Текст книги "Тюремные дневники, или Письма к жене"

Автор книги: Сергей Мавроди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Мавроди Сергей
Тюремные дневники или Письма к жене

24 марта, понедельник

Привет!

Пишу тебе, сидя в карцере. («Сижу на ящике с гранатами».)

Посадили на пять суток, до субботы, бляди. Замуровали демоны, в общем. После визита адвоката завели в оперчасть, обыскали и нашли пятьсот рублей.

– «Где взял?»

– «Нашел».

– «Как «нашел»!?»

– «Да так. Иду по коридору, смотрю – валяются. Ну, я поднял и как раз нес, чтобы вам сдать».

Посмеялись, составили акт. А через пару часов – в карцер. Да, сначала еще все матрасы, подушки и одеяла сменили.

Выдали все новое. У сокамерников просто глаза на лоб полезли. Они неделю перед этим писали заявления – и все без толку. А тут я в оперчасти вскользь сказал, что в камере вши – и сразу, через час буквально, все сменили. Причем всем, хотя мы-то просили, чтобы только у меня. А про замену всего постельного белья мы и не заикались. И у нас еще поинтересовались, не надо ли еще чего? Но, тем не менее, через час – в карцер! В общем, все «строго по закону».

В карцер меня вся тюрьма провожала. Все встречные конвойные и врачи: «За что Вас? Держитесь, Сергей Пантелеевич!» – и пр. Короче, шоу Бени Хилла. В натуре.

Посадили меня, естественно, в камеру N 13. (Из Бутырки я уезжал тоже через бокс N 13.) Впрочем, ничего страшного. Даже наоборот. Век бы тут сидел. (Ну, точнее, весь срок.) Небольшое теплое помещение. В длину – пять шагов. В ширину – четыре шага.

Шконка днем поднята, т. е. днем лежать и спать нельзя. Только ночью, как я понимаю. Свет днем горит, не знаю, как ночью. Наверное, после отбоя тушат или, по крайней мере, приглушают. Посмотрим.

Может, позже допишу. Если не забуду. Сегодня у меня только первый день, еще здешних порядков толком не знаю. Но в принципе и так все ясно. Единственное неудобство – нет воды. Т. е. кран над туалетом включают только три раза в сутки: в завтрак, обед и ужин. Или надо дежурному стучать. А дежурный, между прочим, сегодня женщина.

Страшная, конечно, но все равно как-то не хочется… Но это все так, мелочи, в общем-то. Проживем и в таком режиме. Главное, нет никого, ни сокамерников, ни этого проклятого, круглосуточно работающего телевизора – так что, отдохну хоть. Может, еще попрошусь, чтобы продлили. Нарушу что-нибудь… Непонятно только, что? Что здесь можно нарушить? Спать после отбоя не ложиться? Так я подозреваю, что всем на это глубоко наплевать. Спишь ты или гопака всю ночь отплясываешь. Отплясывай на здоровье, только имей в виду, что днем спать не придется. Шконку поднимут – и пиздец. Вон соседи завопили.

Из камеры в камеру перекрикиваются. Да зычно как! Орут на всю тюрьму. Так что и здесь нет покоя… Может, впрочем, попозже угомонятся. Или мусора их уймут. Хотя не похоже что-то. В смысле, что их унимать кто-то собирается. Ну, может сами… Надоест орать.

Или спать лягут. Посмотрим… С ума сойти! Начали уже орать про то, сколько каких таблеток надо съесть, чтобы то ли «приход поймать», то ли, наоборот, боли при ломке снять. Я так толком и не понял. Менты – ноль внимания. Дурдом какой-то, а не карцер. Везде, блядь, бардак.

Даже в карцере.

Ладно, время есть – продолжим наши тюремные уроки. На чем мы в прошлый раз остановились? Не помню точно… На «шконках» и «дольняках», кажется? Ну, не важно.

Из терминов, я еще про «продол», вроде, не писал. «Продол» – это свободное место между шконок в камере и коридор между камерами. «Что там на продоле происходит?» – Что там в коридоре за шум? Что там еще мусора затеяли? Какую поганку заворачивают? Шмон какой-нибудь?..

