Текст книги "Беглецы и чародеи"

Автор книги: Сергей Малицкий

Соавторы: Алекс Гарридо,Юлия Зонис,Алексей Толкачев,Карина Шаинян,Линор Горалик,Юлия Боровинская,Марина Воробьева,Лея Любомирская,Н. Крайнер,Александр Шуйский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Лея Любомирская
ЖЕНЩИНЫ ПОЛИЦЕЙСКОГО ИНСПЕКТОРА ВИТОРА ОБАДИИ

Мария Ампару

Мария Ампару вышивала ковры. Покупала джутовые дорожки, серые и скучные, как мешки из-под сахара. Подолгу выбирала шерсть в лавочке на углу, доставала мотки с полки, прикладывала их друг к другу, отходила, прищуривала попеременно то правый, то левый глаз. Потом несколько раз возвращалась с полдороги, меняла голубой на серый, серый на оливковый, оливковый опять на голубой, пока наконец хозяйка дона Эрмелинда не говорила: «Хватит мелькать, Мариазиня, у меня от тебя уже в глазах мошки».

* * *

Полицейского инспектора Витора Обадию познакомила с Марией Ампару его кузина Мафалда – маленькая женщина с сигаретой в углу рта и абсолютно мужским гулким басом.

– Инспектор, – пророкотала она, подталкивая к инспектору нервно улыбающуюся Марию Ампару, – знакомься, инспектор, это Мария Ампару. Она вышивает ковры!

– Витор Обадия, – сказал полицейский инспектор и потрогал губами воздух в сантиметре от бледной щечки. – Полицейский инспектор.

Мария Ампару слегка покраснела.

– Очень приятно, – ответила она. – Я вышиваю ковры.

Витор Обадия открыл рот, чтобы сказать, что это ему очень приятно, но передумал и рот закрыл.

– Я бы хотела посмотреть на вашу полицию, – задумчиво пробормотала Мария Ампару, не глядя на Витора Обадию. – А вы бы хотели посмотреть на мои ковры?

– Соглашайся, инспектор, – громыхнула кузина Мафалда, прикуривая новую сигарету от уже почти докуренной. – Мария Ампару кому попало свои ковры не показывает.

* * *

В комнате у Марии Ампару стояло огромное кресло, заваленное недорасшитыми коврами.

– Простите, – сказала она извиняющимся тоном. – У меня нет кровати. Я обычно в кресле сплю, мне так удобнее.

Эту ночь Витор Обадия и Мария Ампару провели на груде джутовых дорожек. Утром у полицейского инспектора болела шея. У Марии Ампару не болело ничего, и она выглядела очень довольной, даже бледные щечки слегка порозовели.

* * *

– Я пока медленно вышиваю, – говорила Мария Ампару, и иголка в ее руках мелькала с такой скоростью, что полицейского инспектора начинало подташнивать, – но это же я пока учусь. Со временем я буду вышивать значительно быстрее.

Мария Ампару спала очень мало – часа два-три. Потом она тихонько вставала и вышивала Витору Обадии записку на квадратике из джутовой дорожки. Записки были все разные. Например: «Посмотрите, инспектор, какое солнце!» или «Инспектор, вы сегодня громко храпели, вам не стоит плотно есть на ночь».

Пока инспектор чистил зубы, Мария Ампару готовила ему с собой бутерброды. Бутерброды она тоже заворачивала в обрывки джутовой дорожки. Когда Витор Обадия в одиннадцать часов перекусывал бутербродом, кусочки джута скрипели у него на зубах.

* * *

Мария Ампару никогда не была разговорчивой, а со временем и вовсе замолчала. Она целыми днями сидела в кресле и вышивала ковры. Полицейский инспектор Витор Обадия чувствовал себя неуютно.

– Может, я тебя стесняю? – спрашивал он. – Может, ты хочешь, чтобы я ушел?

Мария Ампару качала головой. Нет, вышивала она красным по серому джуту, нет, нет, нет, не уходите, с вами так хорошо вышивается.

