Текст книги "Копельвер. Часть I (СИ)"

Автор книги: Сергей Карабалаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Глава 10. Веческая

Последние летние дни прошли в заботах и хлопотах: Угомлик готовили к зиме, которая наступала сразу после короткой дождливой осени. Слуги мыли, чистили и скоблили все вокруг. В кладовые сносили припасы, кухня больше походила на кипящий котел – огромные чаны и казаны стояли на огне, густые сладкие запахи пропитали стены, пол и каждую деревянную миску, а кадушки, бочки да бутыли были заполнены вином, вареньем и солеными овощами. Урожай был давно убран, и серые, лишившиеся красок листья тихо шуршали по голой земле. Природа готовилась к глубокому крепкому сну, и только Вида Мелесгардов был полон сил – до обхода оставались считанные дни, и он отдал бы все на свете, чтобы приблизить к себе тот миг, когда поведет охотников в лес.

Но не только предстоящий поход занимал его мысли – красавица Бьиралла, которую он мельком увидел в Аильгорде, все никак не выходила у него из головы. В свои семнадцать лет Вида еще ни разу не влюблялся так, чтобы думать о ком-то больше двух дней. Обычно красивые девки очень быстро забывались им, так, что на другое утро он с трудом мог вспомнить лицо или имя, но сейчас все было иначе: Бьиралла словно приворожила его. Красивая и своенравная, она была той, которую Вида, как ни старался, а забыть не мог. Вместе с Игенау он еще раз съездил в Аильгорд, но с юной хозяйкой замка так и не увиделся.

Ойка, которая уже давно освоилась в Угомлике, каждый раз с таким восторгом слушала его рассказы о лесе, что Вида решился однажды взять ее с собой.

– Своими глазами поглядишь, – сказал он, до блеска натирая свои ножи.

Зора сначала запретила Ойке идти с Видой, но потом, поддавшись на уговоры сына, отпустила их в лес, строго-настрого наказав идти только торными тропами.

– Эх, мама! – махнул рукой Вида, про себя смеясь над ее боязливостью.

Трикке тоже должен был идти, но в ночь перед походом он так наелся грушевого варенья, что весь следующий день пролежал под одеялом с холодным полотенцем на лбу.

Подседлав Ветерка, Вида и его маленькая попутчица выехали из Угомлика. Он, как и обещал Зоре, поехал по единственной большой дороге прямиком в Аильгорд, чтобы оттуда добраться до Ваноры, где, как он знал, ему всегда были рады.

А Ойка, которая в первый раз за все время оказалась за пределами замка, глядела во все глаза. Если раньше, когда он смотрела вниз с вершины холма, лес представлялся ей черным пятном, уходящим далеко за окоем, то теперь она с изумлением обнаружила тысячи тысяч непохожих друг на друга деревьев и трав. Вида даже спешился, чтобы Ойка могла потрогать шершавые стволы своими руками.

– Давай соберем листья! – предложила она, поднимая с земли красный кленовый листок. – И украсим Угомлик!

– А ведь и впрямь! – воскликнул Вида, потрясенный такой находчивостью Ойки. – Засушим, и всю зиму они будут радовать нас своими красками.

И сам споро начал выискивать особенно яркие листья.

Где-то вдалеке послышался топот копыт, но Вида даже внимания на то не обратил, так увлекся поиском подходящих листьев. Только тогда, когда горячий конь, фыркнув, остановился прямо позади него, юноша обернулся.

– Вида Мелесгардов! – окликнула его Бьиралла и засмеялась.

У Виды чуть сердце не остановилось от этих слов. Бьиралла, одетая в серое, расшитое жемчугом, платье, красный плащ под цвет осенней листвы и черные сапожки, гордо восседала на своем коне, глядя на юношу сверху вниз. Еще в Аильгорде Виде подумалось, что прекрасней ее не было на всем свете, а сейчас он убедился в своей правоте – Бьиралла заставила померкнуть даже лес.

– Бьиралла! – хрипло отозвался Вида, выпустив из рук пучок листьев. – Рад видеть!

И он низко поклонился, стараясь скрыть горящее от смущения лицо.

Бьиралла легко спрыгнула с лошади и подошла к юноше, насмешливо глядя на его пылающие щеки.

– Что это ты тут делаешь, Вида Мелесгардов? – строго спросила она.