«Шмон» – это обыск, «обшмонать» – обыскать. Меня после адвоката всего до трусов обшмонали, суки. В камере шмон – это выводят всех на коридор и переворачивают все вверх дном. В худшем случае – заходишь потом в камеру, а там полный бардак. Вещи на полу вперемешку валяются, одеяла, простыни сорваны и пр. Но это, впрочем, редко бывает. Обычно в виде своего рода наказания за что-то конкретное.

Например, если «зимбуру» найдут. «Зимбура» – это местный самогон, который каким-то хитрым образом варят не знаю толком, из чего именно. Если шмон длится долго (иногда часами), то загоняют всех на это время в бокс, «на сборку» – в специальную камеру, обычно без мебели. Просто пустую и тесную. Стой там, кури и жди. Пока «домой» не вернут. Кстати, на Бутырке эту зимбуру постоянно варили (и у меня курагу на эти цели выклянчивали). А их постоянно ловили и шмон в камере устраивали. (Мои вещи, впрочем, не трогали.) Кошмар какой-то.

Я им уже в конце сказал: «Послушайте, нашу хату так раскидают в конце концов. Решат, что здесь одни алкоголики собрались…» – А они мне: «Да здесь все хаты пьют». – «Так все пьют, а только вы все время попадаетесь». Смеются… А мусора специально, между прочим, за этой зимбурой охотятся. Во-первых, они ее сами в этом случае выпивают в качестве приза, а во-вторых, хочешь выпить – покупай через них водку. А нечего зимбуру на халяву варить. Бизнес, в общем. Свои заморочки. Как и везде.

Ну-с, ладно. Что там дальше? Ага, про режимы. Существуют три режима: обычный, строгий и особый («полосатый»)… В смысле, в приговоре назначают: «три года обычного». Мне, вроде, светит обычный. Во-первых, первый раз, а во-вторых, преступление у меня не тяжкое (или «не особо тяжкое» – не знаю точно). «Тяжкое» – это свыше десяти лет. А у меня до десяти. Это, кстати, только потому, что судить меня будут по старому УК (уголовному кодексу). Т. к. «преступление» я совершил в 1994 г, еще до принятия нового УК. По новому УК за мошенничество дают теперь не до десяти, а до пятнадцати. Вообще, у нас в стране сейчас самый настоящий тридцать седьмой год. Срока все просто какие-то чудовищные. Нереальные.

Десять лет – это мелочь.

Итак, обычный, потом строгий и особый. В зависимости от тяжести преступления, наличия судимостей и пр. У меня в камере все «особисты». Их еще «полосатиками» называют, т. к. на зоне они в полосатой робе ходят. У особистов часто срока в «крытке». «Десять лет особого, из них три крытого». «Крытого» – это в тюрьме. Т. е. на зоне в тюрьме. Причем, «год крытого» означает обычно, что реально просидишь на крытом все пять. В зависимости от зоны. Т. к. за любое нарушение добавляют еще год (!). За какое? Да за любое! Например, за незастегнутую верхнюю пуговицу. Или «за плохо вымытый пол в камере», за что угодно, в общем. Плюс у особистов какие-то серьезные ограничения на число свиданий, передач и пр. Пиздец, короче. Зато с сокамерниками обычно проблем никаких. Все опытные, все прекрасно знают и понимают. Менты их обычно тоже зря не трогают. Самое неприятное на особом режиме, что условно-досрочно освободиться можно, только отсидев не менее двух третей срока. На обычном же – всего полсрока (вместе с тюрьмой). Причем освободиться по УД (условно-досрочно) – действительно вполне реально. Особенно при наличии денег. Даже сравнительно небольших. Впрочем, тут очень многое зависит от зоны. Куда попадешь. Хотя все сокамерники хором говорят, что мне-то везде хорошо будет. Мне любой хозяин (нач. зоны) рад будет.

Э-хе-хе… Побродил, побродил и решил сесть еще пописать. Обрати, кстати, внимание, как все аккуратно – строчки ровные, одна к одной… любо-дорого! Это потому, что пишу в более-менее человеческих условиях. За почти столом и сидя почти на стуле. А в камере – на коленях, скрючившись, сидя на шконке.

Ну, ладно. Я тебе уже говорил, что нас перевели в другую хату (N 234). Все бы ничего, но есть одна проблема. Если в старой хате движения почти вообще не было (хата была «замороженная»), то здесь непрерывное движение («движуха»). Т. е. хата находится на перекрестке всех дорог. Малявы идут ночью непрерывно и сверху, и снизу, и сбоку.

