Текст книги "Колодец"

Автор книги: Сергей Гжатский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА 3. Укус гадюки

Пятидесятилетний Антон, на чью помощь рассчитывал Симаков, слыл потомственным биолокаторщиком или, как говорят в народе – лозоходцем. При помощи орехового прутика он безошибочно определял, где под землёй струится «жила», иными словами – водные потоки; направление её движения и глубину залегания.

Правда талант его стал востребован в полной мере только в последние годы, когда в округе началось интенсивное строительство коттеджей и особняков невесть каким путём внезапно разбогатевших сограждан. Двух, трёх, а то и четырёх этажные дворцы росли как грибы после дождя. И каждый вынырнувший из грязи князёк, владелец этих роскошных харомов, желал иметь на своём участке свой собственный колодец: непременно что б выложенный диким камнем, с дубовым срубом и воротом под резным навесом, и с ручной ковки бронзовой цепью!

Но, как известно, колодцы не роют где ни попадя: для этого надо знать определённое место, где залегает водная "жила".

Тут-то и вспомнили об Антоне и его редчайшем даре, данном не иначе как от Бога. Мужик стал нарасхват! Полу спившийся тракторист остепенился, бросил пить и ушёл из колхоза, который сам к тому времени окончательно развалился. Он начал совершенно иную жизнь, посвятив ей свою индивидуально трудовую деятельность на новом поприще.

А работы хватало!

Нередко приезжали за ним и из соседних районов, куда докатилась слава об удачливом специалисте.

Как-то по весне Симаков проезжал через Хреновую и по пути взял да и завернул во двор к Антону. Тогда-то они и сговорились, что лозоход "поищет" во дворе Михаила Степановича, как только тот его позовёт.

– Приезжай, как надумаешь. Коли буду дома, поеду с тобой. Такса моя такая: привоз-отвоз твой – своего транспорту нету, обед, сто рублёв и бутылка водки…

– Так ты ж вроде как завязал? – удивился Симаков, услышав про водку. Антон согласно кивнул.

– Завязал! Водка не мне, это на оплату… Жидкая волюта… Мне самому иной раз некогда по хозяйству заниматься, всё в разъездах, вот и приходится матери с сеструхой приглашать деревенских. А энтим люмпменам денёг не надо, им токмо наливай… Да чего я тебе тут раздоказываю, сам не хуже меня всё знаешь…

– А то! Ну, будь здоров! Вот освобожусь маненько и прикачу к тебе.

– Счастливо и тебе! Буду ждать…

Со времени этого разговора прошло месяца два, и вот Симаков вновь подъезжает к Хреновой. Скатившись с пригорка, он смело форсировал по крутой дуге довольно широкую в этом месте речушку с прозрачной кристально чистой водой, спугнув по пути стайку серебристых мальков и с десяток пятнисто-золотистых пескарей… Эх, не та нынче пошла рыбёшка! Вот отец сказывал, что до войны редкий пескарь меньше ладони ловился, во как!

Песчано-каменистое дно брода опускалось не глубже оси колеса мотоцикла и постепенно поднимаясь, переходило в пологий берег. Прибавив газу, Симаков пулей выскочил из реки на противоположенном берегу и обогнув довольно обширный островок молодой поросли, километра два потом трясся по канавам и ухабам, поднимая тучи дорожной пыли, пока, наконец, не вклинился в утопающую в зелени ухоженных садов деревню со смешным названием Хреновая…

Отчего-то припомнилось детство, группа школьников-туристов из города с рюкзаками за плечами, которую возглавляли два замороченных преподавателя в очках с толстыми стёклами. Путешественники зашли в Давыдово со стороны леса и столпились у колодца, утоляя жажду.

Одна девочка подошла к нему и спросила:

– В какой стороне деревня Хреновая?

Она сделала неправильное ударение в слове и тем самым сильно обидела Мишу.

– Сама ты девочка хреновая! – выкрикнул он и убежал…

…Дорога превратилась в центральную улицу, по обе стороны которой зачередили отгороженные крашенным штакетником бревенчатые избы. Крыши домов серели потрескавшимся шифером или потемневшей от дождей дранкой. Новомодной металлочерепицей никто из жителей Хреновой пока ещё не обзавёлся!