* * *

Однажды полицейский инспектор Витор Обадия забыл дома бутерброды, а выйти пообедать не успел. С дороги он позвонил Марии Ампару, чтобы спросить, не хочет ли она вечером пойти с ним в ресторан. Мария Ампару взяла трубку, но ничего в нее не сказала. Витор Обадия закрыл глаза и представил, как она сидит, зажав трубку между ухом и плечом, и вышивает.

– Если хочешь пойти со мной в ресторан, – сказал он, – помолчи один раз. Если не хочешь – помолчи два раза.

Мария Ампару помолчала два раза.

– Я ужасно голодный, – сказал полицейский инспектор. – У нас разве есть дома еда?

Мария Ампару помолчала один раз.

– Тогда я еду, – сказал полицейский инспектор и повесил трубку.

Когда он приехал домой, на кухонном столе лежали джутовые квадратики. На одном было вышито: «Суп „Жулиана“ с овощами». На другом: «Бифштекс в сливочном соусе с грибами и яйцом».

Мария Ампару сидела в кресле и спешно вышивала на последнем квадратике: «Манговый мусс».

– Я так больше не могу! – полицейский инспектор стукнул кулаком по столу и смахнул на пол квадратик с супом «Жулиана». – Я ухожу! Насовсем!

– Ты разлил суп, – всхлипнула Мария Ампару и кинула в инспектора квадратиком с недовышитым манговым муссом.

* * *

– Вышивала, и вышивала, – сказал Витор Обадия, доедая третью порцию тушеной баранины, – и вышивала, и вышивала, и вышивала, и вышивала. И вышивала.

– Заткнись, инспектор, – прорычала кузина Мафалда. Два дня назад она бросила курить и была в отвратительном настроении. – Лучше съешь что-нибудь!

* * *

Мария Ампару взяла самые большие ножницы, которые у нее были, и стала резать свои ковры на мелкие кусочки. Вначале порезала весь вышитый ужин. Потом – записки, которые вышивала для полицейского инспектора. Потом взялась за длинную джутовую дорожку – четыре на два метра. Отрезала кусочек. Всхлипнула. Отшвырнула от себя ножницы, схватила иглу, нитки и принялась вышивать ковер «Полицейский инспектор Витор Обадия уходит от меня насовсем».

Доротея

Доротея даже в жару носила блузки с длинными рукавами.

По утрам она приходила на пляж, снимала юбку и сандалии, клала на песок крошечное оранжевое полотенце и садилась на него очень прямо, вытянув длинные золотистые ноги. Время от времени Доротея поднималась с полотенца, заходила в океан по щиколотку и стояла неподвижно, а какие-то крошечные полупрозрачные рыбки щекотно пощипывали ее за пятки.

– Вам ведь, поди, жарко в рубашке, – посочувствовал полицейский инспектор Витор Обадия. Сам он был в длинных купальных трусах, синих, с красной полосой на левой штанине, и ему было очень жарко.

– Я обгораю, – сказала Доротея и переступила с ноги на ногу. Полупрозрачные рыбки бросились было врассыпную, но Доротея больше не шевелилась, и они вернулись. – Рыжие вообще быстро обгорают, а я прям совсем… как спичка.

– А ноги? – спросил полицейский инспектор Витор Обадия. – Ноги у рыжих не обгорают?

– Меня зовут Доротея, – сказала Доротея и улыбнулась. Она действительно была рыжая, очень рыжая, и от улыбки на рыжих щеках расцветали абсолютно рыжие ямочки.

– И так всегда, – жаловался полицейский инспектор Витор Обадия кузине Мафалде. – Я у нее что-нибудь спрошу, а она раз! – и меняет тему.

– А ты не спрашивай, – говорила кузина Мафалда, подливая себе кофе из огромной кофеварки. Нигде больше полицейский инспектор не видел кофеварок таких чудовищных размеров. – Ты же не на допросе! Захочет – сама расскажет.

