Текст книги "Тюремные дневники, или Письма к жене"

Автор книги: Сергей Мавроди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

29 июня, воскресенье

День в общем-то пустой. Если не считать совершенно удивительного шмона. «Все выходим из камеры с вещами!» Все начинают собирать вещи.

Я лихорадочно запихиваю все свои бумаги в конверт, заклеиваю его и торопливо надписываю: «Жалоба, адресованная Уполномоченному по правам человека в РФ…» и т. д. От волнения и спешки путаю текст, зачеркиваю, переписываю снова. Черт! Заранее не мог приготовить!

Фу-у!.. Ну, кажется, успел. Теперь можно начать не торопясь собирать остальные вещи. Ничего страшного. В случае чего подождут. Конверт же я заклеиваю просто на всякий случай. Во избежание недоразумений. А вдруг эта смена не в курсе истории с жалобой? И не знает ничего о достигнутой мною договоренности с начальством? Что просматривать ее не будут! Лучше заранее это выяснить. Держа конверт запечатанным.

Если они в курсе – бога ради. Никаких проблем. Распечатаю прямо при них и покажу издалека, что там ничего нет. Ни бомб, ни пистолетов – одни бумаги. Но пока не выясню… Лучше, в общем, не рисковать.

Итак, собираю остальные вещи. Но вот наконец все собрано. Ну, и где же они? Обычно сразу выводят, даже торопят и подгоняют, а тут вообще никого нет. За дверью – ни звука. Куда они, блядь, в самом деле, подевались? Может, передумали? Но вот вроде за дверью слышится какое-то шевеление. Дверь открывается, и мы выходим в коридор с вещами. Но ведут нас почему-то не вниз, на сборку, а вправо, в конец коридора. Старший зачитывает список наших вещей и каждый раз спрашивает: «Есть?» – «Есть». Наконец, чтение закончено. Нас заводят на соседнюю, находящуюся рядом сборку, где мы обычно сидим во время «технического осмотра камеры». Буквально через минуту дверь открывается. «Все, забирайте вещи!» Это что, все? Весь шмон? Ну и ну! Ну и чудеса! Всегда бы так. Вечером, во время обхода врача, подхожу к кормушке и прошу выдать мне мою ежедневную витаминку.

«Фамилия?» – «Мавроди». – «Да уж вижу, что Мавроди!» Нет, может, я все-таки уже в дурдоме?

30 июня, понедельник

Событий, блядь, вагон и маленькая тележка. Вообще, кончится все это когда-нибудь или нет? Ты, вот передаешь мне через адвоката:

«новостей никаких…» Господи, да если б ты знала, как же я тебе порой завидую! «Новостей никаких»!.. Звучит просто, как какая-то райская музыка. Божественная, блядь, симфония! Моцарт и Сальери.

Шуберт энд Шуман. В одном флаконе. Тут же, етить твою корень, событие на событии сидит и событием погоняет. Новость, блядь, на новости верхом скачет и куда-то сломя голову несется. Да сколько же можно-то! Ну, заебали прямо уж совсем. События и новости эти.

Граждане! Если вам тоскливо и скучно, если ваша серая, унылая и однообразная жизнь вас не устраивает, и она уже вам опостылела и осточертела; если вы хотите прямо сейчас, вот сию же самую секунду ее срочно и радикально-кардинальным образом раз и навсегда решительно и бесповоротно изменить – добро пожаловать к нам в тюрьму! Милости просим! Скучать вам здесь больше уж точно не придется. Ежедневные развлечения гарантируются. На любителя, правда, на любителя… Заодно, кстати, и похудеете. Килограмм десять-пятнадцать сбросите уж наверняка. Причем сразу! В первый же месяц. И без всяких диет. В общем, до обеда заказали Толю. «С вещами!» Его вообще, по его словам, больше недели-двух в одной камере не держат. Так что он тут уже за свои четыре года практически во всех «палатах» перебывал и чуть ли не со всем санаторием перезнакомился. Со всеми, так сказать, здешними отдыхающими. С каждым хоть раз вместе, да посидел (а с некоторыми и неоднократно).

Потому-то и к этому очередному переезду он отнесся, естественно, совершенно равнодушно. Единственное, что его слегка обеспокоило – так это, как бы с баней не пролететь (сегодня же у нас банный день).

