Текст книги "Тюремные дневники, или Письма к жене"

Автор книги: Сергей Мавроди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

25 июня, среда

День полон событий. Главное, конечно, – это свидание с тобой.

Все-таки, что ни говори, а эмоциональная встряска колоссальная. У тебя, там, на воле, это, наверное, чувствуется гораздо слабее, но здесь, в тюрьме – очень остро. Заряд бодрости, в общем. Глоток свежего воздуха. Непосредственно перед свиданием вдруг заказали «с вещами» Колю и Юру. То есть переводят либо в другую камеру, либо вообще в другую тюрьму. Юру-то, похоже, именно в другую тюрьму. В пятый изолятор. По крайней мере, следователь ему именно это обещал недели две назад. Поймал себя на мысли, что стал относиться ко всем этим маленьким тюремным трагедиям гораздо спокойнее, чем поначалу.

Почти равнодушно. Ну, перевели – и перевели. Завтра же новых подселят. А то даже и сегодня. И привыкли уж друг к другу вроде, и ребята хорошие – а все равно. Какая-то душевная черствость с течением времени здесь развивается. Равнодушие ко всему, и к окружающим в том числе. Собственно, даже и не совсем понятно, почему? Отупение какое-то. Каждый занят только своими личными проблемами. Вечером уже подсадили новенького. Пока только одного.

Вторая из освободившихся шконок по-прежнему пустует. Седой, пожилой мужчина пятидесяти шести лет. По внешности и разговору – типичный московский интеллигент. Антиквар и коллекционер русской живописи XVIII–XIX веков и старинного холодного оружия. Статья – нанесение тяжких телесных повреждений. Нес домой старинную шашку в дорогих ножнах с полудрагоценными камнями, в подъезде напали двое кавказцев.

Защищаясь, одного тяжело ранил шашкой. Семь лет общего режима.

Сейчас пишет какие-то бесконечные жалобы и ходатайства во все инстанции. (Кажется, совершенно безуспешно.) До суда ходил под подпиской, потом попал в Бутырку на общак (девяносто пять человек в камере на тридцать с чем-то шконок). Как и почему оказался здесь – не совсем понятно. Какая-то сложная история. Выясню со временем – напишу поподробнее. Хотя впрочем – да какая разница! Р.S. Уезжая, Коля посоветовал мне быть повнимательнее с сокамерниками. Не слишком откровенничать. «Я вот, Сергей сам врач, психологию изучал. Да и вообще по роду своей деятельности в людях очень хорошо разбираюсь.

Ты слишком уж доверчивый. Так здесь нельзя». И это, блядь, говорят главному мошеннику страны! Каково?

26 июня, четверг

Новые рассказы Толи. По-прежнему никаких комментариев! Только голые факты. – Стоим с Глебом, царство ему небесное, у себя в Одинцово на заправке. Глеб за рулем, я рядом сижу. Ну, первые уже стоим. И вдруг откуда-то сбоку вылетает новая БМВ – вж-ж-ж!.. – семерка с темными тонированными стеклами – я даже не увидел, откуда она взялась – и прямо перед нами становится. Внаглую. Ну, Глеб такой человек был, внешне всегда совершенно спокойный, что бы ни происходило. Он, ни слова не говоря, просто включает передачу и ударяет сзади эту БМВ. Ее бросает вперед прямо на бордюр. Там ограждения впереди нет, просто бордюр очень высокий – сантиметров пятнадцать-двадцать. И ее прямо на этот бордюр бросает…

Открываются двери, и оттуда четверо азербайджанцев каких-то выскакивают. Или грузин – я их всех азербайджанцами называю.

Выскакивают и прямо на нас смотрят. С таким видом причем, как будто нас сейчас в клочья собираются разорвать. Ну, мы тоже выходим. Глеб вышел, встал около машины, и я с другой стороны с автоматом в руках наперевес. Те смотрят на нас, видят – что-то не то. А мне Глеб сказал: «Если что, стреляй сразу, без раздумий!» – Я говорю: «Да, хорошо». Стою, смотрю на них – что они делать будут? Те постояли, посмотрели, сели в свою БМВ и уехали. А мы потом едем, думаем, что это за азеры? Откуда они здесь взялись? А их уж, оказывается, целая куча к нам к тому времени понаехала, человек двадцать. Они там в общежитии каком-то поселились. И прикинь, у нас, на нашей территории какие-то свои порядки стали пытаться наводить! Ну, в общем, уже через месяц у них там двух человек взорвали. А за следующие полгода все они погибли геройской смертью на полях славного города Одинцово.

