Текст книги "Побеждая — оглянись"

Автор книги: Сергей Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

Бож сам взнуздал коня для риксича, сам проверил копыта – не сбиты ли, не хром ли оттого конь.

И сказал Нечволоду рикс:

– Из младшей чади для риксича нарочитого подбери. Если не ошибёшься, если верен будет тот нарочитый, то станет он Влаху братом.

Без раздумий ответил Нечволод:

– Младитура дам ему, сына Охнатьева.

Согласился Бож с выбором десятника и узду вложил в малую руку Влаха.

Глава 24

еред тем, как поле засевать, поклонись полю; перед тем, как жать рожь, поклонись ржи. И знай: не полю плодородному, не ржи спелой ты кланяешься, а Житной деве. Скажи для неё, не забудь, такие слова... при засеве скажи:

– Дева-краса, соломенная коса! Не скаредна будь, дай полю молочную грудь. Всходы вскорми, дай всходам взойти. Как заколосятся, стебли в косу не вплетай. А подставь солнцу своё золотое лицо!

Так скажи и в четырёх углах поля зарой по малому хлебцу. Это будет Житной деве подношение.

А перед жатвой любит Житная дева слушать такие слова:

– Дева-краса, соломенная коса! С поля уходи, косу береги. Коса твоя золотая, коса твоя дорогая, соломенная. Серп мой востёр, всем косам враг. А рука, ох, тяжела, мозолистая!

Так Житной деве скажи, а в начале и в конце поля ещё по хлебцу положи. Это будет для неё угощение. За ним она и выйдет из жита. Тогда смело жни...

Прибежали в Веселинов смерды. Кто с поля сразу, в чём был, грязен, потен, лохмат; кто из веси своей припустил верхами. Лошадиные крупы в полосах от плетей, на железных удилах пена.

Ко граду рвутся, в ворота смерды стучат:

– Войско! – кричат. – Войско идёт! Отворяй!..

Перегнулись градчие через стены, над перепуганными смердами насмехаются:

– Огневица напала на вас? Откуда войску быть? Мы о таком за три дня знаем...

– Отворяй! – кричат, оглядываются. – От Глумова войско. Тьма тьмой! Мчат без удержу, без счёту. Зовите рикса, дурни в шапках железных!

Но теперь и сами убедились градчие. И с остоев увидели, и со стен, и даже от реки можно было видеть, что вышли из-за дальнего леса чёрные дружины. И верно – тьма!.. Постояли, осмотрелись... Огнём полыхнули поля. Густые дымы с хлопьями пепла застелились низом. Понесло их ветром ко граду.

И с другой стороны подошли. Несколько всадников поднялись на Змеёву Горку. Осматривали оттуда подступы к Веселинову. А бесчисленные конницы пустились вброд по островкам. И были изрублены оставленные там челны, запылали брошенные у берега ладьи.

Заметались тогда на стенах градчие, впустили смердов.

Стучали засовами, створы ворот подпирали кольями и тяжёлыми каменьями на полозьях. Подняли тревожный перезвон, разжигали костры, а стены обливали колодезной водой.

Чужие дружины, не торопясь, уверенные в собственной великой силе, полноводной рекой обтекали Веселинов-град, со всех сторон его обкладывали. Пестрели рыжие, зелёные, серые плащи на плечах у всадников, мелькали овчины и волчьи шкуры. Воды Ствати с трудом пробивались среди множества конских тел. Пешие кольчужники, выходя наберёт, блестели мокрыми кольчугами, как будто были покрыты рыбьей чешуёй. И сознавая мощь своего воинства, улыбались кольчужники, не сомневались в предстоящем успехе.

Риксовы нарочитые высыпали на стены. Гудели у них под ногами, прогибались деревянные ступени. Доспехи надевали на ходу, друг другу затягивали ремни. Их торопили, бранились злые десятники.

Бож-рикс поднялся вместе с нарочитыми. Среди других прост. Рубаха его бела, голова не покрыта. Глянул вниз.

Столпившиеся за спиной у рикса ждали, что скажет он.

