Текст книги "Тюремные дневники, или Письма к жене"

Автор книги: Сергей Мавроди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

Понедельник, 12 мая

Приходил адвокат. На обратном пути попадаю в один стакан с каким-то молодым, наголо обритым парнем в шортах и майке, похожим на штангиста. Он сидит, я стою. Стакан маленький, лавка узкая, двоим сидеть негде. Минут через пять встает, вежливо говорит мне:

– Садись. А я теперь постою.

Некоторое время молчит, а потом спрашивает:

– Москвич?

– Да.

– А какая статья?

– Мошенничество.

– Условно как-нибудь не надеешься получить?

– Да нет. Какое там «условно»! А у тебя какая статья?

– 162-ая.

– Это разбой, что ли?

– Да. Тут полтюрьмы за разбой сидит.

– А ты москвич?

– Нет. Из Иваново.

– А ты на какой срок рассчитываешь?

– Я уже получил. Пятнадцать особого.

(Господи-боже!)

В камере наливаю таз, бросаю в него два кипятильника.

– Ты чего, Серег, стираться собираешься? – спрашивает Витя.

– Да, придется. Хотя, блядь, честно говоря, совершенно не хочется!

– Я до вас в камере сидел, там пидорчонок был, – замечает Вася. – Все мыл, стирал. Идем в баню, он берет таз общий – ему туда кидают все подряд: белье, носки грязные – и стирает.

– Вот бы нам такого, – вяло бормочу я, замачивая белье.

– Я его так жалел! – продолжает между тем Вася. – Его на общаке узбеки опустили. Избили и опустили.

– Значит, было за что, – замечает проснувшийся Цыган. – Просто так не опускают.

Все замолкают. Разговор начинает быстро затухать, но тут Вася совершенно неожиданно придает ему новое направление и начинает рассказывать об армейских порядках и нравах.

– В армии все, как на гражданке. Как на гражданке что-то начинается – сразу же волна до армии доходит. Скажем, пидорасы.

Вдруг солдаты исчезать начали! У нас такого никогда не было! С вечера – нет. А утром – на месте. «Где был?» – «Да я заблудился…»

Ну, хуйню всякую несут. Мы понять ничего не могли! А им же на свидания надо ходить! Таких же, как они искать. Только потом уже разобрались, что к чему, как их различать.

– И как? – интересуюсь я.

– Они очень чистоплотные. Портянки непрерывно стирают, могут даже в белых носках в сапогах ходить. Пахнет от них всегда очень хорошо.

Одеколоном или даже духами.

– Активные или пассивные?

– И те, и другие.

– Да, интересно! Сколько у вас там в армии всяких проблем.

Пидорасы, дедовщина…

– Ну, с дедовщиной-то бороться несложно, – небрежно роняет великолепный Вася. – Нужно взять главного и публично унизить перед строем. Я когда был капитаном, ротным, у нас туркмен был богатый. Я его для начала обрил наголо – так он у меня до конца службы и ходил.

Потом вызвал и говорю: «Я тебе еще и яйца обрею! Я твою бабушку ебал!» Мать им нельзя говорить, они обижаются, а бабушку можно – только смеются. А он богатый был – он обязательно должен показать, что он тут главный! Ну, я его вызываю перед строем – и по морде без всякой причины: раз! два! Он упал, его унесли. Значит, можно быть уверенным, что в этот день в роте все нормально будет. Потом еще раз. Еще. Потом его вызываешь – он уже весь трясется! Но заставить их что-то делать – это пиздец! Они гордые. Повеситься могут, вены себе вскрыть. Нас предупреждали: ну их на хуй! У нас грузины были: отказывались мыть полы – и все. Так мы их родителей вызывали: или вы полы мойте, или их в дисбат! И родители мыли неделю полы.

А вообще надо в первый же день, как только новые в роту придут – на них еще форма вся мешком висит и пр. – каждого прикрепить к старослужащему. «Если что с ним случится – ты в самую последнюю очередь домой уйдешь или вообще в дисбат!» И он пылинки с него сдувать будет, всему учить. И за полгода из него уже солдата сделает. Он же понимает, что действительно от меня полностью зависит, когда он домой уйдет. А домой всем хочется!

– А как ты вообще относишься к армии? – с любопытством спрашиваю я Васю.

– Если бы у меня был сын, я бы ни при каких обстоятельствах не хотел, чтобы он служил в армии! – твердо и без колебаний отвечает мне он.