Из-за неизбежной в таких случаях суеты, неразберихи. А так – абсолютно никаких эмоций. Ну и правильно! Чувствую, что еще совсем немного, я буду точно так же ко всему этому относиться. По крайней мере, частая смена сокамерников меня уже почти нисколько не трогает.

Не волнует и не огорчает. Скорее даже наоборот. Чуть ли не радует!

Новых впечатлений больше. Мы тепло обнимаемся с Толей, и он, вероятно, навсегда уходит из моей жизни. После обеда заказывают и меня. Ну, не с вещами, разумеется, а всего лишь на вызов. Адвокат пришел вместе со следователем. Следователь – по моей просьбе об ознакомлении с пресловутым делом о подложном паспорте. Высказал я это пожелание исключительно, блядь, по совету своего адвоката.

Четырнадцатого июля в Краснопресненском суде должно состояться рассмотрение его жалобы на выделение эпизода с паспортом в отдельное производство. Вот он и решил, что до четырнадцатого ознакомку мне подписывать не стоит, а лучше потянуть время. Чтобы суд, чего доброго, не состоялся раньше рассмотрения его жалобы. А то я срок успею получить, и «рассматривать» будет нечего… Ну, не знаю… Я, признаться, ко всем этим юридическим играм отношусь крайне скептически, но, с другой-то стороны, адвокату виднее. Ладно. Надо – потянем. На днях состоялся весьма знаменательный и любопытный разговор адвоката со следователем. Следователь – Александр Викторович, тот самый из следственной бригады (полный, пожилой), который в свое время частенько приходил ко мне на Матроску беседовать «по душам». Адвокат. Скажите, а если он (то есть я), получит сейчас срок по этому делу с паспортом, не может ли оказаться так, что этот срок будет потом приплюсован к его основному сроку по мошенничеству? (То есть, если ему сейчас дадут два года, потом еще сто лет, то значит ли это, что он сто два года в итоге получит?)

Следователь. Ну, наверное, может. (Да.)

Адвокат. Скажите, а если его сейчас осудят, то к моменту суда по основному делу он будет считаться уже ранее судимым? (Рецидивистом?)

Следователь. Вообще-то да… (Да.)

Адвокат. А как Вы считаете, не может ли этот факт впоследствии повлиять на решение суда? Как некое отягчающее обстоятельство? (А не могут ли ему, как рецидивисту, потом не сто, а двести лет дать? Причем в колонии не общего, а строгого режима?)

Следователь. Честно говоря, может… (Да.) Ну-у-у, не знаю!..

Хотя господин следователь и утверждает безусловно, что «да», но я, по правде сказать, что-то сильно в этом сомневаюсь и как-то не очень верю… Это он, наверное, просто сгоряча сказал, не подумав. Ну, насчет режима, положим, еще ладно – это-то как раз вполне возможно, но вот насчет двухсот лет – ну, это вряд ли!.. Всем ведь известно, что суды у нас чуткие, добрые, справедливые и «самые гуманные в мире»! И больше ста лет никому и никогда не дают. Вот таким вот образом! С паспортом-то, судя по всему, все далеко не так просто обстоит. У следствия, похож, есть тут свои, далеко идущие, изощренно-коварные, хитрые и сложные иезуитско-инквизиторские планы.

