Текст книги "Колодец"

Автор книги: Сергей Гжатский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

А тот словно и впрямь навсегда вычеркнул её из своей жизни. Не обращая на бывшую подружку ни малейшего внимания, он допил вино, демонстративно помочился под куст и в обнимку с захмелевшими приятелями вернулся в клуб.

Зинке удалось совладать с собой только спустя пять минут после их ухода. Как во сне она вернулась в клуб, но лучше бы этого не делала. Здесь её ждал ещё один удар!

Диск-жокей Серёга-скрип-нога как раз объявил медленный танец и "вырубил" верхний свет. Теперь танц – поле освещалось только подсветкой цветомузыки. В этих-то скачущих и мерцающих радужных пятнах Зинка с горечью разглядела, что Маля-Буля танцует… с Рыжей Сонькой из Дубинино!

Он внаглую облапил своими лапищами её туго обтянутый джинсами зад и крепко прижал к себе, что-то шепча на ухо. А эта рыжая корова и обрадовалась: ишь как повисла на нём! Как последняя шалава!… Ишь, как липнет!

Видать правду говорили подружки, что Сонька втайне сохнет по Мале-Буле…

От закипевшей обиды Зинкины глаза застлали мгновенно навернувшиеся слёзы. То, что сейчас вытворял её бой-френд, она расценила как ценичное оскорбление с его стороны. Нет, такое не прощается!

Круто развернувшись на пороге, она пулей выскочила на крыльцо. Вслед ей раздался ехидный смех приятелей Мали-Були, которые, явно по его наущению, изподтишка наблюдали за её реакцией…

"Как же так? Как же так? – в растерянности шептала Зинка непослушными гу-

бами, – За что? "

Ноги сами несли её к дому…

Ярко освещённый, гремящий рок-музыкой клуб остался далеко позади, когда её осветили фары трёх-четырёх мотоциклов, ехавших навстречу. Зинка сразу же уз-нала приезжих: это были ребята из соседнего Дубинино. Верховодил этой компанией Васька Баранов по кличке "Баран", с которым Зинка поддерживала дружеские отношения.

Поэтому она хорошо знала, что Васька давно встречается с Рыжей Сонькой и страшно ревнует её ко всем парням в округе. Сонька же встречалась с ним так, от нечего делать. Просто ей нравилось вертеть парнями как ей заблагорас судится… По всей видимости Баран ещё не был в клубе, а только направляется туда, поэтому и не знает, кто там танцует с его ненаглядной. Вот он, мо-

мент для сладкой мести! Ну, Зинка, не теряйся, твой ход!

Мотоциклы тем временем дружно остановились, взяв девушку в полу-кольцо. Баран узнал её и удивился.

– Зинка, ты, что ли? Привет! А чего одна? Где твой Маля-Буля?

Зинка набрала побольше воздуху и зло выкрикнула:

– А Маля-Буля меня бросил, Васенька!

– Да ну!!! – присвистнул Баран и почесал затылок, – Во, дела! А ты не шутишь?

– Не до шуток мне! Говорю бросил, значит – бросил! И знаешь, ради кого?!

– Не-а…

– Отгодай с трёх раз?

– Ну-у, не знаю…

– Ради твоей Соньки, вот ради кого! Не веришь? Езжай, посмотри, как они на виду у всего клуба танцы-жманцы-обжиманцы разводят! Милуются и не краснеют!

Баран побледнел и скрипнул зубами.

– Что-о?! – взревел он возмущённо, – Убью, гада!

Его поддержала нетрезвая компания, выкрикнув в адрес Мали-Були с десяток матерных проклятий и оскорблений, которые бальзамом пролились на душу Зинке.

Баран между тем привстал в седле и отработанным движением сорвал с

пояса солдатский ремень с латунной бляхой, края которой, как знала Зинка, были остро заточены. Одним коротким, резким ударом он намотал его свободный конец внахлёст на правую кисть и оглянулся на приятелей, которые тоже готови-

лись к драке с Давыдовскими.

