Текст книги "Дело Зорге. Следствие и судебный процесс."

Автор книги: Сергей Будкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Аналогичные выводы о «деятельности, направленной к осуществлению целей Коминтерна», были сделаны и в отношении остальных главных обвиняемых37.

Процедура ёсин вписала еще одну позорную страницу в историю судопроизводства милитаристской Японии.

36 См. там же, стр. 503.

СУД. ПРОЦЕДУРА КОХАН

15 декабря 1942 г. судья Накамура вынес свой вердикт, по которому «дело Зорге» передавалось на рассмотрение коллегии Токийского окружного уголовного суда. Таким образом, дело Рихарда Зорге и его товарищей должно было пройти вторую стадию судебного разбирательства – процедуру кохан.

Процедура кохан – это открытое судебное разбирательство, предусматривающее участие адвокатов и формальное равенство сторон – обвинения и защиты. Но в действительности все обстояло далеко не так.

Конечно, ведущая роль при проведении процедуры кохан принадлежала судье-председателю. На основании улик, полученных в результате следствия, он лично проводил допросы и обвиняемых, и свидетелей. Однако, по определению американского профессора Г. Квигли, «при рассмотрении уголовных дел (в процедуре кохан.– СБ.) председатель суда выглядит скорее как прокурор, поскольку он больше занят отбором всех доказательств, неблагоприятных для обвиняемого... Члены же суда, заседающие при разборе дела... очень редко принимают участие в допросе» '.

Что же касается декларированного права обвиняемого на защиту, то следует помнить о его весьма ограниченном характере. Ведь участие адвоката в процедуре кохан начиналось только тогда, когда первая стадия судебного разбирательства – процедура ёсин – уже была закончена, а проводивший ее судья уже сделал свои выводы, не подлежавшие пересмотру. Таким образом, и обвиняемый, и его адвокат лишались права отклонить представленные судьей ёсин аргументы обвинения или опровергнуть систему его доказательств, даже если они могли доказать их полную несостоятельность. В ходе процеду-

1 Harold S. Quigley, Japanese Gowernment and Politics, стр. 284—285.

ры кохан прокурор мог задавать вопросы любого характера и в неограниченном количестве обвиняемому или свидетелю, адвокат же каждый свой вопрос должен был адресовать только председательствующему, который в свою очередь разрешал или не разрешал отвечать на него. Такой порядок позволял председателю произвольно урезать права защиты, и, как замечает Г. Квигли, результаты допроса, проводимого адвокатом, практически судом «почти не принимались в расчет» -.

Естественно, что такое принижение роли защитника мешало работе адвокатов, чувствовавших себя в судебном процессе весьма неуверенно. «Обстановка при разборе дела в суде, – пишет тот же Г. Квигли, – неблагоприятна для обвиняемого. Его собственный адвокат выглядит как человек, испытывающий благоговейный трепет перед силами, выстроившимися перед ним в боевом порядке, и принимает каждую предоставляемую ему возможность для перекрестного допроса в какой-то приниженной манере»3.

Принижение роли адвоката в процедуре кохан находило свое отражение даже в официальной документации. Так, в тексте приговоров совершенно не упоминалось об участии адвоката, хотя такое упоминание делалось в отношении представителя обвинения – прокурора 4.

Хоцуми Одзаки с горечью писал жене: «Адвокат Ко-баяси – это единственный человек, который сидит на стуле позади меня. Кобаяси-сан ведет дело торопливо. Это достойно сожаления. Как видно, его принуждают к тому, чтобы рассмотрение дела было практически лишено защиты» 5.

Наступила весна 1943 г., а подготовка к процедуре кохан все еще продолжалась. 24 марта Хоцуми Одзаки писал своей жене: «Председатель коллегии меняется уже в третий раз. Сейчас им вновь назначен Масару Хигути, который был с самого начала. Двое других членов коллегии остались прежними. Может быть, эти люди и вы

2 Там же, стр. 284.