Только изба Антона сверкала на всю округу оцинкованным железом. Стояла она по правую сторону от дороги и была седьмой по счёту с этого конца деревни. Симаков предусмотрительно сбросил газ и поехал медленней, во все глаза следя, как бы ненароком не подавить домашнюю птицу. Куры, утки и гуси не нашли себе лучшего места для прогулки и отдыха, как на дороге и её обочинах. Трескотня мотоцикла основательно переполошила всё их пернатое царство. Распустив крылья и вытянув шеи, с кудахтаньем, кряканьем и гоготом, они бестолково носились вокруг, норовя угодить непременно под колёса.

За небольшим поворотом показалась изба Антона.

"Интересно, сам-то дома али нет? Может напрасно прокатился? – обеспокоился Симаков, подруливая к калитке. Она оказалась распахнутой настежь. Около неё толпились женщины: кто с ведром, кто с граблями, а одна так с грудным младенцем на руках. Вокруг сновали одетые в одни лишь шорты, загорелые до черноты неунывающие босоногие ребятишки. Стоящие в кружок женщины что-то горячо обсуждали между собой и не обращали на них ни малейшего внимания. На Симакова они тоже только покосились и в ответ на его приветствие дружно ответили: "Здрасьте и вам! "

Рядом с калиткой, привязанная вожжами за штакетину, маялась лохматая лошадёнка. Запряжена она была в таратайку – лёгкую двухколёсную повозку на рессорах, которая своей тонкой резной отделкой и гаммой лакокрасочного покрытия представляла самое настоящее произведение искусств народного творчества. Местные называли коляску по-простому – "ходок" или "возок".

Симаков сразу же узнал и эту лошадь, и этот ходок, и у него тревожно защемило в груди. Откуда-то пришла уверенность, что с Антоном случилось несчастье!

Эта поездка, надо сказать, не заладилась с самого начала: то председатель, вчера ещё твёрдо пообещавший дать ему на сегодня отгул, ни с того – ни с сего заартачился, пошёл было на попятную, хотя никакой такой срочной работы не подвалило… То мотоцикл долго не хотел заводиться без видимой на то серьёзной причины. "Искра в землю ушла! – шутят в таких случаях шофера. Потом, спустя час, словно сжалившись над своим хозяином, закапризничавшая мототехника взяла и заработала как ни в чём не бывало… Симаков так и не смог понять причины столь неординарного поведения своего "железного коня."

…То жена, взявшаяся стряпать обещанный Антону обед, нечаянно поранила ножом руку. Приспело Михаилу Степановичу вспомнить службу в армии, боевые вылазки, ранения и связанные с ними навыки… Он крепко-накрепко и вполне профессионально перебинтовал Клавдии порез.

А перед самым отъездом прибежал соседский мальчонка и запыхавшись протараторил, что их телушка отвязалась и теперь блудит по чужим огородам. Пришлось идти, отлавливать своевольную скотинку и по новой перевязывать её по над речкой. За всеми этими событиями и делами он смог выехать со двора только ближе к полудню, а не с раннего утра, как планировал…

И вот сейчас, невольно прислушиваясь к негромкому разговору женщин, Симаков обречённо вздохнул: "Будь, что будет!". И не спеша направился к высокому крыльцу, возле которого заприметил мать и сестру Антона в окружении нескольких родственников, проживавших поблизости.

Антона среди них не наблюдалось, и это обстоятельство лишний раз убедило Симакова, что с его приятелем действительно приключилась какая-то беда. По пути он припомнил, что жена ушла от Антона, когда тот ещё пил, а детей у них, как и у самого Михаила Степановича с Клавдией, никогда не было…

В это время отворилась входная дверь и из избы на крыльцо вышла хозяйка ходка. Это была высокая стройная женщина лет сорока, с овальным, слегка скуластым, но тем не менее довольно привлекательным лицом, на котором под чёрными дугами бровей лучились добротой и пониманием огромные изумрудные глаза. Ни у кого в округе больше не было таких глаз! Одета она была просто – в цветастый сарафан из домотканого полотна и на голове светлая косынка, покрывающая пышные светло-русые локоны.

Симаков хоть и не был знаком с ней лично, но от людей знал, что она – известная на всю область ведунья, народная целительница и знахарка в одном лице. Звали эту примечательную женщину Лукерья Лыкова…

Целительница между тем остановилась на верхней ступеньке и внимательным взглядом окинула всех собравшихся возле избы людей. Её проницательный взгляд скользнул по группе внезапно умолкших женщин у калитки, на мгновение задержался на приближающемся Симакове /тот успел уловить в её глазах поочерёдно сменившиеся удивление, интерес, озабоченность и ещё что-то, так и не распознанное им / и, наконец, замер на двух заплаканных женщинах, старой и молодой, матери и сестре Антона. На лице Лыковой тотчас появилось выражение строгого спокойствия.

