Текст книги "Тюремные дневники, или Письма к жене"

Автор книги: Сергей Мавроди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

27 мая, вторник

Возвращаюсь сегодня от адвоката, и что же я вижу? Дверь нашей камеры распахнута, все наши вещи (вплоть до матрацев) вытащены в коридор, в коридоре и в камере полно охранников. И все, заметьте, со звездочками. Одни офицеры. Похоже, тут собралось все тюремное начальство!

Это еще что за новости? Что, блядь, еще стряслось? Нас что, все-таки раскидывают?

Оказалось, ничего подобного. Просто очередной шмон. Правда, на этот раз какой-то уж совсем фантастический. Вплоть до сверки всех личных вещей по карточкам. (На каждого заключенного заводится специальная личная карточка. Где, в частности, указаны все его вещи, как привезенные им с собой при заезде в тюрьму, так и полученные в вещевых передачах и пр. Ну, типа: «кроссовки белые Адидас» и т. п.)

«А вот и он! – обрадовались мне мусора, когда я зашел в камеру. – Забирайте свои вещи и выходите в коридор». Начинаю выносить. Очередь доходит до книг. Книг много, и когда я пытаюсь вынести сразу всю стопку, верхние начинают сыпаться. Я наклоняюсь и пытаюсь их поднять, но тогда сыпятся следующие. Так продолжается довольно долго. Все это время рядом на шконке сидит молоденький охранник и безучастно на все это сморит. Помочь, естественно, не пытается. В конце концов мне все это надоедает, я кладу книги на пол и выношу в два захода. В коридоре уже вовсю идет сверка.

– Где норковая шапка? Где кожаная куртка? – орет какой-то толстый майор на перепуганного Васю.

– Да я уже шесть камер сменил! Куртку отдал одному парню, у него вообще ничего не было, шапку тоже. Они все равно все уже старые были, – оправдывается Вася.

– Где норковая шапка? Где кожаная куртка? – не унимается майор.

(Господи, да ему-то что? Ну, нет – и нет!)

Наконец процессия приближается и ко мне.

– Так! Почему два одеяла?

– Одно выдали, одно в ларьке купил.

– Два не положено!

– Как это не положено? Я же у вас в ларьке его покупал!

– Два не положено.

– Зачем же вы тогда мне продавали? Зачем я деньги платил?

– Вот чего я не люблю, так это демагогии! – отечески укоряет меня майор (тот самый, что орал на Васю). – Ведь ясно же Вам сказано: два не положено!

– И что это вообще за разговоры! Вы в тюрьме! – не выдерживает стоящий рядом какой-то мелкий опер (кажется, какой-то лейтенантишка).

Все ясно. Чего это я, в самом деле, разговорился? Ну, не положено два одеяла – значит, не положено. Я же в тюрьме. Пес с вами и с этим злосчастным одеялом. Забирайте, ироды. Благо – лето уже на дворе. Не замерзну.

– И куртку мы у Вас забираем! В связи с переходом на летний сезон.

Тьфу на вас! Забирайте и куртку. Можете вообще все забрать.

Вплоть до трусов. В связи с переходом на летний сезон.

– Вот Вам квитанция.

Майор вручает мне какой-то клочок бумаги. Я машинально беру его и не глядя сую себе в карман. (А зря! Надо было посмотреть. Одеяла, как выяснилось, в квитанции так и не было. Только «куртка зимняя – 1 шт.».)

– Заносите вещи!

Мы собираем разбросанные по всему коридору вещи и начинаем кое-как запихивать их в свои сумки и баулы.

– Быстрее, быстрее! В камере все уложите!

Мы заносим наконец вещи в камеру и начинаем убираться. Для начала складываем все вещи на шконки, подметаем и моем пол. Потом начинаем аккуратно раскладывать вещи по сумкам. Только заканчиваем, как дверь снова открывается.

– Выносите все вещи в коридор!

– Да мы же только что выносили!

– Выносите все вещи в коридор!

Еб твою мать! Да они что, блядь, издеваются? Ах, да! Я и забыл. Я же в тюрьме.

Все на свете проклиная и матерясь, опять все выносим. Выясняется, что проверяли «не по тем» карточкам. И сейчас будут проверять снова, теперь уже «по тем». Ебаный в рот! Пидорасы! Гондоны! Да чтоб вам лопнуть! Впрочем, вторая сверка идет уже не в пример быстрее.