Кто-то спросил:

– Словены?

– Словены, – кивнул Бож. – Князь Будимир с братьями на Змеёвой Горке стоит. За прежнее поражение мстить пришёл, – тут повернулся рикс к нарочитым. – Где тот смерд?.. Эй, говоришь, от Глумова войско?

Пробился к риксу тот человек из пришлых. Испуг его уже прошёл, но дрожали в возбуждении тёмные мозолистые руки.

– От Глумова идут! – он риксу поклонился. – Это и другие, кто со мной бежал, подтвердят.

Бож указал рукой в гущу словенского войска:

– Гляди-ка, не Домыслав ли среди них?

– Он!.. – признали нарочитые, стоящие рядом. – Переметнулся пёс!

И смерд узнал Глумова-рикса, оглянулся в растерянности и сказал:

– Дружина его также с ним!..

Он выхватил из кучи камней один, что потяжелее, но нарочитые остановили:

– Далеко ещё, не добросишь. Успеет, попадётся...

Невидимые, пронеслись над головами первые стрелы. Теряя на излёте силу, они круто клонились к земле и застревали в соломенных кровлях. Опасаясь пожаров, всё обливали водой, присыпали землёй и песком.

Издалека, с островков, посыпались на стены тяжёлые камни. Но стенам не причинили вреда, зато внутри града они, падая во множестве, крушили и дробили лёгкие строения. Так впервые столкнулись жители Веселинова с хитроумным ромейским камнемётом. И не знали, как ему противостоять.

Лучшие лучники без спешки отстреливались со стен. Целились тщательно, попадали часто. И лёгкие сулицы метали вниз. Их, изготовленные ранее, подносили на стены целыми связками.

У ворот словенские щитоносцы, прикрываясь широкими гнутыми щитами, забрасывали ров кулями с землёй и охапками хвороста. Бросит куль и – бегом назад. За щитом и не видно его. И целили нарочитые словенам в ноги. Ловки в этом лесные охотники, славны меткой стрельбой.

Но вот перестали падать камни, прекратили полёт стрелы, стих шум. Ждали градчие да нарочитые, пытались разгадать, что затевают словены, почему затишье.

Видели градцевы люди, как спустился с Горки Змеёвой всадник, за ним – другой, третий. Выехали к войску. По стати, по дорогим одеждам и доспехам узнали в них Будимира и братьев его. Словенские князья долго совещались о чём-то со своими дружинами, указывали руками на высокие стены, кивали на лес.

Верига-бортник через риксово плечо глянул вниз. Божу сказал:

– Что-то плохо я видеть стал. Не Домыслав ли там от кольчужников отделился и к нам коня правит?

– Домыслав.

– Что с людьми зависть делает! – покачал головой Верига. – Так унизился сын Глумов. Верно сказали: он как пёс теперь для словена. А силён был и горд именем.

Бож внимательно следил за происходящим под стенами:

– Он и теперь силён. Слишком силён для своего права. Моя вина!.. Просмотрел Глумов, укрепляя рикса его. Но всегда поздно приходит раскаяние. Оно теперь ничего не изменит.

– Что скажет он?

Подъезжая, Домыслав-рикс взмахнул рукой.

Бож велел:

– Подпустите, пусть говорит.

Скинул Домыслав свой шлем. Голова уж совсем седа, один волос другого белее. Борода же по-прежнему воронёно-черна. Осанка горделива. Такую не переймёшь. Она особая – как наследство Глумовых риксов. Уже издавна говорили про Домыслава, что он, даже сидя на земле, выше иных стоящих кажется.

– Красив он! – заметил Верига. – Но пёс! Красивый пёс...

Крикнул Домыслав:

– Бож-рикс, друг друга сквернить не будем. Давай лучше дело миром решим. Ведь знаешь, мой род на твой всегда шёл. И уживались мы лишь до поры. От кого скрывать? Прекратим это!.. Ты, Бож, уйдёшь из Веселинова – хоть к свеям, хоть к готам или югре. Я в Веселинове сяду. Мой настал черёд! За тем и пришёл.