Оставив родственников, мать и сестра Антона подались к крыльцу навстречу целительнице. Они обнялись и поддерживали друг дружку на ходу. На их онемевших от горя губах застыл один и тот же вопрос, а в глазах сквозь слёзы пробивалась большая надежда.

Однако приговор целительницы оказался неумолим. Плавно поведя рукой перед собой /жест, известный во всём мире как отрицающий или опровергающий нечто/, Лыкова молча сошла по ступеням.

– Отошёл он! – негромко произнесла она, становясь перед матерью и сестрой Антона, – Поздно позвали… На всё воля божья! Молитесь за упокой его души.

Обойдя разом заголосивших мать и дочь, Лыкова вышла со двора и уселась в возок. Перед тем как тронуться в путь, она ещё раз внимательно посмотрела на Симакова. Ошарашенный всем происходящим, тот ничего не замечал вокруг. Его одолевали собственные мысли, поэтому он и не почувствовал, что вызвал у целительницы неподдельный интерес. А та ещё раз по-особому взглянула на Михаила Степановича, задумалась на секунду, поджала пухлые, красиво очерченные губы и в сомнении покачала головой.

Так она и уехала, а Симаков выходил из ступора ещё минут десять…

Внезапная трагическая смерть Антона основательно выбила его из колеи. Ну как тут не верить пословице, что все мы ходим под Богом! Чуть позже, придя в себя, он подробно переговорил с родственниками Антона и до конца прояснил для себя всю картину случившегося с лозоходцем несчастья.

И вот что удалось выяснить!

Сегодня рано по утру Антон, приладив к велосипеду косу, укатил в посадки, что бы немного покосить по полянкам. Но уже через час с небольшим вернулся и сказал, что в распадке Сухого Ручья его ужалила гадюка. Нога у него к тому времени сильно опухла и почернела. Сам он, как только слез с велосипеда, потерял сознание и упал прямо во дворе. Насилу в хату затащили. Немедля позвали фельдшерицу из деревенского медпункта, но у той, как на грех, не оказалось нужного лекарства. Да и откуда ему было взяться в эдакой глухомани?

Приведя Антона в чувство и сделав ему укол против столбняка, медсестра приладила на больной ноге примочку, а сама потом на велосипеде укатила в районный центр Карманово, где в тамошней поликлинике рассчитывала разжиться необходимой сывороткой.

Естественно, ждать её возвращения не стали, а послали за Лыковой, тем более, что Антону с каждой минутой становилось всё хуже и хуже и он опять впал в беспамятство. Целительница на счастье оказалась дома, сразу же отозвалась на беду и прикатила в Хреновую. Но, как выяснилось, было уже поздно! Антон скончался не приходя в сознание…

"Странная какая-то вышла история, – размышлял Симаков, покидая деревню.

– Змей-то у нас в округе отродясь не водилось… На западе области, где раскинулись непроходимые топи, там да! Там этих гадюк – пруд пруди! А у нас про них и слыхом не слыхивали… Так вот поди ж ты, угораздило же Антона на одну такую пришлую наступить! Знать судьба! "

Симаков остановил мотоцикл на перекрёстке за Хреновой и задумался.

"Мне-то теперь что прикажете делать? Антона не стало, кто укажет "правильное" место? Не отказываться же в самом деле из-за этого от колодца? "

Вокруг раскинулись бескрайние поля, ветерок как хотел забавлялся с послушными травами в которых во всю изгалялись кузнечики; а из-под облаков жаворонки сыпали на землю свои последние хиты. Природа радовалась жизни и ей было абсолютно по барабану до его проблем.

Михаил Степанович вдруг встрепенулся и хлопнул по лбу ладонью.

"А про деда Поликарпова забыл? Ну как есть запамятовал. А ведь Матвей Иваныч лозоходец не слабее Антона будет. Правда, проживает он в Нижней Верее, ну да не беда! На мотоцикле быстро домчу…"

Симаков порылся в карманах куртки, отыскал записную книжку и уточнив адрес Поликарпова, тронулся в путь, благо времени впереди ещё оставалось предостаточно. Он свернул на развилке влево и, минуя сёла Дубинино, Кратово и Долгое в восьми километрах от последнего выехал на асфальтированный в прошлом году "большак".