* * *

Жить с Доротеей оказалось удивительно приятно, но немного странно.

– Что ты хочешь на завтрак? – спрашивала она по утрам. – Омлет или хлопья?

– Тоффы ф фыом, – отвечал полицейский инспектор. Он чистил зубы, и на грудь ему капала пахнущая ментолом пена.

– Тосты с сыром, – повторяла Доротея и принималась резать хлеб.

– А ты что будешь? – спрашивал полицейский инспектор, выходя из ванной в одних трусах.

– У нас закончился сыр, – говорила Доротея. – Ты купишь, или я куплю?

* * *

Однажды в августе полицейский инспектор Витор Обадия вошел в ванную, снимая на ходу пропотевшую форменную рубашку. Доротея принимала душ.

– Дай мне, пожалуйста, полотенце и отвернись, – попросила она, протягивая руку из-за пластиковой занавески.

Полицейский инспектор снял полотенце с крючка и сунул его Доротее, но не отвернулся, а уставился на рыжее предплечье. На усыпанной веснушками коже были вытатуированы имена.

В основном женские, хотя инспектор успел заметить и пару мужских. Они были расположены в столбик и шли от запястья до локтя. Прямо у локтя изящным почерком с завитушками было написано «Доротея». Кожа вокруг «Доротеи» казалась припухшей и красноватой, как будто татуировка была сделана недавно.

– Что это за имена? – спросил полицейский инспектор Витор Обадия таким тоном, как будто он сидел у себя в участке, а не стоял в ванной без рубашки и в расстегнутых брюках.

– Я же тебя попросила отвернуться! – сказала Доротея и полила полицейского инспектора холодной водой из душа.

* * *

Они прожили вместе всю осень. В октябре Доротея начала ходить по дому в майках без рукавов, а полицейский инспектор Витор Обадия перестал задавать вопросы вслух.

– Завтра у Сони из бухгалтерии день рождения, – говорила Доротея.

«Кто такая Соня из бухгалтерии?» – спрашивал Витор Обадия про себя.

– Купи ей цветов, – говорил он Доротее, доставая бумажник.

Доротея улыбалась рыжими ямочками.

– Я уже купила. Будешь пить чай?

* * *

– И ничего не объясняет, – жаловался полицейский инспектор кузине Мафалде. – Никогда ничего не объясняет. Я вечно додумываю все сам.

– Ну и ладно, – басила кузина, прикуривая от ароматической свечки. – Какое тебе вообще дело до Сони из бухгалтерии?

* * *

В начале декабря Доротея начала меняться. Вначале понемножку: пропала россыпь мелких веснушек с кончика носа, слегка посмуглели рыжие руки.

«Автозагар?» – подумал полицейский инспектор.

– Может быть, обмен веществ, – сказала кузина Мафалда.

Потом изменения стали заметнее. К Рождеству оказалось, что глаза у Доротеи не зеленые, как привык думать полицейский инспектор, а темные, а на голове целая шапка темных кудрей.

«Линзы? – подумал полицейский инспектор. – Парик?»

– Может, сейчас так модно? – неуверенно сказала кузина Мафалда.

* * *

После Рождества Доротея перестала вставать по утрам, чтобы сделать Витору Обадии завтрак. После Нового года стала уходить из дома по ночам. А в феврале пропала.

Полицейский инспектор прождал ее неделю, потом взял выходной и собственноручно сменил все замки на входной двери.

– И куда ты, инспектор, так торопишься? – раздраженно буркнула кузина Мафалда. Ей смертельно надоела эта история, но она считала, что родственники должны поддерживать друг друга. – Может, она еще вернется!

Полицейский инспектор достал рюмку, поглядел сквозь нее на свет.

– Хочешь коньяка? – задумчиво спросил он. – У меня еще есть.

* * *

В июле полицейский инспектор Витор Обадия встретил Доротею на пляже. Она положила на песок крошечное оранжевое полотенце и сидела на нем очень прямо, вытянув длинные ноги.