А с машиной этой, с БМВ-эшкой, потом еще забавная история была. Едем мы с приятелем к девкам. Ночь, дороги пустые. Проезжаем мимо какого-то двора, смотрю: эта БМВ стоит! Я говорю приятелю: «Ну-ка стой!» Останавливаемся, я подхожу, осматриваю, точно, та! Вот сзади след от нашего удара, когда Глеб ее на заправке сзади ударил, спереди вмятины и царапины от бордюра – ну, она, в общем! Я говорю приятелю: «Слушай, вась, это же та самая БМВ!» – Он мне говорит:

«Давай ее сожжем!» – «Давай!» Мы идем, достаем из нашего багажника две канистры – с бензином и соляркой, ищем какую-нибудь монтировку.

Ну, чтобы стекло разбить. А потом туда, внутрь, льешь бензин с соляркой – солярку, чтобы дольше вся эта смесь горела – и факел кидаешь. И машина полностью выгорает. Мы уже сто раз до этого все это делали, так что все хорошо знали. Что и как. Монтировки в багажнике нет. Тогда мой приятель находит какой-то большой камень, поднимает его и идет к машине. А за ним я с канистрами. А двор весь темный, только один фонарь горит, и как раз под ним эта БМВ и стоит.

Я поднимаю глаза и вижу, что вверху, на балконе, какой-то мужик стоит и курит. И на нас смотрит. Что мы собираемся делать? Я говорю приятелю: «Смотри, вась, может, подождем, пока он уйдет?» – «Да ты охуел! Ждать еще! Времени и так много! Если даже он ментов вызовет, мы все равно сто раз уехать успеем!» Приятель берет камень и кидает в лобовое стекло. Стекло покрывается трещинами, но не разбивается.

Камень рикошетит и отлетает в приятеля. Тот еле уворачивается. Звон!

Грохот! Сигнализация включилась, воет! Я поднимаю глаза – мужчина уже не курит, а чуть ли ни весь через перила перевесился, смотрит, что мы делаем. Думает, наверное: «Ну и пакость!» Приятель мне кричит: «Давай я сейчас другой камень найду!» – «Да где ты его найдешь в темноте! Пока ты его искать будешь, мусора приедут!» Тогда он подбегает к машине и начинает кулаком в стекло бить. Ударил несколько раз – стекло внутрь просело. Я подхожу с канистрами, лью в эту щель бензин и солярку и кидаю факел. Все там вспыхивает, мы садимся в свою машину и уезжаем. Приятель трясет рукой и кричит мне:

«У меня весь кулак в осколках, поехали в больницу!» – «Да в какую больницу! Поехали сейчас к девкам! А в больницу завтра днем съездишь». Но самое смешное потом было. Проходит месяца полтора. Мы уже про эту историю думать забыли. И прикинь, трахаю я какую-то телку, и она мне рассказывает. Что у нее азер был, и он при ней звонил кому-то и ругался: «Вай! Только новую хорошую машину купил БМВ седьмую, как какие-то подонки ее сожгли!» Очень, в общем, недоволен был! А они, оказывается, ехали на этой БМВ, и она у них сломалась. Ну, они ее поставили в первом попавшемся дворе и уехали.

Чтобы на следующее утро забрать. А ночью мы ехали, случайно увидели – и сожгли. Мы потом с приятелем так смеялись, когда я ему все это рассказал. А вообще я сейчас вспоминаю ту свою жизнь – чего ни вспомнишь, один криминал! Такие ужасы были – как будто не со мной происходили. Я седеть в девятнадцать лет начал. Смотрю в зеркало – волос седой в брови появился. Я зову Машу: «Маш! Это у меня волос седой, что ли?» – Она посмотрела и говорит: «Сколько же видели эти глаза!.. Давай его вырвем!» Прикинь, сижу я на съемной квартире с Машей и с приятелем одним. А только что Глеба убили, я был в таком состоянии, спать совершенно не мог, на сонниках сидел. Ну вот, ночь, полчетвертого, и вдруг домофон звонит: дзи-и-инь! Я спросонья подхожу: «Да?» Слышу, знакомый: «Толь, открой!» Я понимаю, что это за мной приехали. Глеба убрали, теперь моя очередь. Мы же с ним вместе были. Ну, я нажимаю кнопку в домофоне, открываю дверь в подъезд, а сам быстро бужу приятеля и Машу. Маше говорю: «Срочно одевайся, ложись одетой под одеяло, как будто спишь, и лежи там, что бы ни происходило». А сам понимаю, если что, ее ведь тоже не пощадят. В живых не оставят. Потом бужу своего приятеля, он на диване спал. А приятель этот, кликуха у него Боксер была – мастер спорта по боксу был – так вот, у него мозгов вообще не было! В голове большой таракан шевелится. Ему что скажешь, то он и будет делать. Направишь на стенку, он стенку головой прошибет. Главное, направить его. А в диване, на котором он спал, у нас целый склад оружия был. Автоматов одних семь штук. Но об этом никто не знал, кроме меня, Боксера и Глеба. Я, значит, бужу Боксера и говорю ему:

«В общем так, вася! Дела у нас плохие. Отсюда мы либо вообще не выйдем, либо только одни, больше никто. Бери автомат и вставай за дверью. Я встану к ней спиной и начну разговаривать. Если услышишь, что разговор на повышенных тонах пошел, распахивай дверь и всех подряд вали без всяких колебаний. А я попытаюсь куда-либо в сторону уклониться. Все, кто там будет – наши враги. Я хочу, чтобы, когда я открою глаза, они все мертвые на полу лежали». – Тот отвечает:

«Базара нет!». Берет на изготовку автомат и становится за дверью. И вот, пока те на лифте поднимались, Маша оделась и под одеяло легла, Боксер с автоматом за дверью встал, а я спиной к этой двери в прихожей. – А Боксер действительно стал бы стрелять? – переспрашиваю я. – Конечно, ни секунды не раздумывая. – Ну, и дальше что? – Итак, я открываю дверь, заходят четверо. Среди них Солдат. Я смотрю, все пьяные. Я думаю: «Это хорошо! Они даже среагировать и уклониться в случае чего не успеют». Начинаем разговаривать. Сразу на повышенных тонах. Я чувствую – все! Сейчас Боксер стрелять начнет! Уже даже в сторону от двери слегка отхожу. Но он что-то не стреляет. Но это хорошо оказалось, что он не стал тогда стрелять. У нас накал постепенно спал – в общем, пошли на кухню чай пить. Обошлось, короче. Они когда ушли, я смотрю на прихожую и думаю: «Сейчас бы здесь четыре кабана лежали. А квартира на меня оформлена, опечатки мои кругом. Все! Конец». – А ты не боялся, что они тебя сразу же убьют? – Да нет! Они бы так сами засветились. Вывезти должны были куда-нибудь. Сказали бы: «Собирайся, поехали. С тобой человек один поговорить хочет». Ну, а какие «разговоры» в полчетвертого ночи?

Ясно все. – А Солдат об этом знает? Что у тебя Боксер тогда под дверью стоял? – Я ему рассказал потом. Он говорит: «О-о!.. Это я вас, на хуй, недооценил!» А я еще боялся, что Глеб им что-то перед смертью рассказал, если в лапы к этим извергам попал. Если к Солдату в лапы кто-то попадал – это все! Шансов живым уйти никаких не было.

И чтобы скрыл человек что-то – это совершенно невероятно. Я такого еще не видел. – А ты сам видел, как людей пытали? – Конечно.

Неоднократно. Для меня тогда все эти пытки, расчлененки и смерти настолько обычным делом стали, что я на них вообще не реагировал. У меня даже чувство юмора тогда изменилось. Специфическим каким-то стало. Помню, едем мы с Глебом и телкой его в машине. Он телку свою в ванной трахал под душем, она как-то там неловко поскользнулась и голову себе разбила. Прикинь, раннее утро, народу на улицах еще никого, мы едем в больницу – злые, не выспавшиеся, а на заднем сиденье телка его вся в крови рыдает и никак успокоиться не может.

Истерика у нее. Я и говорю шутя Глебу: «Слушай, а может, проще просто Солдату позвонить, чем с ней сейчас возиться? На конструктор ее – и в сумки!» А сам потом думаю: «А ведь самое смешное, что позвонить сейчас Солдату – он и действительно приедет и даже не спросит ничего. Даже вопросов никаких задавать не станет. Приедет просто с сапожным ножом – и на конструктор. А потом скорая помощь – и в лес. Вот и все». – Так это Солдат, что ли, Глеба убил? – Конечно. Ну, не он был исполнителем, там другой парень – я потом все выяснил – но он все подготавливал. – Так Глеб им что-либо сказал? – Нет. Они просто спросить не догадались. Сразу убили. – А труп куда дели? – Расчленили и сожгли. – А ты Солоника знал? – Знал. Да, Солоник этот совершенно рядовым исполнителем был. Маленький такой, невзрачный… Была у него пара хорошо исполненных дел – вот и все! – Так он тоже спецназовец бывший был, как Солдат? – Да никакой он не спецназовец! Это его адвокат потом все раздул. Книгу о нем написал и пр. А на самом деле ничего он из себя не представлял. Совершенно был беспонтовый. – Его Солдат убил? – Да. С парнем одним поехали в Грецию и исполнили. А у нас тогда война с курганскими была. Вот и решили провести акцию устрашения. Потом тело подбросили в определенное место и курганским позвонили: «Вон там-то и там-то, дескать, ваш Солоник валяется». А этот разговор мусора подслушали.