Чувствуется, что и самим мусорам все это надоело, и они хотят побыстрее все закончить. Тем не менее, когда мы наконец вернулись в камеру, мыть пол и все укладывать в сумки нам пришлось еще раз.

Попутно, кстати, обнаружилось, что квитанцию на изъятые вещи выдали только мне одному. У остальных изъяли все, вплоть до спортивных костюмов и свитеров («А зачем они вам? Сейчас все равно уже лето!») без всяких квитанций. Сказали, что «занесут на днях».

Мне сразу вспомнились вопли майора: «Где норковая шапка? Где кожаная куртка?» Теперь понятно, чего он так надрывался.

Только мы усаживаемся пить чай, как в двери снова раздается какой-то зловещий скрежет. Мы все аж подскакиваем. Но это всего-навсего кормушка.

«Мавроди есть?» – Я подхожу к двери. «Да, я». – «Вам квитанция.

Распишитесь».

Я автоматически расписываюсь и получаю взамен какую-то бумажку.

Кормушка сразу же захлопывается. Какая еще квитанция? На одеяло, что ли?.. Вот хуй вам на одеяло! Оказалось, блядь, на моего драгоценного Щедрина! На оба тома!! Сданы, видите ли, на склад! Пидорасы! Нет, ну вы скажите – разве не пидорасы?

Я в ярости бросаюсь к столу (все изумленно на меня смотрят), отметаю свой чай в сторону и начинаю строчить жалобу.

«Уважаемый г-н начальник тюрьмы!

Довожу до Вашего сведения, что книги существуют для того, чтобы их читать, а вовсе не для того, чтобы пылиться на складе. Возможно, Вам это и неизвестно, но уверяю Вас, что это именно так. А посему покорнейше прошу Вас соблаговолить объяснить мне смысл Ваших действий. Что делают мои книги на тюремном складе? Как они там оказались? И почему их вообще у меня изъяли? Вероятно, тоже «в связи с переходом на летний сезон», наряду с прочими куртками и одеялами?

Наверное, летом у Вас в тюрьме не только утепляться, но и читать не положено? Нисколько, право, этому не удивлюсь, но все-таки хотелось бы услышать по сему поводу хоть какие-то разъяснения.

С уважением и наилучшими пожеланиями, Сергей Мавроди».

Так, готово! Теперь копии. В ГУИН, в Генпрокуратуру, в МВД…

Ничего не забыл? Ах, да! Еще в Администрацию президента напишем. Чем больше сдадим – тем лучше. Я наскоро дописываю свою последнюю жалобу. Еще одно облыжное сказание, и кончено писание мое. Очередной тюремный день заканчивается.

28 мая, среда

Я охуеваю! Я, блядь, просто охуеваю! Получил сегодня повестку в гражданский суд. Как вам это понравится? Некая гражданка… Ну, не важно! Вознамерилась получить с меня 265 635. 34 руб. (Двести шестьдесят пять тысяч шестьсот тридцать пять рублей 34 коп.) То бишь около десяти тысяч долларов. Всего-навсего. На вложенные ею в свое время в «сертификаты акций АООТ «МММ»… свои кровные аж 130 (сто тридцать) рублей! Поскольку она «испытывала все это время сильнейшие нравственные и физические страдания, ведь это были ее единственные сбережения». И живет она, естественно, «крайне скудно».

Акции, между прочим, (ну, сертификаты, сертификаты!) приобретены были упомянутой гражданкой аж в феврале 1994 года. Т. е. в самом начале. До инициированной властями катастрофы было еще целых полгода. За это время цена их выросла в сто двадцать пять (!) раз. И все это время их можно было в любой момент совершенно спокойно и без всяких хлопот продать. Пункты действовали практически круглосуточно по всей Москве. Спрашивается, почему же упомянутая гражданка этого не сделала? Если «живет крайне скудно» и «это были ее единственные сбережения»?

Впрочем, бесполезно. Она будет смотреть тебе в глаза и повторять:

«Но Вы же обещали!» А чего я ей там, кстати, наобещал? Ага… Вот.

«Под воздействием высказанных в средствах массовой информации обещаний С.П. Мавроди…» Какова терминология – «под воздействием»?

Она, видите ли, ничего не понимала и находилась «под воздействием»!

