Текст книги "Тюремные дневники, или Письма к жене"

Автор книги: Сергей Мавроди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

15 мая, четверг

Матерь Божья! Пресвятые угодники! Оказывается, я жил все это время в одной камере с Дон Жуаном и Казановой! Который к тому же является актером кино, профессиональным танцором, виртуозом-гитаристом и поэтом! Плюс непревзойденным исполнителем романсов. И еще по совместительству цыганским бароном. (Точнее, одним из главных цыганских авторитетов. Баронов формально у цыган нет.) И все это – наш Цыган! В одном лице. Прошу любить и жаловать!

Понарассказывал он сегодня столько, что у меня просто голова кругом пошла! Поэтому всего лишь попытаюсь хотя бы восставить по памяти его рассказ, практически без всяких комментариев.

– Национальность у меня – наполовину цыган, наполовину француз. (Француз – отец.) Рос я до шести лет в таборе. Фамилия у нас среди цыган очень известная и уважаемая. Все нас знают. Меня на все сходки приглашают в первую очередь, и я разбирал очень большие дела цыган.

У нас же нет такого: сдать в милицию. У нас все решает сходка, цыганское собрание. Вообще у нас в принципе очень много схожего с воровскими обычаями. Скажем, дал ты в долг. На месяц. Месяц проходит, другой – тишина! Ну, звонишь: так, мол, и так. Не можешь, брат, денежки отдать? А то у меня сейчас у самого проблемы! Он тебе отвечает: «Извини, сейчас не могу. Отдам через месяц». – «Хорошо.

Вот срок – даешь слово?» – «Даю!» А у цыган слово дал – пиздец! Его нельзя нарушать! Ладно. Месяц проходит – денег нет. Все! Собираешь сходку. Ты своих представителей выставляешь, он – своих. От них по одному человеку отходят и обсуждают дело. Потом выносят решение.

«Срок тебе три месяца, заплатишь с процентами столько-то. Обещаешь?»

– «Обещаю!» И божится при этом специальной божбой, которую нельзя нарушать. А если нарушает – все, пиздец! Его опускают. Объявляют магирд о. Ну, не опускают, а ему не подадут руки ни мужчина, ни женщина. И денег не возьмут. И так у нас все проблемы решают.

Сходкой. И у нас, цыган, только бабками наказывают. Правда, кровь за кровь, у нас есть.

– Это грех, – замечает Вася.

– Да, грех. Но это у нас есть.

– Так сколько у тебя, Цыган, жен-то было?

– Эта двенадцатая. С ней я уже больше десяти лет живу. А с остальными – по два-три года. У меня все национальности были.

Украинка, венгерка, еврейка, греческой национальности, молдавской, румынской, болгарской, норвежской. Но с ней я мало жил. Она мне:

«Нет, я родителей не оставлю!» Все! Пошла на хуй. А любовниц сколько у меня было! Это вообще не сосчитать. Тысячи. Я вообще блядун высшей пробы. Проблядь! Я трахаться с десяти лет начал. Сам уж не знаю, как там у меня это получалось, но – да! С десяти лет! Зайдешь в сарай и… А так, у меня кроме жены было всегда две-три постоянных в труппе, плюс поклонницы постоянно… В день я раза три-четыре всегда трахался. Утром до двенадцати, днем в обед и вечером после концерта, когда киряешь. Это всегда. Вообще все актеры бляди! И мужчины, и женщины. Вечером после концерта кир и обязательно трах. Без этого нельзя.

– И что же, у тебя двенадцать штампов в паспорте?

– Нет. В паспорте шесть или семь. Остальные – цыганским браком.

– А что это такое?

– У нас, если привел девушку в дом, и мать благословила – все!

Она твоя жена. Приходя в дом, молодая должна сразу стать на колени.

Мать спрашивает: «Родители знают?» – «Знают». – «Ну, живите!»

Благословляет – и все! Она твоя жена. Никто с этого момента не может сказать, что она блядь или еще чего. Она жена. Но если не встала, скажем, на колени – пиздец! «Все, девочка. Не надо нам никаких ваших колен – идите домой». И все!

