Текст книги "Колодец"

Автор книги: Сергей Гжатский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

"Один готов!" – открыл счёт Симаков и быстро осмотрелся, оценивая обстановку.

Трое за столом успели накачаться самогоном до чёртиков и, кажется, ещё толком и не разобрались в происходящем: настолько быстро атаковал Симаков Зубоскала. Секунд пять-семь они ещё будут соображать и раскачиваться! Следовательно, никакой угрозы для него они в данный момент не представляли!

Но вот трезвый Спиридон оказался мужичком сметливым и проворным. Сам ещё и на шум обернуться не успел, и голова и плечи у него торчат покамест в печи, а руки уже вовсю шарят возле колен и тянутся к "Маузеру". Его корявые пальцы заскребли по деревянной крышке кобуры, вот-вот откроют её и вцепятся в рукоятку пистолета…

Да, сейчас он, пожалуй, был самым опасным из всех!

Не раздумывая, Симаков прыгнул к печи и в полёте прямым ударом ноги в "мяг-

кое место", вогнал Спиридона в печь почти целиком. Наруже остались только его ноги в обмотках и солдатских ботинках аглицкого производства.

Из жаркого нутра печи тотчас раздался приглушённый дикий визг бандита, тучей сыпанули искры пополам с пеплом. Это Спиридон попытался выбраться из топки, да куда там! Его ноги напоследок с силой замолотили воздух, дёрнулись пару раз и обмякли. Крик замер на высокой ноте и всё стихло. Внезапно из печи донёсся беспорядочный треск – это начали взрываться патроны в пулемётных лентах. По избе поплыл тошнотворный запах горелого тряпья и мяса… "Второй готов!" – подытожил Симаков и обернулся к столу.

Вовремя!

Двое косматых бородачей, сидящих по ту сторону стола, откинулись к бревенча-той стене и глупо пялились на него хмельными, полными тупого непонимания выцветшими глазами. Их руки, однако, целеустремлённо шарили по лавке в поисках оружия. Поскольку обрезы того и другого лежали чуть дальше и в сторонке, то они до них пока ещё не дотянулись. Но это был всего лишь вопрос времени…

Третий же бандит, сидящий ближе всех к кузнецу, оказался наиболее прытким из всех. Он уже успел обернуться в сторону Симакова и взять его на мушку. Одно успокаивало – его обрез, направленный на бывшего пленника, так и плясал в трясущихся руках… Если он и выстрелит, то вряд ли попадёт. Хотя, кто

может знать, как всё сложится?

Одним словом стрелок – малый в поношенной студенческой тужурке, с бледным испитым лицом интеллигента-разночинца, хотя и представлял собой омерзительно-жалкое зрелище, всё же нёс явную угрозу жизни и здоровью Симакова.

"Вот, ирод! – озаботился Михаил Степанович, – Ещё чего доброго и подстрелит с пьяных глаз! Его надо срочно остановить, но как?"

Вдруг его взгляд упал на шесток, на котором лежало три спицы, раскалённые концы которых ослепительно белели на почерневшей от сажи поверхности. Спиридон расстарался… не пропадать же добру?!

Решение, как действовать дальше, возникло помимо воли Симакова. Подхватив спицы, он с интервалом в треть секунды метнул их одну за другой в бандитов за столом!

Первая досталась целящемуся в него "студенту". Она угодила в его левый открытый глаз. С противным шипением пронзив мозг, кусок металла пробил кости черепа и наполовину вылез из затылка. Глаз лопнул кровавыми брызгами. "Студент" дёрнулся, грохнул выстрел, пуля ушла в потолок. Обрез выпал из его рук. Бандит ещё успел вскрикнуть и схватиться за лицо, прежде чем замертво скатился со скамьи под стол.

Своим падением он открыл Симакову двух своих бородатых собутыльников, которые нащупали-таки обрезы и теперь пытались передёрнуть затворы…

Вторую спицу Симаков послал в бандита, сидящего слева, и попал ему в горло. Бросок получился настолько мощным, что раскалённый конец пробил не только гортань, но и шейные позвонки и на вершок вонзился в древесину, при

колов бородача к стене словно бабочку.

