долгами и задобрить

его на будущее. Старик обрадовался и удивился. Он

ощупывал каждую шкурку руками и алчными гла-

зами, встряхивал, расправлял и раскладывал меха по

сортам, прикидывая в уме, как много получит он раз-

ного товара, когда по Большой реке приплывут люди

выменивать у его племени мед и меха. Но когда Кок-

шага вновь спросила, не отпустит ли он свою дочку

Рутку на житье в ее дом, Ширман ответил, что пусть

она подождет до той поры, когда ее сын научится

умело распоряжаться всем, что посылают ему добрые

духи. А он, Ширман, будет давать ей все, что нужно

для жизни, пока сын пропадает в лесу. При этом ста-

рый скряга не заметил, как сердито поглядела на

него из дальнего угла дочка Рутка. А Кокшага ушла

с такой думой: «Вот как! Этот жесткий скряга вспом-

нил добрых духов! Уж кто-кто, а она, мать Кокша-

га, знает, кто посылает удачу за удачей ее сынуГ

Нет, не напрасно повесила она ему на грудь подарок

хозяйки Дикой реки!»

А дома она бранила Ширмана вслух. Ведь из все-

го племени только Чур так добычлив, уходит надол-

го и далеко и приносит целые вороха дорогих мехов!

Видно, этот старый хрыч задумал без конца пользо-

ваться добычей ее сына!

В этот вечер Кокшага опять помогла сыну со-

браться в далекий путь, и через два дня он уже но-

чевал в землянке на Дикой реке. В первый же день он

обошел и проверил все западни, силки и самострелы,

забрал добычу и снова насторожил на свежих тропах.

Потом ходил с Угольком по звериным следам, добы-

вал куниц и соболей стрелой из лука. Стояли морозы,

какие бывают, когда солнышко только в полдень не-

хотя и недолго оглядывает заснеженную землю, вы-

глядывая из-за леса. По вечерам Чур жарко натапли-

вал очажок, и землянка все больше просыхала, сте-

ны ее согрелись, а от еловых корней, оплетавших по-

толок, исходил приятный смолистый запах.

Одним вечером, сидя перед очагом, он достал из-

за одежды мешочек с амулетом и долго разглядывал

каменный скребок и рисунки на нем. При неровном

свете пылающего очага изображение женщины слов-

но оживало, а лисица казалась совсем огненно-рыжей.

Чур попробовал скоблить им древко копья и рукоять

топора, и получалось не хуже, чем железным ножом.

От очага камень нагрелся, и когда Чур сунул его в

мешочек и спрятал под одежду, он приятно согревал

грудь. Тут сын Кокшаги стал дремать и грезить:

«Завтра пойду к русам!» Когда в очаге прогорели

дрова, он заснул на лежанке, укрывшись одеждой.

И, засыпая, опять грезил будущим днем: «Утром пой-

ду к Усте!»

А в конце ночи в землянку опять заглянула хо-

зяйка Дикой реки. Теперь она похожа была на Устю

и держала в руке берестяную набирушку со спелыми

красными ягодами. Она смело перешагнула спящего у

входа Уголька, с тихим напевом подошла к лежанке

и высыпала на ноги Чура ворох ягод, которые с шу-

мом раскатились по землянке. Тут Чур проснулся,

а Уголек навострил уши. «С потолка земля упала», —

подумал Чур и заснул до рассвета. Хозяйка Дикой

реки ему больше не снилась и не будила. И только

при свете дня он разглядел в обсыпавшейся земле

россыпь большого ожерелья из бусин разной величи-

ны, полупрозрачных, цвета позднего меда, а среди

них – две пары голубоватых сережек. «Это бусы и

кержи для Усти», – подумал Чур и, бережно очис-

тив каждую бусинку, сложил на дно охотничьей сум-

ки.

Ему не хотелось оставлять в землянке добытые за

неделю меха, и он поместил их в походный мешок,

а самые дорогие – в сумку. Потом наглухо закрыл

дверь землянки и пошел уже знакомыми тропами

вверх по Дикой реке.

Ночь застала Чура на середине пути, но старая

ель и костер из сухих кряжей помогли ему дождать-

ся утра. Остаток пути он шел по льду Дикой реки

спорой походкой, а иногда и трусцой, прижимая к

груди мешочек со скребком и клыком. И после полу-

дня уже был в селении русов. Семья Усти встретила

его радостно, а соседи заходили с приветливым сло-

вом. Сначала Чур выложил из сумки меха, а потом

вытряхнул бусины ожерелья. Потом разыскал в во-

рохе бусин две пары продолговатых голубых камней

и подал их девушке.

– Ах, это сережки! – обрадовалась Устя и при-

ложила по камешку к каждому уху, показывая, как

будут к лицу ей эти серьги.