Бедные сокамерники всю ночь на решке, как обезьяны висят. Один грузы (малявы и пр.) принимает, а другой в особую тетрадку регистрирует.

Когда поступила (время), от кого и кому. Это все очень серьезно.

Потому что малявы зачастую – это чьи-то судьбы (например, подельники договариваются между собой, что на суде говорить и пр.). Так что если малява по пути пропала («спалилась») – начинаются серьезные разборки. В какой хате пропала и т. п., и вся хата может потом за это ответить. (Меня, впрочем, все это не касается. Никаким боком.) А мусора все это прекрасно знают и за малявами охотятся. Врываются в камеру среди ночи. И тут целые драмы на этой почве происходят.

Вплоть до драк с ментами. А драться с ментами – это вообще почти самоубийство. Изобьют до полусмерти. (Как здесь говорят: «схвачен и отхуячен».) Трагедии, в общем, шекспировские.

Кстати, насчет шекспировских драм. Тут прямо у меня на глазах самая настоящая «Ромео и Джульетта» разыгралась. Буквально вчера.

Представляешь, один зэк (некий Зубарек) из соседней камеры списался с какой-то телкой с воли и решил с ней пожениться (!). А ему то ли десять, то ли пятнадцать лет особого дали. Сокамерники об этом поговорили, посмеялись. Дескать, Зубарек сам сумасшедший и телку такую же сумасшедшую себе нашел. А на следующий день – продолжение.

Как выяснилось, он с ней каждый день из камеры созванивался. А один день не позвонил. На следующий день звонит – отвечает ее мать: «Ты чего вчера не звонил?» – «Ну, не мог. Это же тюрьма». – «А ты ей не позвонил вчера – она себе вены вскрыла. В реанимацию увезли».

Представляешь? Во страсти-то какие бывают! А? И, главное, телка-то в принципе ничего. Мне тут фотографию ее показывали… Вот так.

25 марта, вторник, утро

Провел первую ночь в карцере. Ничего страшного. Выдали с вечера матрас, одеяло, подушку и черный бушлат с надписью на спине «Карцер N 7». Причем здесь «N 7», не понятно. Впрочем, не важно.

Естественно, никаких простыней, наволочек и прочих излишеств. Все строго по-спартански. Отстегнули от стены шконку (или «шконарь»).

Все. Можно спать. Свет не гасится и не приглушается. Спал буквально час. Сначала соседи перекрикивались, а потом мысли всякие полезли.

Хорошие… хорошие… О проекте с сайтом и пр. В общем, не спалось.

А с утра опять все матрасы забрали, шконку пристегнули – сиди и пиши. Вот и пишу. Ну, да ладно… сегодня ночью высплюсь. Между прочим, ночью крыса около двери бегала. Там, оказывается, щель есть.

Высунулась, я повернулся на шорох, она исчезла и больше не появлялась. Хотя и шуршала время от времени. Прекрасно выспался днем. Оказалось, что спать, сидя на стуле и положив голову на руки на столике (точнее на правую руку, а левую – на колено), вполне удобно. Терпимо, по крайней мере. Вообще мне здесь нравится все больше и больше. Спокойно, никто не мешает. Кормят тоже вполне сносно. Собственно, как в обычной камере. В общем, жить можно.

К вечеру в одну из камер привезли телку. Бурное оживление среди соседей. Перекрикивались с ней часа полтора. Как зовут (Света), откуда (из Медведково), за что сидит (за наркоту), как погоняло (не разобрал, что она ответила). «Погоняло» – это кличка, или кликуха.

Обнаружили кучу общих знакомых (по тюрьме) и выспросили все про них (кого осудили, кто сейчас где сидит – в какой хате и пр.) Потом, пользуясь случаем, стали выспрашивать настоящие имена всяких там местных Мадонн, Клеопатр и пр. (оказывается, все бабы всегда подписываются здесь только такими вот псевдонимами-погонялами).

Телка, ни секунды не задумываясь, сразу всех сдала. Всех Оль, Марусь и пр. Все про всех выяснив, коварные зэки перешли к ней самой.

– Све-е-т!

– А?!

– А твое погоняло какое?

– Что?

– У тебя самой какое погоняло?

Гробовое молчание.

– Све-е-ет!!

