Текст книги "Осознание ненависти"

Автор книги: Сергей Сидорский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава IX
Предварительные выводы

– Итак, господин Холмов, вы считаете, что у Кличева была возможность незаметно взять ключ, а потом положить его обратно, пока Энский находился в ванной? – Шердаков потянулся к раскрытой пачке с сигаретами, лежавшей на столе, выбрал одну и закурил. – Что ж, времени на то, чтобы убить Дворского, у Кличева было предостаточно. Здесь все ясно. Настораживает другое. Почему он не стал скрывать, что заходил к доктору? Если Кличев действительно совершил убийство, сообщать нам об этом было крайне неосмотрительно.

– Он не мог поступить иначе, – возразил Холмов. – Ведь в коридоре его видела горничная. Если бы Кличев промолчал, то навлек бы на себя еще большие подозрения. Не так ли?

– Да, очевидно. Но были ли у него причины желать Дворскому смерти?

– Кличев хотел купить этот дом и не раз заявлял о том, что уже считает его практически своим.

– Но Дворский-то и не отказывался продавать дом. Он лишь выжидал. – Шердаков сурово посмотрел на Холмова. – А как нам увязать со всем этим убийство полковника Можаева?

Взгляд Холмова стал задумчивым.

– Пока не знаю. Но, если Кличев находился в коридоре, никто другой просто не мог взять ключ! Это-то вы не станете отрицать?

– Вероятно, вы правы. И тем не менее… Можем ли мы полагаться на показания доктора Энского?

– Простите?..

– Кличев утверждал также, что следил за Поляковым, когда тот поднимался на третий этаж. Теперь ответьте: если бы Кличев собирался совершить убийство, стал бы он попусту тратить время? Ведь Энский мог в любой момент выйти из ванной!

– Но вы забываете, что у Кличева есть жена! Они могли действовать сообща.

– Друг мой, Энский знает об этом не хуже нас с вами.

– Но зачем доктору нас обманывать?

– Подумайте, – Шердаков затушил сигарету. – Что, если Энский вовсе не поднимал никакого ключа?

– Мне кажется, капитан, – резко произнес Холмов, – вы пытаетесь оправдать Кличева!

– Нет, я лишь хочу избежать логического капкана, поставленного убийцей.

– Энским?

– Я же сказал вам: убийцей. И оставим пока этот разговор. Вы встречались с девочкой?

– Да. На картине Полякова была изображена женщина, вполне соответствующая описаниям Жени, но тем не менее это не мать Каролины.

– Что это значит? – требовательно спросил Шердаков. – Неужели Поляков рисовал сразу две примерно одинаковые картины?

– Не думаю, – Холмов покачал головой. – Мне кажется, все намного проще. То, что было изображено на картине, показалось Каролине настолько ужасным, что никак не могло быть ее матерью!

– То есть ваша супруга и девочка видели одно и то же лицо?

– Вот именно. Но восприняли совершенно по-разному.

Шердаков нахмурился и поджал губы.

– Да, такое вполне возможно. Значит, все-таки Поляков? – Он помолчал, усиленно над чем-то размышляя. – Но если верить Кличеву, Поляков никак не мог совершить убийства! Вот если бы он не поднимался на третий этаж, тогда… Кто-то играет с нами в дьявольски хитрые игры! Все до невозможности запутано. Словно мы смотрим пьесу, автор которой – психически неуравновешенный человек. Атмосфера ужаса и нереальности буквально захлестнула дом. Ну что ж, постановка пьесы весьма недурна, а убийце удается оставаться в тени. Надолго ли?

– Кстати, полковник считал Полякова сумасшедшим, – заметил Холмов.

– Неужели? – с иронией отозвался Шердаков. – Значит, автором учтено и это?

– Все учесть невозможно, – холодно возразил Холмов. – Ведь в доме собрались чужие друг другу люди. Мне кажется, преступник очень умело заметает следы. А тень прошлого, тень старинной легенды просто использует.

– Полностью согласен с вами, – Шердаков взял из коробки новую сигарету и понюхал табак. – Мы не знаем, кто убийца, но уверены, что он находится в этом доме и к тому же располагает неопровержимым алиби. Весьма изощренная личность, не правда ли?

Холмов промолчал.