Третья и последняя спица поразила бандита, сидящего справа, попав ему в левую половину груди. Она легко пробила грудную клетку между четвёртым и пятым рёбрами и как вертел цыплёнка, проткнула прячущееся за ними сердце.

"Три-четыре-пять!" – закончил подсчёт трупов Симаков.

Он несколько замешкался, засмотревшись на поверженных врагов и это чуть не стоило ему жизни!

От входной двери неожиданно грохнул выстрел и пуля больно обожгла щёку! Оказалось, что на крыльце сторожил шестой член этой банды. Услышав шум схватки в избе, он ворвался внутрь и с порога открыл огонь по кузнецу.

Правда, сделать он успел лишь один-единственный выстрел. Другого шанса Си– маков ему просто не дал…

"Мать честная! – охнул он, приседая, – Счастье ещё, что бандюга вооружён об-

резом, а не наганом… Ему теперь нужно время, что бы его перезарядить…"

Так и вышло!

Пока стрелявший, а это был всклоченный, звероподобного вида мужик в картузе с лакированным козырьком, передёргивал затвор, Симаков подскочил к нему в два прыжка и точным ударом ноги выбил оружие из рук. Обрез с грохотом покатился по полу. Бандит было дёрнулся за ним, но Симаков, собрав пальцы правой руки щепотью в так называемый "клюв аиста", резко "клюнул" им противника в висок. Тот закатил глаза, захрипел и медленно сполз по притолоке на пол, теряя сознание.

Всё! Полная победа! Других врагов не видно, пора освобождать жену…

Симаков подбежал к Клавдии, по пути подхватив со стола сапожный нож, кото-

рым бандюки кромсали сало. Жена призывно смотрела на него одним глазом, потому что второй совсем затёк. Когда он перерезал верёвки и выдернул кляп, Клавдия бросилась ему на шею и разрыдалась в голос. Плача и причитая, женщина пыталась заговорить, но кроме многократно повторенного: "Ты…Ты…Ты…", больше не смогла вымолвить ни слова.

Что она хотела ему сказать в тот момент, он так никогда и не узнал, потому что в свою очередь подхватил жену на руки и крепко прижал к сердцу.

"Родная моя! Успокойся, всё уже позади!"

…Он вынес её на крыльцо, к которому оказались привязаны три осёдланные лошади бандитов. Ещё три топтались в саду под яблоней… Выбрав на его взгляд двух самых выносливых, Симаков на одну усадил жену, на другую вскочил сам и зажав повод Клавдиной лошади в кулаке, быстрым намётом по низам, огородами, поскакал к"…Огородами, огородами и – к Котовскому…" – чуть слышно шептал Симаков, не в силах оторвать невидящего взора от почерневших углей и остывающего пламени.

– Что? Что вы сказали, Михаил Степанович? – потрясла его за плечо Лыкова.

– Какой Котовский? Что вы видели?

Постепенно Симаков пришёл в себя. Он недоверчиво уставился на целительницу, будто не узнавая. Наконец в глазах его появилось осмысленное выражение и он с улыбкой перевёл дух…

– Да, видел такое, что не дай Бог каждому…

– Расскажите! – потребовала Лыкова.

– Вы же говорили, что всё время будете незримо присутствовать рядом…

– Я должна убедиться, что мы видели одно и тоже!

– Хорошо! По времени я попал предположительно в начало двадцатых годов,

в период становления Советской власти. Кузнеца Симакова, то бишь меня самого и мою жену Клавдию, захватили какие-то тамошние отморозки и вознамерились нас пытать с целью узнать место нахождение каких-то там Врат. При этом меня отчего-то всё время величали их Стражем…

– Довольно! Наши видения совпадают до мелочей…

Симаков беспокойно оглянулся – Клавдия продолжала дремать, сидя на горючь– камне. На поляне заметных перемен не произошло: праздник подходил к концу, последние друиды постепенно расходились, костры прогорали…

– Долго мы… э… отсутствовали? – поинтересовался он.

– Не прошло и минуты! – ответила Лыкова и протянула ему маленькую склянку.

– Отпейте глоток!