Любопытно!.. Вообще, Вася вызывает у меня все больший и больший интерес. Похоже, мое первоначальное мнение о нем, как о безобидном пожирателе колбасы и сыра, оказалось глубоко ошибочным.

Р.S. Андрей, кстати, опять уехал. «По сезону!»

Р.Р.S. Между прочим, Витя, в свое время рассказывал, что один из его подельников (майор милиции, кажется) все это время просидел на 4-ом спецу в БС-ной камере. Камера большая, на двенадцать-пятнадцать человек, так что он много там всего перевидал. Сидят там, в основном, всякие милицейские шишки, на воле у них остаются друзья, которые им помогают. В результате многие быстро освобождаются. Так вот, освобождаются – и сразу «прут в гору». Идут на повышение!

Почему? Такое впечатление, что они после отсидки вызывают у своего начальства уже особое доверие. Этот, мол, не подведет!

13 мая, вторник

Только вернулся со встречи с тобой (со свиданки) и начал обсуждать ее с Костей и Витей («Ну как, ты доволен? Правда, настроение сразу другое?» и пр.), как дверь камеры с лязгом распахивается. На пороге – кум. «Toujours lui! Lui partout». (Везде он! Он – повсюду). Сразу же всплывает у меня в памяти строчка известного стихотворения Гюго, посвященного Наполеону.

«Все выходят!» Шмон! Нас заводят на сборку – в осточертевшую уже пустую бетонную коробку в конце коридора. Чувствуем мы себя на этот раз, честно говоря, не совсем спокойно. На днях мы наконец-таки решились и загнали, как ты знаешь, в камеру трубу. И вот – шмон! Что это – простая случайность или же?..

Если случайность – трубу они хуй найдут! Чтобы ее достать, надо разобрать телевизор. Если же не случайность… В общем, посмотрим.

Сейчас все станет ясно.

Пока стоим, ждем. Точнее, Костя с Витей сидят на корточках, остальные (и я в том числе) бесцельно и тоскливо слоняемся по камере. Думаем, чем все это кончится? Если трубу все-таки найдут…

Лучше, впрочем, об этом и не думать!

Наконец дверь сборки открывается. «Такой-то!» Витя выходит. Мы ждем. Даже и не разговариваем почти. О чем?.. Дверь опять открывается. Витя возвращается, уходит Костя. Витя начинает рассказывать: «Захожу, кум стоит и держит в руках телевизор.

Говорит: «Чья там труба была?» – «А я откуда знаю? Я вообще ничего не видел!» – «Где симка?» – «Какая еще симка? Не знаю я ничего! Нет у меня никакой симки!» – «Сидишь хорошо? Надоело?!»

Пиздец, короче! Все ясно. Труба, значит, все-таки спалилась.

Пиздец трубе! Через пару минут возвращается и Костя. Примерно все то же: чья труба? где симка? С той лишь разницей, что Косте кум грозил уже конкретно: «Сегодня же на этап поедешь!» А это значит…

Господи, неужели правда?! Бедный Костя! Да нет, не может быть!.. Это он просто так пизданул! Пугает. На понт берет. Понты это все корявые!

Хотя, чего там не «может»? «Не весте ни дня, ни часа!»

Мы возвращаемся в хату. Наши холодильник и телевизор стоят в коридоре. Заходим. В камере ничего не тронуто, т. е. никакого обыска фактически не было. Пришли конкретно. Заранее знали, где искать. А как, спрашивается, они могли это знать? Про телефон еще ладно.

Засечь могли, разговор подслушать – ну, хуй его знает!.. Но про телевизор узнать сами они ну, никак не могли! Про это-то не подслушаешь! Значит… Кто же из нас?.. Кто? (Кто-кто!.. Конь, блядь, в пальто! Гадай тут теперь сколько хочешь!..)

Костя начинают говорить: «Нас с Витьком сейчас перебросить отсюда могут…» В этот момент в дверь камеры неожиданно стучат. «Все с вещами!» – «Вся хата?» – «Все!»

Вот это да! Это уже нечто. Такого поворота никто даже и не ожидал. Раскидывают всю хату! Это уже настоящий пиздец! После минутного оцепенения все начинают лихорадочно собираться. Паковать вещи, сворачивать матрасы и пр., и пр. Ведь, судя по разВитию событий, могут и собраться-то толком не дать. Откроют сейчас дверь:

«Выходите, как есть!»

Через каких-нибудь полчаса наша, такая прежде милая, уютная и обжитая камера приобретает уже совершенно нежилой вид. Везде стоят какие-то тюки и пакеты, на шконарях лежат свернутые и перевязанные матрасы, пол завален мусором. «Где стол был яств – там гроб стоит».