У меня мать говорила: «Женщины – бляди. Но есть хорошие бляди!» Я вот, блядь! Я своих жен люблю и чужих не забываю. Я, если женщиной недоволен, я ей говорю: «Ах ты, блядь! Сука ебаная, прошмандовка!» А последнее слово у меня – тварь! И после этого – все!

– А первый раз ты когда женился?

– Первый раз? Мне тогда семнадцать лет было, ну и ей столько же.

Она еще девочка была.

– Ну, понятно, в семнадцать лет еще не рабочая! – замечает Вася.

– Красивая-красивая! Но никому не давала, не гуляла ни с кем. А я жениться вообще-то не собирался, только трахнуть ее хотел.

– Ясное дело! – опять комментирует Вася.

– А потом вижу, что иначе никак нельзя, говорю: «Давай, я на тебе женюсь!» Она, конечно, согласилась, и родители ее с радостью согласились. Они же у нее бедные были, а у меня такая фамилия! Им, конечно, лестно было. Ну, привел я ее домой, мы и поженились. Стол собрали, как положено. И ровно неделю я с ней прожил. А потом разошлись.

– А поклонницы-то у тебя откуда брались?

– После концертов. Я пел, на гитаре играл, танцевал здорово.

Костюм у меня был: белые лаковые сапоги, алые вишневые шаровары и черная рубашка в камнях, в звездах. Волосы до плеч. Романсы пел – люди плакали в зале! Честно тебе говорю. «Пара гнедых…» я пел – это пиздец! Чувихи сразу на хуй падали. Я всегда визитку наготове держал. Выходит она на сцену поздравлять с цветами, а я ей сразу карточку: «Пожалуйста, после концерта позвоните!» Обязательно позвонит! Все звонили. У меня тогда зарплата шесть тысяч рублей в месяц была. Представляешь, какие это тогда деньги были! В семидесятые-восьмидесятые годы! И я все пропивал и прогуливал. В «Националь» заходишь: «Будем гулять! Сколько надо, чтобы закрыть ресторан? Две тысячи? Бери!» Всех выгоняют, объявляют санитарный день какой-нибудь, и гуляем! Сколько у меня случаев разных в жизни было – книгу можно писать! Помню, в номер завел администратора филармонии. Красивая молодая телка. А у меня была любовница в труппе. Костюмерша. Врач по образованию Я ее постоянно ебал. И она все время за мной следила и жене стучала. Чтобы я других не имел. И эта сучка увидела, как я в номер зашел и сразу к жене побежала. «Он в номере!» А у меня пояс был серебряный. Ну, в костюме. Он громко стучал, когда снимаешь. Только я снимаю – жена в дверь стучит. А эта сука ей говорит: «Он там!» А я все слышу. Ключ изнутри сунул, она открыть не может. «Открывай! – кричит. – А то хуже будет! Я слышала, как ты пояс снимал!» Я говорю: «Ты уйди, не позорь меня! Я трахаться не буду, просто сейчас выведу ее и уйду». Уж открытым текстом говорю. А сам думаю: «Надо выебать побыстрее, а там уж будь, что будет!» Ну, жена ушла. Я этой сразу: «Давай быстрее!» Выебал, вывожу из номера, а жена – такая была суровая женщина, полька из западных украинок – с чайником! Я еле чайник успел перехватить. «Ах ты, блядь! – кричит. – Так вот ты почему с ним всегда на первое сиденье рядом садишься!» Или в Иркутске, помню, две телки были. Мы в Ленинград звонили постоянно, а пока соединяют, телефонистке говоришь: «Девушка, я артист такой-то». – «Ой!» – «Хотите на концерт прийти? Приходите в семь туда-то (а концерт в семь тридцать)».

Встречаем – телка – пиздец! С подругой. Ну, на концерте лучшие места я всегда оставлял специально для таких случаев. Потом – в гостиницу, в номер. А если в номер зашла – все! Ну, киряем, песни, гитара, потом они: ну, мол, домой пора. «Да куда там домой! После одиннадцати не выпускают, вас в милицию заберут и паспорт отнимут!

