Текст книги "Игра в бессмертие (СИ)"

Автор книги: Сергей Потёмкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Уж чем богат… – парировал Затворник. – Или ты ждал Особой папки с пометкой «Совершенно секретно»?

Но по взгляду Затворника было ясно, что главное он приберёг на потом. Так оно и оказалось:

– А ещё ходят слухи, что у Кнежик есть сын.

Мои брови приподнялись, и Затворник ухмыльнулся:

– Ага. Уже взрослый. Но она его не рожала – воспользовалась услугами суррогатной матери.

– А отец?.. – машинально спросил я.

– Неизвестно. Судя по всему, ЭКО было с донорской спермой.

Затворник умолк, дав мне это обдумать.

– Но зачем Кнежик ребёнок? – проронил я. – В смысле, она ж была помешана на науке… В интервью даже жаловалась, что ей некогда спать.

– Может, как раз из–за бесценного отпрыска? – заметил Затворник. – Судя по всё тем же слухам, она над ним тряслась как наседка: он даже в школу не ходил – был на домашнем обучении.

– Но в Сети о нём ни слова… – с сомнением вставил я.

– А чего ты хотел? Сведения об ЭКО регулируются законами о защите частных данных: право на забвение и всё такое… Они ж за последние лет пятнадцать ужесточились настолько, что ни один поисковик не захочет рисковать – особенно с монстрами уровня Кнежик. Её адвокаты самого чёрта порвали бы в клочья.

Поразмыслив над этим всего пару секунд, я понял, что Затворник прав: порвали бы, и ещё как… Ни от рогов, ни от хвоста бы ничего не осталось.

Заодно мне подумалось, каково это – так дрожать над своим чадом, чтобы скрыть его от всех?.. Видимо, Кнежик была из тех гениев, которые «с прибабахом»; они иногда попадают в историю, но чаще – в дурдом.

– О нём хоть что–нибудь известно? – естественно, я имел в виду её сына.

– Молодой, – пожал плечами Затворник, – лет двадцать, может, чуть больше. Судя по всему, нелюдимый, как и его мать. Говорят, за пару лет до её смерти он съехал и жил отдельно: слинял сразу, как исполнилось восемнадцать. Но даже после этого остался одиночкой: нигде не тусил, в светскую хронику не попадал, – сделав паузу, Затворник признался: – Всё это настолько странно, что выглядит дезой… В общем, не ручаюсь за достоверность.

Я рассеянно кивнул.

Нигде не тусил, в светскую хронику не попадал… Нелюдимый… Не потому ли, что он чем–то болен?..

Мне вспомнился Взломщик – и как он вёл себя в приват–зоне.

– А что касается того, чем занималась Кнежик незадолго до смерти, – продолжил Затворник, – то тут ничем порадовать не могу. Вроде был один проект с рабочим названием «Феникс», но о нём ничего не известно. Если честно, я и в названии не уверен.

Затворник умолк, а я вздрогнул.

Феникс – символ возрождения. Символ воскрешения и вечной жизни.

Символ бессмертия.

А в унисон с этой мыслью прозвучал писк – вроде того, что издаёт микроволновка по окончании разогрева. Передо мной вспыхнул красный восклицательный знак.

Затворник переменился в лице.

– Ларин, у тебя проблемы.

Я глядел на красный знак с тем чувством, какое испытывают на краю пропасти.

– Экстренный выход… – прошептал я.

Потом вспомнил: мы в локации Затворника. Тут экстренный выход не предусмотрен.

Но он сказал:

– Я разрываю твой контакт с ВИРТУСом… Ты будешь в реале через восемь секунд.

Я судорожно кивнул.

Восемь секунд – это мелочь. И целая вечность, когда горит красный восклицательный знак.

Он мог загореться лишь из–за ЧП – например, при пожаре… Или если трубу прорвёт… Или при землетрясении…

Или если кто–то вскрывал мой дверной замок.

* * *

Открыв глаза, я сразу понял, что нахожусь в комнате не один.

Я никого пока не видел, но чувство было однозначным: рядом кто–то точно есть. Он пришёл по мою душу, и он уже близко. Его взгляд буравил спинку гейм–кресла.

Он меня видел, а я его – нет.

– Без глупостей, Клим, – сказали сзади – почему–то приглушённо, будто визитёр был в маске. – Посмотри вверх.

Я посмотрел.

