Текст книги "Копельвер. Часть I (СИ)"

Автор книги: Сергей Карабалаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава 9. Тропки-воробки

Следующие дни Вида провел, разъезжая по округе и принимая поздравления. Не упустил он и возможности кольнуть Хольме, по-соседски заехав в Прилучную Топь. Из всех замков окреста этот, разумеется, кроме самого Угомлика, Вида любил больше всех. Не на холме, а в низине, на берегу ручья, который больше напоминал неширокую реку, построенная из вековых елей, Прилучная Топь выглядела, как настоящая крепость.

Кьелепдар встретил его, как и всегда, радушно.

– Вроде, совсем недавно ты у меня на ладони умещался, а теперь уже главный обходчий! – обнял он Виду. – Проходи в дом. Как раз к обеду успел.

Вместе они прошли в небольшую столовую. За длинным прямоугольным столом уже сидели жена Кьелепдара Блантир, Хольме, двое младших детей, Буде и Ротье, и гостившая в замке свояченница Зола с младшей дочерью Ваей.

– Привет, Вида! – бросились к гостю Буде и Ротье. Из всех господ, бывавших в Прилучной Топи, только он не отказывался с ними играть.

– Привет, малыши! – потрепал обоих братьев по волосам Вида. – Вас и не узнать, выросли-то как!

Братья зарделись от похвалы.

Блантир улыбкой поприветствовала Виду.

– Садись к столу.

Зола, держащая на руках Ваю, привстала на своем месте.

– Так вот кто теперь главный обходчий! – сказала она, протягивая руку.

Один лишь Хольме сидел так, будто никакого Виды и не было. Он даже не взглянул в его сторону.

– Ну, рассказывай, – начал Кьелепдар, когда слуга обнес всех слабым вином. – Как дома дела? Как Мелесгард? Как Зора? Как Трикке?

– Мать с отцом хорошо, – ответил Вида. – Пир готовят.

– И мои в свое время готовили, – кивнул Кьелепдар. – Известное дело – пир по случаю выборов. А ты-то сам как? Рад?

– Еще как! – воскликнул Вида. – Я и не думал, что меня выберут. Я ведь младше других…

Хольме, сидящего напротив юноши, затрясло от гнева.

– Младше, – процедил он. – И недостойнее.

Все смолкли, и даже маленькая Вая, сидящая на коленях у матери, уставилась на Хольме.

– Что ты сказал? – спросил Вида.

– А ты будто не слышал? – зло ответил Хольме. – Иль ты у нас глухой?

Не сиди Хольме в своем собственном доме и не будь Вида там гостем, он бы бросился на обидчика с кулаками, но тут ему пришлось сдержаться.

– А ты вот, вроде, не глухой, а все равно в главные обходчие не годишься! – так же ядовито, как и Хольме, заметил Вида.

Юноша вскочил, с грохотом уронив тяжелый стул.

– Знаем мы, как ты в главные обходчие пролез! – закричал он, позабыв обо всем на свете. – Твой дружок Игенау помог! За плату сходил в лес да и добыл тебе там Везнаев нож. Сам-то ты бы струсил! Ты бы и шага в темнолесье не сделал!

– А ну молчи! – грубо оборвал его Кьелепдар. – Не позорь отца! Коли не умеешь проигрывать, то и не суйся туда!

Хольме, не отрываясь, смотрел на Виду, сжимая и разжимая кулаки, а потом спешно вышел из залы, оставив всех присутствующих растерянно глядеть друга на друга.

– Я пойду. – вставая со своего места, сказал Вида. – Еще по делам нужно успеть.

Он поклонился Блантир и Золе, еще раз потрепал мальчишек по головам и вышел вон.

Вида уже сожалел, что приехал сюда, и корил себя за тщеславие. А еще, что из-за этой детской выходки он впервые в жизни лишился друга.

– И кто меня просил туда ехать? – думал Вида. – Только испортил все.

Вернувшись домой, он нашел на столе записку, которую с оказией передал ему Игенау.

Поборов желание тотчас же поехать в домик на опушке, Вида лег спать, дав себе перед этим зарок никогда больше не хвастаться своими победами.

Наутро, еще до того, как солнце осветило крышу Угомлика, Вида вышел из дома. К Игенау он решил взять еще и своего пса, Чепрака, о котором совсем позабыл за последние дни.