– Да-да, весьма. Убийца с фантазией, – продолжал Шердаков. – И фантазией чудовищной! – Вспыхнула спичка, и капитан окутал себя облаком дыма. – Меня занимает сейчас тайна написанной Поляковым картины. Я намерен еще раз допросить его, и не откладывая. К сожалению, Поляков упрям и всячески избегает темы, которая, по непонятной нам причине, его пугает. Но я знаю, как заставить его заговорить!

Глава X
Необычный десерт

Обед, во время которого практически не было произнесено ни слова, подходил к концу. Неожиданно Шердаков нарушил молчание и спросил у вошедшей в столовую хозяйки:

– А что, Марта Анатольевна, вы никогда не позировали для картины? – при этом он бросил косой взгляд на Полякова, лицо которого тут же превратилось в напряженную маску.

Марта Дворская поставила на стол яблочный пирог.

– Нет, никогда, – в ее устремленном на капитана взгляде было недоумение. – А почему вас это интересует?

– Да так, – Шердаков взял салфетку и тщательно вытер губы. – У вас удивительно выразительное лицо. А среди нас все-таки есть художник.

– Нет, я никогда не позировала господину Полякову.

– Жаль. Получилась бы неплохая картина.

– Вы, конечно же, шутите? – Марта Дворская, очень бледная, с красными запавшими глазами, перевела взгляд с Шердакова на Полякова. – Я отказываюсь понимать вас, капитан! Может быть, вы, господин Поляков, объясните мне, что все это значит?

Поляков нервно сорвал с груди салфетку и бросил ее на скатерть.

– Простите, но я и сам ничего не понимаю, – его тон был откровенно вызывающим. – Капитан уже выпытывал у меня нечто подобное и получил, на мой взгляд, достаточно ясный и лаконичный ответ: я не пишу картин. И никогда не просил кого бы то ни было позировать мне!

Поляков встал, но выйти из-за стола ему не удалось: все остальные по-прежнему сидели на своих местах.

– Не горячитесь, молодой человек. Не горячитесь и, пожалуйста, сядьте, – твердо произнес Шердаков.

Поляков, видя, что теперь уже все без исключения смотрят на него, безвольно опустился на стул. Его лицо исказила гримаса страдания.

– Ну, не стоит так волноваться из-за каких-то пустяков, – продолжал Шердаков. – Какая, в конце концов, разница: писали вы здесь картину или не писали? Думаю, все присутствующие со мной согласятся.

– Но я уже один раз сказал вам, что ничего не писал!

– Чудесно! Мы все это слышали.

– Тогда перестаньте, ради бога, повторять это!

– Хорошо, хорошо, – постарался успокоить молодого человека Шердаков и повернулся к Олегу Кличеву. – Не будете ли вы так любезны передать мне кусочек пирога? Уверен, что он великолепен. Благодарю вас. Яблочный пирог – моя слабость. Но, к сожалению, в нем слишком много калорий. Н-да. С моей комплекцией волей-неволей приходится над этим задумываться. Еще один кусочек, пожалуйста.

Олег Кличев выполнил просьбу капитана и многозначительно переглянулся со своей женой.

За столом возникло некоторое оживление. Эмма Блиссова обменялась несколькими фразами с доктором Энским. Холмов о чем-то спросил Женю. Та сдержанно ответила.

Но самым примечательным было то, что никто, кроме Шердакова, больше не спешил попробовать яблочного пирога.

Поляков же, чувствуя повышенный интерес к своей особе, сделал новую попытку выйти из-за стола.

Шердаков остановил его заранее заготовленным вопросом:

– Чуть не забыл спросить у вас, господин Поляков. Как часто вы поднимались на третий этаж?

Поляков снова упал на стул.

– Я… я не совсем понимаю вас, капитан.

– Да? Тогда я повторю свой вопрос как часто вы поднимались на третий этаж? – И безжалостный Шердаков улыбнулся.

Поляков поежился. На лбу его заблестели капельки пота.

– Я… не помню. Возможно, два-три раза.

– Только и всего? А могу я узнать, откуда такой интерес к пустым и пыльным коридорам?

– Мне кажется, этот интерес вполне естествен.

– Вас занимала старинная легенда?

– Да, немного.

– Но, как мне помнится, вы полностью отрицали возможность существования призрака?

– Я все еще не изменил своего мнения.

– Нет ли в ваших словах противоречия?

