Текст книги "Легенды и сказы лесной стороны"

Автор книги: Сергей Афоньшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

его шагам кремниевый скребок и медвежий клык ти-

хо стучали друг о друга.

С каждым шагом в родную сторону сердце Чура

наливалось радостью, а зима в поселке русов каза-

лась чудным сном с невеселым пробуждением. И все

живое на его пути радовалось скорой весне. Черные

пичужки в красных шапках дробно барабанили по су-

хим деревьям. Сохатые олени табунами нежились под

солнцем среди боров. А тяжелые птицы с красными

бровями и белой бородой по утрам напевали так са-

мозабвенно, что любую можно было запросто заколоть

копьем или стрелой. Изредка попадался след, похо-

жий на человеческий: будто прошел кто в растрепан-

ных лаптях – это хозяин берлоги уходил со своего

логова, подмоченный весенней водой. У землянки

уже вытаяли все зимние следы и тропы, словно жил

он тут только вчера. Здесь Чур передохнул, накор-

мил Уголька, просушил лыжи и обувь и, выспавшись,

утром снова отправился в путь. Еще день и ночь —

и он подходил к родному селению.

Чур издали приметил, что тропинка к дому Шир-

мана была еле заметна, не торнее, чем к дому Кок-

шаги. Откуда он мог знать, что после его ухода на

промысел Рутка очень загрустила. Чтобы развлечься,

она снова взялась за привороты. Встретившись с пар-

нем, она шептала ему на ухо приветливое слово и не-

заметно задевала железным коготком поближе к серд-

цу. Парни.-опять повалили на ее крыльцо как на

праздник, и сидели, и дурачились, поджидая, не вый-

дет ли к ним дочка Ширмана. И стали для Рутки сов-

сем постылыми. В середине зимы многие девушки

облюбовали себе парней и ушли жить в новые семьи,

а Чур все не возвращался. Тут Рутка рассердилась.

Нет, не на Чура – на себя и на своих родителей.

Она прогнала от своего дома всех привороженных пар-

ней, разыскала приворотные медвежьи коготки и бро-

сила их в печку. Потом, проплакавши целый день,

отмахнувшись от родительских уговоров, собралась и

ушла жить в избушку Кокшаги. И вот Чур, войдя в

свою избу, радостно удивился: «А, Рутка, ты здесь!»

Он подал матери тяжелый мешок и кожаную сум-

ку и стал раздеваться, а Рутка развешивала его одеж-

ду и обувь для просушки. На шее у нее было ожере-

лье, а в ушах – кержи-сережки, те самые, что хра-

нились в берестяной укладке Кокшаги.

Вот так богатею и скряге Ширману, голове всего

племени, довелось породниться с Кокшагой, вдовой

следопыта Черкана. Долго-долго потом не было меж-

ду Волгой и Ветлугой смелее и славнее охотника Чу-

ра. Изредка ему снилась хозяйка Дикой реки и звала

за собой, обещая удачу. Сердце охотника начинало

биться тревожно и радостно, он просыпался, уходил

искать счастья на Дикую реку. А река не уставала

отваливать пласты берега, открывая все новые дико-

винные вещички и сокровища: оружие, утварь, укра-

шения. И каждый раз вместе с охотничьей добычей

Чур приносил женщинам племени новые бусы, коль-

ца и кержи. И прозвали ту лесную реку рекой Кер-

жей.

Прошло много-много лет, и Дикая река, прокла-

дывая среди лесных дебрей все новые и новые пути-

излучины, ушла от древних стоянок и обеднела со-

кровищами. И теперь уже редко-редко находят на

Керженце наконечники для стрел, каменные скребки,

бусы и сережки-кержи.

Родилась и выросла

у князя-боярина дочка, и лицом красна, и станом лад-

на. Только стало казаться родителям, что доченька

умом и сердцем проста. С челядью да холопьями об-

ходится ласково, величая по имени и свет-батюшке,

своих нянек-мамок ручкой не ударит, ножкой не пнет.

Словно и роду не боярского. Забредет во двор голод-

ный смерд, готова за стол усадить, накормить его, на-

поить. Шибко печалились боярин с боярыней. Росла

дочка, а боярского ума да гонора не набиралась.