– Не отставай, Чепрак! – прикрикнул он, вскакивая на коня.

Задорно лая, пес бросился за своим хозяином.

Две суки Игенау, лежавшие на пороге, увидев Виду и Чепрака, лишь лениво завиляли хвостами.

Пока Вида привязывал Ветерка к коновязи, из дома вышел сам молодой хозяин.

– Вот ведь охранницы! – засмеялся Игенау, обнимая друга. – А я им дом доверяю!

– Так я же свой, – заступился за собак Вида. – Чего им зазря лаять?

– Ты, кстати, вовремя! Мать моя только что пирогов напекла. А ты ж ее знаешь – столько приготовит, что и пятеро таких как я не осилят. Проходи в дом, хоть подсобишь.

Вида не стал спорить – со вчерашней трапезы в Прилучной Топи у него и крошки во рту не было. Да и вообще он любил бывать в этом простом лесном доме, в котором все отличалось от богатого Угомлика. Ему нравились и теснота комнат, и скрип деревянного настила, и запах застывшей смолы, и писк мышей в подполе…

– Видочка! Сколько времени-то не виделись! – бросилась к нему мать Игенау, которой единственной во всем окресте дозволялось не звать его господином.

– Да вот я и сам заскучал. – стал оправдываться Вида, хотя это было и не нужно: он был здесь три дня назад и хозяйка дома лукавила, говоря о том, что Вида о ней позабыл.

– Так ты проходи. И пирожка попробуешь. Сын-то мой все мать никак не уважит – отщипнет кусочек и все, сытый. А я будто зря тесто месила, да вишни от косточек чистила, да печь топила. Вот и приходится все псам нашим отдавать…

Вида сел за стол и начал уплетать еще теплые и сладкие пироги.

– Ты ешь, – подсел к нему Игенау, – да слушай. Тут меня Перст к себе вызвал. Работа, говорит, для меня имеется. Я тогда расспрашивать не стал, уговорился, что поеду к нему в Аильгорд да там все и разузнаю. Ты со мной?

– Конечно! Когда это я тебя бросал? – воскликнул Вида.

– Ну так доедай и поедем. Перст к полудню ждет.

– Я тебе пирог заверну, – засуетилась хозяйка. – А то я вас знаю – сначала к Персту, потом к Ваноре, потом в лес. До дому-то не дойдете. А поесть захочется.

– Давай-давай, – поторопил ее сын. – Так и быть, возьму.

– Да я и не тебе, – ударила его по рукам мать. – А Виде. Он-то всегда меня благодарит да от кушаний моих не отказывается.

Вида сунул пирог в карман штанов и распрощался с радушной гостеприимной хозяйкой.

– Свидимся еще, но вы пирогов-то напеките!

И с тем они вместе с Игенау вышли во двор. Чепрак лежал у ног Ветерка, задремавшего от скуки, и облизывал нос. Вида одним точным движением подтянул коню подпругу и вскочил в седло. Игенау в это время возился с замком от загона, где мирно щипал травку его Пестоцвет.

– Я вот и не знаю, что Перст попросит, – сказал он, когда вместе они выехали на дорогу, ведущую прямо к Аильгорду, родовому замку Перста.

– Да в лес сходить. Али волков пострелять, – предположил Вида.

Перста Низинного Края Вида хорошо знал. Более того, они с Мелесгардом были названными братьями и лучшими друзьями. Перст первый поздравил Виду с новой должностью, прислав тому дорогую соболью шубу.

– Я бы не прочь поразмяться. А то, стыдно сказать, но все запасы уже подъедаем с матерью…

– Так ты чего? – удивился Вида. – У моего отца всегда есть работа!

А про себя он подумал о том, что в следующий раз привезет Игенау большой окорок, из тех, что хранились в коптильне Угомлика.

Так они, то пуская лошадей вскачь, то идя шагом, добрались до замка Перста. У огромных литых да с причудливыми узорами ворот сидел слуга, одетый в ярко-красное платье и синий колпак.

– Господа! – крикнул он, вскакивая со своего места, когда Вида и Игенау подъехали к самым воротам. – Как о вас докладать прикажете?

– Мы к Персту, – пояснил Вида.