Все мы подавлены. Куда нас сейчас поведут? Что нас ждет? Новые хаты, новые люди… Да и друг с другом расставаться грустно…

«Меня сейчас, наверное, сразу на этап», – Костя пытается говорить спокойно, но голос его выдает. – «Да, вась. Это почти наверняка. Так что собирайся сразу с этим расчетом», – холодно и равнодушно отвечает Витя.

Правильно! А чего тут волноваться? Сегодня он, завтра я. Тюрьма!

Тем не менее я смотрю на Костю и все никак не могу до конца поверить в реальность происходящего. Неужели же действительно вот прямо сегодня вечером он будет уже трястись в столыпине и ехать в какую-то кошмарную Мордовию? Ехать в ад? Еще сегодня утром мы пили с ним чай и шутили, а завтра… «А завтра – где ты, человек?»

Наконец, все собрались. Вещи упакованы, матрасы аккуратно свернуты. Я с ужасом смотрю на свою сумку, матрас и пять пакетов и думаю, как же я буду их нести?.. За два раза! Или даже за три. А что делать? В два или три захода.

Начинается напряженное ожидание. Дверь камеры может распахнуться в любой момент. Однако время идет, а ничего не происходит.

Напряжение постепенно спадает.

«А может, он пошутил? Попугать решил? Нервоз устроить?» В этот момент в дверь камеры стучат. «Такой-то!» (Называют фамилию Вити.) – «Да!» – «На вызов. Прямо сейчас».

Ну вот! Что-то начинается. Хотя и совсем не то, что мы ожидали.

Все это по-прежнему совершенно непонятно. Зачем его вызывать, если всех нас уже заказали с вещами? Бред какой-то! «Может, адвокат?» – «Да не жду я сегодня никакого адвоката! Кум это наверняка».

Витя уходит, а мы остаемся сидеть на чемоданах (на пакетах).

Через час Витя возвращается. «Адвокат притащился! Просто к какому-то другому клиенту приходил – решил заодно и со мной пообщаться.

Никогда, блядь, не приходил, а тут пришел!» – «Ну ты хоть с ним поговорил?» – «Да, Серег, какие тут разговоры!»

Так-так!.. Судьба, похоже, сегодня пребывает в игривом настроении. А значит, надо, блядь, быть начеку! Знаем мы эти ее… шуточки. Сейчас еще мне, чего доброго, передачу принесут! На тридцать килограмм. Тогда останется только повеситься. Да нет, завтра же должны… Хотя хуй их знает! Постучат сейчас в дверь…

Тьфу-тьфу-тьфу! Лучше об этом и не думать! А то… Я и так уже напоминаю себе какую-то каркающую Кассандру. Что ни каркну – все сбывается!

Мне уже становится просто интересно, что же будет дальше? Чем все это кончится? Время идет, мы сидим… Все упаковано, завернуто, неизвестно куда второпях засунуто – даже чаю попить невозможно. Где чай? Где кипятильники? В общем, бред какой-то! Так раскидают нас или нет? Сказали бы уж хоть что-то определенно!..

Пять часов… шесть… семь…

– Да у них рабочий день уже закончился!..

– А может, решают, куда нас поместить?..

– А может, опять всей камерой куда-нибудь переведут? Как из два-семь-пять…

– А может?.. А может?..

– Да хуй их знает!

Костя окликает через шнифт проходящего мимо коридорного.

– Слышь, старшой! Когда нас переводят?

– А разве вас переводят?

– Да нас еще днем с вещами заказали! Всю хату!

– Я ничего не знаю.

– А тебе разве кум ничего не сказал?

– Нет. Холодильник с телевизором вытащили и ушли. Я и сам не знаю, что с ними теперь делать!

Ну что, блядь, за дурдом! Время – восемь.

– Да ебись все в рот! Давайте распаковываться! Что мы тут, всю ночь на матрасах сидеть будем? Придут – снова упакуемся. Вещи пусть сложенными пока будут, чтобы собраться быстро можно было, а матрасы развязываем. И чай там, доставай!

Мы начинаем с проклятиями рыться в пакетах, тюках и баулах, искать чай, кипятильник и пр. В этот момент кормушка вдруг открывается и приятный женский голос вежливо спрашивает:

– Мавроди есть?

(Ну нет, не может быть… Это даже не смешно.)

– Да, я…

– Вам передача.