Симаков послушно отпил. В голове сразу же прояснилось, исчезла сухость в горле и мышцы наполнились новой силой. Даже боль в руках от верёвок прошла. Он поднёс их к глазам и подивился: надо же, ссадин нет, а болели по-настоящему… Лыкова тоже приложилась к пузырьку, потом весело посмотрела на Симакова.

– Ну, что, Михаил Степанович, вот мы и выяснили, что вы – Страж неких Врат, за которыми охотятся, скажем так, не лучшие представители человеческого общества! Вам интересно узнать, что это за Врата такие? Лично мне – очень! Предлагаю продолжить эксперимент! Давайте попытаемся ещё раз заглянуть в прошлое вашего Рода. Но на этот раз поглубже…

– Давайте! Только я должен вам сообщить, уважаемая, что это никакая не Родовая Память! Это что-то другое! Мой дед никогда не был кузнецом! Он никогда не переживал подобных приключений! Был он в те времена, можно сказать – пацаном, и жил совершенно в другом регионе страны, а не здесь! И потом, там были я и Клавдия, а не мой дед с бабкой! Понимаете? Я – собственной персоной!

– Да, Михаил Степанович, вынуждена с вами полностью согласиться. Я сразу

догадалась, что нас пичкают ложными воспоминаниями, только не хотела вас

понапрасну беспокоить. Но вы молодец, сами обо всём догадались!

Итак, это действительно не ваша Родовая Память! В неё нас не впускает ваша пробудившаяся ПРОГРАММА! Видимо, опасаясь утечки важной информации… Боюсь, что мы так никогда и не узнаем, кто, когда и почему выбрал ваш Род служить стражами Врат. Ясно одно, это не просто программа, а Программа Стража Врат! Смотрите, что она делает – она не только не допускает нас к глубинной памяти, но и в свою очередь подсовывает взамен театрализованное видение… Эдакий виртуальный театр абсурда, театр одного актёра, который одновременно является и единственным зрителем самого себя!

– Хорош театр! Чуть не убили по ходу! До сих пор кости болят, – пожаловался

Симаков, потираясь, – Но для чего она это делает?

– Сдаётся мне, что она таким оригинальным способом пытается напомнить вам,

Михаил Степанович, кем вы являетесь на самом деле…

– И кем же?

– Да, боже мой, Стражем Врат, конечно! Не думайте, это не шутка и не игра! Всё намного серьёзнее и, я не хочу вас пугать, даже в какой-то мере – опасно!

Поэтому-то Программа Стража Врат и напоминает вам о ваших прямых обязанностях.

– Но я ни сном ни духом ничего такого не знаю! Неизвестно мне ни местона-хождение моих Врат, ни как они выглядят. Я даже не представляю, что это за

штуковина такая и для чего предназначена? На что этот объект похож и каковы

его функции и смысловые нагрузки? Мне всё это совершенно не ясно! Хотя, я согласен с вами, было бы интересно про всё узнать…

– Значит, вы согласны на повторное путешествие? – Лыкова, как и в первый раз, накрыла своей ладонью ладонь Симакова и снова бросила в костёр щепоть жёлтого порошка.

– Ну, что, приготовились? Тогда поехали.

Симаков снова уставился в догорающий огонь, но на этот раз красно-коричневый полог распахнулся значительно раньше, чем в первый раз…

* * *

…Белый свет в его глазах внезапно померк и он потряс головой, что бы

разогнать сгустившийся в них полумрак. Однако глаза тут были ни при чём, просто полумрак ютился в том помещении, куда он сейчас перенёсся. Зрение Симакова довольно быстро к нему адаптировалось, и он наконец смог осторожно осмотреться по сторонам…

Так-так-так! На этот раз он оказался внутри огромного шатра, который поддерживался центральной подпоркой из чёрного дерева. Столб оказался деталью весьма примечательной! Сверху донизу его покрывала искусная резьба. Неведомые умельцы украсили поверхность страшными уродливыми мордами с широко разинутыми клыкастами пастями.

К тому же из-под куполообразного потолка жутко скалились приколоченные к его вершине два-три круторогих бычьих черепа и свисали десятки конских хвостов.

