Текст книги "Копельвер. Часть I (СИ)"

Автор книги: Сергей Карабалаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава 11. Четырнадцатая ночь

В первый день зимы, едва холодные лучи коснулись стылой, запорошенной снегом земли, Вида уже был на ногах. Он еще с вечера приготовил то, что могло понадобиться ему в обходе, но перед самым выходом решил проверить свою поклажу еще раз. Все было на месте: огниво, соль, длинные сухие щепки, моток веревки, бутыль с водкой и иголка с ниткой.

Он накинул на плечи длинную шубу, проверил свои охотничьи ножи, коих было у него три – один за голенищем, другой на поясе, а третий в рукаве, обулся в теплые высокие сапоги и нахлобучил на голову меховую шапку.

Окинув себя взглядом в зеркало и убедившись, что все, как надо и ничего он в спешке не забыл, Вида вышел из своих покоев и стал спускаться по темной высокой лестнице.

А во дворе уже собрались его слуги, родители, Трикке с Ойкой, друзья, другие обходчие и охотники и угомликские крестьяне.

– Вида! – закричал Игенау, завидев друга, и подбросил шапку вверх. Он стоял рядом с Ванорой и Иверди, чуть в стороне были Баса с Грозеем – соперники Виды на выборах, а верхом на тяжелом низком коне восседал Икен из Шонерей – старик, к чьему совету прислушивался даже Ванора.

Мелесгард стоял, прижимая к себе Зору, и с гордостью смотрел на среднего сына. Трикке топтался рядом, уже основательно замерзнув, а Ойка, одетая в огромную для ее роста шубу, осталась рядом с Армой и Майнаром.

Вида подошел к отцу с матерью и поклонился.

– Все в сборе, – улыбнулся Мелесгард, оглядывая присутствующих. – Когда меня выбрали, такой толпы не было.

Вида и сам не ожидал такого успеха – почти все обходчие увала явились идти под его началом.

Слуги поднесли ему мешок, доверху набитый припасами.

– Благодарю, – сказал он, прилаживая мешок за спину. С такой горой еды он проживет в лесу год, а то и два.

Трикке смотрел на брата с нескрываемой завистью. Как ему бы самому хотелось быть Видой, таким сильным, веселым и храбрым, хотелось доказать, что и он не лыком шит, что он тоже взрослый и опытный в лесу муж.

– Надо идти, – важно сказал Вида. – Дни нынче короткие. Сейчас выйдем – к ночи только будем.

– Пусть боги даруют тебе опасностей и врагов, – выпалил Трикке. – Вернись героем.

Вида засмеялся. Когда он был таким же маленьким, как и Трикке, он тоже думал, что лес кишмя-кишит врагами, да только сейчас он знал, что главные его враги – это мороз да потухший костер.

– Возвращайся скорее, Вида, – пропищала Ойка, когда он чмокнул ее в белый лоб. – Мы будем ждать тебя назад.

– Оружие-то при тебе? – спросил Майнар.

– При мне, – заверил его Вида. – Всегда при мне.

– Видочка, сыночек! – запричитала Арма, совсем не думая о том, что так к теперь уже главному обходчему обращаться не след. – Замерзнешь, небось, похудеешь в лесу-то своем!

Вида мягко отстранился от старой няньки и сказал, стараясь звучать убедительно и веско:

– Не замерзну. На заимке печь есть. И еды у нас вдоволь. Ты лучше Ойку с Трикке откармливай, а не за меня печалься.

Когда уже все готовы были двинуться в путь, в Угомлик въехали красные, расписанные золотом, сани, запряженные четверкой черных, как смола, коней. Возница остановился прям перед Видой, и из саней, словно птица из клетки, легко выпорхнула Бьиралла.

У Виды аж во рту пересохло. Он хоть и намекал Бьиралле на ближайший обход, и, как бы между делом, сообщал, что очень бы хотел видеть ее среди провожающих, в глубине души и не надеялся на ее появление. Своевольная горделивая Бьиралла была не из тех, кто будет стоять на морозе в толпе грубоватых обходчих и вместе со всеми желать ему скорейшего возвращения и легкой дороги.