Зомбировали ее, в общем. Ладно, что там дальше?.. Так… «под воздействием… обещаний С.П. Мавроди… о последующей ежегодной выплате по ним наличных денег с процентами…» Нет! Ну вы только посмотрите! Где это я такое обещал? По акциям это вообще запрещено.

Обещать выплату дивидендов. Меня бы сразу же закрыли. Но это ладно.

Предположим, что она что-то там и не так поняла. Невероятно, но предположим. (Да все она прекрасно понимала!! Просто в сто раз ей мало было, хотела в тысячу! Или в миллион.) Но какие могут быть «ежегодные выплаты с процентами»? Ну, десять процентов, ну, двадцать. Где она больше видела? Вкладывая деньги, ведь она на что-то рассчитывала? На что-то ориентировалась? Скажем, на банки или на какие-то другие фирмы. Где она видела ежегодный процент выше пятидесяти?.. Да пусть даже ста! А это ведь рост денег всего лишь в два раза! За год! А она могла получить эти несчастные сто процентов, продав мои акции уже через месяц! Она же не сумасшедшая, чтобы этого не понимать? Почему же она все-таки этого не сделала? Почему в том же Сбербанке все все понимают, всякие сложные и хитрые проценты прекрасно высчитывают, а как только покупают мои акции, сразу же теряют голову? Превращаются в каких-то ничего не понимающих идиотов? Почему?!

Впрочем, повторяю, бесполезно. Она будет по-прежнему тупо смотреть тебе в глаза и упрямо твердить: «Но Вы же обещали!» Все это, к сожалению, мне хорошо знакомо. Даже слишком хорошо. Сразу вспоминается одна секретарша из Думы. Еще в бытность мою депутатом…

(Неплохо бы также вспомнить уж заодно и список тех депутатов, которые в свое время бегали за мной с просьбой поменять им акции и билеты МММ. На самих себя, на всех своих бабех, сватьев, братьев и пр. Впрочем, это-то как раз будет непросто. Слишком уж их тогда было много. Чуть ли не вся Дума. Всех-то сейчас и не упомнишь. Разве что самых известных. О-очень уважаемые были люди, о-очень… честные и порядочные. Все, помнится, жить нас с телеэкранов тогда учили (а многие и посейчас учат!). И как ведь искренне благодарили! Как руку жали, улыбались, в глаза заглядывали!.. «Огромное Вам спасибо, Сергей Пантелеевич! А-агромнейшее!» И все потом, как один, проголосовали за снятие с меня депутатской неприкосновенности…)

Так вот, секретарша. Секретарша эта была каким-то мелким клерком, но для чего-то там была нужна. Ну, помощники подходят ко мне и говорят: «Сергей Пантелеевич, она с билетами попала, говорит, что ее обманули – нужно бы ей обменять. Полезный человек». – «Ладно, выясните, что там у нее?»

Выяснили! И что же оказалось? Я не помню уже конкретных цифр, но суть в следующем. Она в свое время купила, скажем, 100 билетов МММ на 1,000 рублей. Потом 80 из них продала и получила 80,000(!) рублей. Так в чем же ее обманули?! «Но 20-то билетов у меня пропало!

Должны вы мне были 100 тыщ, а выплатили всего 80! Выкупите оставшиеся 20 билетов».

Э-хе-хе… Выкупили. А что еще оставалось делать? Самое интересное в этой истории то, что было очевидно, что она действительно так считает! Искренно верит, что ее «обманули»!

Вообще психология человеческая – забавная, надо сказать, штука! А когда дело касается денег – особенно.

Представьте, конец 1994 года. Паники уже практически не прекращаются, цены то падают, то растут – в общем, агония.

Неразбериха. Гибель «Титаника»! И вот приходит ко мне охранник и говорит:

– Сергей Пантелеевич, у нас тут такая ситуация. Дед тут один в подъезде поселился. Инвалид. На костылях. Три дня уже живет. Некуда ему, говорит идти. Он иногородний, квартиру продал, хотел однокомнатную на двухкомнатную поменять. И все потерял. У него теперь денег даже на обратный билет нет. Что делать?

– Ладно, черт с ним! Поменяйте ему все акции и еще билет купите до дома. Пусть уезжает.

– А по какой цене менять?

– Меняйте уж по самой высокой. По августовской.

– Хорошо.

На следующий день интересуюсь:

– Ну, как там дед? Уехал?

– Да он нам чуть ли не ноги целовал! Дай бог, говорит, здоровья Сергею Пантелеевичу! Всю жизнь на него молиться буду!