У нее были кудрявые, коротко стриженные волосы, кожа цвета кофе с молоком, высокие скулы и сочный рот мулатки, но это была та же Доротея, которая год назад улыбалась рыжими ямочками на рыжих щеках.

– Тебе ведь, поди, жарко в рубашке, – сказал полицейский инспектор, усаживаясь рядом.

Доротея пожала плечами.

– Как тебя сейчас зовут?

Доротея молча закатала рукав. Чуть повыше локтя черным по кофейной коже было вытатуировано: «Эулалия»..

– Ты со мной не разговариваешь?

Доротея улыбнулась и приложила палец к губам.

Полицейский инспектор Витор Обадия поднялся и отряхнул песок с синих купальных трусов.

– Ну, счастливо, – сказал ои. – Может, еще увидимся.

– Счастливо, – сказала Доротея. Голос ее звучал странно, как будто она давно им не пользовалась. – Приходи через год, ладно? Мне кажется, тебе понравится Фатима.

Сузана

Сузана была манекеном в магазине пижам и нижнего белья. Она стояла за стеклом в малиновом пеньюаре или в кружевном поясе и чулках, смотрела на улицу и безразлично улыбалась розовыми губами.

* * *

– Ты видела? – спросил полицейский инспектор Витор Обадия. – Эта девица в витрине мне подмигнула!

Кузина Мафалда бросила на витрину быстрый взгляд и достала из кошелька двадцатисентимовую монетку.

– Температуру смерь, – сказала она, стирая защитное покрытие с лотерейного билета. – И сходи к врачу.

– К какому? – послушно спросил инспектор. Он был уверен, что ему не показалось, но не любил спорить с кузиной.

– К любому, – кузина Мафалда сдула клочки защитного покрытия прямо на инспектора. – Вот черт, опять ничего не выиграла.

* * *

Сузана приходила в магазин за пятнадцать минут до открытия. Она садилась на прилавок, закидывала ногу на ногу и закуривала длинную сигарету с ментолом.

Когда сигарета догорала до середины, появлялись Ритиня и Катиня (по понедельникам это были Роза и Карла, а по субботам – Лурдеш и Паула, но Сузана их не различала и даже не пыталась запомнить). Ритиня приносила Сузане кофе и маленькую жестяную пепельницу из кафе напротив, а Катиня ничего не приносила: она была главнее Ритини, и у нее был ключ от витрины.

Допив свой кофе, Сузана замирала, как будто у нее кончился завод. Иногда она забывала потушить перед этим сигарету, и та тлела у нее между пальцами или падала на пол.

– Вот увидишь, однажды она обязательно устроит пожар, – бубнила Ритиня, тщательно утаптывая в пепельнице Сузанину сигарету. Ритиня смертельно боялась пожаров, но не хотела, чтобы Катиня это заметила.

– Ты не отвлекайся, – отвечала Катиня. – Нам через пять минут открываться.

* * *

Магазин пижам и нижнего белья ограбили среди бела дня, как раз когда полицейский инспектор Витор Обадия собирался идти к врачу.

– Ничего, – сказал он. – Я зайду туда по дороге. Все равно в больнице вечно очередь часа на два.

* * *

Пока Ритиня уносила пепельницу и чашку из-под кофе обратно в кафе напротив, Катиня переодевала и подкрашивала Сузану. Сузана ей не мешала, но и не помогала, сидела на прилавке в деревянной позе и позволяла делать с собой все что угодно.

– Не понимаю, зачем ее держат, – жаловалась Катиня по вечерам маме, раскладывая пасьянс. – Пластиковые манекены и легче, и красивее, и не курят. И платить им не нужно.

– Может быть, она – внебрачная дочь хозяйки? – предполагала мама. – Может быть, хозяйка ее вначале потеряла, а теперь нашла и хочет, чтобы она теперь всегда была на виду?