Но Бьиралла все же приехала и теперь слепила всех своей красотой. В теплой собольей шубке в пол, в бархатных перчатках, в белом пуховом платке, она смотрелась олицетворением самой сверкающей зимы.

Будто кукла она – ладная да чудесная, – подумалось Виде. И ведь бывает на свете такая красота, что сколько ни ищи, а не найдешь ни одного изъяна.

Юноша на негнущихся ногах подошел к своей гостье.

– Не ждал тебя, Бьиралла! – только и выговорил он.

Бьиралла насмешливо посмотрела на него и сказала, по привычке топая ножкой:

– А я и сама не знала, что приеду. Только сегодня решила, что нужно тебя проводить.

Вида ушам своим не поверил. Он посмотрел по сторонам, жалея, что никто, кроме него, не услышал ее слов.

– Я и подарок привезла. – продолжила Бьиралла, доставая из кожаной сумочки огниво. – Отец говорит, что без огня в лесу делать нечего.

Юный главный обходчий, хотя у него было и свое надежное огниво, схватил подарок и прижал его к сердцу.

– Только его и буду пользовать! – пылко пообещал он ей.

Бьиралла улыбнулась.

– Уж не оплошай в обходе, Вида Мелесгардов! – сказала она. – А то я рассержусь на тебя!

– Не оплошаю, – поклялся Вида, чуть ли не падая перед ней на колени. – Все выдюжу. Героем вернусь.

Бьиралла кивнула и полезла обратно в сани.

– Приходи к гости на пир! – уже вслед крикнул ей юноша. – После обхода.

Дева как обычно ничего не ответила, а только помахала ему из саней.

Вида стоял, отупело глядя на то, как удаляется резвая четверка, а вместе с ней и прекрасная Бьиралла. Если бы в тот миг он мог видеть лицо Ойки, то понял бы, что сердце ее разрывалось на части. Ойка первая почуяла беду, исходившую от юной красавицы, но не ревность была тому причиной – Вида терял волю в ее присутствии, становился ведомым телком, благодарно идущим на собственное заклание. В Олеймане Ойку чуть не казнили по обвинению в колдовстве, но настоящей колдовкой была не она, а Бьиралла, которая, играючи, очаровала Виду так, что он забыл собственное имя.

– Эй, Мелесгардов! – негромко позвал Виду Ванора. – Мы в обход-то идем?

Вида, словно очнувшись ото сна, кивнул и деланно заторопился. Нельзя показывать обходчим свою слабость. Он, еще раз поклонившись отцу с матерью, помахал провожающим и, надвинув шапку на лоб, пошел вперед.

– Боги любят меня! – кричало его сердце всю дорогу вниз. – Сама Бьиралла – первая красавица, избалованная и любимая всеми округ, веселая и смешливая, пришла ко мне на проводы!

Вида знал, что и он далеко не промах – статный, красивый и храбрый, всем женихам окреста первый жених, но ему все казалось, что он при всех его навыках и умениях не стоит и волоса, снятого с головы Бьираллы.

– Эй, Вида! – вдруг раздался за его спиной голос Иверди. – Неужто ль перстова дочка приходила попрощаться?

– Она! – подтвердил Вида.

– А кое-кто не пришел! – подал голос Игенау, шедший прямо за ним.

– Кто? – спросил он.

– Хольме Кьелепдаров, – засмеялся Игенау. – Хворым сказался, лишь бы под твоим началом не идти.

В любой другой день такие вести задели бы Виду, но только не сегодня! Разве можно злиться и серчать, когда сама Бьиралла пришла его проводить?

Первый обход ожег Виду трескучим морозом. Не успели обходчие добраться до леса, как щеки у всех немилосердно горели, а глаза слезились от холода.

– Это и хорошо, – подумалось Виде. – Чем сложнее, тем и лучше.

Ему хотелось, чтобы Бьиралла гордилась им, а для этого нужно совершить столько подвигов, сколько он сможет.