Вот и до невесты боярышня выросла, но молва о

простоте да доброте и женихам, и сватьям дорогу за-

гораживала. Пробовали родители колдунов да знаха-

рей на дом зазывать, разное наговорное пойло для

дочки добывать, а пользы все не было. «Одна дочка,

да и та без хитрости. Ну чисто юродивая!» Вот про-

слышали они, что в Кувыльном овраге знахарь-воро-

жец живет, недужным да хворобым на еду и на одеж-

ку наговаривает, чтобы выздоравливали, а глупым

боярским деткам умные шапки шьет, и тоже с наго-

ворами. Как поносит такую шапку боярский сынок-

недотепа, сразу ума набирается.

По приказу боярина побежали слуги-холуи за

тем колдуном в Кувыльный овраг. И приволокли ста-

рикашку горбатого, как поганый гриб, бледного да

чахлого, а глазами так насквозь и простреливает?

Вот показали ему боярин с боярыней свою дочку-

боярышню и просят, кланяясь: «Уж больно добра да

смирна у нас доченька. Поворожи, чтобы умом взма-

терела, а сердцем очерствела!» Пытливо глянул ста-

рик на девицу, в глаза заглянул, словом перемолвил-

ся. Потом на родителей поглядел с насмешкой непри-

ветливой и таково сказал:

– Надо ей умную шапку сшить. Для того добыть

вам зверушек полдюжины самых шустрых да смека-

листых, в земле, в воде и в снегу пролазистых, нра-

вом смелых и безжалостных. Как поносит девка та-

кую шапочку, не узнать вам будет родную дочь!

Сказал так – и со двора долой. А боярин с боя-

рыней, челядь и холуи о том задумались, каких ме-

хов-зверушек боярышне на шапку добыть. И на хоря,

и на куницу, и на соболя думали, а до настоящего не

догадывались. Тут, как по зову, показался на бояр-

ском дворе парень с речки Керженки с дорогими ме-

хами звериными. Тряхнул связками, мехами куньи-

ми да соболиными, и раскинул у ног князя-боярина.

Вот отобрали боярин с боярыней меха самолучшие,

а зверолову наказ дают, чтобы принес он на боярский

двор полдюжины зверушек самых шустрых и смека-

листых, в земле, в воде и в снегу пролазистых и без-

жалостных.

Позадумался малость парень с речки Керженки:

«Наказали, как загадку загадали!» А дочка боярская

тут как тут, добрая да радостная. Парень-то давно ей

по сердцу был. Его кудри-колечки на пальчик нави-

вала, кудряшками играла. Прикрикнули на нее отец

с матерью, а она в ответ только пуще к парню льнет,

по щеке легонько треплет, гляди того расцелует...

Отец с маткой сердятся, а она в ответ:

– Ну что раскричались? Али не видите, что это

мой суженый!

Не успели бояре еще больше накричать, как па-

рень заговорил:

– Ладно, добуду вам зверушек полдюжины, ка-

ких наказывали – смелых и безжалостных, и при-

несу к зимним праздникам!

И ушел на свою речку Керженку. Не один мороз-

ный день, не одну долгую ночь зимнюю охотился он

в урочищах, где водились звери как снег белые, и в

земле, и в воде, и в снегу, словно змеи, пролазистые,

смелые и безжалостные. И в срок принес князю-боя-

рину полдюжины диковинных шкурок. Залюбовались

боярин с боярыней на меха горностаевы. А их дочка

к парню прильнула и незаметно колечко ему на па-

лец мизинчик надела. Колечко дорогое, золотое, тя-

желое. Ну и ушел парень довольный и радостный.

В тот же день приказал боярин отнести горностае-

вы шкурки горбуну в Кувыльный овраг, чтобы он, не

мешкая, умную шапку сшил. И трех дней не прошло,

как старикашка готовую шапку в боярские хоромы

принес и своими руками на головку боярышни надел.

Пошептал, поколдовал – и со двора долой.

Вот поносила боярская дочка новую шапочку

день да другой, погуляла в ней – и как подменили

девицу! Пропали простота и доброта сердечная, за-

сверкали глаза гневом и немилостью. Прислужниц

своих норовит и ручкой ударить, и ножкой пнуть.

Вместо доброй улыбки только зубки показывает. И

от гордости и спеси боярской так и пыжится. На

всех шипит, царапнуть да ущипнуть норовит каж-

дого. Настоящая стала недотрога-боярышня. Понача-

лу радовались боярин с боярыней:

– Аи да доченька! Умнеть начала! Сразу видно

стало, что роду боярского! Теперь только жениха ей

подыскать знатной крови, богатого.