(Граждане добрые, разбудите меня! Это я, наверное, сплю!)

– Мне же завтра только должна быть?! Они же сегодня ну, никак не могли успеть! У них же очередь какая-то там стовосьмидесятая была!

– У Вас такие родственники заботливые! Целый час со слезами на глазах уговаривали, чтобы я Вам именно сегодня ее передала!

– Я не возьму.

– Что??

(Что-что… Ничего! Конечно, не возьму! Как я, блядь, ее потащу?

Между прочим, тридцать килограмм! Когда я и с этим-то не знаю, что делать!)

– Да нас с вещами заказали. В другую камеру переводят. Куда я сейчас с этой передачей пойду? Приносите завтра.

– А мне куда ее девать? У нас хранить негде. Я тут что, всю ночь сидеть буду? Я и так уже из-за этой Вашей передачи на час задержалась! За какую-то паршивую шоколадку! Вот дайте мне сейчас две тысячи – и я тогда всю ночь в коридоре здесь просижу!

(Вот сука! Две тысячи ей дай! Да откуда, блядь, у меня могут быть две тысячи! Когда я и за пятьсот-то рублей пять суток карцера отсидел! А за две тысячи – это сколько же там получается?.. Да меня вообще сгноят!)

– Я подписываться не буду!

– Ничего! Ваш адвокат подпишет. Забирайте.

(Нет! Это просто неописуемо! Это неслыханно! Людям ларек не отдают из-за какой-то хуйни, а тут сам отказываешься!..) Приходится брать.

– И баранки у нас в мешке все рассыпались.

(Да подавись ты этими баранками!!)

Через некоторое время все шконки оказываются заваленными пакетами, кульками, кулечками и пр., и пр. Всего на тридцать килограмм.

– В общем, если за нами сейчас все-таки придут, я просто все брошу. А что мне еще остается делать? Утащить я все равно почти ничего не смогу. Ну, или вы забирайте себе, сколько сможете, – обращаюсь я к сокамерникам.

(Следующая передача, между прочим, теперь только через месяц. Но что остается делать? А?)

В итоге, так за нами и не пришли. Когда я наспех дописываю эти строчки (надо же и поспать хоть немного!), на улице уже светает.

Посмотрим, что будет завтра. Точнее, уже сегодня. Проверка – через несколько часов.

14 мая, среда

Утром, сразу после проверки опять заявился кум. Сначала дернул Костю с Витей (обоим рявкнул: «С вещами!»), потом очередь дошла и до меня.

– Твой холодильник?

– Мой.

– А почему в карточке не записан?

– Не знаю.

– А документы какие-нибудь на него есть?

– Есть.

Документы у меня, кстати, действительно есть. Я все-таки имел благоразумие их сохранить. Хотя, вроде бы, и незачем было.

Холодильник же в карточке на меня должны были записать!

– Заносите холодильник в камеру!

Мы с Витей подхватываем с двух сторон холодильник и осторожно заносим его в камеру. Дверь захлопывается.

Итак, все ясно. Витю с Костей от нас переводят, остальные, судя по всему, пока остаются. Я, по крайней мере, уж точно – иначе зачем было мой холодильник в камеру возвращать? Конечно, на логику и здравый смысл в тюрьме надежда плохая, но все-таки… Короче, за себя мне можно пока не волноваться.

Что ж, все правильно! Не этому мальчишке-куму решать, где мне находиться. Я не в его власти! Это над остальными он может сколько угодно куражиться. Я же для него неприкасаемый. Меченый! Для него и для всех, блядь, здешних начальничков. Руки у них коротки! Я до сих пор удивляюсь, как это они и в карцер-то тогда осмелились меня посадить? А вдруг бы меня там, к примеру, крысы съели?.. Или злые соседи обидели?.. Правильно на днях заметил Витя: «Бардачина – она везде!»

Зато вот Косте с Витей, для которых кум – царь и бог и которых он может по своему усмотрению казнить и миловать – вот им действительно можно только посочувствовать! Точнее, посочувствовать можно одному Вите. Применительно же к Косте это слово не совсем уместно. Более того, оно в данном случае звучит кощунственно! Ну, можно ли, скажите, «посочувствовать» человеку, отправляющемуся прямиком в ад?!

В преисподнюю! В геенну огненную! В кошмар мордовских лагерей особого режима! Сроком на девять с половиной лет.

И все это только за то, что у нас нашли телефон?! Так сказать, в отместку?..