Всегда находчивый, Вида не нашелся, что сказать. Внезапно его занятие показалось ему глупым и бессмысленным.

– Я… – начал он, стараясь придумать причину, которая в глазах юной прелестницы не выставила бы его дураком. – Гуляю.

– Вида! – позвала его Ойка из-за деревьев. – Иди сюда!

Бьиралла вопросительно вскинула бровь.

– Это Ойка. – ответил юноша, краснея еще больше. – Моя названная сестрица.

Ойка, неся перед собой охапку листьев, сама вышла к ним. Маленькая, тощая, с непослушными рыжими волосами, выбившимися из тугих кос, с мучнисто-бледным лицом, в простом платье, надетом по случаю похода в лес, она выглядела настоящей уродицей рядом со статной красавицей Бьираллой.

Увидев рядом с Видой незнакомую девицу, Ойка тоже смутилась.

– Ойка, это Бьиралла! – познакомил их Вида.

Бьиралла царственно кивнула, продолжая без стеснения рассматривать девочку.

– А ты что здесь делаешь? – решился продолжить их разговор Вида.

– Решила осмотреть свои владения. – ответила Бьиралла, ослепительно улыбаясь. – Осенью в лесу так хорошо!

– А мы собираем листья, чтобы украсить Угомлик. – пискнула Ойка, не зная, что Вида постеснялся озвучить Бьиралле истинную цель их остановки.

Юная красавица насмешливо посмотрела сначала на крошечную Ойку, потом на смущенного Виду и, топнув каблучком, сказала:

– Поехали в Аильгорд. Отец купил к Неммит-Соре новых лошадей.

Услышав такое предложение, Вида тотчас же позабыл о том, что им нужно было к Ваноре.

Он помог Бьиралле сесть на коня, потом посадил на Ветерка Ойку и в конце вскочил сам.

– Догоняй, Вида Мелесгардов! – дразнясь, закричала Бьиралла и, что было сил, ударила коня под бока.

Если бы он мог, то тотчас бы исполнил ей приказ, но маленькая Ойка все еще боялась быстрой езды, поэтому он мало-помалу отстал. Прибыли они в Аильгорд с большим опозданием. Бьиралла уже успела сменить серое платье на зеленое, а волосы расплести и оставить струиться по плечам и спине.

– А ты не торопишься, Вида Мелесгардов! – как бы в шутку упрекнула она Виду, когда они вошли к Золотую залу, и тряхнула тяжелыми серьгами.

– Прости, Бьиралла, – виновато развел руками Вида.

Вида был не первым, кто немел и глупел рядом с юной хозяйкой Аильгорда – красавица Бьиралла, даже ничего не делая, умела вмиг очаровать любого, а потому ей быстро наскучивали юноши, падавшие к ее ногам, словно спелые яблоки. Будь Вида в лесу один, она бы не стала приглашать его в замок, но маленькая красноволосая дурнушка раззадорила Бьираллу, разбудила в ней женскую ревность ко всему, что та привыкла считать своим. Бьиралле захотелось показать свое превосходство над всеми не Виде, а Ойке, стоявшей сейчас перед ней с красным пучком в руках.

– Госпожа? – окликнула ее служанка, поднося на большой серебряной тарелке засахаренные кусочки дыни, возимые в Северный Оннар из самого Нордара.

– Угощайтесь, – милостиво разрешила Бьиралла, надкусывая дыню.

Вида сунул кусок в рот и проглотил, даже не почувствовал его сладости.

– Я недавно вернулась из Неммит-Сора, – заворковала она, поправляя на себе шелковые юбки. – Вместе с отцом мы остановились во дворце господаря. Видел ли ты внутреннее убранство, Вида? Аильгорд потом показался мне жалкой лачугой.

Она так сказала нарочно – Аильгорд ничем не уступал дворцу владыки Северного Оннара, но Ойке о том знать было совсем не обязательно.

– Я ездила верхом с самим господарем. – продолжала Бьиралла. – И он сказал, что не встречал еще девушек, которые так умело бы управлялись с лошадьми, – она пожала плечами. – Но ведь мы, кто из Низинного Края, все такие, верно, Ойка?

Ойка, испуганная этим неожиданным вопросом, лишь покачала головой.

– Ойка не ездит, – за нее ответил Вида. – Она ж из Олеймана, а там в конях нужды нет – пешком дойти можно.