Только недолго они так радовались. И до роди-

телей добралась поумневшая доченька. Начала она

отца с матушкой пощипывать, поколачивать, ногот-

ками царапать, а то и зубками норовит прихватить!

Стали сторониться ее родители. Слова дочке боятся

сказать – гляди того глаза выцарапает.

Так с грехом да со страхом дожили бояре до пра-

здника Ярилы-солнышка с блинами да пирогами, ко-

страми да игрищами. В последний вечер на боярском

дворе костер зажгли, парни с девушками хороводом

ходили, песни пели, через огонь прыгали. И боярская

дочка в горностаевой шапочке тут была. Только все

ее сторонились, побаивались. Вдруг появился тот па-

рень-зверолов с речки Керженки. К огню-костру подо-

шел, на игры да гулянье дивуется. Приметила его бо-

ярская дочь, узнала, вспомнила. Подбежала к парню

смелехонько и давай, как бывало, его кудри-колечки

на пальчик навивать и в глаза заглядывать. И так,

играючи, парня за ухо ущипнула добольна. И дру-

гой, и третий раз!

Ухватил тут кержак ее за руку накрепко и к ко-

стру лицом повернул. Заиграло в глазах боярышни

отражение жар-костра. И показалось парню, что в

глубине зрачков мерцают огоньки хищные, словно

глазки звериные. И то ли вслух заговорил, то ли по-

думалось: «Видал я, живучи на Керженке, всякого,

и смертушке в глаза глядывал, а такого дива не вида-

но. Давай-ка, милая, избавимся от наваждения дико-

го, ума звериного!»

Тут сдернул зверолов с боярышни белую шапочку

и бросил в самый жар костра. Никто ахнуть не до-

гадался, как умная шапка огнем обнялась и смрад-

ным дымом взвилась. Осталась от нее груда черная,

как живая, корчилась, а по ней огоньки, умирая,

бегали – и красные, и синие, и зеленые. И как в

столбняке стояла над костром дочка князя-боярина.

А когда от шапки смрад и дым рассеялся, вздохнула

глубоко и молвила:

– Ух, как полегчало-то! Словно заново на свет

родилась!

И парня с речки Керженки по щеке нежно погла-

дила. А зверолов обнял девушку рукой одной, в дру-

гую обе ее ручки взял да и повел со двора боярского.

Всполошились тут боярские слуги-холуи, в терем при-

бежали, кричат, суматошатся:

– Аи, свет-батюшки, боярин со боярыней! Тот па-

рень кержак вашу дочку-боярыню да за Волгу по-

вел!

– Ну и бог-то с ней! – обрадовались отец с ма-

терью. – Намаялись мы досыта с этой умницей!

А кержак с девушкой шагали да шагали нетороп-

ко по синему снегу навстречу синему лесу. И по-доб-

рому глядело им вслед вечернее око бога Ярилы.

Долго жила на Руси мудрая пословица-примета:

«От собольей душегреи сердце не добреет, от дорогой

шапки голова не умнеет!» Не потому ли простой на-

род никогда не шил и не носил одежки из горностая.

Зато любили наряжаться в горностаевы меха цари,

короли да герцоги, люди хитрые и безжалостные.

Полюбилась зверолову

Вихорьку остроглазая Марийка, дочка богатея Кун-

дыша. Ну и девка от парня не бегала, только отец

с матерью воли не давали. Этот скряга Кундыш все

меха у Вихорька скупал и втридорога на сторону про-

давал, а дочку за него не отдавал.

– И что ты, голь, к богатой пристаешь? Искал бы

ровню! Либо выкуп соболями приноси!

Позадумался Вихорек. Все его богатство было лук

да колчан, да три капкана, да зимница на речке Бо-

ровице в самой глуши соснового бора. Думай не ду-

май, а семью заводить когда-то надо. Семь недель

зверолов на промысле пропадал, у костра ночевал, к

холоду да голоду привыкал. И принес Кундышу связ-

ку соболей да куниц, выкуп за невесту Марийку.

– Вот это ладно! – сказал богатей. – Теперь

только норок на душегрею невесте добудь да новую

избу сруби – и живи себе, не мешаю!

Опять парень за затылок подержался, но без спо-

ра на промысел отправился. Невесте на душегрею но-

рок добывать. По речке Боровице на звериных тро-

пах-переходах порасставил капканы да самострелы-

черканы. Под берегами, пнями и корнями копьем

прощупывал, зверушку выживал и стрелой поражал.