– А?

– У тебя, говорю, погоняло какое?

– У меня нет.

Хор голосов: «Врешь!»

Тот же голос, что и раньше:

– Обманываешь, Свет, у вас там у всех погоняло есть.

Молчание.

– Жозефина?

(Или что-то подобное, точно не расслышал.)

Молчание.

– Свет! Так ты Жозефина? Да?

Простодушная Света сразу же возмущенно закричала:

– «Нет. Я…»

(Не расслышал.)

Короче, таким нехитрым способом все и выяснили. Потом прямо к делу.

– Св-е-ет!

– А?

– А тебе здесь нравится?

– А?

– Тебе здесь нравится?

– Нравится.

– А где больше: здесь или в камере?

– А?

– Я говорю, где лучше: здесь или в камере?

– Здесь!

– А почему?

– Здесь весело!

– Слышь, Диман, дать коридорному пятьдесят баксов, он нас троих к ней в камеру на всю ночь заведет.

Смех…

– Све-е-ет!

– А?

– Ты слышала?

– Слышала!

– Ну, и как?

– Я согласна!

Всеобщее оживление.

– Так ты готовься пока, а мы с коридорным договоримся.

– Ладно.

Пауза…

– Ну, ты смотри там, только не передумай потом. Чтобы деньги порожняком не ушли. А то зайдем к тебе в хату, а ты рога выставишь: идите на хуй!

Другой голос:

– Тогда по-арестантски!

– Нет, по-арестантски не надо, надо, чтоб было по добровольному согласию…

На этом диалог пока закончился. Посмотрим, что будет ночью.

Шутка, наверное, но все равно интересно. Черт его знает, может, и не шутка… Посмотрим!

Меня, кстати, тоже расспрашивали. Кто да что? Но, слава Богу, ограничились одним именем. Очень удивились, что за найденные пятьсот рублей мне дали пять суток карцера. Ведь проносить деньги от адвоката здесь самое обычное дело. Все носят. Отстегиваешь потом часть менту, если найдут, – и все дела. А карцер дают только за что-то выдающееся, например, на опера бросился. Но у меня, естественно, случай особый.

Впрочем, узнав, что я сижу первый раз, потеряли ко мне всякий интерес. Пока, по крайней мере. К сожалению, баландер (или баланда, баландос – раздатчик пищи, баланды, такой же заключенный, просто с маленьким сроком и согласившийся остаться в тюрьме на хозработы, вместо того, чтобы ехать на зону) уже заметил, кто здесь сидит – на каждой камере карцера есть надпись с фамилией, именем, отчеством заключенного. Только что баландер вслух изумленно прочитал мою фамилию. Боюсь, что скоро мое инкогнито будет раскрыто. Не хотелось бы, конечно… но, похоже, никуда от этого не денешься. Ладно. Между прочим, удивительно, но факт. Мне вот одиночка нравится, а все боятся ее, как черт ладана. «Крыша едет… мысли всякие в голову лезут…» и пр. Судя по всему, именно поэтому здесь постоянно перекрикиваются. Чтобы одному себя не чувствовать. И менты им в этом совершенно не мешают. Впрочем, менты здесь вообще редко появляются.

Только при раздаче пищи и пр. Все остальное время – в коридоре никого. Ори, стучи, кричи – все бесполезно.

(Крыса, кстати, и днем здесь шастает. Ох, чует мое сердце – слопает она ночью мой хлеб… Во! Слышу, как раз кричат: «Крыс и мышей здесь!..»

«Крыса»!.. Твою мать! Так, может, это и не крыса у меня вовсе, а мышь всего лишь? Что-то не очень-то она и большая… А крысы здесь – вообще величиной с мою кроссовку?!)

Р.S. Да, кстати. Все забываю написать. К ментам здесь обращаются: «старшой». («Эй! Старшой!») Ну, как к таксисту обычно: «командир». «Здесь» – это вообще в тюрьме, а не только в карцере.

Тот же день, приблизительно девять вечера

Заехал новенький. После обычного обмена информацией (кто? что? откуда?) узнал про Свету.

– А она красивая?

– А хуй ее знает! Говорит, красивая.

– А сиськи, сиськи, сиськи у нее большие?!

– Ладно, кончай.