– Ну и прекрасно.

И чтоб вы думали?! Через две недели тот же самый охранник опять ко мне подходит.

– Там опять этот дед появился!

– Какой дед?! Мы же ему все выплатили! Даже билет обратный купили?

– А он билет продал, опять все вложил и опять все потерял. Хотел, говорит, трехкомнатную квартиру купить вместо двухкомнатной!

Каково! Ну чем не сказка о Золотой рыбке?

Все это, конечно, очень поучительно и занимательно, но если иски сейчас посыпятся пачками (а именно это, судя по всему и произойдет! вряд ли эта гражданка одна такая умная), то меня, чего доброго, так и будут теперь ежедневно на суд таскать! Поднимать в шесть утра, потом на сборку и т. д. Так через месяц-другой и загнуться можно!

Кони двинуть. Надо что-то срочно делать. Со следователем, что ли, поговорить? Или с адвокатом? А лучше уж сразу с обоими. Пусть спасают. А то я, пожалуй, так и до настоящего суда не доживу!

29 мая, четверг

Проснулся от стука железного ключа. «Мавроди! На вызов!» Куда это еще? Адвокат же только завтра, вроде, должен прийти?.. Ладно, посмотрим. Сейчас узнаем.

Приводят. Ба! Старый знакомый! Александр, свет, Викторович!

(Следователь, блядь, мой дорогой.) Какими судьбами!..

– Здравствуйте, Сергей Пантелеевич!

– Здравствуйте.

– Тут, к сожалению, некоторая накладка вышла. Я никак не ожидал, что Вас так рано приведут. Да и что сам я так рано сюда попаду. Тут обычно ждать приходится часами. У нас сегодня встреча здесь должна состояться с руководителем следственной группы. Приедет и Ваш адвокат. Но они будут только к трем часам. Придется подождать.

– К трем часам? А сейчас сколько?

– Двенадцать.

– И что мы будем делать?

– Ну, посидим, поговорим…

Так-так!.. Понятно-понятно!.. Накладка, значит, вышла?

«Посидим-поговорим»? И о чем? О делах наших скорбных, наверное?

Расскажи-ка мне, любезный друг Сергей Пантелеевич, зачем же ты все-таки убил старушку-процентщицу? Ну, давай-давай! Что у тебя на этот раз подготовлено? Какие еще подходцы и подковырки? Порфирий, блядь, недоделанный!

– И все-таки, Сергей Пантелеевич, зачем Вы…

(Убили старушку-процентщицу?!)

… все это организовали? Вы же прекрасно понимали, что это пирамида!

Меня сразу же охватывает сильнейшее раздражение. Опять «пирамида»! Вот все твердят: «пирамида… пирамида…», а никто не знает, что это такое. Хоть кто-нибудь бы объяснил! Просто жупел какой-то. Страшилка. Пугало. Раньше были «вредители» и «враги народа», а сейчас «строители пирамид». Вот спросить сейчас у него…

Э, нет-нет! Так не годится! Ни в коем случае нельзя позволять себя втягивать во все эти разговоры.

– Лучше Вы мне скажите, в чем меня все-таки обвиняют? В мошенничестве? А в чем оно состоит? Вы же прекрасно понимаете, что никаких обещаний я никогда не давал! Я лишь говорил: до сих пор цены акций росли! И это была правда. Акции абсолютно ликвидны! И это тоже была правда. Акции действительно можно было продать в любой момент.

Пункты были на каждом углу. А про то, что так будет продолжаться всегда, я, простите, никогда не заявлял. Так в чем же мошенничество?!

– А люди все воспринимали иначе.

– Ну, а я здесь причем?

– Вы в них поддерживали эту веру!

– Каким, простите, образом?

– Вот, скажем, Ваш Фонд МММ-инвест. Он практически ничем не занимался, а выплачивал, тем не менее, большие дивиденды. Это Вы делали специально, чтобы поддержать свою репутацию!

– Послушайте, я уже ничего не понимаю! Если бы я их не выплачивал, вы бы меня обвинили в том, что всем наобещал, «поддерживал в людях эту веру», а потом всех обманул. Если я выплачиваю – вы меня обвиняете, что я это делал специально, «чтобы поддерживать свою репутацию»! В общем, куда ни кинь, всюду клин! Вы мне хоть объясните, что же я все-таки должен был делать-то? Платить или не платить? А то, чего не сделай – все не так!