Слуга засвистел, и тотчас же ворота отперли и впустили двух гостей во двор замка. Каменная дорожка, ведущая к жилой части, была обсажена розами, такими большими и яркими, что Ветерок шарахнулся в сторону, испугавшись их густого запаха.

– Вот ведь! – ахнул Игенау. – Я-то всегда считал, что богаче Угомлика в этом мире нет замка, а вот оно как!

Аильгорд был и вправду велик и красив. Весь из белого и серого камня, с высокими широкими окнами да дверями, с башнями и спусками, с большим глубоким прудом, где плавали лебеди, и зеленым садом, он больше походил на сказочный дворец. Игенау был прав – даже Угомлик, суровый и богатый, казался по сравнению с Аильгордом жалкой лесной избой.

– Позвольте! – поклонился другой слуга, который вышел к ним из караулки. На нем был уже зеленый колпак. – Я поставлю лошадей.

Оба друга спрыгнули на землю, а Игенау не переставал восхищенно глазеть по сторонам.

– Нам туда. – напомнил ему Вида. – Перст, поди, ожидает.

Они прошли в замок, который внутри оказался еще богаче, чем снаружи. Тяжелые парчовые занавеси, цветастые шелковые ковры, позолоченная мебель, бронзовые светильники, драгоценные безделушки, цветные стекла, мраморные полы да лестницы. Все блестело, переливалось и даже пахло золотом и богатством.

– Вот и пришли. Тут Приёмная зала. – и Вида толкнул перед собой двери.

За ними вошли уже другие слуги, неся на подносе вино да спелые ранние яблоки.

– Винца-то я выпью. – оживился Игенау.

И он сам налил себе из бутыли. А Вида плюхнулся на мягкие подушки и вытянул ноги. Он бывал здесь тысячу раз и ни показным блеском, ни истинным великолепием его было не удивить.

Очень скоро к ним спустился сам Перст. Высокий, статный, он был настоящим хозяином Аильгорда, его живым воплощением. Даже дух захватывало от той силы и власти, что исходила от него. Вида встал, а за ним вскочил и Игенау, и оба они согнулись в поклоне.

– Вот и не ждал тебя я, Вида. – улыбнулся Перст, протягивая руку сначала Виде, а потом и Игенау.

– А мы вместе. – ответил тот. – Он мой лучший друг. Если что нужно, так я помогу.

– Помощь самого главного обходчего! – засмеялся Перст. – Да вы за час управитесь.

Он жестом пригласил юных обходчих поглядеть на карту, разложенную на столе.

– По северной стороне лес, вот здесь, вплотную подобрался к Аильгорду. Корни душат камень, крошат его в пыль. Вам задача пойти да поглядеть, какие деревья можно спилить, а какие пока оставить. Сделайте метки для рубщиков, которые вослед пойдут.

Игенау кивнул – работа и впрямь была несложной, а вот деньги, которые предложил ему Перст, были хорошими.

– Мы зараз управимся. – сказал он, вставая с места.

– Идите. – отпустил их Перст.

Раскланявшись, Вида и Игенау покинули сначала Приёмную залу, а потом и сам замок. А выйдя на ровную площадку перед садом, свернули по тропинке направо, попетляли среди деревьев и уперлись в калитку, которая должна была выпустить их за ворота именно там, где лес вплотную подобрался к людскому жилью. За ними, высунув язык, шел Чепрак, который до этого отдыхал в прохладной конюшне вместе с Ветерком и Пестоцветом.

Вида подергал задвижку и открыл калитку. Древний лес дыхнул на них трухой и горьким мхом.

– Пошли, – сказал он Игенау, засучивая рукава и повязывая волосы платком.

И первый двинулся вглубь леса.

Целый день друзья осматривали деревья, подкапывали корни, отрезали кору от ствола, гнули ветки, делали надсечки, принюхиваясь, пробовали на вкус то лист, то побег, припадали к гнилой земле, словом, делали все то, что нужно делать, коли зовешься обходчим. К вечеру они были мокрые от пота и черные от древесной пыли. Рубахи кое-где были разорваны цепкими колючими ветками, а у Виды на оцарапанной щеке засохла кровь.

– Ух! – вымолвил Игенау, садясь на какой-то трухлявый пень и вытирая пот со лба. – Неужто управились?