несут приговор. Но кто бы они ни были – особой разницы это не составит. До меня случайно дошла весть, что слушание дела начнется с будущего месяца. Таким образом, это будет, видимо, в апреле или мае» °.

Итак, в течение пяти с лишним месяцев до начала слушания «дела Зорге» состав коллегии менялся несколько раз. Наконец председателем коллегии был назначен судья Тадаси Такада, которому и было поручено проведение процедуры кохан.

Столь тщательная подготовка была вызвана тем, что власти стремились подобрать такой состав коллегии, который оказался бы «на высоте положения».

В справедливости этого заключения убеждает и содержание письма Акира Кадзами к Ханако Исии в октябре 1956 г. как отклик на ее выступление в печати с воспоминаниями о Рихарде Зорге. В этом письме А. Кадзами пишет, что судья Такада, издавна поддерживавший с ним дружеские отношения, тотчас же после окончания суда и вынесения приговоров навестил его и, невзирая на то что сам Кадзами к этому времени уже ушел с государственной службы (его последний' пост – министр юстиции), откровенно и подробно изложил ему ведение им судебного процесса, а также содержание вынесенных приговоров. В результате этой беседы у Акира Кадзами сложилось убеждение, как он сам пишет, что «вынесение смертных приговоров – это дело рук судьи Такада»7.

Для того чтобы читатель мог лучше представить себе, как готовилось слушание «дела Зорге» коллегией окружного суда, следует упомянуть и о подборе защитников обвиняемых. Все адвокаты, выступавшие на процессе, были назначены судом, хотя обвиняемые имели право пригласить адвокатов по своему выбору. Правда, каждая кандидатура защитника все равно должна была быть одобрена председателем суда. Практически оказалось, что такую возможность имел только Хоцуми Одзаки с помощью друзей и родственников. Однако и они добровольно решили отказаться от этого. Синъити Мацумото объяснял впоследствии, чем это было вызвано: «С самого начала

6 Там же, стр. 58.

мы полагали, что, даже выставив адвоката по своему выбору, мы, учитывая ситуацию того времени, не сможем добиться, чтобы в суде развернулась честная борьба мнений (да вряд ли и нашелся бы адвокат, который принял бы подобное поручение). Мы думали главным образом о том, как бы затянуть процесс, ибо рассчитывали, что таким путем удастся сохранить жизнь Одзаки до поражения Японии, которое лично я считал неизбежным. В этом случае можно было бы надеяться на освобождение Одзаки в числе всех политических заключенных»8.

Друзья Одзаки надеялись (конечно, весьма наивно), что отказ от «борьбы мнений», т. е. от борьбы на судебном процессе специально выбранного адвоката против обвинений, предъявленных прокуратурой и подтвержденных судьей ёсин, в какой-то степени повлияет на позицию судей и тем самым скажется на участи Одзаки.

Впоследствии Мацумото понял иллюзорность таких надежд и сожалел о принятом решении: «Очевидно, это была наша непоправимая ошибка. До настоящего времени я не могу не вспоминать об этом с невыносимым страданием» 9.

Защитником Одзаки был назначен адвокат Сюндзо Кобаяси, позднее ставший членом верховного суда. Возможно, его позиция в данном судебном процессе помогла ему в дальнейшем сделать карьеру. Во всяком случае Кобаяси не скрывал своей неприязни к Одзаки и его деятельности. На суде он был намерен объяснять действия Одзаки его политическими «заблуждениями» и на этом основании добиваться «снисхождения» |0. Такая позиция защиты не сулила Одзаки ничего хорошего, особенно если учесть обстановку политического террора, господствовавшего в то время.

Защитником Рихарда Зорге, а также Макса и Анны Клаузен был назначен адвокат Сумицугу Асанума.