Обходчие добрались до заимки, как и полагал Вида, лишь незадолго до захода красного зимнего солнца. Небольшой охотничий домик ждал своих замерзших гостей.

– Печь натопить да на стол собрать. Как поужинаем, так и спать пойдем, – распорядился Вида.

Он старался говорить уверенно и властно, будто бы всю жизнь раздавал приказания, но, посмотрев на охотников, которые едва шевелили губами от холода, не сдержался и добавил:

– Да вы и сами знаете, что делать.

Игенау рассмеялся. А Ванора его поддержал:

– Правильно. Ученые мы давно.

Все остальные одобрительно заревели, и Вида подумал, что править и приказывать было делом не таким уж и сложным.

Обходчие быстро собрали на стол из своих припасов, выпили, подбросили в печь еще поленьев, которые пахли смолой и морозом, и улеглись спать. Игенау лег рядом с Видой возле печи и сказал ему, с трудом ворочая языком от усталости и выпитой водки:

– Хорошее начало, Мелесгардов!

Обходчие проснулись, когда солнце уже встало. Им предстояло уйти на целый день в лес и вернуться лишь глубокой ночью.

Ванора, испросив дозволения Виды, который тот, разумеется, ему тотчас же дал, решил остаться на заимке, а Игенау, упрекнувшего его в отлынивании от общего дела, ответил, что уже все посмотрел в этом лесу, так что особого желания вместе со всеми бродить по горло в снегу у него нет.

– Пусть остается. – сказал Вида. – Будет, кому печь натопить.

Остальные обходчие уже собрались и теперь ждали Виду снаружи. Даже Икен, годившийся Ваноре в отцы, молодцевато бряцал своим обвесом.

– Помню себя пацаном, – сказал он, подмигивая Грозею. – С самых младых лет сначала с охотниками, а потом и обходчими в лес ходил, столько лет прошло, а по сю пору не надоело.

Вида пересчитал своих подручных, кивнул, удостоверившись, что все на месте, и первый пошел по засыпанной снегом тропинке.

За день им предстояло обойти почти всю южную часть увала: расчистить лес от сухих веток и пометить деревья под спил. Работы было много, но горячие молодые обходчие могли сделать и в три раза больше, если в том была нужда.

Солнце едва стало заходить за острую кромку леса, как обходчие наносили под сотню вязанок хвороста, отобрали почти столько же деревьев, годных для рубки, и сняли с десяток силков, расставленных кем-то из охотников вопреки приказу Ваноры.

– Возвращаемся! – покричал обходчих Вида.

– Погоди! – подал голос Игенау, выходя из-за деревьев. – Тут мертвые птицы

Вида сунул свой топорик за пояс и пошел туда, куда указывал его друг. На снегу были разбросаны клочья шерсти, перья и птичьи головы.

– Что за пропасть! – ахнул Вида.

Икен растолкал обходчих и склонился над тревожной находкой.

– Птичья хворь. – сообщил он, почесывая голову. – А откель, почему не скажу. Ванору нужно звать.

Привести Ванору вызвался Баса из Привалок, тот самый, кого тоже предлагали в главные обходчие.

– Мигом обернусь, – заверил он остальных и утопал на заимку.

Ванора пришел, только когда на лес навалилась ночная тьма. Басу он оставил заместо себя, а сам по его следам нашел обходчих. Все запалили свои лучины, чтобы тот мог прочесть послание, которое оставили на снегу мертвые птицы.

– Икен прав, – изрек он после внимательного изучения своей находки. – Птичье бешенство. Гляди, как их вывернуло-то, будто не кости там, а глина. Зверье, если поест такого мяса, тоже дуреет. Нужно сказать охотникам, чтобы постреляли всех болезных, а трупы сожгли.

Он обернулся к Виде и негромко добавил:

– Я такого давно не видал. Дурной знак. Лес нам бедой грозит.

Он собрал в мешок искорёженные птичьи тельца, и обходчие двинулись назад. Вида, придавленный этой тяжелой вестью, плелся позади всех. Никогда прежде не слышал он от Ваноры таких слов, а потому не на шутку испугался. Что за напасть их ждет? Как ее отвести?