– Вы должны были работать честно.

– Ладно. Хорошо. Вот скажите, положа руку на сердце, вот Вы сами считаете, что я виновен?

– Да.

– В чем?

– В том, что Вы, умный, повели за собой дураков.

– Да почему же они дураки?! Они же реально получали деньги! Вот представьте себе: вы умный, экономист, все прекрасно знаете-понимаете и ни в какие МММ деньги не вкладываете. А ваш полуграмотный дурак-сосед вложил, заработал кучу денег и теперь живет припеваючи! Его жена ходит в норках, а ваша в отрепьях. Так кто же из вас дурак? Всем же, повторяю, реально все платилось!

– Все равно было ясно, что это когда-нибудь рухнет!

– А когда? Конкретно? Через год? Через два? Через десять? Или, может быть, через сто? Когда-нибудь все рухнет! И Земля остынет, и Солнце погаснет. Все зависит именно от сроков.

– Ну, не сто лет. Я думаю, максимум год-два вы бы еще просуществовали.

– Откуда Вы взяли эту цифру? «Год-два»? Сами придумали? Это кто-нибудь изучал?.. Впрочем, не важно. Почему же мне не дали просуществовать хотя бы эти год-два? Ведь закона я не нарушал? А у нас, вроде, правовое государство?

– Это что бы у нас тогда было? Не было бы ни президента, ни правительства, был бы один Сергей Пантелеевич Мавроди? Вы должны были понимать, что государство не могло этого допустить!

– Ага! Вот именно. «Государство не могло этого допустить!» И оно этого «не допустило». Плюнув на все свои «законы»! Просто пришел человек с ружьем и все закрыл. И заодно все деньги на грузовиках вывез неизвестно куда. Рад, что Вы все это понимаете. А теперь скажите мне, пожалуйста, следующее. Как Вы считаете, должны меня посадить?

– Да. Формально Вы действительно ничего не нарушали, но для блага всех остальных Вас надо посадить.

«Для блага всех остальных»… Мне сразу же почему-то на память приходят на ум чеканные дантовские терцины:

 
Тот, на кого ты смотришь, здесь пронзенный,
Когда-то речи фарисеям вел,
Что может всех спасти один казненный.
 

Иными словами, дорогой мой Александр Викторович, если верить Данте, то за эту фразу Вы будете вечно гореть в аду. В восьмом круге, в шестом рве. Вместе с Вашим подельником Каиафой. Тем самым иудейским первосвященником, который подал, согласно евангельской легенде, совет убить Христа. Лицемерно говоря, что смерть (одного) Христа спасет от гибели (весь) иудейский народ. Позволит избежать ему гнева римлян.

– И сколько мне, по-вашему, дадут?

– Ну, судьи же у нас независимые. Скажут судье: «Надо дать Сергею Пантелеевичу от восьми до десяти лет. А сколько уж именно, сами решайте. Все же независимые!» Он подумает и скажет: «Ну, дадим девять лет», – смеется господин следователь.

– Понятно. Ладно, хватит. Давайте лучше, Александр Викторович, поговорим о чем-нибудь другом.

– Но я тоже хочу Вас спросить: Почему же Вас все предали?..

(Потому что они иуды.)

… Даже передачи Ваши бывшие друзья не носят. А ведь даже среди бандитов правила чести существуют. Если один за всех сидит, ему все на общак скидываются.

– Меня они не интересуют. Это – падшие.

Примерно в полтретьего вбегает, запыхавшись, мой адвокат.

– Здравствуйте, Александр Викторович! Нам надо поговорить с Сергеем Пантелеевичем наедине.

– А мне куда деваться?

– Ну, погуляйте по коридору.

– Хорошо. Только недолго. Минут пятнадцать вам хватит?

– Хотя бы двадцать!

– Ну, ладно.

Следователь выходит в коридор. Я тщательно притворяю за ним дверь и возвращаюсь к столу.

– Значит, так. Новости, Сергей Пантелеевич, плохие. Они хотят сейчас выделить эпизод с Вашим поддельным паспортом в отдельное дело. Это совершенно незаконно! Я уже разговаривал на эту тему с руководителем следственной группы. Он и сам все прекрасно понимает.