Девяноста шести километровая трасса соединяла два крупных районных города: Зубец и Ржевск, между которыми, приблизительно на равном удалении от того и другого, если смотреть по карте, в месте слияния двух полноводных рек Лыбедь и Снежеть, благополучно доживал то ли девятый, то ли десятый век небольшой заштатный городишко Нижняя Верея.

ГЛАВА 4. Странный пожар

Адрес деда Поликарпова Симаков раздобыл по случаю, когда лет десять назад в очередной раз накатило неодолимое желание взяться за колодец. Помнится, он тогда загорелся всерьёз и даже сварил металлическую опалубку для изготовления бетонных колец…

Но желание быстро отступило под натиском неотложных дел и колодец так и остался в проекте. Адресочек же деда-лозоходца, правда, сохранился. Он уже и не помнил, кто ему его тогда дал.

"Не напрасно ли еду? " – изводил себя сомнениями Симаков, упавший духом после трагедии с Антоном, – Жив ли ещё дед Матвей? Сколько ему сейчас? Годков за семьдесят?

Он выжимал из "Урала" всё, на что тот был способен. Раньше по "большаку" с рёвом проносились грузовики и автобусы, малолитражки и мотоциклы. А ныне по трассе хоть в футбол гоняй, машин мало и проезжают они довольно редко. Словно все шофера в радиусе ста километров внезапно вымерли от эпидемии чумы. Жизнь в Зубце и Ржевске вроде как замерла на месте. Не до строек века теперь и не до праздников. Народ в глубинке боролся за выживание в новых экономических условиях…

По сторонам пустынного шоссе простирались поля и леса, сказочный рельеф местности то и дело радовал глаз приятными пейзажами. Возвышешенности плавно сменялись красочными низменностями, изрезанными во всех направлениях многочисленными ручьями и речушками. Смотришь на эту отраду и душа радуется.

Одно только беспокоило – встречные деревушки на десяток-другой дворов, в большинстве своём стояли брошенные жителями. Почти все избы, предоставленные самим себе, с годами ветшали и рассыпались по брёвнышку.

Разор и запустение!

Тоска и тревога охватывали Симакова, когда он в очередной раз проезжал мимо таких вот неутешительных сельских развалин.

"Что ждёт нас завтра, если сегодня вон что твориться? " – вопрошал он сам себя и не находил ответа…

…Деревянно-кирпичная Нижняя Верея с пяти тысячным населением была в основном двух-трёх этажной. Выше городских зданий самоуправления возвышались только беленькие аккуратненькие церквушки с позолоченными маковками куполов, которые венчали восьмиконечные кресты, да два велико лепных собора, внушающих прихожанам законную гордость за свой красивый и неповторимый городок.

Впервые попавший в Нижнюю Верею приезжий чувствовал себя на его чистеньких узких улочках словно перенесённым на три-четыре столетия назад! Чувство это преследовало его повсюду, где бы он не находился, и не покидало до самого отъезда. "Поговаривают, что где-то в Подмосковье своя Верея имеется, – вспомнил Симаков и с гордостью подумал, – Да наша подревнее будет!

Он подъехал к городу минут через сорок и с огорчением увидел, что блага демократии проникли и в этот глухой, заповедный уголок России. Симаков давно не наведывался в здешние края и поэтому вид новенького, словно с картинки, элитного коттеджного посёлка, выросшего как по волшебству в ближайшем пригороде Нижней Вереи, неприятно поразил его.

Собственно, против самого посёлка Симаков ничего не имел, вся неприятность заключалась в том, что расположен он был не совсем удачно. Громадные особняки с обеих сторон оседлали трассу, ведущую в город, и основательно перегородили в него свободный доступ…

На фоне прозябающей в нищете сельской округи и самого города, этот супермодный и суперсовременный посёлок, каждый кирпич которого вопил о непомерной состоятельности своих владельцев, казалось откровенно вызывающе кичился своим неправедно нажитым богатством…

Симаков резонно предположил, что попадёт в Нижнюю Верею, проскочив через посёлок напрямик, но не тут то было!