– Никакого противоречия я не вижу.

– А может быть, вас привлекло убийство полковника Можаева? – спросил Шердаков.

Поляков изменился в лице, но ответил дерзко:

– Меня интересует проблема жизни и смерти как экзистенциальная, мистическая категория, капитан, а убийство здесь ни при чем!

– Вы считаете, в наших подходах к проблеме есть существенные различия?

– Безусловно.

– Так-так. Хотелось бы узнать: какие именно?

– Вам этого не понять.

– Отчего же? – Шердаков окинул взглядом всех присутствующих, словно обращался к кому-то из них.

– Проблема жизни и смерти намного глубже, чем вы можете себе представить, – пробормотал Поляков.

Шердаков рассмеялся, щеки его покраснели от удовольствия.

– Что вы пытались изобразить на картине, молодой человек? Что?

Поляков вздрогнул и, как оказалось, был окончательно выведен из равновесия.

– Какое вам, собственно, дело до всего этого?! – почти прокричал он. Руки его затряслись, глаза забегали. – Не было никакой картины! Не было! Она просто не состоялась!

Внезапно Шердаков понял, что Поляков до смерти чего-то боится. Но почему?

– Картина была уничтожена, не так ли?

– Да!

– По какой причине?

– Вас это не касается!

Шердаков улыбнулся строгой отеческой улыбкой.

– Чем же вас так привлек, а затем испугал образ женщины-призрака?

Поляков издал что-то вроде стона и закрыл лицо руками.

– Хватит! С меня довольно!

– Не спорю, образ действительно ужасен. Но, возможно, в нем есть что-то притягательное? В особенности для того, кого так занимает проблема жизни и смерти. – И Шердаков, желая увидеть реакцию окружающих его людей, огляделся.

Марта Дворская с неослабным вниманием смотрела на Полякова. «Не подозревает ли она его в смерти своего мужа?» – подумал капитан.

На Полякова были направлены также взгляды доктора Энского и Эммы Блиссовой. Олег и Надежда Кличевы сверлили глазами капитана.

Холмов задумчиво рассматривал инкрустированные дверцы буфета, а Женя неотрывно смотрела на Марту Дворскую.

Шердаков привстал и, довольный собой, потер руки.

– Тема, определенно, была выигрышной. Картина не могла не получиться. И тем не менее вы ее уничтожили, господин Поляков! Уничтожили лицо женщины, которой многие из нас, не задумываясь, приписывают оба свершившихся преступления. Забавно, не правда ли? Но ведь вы уничтожили ее совсем не поэтому?

– Да, конечно. Но вы не можете знать, почему!

– Вы просто испугались. Испугались того, что кто-то, глядя на вашу картину, решит, что ее писал сумасшедший. Сумасшедший, способный убить!

– Нет! Тысячу раз нет! Картина была прекрасной!

– Да, я вполне это допускаю. Я допускаю также, что вы очень талантливый художник и на третий этаж чаще других поднимались только для того, чтобы лучше почувствовать атмосферу старого дома.

– Замолчите! Немедленно замолчите!

– Отчего же? Ведь я не утверждаю, что вы – убийца!

– О Господи! – Поляков вскочил, опрокинув стул. В глазах его застыл ужас. – Сколько можно просить вас замолчать?! – Он посмотрел на Шердакова, затем на непроницаемое лицо Эммы Блиссовой и выбежал из столовой…

– Нервы, – первой нарушила молчание Надежда Кличева. – В таком возрасте и такие плохие нервы. Как ты думаешь, Олег, почему? – обратилась она к своему мужу.

– Ты все слышала не хуже меня, – буркнул тот.

– Но я совершенно ничего не поняла! Речь как будто шла о привидении?..

– Не хочешь ли ты попробовать яблочного пирога?

– Нет, спасибо. Любопытно, какое отношение ко всему происходящему в этом доме может иметь наш молодой художник?

На этот раз вопрос Надежды Кличевой не был обращен к кому-то конкретно, ей никто не ответил.

Марта Дворская с задумчивым видом вышла из комнаты.

Вслед за ней к выходу направился Шердаков.

– Минуточку, – догнал его Холмов, и они вместе покинули столовую.

Глава XI
Что-то едва различимое

Мужчины вошли в гостиную и расположились на диване.