И к середине зимы добыл норок далеко за дюжину.

И еще бы парень постарался, да следочков не стало.

Осталась одна зверушка, крупная, следистая, да та-

кая догадливая, что все капканы-черканы сторонкой

обходила, а от стрелы да копья зверолова по дну реч-

ки уходила и в неприметные норы пряталась. «Аи

умна зверушка! Видно, сама матка, так пусть жи-

вет!» Так надумал Вихорек и стал собираться домой,

в село.

Но утром, выйдя из зимницы за водой, он опять

увидел знакомый след матерой норки. Она наследила

за ночь и по Боровице, и по берегу, и вокруг зимни-

цы. Видно было, что она принюхивалась и разведы-

вала, словно пыталась попасть в избушку. «И что ей

тут понадобилось? – удивился Вихорек. – Вишь где

наследила – сама в капкан просится! Не деток ли

своих разыскивает!» И надумал остаться в зимнице

еще на ночь. А вечером взял и насторожил капкан

на лазу, где зверушка из речки на берег выходила и

с берега в речку уходила. Насторожил неприметно,

старательно, а в сумерки снежок повалил, густой, хло-

пьями и закрыл все следы и приметинки.

На ночь Вихорек в зимнице очажок затопил, по-

ужинал, на нары забрался и о своем задумался.

Свет из очага, играючи, по стенам разбегался и связ-

ку мехов освещал. «Ой, хороша выйдет Марийке ду-

шегрея! А как эта красотка ночью в капкан попадет,

так и на шапочку хватит. Крупная норка, чай, не

матка ли всем этим приходится?» С такими думками

он и заснул. Среди ночи проснулся, подкинул дров в

очажок и снова забрался на нары. Лежал да дремал,

а думка все та же: «Хорошо бы и эту поймать —

вот бы шапочка вышла Марийке!» Вдруг послыша-

лось, что в дверь кто-то царапнулся. Притаился зве-

ролов, лежит, еле дышит, не шелохнется. Вот приот-

крылась дверь и показалась головка звериная, потом

и вся зверушка вползла. В два прыжка норка выско-

чила на середину зимницы, заглянула под нары, по

углам, под скамью. Подняла головку, глянула на сте-

ну, вскарабкалась до связки мехов и с ласковым ур-

чанием начала тереться о каждую шкурку своей уса-

той мордочкой. Ласкалась и урчала, да нежно так,

словно песенку напевала.

– Гляди не порви! – крикнул тревожно Вихо-

рек.

– Не порву, это мои детки! – ответила зверуш-

ка.

Глаза ее разгорелись зелеными огоньками, урча-

ние стало яростным. Со связки мехов она прыгнула

зверолову на грудь и вцепилась когтями.

– За что ты погубил все мое племя?

Лицом он чувствовал ее горячее дыхание, острые

коготки все больнее и глубже вонзались в грудь, а

белые зубки грозились вцепиться в горло. Тут Вихо-

рек проснулся. Очажок потух и остыл, в зимнице

было темно, но сквозь оконце чуть пробивался рас-

свет. Он лежал и не мог больше заснуть. Диковин-

ный сон не уходил из головы, а грудь еще слышала

острые когти ночной гостьи. От дверей несло холо-

дом. Когда рассвело, он увидел, что дверь в зимницу

приоткрыта и сквозь щель надуло снегу. А по снегу

отпечатки звериных лапок в зимницу и обратно. Ви-

хорек заботливо оглядел и ощупал связку мехов, но

все шкурки были целы. Потом из избушки вышел и

по новому снегу спустился в овраг к ручью, где вче-

ра насторожил капкан. Но напрасно он разгребал

снег и прощупывал палочкой – капкана на месте не

было. Он нашел его на дне ручья. Дужки капкана

были плотно захлопнуты, а между ними один-

единственный палец зверушки с кривым острым ко-

готком.

«Вот тебе и шапка! – горестно подумал Вихо-

рек. – Отгрызла. Ну, теперь ее ни в какую ловушку

не заманить!»

Вот вернулся он в зимницу, меха в мешок сло-

жил, собрался, дверь избушки прихлопнул наплотно

и к своему селу направился. И в тот же вечер при-

нес богачу Кундышу последний выкуп за дочку. Дол-

го чесал в бороде скряга Кундыш, прежде чем вы-

молвить слово. Но пятиться ему уже было некуда, и

после кряхтенья да вздохов сказал, что невеста пар-

нем честно заработана.