Я его спрашиваю: «Вы понимаете, что это незаконно?» – «Все решено наверху». – «Но Вы же кандидат наук! Вы, возможно, студентов будете учить! Чему же Вы их учить будете?» Он просто глаза опускает…

– А зачем им это надо? – интересуюсь я.

– Как зачем? Ну, Вам дадут сейчас два года, и они будут спокойно и не торопясь основным делом заниматься. Очень удобно! Не надо ни за какими продлениями бегать. А Вам-то потом эти два года к общему сроку приплюсуют! Судья спокойно скажет: «Ну, вот: здесь десять и еще те два. Итого двенадцать».

– Да хуй с ними! Пусть приплюсовывают! Двумя годами больше, двумя меньше… Мне ведь наверняка не десять, а все сто дадут! Или двести… Помимо мошенничества, еще статей понавешают.

Оргпреступность, отмывание денег – что они там еще напридумывают!

Поясняю ситуацию. Вот у меня, скажем, десять миллионов акционеров. По всем ним ведется одно общее дело. А можно разбить его на 10 миллионов отдельных дел, дать мне по каждому хотя бы год и посадить, таким образом, меня на десять миллионов лет. Именно этим, судя по всему, следствие и собирается сейчас заняться.

Входят следователи. Нагулявшийся вдоволь по коридору Александр Викторович и руководитель следственной группы. Обычные приветствия и затем: «Мы хотим предъявить Вам сегодня обвинение…» Начинается долгая, нудная и, главное, совершенно бессмысленная, формальная процедура предъявления обвинения («объебона» на тюремном жаргоне).

Зачитывается текст постановления, задаются мне какие-то вопросы и т. д., и т. п.

«Бессмысленная» – поскольку с текстом я уже предварительно ознакомился (мне дали его прочитать), а на все вопросы я отвечаю совершенно одинаково. Механически твержу, как старая заезженная пластинка, или, блядь, как какой-то огромный попугай: «51-ая…

51-ая… 51-ая…» (51-ая статья Конституции, гарантирующая право на отказ от дачи показаний). Чувствуя себя с каждым ответом все более и более глупо.

– Будут у вас какие-либо замечания?

– Конечно будут! – вскидывается адвокат.

– Хорошо, пишите вот здесь. Замечания защитника.

Адвокат долго что-то пишет, старательно перечисляя разные статьи и пункты УК и УПК, но следователю, похоже, все это, как мертвому припарки. Спокойствие олимпийское. А что, в самом деле, волноваться, если… «наверху все решено»?

Наконец, все заканчивается. Адвокат с Александром Викторовичем уходят улаживать какие-то формальности с пропуском, а я остаюсь наедине с начальником следственной группы. Чтобы скоротать время, развлекаю почтенного кандидата юридических наук байками о тюремном быте. Он слушает и удивляется.

– А вы тут, оказывается, весело живете!..

(Да, блядь, охуительно весело! Может, вместе повеселимся?.. Не желаете присоединиться?)

… А что касается бардака, то я лично был свидетелем, как у одного следователя по всей тюрьме искали его подследственного и найти не могли. Не знаем, говорят, где он, и все!

(Подумаешь, удивил! Ебаный в рот! Да нам каждый день на протяжении, наверное, уже целого месяца стучат с утра, ни свет ни заря, ключом в дверь и спрашивают: «Кравченко есть?» – «Да нет здесь никакого Кравченко!» – «А где он?» – «А мы откуда знаем?!» И так каждый день. Как «с добрым утром». Мне, блядь, этот Кравченко теперь, наверное, до конца моих дней сниться будет!)

Наконец адвокат возвращается. Следователи вежливо прощаются с нами и уходят, мы же еще на некоторое время остаемся, обсуждаем кое-какие детали и нюансы, после чего я возвращаюсь в камеру.

Открывая дверь, коридорный почему-то спрашивает:

– Мавроди Сергей Пантелеевич?

– Да – несколько удивленно отвечаю я.

(Чего это он? Он же меня прекрасно знает?)

– Собирайтесь с вещами!

– Когда?

– Минут через сорок.

Вхожу в камеру.

– Меня с вещами только что заказали!

Сокамерники ошеломлены.

– Как с вещами? Что, правда? Куда?

– Куда… А я откуда знаю? Наверное, на 4-ый спец.

– Да-а… Вот это пиздец! Нам теперь сегодня же всю хату забьют.

Или вообще нас раскидают.

На Цыгане так прямо лица нет!