– Мне кажется, Поляков смертельно чего-то боится… – осторожно начал Шердаков и замолчал, вопросительно глядя на своего собеседника.

– Или кого-то, – дополнил фразу Холмов. – Кого-то из числа тех, кто находился вместе с нами в столовой.

– Можем ли мы в таком случае предположить, что Поляков знает или по крайней мере догадывается, кто убийца? По тому, насколько энергично он пытался заставить меня замолчать…

– Убийцей вполне может быть и он сам.

– Да. Но откуда тогда этот панический страх? Поверьте мне, правосудия так не боятся, – нахмурив лоб, Шердаков снова потянулся за сигаретой. – Определенно, здесь есть над чем поломать голову.

Холмов согласился и с улыбкой отметил про себя, что для близких капитана сигарета, вероятно, стала его атрибутом, как, например, трубка у Холмса или Мегрэ.

– Не думаю, чтобы Поляков боялся привидения, – рассуждал Шердаков. – Ведь даже саму возможность его существования наш художник отрицал категорически. Скорее всего вы правы: Поляков опасается вполне конкретного человека. Вы обратили внимание, как он смотрел на Эмму Блиссову, перед тем как покинуть комнату?

– Вы тоже это заметили? – с некоторым облегчением спросил Холмов. – Сначала мне показалось, что я ошибся.

– Но почему он посмотрел именно на нее? Для меня это было полной неожиданностью. Возможно, он пытался отвлечь наше внимание от кого-то другого? Давайте вспомним, что же вывело Полякова из равновесия. Упоминание о картине или о том, что было на ней изображено?

– Нет-нет. Окончательно он потерял контроль над собой в тот момент, когда вы заявили, что он чаще других поднимался на третий этаж.

– Да, но заметьте: на этаж, где было совершенно убийство!

– Не испугался ли Поляков, что его обвинят в смерти Можаева?

Шердаков медленно покачал головой.

– Нет. Не думаю. Причина его страха в чем-то другом. Может быть, все-таки в картине? Почему, затратив столько сил на ее создание, Поляков тем не менее решил ее уничтожить? Почему? Очевидно, не потому, что на картине была изображена женщина-призрак, и даже не потому, что, по непонятной для нас причине, эта женщина оказалась очень похожей на Марту Дворскую. Почему же тогда? Почему? Возможно, в ответе на этот вопрос и кроется разгадка всего преступления.

– Поляков утверждал, что картина была прекрасной, – напомнил Холмов. – Вы уверены в том, что он действительно ее уничтожил?

Брови Шердакова поползли вверх.

– А если нет? Это что-нибудь меняет?

Холмов неуверенно пожал плечами.

– Трудно сказать. Но тогда мне хотелось бы взглянуть на нее.

– Вполне понятное желание, – Шердаков приподнял подбородок и задумчиво посмотрел в окно. – Но даже если вы увидите картину, едва ли это приблизит вас к разгадке. По меньшей мере трижды нам уже описывали ее, – он тяжело поднялся с дивана. – Я намерен еще раз допросить Эмму Блиссову. Вы пойдете со мной?

– Нет, – коротко ответил Холмов и еще долго сидел неподвижно после того, как за капитаном закрылась дверь.

Полчаса спустя Холмов встал и отправился на кухню, чтобы поговорить с Анастасией Багровой. Почему именно с ней? У него имелись на этот счет определенные соображения.

Кухарка встретила сыщика хмурым, недружелюбным взглядом.

– Что вам здесь надо? – сердито спросила она.

– Я бы хотел задать вам несколько вопросов, – пояснил Холмов.

– Вам не понравился обед?

– Нет-нет. Обед был превосходным.

– Что же тогда?

– Это касается обстоятельств смерти полковника Можаева и Дворского. Если не ошибаюсь, вы переехали сюда вместе с семьей Дворских?

Кухарка медлила с ответом.

– Да, – наконец произнесла она, но голос ее звучал неуверенно.

Холмов ободряюще кивнул.

– Как давно вы у них работаете?

– С самого первого дня, – кухарка кашлянула. – Я откликнулась на объявление в газете. Мне понравилась хозяйка, и я согласилась.

– С тех пор между вами никогда не возникало конфликтов, каких-нибудь недоразумений?

– Нет, никогда. Это не в моих правилах. Я просто выполняю свои обязанности и в чужие дела не вмешиваюсь.