На свет появились припрятанные до поры велосипедные цепи и свинцовые кастеты. Когда все вооружились, Баран негромко скомандовал: "За мной! " и газанул. Спустя пару минут насторожившаяся Зинка услышала рёв их мотоциклов уже возле самого клуба.

А ещё через минуту музыка оборвалась и над деревней повисла гнету– щая тишина. Впрочем, она продолжалась недолго. Её разодрал пронзительный девичий визг, вслед за которым послышались возбуждённые голоса и отдель-

ные выкрики…

Это началась разборка! Но должно быть и продолжение…

Зинка затаила дыхание и навострила слух в ожидании. И дождалась! Вслед за криками до неё донёсся целый каскад мощных звуков, среди которых без труда угадывался и нескончаемый визг, и звон разбитого стекла, и треск дерева, и шум яростной потасовки, сопрвождаемой отборнейшим матом…

Зинка ликовала!

"Так и надо этому козлу! – радовалась она, в красках представляя, как Дубинин-

ские от души молотят Малю-Булю и его приятелей-алкашей.

"Будет знать, подонок, как обзывать меня "дурой" и посылать на "три весёлых

буквы"!".

В этот момент к бывшему ухажёру Зинка ничего, кроме ненависти, не испытывала.

…Дом, в котором она жила, находился аж на самом краю деревни. А это километра полтора, не меньше. Но если за оврагом свернуть к реке, перейти её по мосточку из жердей, задами и огородами миновать четыре двора, то можно быстро выйти к хате с глиняным полом, в которой в одиночестве коротала век родная Зинкина бабка Марфутка, мать отца.

Бывало, Зинка и раньше, что бы не тащиться в такую даль через всю деревню после кино или танцев, частенько заворачивала к ней на ночёвку. Мать с отцом тоже не раз советовали ей так поступать, и потому не особо беспокоились, если она не возвращалась с гулянья домой – знали, осталась ночевать у Марфутки.

Едва приметная тропинка петляла в зарослях мелколесья и густого ракитника, который неширокой полосой покрывал берега речушки, и сбегала к са-мому мосточку. От воды поднимался туман и веяло прохладой. Зинка уверенно шагала вперёд, света звёзд и луны ей хватало вполне, чтобы не сбиться с тропинки, хоженой и перехоженной миллион раз. Ещё десяток-другой шагов и она ступит на скрипучие доски шаткой клади. Всё вокруг дышало тишиной и спокой– ствием…

Вдруг Зинка остановилась. Ей показалось, что она услышала какой-то не– понятный, подозрительный шум. Она прислушалась. Нет, вокруг – ни звука: только слегка колышатся ветви, негромко шелестя листвой, да лягушки дают сольный концерт. Им вторили, тонко звеня в ночи, вечно голодные и ненасытные комары. Они с остервенением напали на Зинку и она поспешила продолжить путь.

Но шага через три-четыре снова остановилась и оглянулась. Потом посмотрела на небо. Теперь ей показалось, что она услышала хлопанье крыльев над головой и увидела скользнувшую по земле тень.

"Что бы это могло быть? – подумала она, – Какая-то ночная птица? Филин или сова? А может, летучая мышь? Хотя нет, не мышь, тень больно большая… Скорее всего сова… Кому же ещё тут летать по ночам? "

Зинка ускорила шаг, но, завернув за разросшийся куст акации, неожиданно ткнулась во что-то тёмное и огромное, покрытое густой вонючей шерстью.

Она не успела даже как следует испугаться и закричать, как неведомое чудовище схватило её за шею и, сдавив горло, приподняло над землёй. Ноги девушки отрвались от земли. Они заболтались над травой как тряпичные

Угасающим сознанием Зинка с ужасом увидела, как к её лицу приблизи-лась страшная обезьянья морда с вытянутой по собачьи пастью и кривыми слю– нявыми клыками. Горящие угольями глаза оценивающе пробежались по фигуре девушки и монстр плотоядно облизнулся.