Надо мной висел дрон – угрожающе низко, как шмель над цветком. Дрон был чёрный, шестироторный. Под его брюхом поблёскивали баллончики с открытыми распылительными головками.

Сзади вновь заговорили:

– Надеюсь, ты не думаешь, что это дезодорант? Вставай, но без резких движений.

Медленно встав, я развернулся.

Незваный гость был у порога. Им оказался Лоцкий, но узнал я его не сразу: нижнюю часть его лица скрыл резиновый респиратор. По бокам были фильтры, глаза защищали пластиковые очки.

– Второй раз не здороваюсь, – сказал Лоцкий. И сумбурно добавил: – Я же обещал, что ещё с тобой свяжусь.

– Обещал… – растерянно признал я.

И осознал всю нелепость его слов: он что, пришёл поговорить?.. С дроном и в противогазе?.. Взломав для этого мою дверь?!

Но тут до меня запоздало дошло, во что Лоцкий одет: перчатки и комбинезон. Это было очень плохо. Он ведь так вырядился, чтобы следов не оставлять…

– Сядь, Клим, – велел Лоцкий.

– Куда?.. – тупо спросил я.

Лоцкий подумал и решил:

– На диван. Руки держи так, чтобы я их видел. И учти, что гексакоптер определил тебя как цель: дёрнешься – выпустит газ.

Дождавшись, пока я сяду, Лоцкий занял кресло напротив.

– Сейчас мы будем говорить, – мягко сообщил он. – От итогов разговора зависит твоё будущее. Хотя есть вероятность, что его у тебя не будет.

– Я уже догадался… – мрачно сострил я.

Взгляд мой упал сначала на дрон, затем – на плазменный экран, где отражалась прихожая. Заметив это, Лоцкий поморщился:

– Вот только не надо этих глупых предположений: входную дверь я закрыл. Замок не взломан, я использовал отмычку. Кстати, не вздумай орать: звук свыше семидесяти децибел станет для дрона сигналом к атаке.

Осторожно кивнув (мол, всё ясно), я заметил в экране отражение кейса, похожего на ящик для инструментов. Значит, там лежит одежда: Лоцкий сменил её в подъезде, облачившись перед моей дверью в комбинезон. А ещё в этом ящике могло быть много чего интересного – как для допросов, так и для имитации суицида (к слову, второе никого и не удивит: я ведь алкаш, потерявший семью. Могу вены себе вскрыть, могу повеситься… Расследовать это особо не станут).

В общем, мне и правда всё было ясно…

Конечно, я искал выход, но его не было. Всё сводилось к тому, что я влип.

И всё–таки я не мог не спросить:

– Это ты убил Кэсс?

– Нет, – сразу сказал Лоцкий. – И я понятия не имею, кто это сделал.

Мне показалось, он не врёт… Да и зачем ему врать? Все козыри у него.

– Но ты подставил Тарищева? – уточнил я.

– Подставил, – признал Лоцкий.

Я растерянно молчал, ожидая объяснений: почему–то казалось, что он их даст.

И он дал:

– Мне нужно было сделать так, чтобы Рябов угомонился: не только отозвал тебя, но и не обращался к другим менторам. Я даже с женой его говорил. Вместе мы его убедили, что всё кончено: виновник ДТП найден, пора ставить точку.

– Но зачем?.. – проронил я.

В ответ с усмешкой донеслось:

– Не хочу, чтобы кто–то узнал о первой виртуальной копии человека: это слишком ценная информация, чтобы ею делиться.

Я вздрогнул.

– Ты за мной следил… – мне вспомнились слова Затворника: он ведь сразу просёк, что за мной следят двое – виртуоз и дилетант.

Вот второй–то передо мной и сидел.

– Следил, – признал Лоцкий. – Вплоть до взлома Цолфи и даже чуть дольше – пока твой приятель не избавил тебя от вирусов. Я и за Жаровым следил, и за Гаем, и за Моррисоном. За каждым из твоих предшественников.

– Зачем?.. – повторил я.

– Чутьё. Профессиональное чутьё, Клим, – без ложной скромности сказал Лоцкий. – Я ведь ещё летом понял, что баг в «Китеже» был не багом, а чем–то большим: уже хотя бы потому, что не нашлась его причина. Значит, это нечто важное, так? Что–то, чего раньше не было, – он помедлил и добавил: – А из всех уроков, что я получил в жизни, главными были два: в любой драке бить первым и не упускать свой шанс.