На заимке Баса уже ждал их с горячим ужином и теплой постелью. Вида, выпив и чуть повеселев, сказал небольшую благодарственную речь и отправил всех спать, а сам долго не мог уснуть, раз за разом вспоминая сегодняшнюю находку.

На следующее утро обходчие двинули на юг. Теперь они искали не только сохлые деревья, но и следы обезумевшего от редкой хвори зверья, но ни единой капли крови, ни единого оттиска на снегу не нашли.

– Бывает, – сказал Ванора, который сегодня шел вместе со всеми. – И я ошибаюсь.

И у Виды отлегло от сердца.

Четыре дня обхода пролетели как один, а на утро пятого дня обходчие стали собираться домой. Они радостно и бодро переговаривались, шутили и напевали походные песенки.

– Отличный обход! – то и дело слышал Вида. – И главный обходчий хорош!

Сердце его ликовало. Его первый обход закончился столь хорошо, что он и сам того не ждал. Не только Игенау и Ванора, но даже Баса из Привалок его похвалил.

– Да здравствует Вида! – закричали обходчие, набрасываясь на него и окуная в глубокий снег.

Вида захохотал. О многом он беспокоился, о многом переживал, но боги смилостивились над ним, не послав тех испытаний, которых бы он не выдержал.

– А теперь же домой! – прокричал он, когда его поставили на ноги и смахнули с него снег.

– Домой! – загалдели его друзья, с воодушевлением подхватывая свои заплечные мешки и толстые суковатые палки. – Дома-то нас ждут-поджидают!

Вида, хоть он и любил лес всем сердцем, уже успел соскучиться по Угомлику и всем его обитателям. Вспоминал он и Бьираллу, и сердце его каждый раз трепетало. Придет ли она его встречать?

Напоследок Вида решил еще раз пройти мимо того места, где давеча нашли птичьи кости, и все еще раз оглядеть. И не зря! Высокий ильм, который рос среди старых, как сам лес, дубов, всего за несколько дней ссохся и почернел. Тревога, усыпленная Ванорой, снова закопошилась в его сердце.

– Разве он был таким? – стали вопрошать обходчие, обходя ильм кругом. – Он ведь даже крен дал – раньше стоял, как палка, прямой, а теперь того и гляди, повалит другие деревья.

Вида похлопал ильм по стволу и сам вздрогнул от глухого пустого звука, вырвавшегося из самого сердца обреченного дерева.

– Ванора! Он пустой внутри! – ахнул Вида.

Слово в подтверждение его слов, сухая ветка надломилась и рухнула ему прямо на голову.

– Ты поглянь, – покачал головой Иверди, поднимая ветку. – Она ж в труху рассыпается.

– Рубить надо, – сказал Грозей. – Вон какой сухой стоит.

– До весны потерпится, – возразил Ванора, оценивая крен. – Пока земля держит.

Вида был согласен и несогласен с решением Ваноры разом. Муки ильма нужно было закончить, да как можно скорее. Вернуться сюда завтра и спилить его под корень! Но спорить с опытнейшим обходчим он не стал.

– И такое бывает, – подал голос Икен из Шонерей. – Бывает, что лес сам себя метит.

– Он такой один, – вторил ему Ванора. – Значит, и переживать не о чем.

Уже подходя к Угомлику, обходчие увидели толпу тех, кто вышел их встречать. Зора вместе с Мелесгардом стояла впереди всех, ища глазами сына. Была тут и мать Игенау, румяная на морозе, шумливая, говорливая, она что-то рассказывала Арме, размахивая руками в толстых рукавицах. Трикке отбился от остальных и, переминаясь с ноги на ногу, решал, как ему встречать брата – с криками кинуться на шею или степенно и важно протянуть ему руку. Майнар, подхватив Ойку на руки, стоял рядом с Икеном, пришедшим встречать Грозея. И даже пара охотников из Привалок пришли уважить своего обходчего. Позади них сгрудились другие слуги и простые жители Угомлика.

Завидев приближающихся обходчих, все закричали и замахали руками.