– И руки у них отвинчиваются и привинчиваются, – не слушая маму говорила Катиня и смахивала со стола карты. – Как привинтишь, так и держатся, хоть неделю, хоть месяц.

* * *

Из магазина вынесли все подчистую. Не осталось ни одной пижамы, ни одной пары трусиков, исчезли даже чудовищные гольфы в оранжевую, зеленую и розовую полоску. Манекен стоял в витрине совершенно голый, прикрывшись бумажным плакатом «Скидки на всё 40 %», и чихал не переставая.

– Будьте здоровы, – сказал полицейский инспектор Витор Обадия. – Хотите платок? Или куртку? У меня в машине куртка.

Манекен открыл рот, чтобы что-то сказать, и чихнул так, что витрина вздрогнула.

– Спасибо, не надо, – проговорил он секунду спустя, утирая слезящиеся глаза. – Не разговаривайте со мной, пожалуйста, у меня еще не кончился рабочий день.

* * *

– Я не профессионал, – плакала потом Сузана, сидя на кухне у полицейского инспектора и куря сигарету за сигаретой. Полицейский инспектор принес ей огромный рулон бумажных полотенец, и Сузана время от времени отрывала себе полотенце и громко в него сморкалась, не переставая плакать. – Я не настоящий манекен!

У Сузаны был толстенький блокнот в кожаной обложке, куда она записывала правила поведения настоящего манекена.

– Правило номер восемь, – читала она гнусавым от слез голосом. – Настоящий манекен никогда не забывает, что он манекен, и не ведет себя не как манекен. Скобка открывается. Не двигается, не разговаривает, не почесывается, не чихает и так далее. Скобка закрывается.

– У тебя был форс-мажор, – говорил Витор Обадия. – В такой ситуации даже пластиковые манекены чихают. Сделать тебе чаю с лимоном?

* * *

Кузина Мафалда позвонила полицейскому инспектору Витору Обадии на работу.

– Приехал бы ты домой, инспектор, – сказала она. Голос у нее был странный. Если бы это была не кузина, а чужая женщина, Витор Обадия решил бы, что голос у нее растерянный.

– Зачем? – недовольно спросил инспектор. – Я очень занят сейчас. – Была его очередь заказывать пиццу, а он никак не мог выбрать четвертый ингредиент.

– Твоя кукольная девица свихнулась, – прошептала кузина Мафалда. Шепот у нее был такой громкий, что инспектор поморщился и отвел трубку от уха. – Приезжай немедленно, я ее боюсь.

* * *

– Сколько я себя помню, – говорила Сузана, – я всегда хотела быть манекеном. Я тренировалась где только могла. Вставала на подоконник и стояла в окне, как в витрине. Один раз встала в школьном вестибюле. У нас там была выставка школьной формы, стояли манекены пластмассовые, очень скверного качества. Они не улыбались, и у половины не было рук. Я раздела самый плохой манекен и оделась в его форму. И встала посерединке. Знаешь, когда я поняла, что я на верном пути? Знаешь?

Задремавший было полицейский инспектор вздрагивал и просыпался.

– Нет-нет. – Он часто моргал и пытался принять несонный вид. – Не знаю. Даже не догадываюсь.

– Когда мне нарисовали усы! – Сузана торжествующе смотрела на инспектора. – Представляешь? Там стояло десять манекенов, и только мне нарисовали усы! Фломастером!

* * *

– Что?! – проревел инспектор, врываясь в квартиру. – Что стряслось?

Кузина Мафалда кивком указала куда-то в угол темной прихожей.

– Смотри сам, – мрачно сказала она. – Все утро так стоит, завтракать не стала, обедать тоже не идет. В туалет ни разу не ходила.

Полицейский инспектор Витор Обадия посмотрел туда, куда показывала кузина. Тщательно одетая и причесанная Сузана стояла у стены, подняв вверх руки. На ее губах играла безразличная улыбка.

– Сузана! – позвал инспектор. – Сузана, у тебя все в порядке? Ты что, решила побыть манекеном?