– И вы не догадываетесь, почему убили Дворского? – резко спросил Холмов.

Кухарка настороженно посмотрела на него, потом неожиданно потупилась и уставилась на свои большие натруженные руки.

– Нет, – только и сказала она.

«Очевидно, ей все-таки что-то известно», – подумал Холмов, но направление разговора решил изменить.

– Что вы думаете о привидении, будто бы обитающем в этом доме?

– Ну, разное говорят.

– Меня интересует ваше мнение.

– Не знаю, что и сказать. Вся эта шумиха сильно поднялась лишь в последнее время. Прежде было намного спокойнее.

– Понимаю. Все переменилось вскоре после появления полковника Можаева, не так ли?

– Да, похоже на то. Хотя…

– Я вас слушаю.

– Нет, ничего.

– Говорите, не бойтесь. Возможно, это окажется важным и поможет раскрыть преступление, – проявил настойчивость Холмов.

– Да? – кухарка бросила на сыщика недоверчивый взгляд. – Не думаю. Просто иногда и раньше чувствовалось какое-то напряжение. Света говорит, все дело в доме.

– И вы так считаете?

– Право, не знаю.

Холмов на мгновенье задумался.

– Скажите, каковы были отношения между хозяевами? Они часто ссорились?

На лице кухарки появилось беспокойное выражение.

– Ссорились не часто. А отношения? Нормальные отношения. Как и у всех людей.

– Они любили друг друга?

– Любили? Простите, я, кажется, вас не совсем поняла.

– Хозяйка очень тяжело переживает смерть мужа.

– Ах, это! Да, наверное.

Их разговор был прерван появлением Надежды Кличевой.

– Не помешаю? – прикрыв за собой дверь, холодно осведомилась она. – Я только хотела перекинуться парой слов с Анастасией. Но если вы заняты…

– Нет-нет, Надежда Борисовна, мы уже практически закончили, – заверил ее Холмов.

– Прекрасно! Постараюсь быть краткой. Я бы хотела, Анастасия, чтобы вы приготовили сегодня на ужин жареную рыбу.

– Но меню уже составлено. Боюсь, хозяйка будет возражать, – ответила кухарка.

– Ничего, я поговорю с ней, – отрезала Кличева и повернулась к Холмову. – Вы знаете, я где-то читала, что жареная рыба, как ничто другое, укрепляет нервную систему. Особенно мужскую, – она улыбнулась. – А после того случая в горах мой муж буквально сам не свой. Да, еще одно, – ее взгляд снова скользнул по угловатой фигуре кухарки. – Вы уж, голубушка, не перепутайте, как это случилось однажды. Я заказала вам жареную рыбу, а вы приготовили фаршированную. Пожалуйста, – Кличева кивнула и, не дожидаясь ответа, быстро вышла.

Кухарка нахмурилась и уперлась руками в бока.

– С недавних пор некоторые считают себя хозяевами этого дома, – со злостью сказала она. – Отдают распоряжения, всюду суют свой нос. Если Марта Анатольевна все же решит продать им свой дом, меня они здесь не увидят! Да-да, никогда! А пока я здесь… – кухарка мстительно улыбнулась. – Любопытно, как им понравятся рыбные котлеты?

Она посмотрела на Холмова и удивилась отсутствующему выражению его лица, затем разобрала глупый, как ей показалось, и довольно бессвязный шепот:

– Жареная рыба. Ну, конечно же, речь шла именно о жареной рыбе! Господи, какой же я слепец! Жареная рыба чрезвычайно благоприятно влияет на нервную систему! – Холмов вдруг залился тихим смехом. – Это все объясняет. Или почти все. Но с убийством Дворского по-прежнему ничего не ясно. Хотя кое-что наклюнулось. Определенно. Просто нужно сесть и подумать. Хорошенько подумать…

Глава XII
Исчезновение Полякова

Когда погас свет, Холмов даже не обратил на это внимания. Погруженный в себя, он сидел возле открытого окна, не выпуская изо рта давно потухшую сигарету. Стоявшая перед ним пепельница была доверху наполнена окурками. Шел третий час ночи. Воздух был наполнен пряным ароматом трав, как это бывает перед грозой. Где-то вдали уже гремел гром, сверкали молнии. Поднялся сильный ветер.