– Вида Мелесгардов! Ванора! Игенау! Да здравствуют наши обходчие!

Вида поискал в толпе Бьираллу, и сердце его упало. Как он и боялся, своенравная дочка Перста в Угомлик не явилась.

– Воротился, сын! – обнял Виду Мелесгард.

– Сынок! – только и выдохнула Зора, не в силах больше прятать слезы гордости за Виду.

Арма, причитая, бросилась ему на встречу:

– Сыночек мой, Видочка! Замерз там, поди, ноги простудил! Отощал-то как с голодухи в этом своем лесу!

– Вот уж нет! – воспротивился Вида, обнимая свою старую няньку. – Вовсе не отощал.

Он по очереди поздоровался со всеми, кто собрался, благодаря за добрые слова и молитвы.

– А теперь, друзья! – гаркнул Вида, оглядывая всех собравшихся. – Пора и отметить наше возвращение. Всех прошу проследовать в замок, где вас ждет накрытый стол!

Игенау заулюлюкал и, схватив мать под руку, потащил ее в Угомлик. Остальные последовали за ним.

Хоть обход и завершился удачно, но не было в мире человека, несчастнее Виды Мелесгардова – Бьиралла, как он ни ждал ее весь вечер, так к нему и не пришла.

Юная Бьиралла – красивая, точно цветок, и свежая, как весна, сидела у окна в своей спаленке и поджидала гостя: Вида Мелесгардов прислал ей письмо, в котором молил о встрече с ветреной красавицей, обещая занять ее лишь на чуть.

– Госпожа! – позвала ее служанка, тихонько отворяя дверь. – Господин Вида прибыл.

– Пусть обождет, – ответила Бьиралла. – Мне и приготовиться нужно.

Она лукавила – еще утром слуги помогли ей одеться, надушиться и причесать длинные густые волосы. В ушах ее звенели и блестели сережки с большими сапфирами, а с шеи свисали длинные жемчужные бусы. Красивее Бьираллы не было никого в этом мире.

– Я скажу. – кивнула служанка и прикрыла двери.

А сама хозяйка поднесла к себе зеркало и долго любовалась своим отражением. И немудрено, что Вида влюбился в нее! Сам господарь бы взял ее в жены, если бы был молод да холост. Но, наконец, она решила спуститься вниз.

Вида сидел в Приёмной зале и пил вино, которое ему принесли. Шуба его валялась рядом на полу, а рубаха промокла от пота. Он пришел пешком, пройдя от Угомлика до Аильгорда пять тысяч шагов.

– Вида, – позвала его Бьиралла, царственно спускаясь по лестнице.

– Бьиралла! – воскликнул Вида, подскакивая на месте и вмиг забывая все слова, какие хотел ей сказать.

Бьиралла лебедью проплыла мимо него и опустилась на мягкие подушки.

– За чем ты явился? – спросила она, рассматривая свою тонкую изящную кисть с белыми длинными пальцами.

– Я ждал, что ты придешь меня встречать, – выпалил Вида, не сводя с нее влюбленных глаз.

– Ах! Я и позабыла об обходе. – отмахнулась Бьиралла.

Виду такие слова страшно расстроили.

– А я тебя ждал, – несмело прошептал юноша, боясь, что Бьиралла сейчас поднимет его на смех.

Что-то переменилось от этих слов в ее лице, но что, Вида не мог понять.

– Садись же, – похлопала дева на подушки рядом с собой. – Да расскажи, как дела в Угомлике. Как отец твой? Как мать? Как Трикке с Ойкой?

– Все они в добром здравии. – ответствовал Вида.

Он хотел лишь глядеть на нее, глядеть целую вечность, не отвлекаясь на дела и разговоры. С самого детства мамки и няньки в один голос твердили, что вырасти ему знатным красавцем – уж и лицо у него белое и гладкое, и глаза – карие и блестящие, и румяные щеки, и высокий лоб. А уж когда стал он брить бороду, так и вовсе от девок не было у него отбоя. И служанки, и крестьянки, и охотничьи дочери, и горожанки из Олеймана да Стрелавицы, куда он нет-нет да ездил – все охали да ахали от его красоты и силы. Да и какие то были девки! И молодые, и красивые, и горячие, точно огонь. Но ни разу на сердце его не было так сладко, как когда видел он Бьираллу.