Сузана моргнула и еле заметно покачала головой.

– Я вешалка, – сказала она, еле двигая губами. – Я не манекен, я вешалка. Давай вешай на меня куртку. Вешай-вешай, не бойся.

* * *

Полицейский инспектор Витор Обадия вернулся из командировки. В коридоре стояла новехонькая вешалка черного дерева – с отделением для зонтиков и полочкой для шляп.

– А где Сузана? – удивился инспектор.

– Сломалась, – сказала кузина Мафалда, забирая у инспектора фуражку и кладя ее на полочку. – Я вытирала с нее пыль, а у нее рука раз – отвалилась. Я пыталась обратно привинтить, но там нарезка, видимо, сорвана уже.

– И? – спросил инспектор.

– Ну и вот. – Кузина пожала плечами. – Отдала ее старьевщику. А потом пошла и купила эту прелесть. – Кузина Мафалда нежно погладила новую вешалку по полочке.

– Старьевщику?! – Инспектор с ужасом посмотрел на кузину. Ноги его не держали, он сполз по стене на пол и сел, привалившись спиной к двери.

– Инспектор! – строго сказала кузина Мафалда. – Зачем ты уселся на пол, я там не подметала! И почему ты лучше не спросишь у меня, где я взяла деньги?

– Где ты взяла деньги? – послушно спросил инспектор. Ему было все равно.

– Выиграла! – крикнула кузина и восторженно чмокнула полицейского инспектора в макушку. – Представляешь? В первый раз выиграла! А ты, между прочим, мог бы и спасибо сказать. Себе я еще ничего не купила, а тебе пожалуйста – вешалку.

Антония

Антония любила спать. На переменах, когда другие девочки играли в школьном дворе в резиночку и в макаку, а мальчики бегали наперегонки, дрались и галдели, как стая голодных чаек, Антония даже не выходила из класса. Стоило учительнице Розариу сказать: «А теперь можете отдохнуть», как Антония глубоко вздыхала, приваливалась к стене, у которой сидела (к концу первого класса там появилось небольшое углубление в форме Антонии), и засыпала до следующего урока. Снился ей всегда один и тот же сон: она лежит навзничь в зеленой-зеленой траве – такой травы не бывает на Сан-Николау [1]1
  Сан-Николау– один из обитаемых островов архипелага Кабо-Верде.


[Закрыть], трава здесь рождается мертвой и живет мертвой до самой смерти – и смотрит, как по синему небу медленно ползет золотистое облако. Горячий воздух пахнет медом и слегка дрожит, и Антонии кажется, будто она растворяется, уже растворилась в этой тягучей сладости.

* * *

Пошатываясь от усталости, полицейский инспектор Витор Обадия зашел в туалет, открыл холодную воду и попытался сунуть голову под кран. Расстояние между краном и умывальником оказалось слишком маленьким, и голова не поместилась, поэтому полицейский инспектор с сожалением выпрямился, сложил ладони ковшиком, набрал воды и плеснул себе в лицо. В последнее время Витор Обадия стал очень плохо засыпать по ночам, а на работе с трудом боролся со сном, не помогал ни кофе, ни тошнотворные травяные чаи («Что ты кривишься?! – сердилась кузина Мафалда. – Это трава святого Ионна!»). Полицейский инспектор высморкался, еще раз умыл лицо, закрыл кран и огляделся в поисках полотенца. Полотенца на обычном месте не было. «Вот черт», – пробормотал инспектор и с силой встряхнул мокрыми руками. Туалетное зеркало, и без того не особенно чистое, покрылось мелкими брызгами. Растопырив руки и вытянув шею, чтобы не капнуть на новую белую рубашку, инспектор прошелся по туалету, открывая ногой кабинки. Безрезультатно. Нигде не было ни клочка бумаги. «Вот черт!» – громко повторил полицейский инспектор и зло пнул стену. Он был человеком спокойным и даже флегматичным, но когда по лицу и рукам течет вода и нечем вытереться, это кого угодно разозлит.