Так что оставайтесь до утра, а утром потихоньку уйдете». Ну, они нас на концерте видели. Артисты, с гитарой, с танцами. Да и здесь… А там беленькая и черненькая. А я белых не люблю, пизда рыжая… ну, не люблю! Оставил себе черную. Белую – Леше. Ну, красивая телка, интеллигентная. А суешь – совсем дуреет, орет, ногтями вцепляется. А я этого терпеть не могу. Я ей: «Ты не царапай меня, мне же выступать! И не ори так, люди же сбегутся!» – А она: «Я не могу, мне так хорошо!» А Леша уже выебал свою, и она в ванную пошла. Я Лешу зову, он входит: что такое? Я ему: «Надо помочь человеку!» Посадил ее на колени, а Леша – в рот. И тут ее подруга входит. Увидела, зафыркала и начала так раздраженно будто бы одеваться! Я ей: «Ты куда?» – «Ну, вы так прямо вдвоем!» – «Так это же хорошо! Она же сама захотела. Ей же приятно! Давай и ты». Короче, выебали мы и ее вдвоем. Потом они между собой лесбийскими играми занялись. Потом я еще гитариста и ударника пригласил. Что мы с ними только не делали!

Они от нас все выжатые ушли. И потом каждый день к нам приходили и как собачки бегали! Мы уж просто обманули их, сказали, что послезавтра только уезжаем, и уехали. А в Сочи одна чувиха в меня так влюбилась, в поезд при прощании прыгнула. И до Тамбова доехала.

А там холодно. Ей вещи теплые присылали. Я уж потом еле ее отправил.

Наврал, что приеду, мол, и так далее. У меня и сейчас пять-шесть женщин всегда было постоянно. Жена знает, заставала…

– А где передачи от них? – спокойно спрашивает Вася.

Вечером Цыган долго пытается вспомнить один из своих романсов.

«Это я для Кикабидзе написал. Он у него даже на пластинке есть.

Слова и музыка мои. Когда Кикабидзе первый раз спел – оркестр Крола, аккомпанемент! – все вообще охуели!»

Второй куплет все никак не вспоминается.

– Вот что значит инсульт, блядь, ебаный! Я благодарен Муравью, что он меня тогда разбудил!

Наконец, вроде, все. Вспомнилось! Цыган диктует, я записываю.

 
Прощай, прости! Нет, не задерживай меня!
Я ухожу, как сон меня забудь.
Прощай, любовь, не проклинай, любя!
А время все сотрет когда-нибудь.
 

 
Припев: Но все пройдет как сон,
Чтоб не вернуться вновь.
Но не растает лед, когда проснусь.
И будешь ты стараться уберечь любовь,
Лишь зная, что к тебе я не вернусь.
 

 
Прощай, на млечный путь в межлунной тьме
С тобой нам больше не ступить.
Простить и позабыть не сможем мы,
И сохранить не сможем мы ничуть.
 

Припев

 
Прощай, прости, сейчас переступлю порог
И растворюсь в житейской суете.
Как жаль, что сон любовью стать не смог,
А грезами растаял в пустоте!
 

Припев.

– А как ты стихи сочиняешь? Когда к тебе вдохновенье приходит?

– После запоя или когда пьяный сильно. Когда белочка подходит, там и стих, и все.

Перед сном Вася читает вслух какое-то письмо:

– «Яблоко лежит – нормально. Яблоко в банке – тоже нормально. Но оно взаперти. Так и ты». Дочь пишет. Тоже мне, философ! Сидит в университете на лекции – и пишет!

16 мая, пятница

Не знаю уж, что там Цыган принял, но говорит он по-прежнему без умолку. Мы с Васей с интересом слушаем. («Зачем нам телевизор? У нас народный артист есть!» – иронизирует Вася.)

– А знаменитости у тебя какие-нибудь были?

– Знаменитости? Понаровская, Вертинская… Кто там еще?.. С телевидения телка одна… Ольга эта… Из «Что? Где? Когда?».

– Что? И это все?!

– Да, все.

– Ну, хоть про этих тогда расскажи. Про Панаровскую с Вертинской.

Вертинская пьяная, наверное, была?

– Да она вечно пьяная! Пила коньяк, водку… Что нальют – то и пила.

– А когда это было?

– Лет пятнадцать назад в ВТО. А у нее муж был алкоголик. Ну, известный актер… Фамилию никак не вспомню… Ну, очень известный!