«Все как в день нашего приезда сюда», – внезапно подумал Холмов и услышал, что его окликнула проснувшаяся Женя.

– Александр! – ее голос дрожал от испуга. – Что случилось? Почему погас свет?

– Ничего страшного, – Холмов встал и подошел к кровати. – Собирается гроза. Пора бы уже и привыкнуть. Мы попали сюда в сезон гроз! Ну а свет, думаю, скоро дадут. Спи.

– Я не могу. Посиди возле меня, пожалуйста.

– Хорошо, – он присел на край кровати и поцеловал Женю. – Все хорошо.

Они помолчали.

– Тебе не о чем со мной говорить? – спросила Женя.

– Нет, отчего же, – несколько раздраженно ответил Холмов. Обернувшись, он заметил, как медленно опустилась только что вздымавшаяся от ветра штора, встал и закрыл окно.

Комнату осветила молния.

Прильнув к стеклу, Холмов смотрел наружу.

– И все-таки какое здесь красивое место! Если бы не эта трагедия…

Женя приподнялась. Глаза ее лихорадочно блестели.

– Эта гроза приближается как зловещее предзнаменование. Ты не находишь? Жуть какая-то! – Она тяжело вздохнула.

Холмов снова подошел к постели.

– Ты становишься мнительной, дружок. Через день-другой мы, пожалуй, уедем отсюда.

– Ты не обманываешь? – В ее голосе прозвучала надежда.

– Даю слово.

– А как же преступление?

– Оно будет раскрыто.

– Откуда такая уверенность? – Женя откинулась на подушку. – Ты веришь в спокойствие этого дома? Оно обманчиво. Я знаю. Дом что-то замышляет.

– Что-то замышлять могут только люди, – возразил Холмов. – Я хочу, чтобы ты наконец поняла это и больше не боялась.

– Я не боюсь.

– Вот и прекрасно. Тогда повернись на другой бок и постарайся уснуть.

– Нет. Поговори со мной еще немного.

– О чем?

– Не знаю. О чем хочешь. Может быть, о Каролине? Она тебе нравится?

– Мне жаль ее. Девочка пока ничего не знает.

В полной темноте Женя горько улыбнулась.

– Жалеть нужно тех, кто знает.

Холмов покачал головой.

– Не в этом случае.

– Почему? Я не понимаю тебя. Каролина уже не ребенок. И у нее есть мать… Но что это? – Женя села на постели и к чему-то прислушалась.

– Просто пошел дождь, – пояснил Холмов.

– Нет-нет. Кажется, в коридоре хлопнула дверь.

– Вероятно, кто-то решил разобраться, почему погас свет.

– Но почему тогда не слышно шагов? – Женя откинула одеяло и, отыскав руку Холмова, сжала ее в своих ладонях. – Александр! Ведь дверь хлопнула в комнате Полякова, не так ли? – Она пыталась, но никак не могла унять дрожь. – Ответь же мне! – Голос ее звучал почти истерично. – В комнате этого… этого художника?

На старый дом обрушился ливень, сопровождаемый завываниями ветра.

При свете молнии Холмов увидел лицо Жени: без единой кровинки, с застывшим обезумевшим взглядом.

– Ребенок мой, что с тобой? – растерянно пробормотал он и привлек ее к себе. – Что тебя напугало?

Она не ответила.

Холмов нежно погладил ее по спине.

– Успокойся. Рядом со мной тебе ничто не грозит.

– Я знаю… Скажи, почему он нарисовал эту ужасную картину?

– Кто? Поляков?

– Да. Ведь обычный человек просто не смог бы создать… такое.

– Ну, Поляков, безусловно, талантлив.

Женя резко и решительно отстранилась.

– Я не об этом. Ты не хочешь понять меня!

– Но я пытаюсь, – сказал Холмов, и в тот же миг сам услышал какой-то неясный шум в глубине дома. Что это было? Похоже на звук разбившегося стекла.

Холмов встал и прошелся по комнате. В его душу закралось беспокойство. Теперь он вспомнил и о внезапно погасшем свете.

– Почему ты вскочил? – спросила Женя.

– Думаю, надо все же выйти и посмотреть, что там, – ответил Холмов, но голос его был заглушен раскатом грома. – Запри за мной дверь и никого не впускай. Ты все поняла?