Сама Света что-то совсем увяла. Почти не разговаривает и только жалуется время от времени, что ей холодно. Говорят, некоторые камеры здесь совсем холодные. Так что мне, похоже, еще повезло. Надо будет принять к сведению и в следующий раз потеплее одеться.

Вон. Новенький все никак не успокоится.

– А ты давно здесь сидишь?

– Пятые сутки.

– Скучно здесь?

– Скучно. Охуеешь еще.

Ничего здесь, по-моему, не скучно! Черт! Чего-то я только что сообразил, что меня ведь могут после карцера в другую камеру поместить. Меня ведь с вещами вывели. Еще одна головная боль. Ладно, посмотрим.

– Све-ет!

– А!

– А у тебя жених есть?

– Да.

– А как зовут?

Другой голос:

– Эдик.

– А ты откуда знаешь?

– Да я с ним знаком, мы в одной хате сидели.

– Так он тоже, с Матроски?

– Да. Ему недавно два года дали.

– Так он уже осудился? Свет? Он уже осудился?

– Кто?

– Эдик.

Молчание…

– Свет!? Эдик уже осудился?

Молчание. Другой голос:

– Да она уже забыла, кто это!

– Ну да, конечно, забыла! Десятого у него суд был.

– Све-ет! Так, значит, у вас все по-серьезному? Как у больших?

– Да.

– Не будет тебе с ним удачи. У меня нюх.

После отбоя.

– Све-ет!

– Я спать хочу.

– Какой «спать»! Я к тебе сейчас в гости приду!

– Не ходи, я уже спать легла!

Смех, женский голос:

– А ты меня согреешь?

– Согрею? Конечно, согрею, родная!

– Све-ет! А ты ебаться любила под винтом?

– Любила!!

(Под винтом – под наркотиком.)

Общий смех и оживление.

– Све-ет!

– А?

– Ну, расскажи что-нибудь!

– Что?

– Ну, что, сама не знаешь, что? Эй! Ловим тишину. Пацаны, устраиваемся поудобнее…

Мертвая тишина. Через некоторое время:

– Све-ет!

– О-о?

– Ты что, стесняешься?

– Да!

– Не стесняйся, здесь все свои!

Смех.

– Све-ет!

– А?

– А у тебя любимая поза какая?

– Сверху на мужика и раком.

Оживление.

– Све-ет! А ты сзади любила?

– Не-е-ет!!

– Ну, и зря! Много потеряла! Све-ет! У меня уже шляпка поднялась!

Ладно, все. Судя по всему, это никогда не кончится. Ложусь спать.

Свету эту завтра с утра увозят. В шесть часов.

Последний вопль:

– Свет! Давай ломай сеанс на ночь и пойдем!

Перевод: «Света! Расскажи нам что-нибудь эротичное, подо что нам всем можно будет заняться онанизмом («сеанс»). Кончим и будем спать».

Тьфу! Невозможно заснуть. В общем, выяснилось, что жених – таджик. Настоящее имя – Халид. Судя по всему, он и снабжал ее из своего Таджикистана наркотиками (героином). («Хуй ли, она таджика прикормила. Он на пизду повелся…» – «Ну, и правильно! Сейчас все так делают!»)

26 марта, среда

Утром проснулся от того, что по мне бегала крыса. Вообще с крысой этой надо что-то делать. Вчера ночью она только изредка высовывалась, сегодня уже откровенно бегала по всей камере, а утром вообще на меня залезла! Что же будет завтра? Надо будет ее как-то пугнуть. Чтобы боялась. Что это за наглость, в самом деле?

Поскольку до подъема время еще было, полежал, послушал утреннюю перекличку сокамерников.

Диман рассказал Вовану трогательную историю о том, как он провожал на вокзале какую-то Катюшку: «Она сидит, улыбается. Встань, говорю, мое солнышко, дай на тебя поглядеть. Счастье ты мое – и печаль». Красиво… Диман этот из блатных и, судя по всему, законченный наркоман («Я все пробовал»). Накануне он поучал все того же Вована: «Ты ей не говори, что у меня ВИЧ! Я ей с воли позвоню, уболтаю!» – «Понял-понял!»

Про Свету я уже узнал буквально все! Какого цвета у нее трусы (красные), какой размер груди (второй), большой ли член у жениха (нет) и пр., и пр. По ходу дела выяснилось, что многое еще она не пробовала.