"Да-а! Ну и вкусы у хозяина шатра, доложу я вам! – подумал Симаков, – А древо

то не нашенское, заморское. Ишь, сколь чертей на нём поместилось, и ни одного лика святаго! Одним словом – нехристи поганые!

Симаков испытал сильное желание перекреститься, но тут вдруг с удивлением обнаружил, что руки у него крепко стянуты за спиной кожаным арканом, и сам он стоит на коленях!

"Опять повязали! – возмутился он, – Да что же это такое деется!"

Наученный горьким опытом предыдущего приключения, он пошарил глазами по сторонам, но жены Клавдии в шатре, слава Богу, не нашёл и потому облегчённо вздохнул.

"Постой! – спохватился он вдруг, – Какая Клавдия? Мою жену зовут Любава!"

Смирившись с тем фактом, что связан по рукам и ногам, Симаков тем не мене продолжил осмотр помещения…

Дощатый настил под ногами оказался устлан во множестве разбросанными бараньими и верблюжьими шкурами. Они были плохо выделаны и потому источали тошнотворные, гнилостные запахи. Скрытый пологом вход в шатёр охранялся двумя воинами-монголами, стоящими по обе стороны от него. Их скуластые, раскосые лица застыли, словно маски и сами они торчали истуканами.

Ишь, не шелохнутся, только бельмами вращают и кидают на пленника яростные взгляды. Над их головами чадят, потрескивая факелы… Сквозь шёлк просвечивают два огромных очистительных костра, разложенных перед входом, и вокруг шатра темнеет частокол из плотно стоящих плечом к плечу телохранителей хана.

Помимо факелов в шатре горело ещё с дюжину экзотических светильников. Фигурные плошки, изображающие птиц и зверей, стояли на треногах или свешивались на цепях в самых неожиданных и неудобных с точки зрения Симакова, местах. В них нещадно коптили и потрескивали горящие фитильки, которые свободно плавали в растопленном бараньем жиру.

Проку от них в смысле света было немного, зато вони и гари – сверх всякой меры! Смрад под куполом витал невыносимый. К нему добавлялся кисло-приторный дух давно не мытых тел находящихся в шатре монголов. Он кружил голову Симакова и перехватывал дыхание.

Михаил Степанович отвернулся от входа и посмотрел вглубь шатра, где левее подпорки, на ступенчатом возвышении громоздился массивный резной трон из такого же, что и столб, чёрного дерева, отделанный золотом и слоновой костью.

Вместо привычных ножек, он опирался на двух крылатых, кровожадно оскалившихся саблезубых львов, с кривыми когтями-кинжалами. Подлокотники трона были выполнены в виде крылатых змиев с длинными, закрученными винтом, хвостами. Франки называют сих чудищ драконами, а на Руси они известны как "Змеи-Горынычи"…

На троне, в окружении ещё двух телохранителей, восседал старый монгольский хан. Вцепившись в подлокотники крючковатыми, высохшими пальцами, на которых перстней было нанизано больше, чем зубов во рту, он подался вперёд и молча вперил в пленника пристальный, сверлящий взгляд маленьких тусклых глазок, едва проблёскивающих сквозь щёлочку сморщенных пергаментных век без ресниц.

"Осокой прорезаны!" – говорили на Руси про монгольские глаза.

Предводитель на троне был разодет как и подобает настоящему хану: в китайский, жёлто-зелёных тонов, расшитый золотой и серебряной нитью шёлковый халат, по подолу которого змеились рогатые и крылатые драконы. Дополняли его наряд голубые шаровары, заправленные в сафьяновые сапожки с длинными, загнутыми вверх навроде собачьих хвостов, мысами.

Вооружёние его составляли кривая сабля в ножнах, усыпанных как и рукоять клинка, сверкающей россыпью яхонтов и изумрудов, и два ятагана за поясом, также обильно усеянных драгоценными камнями. На груди хана, на массивной золотой цепи / "Новые русские" сдохли бы от зависти!" – подумалось Симакову/, рогами вверх висел полумесяц из самоварного золота, по каёмке которого тянулась чеканная вязь незнакомого письма. Огромный медальон чуть не полностью закрывал хилую грудь старика и искрился огромным огранённым алмазом величиной с куриное яйцо, вставленным в его середину!