– Ах, вот как? – колокольчиком зазвенела Бьиралла. Она ожидала услышать в словах юноши брезгливость к такой неумехе, а не ее оправдание. – Неужто ты и лошадей не отличаешь одну от другой?

Эта пытка длилась бы еще долго, если бы Бьиралле не наскучило куражиться над своей маленькой соперницей.

Зевнув, она кликнула служанку и, напоследок одаривая спутницу Виды самой прекрасной своей улыбкой, сказала:

– Коль захочешь, Ойка, так я тебя поучу ездить верхом.

И, едва кивнув самому Виде, Бьиралла удалилась.

Уже глядя из своего окна на то, как Вида помогает маленькой оборванке сесть на коня, Бьиралла разозлилась еще больше. Этот дурень Мелесгардов, видно, не понял, что, покуда она не даст ему своего дозволения, то он даже смотреть на других девок не может.

Иль уже давно не вспоминала Иркуля и свою прежнюю жизнь во дворце, да и сам кет, казалось, тоже давно о ней позабыл. Но то, что ни разу все время она не услышала о нем ни слова, совсем не означало, что гордый и властный Иркуль смирился с бегством своей своевольной сестры. Он подсылал к ней соглядатаев и подслушников, которые незаметно ходили за ней по базару, провожали домой и выспрашивали торговцев о ее жизни с Уульме.

– Они, вроде, не как муж с женой живут. – докладывали они государю. – Вроде, как брат с сестрой.

Эти вести и успокаивали, и расстраивали Иркуля разом. То, что Иль не понесла от чужака, было, конечно, делом хорошим, но ведь обратно во дворец она не просилась! Никто не знал, что Иль самовольно сбежала от него темной ночью – на следующий же день после ее побега кет объявил, что сам выгнал ее за неповиновение и дурной нрав. В этом не было ничего необычного – муж, брат или отец мог отказаться от жены, сестры или дочери даже и просто так, поэтому нордарки, зная, что никто в целом свете не примет их обратно, с самого рождения и до самой своей смерти им прислуживали и угождали. Вернись Иль домой, испроси она прощения и пообещай никогда не прекословить Иркулю, не идти против его воли, он бы ее, так и быть, бы принял назад. Но дерзкая девчонка, по рассказам его приспешников, даже не выглядела расстроенной, живя с этим пришлаком в его захудалой избе!

– Восемь лун, как она притулилась к пришлому оннарцу! Восемь лун! – в бессильной ярости цедил он после очередного доклада о жизни Иль на свободе.

Его приближенный телохранитель Цей, знавший Иркуля еще с тех самых пор, когда он был совсем ребенком, а не гордым правителем Нордара, был готов пойти на все, лишь бы стереть тоску с лица государя.

– Разве нельзя укоротить земные дни чужака? – однажды осмелился спросить он. – Ведь оставшись вдовой, кера Иль будет вынуждена искать помощи и защиты у своего возлюбленного брата.

Эта мысль показалась Иркулю толковой, но он быстро отказался от ее воплощения.

– Я правитель, а не убийца. – ответил он Цею. – За оннарцем нет никакой вины, за которую его можно было казнить, а марать руки в крови невинного я не стану.

Тогда Цей решился самовольно встретиться с Иль и убедить ее вернуться во дворец. Он был уверен, что керу удерживает только страх наказания за свой поступок, но как только она узнает, что Иркуль готов простить ее и помиловать, то тотчас же забудет о своем оннарце.

Дождавшись вольного дня, Цей, сменив доспехи личного телохранителя кета на простой нордарский халат, направился прямиком на базар, где, как он знал, кера бывала каждый день. Еще издали он увидел, как Иль, не спеша, шла по торговым рядам в сопровождении ворчливой Беркаим и мальчонки-носильщика, толкавшего перед собой тележку с покупками, а торговцы, которые готовы были задарма отдать ей свой товар, лишь бы потом говорить, что сама кера носит их платья и платки, на все голоса зазывали ее в свои лавки:

– Госпожа! Красный бархат!

– Золотые наручни!

– Сахарные петушки! Попробуйте!

Даже Беркаим теперь тоже перепадали маленькие подарки – на все шли лавочники, чтобы заполучить себе Иль.

Цей протиснулся сквозь толпу и, когда Иль остановилась возле прилавка с петушками, негромко ее позвал:

– Кера Иль!