– Да, – сказала Женя, думая о чем-то своем.

– Я скоро вернусь. – Он помедлил, затем бесшумно выскользнул в коридор.

Сделав несколько шагов в направлении лестницы, Холмов замер и прислушался. Где-то впереди раздавалось равномерное постукивание, странным образом напоминавшее ритуальный ритм. Но понять, откуда исходил звук, было невозможно. Чтобы сориентироваться, Холмов какое-то время постоял на месте, затем в полной темноте осторожно двинулся вперед. Он вынужден был то и дело останавливаться, продвигаясь практически на ощупь. Но все же отыскал дверь в комнату Полякова. Прежде чем войти, Холмов осмотрелся. Но сделал это скорее интуитивно, поскольку увидеть все равно ничего не мог. Неожиданно дом осветила яркая вспышка молнии, отблески которой пали на лестничную площадку, что позволило Холмову заметить неподвижную фигуру Шердакова. Капитан сделал знак, призывающий воздержаться от каких-либо действий. Все снова потонуло во мгле, и тут же возобновился тихий равномерный стук.

Холмов ожидал, что Шердаков немедленно присоединится к нему, но тот, видно, решил остаться на прежнем месте, и о его присутствии можно было только догадываться. Размышляя над тем, что же заставило капитана поступить подобным образом, Холмов открыл дверь. В лицо ему ударил холодный и влажный ветер. Холмов стремительно отскочил в сторону. Все его чувства напряглись до предела. Он инстинктивно почувствовал опасность, хотя на первый взгляд в комнате никого не было. Единственное окно было разбито. Дождь заливал пол. Мокрые шторы переплелись и бились на ветру. Холмов посмотрел на постель. Она была аккуратно застелена. Значит, Поляков даже не ложился? Но где же он в таком случае? И к чему весь этот шум? Холмов еще раз внимательно осмотрел комнату и направился в ванную. Очень медленно, почти беззвучно, он распахнул дверь и заглянул в черноту. Если бы кто-то и находился там, всего в двух шагах от него, Холмов все равно не смог бы его увидеть.

Собрав всю свою волю, Холмов шагнул внутрь, но сразу отступил, словно ангел-хранитель, пролетая над его головой, предупредил о смертельной опасности.

А Холмов просто почувствовал ничем не объяснимый страх. Он вернулся в комнату и стал разыскивать спички и свечу, стараясь не упускать из поля зрения дверь в ванную комнату. Следовало бы, конечно, закрыть ее, но сейчас он не пытался сделать даже этого.

Прошло несколько долгих минут. Откуда-то из коридора до него снова донесся тихий стук.

Холмов продолжил поиски и вскоре обнаружил свечу в верхнем ящике комода. Но когда он попытался извлечь ее оттуда, свеча вдруг выскользнула у него из рук и упала на пол. Холмов нагнулся, чтобы поднять ее, и в тот же миг услышал позади себя неясный шорох. Он стремительно обернулся, но увидел лишь тень, мелькнувшую у входной двери.

В два прыжка Холмов выскочил в коридор, бросил взгляд направо, налево и замер, почувствовав у себя за спиной чье-то дыхание.

– Тише, черт вас побери! – прошептал Шердаков. – Тише! Вы разбудите весь дом! А это нам сейчас ни к чему.

– Это вы, капитан?! – выдохнул Холмов. – Как вы меня напугали!

– Что за чушь вы здесь несете! Кто же еще, по-вашему? Или вы меня не заметили?

– Но отсюда только что вышел… кто-то другой!

– Уж не считаете ли вы, что я этого не видел?

– Видели? Тогда почему не остановили?

– Увы! Я не Господь Бог.

– Значит, он ускользнул от вас в темноте… Но кто это был?

– Не знаю. Но, если не ошибаюсь, это комната Полякова? – спросил Шердаков.

– Полякова? – пробормотал Холмов. – Да, конечно. Но тогда я ничего не понимаю.

– От вас и не требуется что-либо понимать. Продолжим нашу охоту. Вы никогда не видели, как загоняют зверя? – Капитан поднял пистолет и стал постукивать по нему металлической ручкой.

Холмов узнал этот звук.

– Он ушел туда, – Шердаков указал в сторону, противоположную лестничной площадке. – Там нет выхода. Только ваша комната. Вы?..