Он если увидит водку – не уйдет. Так и будет сидеть, пока всю не выпьет. Или не упадет. Ну, с мужем она не церемонилась! Прямо за шиворот хватает при всех и тащит пьяного: «Надоел!» На хуй, в общем, посылает! А я в компании был: Козаков Миша, Папанов, Миронов и я.

– Козаков тоже много пьет?

– Козаков очень много пьет!

– Ну, и дальше что?

– Она мужа прогнала, и Козаков ее прямо там трахнул, при нас. А Миронов сказал: «Пошла вон, шлюха!» Когда она пьяная к нашему столу подошла.

– А ты как ее трахнул?

– А я на следующий день. В первый раз у нас не получилось. А потом мужу что-то подсыпали, и я ее трахнул. Муж старше ее намного, плюс пьет, не стоял у него, наверное. Так что она выпьет – прямо пиздец! Целоваться лезет, за хуй хватается. Пиздец! Ущипнешь ее, за ногу, там, она аж замирает и дрожит вся! Но мне не нравилось. Я вообще не люблю пьяных баб ебать – воняет, противно… Но хороша была, сучка!

– А Понаровскую?

– А Понаровскую на гастролях в Тамбове, году в семьдесят восьмом.

У нее люкс и у меня люкс напротив. Мы десять дней были там.

Совместные гастроли. День мы, день она. Кирнули, потом я всем мигнул, все разошлись. Она на диванчик прилегла, а диван раздвижной – я рядом прилег. Потом начал ласкать, смотрю: она поплыла – и трахнул. А наутро она: «Ах! Ах! Анатолий, мы были вместе?!..»

18 мая, воскресенье

Днем Василий Борисович долго «общался» с телевизором этим треклятым. И вдруг разразился монологом:

– Смотреть на все это противно! Я же всю эту механику изнутри знаю! Всю подноготную! Человек меня по телевизору жить учит, а я ему вчера квартиру и телефон проплачивал! За счет своих рабочих.

Закрываешь наряд не на шестьсот, там, единиц, а на двести. А куда деваться?! Так кто преступник – я или они? А в стране что делается?

Я тут помотался со своим строительством – всего насмотрелся!

Скажем, в городе Ермолино Калужской области детский дом есть. Для детей с нарушениями опорно-двигательного аппарата. Я с директором разговаривал. Он мне говорит: «Мы исключены из бюджета. Нас нет! Мы с таким же детским домом в Англии отношения поддерживаем и только за счет этого и живем. Они нам все присылают. А от нашего государства мы ни копейки не имеем!»

Или вот есть у меня знакомая. Киселева Людмила Георгиевна из Боровска Калужской области. Инвалид с детства. Полностью парализована, только руками двигает. И она еще является директором детского дома. Они берут всех больных детей, откуда ни привезут. Дом этот тоже нигде не состоит. Ни на балансе, нигде! Никто ему ни копейки не платит. «А как же вы существуете?» – «А вот звоню я, к примеру, директору кондитерской фабрики: мы инвалиды, не можете ли вы помочь? А у всех же есть брак всякий, некондиция. Ну, привозят нам машину. А мы на вещи меняем. Так и выкручиваемся». – «А находитесь вы где?» – «Нам монастырь место дал».

Да я таких примеров сколько угодно могу привести! Есть такой, скажем, Саша Лукин. Или Лукашов, не помню точно фамилию. Но зато адрес помню точно: Нижний Новгород, Московское шоссе, дом двадцать один, квартира тридцать пять. Он шел на свадьбу с цветами, машина внизу ждала, и наступил на лестнице на шнурок. Повредил позвоночник.

Ни одна мышца не двигается. Челюсть подвязана на веревке. Кормят через трубку. Было это уже восемь или десять лет назад. Невеста, кстати, так больше замуж и не вышла. Каждый день у него под окнами стоит. А он ее не пускает. Не хочет, чтобы она его таким видела. Он выглядит сейчас, как живой труп. Кожа да кости. Так вот, чтобы за ним ухаживать, нужны четыре женщины. Ему же все надо делать, убирать за ним, кормить. Он же ничего не может. В несколько смен надо работать. Родственников у него нет. Только бабушка восьмидесятилетняя. И живет он только за счет богатых спонсоров.