Дровишки это, оказывается, для моего костра оно уже сейчас заблаговременно готовит! Впрок, так сказать, запасает. Чтобы уж точно потом хватило. На целое грандиозное праздничное феерическое огненное шоу. На аутодафе мое, короче. За что!! Что я, спрашивается, вам сделал? Что вы на меня так взъелись? За то, что паспорт у меня какой-то нашли при обыске, не совсем настоящий? Впрочем, черт с ними! Да пропади они все пропадом! Провались на веки вечные в свой ад! В геенну огненную! Поскольку надеюсь и уповаю я вовсе не на законы и не на адвокатов, а исключительно на заступничество Николая-угодника, а наипаче на милость Божью, то на все эти их дьявольские козни и проделки мне глубоко наплевать. Они меня мало волнуют. Сказано же в Писании: «И расточатся врази Его». И расточатся! Побыстрее бы! Потому что, пока, в ожидании этого светлого мига, мне придется теперь, начиная с завтрашнего дня, ежедневно по восемь часов «знакомиться с делом». С девяти часов утра и до полшестого вечера. – И как это будет выглядеть? – Вас проводят сюда в девять часов, и Вы, в моем присутствии, знакомитесь с принесенными мною материалами. – И много их? – Ну что Вы! Всего один только том. – А если я устану? – Вызовем врача, и если он подтвердит, что Вы больны, то ознакомление будет прервано. – Нет, если я не заболею, а просто устану? Не могу же я ежедневно по восемь часов дело читать? – Устанете – можете прерваться. По кабинету, например, погулять. (Это господин следователь так шутит.) – А в камеру уйти? – Только по разрешению врача. – И так каждый день? – Да, каждый день. – Понятно. Ну, хорошо. Каждый день, так каждый день. И когда же начнем? – Завтра. – Прекрасно. Так, значит, до завтра, Дмитрий Александрович? – До завтра. Мы мило улыбаемся друг другу, расшаркиваемся, и господин следователь уходит. Господи ты боже мой! Поверить не могу!! Да неужели же он и вправду будет теперь каждый день сюда таскаться и по восемь часов здесь сидеть? Да не может этого быть! Лето, солнце, жара, погода прекрасная… Девчонки голые толпами по улицам бродят… Бери любую, ящик холодного пива в холодильнике – и на весь день в лес, на природу! Или еще лучше, на речку… А он – в этот душный, унылый кабинет со мной сидеть, «с делом знакомиться». Он что, мудак? Ладно, поживем – увидим. Ну и пиздец! Вообще это уже все «смутно мне напоминает индо-пакистанский инцидент». Вслед за следователем почти сразу же уходит и адвокат. На некоторое время я остаюсь в камере один. Впрочем, совсем ненадолго.

Разводящий быстро возвращается, следует стандартная процедура обыска (точнее, в сущности, нечто вроде беглого поверхностного осмотра:

«Выложите на стол содержимое сумки… Что у Вас в карманах?..» и т. д.), и он отводит меня назад в камеру. Под непрекращающийся пронзительный и противный вой сирены мы спускаемся вниз по лестнице.

(Сирена эта воет всегда, когда кого-то из заключенных ведут по лестнице. Сигнализируя другим разводящим, что «лестница занята».

Таким образом, заключенные из разных камер друг с другом здесь никогда не встречаются. Даже случайно, по пути к следователю или к адвокату. В других тюрьмах в этом смысле все просто, и внимания на это никто вообще не обращает. И туда, и обратно всех ведут толпой.

Здесь же все очень серьезно. Все бы хорошо, да уж больно громко и противно она здесь воет, сирена эта блядская. Причем, каким-то прямо-таки человеческим голосом. Вот как будто один и тот же краткий фрагмент записи из камер пыток бесконечно прокручивают. «А-аа-а!

А-аа-а!.. А-аа-а!..») Перед дверью камеры разводящий негромко говорит мне (здесь все вертухаи разговаривают обычно предельно вежливо и только вполголоса): «Сразу же собирайтесь в баню». О! Вот это замечательно! Баня – это всегда хорошо. Захожу в камеру, и первое, что мне сразу же бросается в глаза – это двое новеньких.

Небольшой, плотный и довольно уже пожилой профессорского вида мужчина, с окладистой седой бородой, приветливо улыбается мне и протягивает руку: «Здравствуйте, Сергей Пантелеевич! Позвольте представиться: Павел Владимирович». Я пожимаю протянутую руку и кисло улыбаюсь в ответ. (Что это еще за китайщина! «Позвольте представиться…»! Не нравится мне вся эта изысканно-утонченно-гипертрофированно-рафинированная супервежливость и сверхвоспитанность. Слишком обременительно для каждодневного общения в суровых реалиях тюремной камеры. Быстро утомляет и начинает раздражать.) С верхней шконки неторопливо слезает и тоже протягивает мне руку крупный, чуть грузноватый интеллигентного вида парень, лет тридцати пяти. У него небольшая курчавая бородка аспиранта или младшего научного сотрудника (для полноты картины не хватает лишь очков). Представляется: «Сергей!» Ну вот! Этого только не хватало! Еще один Сергей. Да и вообще вся эта публика меня совсем не радует. Явные интеллигенты. А значит бесконечные понты, амбиции и «умные разговоры». Которые мне на хуй не нужны! Мне и своего ума хватает. Причем с избытком. Из-за него-то, блядь, я здесь и сижу! И нахожусь в данный момент не дома, на диване, с женой под боком, как все нормальные люди, а хуй знает где. В камере 305 спецСИЗО? 99/1.