Видно, большое везенье подоспело Вихорьку. И

года не прошло, а уж жили они с Марийкой в новой

избе на конце села у самого леса, а на сосновой сте-

не избы на видном месте висела норковая душегрея.

Только шапка так и гуляла по речке Боровице да по

диким звонким ручьям соснового бора. И радовались

старики Кундыш с Кундышихой тому, что дочка Ма-

рийка выскочила хоть и за бедного, зато доброго, ве-

зучего и умелого парня.

Вот как-то под осень, в самые грибы да ягоды,

сидели Вихорек с Марийкой на крылечке, солнышко

глазами за лес провожали, вечер встречали. Глядь,

по тропинке из леса, от речки Боровой, бабеночка

идет да бойко так головкой направо-налево поводит,

по сторонам поглядывает, словно любуется да удив-

ляется и дорогу примечает. Вот ближе да ближе. Оде-

та в бурую кацавеечку да платье домотканое, обута

в чувяки кожаные, а на голове ничего, только косы

уложены копеночкой. А на руке прутяная корзинка-

набирушечка. Вот подошла она к крыльцу и ноче-

вать просится. Марийка – отговориться бы:

– Село не мало, в любом доме пустят!

А Вихорек сжалился:

– Да жалко, что ли? Видишь, притомилась да

запылилась, что ей от избы к избе ходить!

– Да откуда ты и далеко ли? – это Марийка

не унимается.

– Из-за леса, с речки Керженки, из деревни Под-

бережинки, – отвечает бабеночка. – Вот переночую,

наберу чернички да побегу!

– Али у вас там черничка-ягода не выросла?

– Нет, милая, на цвету морозами сожгло.

– А звать-то тебя хоть как?

– Дарьей нарекали, да больше Диканькой кли-

чут.

Ну и пустила Марийка ночевать бабеночку, ужи-

ном почестила и спать мягко постелила. Утром прос-

нулась хозяйка, в горницу заглянула, а гостья-бабе-

ночка ее душегрейку на стене ручкой гладит и что-то

тихо-тихо наговаривает, словно кошечка мурлычет.

Вот она обернулась, белыми зубками улыбнулась:

– Ах, хороша, добра у тебя душегрея, хозяюш-

ка! Все-то шкурки одна к одной!

– Муженек сам добывал! – похвалилась Ма-

рийка.

Подошло время завтракать, а бабеночка пропала

куда-то. Вернулась и сказывает:

– На речку искупаться да умыться сбегала. Я и

дома так, завсегда на речке умываюсь!

За стол все сели, за еду принялись. Тут приметил

Вихорек, что у бабеночки Диканьки один палец на

правой руке совсем короток, как обрубленный. И Ма-

рийка то приметила и спрашивает:

– А что у тебя было с пальчиком-то?

– Давно по зиме обморозила, отболели сустав-

чики да и выпали!

Позавтракавши, бабеночка уходить засобиралась,

а сама все на душегрею поглядывает да и говорит

несмело:

– Ах, так бы и примерила!

– Так примерь давай! – разрешают хозяева.

Надела гостья душегрейку, оглядывается, ручкой

гладит, любуется.

– Как на нее шита! – дивится Вихорек.

И так она ему в тот час понравилась – век бы

глядел. Головка небольшая, шейка длинная, станом

ладная, гибкая да стройная, ручки, ножки малень-

кие, а глаза – ну как черные смородинки. Залюбо-

вался на Диканьку зверолов Вихорек. А она все одеж-

кой любуется, да и скажи:

– К такой бы душегрейке да такую же шапку!

А Марийка в ответ:

– А шапочка пока по речке Боровице бегает.

Вздохнула невесело гостья, душегрею сняла, на

место повесила.

– Ну, мне пора и по ягодки, загостилась у вас,

люди добрые!

– Другой раз опять к нам заходи!

Вот и ушла бабеночка Диканька, бурой одежкой

по тропинке помелькала и в сосновом бору пропала.

Марийка о ней скоро забыла, а у Вихорька заноза

в сердце осталась. Заноза острая, как ноготок зве-

рушки с речки Боровицы. И во сне и наяву мерещи-

лось, по вечерам на тропинку поглядывал, все ждал,

не идет ли бабеночка из деревни Подбережинки.