Государство вообще ничего не платит! Ни пенсии, ни пособия – ничего!

А видишь потом этого жирного Киселева на десятилетнем или каком там юбилее НТВ. Столы!.. Все ломится!.. Это несовместимо!!

Вечером получаю от Вити очередную маляву. Точнее, блядь, вступаю с ним в целую переписку.

«Сейчас по тюрьме идут воровские прогоны и обращения. В сопроводе отмечается, что все хаты ознакомлены, кроме вашей. Или будем загонять, или надо отписывать ворам». (Отписывать ворам? Опять какие-нибудь заморочки начнутся…) – «Загоняйте!» – «У вас нет опыта работы с дорогой, а если вы уроните воровской прогон – будут серьезные проблемы. Давай лучше, мы будем в сопроводе сами отмечать, а вам только смысл излагать. Обсудите этот вариант. Если нет – будем загонять». (Господи! Серьезно-то все как! «Обсудите!» С кем? С Васей и Цыганом? Ну, «обсуждаю». Тем, естественно, все по хую!) – «Обсудили. Все согласны. Излагайте смысл!»

Черт! «Уроните!.. Проблемы!..» Должность «смотрящего» неожиданно предстает мне в каком-то новом свете…

19 мая, понедельник

На прогулке Цыган показывал степ, чечетку, испанку и пр.

Совершенно профессионально, надо признать. А заодно рассказывал о своих женах. (Интересно, а у Синей Бороды сколько жен было?

По-моему, тоже как раз двенадцать?..)

– Да я уж и не помню всех. Кого и как трахал. Только некоторых.

Как я над ними издевался, там, например… Ну, баба есть баба! Помню хорошо норвежку. Но она, видишь, не хотела здесь оставаться. «Уедем!.. Уедем!..» А я не хотел ехать.

Да и визы все эти надо было собирать… И когда я уже понял, что жить не будем – как я над ней издевался! Втроем ее ебал, честно говорю! Всем друзьям дарил!

– Как же она соглашалась?

– А куда ей деваться?! Я же ее прижал! Она такая своенравная была! Гордая! Чуть что – обижается и уходит! Я ей потом говорю: «Что ты меня позоришь? Перед людьми. Вот теперь тебя надо наказать – дашь тому!» А она все надеялась, что я ее не брошу – и соглашалась.

Понимала, что все уже! Но все-таки надеялась. Поэтому все и делала.

А потом писала оттуда, звонила. Месяца три писала. Я ей не отвечал.

«Приезжай, пишет, я тебе здесь все сделаю. Ресторан куплю, будешь там выступать. Можешь со всей своей группой приезжать. Выступать здесь будете. Я все вам устрою. (У нее папа какой-то очень богатый был.) А что ты надо мной издевался – я тебе все прощаю! Я же понимаю – ты мужчина…» Я ей написал в конце концов: «Не пиши мне больше! Я уже женился!» А я и вправду сразу опять женился. Но больше всего я Еву любил из Гидрана. Она красивая была – пиздец! Как твоя жена.

(Только не зазнавайся!) Я как твою жену в газете увидел – и сразу Еву вспомнил. Татка! Из татских горных евреев. Лицо точеное, фигура… Но ростом, правда, небольшая. Мы когда с ней куда-нибудь заходили, все только на нее и смотрели! Но у нее мать против меня настроена была. Ей одна из моих прежних жен напела. Что он бабник, наркоман… Детей у него по всему Союзу!.. И вот сидим мы на Пасху в «Мире». Я на Пасху всегда стол собирал и всех родственников приглашал: мать, братьев, сестер, а «Мир» же такая гостиница была, туда не всех пускали! Но я-то делегат от Верховного Совета Чечни был – меня пустили. Так вот, сидим мы за столом, а она мне: «Мне уходить надо. Меня мама ждет». И показывает мне от нее письмо: «Если ты за него выйдешь – я повешусь!» Я ей говорю: «Ах ты, сука! Ты с кем жить собираешься – с мамой или со мной? Если с мамой – зачем ты мне голову морочила?» И за волосы схватил – а у нее волосы длинные, ниже колен – на руку намотал, и как въебал о стенку! Убил! Она потом неделю на работу не ходила. Все лицо черное было! Ну, мне же обидно – мать сидит, а она: я ухожу!