Внезапно дорогу ему перегородил раскрашенный в красно-белую полоску опущенный шлагбаум. Он остановился перед ним и удивлённо осмотрелся. Только теперь он заметил, что посёлок и часть трассы, вдоль которой он вырос, огорожены высоченной оградой из сетки-рабицы, по верху которой тянулись закреплённые на фарфоровых изоляторах электрические провода.

"Мать чесная! – ахнул Симаков, – Никак под напряжением? Ой-ё-ё, что делается!"

За шлагбаумом, шагах в десяти, возвышались автоматические решетчатые ворота, створки которых украшал высокохудожественный, ручной ковки орнамент.

Пока Симаков глазел по сторонам, гадая, как же ему попасть в город, из изящной пластиковой будки, стоящей возле шлагбаума, вышел почёсываясь заспанный охранник с резиновой палкой в руке. Выглядел он каким-то помятым, на лице красовалась щетина трёхдневной давности и от него за километр разило свежим перегаром. Поигрывая дубинкой, секьюрити неспеша приблизился к мотоциклу и принялся демонстративно-брезгливо осматривать и запылённый транспорт и его владельца.

Возможно, от увиденного у охранника что то замкнуло в голове, потому что он неожиданно заорал на Симакова благим матом:

– Куда прёшь, дярёвня неотёсанная, мать-твою-перемать! Разуй глаза, сельпо немытое, видишь, въезд на территорию посёлка только по спецпропускам! Мать-твою-перемать!

Симаков и без охранника прекрасно видел огромные щиты, на которых чернели грозные надписи: "Стой! Частная собственность!", "Въезд только по спецпропускам!", "Предъявляйте пропуска в развёрнутом виде!", "Въезд грузового транспорта и автотракторной техники только с разрешения администрации", "Сквозной проезд через посёлок строго запрещён!", "Объезд! " и ещё с десяток указаний и предупреждений подобного рода.

Михаил Степанович плюнул с досады и обернулся к охраннику:

– Ну чего орать то? Чай не глухой? Мне в город надобно, ты бы чем ругаться, подсказал, как лучше проехать?

Охранник, в недавнем прошлом работник милиции, "по-тихому" уволенный их органов за беспробудное пьянство, прогулы и рукоприкладство к задержанным, настроен был отнюдь не миролюбиво и находился, что называется, "на взводе".

Всего пять минут назад он получил нешутошный, но вполне заслуженный нагоняй от начальника караула, приехавшего на пост с проверкой. Тот, по национальности грузин, не стесняясь в выражениях отчитал его за сон на посту, неопрятный внешний вид и неистребимый сивушный дух…

Теперь охранник искал на ком бы выместить душившую его злобу. Приезжий деревенский лох показался ему кандидатурой подходящей. Услышав спокойный, рассудительный говор сельского мужика, он мгновенно рассвирепел и окончательно потеряв всякий контроль, набросился на Симакова, собираясь как следует проучить оборзевшую деревенщину резиновой палкой.

Опыт в этом деле у него имелся, и не малый. Он приобрёл его, работая постовым, когда по-свойски "учил" задержанных за мелкие правонарушения бомжей и пьяниц. В предвкушении ни с чем не сравнимого удовольствия, охранник обрушил на Симакова град сокрушительных ударов.

Но тут случилось нечто невероятное! Ничего не подозревающий и потому спокойно сидящий на мотоцикле "лох" вдруг ловко соскочил с седла, метнулся навстречу охраннику и неуловимым движением вырвал у того из рук палку. Нападавший ничего не успел понять, как Симаков развернул его на сто восемьдесят градусов и огрел отобранной дубинкой между лопаток, одновременно награждая мощным пинком под зад.

Охранник, получивший ускорение в "пятую" точку, пролетел метра три, запнулся за бордюр и в падении врезался плечом в будку. Ажурное, но как оказалось, чересчур хлипкое строение с треском и звоном рассыпалось на части, похоронив под собой охранника. Когда тот пришёл в себя и выбрался из-под обломков, мотоциклиста и след простыл…

…Объезжая злополучный посёлок стороной, Симаков с интересом поглядывал на необъятные особняки, которые в окружении подсобных строений прятались за глухими, трёхметровой высоты заборами, по верхней кромке которых тянулись ряды торчащих вверх и вкось острозаточенных штырей.