Иль обернулась и обмерла. Цей всегда наводил ужас, таким сильным и решительным он был. Телохранитель славился тем, что не раздумывая бросался исполнять любой приказ Иркуля, каким бы жестоким он ни был, лишь бы ему угодить и порадовать.

И сейчас, когда Цей стоял так близко от нее, Иль задрожала и отступила назад.

– Кера Иль, – повторил Цей, кладя руку на висевший на поясе меч.

Уульме много рассказывал ей о Северном Оннаре, о стране, где женщины говорят на равных с мужчинами и никогда не боятся смотреть им в глаза. Что ж, раз она теперь жена Уульме, то должна во всем следовать обычаям его народа.

Иль откинула черные волосы назад и сказала, стараясь чеканить слова:

– Чего тебе нужно?

Цей, если и смутился таким дерзким ответом, то лишь на миг:

– Я пришел за тобой! Пришел вернуть тебя домой!

Иль высокомерно поджала губы.

– У меня уже есть дом, а во дворец я не вернусь!

Телохранитель сделал еще шаг и, склонившись над керой, зашептал:

– Вернись и попроси прощения у кета. Он простит тебя. Он тебя ждет.

– Это кет должен просить прощения у меня! – дерзко ответила Иль, даже не стараясь говорить тише.

Лицо Цея исказилось от гнева.

– Да как ты смеешь! – рявкнул он, выходя из себя. – Как ты смеешь даже думать о таком! Возвращайся и кайся!

– Ни за что! – выкрикнула Иль, отступая еще на шаг.

Цей, удивленный такой непокорностью, схватил ее за руку и дернул к себе.

Торговый шум стих. Все, не отрываясь, смотрели на них.

– Не смей меня трогать! – прошипела Иль, выдергивая покрасневшую. ладонь. – Не смей касаться меня!

И, видя, что Цей смешался от такого напора, надменно добавила:

– Возвращайся ты, верный Иркулев холуй!

Не глядя на телохранителя, она кивнула Беркаим и медленно удалилась.

Ее трясло, как от озноба, но одновременно она почувствовала, что одержала первую в своей жизни победу. Она не смолчала, не испугалась. Она отвечала смело и прямо, так, будто была воином или же настоящей оннарской женщиной.

А когда Уульме под вечер вернулся домой, она рассказала ему об утреннем происшествии.

– Я помнила о том, что в Оннаре жены равны мужам! – гордо сказала она. – И я говорила с Цеем на равных.

– Он тронул тебя хоть пальцем? – перебил ее Уульме, и глаза его налились кровью.

Иль частенько рассказывала Уульме о нравах, царящих при дворце правителя Нордара, поэтому он знал, что Цей был самым преданным государю слугой. Словно пес, он стерег его покой днем и ночью, готовый без всяких раздумий отдать жизнь за Иркуля. И если Цей решился подойти к Иль средь бела дня, то это значило лишь одно – сам государь желал ее возвращения своей сестры.

– Нет. – замотала головой Иль. – Только схватил за руку, но если бы он ударил меня, то я бы тоже не испугалась…

Ей хотелось еще раз пересказать Уульме эту встречу, не упустив ни единой подробности. Пусть он гордится ее храбростью.

– И если он еще раз забудет свое место у ног Иркуля, то клянусь всеми богами, на одного телохранителя в этом мире станет меньше.

Уульме не грозил, но все равно Иль похолодела.

– Он больше не подойдет, – сказала она. – Он трус.

И она пошла спать, недовольная тем, что ее муж не обрадовался тому, как она дала отпор самому злобному телохранителю Иркуля.

А Уульме крепко задумался. Он боялся не за себя, ибо уже очень давно – с того страшного побега из Низинного Края – отучился бояться всего в этом мире, он тревожился за Иль. Несмотря на то, что юная кера убеждала его, что счастлива жить жизнью простой нордарки, сам Уульме был уверен, что его дом для нее не место. Но еще меньше смешливой, ребячливой и веселой кере подходили застенки государева дворца.

– Эх, Сталливан! – обратился Уульме к стеклянному старику, стоящему на самом видном месте. – Присоветуй чего…

Уульме сидел вместе со Сталливаном за столом и играл с ним в кости. Было уже далеко заполночь, но юноша только вошел во вкус и потому даже не думал о времени.