Ну, все и завертелось. – А подругу эту его? Манекенщицу? – Так уж получилось. Что она там тоже в тот момент оказалась. Кричать начала.

Куда было деваться? – Слушай, Толь, а почему вы с курганскими воевали? – Да они вообще со всеми воевали! Со всей Москвой.

Курганские – это наши же, ореховские. Просто группа, от нас отколовшаяся. – Как ваши? Так они не из Кургана разве приехали? – Это наша группа. Просто люди из одного города. А так они сначала у нас были. – А Витю ты такого знаешь? (Я называю фамилию Вити, моего бывшего сокамерника по Матроске.) – Нет. – А Андрея, он над нами сидел, в 2–5–4? У него двадцать четыре с половиной года особого. – Андрея знаю. Я с ним здесь в одной камере сидел. – Слушай, а вот у Вити семнадцать с половиной лет особого. Значит, на нем тоже убийства, наверное, есть? Чем он там, скорее всего, занимался-то? А то мы как-то с ним на эту тему не говорили. – Если семнадцать с половиной лет особого – наверняка был исполнителем. – Киллером? – Да, причем серьезным. При таком сроке – наверняка. (Витя??!!)

Р.S. Кстати, жена Максима Борисовича (так зовут нашего третьего сокамерника – антиквара с шашкой) работает, оказывается, главным экспертом в Российской торгово-промышленной палате по чаю, кофе, какао и шоколаду. Так вот, лучший чай – «Майский». Туда в свое время все старые советские специалисты ушли. А лучшее какао – фабрики «Красный Октябрь». Все же западные сорта, поступающие к нам сейчас – полное барахло. К тому же, все они, как правило, вовсе не «западные», а в лучшем случае – румынско-польско-болгарские. Вот так. Хотите верьте – хотите нет! За что купил – за то и продаю.

27 июня, пятница

Толин суд из-за болезни судьи перенесен на восьмое июля.

Соответственно, до этой даты с Солдатом он не увидится. Ладно, подождем. – Интересно, как нас вообще судить будут? – вслух размышляет Толя. – Сейчас по новому УПК свидетели обязаны лично выступать. На судебных заседаниях. А у нас с начала дела уже четыре свидетеля умерли… («Умерли»?.. Хм!..)… Я не представляю, как теперь остальные выступать будут. – А как до этого выступали? – спрашиваю я. – До этого личного присутствия не требовалось. Просто их показания на суде зачитывались и все. А теперь новые правила ввели. Свидетели сами наверняка еще про это не знают. – А на тебя кто-нибудь показания давал? – Да был там один бизнесмен. Козел рогатый. Но он потом очень плохо кончил. С ним некоторые нехорошие вещи случились…

Между прочим, помимо четырех свидетелей, в самом начале следствия погиб еще и руководитель их следственной группы. («Генерал из Генеральной прокуратуры».) Был застрелен прямо на улице по пути на работу неизвестным молодым человеком, чрезвычайно похожим на Толю, который на тот момент уже находился в розыске. («Они вначале были уверены, что это я. Пока не разобрались…») Вечером Толя и Максим Борисович обсуждают со знанием дела разные системы стрелкового оружия и, в частности, пистолетов. Их сравнительные характеристики, достоинства и недостатки и пр. Поскольку оба, судя по всему, являются в этой области фактически профессиональными экспертами (правда, по разным причинам), разговор получается очень содержательным. Оказывается, обычный ПМ – это практически идеальное оружие для города. Пуля может использоваться безоболочная – кусочек свинца со смещенным центром тяжести. При попадании в человека, пуля начинает «гулять» по телу, что существенно увеличивает эффективность поражения. Дальность боя сравнительно небольшая, но для города много и не требуется. Зато при выстреле в помещении пуля практически не рикошетит. В отличие от того же ТТ. Пистолет сам по себе достаточно компактен. Очень неприхотлив. («Хранить можно, где угодно. На чердаках, в подвалах. Он даже, если и заржавел весь, все равно стреляет. Если, скажем, любой другой пистолет где-то на чердаке лежал – его обязательно проверять надо. В лес ехать. Он может выстрелить, а может и нет. А ПМ проверять не надо. Взял и пошел.