Положение адвокатов осложнялось еще и тем, что «дело Зорге» было строго секретным, а это ограничивало доступ защиты к материалам следствия. Им разрешалось знакомиться с материалами дела только в помещении

10 См.: Chalmers Johnson, An Instance of Treason. Ozaki Hotsumi and Sorge Spy Ring, стр. 192,

суда и в перерыве между заседаниями. При этом строжайше воспрещалось снимать копии, производить выписки или делать для себя какие-либо пометки п. Во время же заседания суда, когда все материалы и доказательства находились на столе у председательствующего, адвокат в случае необходимости должен был испрашивать разрешения председателя коллегии, чтобы посмотреть тот или иной документ. Не приходится сомневаться, что адвокаты, чувствуя себя пасынками Фемиды, не слишком часто это делали, опасаясь излишней «назойливостью» навлечь на себя неудовольствие председателя.

Ведение процедуры кохан началось в конце мая 1943 г. Дело каждого обвиняемого слушалось отдельно. По-прежнему они содержались в строгой изоляции друг от друга. Супруги Клаузен, например, впервые увиделись лишь поздней осенью 1943 г., спустя два года после ареста. Это произошло в день объявления им приговоров |2.

Процедура кохан началась с рассмотрения дел Рихарда Зорге и Хоцуми Одзаки. Первое заседание суда по делу Одзаки состоялось 31 мая, о чем мы узнаем из его письма к жене, датированного 1 нюня 1943 г.: «Присутствие публики в зале суда было запрещено с самого начала. Из обвиняемых нахожусь в суде только я. Я один буду предстоять перед лицом трех судей и двух прокуроров... В зале суда человек десять специально приглашенных – кто они такие?» 13.

В письме от 5 июня Одзаки пишет: «Второе заседание суда закончилось в пятлицу. Следующее заседание состоится на той неделе в понедельник.'Если дело будет идти с такой скоростью, то, я думаю, что после трех заседаний оно будет практически закончено и начнутся прения сторон. Судебный приговор будет, очевидно, вынесен после того, как закончится рассмотрение дел других обвиняемых» и.

Предположение Одзаки в общем оправдалось. Рассмотрению его дела было посвящено семь заседаний, и в течение двух недель оно было практически закончено.

11 См.: То с л то О б и, Фрагменты о Зорге, стр. б.

12 Julius Made г.... Dr. Sorge funkt aus Tokyo, стр. 192.

13 X о ц у м и Одзаки, Любовь подобна падающей звезде, стр. 69.

14 Там же, сгр. 73.

Темп, совершенно несвойственный для обычно медлительной и неповоротливой судейской колесницы Японии! В письме от 15 июня Одзаки писал: «Вчера закончилось слушание моего дела. Теперь как будто будут рассматриваться дела всех других главных обвиняемых». Далее он вносит поправку в свое прежнее предположение о времени выступления сторон: «Только после этого будут заслушаны речи прокурора и защитника по моему делу. Как сказал мне один судейский чиновник, у меня теперь будет достаточно времени, чтобы отдохнуть. Возможно, это продлится месяц или полтора» 15.

Слушание дела Рихарда Зорге, как уже было сказано, началось одновременно со слушанием дела Одзаки. Судебные заседания по рассмотрению дел каждого из этих двух «самых главных» обвиняемых, судя по письмам Одзаки, проводились попеременно – по два-три раза в педелю. Дела всех обвиняемых рассматривал один и тот же состав суда: председательствующий – Тадаси Та-када, члены – Масару Хигути (он все-таки вошел в состав суда, хотя и на правах члена коллегии) и Фумигэн Митида. Обвинение было представлено начальником отдела окружной прокуратуры Тонэо Накамура и его заместителем – Исаму Хирамацу 16.

Все судьи, прокуроры и адвокаты были одеты в черные мантии, отороченные яркой пурпурной тканью, а мантии адвокатов лишены этого символа судейского величия: они были отделаны чем-то белым, придающим им куда более скромный, незначительный вид.