– Словенское войско ты звал? Или сами пришли на праздник соседи?

– Я звал! Давно у нас побратимство... А ещё Будимир-князь с братьями простить тебе не хочет твоих прежних побед. Но хвалит тебя Будимир и помнит, что ты отказал готам в союзе. Говорит Будимир: «Согласится Бож оставить Веселинов – братом ко мне пойдёт, не согласится – будет на Келагастовом кострище сожжён!» Невелик у тебя выбор, рикс.

Здесь не выдержал Верига-бортник, выглянул за частокол:

– Ползи, Домыслав, полозом к Будимировым ногам. Тетивы у многих натянуты. Ненароком сорвётся стрела, не увернёшься.

– Изгой! – грозили нарочитые. – Послушайся Веригу. Не искушай нашего терпения.

– Хочу слышать, что Бож скажет, – ответил Домыслав-рикс, не шелохнувшись в седле.

Кивнул Бож, сказал:

– Места тебе нет среди нас. А я Веселинов не оставлю. Так и Будимиру передай. И ещё передай, что нарочитые стали называть тебя изгоем.

– Пусть так, рикс!.. Но что нам делать с Влахом, сыном твоим? Нечволод хорош был, но, ясный сокол, отлетал своё. И погибая, меньшего риксича не сумел защитить. И другой нарочитый костьми лёг. Думай, рикс!..

Нет, не ослышался Бож. Так и было сказано. Покачнулся. Устремился взглядом к словенскому войску, отыскивал сына. Взроптали и примолкли сразу градчие и нарочитые. Смерды решили, что теперь согласится рикс покинуть Веселинов-град, оставить его на разорение словенским дружинам.

Опустились гнутые луки, склонились копья, поникли лёгкие сулицы. Домыслав же вернулся к словенскому князю Будимиру.

Плакали девы-подружки, жалели десятника Нечволода. Плакали, на людей оглядывались. Кто, кроме них, ещё слезу по нему прольёт, кто пригорюнится?

– Где ты, ясный сокол, сложил свои быстрые крылья? Чьё калёное железо пробило сильное тело твоё? Кто теперь рукой лёгкой будет тяжёлое злато раздаривать? Кто будет ласковые речи нам на ушко сказывать?..

Спрятавшись от людей, таила слёзы Гудвейг-княжна.

– Какая сила теперь над Влахом-риксичем сжалится? Из недобрых рук вырвет ли сына Бож? Не всесильна же воля его.

Чада ущербного Охнатия по Младитуру плакали. Верно, громче всех был их плач. Но не слышал его никто. Ждали все слова риксова.

– Что надумаешь, светлое чело? Что скажешь спешащим услышать?

Громко сказал Бож, чтобы все слышали:

– Зачем опустили луки и ослабили тетивы? Зачем копья склонили так низко? Выше оружие, братья! Головни в кострах добела калите, тетивы вощите жильные! Проверьте древка, чтоб не дребезжали, проверьте клинки, чтоб не треснуты были, чтоб звенели чисто. Добросердные лечьцы, готовьте зелья. Лишь склонившим головы они не нужны. А здесь собрались иные! Те, у кого копья крепки, те, у кого щиты на чужую погибель шипами поросли!..

И воспрянули духом сникшие. Неуверенные обрели уверенность. Весёлыми, как прежде, стали нарочитые, просветлели лица у доблестных кольчужников. Сноровистые лучники набросили на луки новые вощёные тетивы. Костры ярче запылали, каля камни и головни. Днища котлов очернились копотью.

Про Божа сказали:

– Ясен взор его! Нашему риксу не нужно меча.

Оглядывались кольчужники:

– Где песнопевец? Найдите Сампсу!

– Спросите, слышал ли сказанное слово? Спросите, сложил ли песнь о риксе?

Ответили градчие:

– Песнопевец риксом заперт. Он злится, он рвётся на стены.

– Отпустите Сампсу! В чертоге ему не сложить песнь. Отоприте! Не узнает Бож.