Вот как-то сидели они с Марийкой на крылечке,

бабье лето встречали, солнышко на отдых провожа-

ли. Над луговинами паутинки плыли, по небу обла-

ка, как конские гривы от леса до леса. В полях ти-

шина. Глядь, от леса по тропинке она, та бабеночка

Диканька, легкой походочкой идет, головкой пово-

дит, по сторонам глядит, словно дорогу примечает.

В той же бурой кацавеечке, домотканом платьице, в

чувяках мягких кожаных. А за спиной кузовок лу-

бяной. И смело к знакомому крыльцу подошла:

– Переночую у вас, коль позволите, завтра брус-

нички наберу да и домой пойду!

Удивилась Марийка: «Видно, совсем бабе делать

нечего, что за такую даль за брусникой идет!» И

спрашивает:

– Али у вас и брусника не выросла?

– Не выросла, милая, холодным утренником на

цвету сожгло!

– Ладно, ночуй! – говорит Марийка. И на му-

женька глянула.

А он, как подмененный, столбом стоит, расцвел

от радости, гостью взглядом обнимает.

Ну, как и в первый раз, ужином бабеночку почес-

тили, мягкую постель в горнице постелили. Утром,

пока Марийка печку топила да завтрак варила, гос-

тья опять куда-то пропадала. Вернулась, сказывает:

– На речку умыться да искупаться бегала!

Подивилась Марийка:

– Скоро зима, а она купается. Вот штучка-то!

После завтрака Диканька в лес засобиралась, а

сама опять на душегрейку заглядывается:

– Ой, как примерить хочется!

– Сними да примерь, – неохотно отвечает Ма-

рийка, – она от того не износится.

Вот подошла бабеночка к душегрейке и, до того

как со стены снять, каждую шкурку ручкой погла-

дила. А как оделась в нее, загляделся Вихорек на эту

красотку залесную. Ну так бы и обнял! А в голове

мыслишка гнездится: «И где я раньше видел ее, эту

головку, глаза и повадку нездешнюю!»

– Славная одежинка! – молвила бабеночка, сме-

ло глядя в глаза хозяину. – Жаль, что шапка по

Боровице бегает, вот бы нарядилась твоя женушка!

Сказала так с грустью в голосе, душегрею сняла,

на место повесила. Попрощалась с хозяевами и рез-

вой походкой пружинистой по тропинке к лесу по-

шла. Вихорек как завороженный ей вслед глядел,

пока Марийка не окликнула:

– Сглазили, что ли, тебя? Как есть одурел!

Среди осени, перед морозами, опять пришла эта

гостья из закерженской деревни Подбережинки. Яви-

лась в самые сумерки, когда вокруг затихло все,

только сосновый бор нашептывал что-то недоброе. И

опять ночевать просится:

– Не откажите последний раз, завтра чуть свет

уйду! Надумала вот клюковки до стужи в болоте по-

брать.

В той же бурой кацавеечке, в том же скромном

платьице, в чувяках на босу ногу, а голова мокрая.

Марийка допытывается:

– Видно, и клюква у вас там не выросла?

– По лету все болота дождями залило – не вы-

цвела!

– Да ты, знать, выкупалась?

– Да, чтобы пыль да усталость посмыть.

Ничего больше не сказала Марийка, только голо-

вой покачала. Но приметила она, как Вихорек гостье

обрадовался. «Как подменили, так и разгорелся весь».

Без большой охоты бабенку ужином почестила и спать

мягко в горнице постелила. Вот спать полегли и за-

снули все. Только видит под утро Вихорек, как ба-

беночка Диканька с постели поднялась, тихонечко к

душегрее подкралась и начала каждую шкурку руч-

кой оглаживать и грустно так наговаривать, словно

кошечка мурлыкать. И лицом к душегрее прижима-

лась и будто плакала. Потом к Вихорьку подошла,

склонилась над ним и зашептала жарко так да лас-

ково: «Ну, прощай Вихорек. Трижды навещала твой

дом, чтобы отплатить тебе злом за то, что ты погубил

племя мое. Но за доброту твою да за приветливость...»

Тут заговорила Диканька что-то невнятное, еще ниже

склонилась над ним и на прощание обняла его руч-

ками крепко-накрепко, и так Вихорьку любо да слад-

ко стало, что раскинул руки широко – и проснулся.

И Марийка проснулась. В окна утро заглядывало,

а бабеночки в горнице не было.

– Видно, совсем ушла. И душегрейки что-то не

померила! – с насмешкой сказала Марийка.