В следующее мгновение он левой лапой ухватил Зинку за волосы на затылке, а правую, убрав с шеи, перенёс на её бедро, вцепившись в него всей пятернёй. Теперь Зинка висела, подвешенная за скальп. Это было очень больно. Но, с другой стороны, её шея освободилась от захвата, и она получила возможность свободно вздохнуть. Свежий воздух прояснил сознание девушки и придал ей сил. Испытывая дикую боль, Зинка раскрыла рот, что бы завизжать, но… не успела!

Чудовище подтянуло девушку к себе и щёлкнув челюстями, откусило ей голову! Затем, быстро перехватив обезглавленное тело за лодыжки, перевернуло его вверх ногами, подняло как можно выше и направило струю дымящейся крови, фонтаном бьющей из обрубка шеи, прямо в широко раскрытую пасть…

Монстр глотал торопливо; поминутно довольно урча и пофыркивая. Дав-

ненько ему не приходилось так славно пировать. Когда, наконец, насытился, то с силой зашвырнул труп в кусты. Туда же отфутболил и голову…

Перед тем как взмыть в небо, он картинно засучил кулаками по груди и проревел гимн победителя. Вернувшись во двор Симаковых, монстр нацелился на колодец, на лету сложил крылья и с ловкостью акробата сиганул в темноту таинственного подземелья.

Не успел он скрыться, как сегментарные створки /такие были у старого фотоаппарата "Смена"/ автоматически схлопнулись и наглухо закрыли круглый люк, издав всё тот же хрустальный перезвон. Опять под землёй что-то загудело и она мелко затряслась.

От этого края ямы обрушились и прикрыли люк толстым слоем глинозёма. Из-за него загадочный вход в таинственное подземелье оказался надёжно спрятан от людских глаз.

Вот только надолго ли?

ГЛАВА 16. Встреча с ведуньей

Как только выяснилось, что все десять спутников-шпионов братства уничтожены на орбите неизвестным оружием, старший смены Цента Управления Полётами, следуя инструкции, связался с Советником и доложил о происшествии.

Советник воспринял известие спокойно, без паники и тут же мыслленно вызвал Младшего Брата на телепат-связь по заранее оговорённому каналу. Тот мгновенно отозвался. Они перешли в режим "ОС"/Осбая Секретность/ и беседовали в течении двух с половиной секунд. Их разговор, а точнее мыслеобмен, в живой речи звучал бы приблизительно так:

Опекун: Спутники накрылись медным тазом!

Младший: Я уже в курсе! Не хотелось бы, но должен огорчить вас и я…

Опекун: Что ещё такое?

Младший: К сожалению, и наша аппаратура тоже пострадала.

Опекун: Какой процент потери оборудования?

Младший: Сто процентов! И мыслеусилитель, переоборудованный в мыслеуловитель, и видео, и аудио-записывающая аппаратура – всё пришло в негодность!

Опекун: Восстановлению подлежит?

Млаший: Нет! Всё сожжено дотла!

Опекун: Час от часу не легче. Что собираешься предпринять в сложившейся си– туации? Пошлёшь за новым комплектом оборудования на базу?

Младший: Это не выход… долго… не успеем…

Опекун: Тогда что? Есть мысля?

Младший: Есть! Я попытаюсь использовать ворон. Эти потомки крылатого дино-

завра рахона, хищного и весьма бесстрашного существа, по умственному разви-тию стоят выше кошек, собак и даже волков… Интеллект ворон сравним с интел– лектом дельфинов, поэтому я без особого труда надеюсь "подключиться" к одной из них и через её органы чувств…

Опекун/прерывая/: Понятно! Надеюсь вороны там найдутся?

Младший: Полно! Особенно над колодцем… Их наверняка притягивает тонкая энергетика Врат. Видимо, она была знакома им в далёком прошлом и память о ней сохранилась в их генах до наших дней…

Опекун: Ясно! Действуй! Удачи!