Шкуркой почисти поверхность – и все. Можно быть уверенным, что выстрелит».) Есть, впрочем, и недостатки. – Обойму одной рукой не сменишь. Ее второй рукой вытаскивать надо. А если тебя в руку ранят?

– Плюс флажковый предохранитель, – добавляет от себя Максим Борисович. – Неудобно левой рукой переключать. Зато у ПМ стволы взаимозаменяемы. Можно ствол просто выбросить и новый с другого ПМ поставить. – Да? – удивлено переспрашивает Толя. – Этого я не знал.

Далее разговор плавно переходит на глушители. – Да некоторые вообще ничего не понимают! – рассказывает Толя. – Просто удивительно.

Пистолет у него и так слабенький, а он еще и глушитель на него огромный ставит. Помню, мы с пацанами охраняли в больнице одного моего приятеля. Чтобы его там не добили. Так в него стреляли из совсем слабого пистолета (Толя называет марку) с аж тридцатисантиметровым глушителем. Поэтому-то и не убили, а только ранили. Два огнестрельных ранения в голову. Пули череп не пробили, а по касательной ушли. – И как же вы охраняли? – интересуюсь я. – Как-как!.. В коридоре сидели. С автоматами. Сестры и врачи заходят, косятся – у нас прямо на столах автоматы лежат. – И что, так никто и не сообщил никуда? Из всей больницы? Из всего персонала? – простодушно удивляюсь я. – А как сообщишь? Попробуй, сообщи, – усмехается Толя.

28 июня, суббота

История с гражданским иском (я в свое время писал об этом) продолжается. Сегодня мне под расписку вручили «Заявление об увеличении исковых требований». С 265 635,34 руб. до 268 897,08 руб.

Иными словами, гражданка N пришла к выводу, что сумма в 265 635,34 руб. (двести шестьдесят пять тысяч шестьсот тридцать пять рублей тридцать четыре копейки) в качестве компенсации за потраченные ею в свое время на акции МММ свои кровные 130 руб. (сто тридцать рублей) будет совершенно недостаточной. И решила увеличить ее до 268 897,08 руб. (двухсот шестидесяти восьми тысяч восьмисот девяноста семи рублей восьми копеек). То есть аж на 3261,24 руб. (три тысячи двести шестьдесят один рубль двадцать четыре копейки). (В заявлении, впрочем, указано: увеличить «на 404 016 руб.». Откуда взялась эта цифра – для меня загадка. Впрочем, неважно. На фоне всего остального бреда эта мелкая деталь малосущественна.) В подтверждение этих своих новых требований прилагаются:

1. Письменные доказательства на семи листах. С многочисленными ссылками на разного рода Постановления, Законы и прочие документы, вплоть до ст. 14 Европейской Международной Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 04.11.1950 г.: «Пользование правами и свободами, признанными настоящей Конвенцией, должно быть обеспечено без какой-либо дискриминации по признаку пола, расы, цвета кожи, языка, религии, политических или иных убеждений, национального или социального происхождения, принадлежности к национальным меньшинствам, имущественного положения, рождения или любым иным обстоятельствам».

2. Копия доверенности. 3. Копия пенсионной книжки (3 экз.) 1. Копия Постановления Правительства Москвы. 2. Копия статьи «Iностранец». 3. Копия справки из РУСЗН (3 экз.). 4. Копия свидетельства о смерти (3 экз.). 5. Копии договора купли-продажи квартиры (3 экз.). 6. Копия медицинской справки (3 экз.). 7. Копия свидетельства о браке. 8. Копия выписки из домовой книги. 9. Вырезка из газеты о недвижимости. 10. Письмо Кореневой. 11. Расчеты на 5 листах (3 экз.). И только…

Во времена Пушкина в таких случаях выражались проще: «Не хочу быть царицею, хочу быть владычицей морскою». В письме Кореневой Н.Я. есть, между прочим, и такой пассаж: «Муж в порыве гнева подошел к шкафу, достал сертификаты акций и на наших глазах изорвал в клочья».

Мне сразу же живо вспомнился Булгаковский управдом, читающий «потрясающее по силе художественное описание на десяти страницах кражи пельменей из кармана висевшего на вешалке пальто».

Р.S. Из окна моей камеры, кстати, виден двор находящегося рядом сумасшедшего дома. Каждый день его пациенты чинно гуляют там, попарно взявшись за руки. Чувствую, еще совсем немного, и я тоже к ним присоединюсь.