«Время, нами переживаемое, столь бесполезно-жестоко, что потомки с трудом поверят существованию такой человеческой расы, которая могла оное переносить!» Эти чеканно-бронзовые тацитовские строки написаны две тысячи лет тому назад. А что, спрашивается, с тех пор изменилось?

«В баню идем?» Вася и Цыган прощаются с Костей и Витей… уходят.

Я остаюсь. (Да какая тут, на хуй, баня! Надо хоть ребят проводить!)

Вася, уходя, наставительно замечает: «Война – войной, а баня – баней!»

«Такой-то!» Это уже пришли за Витей. Наскоро обнимаемся. «Ну все, Пантелеич! Если я здесь останусь, я тебе отпишу! Пока!» – «Пока!»

Витю уводят. Все! («Уходят, уходят, уходят друзья…»)

Мы остаемся вдвоем с Костей. Он торопливо дает мне последние советы: «С дорогами мы с Витьком все решили. Соседи в курсе, что у вас на решке стоять некому, так что пока все будут через верх гнать.

А там и Андрей приедет. Да и подселят вам наверняка кого-нибудь! С дядей Васей нашим – поаккуратнее. Я отписывал в хату, где он до этого сидел. Мутный, говорят, какой-то человек, неправды много говорит. С Андреем тоже повнимательней. Он наверняка на мусоров работает. Цыгана можешь не опасаться. Глупый он».

Я слушаю вполуха, киваю, поддакиваю, а сам все думаю: «Неужели, правда на этап? Может, все-таки обойдется? Пронесет? Может, просто в другую хату?..»

«Такой-то!» Время!! Костя выходит. Я помогаю ему вынести вещи. В коридоре обнимаемся. Конвоир торопит, так что прощание получается скомканным и совсем коротким.

– Ну все, Кость! Удачи!

– Удачи! Если останусь на тюрьме – отпишу. Или через Мишаню сообщу!

(Мишаня – это друг Кости из соседней хаты. Спортсмен в прошлом.

Бывший биатлонист. А ныне особист-полосатик, как и сам Костя. Еще один потенциальный кандидат в Мордовию. «А сколько ему светит?» – «Ой! Да у него там много всего!») Костю уводят.

 
«Легче гусиного пуха
Улетает жизнь!..»
 

Я остаюсь один.

Вскоре возвращаются из бани Вася с Цыганом. (Что-то быстро.) Вася возбужденно рассказывает: «Даже помыться не дали толком! Только я намылился, он воду отключил и заходит туда, прямо в баню со своим этим молотком. Которым он утром по решке дубасит. Ну, думаю, сейчас как въебет прямо по голому телу! А знаешь, как к голому телу дубинка прилипает?! К мокрому. На хуй мне надо! Провоцировать!.. Я тазик с бельем схватил, полотенцем быстренько обмотался – так намыленный и пошел. Прихожу сюда, а тут в коридоре женщина-ларечница стоит!

Бляндинка эта. А я с голым задом! Какой же вы, говорит, свежий!»

Вася идет к умывальнику и начинает плескаться.

Неожиданно с решки слышится протяжный крик:

– Три-четыре!.. Три! – четыре!

Это нам, что ли?

– Три!! – четыре!!

Точно, нам! Ну, и что делать?

– Ответь, – советует Цыган.

Я залезаю на решку и кричу:

– Да-а!..

– Серег, это Виктор! Я сверху в хате два-пять-четыре, прямо над тобой!

– Понял, Вить!

– Ну, все! Вечером свяжемся!

Так! Я слегка веселею. По крайней мере, хоть с Витей все в порядке. Он теперь в камере 254, прямо над нами. Вместе с подельником Андрея, кстати сказать. Чудеса, да и только! Может, тогда уж и Косте заодно повезет?! Если сегодня у нас день удач?!..

Ладно, вечером узнаем.

– Ну, что? Давайте, что ли, чайку попьем?

– Давай, а то без ребят как-то скучно стало, – с готовностью соглашается Цыган.

По самому Цыгану, впрочем, как и по Васе, ну никак не скажешь, что им «скучно». Скорее уж наоборот! С уходом Кости и Вити они как будто даже повеселели и посвежели! Цыган, так тот вообще прямо ожил!

Таким бодрым и разговорчивым я его давно уже не видел. Вася тоже выглядит как-то… необычно. Более солидно, что ли?.. Умнее…

Рассудительней… Как будто это и не он вовсе съел на днях костин суп!