– Управились. – подтвердил Вида. – Сам не верю. Перст не солгал. Тут и щели меж деревьями нет, так близко и плотно они растут. Живой стеной стоят. Да и корни у них в руку толщиной.

Они немного посидели, отдыхая, а потом двинулись обратно, больше всего мечтая о том, чтобы побыстрее оказаться дома да смыть с себя и грязь и пот.

Дорога обратно заняла у них немного времени – они шли, прижавшись к стене и защищая глаза, пока рука Игенау не нащупала пустоту в том месте, где они оставили открытую калитку.

Мягкие сумерки просто ослепили Виду после целого дня, проведенного во мраке леса. Он зажмурился и опустил голову.

– Вот и наши обходчие! – услышал он довольный возглас и, разлепив глаза, увидел подходящего к ним Перста. За ним шла, весело напевая, его дочь Бьиралла.

Вида разинул рот – внезапно весь мир поблек, уступив первенство красавице Бьиралле, прекраснее которой еще не рождалось на Оннарской земле. Вся в розовом и золотом, с черными волосами, с яркими зелеными глазами и нежным румянцем на щеках, она походила на яркую пташку.

– Все выполнили! – ответствовал Игенау, кланяясь до земли. Он словно не заметил красы юной хозяйки Аильгорда. – Почти тысячу меток поставили. Рубщикам будет работа!

Бьиралла поджала губы и повела чудесным носиком. Игенау смутился – от него правда несло потом, мокрой землей и гнилыми пнями. Вида, заметив взгляд друга, вышел вперед и, согнувшись пополам, гаркнул:

– Вида Мелесгардов да друг его Игенау Апкененов!

Бьиралла перевела взгляд с Игенау на него, а потом прыснула.

– Экий ты смешной. – сказала она и убежала обратно в сад.

– Моя дочь Бьиралла. – запоздало представил ее Перст.

Он повелел расплатиться с Игенау, да дать тому с собой одну из бутылок своего вина, а Виде наказал кланяться отцу да передавать тому пожелания доброго здравия и молодецкой силы.

Зря мать Игенау беспокоилась о том, что юноши поедут к Ваноре – ослепленный красой Бьираллы, Вида Мелесгардов, распрощавшись с другом, отправился в Угомлик и долго лежал, глядя из окна на звездное небо, не в силах справиться с тем новым чувством, что зародилось у него в сердце.

Иль на базаре знали все: еще б, настоящая кера! И любили – стоило Иль у кого-нибудь купить себе платье, туфли или платок, как к торговцу выстраивалась очередь из простых нордарок, желавших одеваться так же, как и знатная госпожа.

Особенно полюбилась Иль Архену, владельцу лавки с серебряными и золотыми украшениями, но не потому, что юная транжира спускала у него все деньги, наоборот – Иль никогда не заходила к нему, предпочитая с ног до головы обвешиваться цветным стеклом.

– Ладная, сочная, румяная! – восторгался Архен каждый раз, когда она проходила мимо. – Второй такой не сыскать! Не чета этим чернявым, сухим девкам! Лучшим украшением стала бы в моей лавке! Главным алмазом в дому!

Он, было, даже хотел подарить ей золотой браслет просто так, но Иль гордо отказалась.

– Золото тускнеет, – заметила она. – А вот стекло – нет.

После того, как Иль наведалась в лавку Уульме и воочию увидела все те чудеса, о которых доселе только слышала, ни золото, ни серебро, ни драгоценные каменья ее больше не привлекали. На шею она повесила стеклянные бусы, которые выбрала в лавке, и гордо рассказывала всем и каждому, что муж ее – великий мастер.

Скоро уже все торговцы начали подсмеиваться над влюбленностью Архена.

– А она и не смотрит на него! – пересказывали они друг другу их разговоры. – Убери, говорит, свое золотишко, не нужно мне его. А тот, как телок какой, разве что не мычит в ответ.

Архена смущали и злили эти россказни, но поделать он с собой ничего не мог: рот сам собой открывался, а взгляд становился глупым и пьяным, стоило Иль показаться в толпе. И вот ведь какая несправедливость: досталась такая красавица мастеру Уульме, который на нее, как Архен знал от болтливой Беркаим, даже и не смотрит, а сиднем сидит в своей мастерской! Будь Иль его, Археновой, женой, он бы не сглупил, он бы из дома не выходил и ее бы не выпускал!