Но ничего не молвил Вихорек. Только прикоснул-

ся рукой к жениной одежке, и показалось ему, что

она от слез Диканьки еще не высохла, а на тропинке

к сосновому бору следы от кожаных чувячек стежкой-

дорожкой до самой речки Боровицы.

Надолго и накрепко стал задумываться зверолов

Вихорек. По вечерам на тропинку поглядывал, ждал,

не покажется ли Диканька из Подбережинки. Марий-

ка, жалеючи, журить его начала:

– Как ведь затуманился, присушила, видно, она

тебя?

А холодный ветер не давал покоя сосновому бору.

И шумели великаны сосны сумрачно и тревожно, на-

гоняя тоску. Собрался Вихорек наскоро и ушел из

дома Диканьку искать. За неделю исходил он края

и урочища от Боровицы до Черного Луха, от Узолы

и до Керженца и не нашел деревню Подбережнику,

только и слышал от людей в ответ:

– Да нет такой деревни, не слыхано!

Вернулся домой худой да оборванный. Мало-по-

малу образумился и отправился на зимний промысел

в избушку на реке Боровице.

И было так с ним кажинный год. До поры до вре-

мени мужик-мужиком, зверолов умелый да удачли-

вый. Но как запоет невесело сосновый бор под ветром

осенним, сиверком, забеспокоится вдруг Вихорек,

бросит дела домашние и уходит на много дней за реч-

ку Керженку искать деревню Подбережинку.

А среди людей молва ходила, что зверолов Вихо-

рек одиночеством переневолился, когда подолгу в

зимнице жил и выкуп за невесту добывал.

Эта сказка нигде не

записана – ни на камне, ни на коже, ни на бересте*

Ее в нашу сторону скворцы на крылышках принесли.

А в лесной стороне всякая старина крепче держит-

ся – и сказки, и сказания, и приметы, и обычаи. В

лесу они от солнышка не выгорают, от суховея не

выветриваются, а с народом крепко уживаются. Вот

и осталась в лесном Заволжье сказка-догадка о том,

как серые скворцы, гости весенние радостные, у нас

на Руси появились. А до той поры да случая сквор-

цы только там водились, куда зима не доходила. И

были они не серые, а как уголь черные.

Давным-давно жил на берегу теплого синего моря

повелитель простого народа Лежи-Полеживай. Не

очень он был умен, а заносчивый, потому и называл

себя царем всех царей. Этому царю совсем нечего бы-

ло делать, потому он часто скучал и сердился. Что-

бы царь с царицей не скучали, придворные вельможи

достали для них заморского попугая Звездочета, обе-

зьянку Макаку и горбатого карлика Гия. Обезьянка

потешала царскую семью гримасами и кривляньем,

карлик Гий забавлял разными фокусами, а глупый

Звездочет заученными словами и фразами: «Привет

царю царей! Как здоровье? Доброе утро! Спокойной

ночи!»

Пришло время, когда царю Лежи-Полеживай на-

скучили эти забавники. Он насупился от скуки, и

вельможи не знали, чем развеселить своего господи-

на. И вот главный вельможа объявил по всему цар-

ству, что человек, доставивший царю новое развлече-

ние, получит большую награду. Но беззаботные под-

данные Лежи-Полеживай никак не понимали, как это

можно скучать их повелителю, который вместо хлеба

ест одни пряники, а пьет только мед и вино. И никто

не спешил развеселить царя всех царей. Только один

малыш по прозвищу Пастушок откликнулся на зов

вельможи. Чтобы прокормить мать и сестренку, он за

жалкие гроши нанимался пасти чужой скот и скучал

на пастбище. Зато черные скворцы, прилетавшие к

стаду поохотиться за насекомыми, стали его друзья-

ми. А одна пара молодых скворцов так привыкла к

мальчику, что на его плечах отдыхала и охорашива-

лась и часто ночевала в его домике под потолком в

прутяной клетке. Случилось так, что маленькая сест-

ренка Пастушка была долго больна и ничего не ела,

а когда начала выздоравливать, тихонько сказала:

«Я съела бы горсточку изюму!» Это было как раз в

то утро, как ее брат услыхал, что Лежи-Полеживай

захворал от скуки. Пастушок посадил пару скворцов

в прутяную клетку, принес их на царский двор и ска-

зал главному вельможе, что его птички могут разве-

селить и порадовать всю семью царя царей.