Возносили руки к небесам:

– Восслави нас, Перуне! Дай многой силы малому числу.

И ударили по словенам с высоких стен. Стаей стремительных птиц поднялись в небо злые стрелы. И со стуком и звоном обрушились на словенскую броню. Тогда пошла по полю гулять Женщина в белом. И по стенам Веселинова косила-шла. Да не шла, а металась! Обезумела вдруг, забыла о своём вечном величии. И смерть, и увечья оставляла после себя. Кого ни увидит, тому: «На! Покой тебе вечный в ясеневом древке, в железе, в камне, в кипящей смоле. Приляг, усни, войди в призрачный мир Вирия. Лечьцы, прочь!..»

Гремящим потоком устремились на приступ словены. По лёгким жердинкам перескакивали ров, обступали стены чёрной массой. По древкам топоров, по верёвкам и лестницам неуклонно поднимались на частокол. И князь Будимир – среди первых. Не отставали братья его. Дорогие одежды давно скинули. Теперь, шкурами и железом покрыты, мало чем отличались от других. А на лицах ромейские маски – железо, сплошь изрытое старыми рубцами. Руки у братьев до плеч оголены, запястья перетянуты ремнями. Головы щитами прикрыли и кличем: «Словен! Словен!» увлекали за собой остальных.

Мерными усилиями вламывали в ворота тяжёлый, кованный железом таран. Трещали, гудели брёвна, осыпались измятой щепой. Отодвигались полозейные камни. Колья, подпирающие ворота, уходили глубоко в землю.

Непрерывно стучал и скрипел на реке ромейский камнемёт. К нему со всей округи стаскивали валуны. Большие глиняные горшки наполняли угольями и вместе с камнями забрасывали за стены.

Чёрным дымом пожаров заволокло Веселинов-град. И только малый риксов градец оставался светел и невредим. Высоко стоял он, не доставал до него камнемёт.

Всё наседали словены, и ничто не останавливало их. Самых ловких, сумевших подняться на стены, сталкивали вниз, жгли огнём, поливали смолами. И они падали, гибли без счёту, но на их место становились другие, такие же ловкие и многочисленные.

Плотный дым навис над сечей. Высоко поднимаясь, не гасли искры. В чаду и сумятице, в нарастающем шуме и вечной спешке битвы теряли люди плечо друг друга, не слышали призывов и кличей, не видели своих князей. И тогда к каждому оторванному от мира, предоставленному самому себе человеку приходил страх. И этот страх не делал слабым. Он доводил до безумия, он наугад выхватывал куски памяти, но призывал все силы для того, чтобы выжить. Потерять всё лучшее, расстаться с человеческим, потом забыть, но выжить. И даже самый добрый человек в безрассудстве страха мог не узнать себя.

Знали словены: «Путь наверх!» И в беспамятстве шли на приступ, шли на мечи и копья, на смерть. Градчие знали: «Не пустить! Скинуть!» И, теряя разум, насмерть схватывались с любым, кто двигался снизу. И сами падали, увлекали врага, множили жертвы.

Так же но всей земле: в один миг страх разрушал всё то, что добро и любовь творили годами.

Но отовсюду услышано было, как сломили словены ворота, как последним ударом тарана сдвинули, перевернули полозейные камни, как вывернули колья, вошедшие в землю. Сами же, израненные и обожжённые, ворвались в пролом. Не останавливаясь здесь, бросились в пожарища. Выискивали то, что ещё не сгорело, и можно было захватить. Тут же, в огне, в дыму, чем могли, набивали словены свои кожаные мешки. Тут же встретили их и потеснили обратно к воротам грозные нарочитые. И обрубали словенам жадные руки, и вспарывали мечами мешки с награбленным, а самих грабителей избивали, как скотину.

Своим воинским умением трижды изгоняли из града Будимирову дружину. И самого Будимира трижды выбрасывали вместе с конём.

Уже пылали и рушились стены, уже не брали их приступом и не обороняли. И обрублены были кем-то безымянным кручёные ремни камнемёта. А сам безымянный лежал возле горки камней. В горящих воротах Веселинова бросались друг на друга люди, полные ненависти и желания победить.