Он было решил задобрить Беркаим и подарить ей какую-нибудь безделку, надеясь, что старуха замолвит за него перед Иль словечко, но та, словно впитав в себя гордость юной госпожи, решительно отказалась от его подношений.

– Куда мне твой перстень, дурак? – ворчливо спросила Беркаим. – Коль я цельный день руками работаю.

До Уульме тоже дошли слухи, что Архен положил глаз на Иль. Сначала они его встревожили, но потом он решил, что добродушный торговец вряд ли осмелится даже прикоснуться к Иль, слишком уж робким и квелым тот был.

– Он только слюни пускает да за сердце хватается, когда ее видит, – окончательно успокоил Уульме всезнающий Бопен. – От такого вреда не будет.

Иль же, когда Уульме за ужином решил осторожно ее расспросить, только наморщила лоб, будто пытаясь припомнить того, о ком идет речь, а потом сказала:

– Тот здоровяк с железками? Он глуп и неумел. Его изделия не стоят и стеклышка из твоей лавки!

Они сидели за столом и угощались сладкой спелой дыней, которую Иль лично выбрала на базаре. Уульме скинул халат, расстегнул ворот рубахи и засучил рукава так, чтобы не испачкаться липким соком, а Иль, в которой уже начало просыпаться любопытство к тому, о чем она раньше и не думала, невольно стала его разглядывать. Беркаим часто говорила ей, что Уульме хорош собой, но только сейчас она поняла, как разительно он отличался от низкорослых округлых нордарцев.

Уульме, поймав на себе ее взгляд, смутился и потянулся было за халатом, но стук в дверь, а следом и крик Бопена, заставили его вскочить с места, позабыв про всякое стеснение.

– Хозяин? – тарабанил Бопен. – Хозяин!

– Что случилось? – спросил Уульме, впуская задыхающегося торговца внутрь.

– Там, в лавке… Скорее…

Уульме, не тратя время на расспросы и долгие объяснения, накинул халат и поспешил вслед за Бопеном.

– Я запер двери… Хотел пересчитать выручку… Видать, он решил, что в лавке никого… На счастье подоспел Сонлим из соседней лавки… Вместе мы ему бока и намяли… Но судить все равно тебе…

– Кого? – спросил Уульме, пытаясь понять, что хотел поведать ему Бопен.

– Вора! – выдохнул тот.

В Даиркарде, граде, который жил исключительно торговлей, за кражу хоть ломтя хлеба, хоть алмазного ожерелья наказание было одним – тому, кто покусился на чужое добро без всякого сожаления отрубали руку по плечо, а тот, у кого украли, мог не ждать суда и сам исполнить приговор. Торговец мог как угодно завышать цены на самый свой захудалый товар, а покупатель как угодно сбивать их, но взять с прилавка и не заплатить звонкой монетой было делом немыслимым как со стороны одних, так и других.

Когда Уульме вошел в лавку, он первым делом увидел Сонлима, верхом сидящем на тощем оборванном юноше, с лица которого стекали струйки крови.

– Уульме! – поприветствовал его сосед, заламывая руку воришки так, что тот пронзительно закричал. – Нести топор?

– Не надо, – заплакал юноша, – я не со зла… Я ничего и не брал… Я есть хотел…

– И потому ты и забрался в лавку, где торгуют стеклом? – ехидно спросил все тот же Сонлим. – Иль ты его жрешь вместо хлеба?

– Я не знал… Я только прибыл… Я с утра здесь…

Уульме смотрел на воришку сверху вниз и понимал, что презрение к преступнику уступает место жалости. Совсем еще мальчишка, худой и оборванный, он не походил на того, кто бы с умыслом забрался в лавку.

– Отпусти его. – сказал он Сонлиму.

Торговец грузно поднялся на ноги, а воришка так и остался лежать на полу, трясясь от рыданий.

– Откуда ты? – спросил Уульме мальчишку. – Встань и ответь.

– Из Арджебара. – всхлипнул тот, вытирая кровь с лица. – Три дня пути отсюда… Прошу тебя, господин, помилуй! Я отработаю, отслужу! Калекой мне не сдюжить…

– А чем ты думал, когда решился обокрасть уважаемых людей? – вставил Сонлим.