Выдержав паузу, Лоцкий продолжил:

– Я цеплял к менторам ВИРТУС-шпиона, чтобы узнать то, что узнают они. Но в итоге я узнал больше… Не догадываешься, когда?

– Когда появилась Инга, – проронил я.

– Якобы Инга, – уточнил Лоцкий. – Она так бойко набивалась в напарницы к менторам, что меня это насторожило. Я связался с ней в реале – и каково же было моё удивление, когда я понял, что Инга Смирнова ничем подобным не занималась!.. – взгляд Лоцкого за стёклами защитных очков стал расчётливым и цепким. – Тогда кто, спрашивается, бродит по ВИРТУСу с её лицом? Но наблюдая за тобой, – он показал на меня пальцем, – я получил ответ.

– Поздравляю… – бросил я.

Но Лоцкий пропустил это мимо ушей. Сейчас в его облике (и дело тут было даже не в маске) не осталось ничего от интеллигента, с которым я беседовал в баре. На меня глядел хищник, учуявший кровь.

– Виртуальная копия человека, – размеренно произнёс он. – Открытие, равнозначное появлению ВИРТУСа. И о нём никто не знает… может, лишь тот, кто взломал Цолфи, но он явно не торопится это использовать. Смекаешь, к чему я?

– Я тупой, – признался я. – Просвети.

– А чего тут просвещать?.. – будто удивился Лоцкий. – Это и есть тот самый шанс, о котором я сказал. Шанс, которого нельзя упустить.

Меня обжёг гнев, но я не мог дать ему волю и поэтому всего лишь изрёк очевидное:

– Тебе нужна Кэсс.

– Ну я бы её так не назвал… – Лоцкий пренебрежительно дёрнул плечом. – Какая она к чёрту Кэсс? Она – копия… То же самое, что непись, но с характером своего прототипа. Однако то, что её поведением руководит не искин, делает её уникальной – а значит, очень дорогой, – Лоцкий подался вперёд и закончил: – Так что в целом ты прав: она мне нужна. Она – мой счастливый лотерейный билет.

Он умолк, и я тоже не спешил говорить, задаваясь двумя вопросами: сколько между нами метров и успею ли я сорвать с него маску прежде, чем дрон пальнёт газом? По всей видимости, нет… Но попробовать хотелось.

– Я могу найти людей, – сказал Лоцкий. – Надёжных людей. Поработав с этой… копией неделю–другую, они разберутся, кто она или что она. Думаю, им даже станет ясен механизм копирования.

– И ты хочешь, чтобы я привёл к тебе Кэсс? – я сам удивился спокойствию в своём голосе.

– Этого бы не потребовалось, если бы ты не удалил программу–шпиона, – заметил Лоцкий. – Имей я возможность за тобой наблюдать, забрал бы девку сам. Уж способ нашёл бы.

– Не сомневаюсь, – сказал я.

– Но раз ты раскрыл слежку, – Лоцкий будто не заметил моего тона, – мне пришлось прийти сюда.

Я с сарказмом уточнил:

– Чтобы дрона испытать?

– Чтобы задать вопросы, – ответил Лоцкий. – Мне надо знать, где девчонка. Уверен, в ВИРТУСе есть место… определённая локация, где она, если можно так выразиться, живёт. И мне нужен его код.

Конечно, я понял, что речь об Убежище – и невольно подумал, что Лоцкий неглуп.

– С чего ты взял, что я его знаю?

– А разве нет?

Я молчал. Вообще–то высказаться хотелось, но то, что я желал сказать, не стоило говорить под боевым дроном…

– Ты ей понравился, – бросил Лоцкий, – я это понял в первый же день. Может, в иной ситуации это ничего бы не значило, но не в её положении. Ей надо было быть железной, чтобы не сблизиться с тобой после трёх месяцев одиночества.

Мои пальцы стали сжиматься в кулак. Лоцкий между тем продолжал:

– Я предлагаю тебе партнёрство… другому бы не предложил, а тебе – предлагаю. Мы ведь похожи: оба заняты не своим делом, – тут в глазах Лоцкого что–то мелькнуло – то ли обида, то ли злость; Кэсс не зря говорила, что он зол на весь мир. – Меня ведь когда–то подставили… крепко подставили… Я уже шёл на повышение, а вместо этого… – умолкнув, он махнул рукой и вновь перешёл на деловой тон: – В общем, решай, Клим. Мы с тобой можем сорвать куш: стать хозяевами проекта, который принесёт миллиарды. Взойти на олимп и утереть нос всем, кто смотрел на нас свысока. Равную долю не обещаю, но двадцать процентов – твои.