За столом, установленным на возвышении, находились члены судейской коллегии во главе с председателем. И здесь же рядом сидел прокурор. Адвокаты расположились за столом, находящимся прямо па полу зала перед креслом председателя, а не па специальном возвышении. Уже в этих, чисто внешних отличиях подчеркивается фактическое неравенство сторон – обвинения и защиты.

В мрачном судебном зале тоскливую пустоту подчеркивал десяток молчаливо маячивших приглашенных – особо доверенных лиц.

Условия, в которых теперь проходила борьба отваж-

tiofo сч)ветского разведчика, были еще более тяжелыми, чем в период следствия и процедуры ёсин. Так же как и тогда, слушание дела велось на японском языке. Но если во время следствия и в процедуре ёсин Зорге хоть имел возможность требовать обстоятельного перевода, то теперь он был лишен и этого. С трудом улавливал он смысл того, что скороговоркой говорили прокурор, председательствующий или секретарь суда, одновременно следя за интермиттирующим (прерывистым) переводом, который делал для него Еситоси Икома.

Но и в этих условиях Рихард Зорге вел свой последний бой с не покидавшим его мужеством и непреклонностью. Как и на протяжении всего следствия и ведения процедуры ёсин, участники процедуры кохан более всего интересовались идейными убеждениями обвиняемого, пытаясь добиться его отказа от них. Но потуги их были тщетны. По свидетельству адвоката Асанума, на вопрос Такада о мотивах вступления в ряды коммунистов Рихард Зорге ответил: «Я участвовал в первой мировой войне, сражаясь и на западном, и на восточном фронтах. Несколько раз был ранен. На своем личном опыте я убедился, что война – это несчастье. Но война – это в конечном счете не что иное, как результат соперничества в капиталистическом обществе. Я убежден: чтобы устранить эту трагедию человечества, надо уничтожить капитализм» 17.

С той же благородной самоотверженностью, как и во время следствия, Рихард Зорге и при слушании дела коллегией окружного суда, по словам адвоката Асанума, «всю вину брал на себя и пытался снять се с других обвиняемых». В связи с этим адвокат говорил: «Доктор Зорге очень затруднял мне вести его защиту»18.

Дело в том, что Асанума, выступая на суде, избрал следующую версию защиты: Зорге – иностранец, и поэтому он должен нести меньшую ответственность, чем обвиняемые японцы, особенно Одзаки, ибо они нарушили законы государства, гражданами которого являются. Поэтому, считал Асанума, суд должен учесть это обстоятельство и определить меньшую меру наказания для Зорге, чем для Одзаки. Но Рихард Зорге не допускал и мысли о том, чтобы искать смягчения своей участи подобной ценой.

В памяти очевидцев сохранился следующий эпизод, произошедший на одном из заседаний. Не посоветовавшись со своим подзащитным, Асанума неожиданно попросил слова для реплики и обратился к суду с ходатайством в указанном выше духе. Зорге тут же потребовал слова и заявил: «То, что только что сказал мой адвокат, ошибочно, и я не могу с ним согласиться. Ответственным за создание этой организации и за ее деятельность являюсь только я один. Другие участники были всего лишь моими помощниками. Так, например, Одзаки был лишь моим советником и собеседником по политическим проблемам. Если моя организация и ее деятельность являлись нарушением закона, то вину следует возложить только на меня одного. Было бы крайне ошибочным возлагать вину на Одзаки, снимая ее с меня»19.

Когда слушание дела Рихарда Зорге в окружном суде в основном было закончено и оставалось лишь подготовить приговор, полицейские власти вновь вспомнили о существовании Ханако Исии. В августе 1943 г. она была схвачена и доставлена в полицейский участок Едо-баси, где находилась под арестом шесть суток, подвергаясь унизительным допросам. Следователи добивались от Ханако Исии новых улик против Рихарда Зорге. Но их попытки оказались тщетными, и Ханако Исии была освобождена.