Младший: Постойте, ещё вопрос… Удалось ли установить, каким оружием унич-

тожены спутники и аппаратура?

Опекун: Как выяснили спецы братства, у Врат имелось несколько степеней защи

ты! Помимо Стража-человека, охранные функции ещё выполнял и некий квази-живой организм, запрограммированный обнаруживать и уничтожать не только любую боевую электронную аппаратуру и технику, не имеющую опознавателя "свой-чужой" и попавшую в поле действия его сонаров, но и, по возможности, живую силу противника!

Младший/мысленно присвистнул/: Это что-то из высоких военных технологий атлантов?

Опекун: О, да! Искусственно выращенная ими энерго-сущность была обучена и

поставлена у Врат играть роль цепного пса. Эдакий квазиживой Цербер!

Представляешь всю глубину их замысла? Стоило только Симакову подобраться к Вратам ближе дозволенного, как сущность пробудилась от спячки и приня-

лась действовать в рамках заложенной в неё Охранной прораммы Врат. Резуль-

таты этой деятельности мы сечас и расхлёбываем.

Младший: Непонятно, почему Цербер не тронул самого Симакова?

Опекун: Распознал в нём Стража Врат! Коллегу, так сказать…

Младший: Где теперь Цербер? Вдруг снова нападёт в самый неподходящий момент? Пространство боя теперь им определено чётко…

Опекун: Не нападёт! Он разделился на шесть частей и все они, выработав энерго

ресурс, прекратили существование. Шестую часть, ту что на орбите, сожгли наши

космонавты из лазерных пушек…

Младший: Приятно слышать! Интересно, какие ещё сюрпризы нам ждать от Врат?

Опекун: Трудно сказать, но они будут, не сомневайся. До связи!

Младший: До связи!

* * *

Рано поутру к Симаковым забежала престарелая соседка, востроносая Маняшка, и сообщила страшную новость. Оказывается, нонешней ночью в деревню забрело неизвестное дикое животное из заповедника: то ли рысь, то ли медведь, и растерзало у реки, напротив Макарихиной хаты, дочку Татьяны Фёдоровны, бухгалтерши сельсовета – Зинку! Оно же до смерти помяло и сынишку агронома – Егорку Маслова. Прямо во дворе за сараем! Это ж надо такому случиться?!

На деревне говорят, что зверь этот, не иначе как медведь, которого подстрелили браконьеры. Вот ён обозлился и рассвирепел. Нагрянул в деревню, что бы значит-ца, мстить людям… Ох-хо-хо! Грехи наши тяжкие! Ну и страстя!

Симаков, краем уха слушавший её трескотню, прикрыл колодец щитом.

Похоже, что кто-то ночью сдвинул его. Или он так и лежал с вечера? Копать дальше он поостерёгся, отложив работу на потом. Яма получилась глубокая, спускаться в неё без страховки стало опасно. А ну как случится что?

А случиться могло всякое: или стены обвалятся и придавят неосторожного землекопа, или вода прорвётся и вмиг затопит, а то ещё, сказывали, проваливались люди в зыбучий песок и только их и видели! Уходили под землю, не успев даже крикнуть напоследок…

Под "ахи" и "охи" жены и Маняшки, болтающих возле калитки, он вывел "Урал" из гаража и укатил на работу, так и не решив, кого из мужиков позвать в

помощь. И дед Митрич, обещавший подсобить, куда-то запропастился, не загля-дывает как на зло. Хотя какой из деда помошник? Тут нужен молодой, здоровый…

* * *

Спровадив неотвязную Маняшку, Клавдия занялась огородом: грядки с огурцами давно требовали прополки. Когда работа подходила к концу, с улицы донёсся топот копыт и скрежет рессор. Клавдия глянула на дорогу и увидела ходок Лукерьи Лыковой. Сердце отчаянно ёкнуло. Ещё вчера вечером они с мужем говорили о ней, а ноне – вот она, мимо проезжает. Знать, судьба!