– Сорок, – сказал я.

Лоцкий явно растерялся.

– Что?..

– Сорок процентов, – повторил я.

Он какое–то время сверлил меня взглядом, а после зачем–то достал смартфон.

И я понял, что без толку водить его за нос: искин дрона анализировал мою мимику и интонации. А смартфон связан с дроном.

– Клим, Клим… – вздохнул Лоцкий.

Я к нему прыгнул – но не успел: дрон выпустил газ.

Я даже не заметил, как упал на пол. Грудь сдавило, глаза заслезились. Мышцы свело судорогой; казалось, они вот–вот лопнут.

– Жаль… – скорбно сказал Лоцкий. – Правда, жаль.

Я корчился как выброшенная на берег рыба. Орать не мог – только хрипел.

– Тут несколько разновидностей боевого вещества, – Лоцкий кивнул на дрон. – Ни одно из них тебя не убьёт… во всяком случае, быстро. Но ощущения будут незабываемые. Заметь, очень удобно, что ты не сможешь кричать, – встав с кресла, Лоцкий подошёл ко мне и жёстко добавил, глядя на меня сверху вниз: – Гексакоптер будет выпускать газ часами, малыми дозами. До тех пор, пока ты не скажешь мне код.

– …шёл… на…

Увы, произнести общеизвестную фразу у меня не получилось.

– После тебя, – Лоцкий наступил мне на пальцы. – Мы продолжим беседу, когда ты сможешь говорить. Ждать придётся три минуты, но тебе они покажутся часом.

Он развернулся, чтобы снова сесть в кресло, когда разбилось окно. А выстрелов я даже и не услышал.

Дрон куда–то отлетел, выпуская сноп искр. Следом рухнул и сам Лоцкий: пуля, войдя в его висок, навылет пробила череп.

Я лежал на полу, ничего не понимая – кроме разве что того, что меня забрызгало кровью.

Шум открывающейся двери, чьи–то шаги. Приглушённые голоса, звучащие сквозь респираторы. Отрывистые, короткие фразы.

Меня поднимают и волокут через прихожую, держа под руки. Кто–то упоминает антидот.

– И так оклемается… – произносят в ответ.

Спуск в лифте, двор. Меня запихивают в машину – кажется, в микроавтобус. Но я в этом не уверен.

– Глотни, – говорит кто–то.

Фляга касается моих губ. Вода, боже, вода!..

Спирт?!

Да они издеваются?!

Меня выворачивает наизнанку. Кто–то громко матерится.

Мне на голову надевают мешок.

Шум двигателя.

Блаженная, спасительная темнота…

Но прежде, чем в неё провалиться, я успеваю подумать, что задание Рябова перестало быть ребусом – оно обернулось безумным сном. Превратилось в набор разноцветных осколков, самовольно покинувших калейдоскоп. Стало ряской над миром кривых отражений, пугливо дрожащих в воде.

И мне отчётливо казалось, что я в ней утону.

Глава 19

Когда я очнулся, мы всё ещё ехали: шумел двигатель, машину слегка потряхивало. Видимо, дорога была просёлочной.

У меня раскалывалась голова, мышцы всё ещё ломило, но уже не так, как раньше. Я хотел снять мешок, но руки оказались скованными за спиной.

– Сиди смирно, – сказал кто–то. – Не будешь дёргаться – не тронем.

Я невольно подумал, что мне уже во второй раз советуют сегодня не дёргаться…

Не знаю, как долго мы ещё ехали: моё чувство времени притупилось. Но думаю, минут десять. Пару раз вроде свернули и разок притормозили на КПП (я узнал звук откатных ворот, хотя те открылись почти бесшумно). Тут была то ли какая–то база, то ли частные владения, очень хорошо охраняемые.

Когда машина остановилась, меня пихнули в бок. Кто–то скомандовал «пошёл!»

Последовало короткое путешествие с мешком на голове. Мы поднялись по ступеням, куда–то вошли. Потом был очень тихий звук раскрывающихся створок и подъём в лифте (именно подъём, а не спуск – в этом я был уверен), что слегка обнадёжило: обычно пленников ведут в подвал… Хотя моим похитителям (считать их спасителями я не спешил) ничто не мешало прибить меня как в подвале, так и на чердаке…

Мы покинули лифт и шагов через двадцать – видимо, это был коридор – остановились.