– Ишь, заборища отгрохали! – осуждающе качал он головой, – Знать, боятся, да и совесть не чиста! Я так думаю: ежели ты честный человек, то тебе ни забор, ни собаки сторожевые, ни охрана ни к чему! "

Вскоре посёлок остался в стороне и мотоцикл углубился в переплетение кривых улочек одноэтажного пригорода Нижней Вереи. Симаков замедлил ход и принялся зорко посматривать по сторонам. Он выискивал приколоченные к заборам таблички с номерами домов и названием улицы, по которой сейчас ехал.

На его счастье она носила имя Павлика Морозова, а дед Матвей как раз и проживал на этой самой улице в собственном доме под номером N36, согласно адресу в его записной книжке. Эта была удача и она окрылила Михаила Степановича. Теперь он чувствовал себя более уверенно, чем в начале пути. Через каких-нибудь четверть часа он встретится с Поликарповым, поговорит с дедом, усадит в коляску и отвезёт домой. А там дед Матвей укажет место для колодца и можно будет браться за дело!

Выложенная булыжником мостовая сделала очередной поворот. Дом слева белел табличкой с номером N8, а справа – N9! "Следовательно, жилище деда Матвея будет чуть дальше по чётной стороне улицы" – вычислил Симаков и посмотрел вдоль дороги.

Огороженная дощатыми крашеными заборами, она терялась в далёком полумраке. Высокие тополя и клены, обрамлявшие её, плотно смыкались могучими кронами, создавая сплошной шатёр, который полностью скрывал проезжую часть от жгучих солнечных лучей. По истёртым от времени камням мостовой прыгали и рябили в глазах редкие солнечные зайчики. Душный, застоявшийся воздух обволакивал его невидимым липким саваном. Улочка превратилась в сонное царство тишины и спокойствия…

После стычки с охранником, Симаков не переставал сокрушаться: "Надо же, как сорвался!

Это был практически первый случай, когда за последний десяток лет ему пришлось применить приобретённые в десантных войсках навыки рукопашного боя.

"Я-то думал, что всё перезабыл, ан нет! Видать такие вещи остаются навсегда. И, главное, как всё ловко получилось. Будто все эти годы только тем и занимался, что тренировался без устали! Чудно! "

Вдруг вой сирены за спиной прервал его размышления. Симаков поспешно прижался к обочине, пропуская вперёд две пожарные машины, "Скорую помощь" и милицейский "Уазик", следовавшие друг за другом на большой скорости.

Дремотная тишина и покой как по волшебству улетучились с проулка под натиском режущих слух завываний. Словно по команде вокруг захлопали двери и ставни, заскрипели калитки. Жители ближайших домов повыскакивали на улицу кто в чём был. Все тревожно перекликались и приставали друг к другу с вопросом: "Что случилось?! "

Резко запахло гарью! Слабый порыв ветерка донёс её откуда-то со стороны. Симаков медленно поехал дальше, но уже через дом со страхом увидел, как по левой стороне улицы, из-за густой листвы приусадебных садов, в небо взметнулись оранжевые языки пламени и клубы серо-чёрного дыма.

У него так всё и оборвалось внутри! Опять, как в Хреновой, тоскливо защемило сердце-вещун. Предчувствуя недоброе, он пристроился в хвост зловещей кавалькаде и, прибавив газу, помчался вслед за милицией.

Через пару минут впереди взвизгнули тормоза и пожарные машины резко остановились. Казалось, пожарники ещё не успели соскочить на землю, а рукава у них уже были полностью развёрнуты и из них ударили струи воды. Выбив калитку ударом ноги, ближайший к Симакову брандмейстер подтащил рукав поближе к дому и принялся заливать пламя, которое с треском вырывалось из застеклённой терраски. Сам дом пока ещё не горел, но из его растворённых окон валил густой дым.

Следом подоспели другие пожарники. Водяные струи, словно хлысты, переплелись в воздухе и дружно ударили по очагу возгорания. Над пожарищем поднялся горячий пар, в котором в своём последнем хороводе заплясали-закружили затухающие искры. Пожарный расчёт действовал слаженно и чётко, поэтому ненасытный треск огня вскоре сменился рассерженным шипением кошки, у которой отняли её любимое лакомство…

Всю эту картину Симаков охватил одним взглядом, когда ставил мотоцикл возле соседнего с пожаром двора. Подъехать ближе не давало скопление перегородивших дорогу машин и сбежавшиеся отовсюду зеваки. Он протиснулся сквозь гомонящую на все лады толпу и с какой-то обречённостью посмотрел на номер горящего дома. Так и есть – N36!