Бросив всё, Клавдия метнулась со двора:

– Лукерья, постой! Загляни ко мне, дело есть!"

…Они сидели в тени на терраске и вели неспешную беседу. Лыкова угощалась домашним квасом, который Клавдия принесла из погреба.

– Вот такое у нас с Мишей горе, Лукерья, – подытожила свой рассказ хозяйка.

Та в ответ молча окинула пристальным взглядом ладную фигуру молодой жен-

Щины /рожать бабе, да рожать! /и без труда определила причину её недуга.

– Думаю, что смогу помочь вам в вашей беде…

– Правда? – всплеснула руками обрадованная Клавдия, – Ой, счастье-то какое!

А что со мной, если не секрет?

Лыкова подумала немного и решила открыть этой простой женщине правду о её беде.

– Не секрет… Ты, говоришь, ко всем, кому можно обращалась? И в больницы к врачам и, даже, к… магам и колдунам? К экстрасенсам всяким и лекарям?

Клавдия смутилась: она не помнила, что бы рассказывала Лыковой о своих походах по чародеям и экстрасенсам. Об этом не знал никто, даже муж!

– Было дело…

– Вот видишь! Тебе бы обождать чуток, как профессора советовали, и всё бы наладилось, пошло своим чередом. Так нет же, невтерпёж! Давай по всяким колдунам самозванным, экстрасенсам липовым, да горе-лекарям ходить, накопления свои трудовые шарлатанам отдавать…

Клавдия опять удивилась. Про суммы, отданные ею так называемым кол– дунам, она в разговоре точно не упоминала. Так откуда об этом узнала Лыкова,

если родной муж, самый близкий на свете человек, и тот ни сном ни духом об

этом не ведает?

А та продолжала, не обращая внимания на замешательство хозяйки:

– Ты знаешь, откуда берутся лекари? Целительство – дар божий! Однако АД

тоже хочет иметь своих лекарей. "Тёмные" целители, а их сейчас развелась тьма-тьмущая, делают вид, что лечат, на самом же деле – только снимают боль на время и тем самым загоняют болезнь внутрь человека! В итоге недуг вспыхивает с новой силой и в ином качестве! К примеру, "исцелила" ты больную голову, так появилась страшная алергия! Вот такая закономерность, но люди её не замечают… Или не хотят замечать…

Лыкова заметно разволновалась, отпила квас из кружки и продолжила:

– Или возьмём модную нынче акапунктуру…

– А что это!

– Иглотерапия! Иголочками перекрывается, прижимается канал – боль уходит!

Вы и рады до смерти! Но пройдёт время, она опять возвращается. И вы опять не-

сёте свои денежки обманщикам и шарлатанам…

Запомни, Клавдия, в человеке, в его геноме – заложены все! болезни человечества, какие были, есть и ещё будут на земле… Семьдесят процентов наших болезней – от наших поступков и эмоций: обиды, зависти, злости! И лишь тридцать процентов – кармические… расплата за грехи наших предков…

– Как? Как ты сказала? Кармические?

– Карма – Закон Воздаяния, причинно-следственный Закон… Это слово пришло в наш лексикон из Индии. На Руси этот закон известен пословицей: "Как аукнется, так и откликнется!". АДовы лекари усиленно рекламируют сейчас разного рода кодировки: на удачу, от алкогализма или наркомании. Неумные тетёхи так и слетаются к ним, словно мотыльки на пламя свечи, не подозревая, что это сплошной обман и страшный грех, к тому же…

Ты ведь в Москве обращалась к экстрасесу? Чакры чистила?

Клавдия уже поняла, что скрыть что-либо от проницательной целительницы совершенно невозможно, поэтому не раздумывая призналась:

– Д-да, было! Один раз всего!

– И его оказалось достаточно, что бы сделать тебя бездетной на всю жизнь!