– А она тебе потом не звонила?

– Звонила. Сестре. «Скажи Анатолию, что я его люблю и хочу от него ребенка. Давай мы родим, а потом мама уже нас примет». Но это уже нет. На хуй!

– А сколько у тебя детей?

– Пять. Три сына – Жофрей, Альфред и Антонио и две дочери – Эсмеральда и Рада.

– Жофрей? Что это за имя?

– А это в честь Жофрей Д`Эсперан из «Анжелики маркиза Ангелов». В честь этого актера. Я ему письмо даже посылал: «Я тоже артист.

Назвал сына…» И он ответ прислал с поздравлениями!

– А взрослые дети?

– Старшему уже тридцать семь лет. От первой жены.

– От семнадцатилетней?

– Ей шестнадцать тогда было. Она потом сразу же опять замуж вышла, чтобы позор покрыть. И сошло! Муж думает, что это его ребенок. А она потом говорила, что он на меня похож. Все черты мои!

А один сын у меня сидит сейчас. Я инфаркт тогда получил. Футболку какую-то в магазине украл, чтобы телку свою в ресторан сводить. А я на гастролях был, денег у него не было. Связался с молодой девкой. Я ему говорю: «Покажи мне ее. Я тебе сразу скажу!»

– Ну, да! Вы же специалист. Сразу видите!

(К Цыгану я обращаюсь иногда на вы, иногда на ты. Обычно на вы.)

– Да, я насквозь вижу! Он привел. Я ему говорю: «Ты извини, Антонио, но я тебе честно скажу. Ты сейчас уйдешь, и она через пять минут у меня сосать будет, или я ее буду ебать! Она блядь!» Но он не послушал. Ну, не знаю. Дала она ему, что ли, хорошо? Не знаю! А парень красивый, высокий! В лагере сейчас сидит. Из-за какой-то суки!

– А румынка, Вы говорили, у Вас была?

– А… Это на гастролях. Но мы с ней недолго пожили. Я же весь мир с гастролями объездил. Где я только не был!

Охранник открывает дверь дворика. Прогулка закончена.

В камере разговор про жен продолжается. Точнее, диалог Цыгана и Васи.

– А я своей жене написал. Зачем я тебе? Старый, больной человек.

Устраивай уж свою жизнь, как знаешь! Так она мне такое письмо прислала!

«Люблю! Буду ждать!»

– Я, честно говоря, своим тоже написал. Не ждите, мол, живите без меня, как знаете. Мне жена с дочерью тоже написали, что ждать будут! Да и Костя с Витей, я слышал, что-то подобное говорили.

– Костя ревнивый – это плохо. Я вот никогда не ревновал.

– Чего тебе ревновать! У тебя же двенадцать жен было, а у Кости одна.

– Ну, да. Найду другую. Я и сейчас подумал: выйду, погуляю на свободе! Мало ли вокруг людей хороших!

– Костя по-настоящему страдает. Он свою жену очень любит, это видно! Он молодой, она молодая. Она приходит на свиданку с распущенными волосами, он возвращается, счастливый весь…

– Видел я костину жену. Обычная овечка. Ничего особенного.

Крашеные волосы. Стерва хорошая. Сразу видно! Мне она не понравилась. Я сразу вижу. У меня опытный взгляд. У Сергея Пантелеевича самая красивая жена! Я честно говорю. (Повторяю: не зазнайся!)

Вечером за чаем рассказываю Цыгану и Васе легенду про заколдованный замок.

«Есть такая легенда. Английская, кажется. В заколдованном замке живет волшебник. И каждому попадающему туда рыцарю он предлагает выпить вино из волшебного кубка. Если жена рыцарю изменяет – вино расплескивается. И все пили, и у всех расплескивалось. Пока один не отказался. «Я верю своей жене, но нельзя искушать судьбу! Нельзя заглядывать за покрывало Изиды! За ту завесу, за которую смертному заглядывать не положено».

Оба некоторое время молчат и обдумывают услышанное. Потом Вася говорит: «Я бы тоже не стал пить!» – «А я бы выпил! – немедленно отвечает ему Цыган. – Пришел, сразу: пошла на хуй! Я завтра еще пять приведу!»