– Я тебе сейчас расскажу! Хотя хуй ли рассказывать, тут показывать надо!

Договорились, как и куда ей писать.

– Ой! Только через четыре-шесть (номер камеры) не пишите! Я там уже переписываюсь с одним. Он ревновать будет!

– Да ладно! Чего там ревновать! Отсосешь потом пару раз – и все дела!

Расслышал, наконец, Светино погоняло: «Зульфия».

Тот же день, шесть утра

Приехал баландер. На завтрак оказался «рыбкин суп». Кстати, довольно приличный. Потом подняли шконку, забрали матрас и пр., обшманали камеру и минут на десять включили воду. В общем, день пошел своим чередом… Часов в девять заехал новенький, Юра.

– Ю-юр!

– Чего?

– Тебе сколько дали?

– Десять.

– Нормально дали.

За «межкамерную связь». Проще говоря, на решке человека застукали. Когда малявы из соседних камер принимал.

Света, кажется, все-таки съехала. Напоследок Диман ее похвалил:

«Молодец! Стойку держишь! Уважаю таких!»

Тот же день, около четырех

Выпустили Димана. Трогательная сцена прощания со всем карцером.

– Ну все, братва! Давай!

– Давай, братан!

– Давай!

Голос конвоира:

– Я вам сейчас всем дам!

Все сразу же умолкают. Какая-то суета, громыхание мисок и пр.

Наконец уводят. У самого выхода он последний раз громко кричит:

– Давай, Вова!

Голос конвоира:

– Только не всем, Вова!

С грохотом лязгает стальная дверь, и на этом все заканчивается.

Через пару минут конвоир возвращается. Все. Один свое отсидел.

Сейчас его на сборку и «домой». В знакомую и привычную тюремную камеру. Хату.

Вообще сегодня необычно тихо. Смена строгая, старшой постоянно сидит в коридоре, так что все помалкивают. Только воду постоянно просят включить.

– Старшой!

– Ну?

– Включи воду.

– Я тебе что, так и буду все время включать? Полчаса же назад тебе включали!

– Какие полчаса? В обед!

– Так обед и был полчаса назад!

Молчание. Через пару минут опять:

– Старшой!

– Ну?

– Включи воду.

– Да полчаса назад тебе включали!

И т. д. В конце концов вода все же включается. Все довольны. Через некоторое время слышится:

– Старшой!

– Ну?

– Выключи воду.

И так целый день.

Что-то мне не спится больше. Наверное, выспался. Тихо, времени полно, так что продолжим наши «тюремные университеты». Я тебе уже упоминал по телефону, что за лавэ можно заказать проститутку.

Объясняю подробности. К сожалению, это только при перевозке. Когда на суд везут или еще куда. Перевозят обычно в автозэке. Это такой крытый металлический фургон, типа хлебного.

Так вот, есть два варианта.

Во-первых, можно договориться с конвоирами, чтобы остановили по дороге и сняли обычных проституток. Завели их в автозэк и т. д. Но тут масса технических сложностей. Прежде всего, трудно проституток найти. Увидев людей в форме (конвоиров) они обычно сразу же разбегаются. Кроме того, народу в автозэке должно быть немного.

Гораздо проще и надежней второй вариант. Но это только, когда везут в суд. Там есть уже свои, местные проститутки, работающие специально с зэками. Всех остальных зэков выводят, тебе заводят проститутку с водкой и продуктами (обычно – курица-гриль) и оставляют на несколько часов. Стоит это удовольствие от ста долларов до двухсот (в зависимости от клиента, как мне объяснили).

Вообще на судах за лавэ можно все. Жену могут тебе в бокс подсадить… ну, и водка, продукты… были бы деньги! Когда пьяного зэка привозят из суда назад в тюрьму и менты на сборке начинают возмущаться: «Ты чего такой пьяный? Чего вы все с суда такие пьяные приезжаете?» Он обычно отвечает: «А чего ты хотел? Такие срока дают…»

Срока действительно дают чудовищные. Например, у меня на Бутырке сидел сокамерник. Несудимый. Тридцать четыре года, жена, дочь четырнадцати лет. Ехали с приятелем пьяные на машине, их кто-то подрезал, он за ним погнался. Догнал, вытащил из машины и, угрожая пневматическим пистолетом, стал требовать денег – компенсацию (он ударил машину, когда его подрезали). Прохожие вызвали милицию.