– Хороша охота! – кричал Домыславу и братьям Будимир-князь. – Молва верная ходит: люди Веселиновы – не слабосильны ромейские. Иной закал! Трижды уже наддали нам, а все сил полны!

Рухнули ворота. Кого-то и придавили, обожгли горящими брёвнами. Оба войска разделили высоким огнём.

Тогда сказал Бож защитникам града:

– Уйдём теперь в малый градец и замкнёмся там. Здесь всё сгорело, отстаивать уже нечего.

И закрылись нарочитые в риксовом градце, вместе со смердами и челядью закрылись и с их многими детьми. А когда сожгло остатки городища и погасло пламя, увидели всё, что наступила ночь.

Собрались лучшие и вельможные старцы, бороды огладили, выдержали перед словом положенное молчание и сказали Божу-риксу:

– Покорись, непокорный, сейчас силе их! Зато после ещё выше встанешь. Видишь, перевес их! Чего добьёшься ты? Камня на камне не оставят, древа на древе. И нас всех, безвинных, жизни лишат. Мы-то пожили. Но чада! Гляди, сколько их!

Не ответил Бож старцам. Тогда вельможные ещё настойчивее заговорили:

– Коль скоро несчастье пришло, подумай о Влахе-риксиче, об иных подумай. Нужно ли им головы подставлять за распри твои с Глумовым, за прежние обиды словенские?.. Уйди к свеям, Бож. Призови конунгов на свою сторону. Поможет Бьёрн. Или к готам уйди. Давно Германарих ищет союза с тобой. Тогда скинешь Домыслава, недолго в Веселинове посидит.

И в раздражении ответил старцам Бож:

– Не вы ли, отцы, наставляли нас старой мудрости? Не из ваших ли уст слышали мы слова: «Кто споткнётся один раз, тот и впредь не раз споткнётся?». Я не спотыкался ещё. А покинув теперь градец и вас, беззащитных, не споткнусь, а упаду. И упаду в глазах ваших и в глазах всех подданных. Никакие свеи не помогут подняться человеку, потерявшему твёрдость в ногах. Я уподоблюсь трусливому беглецу. Вы же будете разграблены и избиты теми, кто ранее был слабее вас... Да, мне жаль Влаха. Он только начал жить. Мне больнее, чем вам. Но есть и другие, едва увидевшие свет. И их много. Что скажете, братья-нарочитые?

Оттеснили вельможных кольчужники. И, конечно, согласились со словами рикса:

– Упасть не дадим. Захочешь пойти в Ландию или Гетику – не пустим. Против словен до времени продержимся в этом градце. А там, благо земля слухом полнится, подоспеют верные риксы. И вы, отцы, подумайте: усидит ли у себя в болотах Сащека? И станет ли прятать верный Леда леттов своих в стенах Ведль-града? А другие вотчинные риксы захотят ли пойти под руку Домыслава-пса? Будто не знают они нрава его...

А поутру, ещё до восхода солнца, всё началось заново.

Шли словены ко градцу по потухшим, мокрым от росы угольям. Во многих местах ещё вились сизо-серые дымы. Они складывались в высокое облачко. А облачко, доброе знамение, красилось багрянцем занимающейся зари.

Женщина в белом стала у ворот риксова градца. Из широких рукавов вынула полупрозрачную, похожую на туман, кисею. И серпом разрезала её на мелкие части. Так она готовила саван для души каждого из ожесточившихся людей.

Ожидало завершения битвы чернокрылое воронье. Предвестниками утра сидели эти птицы на верхушках деревьев. Не спешили сорваться с ветвей, не спешили пробежаться по полю брани...