Твоё счастье, что вовремя ко мне обратилась… Понимаешь, организм человека пронизан энергетическими каналами, которые соединяются в так называемые узлы.

Это очень тонкие стуктуры! Нарушить эту систему, значит навредить ещё больше. Безграмотному или нахватавшемуся "верхушек" экстрасенсу с минима-льными задатками сделать это – ой как просто! Что с тобой и произошло! Да ещё и деньги с тебя немалые взял, подлец! Видишь ли, Клавдия, модная нынче "чистка" чакр, не что иное, как один из приёмов законного отъёма денег у доверчивых граждан! Знай, чакры открываются у человека только за несколько лет до его физической смерти! Так что "чистить" их пустое, бесполезное, а подчас, и вредное для организма занятие.

Я открою тебе один секрет: целительство – дело весьма ответственное и… опасное! В первую очередь, для самих же целителей! Там, "на верху", очень строгие порядки, которые никак не принято нарушать. Мы, целители, все там учтены и за нами ведётся постоянный контроль. За нами внимательно следят, и если мы берёмся лечить без санкциии "сверху", то сразу же на наши головы посыпятся различные неприятности, причём расплачиваться за наши грехи частенько приходится не только нам самим, но и нашим детям, родным и близким. Вот так! Что же касается тебя, то я, как и обещала, помогу! Только сама понимаешь, придётся немного подождать. Я потом позову вас с мужем…

– Вот спасибо тебе, Лукерья, вот спасибо! Не зря я, видать, в церковь последнее время ходила… Услышал Бог мои молитвы!

– Вот в этом-то и вся беда наша человеческая, – огорчённо вздохнула Лыкова, – Люди выдумали церковь себе в угоду! Что бы, значит, ходить туда и просить Гос

пода: "Дай мне то… Дай мне это…" Как в профком какой заводской или ме-

стком! Знаешь, Богу это уже порядком надоело! Зачем просить? Зачем клянчить?

Надо определить для себя своё место в этом мире и идти своей, раз и навсегда выбранной дорогой: к Богу или от Бога…

А без этого ты можешь молиться хоть сто раз на дню, обложившись иконами, и всё будет без толку! Судьбу человека определяют его поступки!

* * *

Председатель колхоза лично попросил Симакова срочно отремонтировать сломавшийся комбайн. Бригада справилась с заданием в предельно сжатые сроки и восстановленная машина ушла в поля уже где-то после обеда.

Председатель на радостях распустил слесарей и механиков по домам. Симаков запер мастерскую и тоже поехал домой.

Возле хаты он чуть было не столкнулся с выезжавшим со двора ходком Лукерьи Лыковой.

"Оперативно работает жёнушка! " – подумал он, сбрасывая газ и уступая дорогу,

– Да и то… Чего резину-то тянуть?"

Лыкова, что бы разъехаться, тоже приняла чуть вправо. Поравнявшись с мотоциклом, она кивнула Симакову и как и возле дома Антона, опять с пристальным интересом посмотрела ему в глаза. Того словно жаром обдало…

"Чего-то она ко мне не равнодушна… Так и норовит взглядом проткнуть…"

Он покачал вслед ведунье головой и заехал в гараж. Потом пошёл в душ…

Когда вышел из кабины, то наткнулся на поджидавшую его жену. Клавдия разрумянилась от чего-то и от этого похорошела. Она показалась ему немного возбуждённой и какой-то загадочной…

– Чего она приезжала то? – спросил Симаков, любуясь женой.

– Целительница? Я пригласила. По нашему делу – забыл? – она взяла его за руку

и подвела к накрытому под навесом столу, – Садись. Будем обедать.

– Да помню я! – Симаков в нетерпении забарабанил пальцами, – Какой резуль

тат? Говори, не томи…

Клавдия вовсе не собиралась пересказывать мужу весь разговор с Лыковой, поэтому отделалась лишь общими фразами.