– Что за черных галок ты принес на царский

двор? – грозно спросил вельможа. – Не они ли ло-

вят насекомых, копаясь на воловьей спине? Разве

могут эти замухрышки развеселить царя царей!

А мальчик в ответ улыбнулся:

– О, вы их, как видно, не знаете! Попробуйте,

поселите моих пичужек в царском дворе и не раскае-

тесь! Только дайте мне на изюм и на орехи для боль-

ной сестренки!

Вельможа забрал у Пастушка клетку со скворца-

ми, дал ему одну медную денежку и вытолкнул за

ворота. Потом он позвал царского мастера по золотым

делам и приказал сделать для скворцов серебряную

клетку, а самих птичек позолотить и раскрасить.

Этот золотой мастер был настоящий искусник и

художник. Сначала он сделал расчудесную серебря-

ную клетку, потом целый день и всю ночь трудился

над скворцами.

Он позолотил и раскрасил им каждое перышко так

искусно, что засияли скворцы в своей серебряной

клетке, как диковинные жар-птицы, разноцветными

огнями!

Рано утром главный вельможа взял у мастера

клетку со скворцами и подвесил ее на ореховое де-

рево у царского терема. Выспавшись, царская семья

вышла в палату, а уж тут вся придворная знать – по-

здравляют царя царей с добрым утром. В те дни на

землю царства Лежи-Полеживай только что пришла

весна, и все зверушки и пичужки встречали ее, кто

как умел. Позолоченные скворцы в серебряной клет-

ке тоже радовались весне, тирликали и махали кры-

лышками. Тут их услышал и увидел царь всех ца-

рей. Скворцы пели свою немудреную песенку, пере-

межая ее звуками, услышанными со стороны. Вот

царский котище-пушистый хвостище мяукнул, сидя

на подоконнике, а скворцы подхватили и наперебой

замяукали по-кошачьи. Царский осел подал свой го-

лос с лужайки под деревом, а скворцы и по-ослиному

крикнуть попробовали. Горбатый карлик Гий тряхнул

бубенчиками, а вслед за ним и скворцы зазвенели

живыми бубенцами.

И сразу отлетела от царя царей хандра и скука.

И царь, и царица с царятами, и все придворные слу-

шали золоченых певцов, и любовались, и дивились

их красочному наряду и мастерству подражать чу-

жим голосам. А золотые скворцы трепетали под солн-

цем раскрашенными перьями и трещали, и тирлика-

ли свою песенку, потому что приближалась пора, ког-

да все птицы вьют гнезда и выводят детей. Тут царь

Лежи-Полеживай спросил:

– Кто доставил в мой дворец таких занятных

пичужек?

Главный вельможа выступил вперед и с гордостью

сказал:

– Это я, преданный слуга царя царей, добыл чу-

десных заморских певцов!

Лежи-Полеживай стал шарить по карманам, что-

бы наградить царедворца, но денег в царских карма-

нах в тот день как на беду не было. Царь нашел толь-

ко один пряник, какими он угощал обезьянку и кар-

лика, и подал его вельможе. Главный вельможа сде-

лал вид, что очень доволен наградой, и спрятал пря-

ник в карман и низко поклонился. И вся придворная

знать, что была тут, громко восхищалась щедростью

царя царей. Только обезьянка Макака, попугай Звез-

дочет и карлик Гий, всеми забытые, угрюмо молча-

ли.

Прошло сколько-то дней. Позолоченные и раскра-

шенные скворцы жили в серебряной клетке на орехо-

вом дереве и своим пением забавляли царскую семью.

И никто не смел на певцов обижаться, когда они пе-

редразнивали и высмеивали придворных, повторяя на

свой лад услышанный звук или слово. Как-то одним

утром, когда царь царей с придворными тешились

скворцами, на царский двор пробрался Пастушок. Он

надеялся, что главный вельможа даст ему еще де-

нежку на изюм и орехи для сестренки. Ведь он, вель-

можа, обещал большую награду тому, кто потешит

царя, а дал только одну медную монетку. Мальчик

сразу узнал своих скворцов, хотя они и были позо-

лочены. Подойдя к вельможе, он простодушно сказал:

– Я могу наловить и принести таких пичужек це-

лую корзину, если хотите!

Тут на мальчика все зашикали, а вельможа взял

его за шиворот и вытолкал за ворота. А скворцы, за-

слышав знакомый голос Пастушка, запели так отча-