Завели дело. Суд. Дали шесть с половиной лет (!). Два года в тюрьме уже отсидел.

Второй случай… Молодой парень, до этого отсидел за что-то там шесть лет. На свободе погулял-то всего два месяца. Вышел пьяный с телкой из винного магазина. Там стояли три парня. Чего-то они повздорили, он достал перочинный нож, сказал, что он только что с зоны откинулся и сейчас всех их тут порежет. Велел выворачивать карманы. Ни у кого ничего не оказалось, только у одного пачка сигарет «Kent». Дали двенадцать с половиной лет особого. За пачку сигарет.

В продолжение темы пьянства… Только что привозили ужин. Баландер в страшном состоянии. Пока наливал мне чай, два раза уронил кружку.

Потом поинтересовался, как у меня дела, пожелал удачи и, пошатываясь, уехал дальше. Чай, естественно, совершенно холодный.

Ладно, продолжим. Что у нас вообще творится – это уму непостижимо! Например, как арестовали моего сокамерника (одного из лидеров курганских). Задержали на улице. Потом половина группы к нему домой с обыском поехала, а другая половина его бить повезла.

Завезли куда-то под мост и начали бить. Сломали два ребра, отбили все что можно и пр. Пока не потерял сознание. Когда очнулся, говорит, потерял всякую ориентацию: где он и что с ним, и прямо в наручниках ломанулся бежать. Естественно, сразу же поскользнулся и упал в ближайшую лужу. А это был март месяц. Его так всего мокрого в камеру и бросили. Получил воспаление легких и вообще выжил каким-то чудом. Кровь в моче чуть ли не месяц была, и ноги месяца два не сгибались – отбили все. Даже в туалет, говорит, стоя ходил.

Второго били двадцать три дня! Подозревали, что кого-то он там не того убил. Мента, что ли, какого-то. Так приезжали каждый день с Петровки опера и по несколько часов били. Сразу сказали: «Можешь нам ничего не говорить. Мы из тебя не показания выбивать приехали». А напарника, говорит, вообще в ледяную прорубь опускали. Говорит, что когда в тюрьму его привезли, тело все синее было. Сплошной синяк.

Врачи брать отказались. Они, мол, живых мертвецов не принимают. Ну, на следующий день волшебным образом все необходимые справки вдруг появились: где-то упал, на что-то наткнулся и т. д., и т. п.

Ладно, не пугайся. Мне все это не грозит. Это я специально написал, чтобы ты поняла, насколько наш сайт перспективен. И о чем там речь пойдет. Ведь общество совершенно не представляет себе, что здесь, за решеткой творится. Ну, знают все, конечно, что в милиции у нас бьют, слышали краем уха… Но вот, что такое «бьют» – об этом представления у всех обычно самые младенческие. Где-то на уровне подзатыльников, оплеух и тумаков. Из репертуара школы и детского сада, одним словом. А здесь, увы, все по-взрослому…

Чем ближе отбой (в 22.00), тем больше меня беспокоит ситуация с крысой. Что же все-таки мне с ней делать? Есть два пути. Можно объявить войну, а можно попытаться заключить мир. Войну – это чем-то в нее запустить. Например, тапочком. Или кроссовкой. Но они, вроде, умные и злопамятные. Укусит еще ночью за что-нибудь… Мир – это положить ей хлеба. Все равно у меня его почти две буханки уже скопилось. Пусть жрет хлеб, а меня не трогает. В смысле, ко мне, по крайней мере, не бегает (чего ей, собственно, вообще от меня надо?).

Но тут есть шанс приманить сюда вообще всех окрестных крыс и мышей, со всей, так сказать, округи. Вот и думай… Или, может, плюнуть и оставить все, как есть? Чего она, в конце концов, мне сделает? Ну, отъест что-нибудь несущественное… Или все-таки хлеба ей положить?

А?.. Нет уж! Хуй ей, а не хлеба! (Как бы только это проклятие не сбылось буквально!) Перспектива приманить сюда целую стаю крыс меня совсем не радует. Значит, война…

Перед самым отбоем опять привезли Свету. Оказывается, ее просто возили на суд.

– Света!

– А?

– Осудили?

– Не-ет! Перенесли на одиннадцатое.

– Ну, как там?

– Нормально.