Вот на новый приступ пошли словены. Но уже не прежняя была у них сила и не прежняя была вера в неё. Мало добычи видели у себя в руках, но многих уже не досчитывались славных воев. Выходит, за пепелища положили головы! Но призывал на битву Будимир-князь. И обнадёживал Домыслав:

– В градцевом старинном чертоге клад есть! От самых Келагастовых времён только вносят в тот клад. Многие годы уже, многие риксы и данники вносят. Но никто ещё оттуда не выносил. Подумайте, смелые, сколько всего там поналожено. То будет ваше! Хватит всем. Добейтесь только, не остановитесь перед горсткой обезумевших нарочитых, изгоните возгордившегося рикса. Вы, могучие, овладели всем Веселиновым. Неужто малым градцем не овладеете?

Уже сомневались словены:

– Мы овладели лишь пепелищем, где даже тому Ворону нечем поживиться. Поэтому он до сих пор в ветвях сидит, голодом терзаем. А малый градец возьмём! Но не станет ли и он к тому времени пепелищем?

Вместе со всеми шёл на приступ Домыслав. Сверху узнавали его нарочитые и смерды, но достать не могли. Будто заговорён был Глумов-рикс, будто иная судьба – судьба изгоя – была ему предопределена. И стрелы, нацеленные в Домыслава, его стороной облетали, и камни, брошенные в него, ударяли других, минуя его седую голову.

Бож-рикс за всё время ни разу меча не обнажил. То на городни поднимался, то с высоких остоев осматривал подступы к градцу. Бож выискивал в защите слабые места и укреплял их доблестными кольчужниками. Также оделил рикс оружием всех смердов, собравшихся из Веселинова и ближних весей, сказал им: «Иное будете поле пахать! Иной призрачной деве кланяться!». Но на стены пока не посылал. Ждал, смотрел, где больше будет в них надобность.

Веригу же увидев среди всех, прогнал.

Спросил Верига:

– Почему?

Но Бож уже возле Сампсы был. И его гнал прочь. Противился этому песнопевец, настаивал на своём. Тогда сказал рикс:

– Твоя забота песни слагать и в чертоге быть среди первых!

– Как я песнь сложу, – отвечал раздосадованный Сампса, – если вместе со всеми не выстою её на стенах? Как нужные слова в эту песнь вложу, если не на полню память всем тем, что вижу здесь? Ведь нужно, чтобы разум мой был готов в один миг, среди прочего виденного, отыскать истину!

– Ты не там ищешь истину, Сампса! Ищи её возле матери, возле младенца. Рядом с любовью ищи, среди бескорыстия и всепрощения. Здесь же – насилие, злоба и ложь. Тут властвуют скаредность и месть. Какая же истина!

Ворота изнутри засыпали землёй. И ещё более её нанесли, но вздрагивала насыпь от сильных ударов тарана извне, скатывались вниз мелкие комья глины. Глядя на это, многие уже не верили в свой труд. Но другие не слушали малодушных, укрепляли насыпь тяжёлыми корзинами с землёй, а между корзин вбивали длинные колья.

И всё же недосмотрел Бож: на одну из городней прорвались словены и далеко оттеснили нарочитых. Стремясь удержать свой прорыв, бились с удвоенным ожесточением. Многое от того зависело. И под прикрытием первых закрепившихся взбирались на помосты десятки других, сменяли упавших и теснили кольчужников дальше.

Видя словенский успех, закричали нарочитые на других стенах, но не могли на помощь прийти, ибо повсюду плотным кольцом давили недруги, повсюду желали так же прорваться. А Будимировы братья готовы уже были ступить в малый градец.

Тогда послал Бож на городни чернь-смердов. А они поговорили между собой, бросили мечи, к коим не привычна рука у простолюдина, и подняли тяжёлое дубье. И не заметил рикс, откуда смерды свои палицы извлекли, не знал, когда заготовили их – неошкуренные и с острыми сучками.

С дробным перестуком посыпались на словен удары тяжёлых палиц. Ни щит, ни шлем, ни добрая кольчуга не противостояли им. В ответ ударам лилась злая словенская брань. А смерды дрались молча. Славно пашенку пахали!.. В едином неудержимом натиске они наводнили лестницы и помосты и выбили чужих кольчужников со стен. Да так выбили, что мало кто ушёл от них по другую сторону городней.