– Стань же моей женой! – выпалил он и тут же осекся.

– Что ты сказал? – спросила девушка, потрясенная таким предложением.

– Без тебя мне нет жизни, – признался Вида, заглядывая ей в глаза. – Ты – мой свет. Я и встаю, и ложусь с мыслями о тебе, но сердце болит все сильнее.

– Ты хочешь жениться на мне? – переспросила Бьиралла, вставая и прохаживаясь по зале.

– Всем сердцем! – сказал Вида и, тоже вскочив, припал на одно колено. – Если ты согласишься, то я сделаю для тебя то, что не сделает больше ни один мужчина! Я взлечу в небо птицей! Я совершу столько подвигов, что их нельзя будет сосчитать, и все они будут славить твое имя! А ежели ты откажешь мне, то я… я… я пойду в лес, я отправлюсь на войну, я встречу врагов и пролью их кровь!

Бьиралла звонко засмеялась.

– Ты говоришь как мой отец, – заметила она. – Но мне не нужны твои подвиги. Зачем они мне? Отец мой – Перст этого окреста да друг самого господаря. Предки мои воздвигли Низинный Край своими руками. А богатства же у меня столько, что хватит еще на тысячу лет вперед.

Вида смутился. Он не знал, что еще предложить своенравной и избалованной деве.

– Я буду любить тебя до последнего вздоха. До тех пор, пока руки держат меч, глаза видят солнце, а сердце бьется в груди. Я никогда не заставлю пролить тебя ни единой слезы, не дам улыбке покинуть твое лицо, а глазам потухнуть от горестей! Я заслоню тебя от всего мира, я буду стоять стеной, горой! Я буду любить тебя так, как сами боги не могли бы любить!

Бьиралла перестала смеяться. Вида был первым из ее многочисленных воздыхателей, у кого хватило духу попросить ее руки, и эта напористость пришлась балованной красавице по вкусу. Этот Мелесгардов был вовсе не таким мямлей, как ей сначала показалось – любой другой бы на его месте лишился бы чувств от одной только мысли рассказать ей о своей любви.

– На мой век не отпущено страданий и слез, – самодовольно, но без должной страсти, сказала она. – Я рождена для счастья и веселья.

– Я знаю, – выдохнул Вида. – И я люблю тебя больше жизни.

Он подошел к ней и, позабыв обо всем, поцеловал. Жар, бушующий в его теле, перекинулся и на Бьираллу, и она охотно ответила на поцелуй.

– Прошу тебя, Бьиралла, – шептал Вида. – Стань моей женой!

– Я согласна, – ответила Бьиралла, выворачиваясь из его объятий.

Не сразу услышал Вида ее слова, а, услыхав, не сразу их понял. А когда понял, то от счастья позабыл свое имя.

– Только сначала испроси на то дозволения моего отца. – добавила Бьиралла и, тряхнув косами, выбежала из залы.

Ойка и Зора вдвоем сидели в Круглой зале. Ойка играла с котенком, которого летом Вида принес ей из Привалок и который за месяцы в Угомлике превратился в толстого гневливого кота, а Зора перебирала цветные бусины, отобранные, чтобы обшить платье для праздника весны.

Почти каждый вечер они сидели вместе, то рукодельничая, то сплетничая, то обсуждая важные новости, какими делился с женой Мелесгард. Сам хозяин обычно приезжал с объезда много позже, когда Зора уже была в постели, но не тушила свечу, поджидая мужа. А Вида и Трикке обычно не засиживались – были у них дела поважнее. Первый обычно пропадал у друзей-обходчих или же оставался ночевать у Игенау, а второй почти все время проводил в кузнице, где глядел на то, как плавят железо. Одна Ойка никогда не покидала Угомлика вечером, а если куда и уезжала, то всегда возвращалась засветло.