Только шесть суток провела Ханако Исии в этом мрачном полицейском застенке, но на всю жизнь они остались у нее в памяти как дни, проведенные в преисподней. Она с ужасом думала о Зорге, который в течение долгих, долгих месяцев ведет такую же, если не еще более страшную, жизнь в своей тюремной камере20.

Вслед за Одзаки и Зорге перед коллегией окружного суда поочередно предстали Вукелич, Клаузен и другие обвиняемые. В начале сентября процедура кохан подошла к своей последней стадии – прениям сторон и вынесению приговора. Еще за месяц до этого, 3 августа, умер художник Ётоку Мияги. Организм Мияги, ослабленный давно пожиравшим его туберкулезом, был сломлен пытками и суровыми условиями тюремной жизни. «Я предвидел это и все же был глубоко потрясен,– писал Одзаки жене, узнав о смерти своего друга. Туберкулез! Его здоровье не вынесло здешней жизни. Мияги был чудесный человек... Он был совершенно одинок, и никто не приехал с его родины – Окинавы, чтобы взять его останки»2|.

Представитель обвинения потребовал для четырех главных обвиняемых смертной казни. Об этом дне впоследствии Макс Клаузен вспоминал следующее: «Прокурор потребовал вынесения мне смертного приговора. Это происходило при закрытых дверях. Закованный в цепи, я один стоял перед судьями»22. А вот что писал по этому поводу Одзаки 11 сентября: «Прокурор Хирамацу потребовал для меня в своей речи смертного приговора. Я ожидал этого и все-таки на какое-то мгновение растерялся, но тут же овладел собой...

До сегодняшнего утра я чувствовал себя спокойно. Одно только невыносимо для меня —это мысль об ударе для Эйко и ёко. Но все же Эйко, блестяще вынесшая столько страданий с самого начала этого дела, должна суметь справиться и с этим ударом. Я молюсь об этом. Вынесение приговора ожидается 29-го. Будь спокойна и с надеждой жди этого дня, ведь во взглядах прокурора и судей все же есть разница...

Отцу до вынесения-приговора ничего не сообщай, я думаю, так будет лучше. Думаю также, что не следует говорить об этом пока и ёко. Конечно, если об этом сообщат в газетах, тогда уж ничего не поделаешь»23.

Для тех немногих, кто, находясь за стенами тюрьмы, имел хоть малейшую возможность следить за ходом процесса, известие, что главным обвиняемым грозит смертная казнь, было большим ударом. Мало кто думал о вынесении столь жестокого приговора. Синьити Мацу-мото, например, писал позднее: «Мы не предполагали, что даже в наихудшем случае последует смертная казнь (мы получили такую информацию из весьма достоверных источников). В связи с этим мы надеялись, что по-

21 X о ц у м н Одзаки, Любовь подобна падающей звезде, стр. 94—95.

I кольку вскоре наступит день освобождения (в резуль-la re военного поражения Японии и освобождения в свя-

II с этим политических заключенных.– С. Б.), то пусть они получат по пять, даже по десять лет лишения свободы» 24.

Но этот оптимизм не разделяли сами заключенные. Весь опыт пережитого ими в процессе следствия и судебного разбирательства не оставлял сомнения в том, что им готовится самая суровая расправа. 27 сентября, за два дня до вынесения приговора, Хоцуми Одзаки писал жене: «Послезавтра день вынесения приговора. Когда вы получите это письмо, судьба моя, я думаю, будет уже решена. Поэтому откровенно расскажу вам о моем душевном состоянии... Чтобы не беспокоилась Эйко, я обычно говорил вам: верьте в здравый смысл председателя суда. Но сейчас, я думаю, наступило время, когда действует что-то иное, нежели здравый смысл. Короче говоря, мое положение сейчас безнадежно. Я вполне подготовлен к наихудшему... Смерть, однако, не имеет уж столь большого значения. Особенно сейчас, когда происходит всемирная бойня рода человеческого, в результате которой уже погибло свыше 10 млн.