Это же и в страшном сне не приснится! В общем, прав был Грибоедов. В пизду этот ум! Во всех его проявлениях. Даже в виде безобидных внутрикамерных разговоров. Одни от него только горе и беспокойство, от этого ума. Короче, «карету мне, карету!» Прочь отсюда! В другую тюрьму или хотя бы в другую камеру. Где контингент попроще. (Хотя, впрочем, нет, лучше уж не надо. Сейчас, увы, не девятнадцатый век. В карете сегодня отсюда можно, разве что, на Серпы заехать. В карете скорой помощи. Или к Ганнушкину в гости.) Да и вообще. Что толку разговаривать с неудачниками? Если ты такой умный, то чего здесь делаешь? А?.. Короче, не люблю я всех этих тюремных интеллектуалов.

«Доцентов с кандидатами». Ну их на фиг! А предпочитаю им обычных рядовых уголовников. «Синих», как здесь говорят. Убийц и бандитов. С ними все просто. Если тебе приносят колбасу, а им нет, то все понимают, что взамен ты вправе рассчитывать на определенные льготы.

Камеру убирать тебе, к примеру, не придется, телевизор выключать будут, если увидят, что он тебе мешает, и пр. Ну, в общем, тактично люди будут стараться себя вести. Несмотря на отсутствие университетского образования. Все правильно. Ты им – колбасу, а они тебе взамен – некоторые элементарные удобства. Просто и справедливо.

С интеллигентной же публикой все, напротив, очень сложно и запутанно. Тут как-то так всегда получается, что колбаса – колбасой, а телевизор – телевизором. И не скажешь ведь ничего! «Мы же интеллигентные люди!» В результате и с уборкой все как-то непонятно, и телевизор в камере оказывается включен практически круглосуточно.

Все время находится какая-то «очень любопытная передача». Пиздец, короче! Поразительно бестактное и эгоистичное, в сущности, поведение, несмотря на все эти «извините» и «позвольте». На это я здесь тоже уже достаточно насмотрелся. Ладно, может, еще и обойдется. Хотя, чувствуется уже, вряд ли. «Позвольте представиться…»! Твою мать! И еще второй, молодой этот, с хвос… с бородкой. Кандидат-аспирант этот хренов. Не камера, блядь, а какая-то университетская научная кафедра! Специально их, что ли, для меня подобрали? А чего, впрочем, удивляться-то? Конечно, специально.

Решили, наверное, что мне так лучше. Комфортнее. Чего мне, в самом деле, с маньяками и уголовникам сидеть? А тут все же интеллигентные и культурные люди. Общность, блядь, интересов! Тьфу, черт! Короче, надо срочно заказывать себе бируши. Как я у Толи видел. Вставил себе в уши – и порядок. Адью, господа! Au revoir! Приятных философских бесед! Колбасу мне не жалко, а что касается уборок – уберемся, если надо. В конце концов, ничего страшного. Подумаешь! С этими невеселыми мыслями я и отправляюсь в баню. Вдвоем с Максимом Борисовичем. Новеньких, оказывается, сегодня уже водили, так что второй раз бдительные охранники вести их наотрез отказались. Тем лучше! В душевой просторнее будет. Меньше народу – больше кислороду!

Стоя уже под душем, я начинаю осторожно расспрашивать его о новичках. Про пожилого он и сам пока еще ничего толком не знает (его только перевели), а молодой – биолог, с университетским образованием. «Биолог», блядь! «С университетским образованием»! Так я и знал! Это, что называется, в самую точку попал! В яблочко угодил. Как в воду, в общем, глядел. Ну-ну! С образованием угадали.

Посмотрим теперь, что с телевизором и уборкой будет. Через полчаса возвращаемся в камеру. Телевизор, естественно, уже включен.