* * *

– Антония хорошая девочка, – говорила учительница Розариу в конце семестра. – Послушная. Только почему она все время спит? Она не высыпается дома? – Дядюшка Онезиму холодно смотрел куда-то за спину учительнице и молчал. Он, конечно, согласился пойти в школу, но разговаривать с женщиной, к тому же неместной, это было уже слишком. Тетушка Луриана крутила в руках белую косынку и не поднимала глаз от пола. – У меня есть знакомый врач в Рибейре Браве [2]2
  Рибейра Брава– главный (и крупнейший) населенный пункт на Сан-Николау.


[Закрыть]. – Учительница Розариу совсем недавно начала работать и еще была полна энтузиазма. – Может быть, показать Антонию ему?

– Вези ее теперь в Рибейру Браву, – бубнил дядюшка Онезиму по дороге домой. – И врачу еще плати. Если каждая городская девчонка будет мне указывать, что делать с моей дочерью…

Тетушка Луриана тяжело вздыхала. Она очень расстраивалась из-за Антонии, но не доверяла врачам. В прошлом году муж соседки, нё [3]3
  Нё– кабо-вердианское обращение к мужчине вроде «сеньор». Часто встречается в сочетании с именем. К женщине обращаются «ня».


[Закрыть]Зезе, послушался чьего-то дурного совета и пошел к врачам из-за несильного кашля. Врачи заперли его в больнице, и больше никто не видел нё Зезе живым. К тому же тетушке Луриане не нравилась учительница Розариу. Она считала, что женщина, которая носит брюки, стрижет волосы и красит ногти в неестественные цвета, подает детям плохой пример.

* * *

Полицейский инспектор Витор Обадия вышел из туалета и остановился, изумленный. На полу в коридоре, привалившись к стене, сидела маленькая мулатка в синей косынке и рабочем халате с большими карманами. Рядом с ней стояла пластиковая корзина на колесиках. Корзина была забита рулонами туалетной бумаги и бумажных полотенец. «Уборщица, – подумал Витор Обадия. – Что это она на полу сидит? Плохо ей, что ли?» Он подошел к уборщице и потряс ее за плечо. Уборщица что-то пробормотала и смахнула его руку, как будто бы это была муха. «С ума сойти, – подумал Витор Обадия. – Она что, просто спит?!»

* * *

Несколько лет спустя дядюшке Онезиму все-таки пришлось везти Антонию в Рибейру Браву, правда, не к врачу, а на аэродром. Он посадил ее и еще трех девушек на самолет до Праи [4]4
  Прая– столица Кабо-Верде, находится на острове Сантьягу.


[Закрыть], а оттуда они уже сами пересели на самолет до Лиссабона, где у одной из девушек, Марии Розы, жила двоюродная сестра. Идея путешествия принадлежала тетушке Луриане, и дядюшка Онезиму неожиданно горячо ее поддержал. Антония, которая за всю жизнь выбралась из Прегисы [5]5
  Прегиса —один из населенных пунктов на Сан-Николау. Количество жителей – порядка 460 человек. В буквальном переводе «рregisa» означает «лень» или «ленивец».


[Закрыть]один-единственный раз, когда ездила с классом на экскурсию в Таррафал [6]6
  Таррафал– один из населенных пунктов на Сан-Николау. Знаменит тем, что там находилась одна из самых ужасных португальских тюрем.


[Закрыть], пришла в ужас. Спорить с родителями она не привыкла, но плакала не переставая, даже спать стала меньше, и сны ей снились смутные и беспокойные.

– Все будет хорошо, – твердо сказала тетушка Луриана накануне Антонииного отъезда. – Может быть, у тебя вся сонность оттого, что ты живешь в Прегисе. Вот уедешь отсюда – и все пройдет.

– А если не пройдет? – прорыдала Антония.