– Не могу я ночевать не дома, – говорила она.

Она любила Угомлик со всеми его обитателями так, как не любил его никто. Ойка знала в замке каждую трещинку, каждую щель. Величественный и суровый, Угомлик стал ей домом, ее крепью. Стоило Ойке покинуть замок, как тотчас начинала она себя чувствовать безродной бессемейной бродяжкой, одной-одинешенькой в этом мире.

– Вида совсем взрослым стал, – вздохнула Зора. – Даже я его не узнаю.

Ойка кивнула. Она, как и Зора, гордилась Видой, но старалась этого не показывать.

Словно услышав их, в Круглую залу вошел сам Вида. Щеки у него горели с мороза, а изо рта шел пар.

– Ох, и голоден же я! – объявил Вида вошедшему слуге. – Медведя бы целиком съел.

– Есть пирог, Вида, – вставила Ойка, спуская кота с колен.

– Можно и пирог, – кивнул тот, продолжая широко и довольно улыбаться.

– Светишься ты словно луна на небе. Что случилось? – спросила Зора.

Тут Вида, чуть покраснев да замявшись, выпалил так, будто боялся, что потом передумает:

– Я надумал жениться!

Зора так и ахнула. Одно слово – сын. Разве будет он советоваться с матерью и отцом? Поди, а сам все знает, да и успел уже найти себе девицу по сердцу.

– И кто же она? – спросила она.

– Уговорился я с Бьираллой. К весне поженимся.

– С Бьираллой? С Перстовой дочкой? – спросила Зора, не веря своим ушам. Меньше всего на свете ожидала она услышать это имя.

– C Бьираллой, – сияя, подтвердил Вида.

– Но ведь ты ее совсем не знаешь! Да и рано еще в твои годы о женитьбе думать!

Вида, задетый такими словами, с вызовом ответил:

– Я знаю, что люблю ее всем сердцем. И мне этого довольно!

И он вышел, гордо подняв голову.

– С Бьираллой, – прошептала, как в бреду, Ойка.

Она посидела еще немного вместе с Зорой, отвечая невпопад на ее вопросы и рассеянно кивая, а потом, сославшись на усталость, отправилась к себе. Оставшись одна, Ойка, уже не сдерживая рыданий, сползла с тюфяка на пол. С самого первого дня, когда она увидала вместе Виду и Бьираллу, то поняла, что ждать им беды. Надменная хозяйка Аильгорда уже принесла разлад, поставив Виду против родной матери, а что будет, когда она женой войдет в Угомлик?

А Вида, дождавшись отца, рассказал ему о своем уговоре с Бьираллой.

– Промеж нас любовь, – заверил он Мелесгарда. – Да такая, какой не видывал свет.

Мелесгард очень обрадовался этим вестям. С Перстом они были давними друзьями, почти братьями друг другу, с малых лет вместе и играли, и учились охотничьей премудрости и воинскому умению, вместе ходили в лес на обход, вместе защищали границы Низинного Края. А теперь и вовсе станут друг другу кровной родней. Как тут не обрадоваться?

– Только мать не шибко-то рада, – заметил Вида, мрачнея.

– Это любая мать так, – уверил его Мелесгард, – ведь пока ты не женат, так ее маленький сын, а как приведешь жену в дом, так и сам станешь отцом.

Однако, поговорив с Зорой, Мелесгард понял, что не материнская ревность стала причиной недовольства выбором сына:

– Бьиралла и красива, и обходительна, и мила со всеми, но она не для Виды. Они как зима и лето – вместе им никак не быть.

– Оба они молодые да горячие, – отвечал ей муж, – со временем остепенятся да больше будут походить друг на друга. И уж коли любят они да уважают, то и вовсе грешно чинить им препоны.

Мелесгард не понимал, почему Зора не хотела этого союза и лишь грустно вздыхала, стоило Виде о нем заговорить. Этот брак всем хорош – и Вида будет счастлив подле любимой жены, и он породнится с Перстом!

– Не готов он еще к этому, – уговаривала мужа Зора. – Дитя он еще неразумное, сам ведь еще не знает, чего ему хочется.