– Ты хорошо играешь, Уульме, – сказал старик после того, как вновь обыграл его. – Но я все же лучше.

– Да ты все делаешь лучше! – в сердцах воскликнул Уульме, ударяя по столу так, что все кости посыпались на пол.

– Правда твоя, – согласился Сталливан.

Он сложил кости в кожаный мешочек и потянулся за чашей с вином.

– Я тебе уже говорил, Уульме, но ты мне не поверил. Я живу на этом самом свете куда как дольше тебя.

– Ты старик, – буркнул Уульме.

Сталливан захохотал.

– Я живу уже тысячу лет. И еще столько проживу. И еще тысячу раз по столько.

– Такого не бывает, – не унимался Уульме. – Люди так долго не живут.

– Люди не живут, – согласился Сталливан. – Но то люди.

Уульме махнул рукой. Старик, видать, стал выживать из ума.

– А ты все никак не поверишь, Уульме Мелесгардов из Низинного Края, – хихикнул Сталливан и сделал глоток.

Уульме поднял на него глаза. Никогда он не говорил имени своего отца.

– Уульме, Вида да самый малый, Трикке, – перечислил Сталливан всех детей Мелесгарда, загибая пальцы на руке.

– Кто тебе рассказал обо мне? – осипнув от потрясения, спросил Уульме.

– Никто. Мне соглядатаи не нужны.

Он оправил на себе халат и продолжил, как ни в чем ни бывало:

– Нордарское платье куда как удобнее узких оннарских штанов. Но я оннарец. Как и ты. Родился я в Хумлай-Оне. Далече от Низинного Края будет. Ты, сидя в своем Угомлике, поди, и не слышал про него. А послушать тут есть чего. Знаешь, кто живет в Хумлай-Оне?

Этого Уульме не знал и поэтому мотнул головой, зачарованный речами Сталливана.

– Колдуны всего Восточного Прая. Живут тысячу лет и даже больше. И всегда видят, когда ты им лжешь.

– Но я тебе не лгал! – вскричал Уульме, задетый тем, что его заподозрили во лжи.

– Ты – нет. – согласился Сталливан. – А вот другие – да. И лгут, и наушничают, и строят козни, и делают пакости, и всячески портят себе жизнь.

Уульме показалось, что старик разыгрывает его, и он обиженно буркнул:

– Тебе, поди, про меня кто рассказал. Кто-то из Низинного Края. Не верю я тебе.

– Рассказал. Лусмидур, дружок твой.

Нет, Сталливан не смеялся над Уульме, не подшучивал над ним. Он говорил правду. И Уульме это понял, хотя и не сразу ее принял.

– Лусмидур лег в сырую землю не по твоей вине, малец, – тихо сказал Сталливан. – Не прибили б его рийнадрекцы, так свалила бы оспа, или задрал бы в лесу медведь, или напоролся бы на гвоздь, или слетел бы с коня да сломал шею. Ты не виноват.

И Уульме впервые в жизни разрыдался. Произнесенное вслух имя Лусмидура сковырнуло коросту, которая только начала затягивать его рану.

– Виноват! – закричал он. – Пусть бы и гвоздь, но не я! Не по моей вине он должен был погибнуть!

– Лусмидур на тебя не в обиде. – попытался утешить юношу Сталливан.

– Я никогда себя не прощу! Никогда! Чтобы я ни сделал, а этого не хватит, чтобы смыть с себя его кровь!

Сталливан отечески похлопал его по плечу:

– Полно тебе, Мелесгардов, горевать. Сделанного не вернешь назад, как бы ты ни хотел. Уж я-то знаю, о чем говорю.

Но Уульме продолжал трястись от рыданий. Из-за своей глупой выходки, безрассудной преступной храбрости он потерял все, что имел: Лусмидура никогда больше не увидят отец с матерью, а он, Уульме, не переступит порог родного дома.

– Я – убийца… – прошептал он, всем телом содрогаясь от таких слов.

Стук в дверь прервал его рыдания.

– Открывай, Сталливан! – закричали снаружи. – Государь призывает тебя к себе!

Уульме вскочил, смахнул с лица слезы, в один миг пристегнул к поясу ножны и открыл дверь:

– Кто вы такие? – спросил он троицу незваных гостей, с ног до головы закованных в броню и с клеймом личных телохранителей господаря Южного Оннара. Уульме иногда видел их в городе, но никогда не думал, что столкнется с ними лицом к лицу в дешевом постоялом дворе на окраине Опелейха.