Раздался шум двери, отъехавшей в сторону: вероятно, к замку приложили ключ–карту. Меня куда–то ввели, велели остановиться, усадили в кресло.

Затем мои похитители ушли.

Не успел я как следует всё это обдумать, как раздался щелчок, и наручники упали с моих запястий: электронный замок открыли дистанционно.

И я вроде догадывался, у кого пульт…

Я снял с головы мешок.

Помещение было просторным (нечто среднее между залом и комнатой) и совсем пустым, если не считать кресла, где я сидел. Пол и стены были серыми… впрочем, как и потолок, где сияли плафоны. Окон тут не наблюдалось.

А затем я осознал, что сижу не просто в кресле, а в гейм–кресле – только не совсем обычном: вдоль карбоновых вставок свисали ремни, явно предназначенные для пристёгивания. Похожие фиксаторы были на подлокотниках. Ещё тут имелась подставка для ног, тоже снабжённая ремнями. А на электронных пряжках было сложное устройство с крошечным микрофонным отверстием; значит, пользователь мог отстегнуться самостоятельно, отдав голосовую команду.

Я медленно слез со странного кресла и сразу же сделал второе открытие: подо мной был мягкий пол. Ну не то чтобы совсем уж мягкий: по нему можно было спокойно идти как по коврикам–пазлам в спортивных залах. Их используют, чтобы избежать травм.

Третье открытие ждало меня через два шага.

Оказалось, на полу лежали очки; я не сразу их заметил, поскольку дужки с оправой были серыми, как и сам пол. Если бы его мягкость не заставила меня опустить взгляд, я бы на них наступил.

– Надень, – сказал кто–то.

Я понял, что голос звучал из динамиков. Вероятно, те были в одной из стен.

Подняв очки, я их надел.

Оказалось, это были очки с дэпээркой – то есть дополненной реальностью; стоило мне их надеть, как комната изменилась.

Слева возникли религиозные символы, выставленные в шкафу–витрине: шестиконечная звезда, мусульманский полумесяц, христианские кресты (православный и католический), кованое колесо с восемью узорными спицами (вроде что–то из буддизма… колесо дхармы, если не ошибаюсь) и ещё несколько предметов, пару–тройку из которых я не узнал. Но я был не в том положении, чтобы стыдиться из–за невежества.

И на каждом предмете желтел ценник.

Инсталляция, что ли?..

Справа тоже возникла витрина, но куда больших размеров – едва ли не во всю стену. В ней было оружие: от ножей и револьверов до гранатомётов и огнемётов. Но в самом центре стояли Библия и Коран.

Вероятно, ещё одна инсталляция – не менее смелая, чем предыдущая… Пожалуй, даже вызывающая.

А между ними была статуя: дородный мужик со слащавым, заискивающим взглядом, краснощёкий, весь в мехах, держал в левой руке кадуцей – жезл, обвитый двумя змеями, с крыльями на навершии… вроде бы символ коммерции и медицины, хотя вторую чаще ассоциируют со змеёй и чашей. А правой рукой, в которой был нож, мужик резал глобус: тот лежал перед ним на грубом деревянном прилавке.

Задавшись логичным вопросом, что же появилось сзади, я обернулся.

Сзади был стул – невысокий, со спинкой. На нём, закинув ногу на ногу, сидел Микки Маус. В его левой руке (или лучше сказать «лапе»?) был пластиковый стакан.

– Извини за маскарад, – сказал Микки Маус (хотя голос, конечно, звучал из динамиков). – Надумай я тебя убить, показал бы лицо – но ты, вероятно, уйдёшь отсюда живым. А я недавно сделал пластику, да ещё и фамилию сменить собираюсь… Не хочу, чтобы ты видел обновлённого меня.

– Фамилия «Кнежик» тебе не нравится? – спросил я с сарказмом.

– Догадался, значит? Хотя я знал, что ты докопаешься – это был лишь вопрос времени… – сделав глоток из стакана, Микки Маус будто бы спохватился: – Кстати, тебе колу налить?

– Ты принесёшь её сам? – полюбопытствовал я.

У меня не было сомнений, что он где–то рядом. Возможно, в соседней комнате.

– Разумеется, нет. Её дрон доставит.