– Мне было шестнадцать, когда я женился на тебе! – возражал ей Мелесгард. – А тебе и того меньше. И разве союз наш плох?

– То другое, – отвечала Зора. – Наша любовь была огромна как небо, а Вида же пленился красотой да прелестью Бьираллы. Пройдет луна-другая, так он и не вспомнит о своей страсти.

Мелесгард только посмеялся над ее пророчеством.

– Лишь одни боги знают, что будет завтра, а что – через год. И не нам предсказывать будущее. Я ни на миг не усомнился в его словах – если Вида сказал, что любит Бьираллу, то так оно и есть.

И даже жене Мелесгард не решился признаться, что среди всех невест своего сына он предпочел бы Бьираллу только потому, что она была дочерью его лучшего друга.

– Вида обманулся ее красотой! – упорствовала Зора.

Но, несмотря на ее недовольство и робкие возражения Ойки, которая просила Виду не торопиться и все обдумать, подготовка к свадьбе началась. Мелесгард и Перст в те дни собирались то в Угомлике, то в Аильгорде и вели долгие разговоры о предстоящем торжестве.

Перст пригласил к себе лучших швей и вышивальщиц, которые тотчас же засели за свадебное платье и венок для Бьираллы. Любящий отец не поскупился ни на тонкое дорогое сукно красного цвета, ни на золотые нити, ни на туфли из позолоченной телячьей кожи, ни на хрустальные бусины для украшения. Золотой монетой расплачивался он со всеми, кто был причастен к будущей свадьбе. Мелесгард же со своей стороны тоже не считал денег, заказывая из Стрелавицы новые ковры и мебель, чтобы украсить Угомлик к свадьбе.

– Я-то уж думал, что мы так и не станем братьями, – как-то обмолвился он, когда сидели они вместе в Аильгорде. – Что Бьиралла и не заметит моего сына, ан нет. Боги-то получше нас знают, как нужно.

– Бьиралла своенравная да гордая, – ответил Перст, втайне одобряя свою дочь. – Она на кого попало-то и не поглядит, да и к достойному будет присматриваться, так ли он хорош, как о нем говорят, али это все враки.

– Мой сын – моя гордость и честь, – отвечал ему Мелесгард. – Никогда он ни словом, ни делом, ни помыслом не посрамит меня, не опозорит. Он – моя надежда после Уульме. Всякий отец будет хвалить своего сына, но я же говорю правду. Если бы был Вида не моим сыном, а чужим, то я бы хотел себе такого.

– Но и Трикке хорош, – замечал Перст.

– Боги милостивы ко мне. Все мои сыны хороши, как один. Но Вида же – особенный. Все у него спорится, все удается. Куда бы ни пошел, куда бы ни поехал, а с ним вместе и удача будет. Словно сами боги его ведут, не давая сойти с верной дороги. На его долю пока не выпало ни страданий, ни слез. Только лишь радость да счастье.

– Вестимо, что Вида особенный, – соглашался Перст. – Иначе бы не полюбила его моя дочь.

И с тем, а два друга продолжали обсуждать грядущую свадьбу.

Арма поддерживала Зору и Ойку и, ворча целый день, ходила по Угомлику, следя за исполнением хозяйских приказов.

Сама же Ойка сидела в свой спальне, изредка спускаясь в сад в беседку, откуда был виден вековой лес.

– Спасите Виду! – шептала она невидимым богам. – Отведите от него беду.

Трикке же и сам не знал, радоваться ему или печалиться. Ему казалось, что после свадьбы Вида уже не будет ему братом, а станет мужем своей жене. Трикке любил Виду, и гордился им, и хотел походить на него во всем, поэтому мысль о том, что перестанут они быть близкими друзьями, пугала его.

В эти дни он даже сблизился с Ойкой, которой рассказал о терзавших его опасениях. И, к его великому удивлению, Ойка не высмеяла его, не отмахнулась, а разумно и спокойно объяснила, что братские узы – кровные, и кому бы ни стал мужем Вида, а о Трикке он никогда не позабудет.