Ответа он не дождался, так как Сталливан, оттолкнув его, вышел в переход.

– Что случилось? – полюбопытствовал он, зевая.

– Пошли, старик! – требовательно сказал один из телохранителей, поднимая забрало. – Государь требует, чтобы ты сей же миг проследовал во дворец!

Сталливан, как знал Уульме, не терпел такого свойского обращения ни от кого, потому было странным, что обычно вспыльчивый и крикливый старик вдруг смиренно согласился:

– Дай сумку хоть возьму. – почти попросил он, ныряя обратно в комнату.

Навьючив на себя короб со своим добром, он стал спускаться по лестнице вниз, взятый в кольцо как при осаде. Во дворе уже стояла крытая повозка. Сталливан и Уульме залезли внутрь, дружинники сели на коней(,) и возница нахлестнул лошадей.

Дорога до дворца заняла немного времени. В ночное время улицы Опелейха были почти пусты, а крики личных государевых дружинников и их длинные плетки разгоняли редких полуночников.

Они проехали городскую темницу Дорат, сам дворец и остановились у ворот Болодаровых садов, обнесенных высоким забором.

– Приехали, – сообщил им тот первый телохранитель и подал знак открыть ворота.

Повозка въехала вовнутрь.

Уульме, который никогда не бывал в этой части города, не без высокомерия заметил, что самые чахлые деревья в Угомлике выглядели настоящими исполинами по сравнению с нарочно взращиваемыми садами.

Возница остановился у ворот небольшого дома, увитого диким плющом, и открыл дверцу повозки. Двое других стражников, ожидавших Сталливана, выступили из темноты.

– Следуйте за мной. – приказали они, звякнув оружием.

Сталливан пошел первым, а за ним, тоже обнажив меч, проследовал Уульме. Он не боялся стражников, не думал, что они могут навредить Сталливану, но решил, что, будучи его личным телохранителем, обязан быть готовым к бою.

Они пересекли двор, толкнули неприметную дверь и стали подниматься по слабо освещенной винтовой лестнице наверх.

– Объявите владыке, – отдал новый приказ дружинник, когда все шествие оказалось перед входом в покои господаря. – Колдун Сталливан прибыл. А ты, – обратился он к Уульме, – спрячь меч, если не хочешь, чтобы я отобрал его силой.

Уульме хотел было воспротивиться, но Сталливан одними губами приказал ему согласиться с требованием дружинника. Он вложил меч обратно в ножны, хотя и не убрал ладони с рукояти.

Двери распахнулись, и Уульме вместе со Сталливаном втолкнули внутрь, в небольшую, освещаемую парой свечей комнатенку.

Невысокий мужчина, одетый в простую белую рубаху и черные штаны, сидел у постели юноши, на лике которого отчетливо виднелась печать смерти.

– Господарь? – почтительно позвал владыку Южного Оннара телохранитель.

Мужчина медленно обернулся к присутствующим.

– Колдун Сталливан, – горько усмехнулся он, вглядываясь в лицо старика. – Кудесник и лекарь.

Сталливан не шелохнулся, а господарь продолжал:

– Ты знаешь, кто это? – спросил он, указывая на лежащего юношу.

Старик пожал плечами:

– Не имел чести быть представленным. – дерзко ответил он, даже не взглянув на несчастного.

– Этот юноша должен жить. – тихо, но властно сказал господарь, вставая с места. – Я наслышан о твоих деяниях. Так спаси же его. Спаси, а не то я прикажу тебя казнить.

Уульме подумалось, что любой человек в таких обстоятельствах, неважно, господарь или простой смерд, должен не требовать, а просить, но Сталливан и тут ничего не ответил. Подойдя к кровати, он сдернул с умирающего одеяло и покачал головой.

– Слишком поздно. – сказал он, подхватывая полы халата и собираясь возвращаться домой.

Телохранители преградили ему путь.

– Я потому и послал за тобой! – шепотом взревел государь. – Потому что испробовал все!

Уульме напрягся. Сталливан вел себя не так, как обычно. С него разом слетела молодецкая удаль, он сгорбился, почернел и, казалось, постарел на тысячу лет.