– Тогда обойдусь, – решил я. – Дронов с меня уже хватило.

Микки Маус ухмыльнулся.

– Как мне тебя называть? – спросил я.

– Зови Робертом, – прозвучало после паузы. – Меня и правда так зовут, но это скоро изменится.

Я кивнул: Роберт, значит… Роберт Кнежик. Диана дала сыну красивое имя, да и с фамилией оно сочеталось неплохо.

Но ни то, ни другое его явно не радовало.

У меня было столько вопросов, что я терялся, какой из них задать первым. Хотя нет – не терялся; на языке крутилось банальное «что я здесь делаю?» Но об этом я решил не спрашивать: раз он меня спас – значит, зачем–то я ему нужен… Так пусть сам скажет, зачем.

Я посмотрел на инсталляции:

– Твоих рук дело?

– Нет, мамуля постаралась, – охотно ответил Роберт. – Она была женщиной разносторонней. Мир даже не подозревает, насколько, – он скептически взглянул на витрину с оружием: – Но вот в этом она профан. Согласись, слишком топорно: ни одна выставка вооружений не будет полной без Библии и Корана… Ты ни секунды не гадаешь, что имел в виду автор: она просто швыряет в тебя свою мысль.

Я не стал спорить, мельком подумав, что когда–то за подобное творчество в России сажали. К счастью, то время я не застал.

– Или вот это, – Роберт кивнул на инсталляцию с религиозной символикой. – Любая религия – лишь способ наживы. Ну примитивно, разве нет? Хотя вот он, – последовал кивок на мужика с кадуцеем, зачем–то резавшего глобус, – мне нравится.

– И какой тут смысл? – спросил я.

Кажется, мой вопрос Роберта огорчил:

– Не догадался?..

Подумав, я выдвинул версию:

– Нельзя отдавать мир продавцам?

– В яблочко! – изрёк Роберт. – Но с этим советом мамуля слегка запоздала. Я бы сказал, на пару тысячелетий.

Вернувшись к гейм–креслу, я взглянул на ремни и вопросительно посмотрел на Роберта.

– Миоклоническая эпилепсия, – пояснил он. – В наше время легко лечится. Можно достичь ремиссии, если соблюдать режим сна. И если в ВИРТУС не входить.

Смысл сказанного я осознал через пару секунд: подключения к гейм–креслу провоцируют эпилептические припадки.

– Обидно, да? – хмыкнул Роберт. – В двенадцать лет мой ай–кью составлял сто сорок баллов по тесту Айзенка. Мамуля всерьёз полагала, что я стану таким же гением, как она. А в четырнадцать – сюрприз–сюрприз!.. – он вновь усмехнулся, на сей раз язвительно. – Знаешь, что самое смешное? Предрасположенность передалась по материнской линии: эпилепсией страдали мамины тётки. Она ведь провела ЭКО – значит, качество биоматериала ей гарантировали. Зато её собственные гены оказались с дефектом… Мамуля малость просчиталась.

Вновь отпив из стакана, Роберт бросил его в урну (для меня это выглядело так, будто стакан исчез: урну очки не отображали).

– Ты поэтому избегаешь людей? – предположил я. – Из–за болезни?

– Шутишь? – поморщился Роберт. – Я в основном почти нормальный: припадки случаются после ВИРТУСа. А людей я перестану избегать с того дня, как прекращу быть Робертом Кнежик. Это имя – офигенно тяжёлый груз.

Он замолчал, а я сел в кресло: разговор предстоял долгий. Незачем вести его стоя.

Вспомнив беседу с Затворником, я спросил:

– Что такое проект «Феникс»?

Роберт вопросу не удивился:

– Тебе как лучше ответить – в деталях или кратко?

– Кратко, – выбрал я.

– Тогда обойдёмся скупым экспозе, – великодушно решил Роберт. – Это название программы, виртуализирующей сознание. Иначе говоря, переносящей сознание в виртуальность.

– Переносящей?.. – я несколько мгновений переваривал услышанное. – То есть…

– …не копирующей, – вставил Роберт. – Речь о переносе личности: всего, что составляет твоё «я». Никакой копии при этом не создаётся, – тут он осёкся и виновато добавил: – В твоей приват–зоне я сказал Рябовой, что в ней нет ничего человеческого; разумеется, я лгал, – он покаянно развёл руками, что в обличье Микки Мауса выглядело нелепо. – Хотел ввести вас в заблуждение: выдать попавший к вам золотой слиток за золочёный кирпич.