«Товарищи ученые», раскрыв рот, зачарованно смотрят какой-то очередной убогий и дебильный сериал. Пиздец, короче! Зомби! Я сразу же лезу на шконарь, вежливо, но твердо прошу убавить звук и, сославшись на усталость, заваливаюсь спать. Разговаривать сегодня у меня нет ни малейшей охоты. Наговоримся еще. Время будет. Да и спать действительно хочется. Последние дни у меня какие-то тяжелые выдались, нервные. Надо отоспаться. Я закрываю глаза и под негромкое бормотание телевизора благополучно засыпаю. Слава богу, практически мгновенно. Ладно, посмотрим, что дальше будет.

1 июля, вторник

С утра, как и обещал, приходил следователь. Невероятно! Похоже, у меня началась какая-то полоса. Блядь, но до четырнадцатого же еще целых две недели. Неужели он действительно так и будет теперь каждый день сюда являться? С ума сойти! Ну, раз так, то надо срочно принимать хоть какие-то встречные меры. Раз это теперь надолго… И для начала, например, выяснить у господина следователя, как там насчет прогулки? Мне же положена ежедневная прогулка? Часовая! Ну и плюс, естественно, еще обед с ужином. (Жаль, что завтрак здесь в шесть утра!) Как там со всем этим? Если господину следователю угодно сидеть здесь круглосуточно, питаясь исключительно одним только чувством ответственности и выполненного долга – то это его личное дело. Да и вообще, может, у него сейчас диета? Может, он худеет? А у меня, блядь, никакой диеты нету! Я и так только что из голодовки вышел. Мне, наоборот, сейчас отъедаться надо. Толстеть. Короче, где мои обед и прогулка? Ну, и ужин, разумеется, заодно? Вот все эти вопросы я и задал господину следователю немедленно по прибытии в кабинет. Лучезарная улыбка, с которой он меня поначалу встретил, несколько померкла. – Нет, ну разумеется! А когда у вас тут прогулка?.. Мы некоторое время обсуждаем детали и в конечном итоге сходимся на том, что раньше часа-полвторого дня приходить ему сюда просто не имеет смысла. Прогулка здесь бывает по-разному: когда в девять, а когда и в одиннадцать. А в двенадцать-двенадцать тридцать – уже обед. – А в четыре-полпятого – ужин, – мстительно напоминаю я.

(А нечего меня мучить по восемь часов в день!) – Почему в четыре? По расписанию же в шесть? – удивляется господин следователь, неожиданно демонстрируя прямо-таки поразительное знание местного тюремного распорядка дня. (Я и сам, честно говоря, до сих пор не знал, что ужин здесь, оказывается, по расписанию в шесть. А кто-то, помнится, еще совсем недавно с невинным видом уверял меня, что местные порядки ему «совершенно неизвестны и неинтересны». Ах, Дмитрий Александрович, Дмитрий Александрович!..) – Не знаю, что там по расписанию, а реально ужин здесь разносят в четыре-полпятого. Не позже. И есть я его собираюсь не «по расписанию, а пока он горячий.

Вот договоритесь с местной администрацией, чтобы они его специально для меня к шести ноль-ноль разогревали – и тогда никаких проблем у нас не будет! Следователь некоторое время молча на меня смотрит, потом нехотя говорит: – Хорошо, мы будем заканчивать пораньше. В полпятого. Ну, что ж! Начинаем «в час-полвторого», заканчиваем «в полпятого». «Чи ж совсим другое ж дило!» Оказывается «все не так уж сумрачно вблизи». (Как, впрочем, оно обычно и бывает.) Вот так бы и сразу. А то: «Восемь часов в день!.. Начинаем в девять утра!..» Ну что вы, право, Дмитрий Александрович! Успокойтесь! Поумерьте свой пыл. Куда нам, собственно, так с Вами торопиться-то? На суд? За моим сроком? Да побойтесь Бога! Мне, так торопиться туда уж точно не стоит. А зачем? На встречу с судьей? Успеется. Встретимся еще. «В гости к Богу, как известно, не бывает опозданий». Ведь Бог – это же и есть высший, истинный Судия. А значит, любой наш обычный, российский федеральный судья – это соответственно, низший, маленький, ложный божок. Ваал. Ирод. Идол! («Жрете Ваалу» – поклоняетесь идолам.) В общем, нечто вроде домового, кикиморы или лешего. Ну, посудите сами, стоит ли мне торопиться на встречу с какой-то там кикиморой? Да, кстати, о кикиморах. Про иск бы не забыть у него спросить. Про гражданский. А то как бы местные кикиморы меня все-таки на суд в итоге не потащили. К другим кикиморам. Несмотря на все гарантии и заверения следствия, что это, мол, «невозможно». С них, с идолов, станется! – Да, вот еще что, Дмитрий Александрович! Эта история с гражданским иском так до сих пор и не закончилась, и заканчиваться, похоже, вообще не собирается.