– Да, я велел Жене запереть дверь, – ответил Холмов.

– Отлично. Тогда ему от нас не уйти. И не беспокойтесь: я весьма неплохо стреляю.

– Надеюсь, это не понадобится.

Холмов зажег свечу, но стоило ему поднять ее над головой, как пламя тут же погасло.

– Оставьте это, – сказал Шердаков. – Здесь жуткие сквозняки.

Они двинулись вперед в полной темноте, с каждым шагом приближаясь к конечной цели.

Гроза разбушевалась. В наэлектризованном воздухе стоял беспрерывный монотонный гул. Дом сотрясали громовые раскаты.

Проходя мимо своей комнаты, Холмов задержался и проверил, хорошо ли заперта дверь. В какой-то момент ему показалось, что при нажатии ручка слегка подалась, но нет – она тут же встала на свое место.

Холмов с облегчением вздохнул и продолжил путь. Тот, кого они преследовали, должен был быть совсем рядом.

– Держитесь ближе ко мне, господин Холмов, – прошептал капитан и замолчал – они достигли конца коридора.

Никого.

Шердаков зажег спичку и поднял вверх, прикрывая ладонью. Она сухо вспыхнула и обожгла ему пальцы. Он уронил ее на пол и раздавил ногой.

– К черту! Ясно, что здесь никого нет. Но мимо нас нельзя было пройти незамеченным! Если только…

И прежде чем капитан успел сделать очевидный вывод, Холмов уже бежал к своей комнате.

– Женя! – закричал он, не опасаясь, что может кого-нибудь разбудить, и с яростью рванул дверь на себя. – Женя! Что ты молчишь? Открой мне немедленно!

– Александр? – Это был ее голос, но слишком слабый, чтобы успокоить Холмова.

– С тобой все в порядке? Пока меня не было, в комнату никто не входил?!

– Я… Я не знаю. Я задремала.

– Это ты заперла дверь?!

– Я?.. Нет. А разве это сделал не ты?

Холмов пробурчал под нос что-то вроде проклятия и с новой силой потянул дверь на себя. Задвижка с треском вылетела, и Холмов ворвался внутрь.

Женя сжалась в углу кровати.

– Что с тобой? – Ее глаза смотрели на него со страхом и укором. – Ты напугал меня!

– Извини, – Холмов огляделся, но ничто не указывало на присутствие в комнате постороннего человека. – Я же велел тебе запереть дверь! Почему ты не сделала этого?

– Просто забыла. Но какое это имеет значение?

– Никакое. Это я так, – он подошел к кровати и поцеловал Женю, не заметив, как в дверной проем проскользнул человек в плаще. Зато эту фигуру видел капитан. Более того, стоя возле двери, он ожидал ее появления и чуть было не схватил. Но человек, опознать которого Шердаков не сумел, с поразительной легкостью выскользнул из его рук и бросился к лестничной площадке. Капитан устремился за ним. С его комплекцией это стоило ему немалых сил, но уже на лестнице капитан все же догнал беглеца. Преследуемый им человек остановился, не успел увернуться и был сбит с ног. С невероятным грохотом оба пролетели весь лестничный пролет. Подвернув руку, капитан сильно ушибся и потерял пистолет.

Неизвестный первым оказался на ногах, но убегать не стал. В темноте мелькнуло лезвие ножа. Шердаков понял, что столкнулся с убийцей. Опасаясь удара, он откатился в сторону и лихорадочно пошарил вокруг себя – пистолета нигде не было. В отчаянии капитан попытался найти какую-нибудь опору и встать, но убийца уже наклонился над ним. Страшная боль пронзила руку Шердакова, когда лезвие достигло кости. Он закричал. Неизвестный готов был нанести второй удар, который мог оказаться смертельным, но Шердаков, извернувшись, все-таки оттолкнул противника ногой. Тот покачнулся, и лезвие лишь вспороло ткань на плече капитанского кителя.

В этот момент наверху послышались торопливые шаги.

Убийца, не раздумывая ни секунды, бросился в темноту. Хлопнула входная дверь, и все стихло.

Шердаков сел на ступеньку, достал из кармана носовой платок и попытался перевязать левую руку. Кость болезненно ныла. Шердаков не мог видеть, но чувствовал, что теряет много крови. Беспокоила также правая рука, на которую он неудачно упал.