– Значит, – слегка оторопел я, – речь о самом настоящем переносе… души?..

– Души, надсущности, анимы, нематериального начала – называй как угодно, – без намёка на трепет ответил Роберт. – Мамуля сумела её обнаружить и найти способ загружать в ВИРТУС… конечно, после смерти носителя. Нехило, да?

У меня открылся рот. Я и в копирование мозга поверил с трудом, не представляя, как можно «оцифровать» миллиарды нейронов и триллионы синапсов. Но в сравнении с тем, что сейчас прозвучало, это было бы мелочью.

Роберт будто прочёл мои мысли:

– Ты на этом не зацикливайся, – хмыкнул он. – Ну узнал ты, что у нас есть душа – так и что с того? В чём тут сенсация, если в неё верят даже рационалисты? Кстати, мамуля слово «душа» не любила: говорила «сознание» и не заморачивалась. Лично я делаю так же… А будешь твердить про душу, в голову такое полезет!.. – он покрутил у виска пальцем. – Короче, не парься, если не хочешь перегреть мозг.

– Но ведь тогда переход в виртуальность означает бессмертие… – проронил я. – Не создание клонов, а вечную жизнь…

– Насчёт вечности сомневаюсь, – признался Роберт. – Очутившись в ВИРТУСе, ты в нём пробудешь до тех пор, пока существует сам ВИРТУС, верно? А однажды он исчезнет, как и всё остальное. Или в нём всё перевернётся с ног на голову из–за чего–то непредвиденного… ну типа События Кэррингтона.

Я покачал головой: мол, не знаю, о чём речь.

– Это геомагнитная буря, – пояснил Роберт, – самая страшная в истории. Из–за неё два века назад вырубились телеграфы. А если такое произойдёт сегодня? – он сделал паузу, дав мне это обдумать. – И ВИРТУС, и обычный интернет пропадут на несколько дней. Их, конечно, восстановят, но что будет с теми, кто живёт в виртуальности? – он вновь усмехнулся и заключил: – На это даже мамуля бы не ответила.

Роберт умолк, ожидая вопросов. Но у меня смешались мысли. Того, что я уже узнал, хватило бы на год раздумий.

Лишь через несколько секунд я запоздало встрепенулся:

– Постой… ты сказал «с теми, кто живёт в виртуальности»?..

Роберт кивнул.

– Но что значит «с теми»? Кэсс не единственная, кто попал в ВИРТУС?..

– А ты не догадывался? – Роберт иронично наблюдал за моей реакцией. – Ты правда думал, она первая?

Я оторопело молчал.

– Есть целая сеть клиник в беднейших странах, – сообщил Роберт. – Якобы для благотворительности… Принадлежат «ВИРТУС Корпорэйшн». Там ставили опыты на больных: биочипы загружали их сознание в ВИРТУС, когда они умирали. Я слышал, многих можно было спасти, а их вместо этого подвергали эвтаназии, – тут он заметил, с каким лицом я его слушаю, и поспешил уточнить: – Сам я в тех опытах не участвовал – мне было–то лет пятнадцать… Сказать, как я о них узнал?

Я машинально кивнул; если уж открывать ящик Пандоры, то до конца.

– Это отдельная тема, – охотно поведал Роберт. – Мне ведь пришлось себя чем–то занять, когда я понял, что не смогу входить в ВИРТУС. И я стал баловаться хакерством. Догадайся с трёх раз, кто был главной моей жертвой.

– Твоя мать?.. – смекнул я.

– В яблочко! – во второй уже раз произнёс Роберт. – Только не думай, что я её не любил: любил, конечно… Но вдобавок ненавидел. И боялся того, что она может сделать.

– С тобой?.. – не понял я.

– Со всеми, – уточнил Роберт. – Мамуля ж была неугомонной!.. И уж можешь мне поверить: от её наполеоновских планов человечество бы вздрогнуло.

Он умолк, и я спросил:

– Но чего она хотела?

– А чего хотят все гении с поехавшими мозгами? Естественно, изменить мир.

Роберт вновь сделал паузу. Затем размеренно сказал:

– Дело в том, что моя мать ненавидела религию… считала, что та нас тянет назад. Что это оковы на ногах общества. А основа религий – это страх смерти. Можешь мне возразить, но лично я убеждён: мы не строили бы храмы без расчёта на то, что на том свете нам всё простят. И своё каждое открытие мамуля старалась подчинить одной цели: положить этому конец… Заменить главенство догм на верховенство разума, – помедлив, Роберт подытожил: – Ну а «Феникс» был вершиной её стараний: дал то, к чему она шла.