Вот, полюбуйтесь. Я придвигаю к господину следователю полученное мною в субботу новое исковое заявление. («Об увеличении исковых требований».) Г-н следователь молча берет его и, саркастически улыбаясь, начинает изучать. (Ты, блядь, не улыбайся, а лучше проследи, чтобы меня на суд не отвезли!) – Так как бы меня все-таки в итоге на суд не повезли. А то ведь, несмотря на все ваши уверения и разговоры, дело там потихонечку идет себе и идет своим чередом. – Не должны, – рассеяно замечает на это г-н следователь, продолжая в то же время внимательно изучать текст заявления. Что?!! «Не должны»!

И только?! И это все?!! Не «мамой клянусь!» – а всего лишь это жалкое «не должны»?! Что, черт возьми, происходит? – Что значит: «не должны»?! Я что-то не слышу в Вашем голосе прежней уверенности, – с горькой иронией переспрашиваю я, уже отчетливо чувствуя, как злое сомнение начинает потихоньку закрадываться ко мне в душу. Что, блядь, значит «не должны»! Уроды!! Гондоны штопаные! Хуеглоты!

Следственный комитет, блядь, хуев! При МВД РФ. Вы что, кретины, дебилы недоделанные, даже такую элементарную проблему с районным судом решить не можете? Стадо лопоухих баранов! Козерогов, блядь. – Да с Вами ни в чем нельзя быть уверенным! С Вами все время какие-то чудеса происходят! После того, как Вас без нашего ведома сюда перевели, я уже ничему не удивлюсь. Еб твою мать! Нет, ну просто еб твою мать!! Да что же это делается-то? Это что же, меня действительно все-таки, чего доброго, на этот балаган потащат? Как какого-то Петрушку? По этому, блядь, фантастически-бессмысленному, нелепому и идиотскому гражданскому иску! Об «изорванных в клочья сертификатах акций МММ»? Я, положим, тоже давно уже ничему «не удивляюсь». (А хуй ли тут удивляться?) Я, дорогие товарищи, просто охуеваю от происходящего, от всего этого неописуемого бардака. От моей импотентной следственной бригады! От всей этой кучи никчемных и ни на что не годных бездельников, умеющих только безвинного человека в тюрьме мучить да прогулки с обедом его лишать! – Так что там с моей сегодняшней прогулкой? И с обедом заодно? – уже откровенно-злобным и каким-то задушенным голосом отрывисто осведомляюсь я у сидящего напротив главного своего мучителя.

Господин следователь выглядит явно несколько смущенным. Он, конечно же, отчетливо чувствует мое настроение и прекрасно понимает, что в данном случае я целиком и полностью прав. С какого хуя, спрашивается, меня действительно повезут на гражданский суд? Если я сижу в тюрьме по уголовному делу? Куда, блядь, следствие смотрит?

Целая, возглавляемая им, следственная группа из СК при МВД РФ! – Хорошо. Давайте тогда поработаем сегодня только до обеда, до двенадцати часов, а с завтрашнего дня начнем уже работать в нормальном режиме, с полвторого, – примирительно предлагает он мне.