II сейчас ежедневно гибнут тысячи людей. Я дожил до 43 лет и провел их вместе с Эйко и ёко. А ведь возможно, что мы могли расстаться несколько лет тому назад.

Во всяком случае, если я должен буду умереть, то встречу смерть с достоинством...

Может, вы подухМаете, что я, говоря о своем положении, только и знаю, что бравирую своим спокойным состоянием духа? Но это не так. Это совсем не так! Я Думаю, что именно сейчас настало время, когда ёко сможет понять, почему должен был умереть ее отец» 25.

Приговор был объявлен 29 сентября 1943 г. В отношении Рихарда Зорге и Хоцуми Одзаки он гласил: «Хи-кокунин о сикэй ни еёсу» («Обвиняемый приговаривается к смерти»). Когда зачитывался приговор, присутствовали только Рихард Зорге и Хоцуми Одзаки. Это была их первая встреча после ареста. По свидетельству того же адвоката Асанума, они выслушали приговор спокойно. Первым был выведен из зала суда Хоцуми Одза

затем —Рихард Зорге26.

Вукелич и Клаузен были приговорены к пожизненному заключению. Окружная прокуратура, сочтя приговор в отношении этих двух обвиняемых мягким, обратилась с протестом в верховный суд, требуя для них смертной казни. «Примерно дней через десять после вынесения приговора,– вспоминает Макс Клаузен,– мне сообщили, что японский прокурор подал апелляцию в верховный суд и снова потребовал для меня смертного приговора. Итак, должно было состояться вторичное вынесение приговора... Но окончательный приговор все же был – пожизненное заключение»21.

В протесте же прокуратуры в верховный суд в отношении Бранко Вукелича говорилось, что вина обвиняемого Бранко Вукелича столь же велика, как и вина Рихарда Зорге и Хоцуми Одзаки. Поэтому он, по мнению прокуратуры, также заслуживал смертной казни. Однако верховный суд 5 апреля 1944 г. оставил решение окружного суда в силе28. И если при всем стремлении следователей" и судей вынести всем обвиняемым наиболее суровые приговоры участь Вукелича, Клаузена и других лиц, обвиненных в соучастии в деятельности разведывательной организации, была все же смягчена, то это, несомненно, произошло благодаря самоотверженности, с которой Рихард Зорге защищал своих товарищей как в процессе следствия, так и во время судебного разбирательства.

Мотивировочная часть приговоров в отношении обвиняемых по «делу Зорге» в значительной мере механически воспроизводила текст заключительного определения, составленного Накамурой. В ней говорилось также, что Рихард Зорге и его помощники осуществляли свою деятельность ввиду «стремления Коминтерна изменить государственный строй Японии и отменить систему частной собственности путем установления диктатуры пролетариата и создания коммунистического общества»29.

27 Цит. по: Julius Made г..., Dr. Sorge funkt aus Tokyo, стр. 193.

Весьма показательно, что мотивировочная часть при-|<>|«>ра в отношении Рихарда Зорге, в которой обоеновы-В8 1ась необходимость вынесения ему смертной казни, наминалась с сообщения о том, что «обвиняемый является мн ком Адольфа Зорге – секретаря I Интернационала,

энного Карлом Марксом»30. Тем самым Рихарду pre ставилось в вину даже то обстоятельство, что он являлся внучатым племянником ветерана I Интернационала Фридриха Адольфа Зорге.

И все же борьба Рихарда Зорге против попыток следователей и судей в целях раздувания антикоммунистической истерии превратить его и его товарищей в" мифических «агентов Коминтерна» не прошла бесследно. В приговоре судьи не решились повторить грубый провокационный домысел прокурора Ёсикава, изложенный в официальном сообщении министерства юстиции, о «командировании» Рихарда Зорге в Японию «штабом Коминтерна». Отсутствовало в нем и близкое к этому определение Накамуры. В приговоре говорилось, что Рихард Зорге прибыл в Японию в качестве военного советского разведчика 3|. Таким образом. Токийский окружной суд был вынужден в своем официальном документе фактически опровергнуть антикоммунистическую фальшивку, пущенную в оборот министерством юстиции. Конечно, этот факт смог бы стать известен общественности только в связи с опубликованием приговора. Но это произошло много времени спустя, только в 1962 г., когда вышли в свет «Материалы по современной истории».