– Хватит, Сонлим, – одернул его Уульме. – Я сам разберусь. Благодарствую за помощь.

Торговец вышел, плотно прикрыв за собой дверь, а Бопен, который за все время не проронил ни слова, стал невозмутимо переставлять стеклянную посуду.

– Отработаешь? Что ж, коли так, то я тебя отпущу. Назавтра придешь в мою мастерскую, что за малой площадью. Спросишь там мастера. Если не придешь, то не я, сами боги тебя будут судить.

Мальчишка упал перед ним на колени и зарыдал пуще прежнего.

– Я клянусь тебе, господин! Жизнью клянусь, что приду.

– На вот, возьми, – протянул Уульме пару медных монет. – Ты, вроде, был голоден.

Когда помилованный воришка, прижимая к груди деньги, с поклонами выбежал из лавки, Бопен решился заговорить:

– Оннарские законы справедливее наших, раз ты его отпустил.

– Не мне судить, – коротко сказал Уульме.

Хоть Уульме и не надеялся, но мальчишка, которого звали Ракеном, как и клялся, явился наутро в мастерскую. Он успел отмыть от грязи и спекшийся крови лицо, пригладить волосы и отстирать штопанную рубаху.

– Я все буду делать, господин, – поклонился он Уульме. – Ты спас меня от большой беды.

И Уульме снова вспомнился Сталливан, который тоже много кого спас от беды.

После того, как Сталливан нанял Уульме, прошло уже много времени. Ноги юноши зажили через три дня, как и пообещал ему его новый хозяин, и он даже не вспоминал о том, как боялся, что сгниет заживо.

Сталливан не утомлял Уульме работой, скорее, относился к нему как к сыну, нежели как к телохранителю.

– Послужить мне успеешь, – отвечал он всякий раз, когда Уульме заговаривал о своей службе.

В Сталливане, несмотря на возраст, было что-то ребячливое, такое, от чего на лице Уульме против воли появлялась улыбка. Он любил рассказывать о своих приключениях, о далеких странах и чужих городах, о странных обычаях и непривычных нарядах, о государях и их народах, о войнах и о мирных временах, о том, что было давно, и о том, чему свидетелем был он сам.

– Мир я повидал, – всякий раз заканчивал он свою историю.

Уульме даже немного завидовал Сталливану – он, кроме некоторых окрестов Низинного Края да самого Опелейха, нигде не был и ничего не видел.

– А где твоя семья? – как-то спросил он.

Сталливан, ничуть не смутившись, ответил:

– Была да вышла вся. Жены я не имел, детей не родил. Чему оченно и рад!

Он сверкнул глазами и добавил:

– Брат у меня есть. Прохиндей и пьяница. С таким знаться – себе в ущерб. Тысячу лет его не видел и еще столько бы не видал!

– Что он сделал? – спросил Уульме, потрясенный тем, что Сталливан вот так просто отказался от своего брата.

– Да, вроде как, ничего, – ответил старик. – Но это как рассудить: я вот, как вольный ветер, лечу, куда хочу, а он – как камень – лежмя лежит на одном месте. Мы с ним разные, как день и ночь. И никогда нам не сдружиться.

Какими же вырастут его собственные братья? – задумался Уульме. – Вида был веселым пострелом, шустрым и храбрым. Ох, и задавал он жару своим нянькам, которые день-деньской носились за ним по Угомлику. А вот младший, Трикке, был еще слишком мал, чтобы можно было судить о его нраве.

Сталливан внимательно посмотрел на Уульме, словно ожидая, что и тот расскажет ему о своей семье, но юноша смолчал.

– Эх! – воскликнул он. – Рассиделись мы тут! Пора и за дело браться.

Это Уульме сильно удивило: Сталливан не был купцом или ремесленником, за все то время, что он жил при нем, старик ни разу не заговаривал ни о каких делах или обязательствах, не утруждал себя работой и не искал службы.

– Пошли, – согласился Уульме.

Они вышли с постоялого двора и зашагали в сторону Дората – городской тюрьмы.

Сталливан ходил очень быстро, едва припадая на правую ногу, что поначалу изумляло Уульме: он не мог отделаться от ощущения, что деланная стариковскость не что иное, как личина.

– Сколько тебе лет? – решился спросить Уульме.