– Это кержи! – по-своему сказал Чур. – Бусы

и кержи хозяйки Дикой реки.

Бусины были тут же нанизаны на шнурок и обня-

ли шею девушки тяжелым красивым ожерельем. И

все были очень довольны и радостны, и мужчины и

женщины. Но тут в избу вошел старик с крестом по-

верх длинной одежды. Его маленькие глазки сразу

разглядели шкурки, вытряхнутые из кожаной сумки.

Он молча их переглядел, перещупал, сложил аккурат-

но и спрятал под одеждой. Тут Чур возмутился и сер-

дито сказал:

– Не трогай, это мое!

Но отец и братья растолковали ему, что все, что

облюбует этот старик, отбирать у него не принято,

потому что он хозяин большого божьего дома. И Чур

согласился, но обида его на старика не потухла. И

когда этот длинноволосый хозяин божьего дома на-

чал было допытываться, откуда взялись ожерелье и

сережки, нехотя сказал, что это подарок Усте от его

матки Кокшаги. И замолчал.

В этот раз Чур надумал остаться в селе до конца

зимы. Он уже начинал понимать речь русов и гово-

рить на их языке и скоро привык ко всем жителям.

Как и люди его племени, русы жили в деревянных

избах с маленькими оконцами и большими глинобит-

ными печами. Осенью они выжигали и раскорчевыва-

ли большие лесные поляны, а весной сеяли на них

разное жито, лен и просо. Все держали скот и запа-

сали для него на зиму сено. И между важными лет-

ними работами успевали еще обхаживать лесных ди-

ких пчел, собирать мед и воск и оборонять эти ульи-

борти от косолапых сластников-медведей. А глубокой

осенью и зимой опять каждый брался за свое ремес-

ло: гнули колесные ободья, делали сани, выкурива-

ли смолу и деготь, мастерили и обжигали глиняную

посуду, добывали в лесу дичину, а в реке рыбу. А

женщины пряли пряжу и ткали льняные холсты-по-

лотна. Все, как в родном его племени, в низовьях двух

больших рек.

Зато здесь никто лучше Чура не стрелял из лука,

никто так быстро не ходил на лыжах. Только он умел

так искусно настораживать западни-самоловы и луки-

самострелы на зверей и больше всех добывал дорогих

мехов. Но русы были люди независтливые и, не счи-

тая охоту средством к жизни, искусству его дивились,

а удачами восхищались. И семья Усти, и все другие

жители селения были с ним добрыми и честными.

Только один раз заметил Чур, что по его лесным

тропам и урочищам кто-то ходит из селения и уно-

сит из западней самую ценную добычу. Но не зря он

был сыном догадливой Кокшаги и следопыта Черка-

на и давно научился узнавать человека по его следу,

не столько по величине и форме следа, сколь по по-

ходке. Стоило ему пройти несколько шагов, ступая

точно в след неизвестного человека, как в его пред-

ставлении возникала походка этого незнакомца.

Так и в этот раз Чур пошел, ступая строго след в

след, наблюдая за собой: он шел теперь, как слегка

косолапый человек, неловкой и грузной походкой,

раскачиваясь как утица. И остановился, раздумы-

вая: «Чья же это походка? Кто из селения русов хо-

дит так вразвалку и ставит ступни пальцами слегка

внутрь следа?» И вдруг вспомнил: «Это он! Надо

проучить эту двуногую росомаху!» В тот же час Чур

насторожил на своем следу у куньей ловушки нетол-

стую сосновую лесинку-жердь. Стоило вору невзначай

тронуть ногой волосяной шнур и спустить сторожок,

как эта жердь обрушивалась ему на шею. Он нароч-

но выбрал такую жердь, чтобы не придавила вора, а

только больно ударила по шее. Не прошло и недели,

как жадный старик из божьего дома стал ходить сгор-

бившись, по-волчьи, глядеть исподлобья, словно шея

его совсем не гнулась. С той поры никто не ходил по

тропам и урочищам Чура и никто не тревожил его

западни и самострелы.

После первой половины зимы налетели на Дикую

реку метели, навалило много снегу, и промысел по-

шел вяло. Зато у русов началась веселая пора, один

за другим пошли праздники. По утрам люди толпа-

ми и вереницами ходили в большой дом, где жгли

восковые палочки и кланялись и кланялись, крутя

правой рукой вокруг своего носа, либо размашисто

стучали себя по плечам, животу и по лбу. Для Чура

все это было диковинно, интересно, но в большой дом

он не заходил, а наблюдал сквозь открытые двери и

окна. От безделья и праздников жизнь в поселке для

него вдруг поскучнела, и он засобирался домой, к

матке Кокшаге. Но Устя, проведав о том, щепнула

ему:

– А зачем тебе уходить? Ведь ты сам говорил,

что там тебя никто не ждет!