Даже не обладая специальным юридическим образованием, нетрудно заметить в приговорах Токийского окружного суда внутреннюю противоречивость тех или иных мотивировок. Да она просто бросается в глаза! Вся инкриминированная в приговорах Рихарду Зорге и другим обвиняемым информация служит, несомненно, одной единственной задаче – выяснению планов военного нападения гитлеровской Германии на СССР и позиции Японии в связи с этим. В приговорах сбор такой информации рассматривался как нарушение законов «О поддержании общественного порядка» и «Об обеспечении государственной обороны».

31 См. там же, стр. 509.

Какую же, однако, угрозу государственному строю Японии" или какой ущерб интересам обеспечения государственной обороны страны могла нанести информация Зорге о внешнеполитических планах Японии в отношении СССР, если у японских правящих кругов действительно не было намерения вероломно нарушить пакт о нейтралитете, заключенный с Советским Союзом? Более того, какой ущерб японским интересам могла нанести информация Зорге о том, что в 1941 г. нападение Японии на СССР не состоится? А ведь в приговоре эта информация рассматривается как тяжкое преступление.

Для примера обратимся к приговору в отношении Бранко Вукелича. Большая часть предъявленных ему обвинений касается получения Вукеличем внешнеполитической информации от своих французских, английских и американских коллег. Судей при этом нисколько не смущало ни то, что эта информация исходила из иностранных посольств и получал ее Вукелич совершенно легально, ни то, что значительная часть этой информации касалась внешнеполитического курса не самой Японии, а западных держав. Так, например, Вукелич обвинялся в том, что получил информацию о содержании доклада посла США Грю, сделанного в 1941 г. для американских резидентов в Токио. В число «преступлений» Вукелича было также включено получение информации от американского корреспондента Джозефа Ньюмана о позиции правительства США в отношении ожидавшегося выступления Японии против СССР после начала советско-германской войны 32.

Таким образом, приговоры Зорге и участникам его группы свидетельствуют лишь о предвзятости судей и их стремлении подвести обвиняемых под наиболее тяжелые наказания. Это была жестокая классовая расправа японского фашизма руками своего карательного аппарата, беззастенчиво поправшего все каноны даже реакционной буржуазной юстиции. Черты буржуазного суда —этого орудия господствующих классов, который, по определению В. И. Ленина, изображает «собою защиту порядка, а на самом деле» является «слепым, тонким орудием беспощадного подавления эксплуатируемых, отстаивающим интересы денежного мешка»33, – в «деле Зорге» прояви-iii ь во всей своей омерзительной наготе.

По закону каждый осужденный имел право обжаловать в верховном суде приговор окружного суда. Как

гвует из документов, Рихард Зорге и Хоцуми Одзаки использовали это свое право. Кассационную жалоб) В верховный суд от имени Зорге писал его адвокат по назначению Асанума 34, а от имени Одзаки – адвокаты Хоригава и Такэути, специально приглашенные друзьями Одзаки и его женой 35.

Адвокат Асанума впоследствии вспоминал: «Доктор Зорге не питал каких-либо иллюзий в отношении результатов апелляции. Он проявлял мудрость и сдержанность» 36. Тем не менее как подлинный боец он был намерен сражаться до последнего патрона.

К сожалению, среди документов, опубликованных японским издательством, текста кассации Зорге не оказалось. О ее содержании можно судить лишь по изложению, данному в докладе о деятельности группы Зорге, составленному разведотделом штаба оккупационных войск США в Японии. В феврале 1949 г. этот документ был внесен в протоколы конгресса США в качестве материала 37 по «делу Зорге».