– Обещала помочь! Дело поправимое, говорит, – Ждите, скоро позову!

Симаков так и подскочил от новости.

– Да ты что! Правда? Вот радость-то. – он подхватил жену на руки и смеясь закружил по двору.

– Пусти, Мишь, ну пусти! Люди смотрят! – упрашивала Клавдия, впрочем не делая никаких попыток высвободится из пылких объятий мужа. Глаза её при этом затуманились и говорила она с придыханием, – Ты куда? Мне на дойку пора…

Но Симаков её не слушал, взбежал на крыльцо и ногой захлопнул за собой входную дверь…

Когда жена уехала на дойку, он занялся делами во дворе, в том числе взялся поправить и покосившийся сарай. За колодец он не принимался принципиально, решив, что раз не копал с утра, то нечего начинать и под вечер. Тем более, что помощника себе в этом деле он так и не сыскал.

Всякий раз проходя мимо вяза, он останавливался и смотрел на ворон, неподвижно сидевших на нижних ветвях, словно неживые. Странное поведение птиц интриговало и вызывало раздражение. Как ни гнал он их со двора, они всё равно вскоре возвращались. Хорошо хоть цыплят не трогали, а просто чучелами сидели и пялились на колодец. Время от времени Симакову казалось, что то одна из них, то другая незаметно присматривали и за ним самим! Но эти ощущения он полностью относил на счёт разыгравшегося воображения…

Чуть позже мысли его переключились на Лукерью Лыкову и её обещание. Надежда на появление в семье долгожданного ребёнка вновь завладела всем его существом…

На улице начало смеркаться, когда неожиданно заглянул «на минутку» дед Митрич, как всегда весёлый, под хмельком.

– Ты куда запропастился, дед? – стал выговаривать ему Симаков, – Обещался помочь-и пропал!

– Дела, Миха, дела… – неопределённо оправдывался сосед, внимательно оценивая результаты труда Симакова над колодцем, – Да ты, я вижу, и сам управился неплохо… Осталось всего-то ничего…

– Самое важное и осталось. Без помощника мне никак…

– Лады! Завтрева подмогну, не сумливайся. Но ты, Миха, смотри, один в яму не лезь! Без страховки нельзя, опасно! Дождись меня, с утречка пораньше и начнём. Водица-то рядом совсем, завтра её и отроем.

– Сам так чую. Договорились, буду ждать.

– Тады, покедова! – откланялся Митрич.

Уже в калитке он что-то вспомнил и обернулся:

– Слыхал, Миха, какие ноне страстя на селе творятся? Во, брат, история! Милиции понаехало тьма-тьмущая! Участковый наш, Сенька Фёдоров, при них как…этот… экс… экс-ку-ра-вод, во! За петуха, значит… А ещё и охотники из соседнего охотхозяйства понагрянули, и директор заповедника, и прокурор из Вереи, и районный ветеринар… Ждали и губернатора, да тот что-то не прикатил… Вся эта шатия-братия медведя взбесившегося ловить будет! Во как!

* * *

Сегодня Симаковы улеглись спать раньше обычного. Но сон не шёл…

– Мишь, как думаешь, Лыкова сильная знахарка? – спросила Клавдия, мучаясь от навалившихся с темнотой и бессонницей сомнений.

– Я слыхал, что очень. Посильнее своей матери будет. Другой такой ведуньи во всей округе не найти.

– А ты знаешь, её мать мне бородавки на руках повывела, когда я невеститься начала… Пришла я как-то к ней, она меня и научила: "Во время убывающей луны, в тайне ото всех /иначе заклинание не подействует/ перекрести каждую бородавку три раза, повторяя при этом: "Ясень, ясень забери эти бородавки у меня! "

Потом велела мне воткнуть иголку в кору ясеня и ждать, причём иголок должно быть столько, сколько и бородавок. Чудно! Не прошло и недели, как все бородавки на руках после этого исчезли. И больше не появлялись никогда!