А отец и братья девушки сказали:

– Оставайся с нами. Мы построим тебе простор-

ную избу из самых толстых бревен, и ты будешь жить

в нем вместе с Устей. Ты смекалистый и добрый па-

рень, и мы охотно тебе во всем поможем.

И Чур согласился, но с уговором, что мать Кок-

шага будет жить с ним. Потом семейные Усти, посо-

ветовавшись между собой, решили поговорить с от-

цом Никодимом, хозяином божьего дома. Из их раз-

говора Чур понял, что если с этим стариком не сго-

вориться, то он может причинить много зла. Тут он

ощупал на груди кожаный мешочек и усмехнулся:

не так-то легко и просто кому бы то ни было по-

спорить с волей хозяйки Дикой реки и наговорами

его матки Кокшаги!

Позвали в свою избу и посадили за стол хозяина

божьего дома и долго всякой всячиной угощали. Он

сказал, что можно оставить Чура в семье русов на-

всегда, но надо сначала его окрестить. Чур понял,

что для этого придется ему искупаться в речной по-

лынье и трижды окунуться с головой, пока старик

бормочет над ним свои заклинания и наговоры. За

это он, Чур, должен будет отдать старику все меха,

что добыл на Дикой реке, а Устя подаренное ей оже-

релье и серьги. После этого их обвенчают в божьем

доме. Так понял Чур. И сказал, что он готов иску-

паться в полынье хоть пять, хоть десять раз, но не

понимает, за что он должен отдать с таким трудом

добытые меха? Не за то ли, что будет купаться зи-

мой в реке на потеху всем русам? На это ему ска-

зали, что так надо, так велит их бог.

И в день крещения все пошли к реке. Когда Чуру

объяснили, что надо делать, он быстро разделся и,

придерживая рукой мешочек с амулетом, нырнул в

полынью. И три раз погружался в воду с головой,

пока хозяин божьего дома говорил непонятные сло-

ва. После того он выбрался из полыньи, оделся, и все

ушли в избу. Там этот старик, отец Никодим, украд-

кой сверкнув на Чура недобрым взглядом, строго

спросил:

– А научили ли вы этого парня молиться и крес-

титься? – И поднес к его лицу свой тяжелый мед-

ный амулет. Чур не знал, что делать, и стоял в не-

доумении. Тут Устя показала ему, как надо перекрес-

титься и приложиться губами к медному кресту. За

ней все это повторил и Чур.

– Вот хорошо! – сказал старик. – А теперь

сбрось свои побрякушки и надень святой крест, как

христианин!

И подал медный крестик на шнурке, какие носи-

ли все русы. Чур с готовностью распахнул одежду и

хотел повесить крест рядом с кожаным мешочком*

Но хозяин божьего дома рассердился:

– Свой мешочек брось в огонь, а крест носи!

Только тогда тебе позволят жить в одном доме с кре-

щеным народом. Нельзя, грешно носить божий крест

с разными бесовскими побрякушками!

Вслед за попом то же самое повторили родные

Усти. Чур понял, чего от него требует хозяин божье-

го дома, взглянул на него и встретился с тяжелым и

хитрым взглядом. Тут он отступил от попа на два

шага, словно собираясь с ним биться или поддеть его

на рогатину:

– Э, нет! Никогда не сниму я со своей груди того,

что повесила матка Кокшага! Ни в огонь, ни в воду

не брошу подарка хозяйки Дикой реки!

После этого Чур замолчал, не поддавался угово-

рам и был тверд в своем упорстве, как наконечник

стрелы. А хозяин божьего дома перед уходом сказал,

что чем скорее этот дикарь уберется из селения, тем

лучше для родных Усти и всех, кто за него заступает-

ся. Но, не глядя на угрозы попа, никто не поторопил

Чура уходить из поселка, и он жил в семье Усти как

родной сын до той поры, как сам вдруг надумал идти

в родной край. Наверное, это хозяйка Дикой реки

позаботилась послать на помощь ему раннюю и друж-

ную весну.

За одну неделю потемнел и огрубел снег, затень-

кала капель, запели первые ручейки, а лед на реке

приподнялся и посинел.

Русы провожали Чура как родного и на прощанье

говорили:

– Опять приходи!

Мать Усти в то утро напекла мягких колобков,

завернула их в чистую тряпочку и уложила в его

охотничью сумку. Устя ушла за Чуром до самого кру-

тояра, до той тропинки, по которой осенью впервые

привела за собой этого парня. И было ей невесело,

как в самый пасмурный и холодный осенний день.

Она долго стояла на откосе реки и глядела вслед Чу-

ру до того, как услыхала зов отца:

– Устинья!

Тут Чур обернулся и последний раз помахал ей

рукой. И пошел по льду вниз по Дикой реке. И в такт