Я молча придвигаю толстенный том уголовного дела и начинаю его читать. (Ага! Размечтался! «С завтрашнего дня…»! Завтра днем ко мне адвокат придет.) Ровно в двенадцать мы заканчиваем. «Сколько страниц вы прочитали?» – «Три». Следователь, ничего не говоря, делает соответствующую пометку в своем протоколе. – Расписываться будете? (А!.. Так это, значит, официальный график.) – Нет. – Тогда до завтра. До свидания. – До свидания. Блядь! Вот как же у нас все культурно, корректно и безукоризненно-вежливо! «Здравствуйте!.. До свидания!.. Тогда до завтра!..» Никаких тебе криков, грубостей и обычного ментовского хамства. Сразу видно образованного и воспитанного человека. Не ознакомка, блядь, а прямо какой-то светский раут. И тем не менее, в результате всех этих, вроде бы предельно мягких и даже где-то доброжелательных следственных действий, я, абсолютно ни за что и по сути совершенно незаконно, получу два года. Которые потом будут неукоснительно приплюсованы к моему основному сроку. И, таким образом, к своему главному суду я приеду уже, будучи ранее судимым (рецидивистом). Что, в свою очередь, автоматически повлечет за собой существенное увеличение всего срока наказания в целом. А также более чем вероятное изменение относительно мягкого общего режима на гораздо более жесткий, строгий. (Кстати, уйти по УДО со строгого режима можно, только отсидев не менее двух третей всего срока. В то время, как с общего – всего лишь половину.) И все это будет проделано рукам вот этого самого безмятежного, невозмутимого, сдержанного и спокойного кандидата юридических наук, прекрасно ведающего, что творит. И нечего притворяться, что не ведает… Впрочем, он, вроде, особо и не притворяется. Я возвращаюсь в камеру в совершенно отвратительном настроении. Тем более, что и там ничего хорошего ждать не приходится. Все мои опасения насчет новых сокамерников пока, к сожалению, полностью сбываются. Постоянно включенный телевизор и утрированно-вежливые просьбы отравить вам жизнь. «Можно, я включу телевизор?» – «Конечно, включайте». – «Можно, я сделаю чуть погромче?» – «Конечно, делайте». Они тоже все прекрасно понимают и ведают, что творят. Просто им так удобней. Ладно, впрочем. Хватит злобствовать. Наверное, я просто последние дни пребываю в слишком уж дурном расположении духа. Навалилось тут все!.. Хату раскидали… следователь… гражданский иск… ознакомка эта блядская – все, в общем, одно к одному! Вот и вижу все в излишне мрачном свете.

Наверняка ведь нормальные люди. Познакомлюсь поближе – притремся.

Вот отосплюсь сейчас, приду в себя… А то со всеми этими ежедневными многочасовыми посиделками со следователями я чего-то совсем уже из режима выбился. Никак снова войти не могу. Ритм поймать. Постоянно спать хочется, все время полусонный какой-то бродишь, как сомнамбула. Ладно, разберемся, короче. Перемелется – мука будет. С расспросами и разговорами не пристают пока – и то слава Богу. Я молчу – и они не лезут. Уже хороший признак. А там посмотрим. Р.S. У обоих, кстати, какие-то экономические преступления. А что конкретно – не вникал пока. Да мы, собственно, и не разговаривали еще толком. Пожилой, впрочем, кажется, банкир какой-то. Ладно, завтра поспрашиваю поподробнее, что к чему. Хотя, честно говоря, все эти экономические дела, мне мало интересны. Как, собственно, и их фигуранты. То ли дело разбойники и бандиты! Как правило, свежие, интересные, непосредственные люди. Масса новых впечатлений и новой информации. Тут, говорят, еще и маньяки есть и серийные убийцы. Их всех, якобы, именно здесь содержат. Ведь в обычных тюрьмах их содержать нельзя. Они там вне закона. Так что, только здесь. Ну, или еще в Лефортово. Вот с кем бы поближе пообщаться! В одной камере посидеть. Любопытно же! Вероятно, какая-то совершенно особая психология. Совершенно особый тип людей.

Между прочим, все это вовсе не какая-то напускная бравада, не желание поманерничать, пооригинальничать и покрасоваться, а всего лишь совершенно здравый и разумный взгляд на вещи. Ну где, скажите на милость, еще пообщаешься с маньяком и серийным убийцей? Причем пообщаешься достаточно тесно? Только здесь, в тюрьме. В ИЗ? 99/1. А проворовавшиеся банкиры… Да их в любом банке навалом! Все ведь они одинаковые. Что здесь, что на воле. Серые, заурядные люди. Ну о чем, собственно, с ними разговаривать-то? О деньгах?.. Скука.