– И что же в этом плохого? – вставил я. – Вечная жизнь… Безграничные ресурсы в виртуальных мирах… да чёрт с ними, с ресурсами, – я вспомнил Ваньку, – мы уже не теряли бы близких!..

Роберт кивнул:

– Ты сейчас подумал о сыне. Но с чего ты решил, что его после смерти ждал бы ВИРТУС? – он поднял руку, предупреждая вопросы. – Серверы нельзя нагружать бесконечно – даже наши кластеры бы не справились. Значит, виртуальный рай стал бы уделом избранных. И кто войдёт в их число? – Микки Маус состряпал озадаченную мину. – Те, кто хорошо себя вёл? Чистил зубы по утрам, не сквернословил и водил старушек через дорогу?

– Можно было бы выработать какие–то правила… – проронил я.

Роберт глядел на меня с сарказмом:

– Какие правила, Клим? Это в развитых странах в ВИРТУС входит каждый второй, а в мире таких не наберётся и трети. И даже чокнутые гики не живут в нём в режиме двадцать четыре на семь: средняя цифра по России – всего девять часов в сутки. А теперь представь, что будет, если мир узнает о виртуальном бессмертии.

– Хочешь сказать, – произнёс я, – что «ВИРТУС Корпорэйшн» к этому не готова?

– И не будет готова, – бросил Роберт. – Ежедневно умирают около двухсот тысяч человек; если у каждого будет биочип, позволяющий жить вечно, ВИРТУС долго не протянет, – дав мне над этим поразмыслить, он продолжил: – Моя мать, разумеется, всё это предвидела, но она не собиралась делать проект общедоступным: вечность была бы дарована тем, кто её заслужил… конечно, с мамулиной точки зрения. Представляешь, каким бы стал этот мир?

Я представил – и картина меня ужаснула.

Конечно, он прав: ВИРТУС – творение людей, и всегда будут те, кто им управляет. Их власть над посмертьем даст им власть над реалом; мы превратим реал в кошмар ради шанса попасть в рай.

Но что значат все эти разумные доводы, когда самый близкий тебе человек лежит при смерти на больничной койке?..

– Есть и ещё один момент, – проронил Роберт. – Даже если допустить, что после смерти в виртуальность попадёт каждый, мы на этом зациклимся: разучимся справляться даже с тем, что сегодня нам кажется лёгким… Да и не захотим мы ни с чем справляться! Зачем делать ремонт, если лет через пять подойдёт очередь заселяться в ВИРТУС – и вы всей семьёй прибегните к эвтаназии? Зачем что–то решать и к чему–то стремиться? – Роберт вдруг заговорил с пылом: – Смерть – это ведь не просто конец: это ещё и наш погонщик с чёрной косой вместо кнута. Мы все знаем, что уйдём – и хотим что–то сделать… оставить след… Но захотим ли мы этого, если двери рая заранее будут открыты? – и снова раздался его смешок: – Хотя какой это рай?.. Не рай это, и не бессмертие: суррогат, обман, подмена… Игра, придуманная спятившим гением… Игра в бессмертие.

Роберт умолк – и на сей раз надолго. В этом странном помещении, среди оружия и церковной символики, он и сам выглядел инсталляцией: грустный Микки Маус, сидящий на стуле.

Наконец он снова заговорил:

– Моя мать разбила «Феникс» на четыре архива. Первым стал один из её аватаров: Бедуин. Остальные были спрятаны в трёх предметах… Ты и сам знаешь, в каких.

– Но зачем?.. – недоумённо спросил я. – Зачем делить программу на части и записывать зашифрованное послание? Да ещё и в обличье ребёнка?..

Кивок Роберта дал понять, что он ждал этих вопросов.

– Из–за спецслужб. Какое–то время они моей матери покровительствовали: у них была куча совместных проектов, о которых общественности неизвестно. Но потом между ними пробежала кошка. В итоге «Фениксом» заинтересовались СБВ и Интерпол. Были проведены обыски в трёх офисах «ВИРТУС Корпорэйшн»: в Шанхае, Гамбурге и Москве. Акции компании тогда резко упали… наверное, ты об этом слышал?