– И меня в своё время старуха Лыкова лечила, – разоткровенничался Симаков.

– Я, Клав, в детстве недержанием мочи страдал. Ссался по ночам безбожно! И ничего не помогало. Так она меня от этой напасти избавила раз и навсегда, Царство ей Небесное! Ох, и намучилась тогда со мной мать! Почитай каждое утро перину сушила да простыни поласкала. Я уже во второй класс пошёл, представляешь, а всё мочился во сне… На ягодицах аж красная сыпь выступила, во как кожу писанина моя разъела!

Второй класс – это восемь лет, не маленький уже! Стыдно мне было, хорошо на деревне не знали, мать скрывала, а то ребята задразнили бы до слёз! И куда только мать со мной не обращалась? Куда не возила? Каких только лекарств я не переглотал, а всё без толку, ничего не помогало. Как утро, так обязательно подо мною лужа…

Помню, один раз мама даже свозила меня в Москву, на сеанс к гипнотизёру. Сидит в кабинете дедушка такой в белом халате, с седой бородкой и качает у меня перед глазами стальной блестящий шарик на ниточке. А сам тихо так приговаривает: "Спать! Спать! Спать! " Я и заснул… Мама рассказывала потом, что как только я закрыл глаза, он начал мне внушать: "Не писайся!!! Не писайся по ночам!!! "

Полчаса толмил одно и тоже, а толку? На следующее утро – опять лужа!

Тут кто-то из родни надоумил маманю к знахарке обратиться. Вот старуха Лыкова пришла к нам и научила: ночью, ровно в полночь, я должен был сбегать

на конюшню и там три раза головой вперёд пролезть сквозь хомут!

– Молитву-то он хоть какую знает? – спросила она мать, косясь на меня тёмным глазом.

– Сиди! – махнула мама рукой, – Какие им ноне молитвы? Отучены!

– Тады сама выходи на крыльцо, поклонись на три открытые стороны, поворотись туда, где конюшня и читай Нагорную Молитву, пока он не воротится, – приказала знахарка и ушла.

Мама так и сделала: в ту же ночь растолкала меня около двенадцати и я, как был в трусах и майке, так и побёг не конюшню, дело-то летом было! А сама осталась на крыльце молитву читать.

В те годы на селе электричества и в помине не было, керосиновыми лам-

пами обходились. Что на улице, что на задворках – темень кромешная, жуть! Конюшня за околицей стояла, до неё полкилометра, не меньше!

Но я мигом долетел по натоптанной тропинке. Ворота в конюшню высокие, двустворчатые, на щеколду прикрыты. Замков, как теперь, тогда и не знали… А в воротах – дверца скрипучая имелась, из досок сколоченная. Приоткрыл я её и проскользнул внутрь, а там темно, хоть глаз выколи. В тишине что-то поскрипывает, шуршит, лошади всхрапывают, копытами перестукивают.

Чувствую, сердце у меня обмирает и дух перехватывает. Так и подмывает убежать от страха, но нельзя. Раз надумал избавиться от напасти, значит стой до последнего! Хорошо, что ещё днём я забегал на конюшню и заприметил, где что лежит. Хомуты висели на гвоздях на стенке справа от входа и я быстро нащупал один из них. Снял кое-как, потому что высоко было, и три раза через голову пролез в него.

В конце не выдержал и бросив хомут на земле, убежал стремглав. Только пятки в задницу влипали. Не помню, как и дома-то очутился! На утро, не поверишь, опять лужа! Я до того расстроился, что чуть не плакал. Как же так, ведь всё сделал как надо, а не помогло. Может, я и впрямь какой деффективный и ничем меня не исправить?

Но уж зато на следующий день случился праздник! Я проснулся совершенно сухой! И так-то по сей день…"

Клавдия, внимательно слушавшая мужа, перекрестилась и вздохнула:

– Чует моё сердце, Мишенька, поможет нам Лукерья! Как крест свят, поможет!

– Дай-то Бог!