Сталливан обернулся и хитро улыбнулся юноше:

– Тысячу.

Уульме поджал губы – если не хочешь говорить, то и молчи. Врать-то зачем?

Когда до серых ворот тюрьмы оставалось рукой подать, Сталливан свернул в маленький проулок и постучал в первую же дверь.

– В такие места, какие мы сейчас наведаемся, не дело идти безоружным. Да и телохранитель с мечом выглядит куда как страшнее, чем с детским ножиком.

– Это настоящий кинжал! – вскинулся Уульме, до глубины души оскорбленный таким сравнением.

– Но меч все же лучше. – примирительно сказал ему Сталливан.

На стук старика вышла женщина, одетая в коричневое платье из грубого сукна.

– Кузнец дома? – спросил Сталливан.

Женщина молча пропустила их вовнутрь и, оглядев улицу, заперла дверь.

– Дома-то дома. – раздался слабый сиплый голос. – Только вот занемог.

Иссушенный недугом мужчина встал с узкой кровати, сделал шаг по направлению к гостям и тут же согнулся пополам, задыхаясь от кашля. Уульме сделалось не по себе. От мужчины и всей обстановки в доме пахло смертью. А Сталливан, казалось, совсем не смутился. Он уселся на стул и закинул ногу на ногу.

– А я тебе всегда говорил, что тот, кто много работает, раньше всех и помрет.

Кузнец, откашлявшись, кивнул и, охнув, сел сам.

– А я тебе не верил. – попытался пошутить он и снова затрясся от кашля.

– Я сюда не болтать пришел, – деловито начал Сталливан. – Мне нужен меч. Хороший меч, легкий, удобный. Чтобы в руке лежал.

– Мечи есть, – впервые за все время подала голос женщина. – Покупателей нет.

И она, жестом остановив мужа, который, было, собрался встать, вышла из комнаты.

Сталливан пошарил в кармане и достал бутылочку с густой черной жидкостью.

– Это тебе, – сказал он, ставя ее перед кузнецом.

Несчастный взял ее и, выташив пробку, понюхал.

– Редкое зелье, – похвастался Сталливан. – Ни в одной каличной не найдешь!

Кузнец кивком поблагодарил его.

Женщина вернулась, неся с собой завернутый в тряпицу меч.

– Самый лучший, – сказала она, разворачивая его перед Сталливаном.

Уульме разинул рот. Даже у его отца, великого воина Мелесгарда, не было такого оружия! Клинок блестел, словно был из чистого серебра, а когда Уульме взял его в руки, то совсем не почувствовал веса оружия.

– Мне удалось создать чудо-сплав, – горько сказал кузнец. – А только поздно.

– Ты себя раньше времени не оплакивай! – перебил его Сталливан. – Не люблю я такие разговоры. Лучше ножны к нему дай.

Когда ножны подали, он, сделав знак Уульме, попрощался с хозяевами и вышел на улицу.

– Вот это меч! – не мог поверить Уульме, когда, взмахнув им один раз, разрубил подброшенную веточку на две равные части. Кромка среза была гладкая и ровная.

Но тут он вспомнил еще кое о чем.

– Мы ведь не заплатили! – воскликнул он. Никакое снадобье не могло покрыть стоимость этого меча.

– Заплатили, – отрезал Сталливан.

Они вернулись из Дората только к ночи. Сталливан пошел в темницу сам, оставив Уульме снаружи, так что юноша так и не узнал, какие же дела были у его хозяина.

А через месяц, прогуливаясь по улицам Опелейха, он увидел кузнеца. Если бы тот сам не поздоровался с ним, Уульме бы нипочем его не узнал: серое лицо его стало живого цвета, спина распрямилась, а кашель, тот самый кашель, который разъедал внутренности несчастного долгое время, бесследно прошел.

– Жив! – со смехом подтвердил кузнец, глядя на изумленного Уульме. – И снова работать могу! Уже заказ из Дората пришел – тамошним стражникам мои мечи приглянулись.

Кузнец похлопал себя по бокам.

– Где Сталливан? – спросил он Уульме. – Я у него в неоплатном долгу! Он отогнал от меня смерть…

Лишь намного позже Уульме понял, что Сталливан обладал способностью оказываться там, где был нужен больше всего, и помогать тем, кому в целом свете было некому помочь.