"Предчувствия его не обманули, – процедил он сквозь зубы и устремился к калитке, через которую два санитара неотложки выносили с пожарища носилки, полностью закрытые насквозь пропитанными кровью простынями. Под ними угадывалась человеческая фигура. Конечно, это мог быть только дед Матвей, который после смерти жены лет двадцать жил бобылём…

Михаил Степанович бочком прошмыгнул следом за санитарами к машине скорой помощи и, подсуетившись, помог им загрузить носилки в кузов. Толпа вокруг на секунду онемела, потом дружно ахнула, а затем вновь забубнила, по-своему комментируя увиденное.

Симаков как бы невзначай просеменил от кузова к кабине и пристроился рядышком с водителем, который сполз с сиденья и закурил, встав возле открытой дверцы.

– Веришь, нет? – доверительно шепнул ему шофёр, делая короткие нервные затяжки – Сколько лет работаю, сколько крови перевидал, а всё никак не привыкну!

Взгляд его затуманенных глаз был обращён куда-то внутрь. Казалось, он собеседника и в упор не видел, хотя и заговорил с ним.

В этот момент возле капота возник откуда-то вынырнувший врач скорой помощи – интеллигентного вида мужчина в годах с печальными глазами и с бородкой-шкиперкой. Он тоже нервно закурил. К нему подскочил моложавый капитан милиции. Они заговорили в полголоса. Врач принялся что-то объяснять согласно кивающему милиционеру, то и дело неодобрительно косясь на стоящих рядом откровенно прислушивающихся к разговору старушек. Симаков тоже навострил уши. Он с трудом разобрал несколько долетевших до него отрывочных фраз:

– Черепно-мозговая травма, не совместимая с жизнью… перелом основания черепа… множественные ушибы и ссадины, должно быть, пытали… обгореть не успел… скончался не приходя в сознание уже в машине…

Едва доктор кончил говорить, как к ним подбежал оперативник в футболке и джинсах и тоже оглянувшись на вставших в стойку бабулек, начал скороговоркой докладывать:

– Всё сходится! Убитый опознан! Это хозяин дома – Поликарпов Матвей Иванович, 1920-го года рождения, уроженец Вереи…"

Всё! Оставаться здесь больше не имело смысла. И так всё ясно!

Симаков угрюмо побрёл к мотоциклу, поневоле прислушиваясь к разговорам, что вели промеж себя сбежавшиеся на пожар соседи. Они разбились на отдельные небольшие группы, и сколько таких групп было, столько было и мнений по поводу ещё одного совершённого в городе убийства.

Многие сходились на том, что в Верее орудует банда подростков-наркоманов. Их жертвами становятся люди исключительно пожилого возраста, пенсионеры. Старики, как правило, проживают одни и заступиться за них подчас бывает некому. Вот наркоманы и распоясались! Куда только милиция смотрит? На счету банды было якобы уже семь ограблений, но до сего дня все они обходились без смертоубийств. Найдёт ли милиция душегубов, вот вопрос? А убиенный-то, говорят, слыл правильным человеком, многими уважаемым и Бога почитавшим…

Словно в каком-то страшном сне покидал Симаков Нижнюю Верею.

"Что за напасть такая? Что за наваждение? За одно только утро погибают два нужных мне по зарез человека! Это как понимать? Ну, смерть Антона, куда ни шло – случайность! Но убийство Поликарпова, совершённое час спустя, это уже система. Просто заговор какой-то, ей Богу! Чертовщина! Мистика! "

Он до того расстроился, что не заметил, как выехал из города. Очнулся только на пустынном шоссе. Съехав на обочину заглушил мотоцикл и глубоко задумался.

"Куда теперь? Домой? А как же колодец? Нет, теперь мне без него житья не станет. Но что же дальше делать? "

И в этот миг память подсунула ему словно спасительную соломинку забытое имя ещё одного лозоходца!

"Врешь, не всё ещё потеряно! – обрадовался Симаков и отыскав в записной книжке старый адрес, записанный им чуть ли не на следующий день после свадьбы, снова завёл мотоцикл.

"Поеду-ка я к нему прямо сейчас, а то до завтра, неровён час, и с ним какая беда приключится! "

Через пять минут воспрянувший духом и окрылённый новыми надеждами Симаков всё дальше и дальше уносился прочь от города. Он ни разу не оглянулся назад и потому не заметил как в хвост к нему пристроилась тёмно-вишнёвая "Мазда".