Неожиданно для меня Вася вдруг совершенно спокойно заявляет:

– Если сейчас к нам кого-то нового подселят, надо, чтобы кто-то один с ним разговаривал. А то начнем все вместе галдеть… Я предлагаю, чтобы только Сергей с ним говорил.

– Конечно! Сергей у нас в хате теперь будет смотрящим, – сразу же поддерживает его Цыган.

– Да какой из меня смотрящий?! Я же не знаю ничего! Пусть лучше Цыган разговаривает. Он уже год сидит. Хоть знает все.

– Нет, Сергей! Именно ты должен разговаривать. И никто другой. А мы в случае чего тебя поддержим, – твердо заявляет наш новообретенный Вас… илий Борисович.

– Да, Сергей! Это именно ты должен делать! – немедленно подтверждает и Цыган.

Я слушаю все это и не верю своим ушам. Я – смотрящий! Этого еще не хватало! Господи! Да что вообще происходит?! Их обоих словно подменили. Совершенно другие люди. Вася, по-моему, даже есть перестал. Так, кажется с утра за стол и не садился. А Цыган?! Да он же спал до этого непробудно все время! А сейчас чуть ли не пляшет.

Тараторит без умолку, козлом каким-то горным по камере скачет, слова, блядь, сказать не дает! Что происходит? Мир, что ли, перевернулся?!

Вечером, за чаем Цыган по-прежнему говорит и говорит практически без перерыва. Рассказывает про свою артистическую жизнь, про нравы в кино и шоу-бизнесе. Довольно интересно, кстати, рассказывает.

– Люди искусства – все испорченные. Все им, дескать, можно!

Сейчас все в пизду и в деньги вернулось. Хочешь петь – давай трахать! Чтобы в фильме, к примеру, сняться, надо обязательно через режиссера, оператора и директора пройти. А со всеми этими новыми молоденькими звездочками вообще все просто! Как она на эстраду попала? Если не было денег – значит пиздой зарабатывала!

– Чего это ты сегодня такой веселый? – вдруг спрашивает его Вася.

– Укололся, что ли? Или колес наглотался? Ты, может, не к адвокату на днях ходил, а к куму? И он тебя там в оперчасти чем-то угостил? У тебя, я вижу, и зуб больше не болит?..

(Цыган последнее время сильно мучился с зубами.)

Н-да!.. Любопытная мысль… Очень любопытная!.. Цыган и вправду сегодня какой-то необычный. Таким я его еще никогда не видел. А статья-то у него, между прочим, наркотики. Он, конечно, говорит, что все это подстава, и сам он никогда ничего, кроме анаши, не пробовал – но кто его знает? Все так говорят. Если он действительно наркоман, то… Вызывает его, скажем, кум… Да и зубы у него, действительно, как-то странно вдруг прошли…

Впрочем, и с самим Васей-то, с другой стороны, тоже далеко не все ясно. Его тоже можно бы кое о чем порасспросить. К примеру, чего это ты сегодня такой умный? Где тот комичный и безобидный гоголевский Перерепенко? Куда он делся? Вася вдруг словно маску сбросил! Разом!

Совершенно другой стал теперь человек! Такое впечатление, что у него даже и физиология изменилась! Есть («кушать»), к примеру, он вообще почти перестал. Я специально следил.

В общем, бред какой-то получается! Мистика. Фильм ужасов. Зомби и вурдалаки! Переселение душ. Пришли злые волшебники и души из людей вынули. И кровь выпили. Хотя, впрочем, душу-то у нас здесь и так каждый день вынимают. И кровь пьют. Без всякого волшебства.

Ладно, надо будет все это на досуге обдумать. Осмыслить. Поглядим еще, что завтра будет. А сейчас уже и спать пора. (Если утром не проснусь – значит, упыри съели! Не поминайте лихом!)

Р.S. Да, чуть не забыл! Получил вечером маляву от Вити. Сам, блядь, как пацан на решке стоял! (Оказывается, ничего сложного.)

Костю на этап все-таки не отправили!! (Слава богу!) На общак забили, в 105-ую хату. Ну, он там теперь живет вообще, как король! Труба, водка, травка, шконка лучшая – все это без проблем! Он там чуть ли не за смотрящего. В авторитете, короче. В натуре! У Вити – примерно то же самое. «Мы, Серег, пока после нашей хаты отсыпаемся. Это мы там сами на решке стояли, а сейчас мы просто заняли свое место. Как нам и положено». Понятно. Это только у нас здесь они на решке, как мартышки скакали. А там у них для этого шестерки есть. Ну и отлично!

Лично я за них только рад. Дай им Бог!