О чем же писал Рихард Зорге в своей кассационной жалобе? Он ни в чем не раскаивался и не просил снисхождения. Он сам атаковал и обвинял окружной суд в необоснованности приговоров, вынесенных как ему, так и всем обвиняемым по их общему делу. Кассационную жалобу Зорге начинал с того, что доказывал несовершенство японских законов, составленных в такой форме, которая дает суду возможность произвольного их толкования. Зорге писал далее, что и представители обвинения.

и сам суд не приняли во внимание ни характера деятельности его организации, ни характера информации, которую она получала в Японии. Значительное место в кассационной жалобе посвящено защите его помощников. Касаясь обвинений, предъявленных ему лично, Зорге указывает, что свою информацию он получал только в стенах германского посольства, что эта информация предоставлялась ему добровольно сотрудниками германского посольства и что поэтому ни способ получения, ни источник се происхождения не дают оснований для наказания по японским законам, поскольку подобную информацию невозможно отнести к разряду «государственных секретов» Японии 38.

Какая же судьба постигла кассационную жалобу Рихарда Зорге? Постановление верховного суда, рассматривавшего кассацию Рихарда Зорге, гласит: «Обвиняемый Рихард Зорге, 50 лет 38а, обратился с кассационной жалобой в отношении приговора, вынесенного 29 сентября 1943 г. Токийским окружным уголовным судом по делу о нарушении обвиняемым законов «О поддержании общественного порядка», «Об обеспечении государственной обороны», «О сохранении военной тайны», «О сохранении тайны в отношении военных ресурсов». Поскольку кассационная жалоба не была представлена в данный суд в срок, установленный законом (здесь и далее подчеркнуто мною. – С. Б), то суд, выслушав мнение прокурора Тоси Хирано, руководствуясь статьей 427 уголовно-процессуального закона, вынес следующее решение: «Указанную кассационную жалобу отклонит ь»».

Решение верховного суда датировано 20 января 1944 г. И подписано пятью судьями во главе с председательствующим Минору Миясиро 39.

Кассационная жалоба была доставлена в верховный суд с опозданием на один день40. Конечно, с формальной точки зрения суд имел основание отвести кассацию Зорге, не рассматривая ее. Однако речь шла

«ИЗни или смерти человека, и это следование букве iKOHa выглядит как преднамеренное уклонение верхов-ОГО суда от своих прямых обязанностей – проверять

•нованность приговора, вынесенного судом низшей ин-1нции. По существу же такое отношение верховного су-18 к Зорге явилось не чем иным, как соучастием в обречении его па смертную казнь.

При знакомстве с обстоятельствами отказа верховного суда рассмотреть кассацию Рихарда Зорге естественно возникает вопрос: как мог произойти столь редкий в истории мировой судебной практики случай, когда искушенный в ведении судебных дел юрист, каким являлся адвокат Асанума, допустил, чтобы кассационная жалоба приговоренного к смертной казни оказалась представленной в высшую инстанцию суда с опозданием? Ведь она могла быть подана в течение 30 дней, и вдруг опоздание... на один день! Ничего подобного не произошло, например, с кассацией Хоцуми Одзаки, оформление которой друзья Одзаки сразу же после вынесения приговора отказались поручить адвокату по назначению Кобаяси, а передали выбранным ими самими адвокатам.

Впоследствии адвокат Асанума давал довольно сбивчивые объяснения, почему кассация Рихарда Зорге была представлена в верховный суд с опозданием на один день. По словам Асанума, в этом был виноват... сам Зорге, якобы ошибочно сообщивший ему дату получения документов для составления кассационной жалобы 41. Конечно, такое объяснение в устах юриста, знающего все тонкости процедуры оформления кассации, звучит, по меньшей мере, наивно. Разве имеет право адвокат в таком важном вопросе полагаться на подзащитного? Похоже, что у Асанума была договоренность с властями, создававшими для верховного суда формальную возможность уклониться от рассмотрения кассационной жалобы Зорге.