– Я попробую. – примирительно сказал Сталливан и, протиснувшись к юноше, сел рядом с ним. – Пусть все выйдут вон. Я буду молить богов о его спасении, а они не любят, когда нас подслушивают.

– Я останусь. – решительно возразил господарь.

Сталливан кивнул. Телохранители гуськом вышли из комнаты. Уульме хотел было тоже выполнить приказ старика, но тот жестом его остановил.

– Ты мне нужен.

И, наклонившись к самому лицу юноши, едва слышно зашептал:

– Красно да жарко, ковко да плавко, красная лошадь копытом ударь-ка…

Что было дальше, Уульме не помнил. Время, словно, замерло. Он заснул, прислонившись к стене. А когда очнулся, то увидел, что бледное лицо юноши порозовело, а тусклые, подернутые вечным сном глаза ясно смотрели на мир вокруг.

– Еще поживет, – заключил Сталливан, вставая с места.

Господарь, услышав такие вести, встрепенулся:

– Ты уверен в этом? Уверен?

Сталливан аж фыркнул от возмущения.

– Сам погляди. Лежит, румяный, точно пряник.

– Если ты солгал мне, старик, если ты решил меня обмануть, дав ложную веру в твою силу, то клянусь всеми богами этого мира, я вырежу твое сердце! – закричал господарь, хватая своего спасителя за ворот халата.

Сталливан высвободился от захвата господаря и сказал, чеканя слова:

– Юношу зовут Бенен, правда? Твой сын, рожденный вне брака и закона. Самый любимый из твоих детей. Умный, к народу добрый, лицом пригожий, отца чтящий и трон его не хотящий.

У господаря глаза на лоб полезли. Эту свой тайну он оберегал пуще своей жизни. Никто не мог выдать ее Сталливану, никто! И как старик сумел тогда о ней узнать?

А Сталливан, удовлетворенный произведенным впечатлением, продолжал, отступая назад, к двери:

– А есть и Раталки, первенец твой. Злой, завидущий, драки любящий да новым правителем мнящий себя. Он и отравил Бенена, так? Никак не мог стерпеть того, что ублюдку достается больше твоей любви! А после твоей смерти, государь, братоубийца сядет на трон.

–Да я вырву тебе поганый язык! – зашипел господарь, дернувшись к Сталливану.

Уульме телом почувствовал, что нужно делать. Выхватив меч, он с силой дернул дверь, одним ударом отшвырнул от себя ничего не подозревающих дремавших телохранителей и побежал вниз по лестнице:

– Сталливан! – закричал он.

Но старик и сам сообразил. Подхватив полы халата, он, перепрыгивая через ступеньки, последовал за своим телохранителем.

На их счастье, во дворике никого не было, только давешний возница, сидя на козлах, клевал носом.

– Бежим! – выкрикнул Уульме и, удостоверившись, что Сталливан не отстал от него, бросился к воротам.

Но дружинники, которые совсем не зря считались лучшими государевыми воинами, больше не спали: они выскочили во двор и теперь догоняли Уульме и преступного старика.

Времени раздумывать не было – Уульме перехватил меч другой рукой, вытащил свой драгоценный кинжал и на бегу метнул его, применив давно, казалось, забытое умение. Острый клинок пронзил одного из телохранителей, и тот замертво рухнул на землю.

Ворота были совсем близко, но и двое других телохранителей не отставали. Им со Сталливаном обоим нипочем не спастись, а вот один еще сможет.

– Сталливан! – крикнул Уульме. – Я их задержу!

И он побежал назад, навстречу телохранителям и своей смерти. Меч, выкованный умелым кузнецом, слушался его, как не слушалась собственная рука. Он будто играючи ранил первого телохранителя и вступил в схватку со вторым, не давая тому нагнать Сталливана. И пока оба противника отчаянно бились, один стараясь одолеть другого, раненый телохранитель, привстав, обрушил всю силу своего меча на спину Уульме.

Уже падая на землю, юноша услышал скрип отпирающихся ворот.

– Прости меня, Лусмидур. – проговорил Уульме. – Я иду к тебе.

И он повалился навзничь.

Уульме не знал, жив ли еще его друг, но был уверен, что такие, как Сталливан, не могут просто так умереть. Но если старик жив, то почему не дает о себе знать? Ведь в столице Нордара тот бывал тысячу раз и, прибыв сюда снова, сразу бы услыхал о мастере Уульме, способным оживлять стекло.