– Знаешь, Сергей, я честно, по-настоящему расстроился!

– Да я, по правде сказать, и сам не рад!..

(«Не рад»!.. Пиздец! Кирдык! Могила! 4-ый спец. «Оставь надежду, сюда входящий». «Не рад!»)

Начинаются сборы. Примерно через час я со всеми своими вещами уже иду по тюремным коридорам. Свернутый матрац под мышкой. Сначала на склад – сдаем казенные вещи: матрас, подушка, наволочка, одеяло (пизды! а мое, блядь, где?), две простыни, полотенце, кружка, миска, ложка. Потом на сборку. На сборке, традиционно-грязной, пустой заплеванной камере, я просидел всего-то около часу. Это еще очень даже по-божески. За это время мне принесли туда мои книги (те самые два тома Щедрина – наконец-то!) и куртку. Одеяло, разумеется, с концами. Квитанции же нет!

Наконец дверь сборки распахивается. «На выход!» Выхожу. Человека четыре местных, по-моему полупьяных, затрапезного вида расхлюстанных охранников и еще один. В сером камуфляже с иголочки, высоких шнурованных ботинках и огромной металлической бляхой на груди. Весь такой подтянутый и молчаливый. Ага! Это, наверное, и есть мой угрюмый перевозчик. Мой Харон. Жаль вот только, расплатиться с ним будет нечем. Медяка с собой нет. При последнем шмоне отмели. Ну, да ничего. Как-нибудь. Я думаю, что он меня и задаром перевезет. В виде исключения. Раз… «того хотят – там, где исполнить властны / То, что хотят…» Только вот «челнок полегче должен ты найти». Я ведь еще живой.

Челнок, впрочем, оказался очень даже неплох. Роскошное красное новехонькое «Шевролле» (микроавтобус такой, со скошенной мордой; как они там называются?). Куда это они меня везти-то на нем собрались?

Уж не в Лефортово ли? 4-ый спец рядом же совсем? Я думал, вообще пешком пойдем…

Тем не менее, садимся. Трогаемся, едем. Буквально через минуту останавливаемся. «Выходите!» Что, все уже? Приехали? Или меня везти передумали? (А действительно, на хуй я им нужен?) Да, как же…

«Передумали»!.. Приехали! Это, блядь, они крутые такие, оказывается.

На сто метров на шевролях возят. Только вот я что-то места не узнаю.

Впрочем, а когда я тут был-то? Аж в 94-ом году! Да за это время все сто раз измениться могло.

Входим. Ничего не понимаю!! Или они тут все перестроили, или ни хуя я здесь не был! Никакой это не 4-ый спец! А что это? Санаторий, что ль, какой-то? Евроремонт, коридоры светлые, широкие, чистота кругом стерильная. Да куда я, блядь, попал? Эй, наверху! Вы там, часом, не ошиблись? Мне ведь только в седьмой круг надо (насильники над ближним и его достоянием), а это, похоже, уже девятый! «Voxilla regis prodeunt Iberni» (лат.) «Близятся знамена царя ада».

– Проходите, пожалуйста, к столу и выкладывайте из сумок все вещи.

– Слышь, старшой? А где это я? Что это такое?

– Специальный следственный изолятор N 1 при Главном Управлении исполнения наказаний Российской Федерации, – предельно вежливо и корректно отвечает мне охранник.

(«Чем вежливей персонал – тем ближе к смерти», – некстати вспоминается мне строчка из дневника какого-то хрущевско-брежневского диссидента. По-моему, Лидии Гинзбург.)

– Так, – продолжает между тем охранник, – вещи мы у Вас сейчас заберем и отнесем на склад. Вам разрешено оставить при себе только два комплекта белья, две рубашки и тапочки. Если Вам что-то потребуется, пишете заявление и отдаете на утренней проверке. Ну, сокамерники Вам все объяснят.

Час от часу не легче! Это еще что за новости? Заявления какие-то им писать! Чтобы лишние трусы получить. Что за бред! Охранник тем временем начинает изучать мои бумаги.

– Эй-эй! Что это вы делаете! Это мои личные записи. По уголовному делу. Вы не имеете права их читать!

Охранник спокойно откладывает записи в сторону.

– С ними ознакомятся, и если там ничего нет – Вам их вернут.

– Что значит: ознакомятся? Может, там план всей моей защиты? А вы его следователю покажете! У нас же гарантируется конфиденциальность защиты!