– А если не пройдет, найдешь себе там работу, на которой можно будет спать сколько захочешь, – ответила тетушка Луриана. – Может, и замуж выйдешь. Деток родишь. Здесь-то на тебе все равно никто не женится, кому ты нужна такая?

Антония шмыгнула носом и решила, что, пожалуй, действительно лучше уехать. Все путешествие она проспала, и даже паспортный контроль прошла не открывая глаз.

* * *

Полицейский инспектор стоял и смотрел на спящую уборщицу и никак не мог решиться ее разбудить. Она спала – Витор Обадия поискал у себя в голове подходящее определение, но не сумел выбрать между «самозабвенно» и «упоенно». Она спала так, как будто никогда в жизни не делала ничего другого. В ней спало все – от синей косынки, прикрывающей куцый хвостик из химически разглаженных волос, до резиновых перчаток, торчащих из кармана халата, до слишком больших для ее роста ног в стоптанных клетчатых тапочках. Полицейский инспектор Витор Обадия подумал, что, пожалуй, он имеет полное право разозлиться. Это он был здесь начальством, это у него которую неделю были проблемы со сном, и это он вымыл руки и лицо и не мог вытереться, в то время как уборщица, мелкая сошка, вместо того чтобы разнести по туалетам бумажные полотенца, спала тут у стены и даже, кажется, улыбалась. Полицейский инспектор присел на корточки и заглянул уборщице в лицо. Так и есть, улыбается. Инспектор раскрыл рот, чтобы рявкнуть «подъем!», или «что за черт?!», или что-нибудь похуже, но неожиданно зевнул во весь рот, да так, что едва не упал. Потом еще раз. И еще раз. «Да что с тобой, Обадия! – сердито подумал полицейский инспектор (иногда он разговаривал с собой „на ты“, это помогало ему собраться). – Что это ты тут расселся и зеваешь? Ну-ка быстро встал!» Но вместо того чтобы встать, Витор Обадия зевнул с такой сокрушительной силой, что потерял наконец равновесие и уселся на твердый каменный пол.

* * *

– Не знаем, что с ним такое, – почтительно говорил сержант Энрик Торраду спешно вызванной кузине Мафалде. – Спит и спит. Мы его уже по-всякому будили: и кричали, и телефон ставили на полную громкость, и еще всякое…

– Водой холодной в лицо брызгали? – деловито спросила кузина Мафалда, озабоченно поглядывая на спящего инспектора.

– Брызгали. – Сержант Торраду вспомнил, как поливал инспектора ледяной минеральной водой сразу из двух бутылок, и попытался не рассмеяться, но все равно рассмеялся коротко, как закашлялся. – И в лицо брызгали, и на голову лили, и за шиворот. Не просыпается.

– Ага, – кузина Мафалда потерла подбородок. – Надо вызывать врача. – Она перевела взгляд на маленькую мулатку в синем рабочем халате, которая спала, прислонив голову к плечу полицейского инспектора. – А это кто с ним такая?! Уборщица?

Сержант Торраду пожал плечами:

– Не знаю, дона Мафалда. Я спрашивал дону Одетт, которая у нас убирается, но она говорит, что впервые ее видит.

* * *

Полицейскому инспектору снится, что он лежит навзничь в зеленой-зеленой траве и смотрит, как по синему небу медленно ползет золотистое облако. Горячий воздух пахнет медом и слегка дрожит, и инспектору кажется, будто он растворяется, уже растворился в этой вязкой сладости. Рядом с ним лежит маленькая уборщица – та, что не донесла полотенца до туалета. Инспектор слегка улыбается и по колебаниям густого воздуха чувствует, что она улыбается ему в ответ.

– Инспектор, – говорит уборщица, и инспектор восторженно думает, надо же, какой чудесный сладкий голос, как горячий шоколад, как свежая сливочная карамель, как сотовый мед, как… – Простите… Вы не могли бы проснуться? Все-таки это мой сон, и я привыкла быть здесь одна.