– Повторяю: с ними ознакомятся и, если ничего не обнаружат, Вам все вернут. А никакому следователю мы ничего показывать не будем.

Вот твари! «Не будем»! Как же, «не будем»… Вы вот все на Земле живете, а мы, в своем долбаном спецу N 1, на Луне. Строго следуя букве закона. И вообще мы из другого теста. Да они меня что, за идиота считают?

Обыск заканчивается. Охранник с лязгом и грохотом открывает какую-то дверь. «Проходите!» Захожу. Сборка. Точнее, это должна быть сборка. Поскольку от реальной, грязной, прокуренной и заплеванной матросско-бутырской сборки этот щегольской одноместный номер отличается, как земля от неба. Туалет, кровать (даже шконкой-то это сверкающее никелированное ложе назвать язык не поворачивается!) и фаянсовый умывальник. Кафельный пол. Все новенькое, чистенькое и свежевыкрашенное. Чистота кругом абсолютная. Сажусь на… шконарь (да пошли они! со своими, блядь, кроватями!).

Через пару минут дверь снова открывается. «Выходите!» Выхожу.

«Вперед!» Заводят в пенал… Ах, что это за пенал! Ладно, впрочем.

Все эти фаянсово-кафельные чудеса меня начинают уже потихоньку утомлять. Долго здесь, интересно, сидеть придется? Хорошие у вас, конечно, пеналы, слов нет, но пора бы уже все это и заканчивать.

Поздно уже, наверное. Да и денек у меня сегодня выдался… В общем, в камеру бы! Да побыстрее, желательно.

Дверь пенала распахивается. «Выходим!» Выходим. «Вперед!» Вперед, так вперед. «Лицом к стене!» Пидорасы! «Поднимаемся по лестнице!»

Поднимаемся. На шестой, между прочим, этаж. Я с кучей сумок и матрасом под мышкой (выдали на складе), матрас все время выскальзывает. Этот блядский охранник, разумеется, и не думает помочь. Гондон! Все они такие. Что в серой форме, что в зеленой. Там лягушки были, а здесь жабы.

Наконец, поднимаемся. Массивная, свежевыкрашенная коричневая стальная дверь с целой россыпью каких-то мерцающих и мигающих лампочек и кнопочек. В общем, блядь, чудеса техники. Охранник что-то там колдует над пультом и дверь медленно открывается. «Входящие, оставьте упованья!»

Входим. Коридор!.. Ладно, впрочем. Надоело. Где камера? Охранник подводит меня к какой-то камере. Камера 602. «Лицом к стене!»

Ладно-ладно! Заебал уже, командир, блядь, хуев. Начальник, блядь!

«Заходите!»

Вхожу в камеру. Н-да!.. Это вам не Бутырка-Матроска! Чистота, простор, зеркала (да-да!), горячая вода. Вокруг дольняка… пардон! туалета! – нормальные душевые занавески. (Господи! А мы-то на Матроске веревки у баландеров покупали и простыни на них вешали.)

Холодильник. В углу на специальной подставке мягко мерцает цветной телевизор (а вот этого бы, впрочем, и не надо!) А это что?! На полу аккуратными стопками лежат давно уже не виданные мною овощи и фрукты. Гроздь бананов, персики, кочаны свежей капусты. Ну и ну!..

Может, меня все-таки по ошибке в санаторий привезли? Для каких-нибудь, скажем, высокопоставленных чиновников? (И сейчас немедленно назад увезут!! Впрочем, я готов и сам туда пешком идти.

Вместе с матрасом под мышкой и со всеми вещами. Или даже ползти! Вот только банан один сейчас съем и поползу. Или лучше кочан капусты!)

В камере четыре человека.

– Здравствуйте!

– Привет.

Представляемся. (Я сразу же все забываю.)

– Куда мне вещи складывать?

– А вот, под шконку. Тут как раз пустое место есть.

– А мне куда устраиваться?

– Да вот сюда давай.

Мне указывают мою шконку (слава Богу, наверху). Я расстилаю на шконку матрас, постилаю простыни, кладу одеяло. Начинаю рассовывать свои пакеты.

– Да у вас тут рай прямо! Бананы, я смотрю. Я уж их, почитай, полгода не видел.

– Вот и отъешься. Ты бери, не стесняйся.

В этот момент свет гаснет. Остается гореть только довольно тусклая лампочка над дверью.