Круглое, плоское и жёлтое, всё в глубоких морщинах, лицо монгольского воеводы, если бы не трясущийся клочок жиденькой бородёнки, живо напомнило бы Симакову первый испечёный Любавой на прошлую масленницу блин…

"И пошто он, собака так уставился на меня? Я ж не красна девка? – подумал Ми хаил Степанович и машинально осмотрел себя с ног до головы.

Увидев свой наряд, не удержался и тихонько вскрикнул. Такую одёжку он только в исторических фильмах и видал. А теперь вот и сам сподобился…

И то сказать, на крутых плечах ладно сидел то ли боярский, то ли княжес-кий кафтан синего цвета с золотым шитьём, подпоясанный красным кушаком с кистями. Под ним – белая льняная рубаха, украшенная искусной вышивкой: крестики да горланящие петухи… Штаны домотканого сукна заправлены в полусапожки из красного сафьяна, да с серебряными подковками…

"Ух ты!" – в восхищении улыбнулся Симаков и едва не поплатился за это.

Стоящие по бокам трона телохранители хана отреагировали мгновенно. Оба, как по команде, взмахнули нагайками и бросились на непокорного уруса. Им показалось, что пленник вздумал насмехаться над их повелителем, а за такие вещи мало было и до смерти запороть!

Однако хан остановил своих чересчур ретивых охранников. Он гортанно выкрикнул им вслед какие-то слова и телохранители словно окаменели на ходу. Обернувшись, они синхронно повалились на пол и виляя задами словно провинившиеся псы, на брюхе поползли к трону. Взобравшись по уступам, они поймали ноги хана и принялись лобызать его сапоги. Тот несколько минут смотрел на них, размышляя кликнуть палача или нет, и в конце концов решил с наказанием повременить.

Пнув по сусалам одного и другого, он жестом велел им подняться. Воины проворно вскочили на ноги и заняли свои места у трона. Что эти двое, что те у входа – все телохранители хана отличались богатырским сложением и высоким ростом /по монгольским меркам, конечно! /, и внешне выглядели жилистыми здоровяками.

Ещё Симаков отметил, что одеты воины одинаково просто – в подпоясан– ные стёганые халаты, шаровары и сапоги. Поверху блестели надраенные стальные нагрудники, а головы их прикрывали войлочные колпаки с нашитыми медными бляхами.

Вооружены телохранители были, что называется, до зубов!

За поясом каждого – кривая сабля, два кинжала и нагайка, за спиной – небольшой круглый медный щит, колчан с луком и стрелами, в руке – копьё с широким острым наконечником и развевающимся крашенным конским хвостом…

…Кроме монгольского хана и его воинов, в шатре находился ещё один

человек. Он стоял подле Симакова свободно, подбоченясь и пленником не казался, чем несказанно заинтересовал Михаила Степановича.

"Этот нашенский! Русичь! – подумал Симаков, исподволь разглядывая статного,

русоголового, с проницательными голубыми глазами, боярина, – Неужели предатель? Перемётчик? Нет… не похоже…"

Он ещё раз внимательно вгляделся в открытое, добродушное лицо, обрамлённое аккуратно подстриженной кудрявой бородкой и вдруг понял, что раньше не раз встречался с этим человеком и хорошо его знает… Кто же он?

Пока Михаил Степанович пытался вспомнить хоть что-нибудь про боярина, со стороны трона вдруг раздался глухой надтреснутый голос, произносивший слова быстро и отрывисто.

"Ишь, ты! Что твой пёс забрехал! – мысленно прокомментировал услышанное Симаков, – Никак, наш хан разродился?"

Он не ошибся – это действительно заговорил хан, вперив в Михаила Степанови– ча колючую щёлочку змеиного взгляда.

Едва монгол умолк, резко оборвав речь, незнакомый боярин отвесил ему низкий поклон и обернувшись к Симакову, степенно, внятно и громко произнёс по-русски:

– Нам доподлинно известно, князь Михайло, что ты являешься Стражем Врат!

Отпираться не имеет смысла, иначе твоя голова давно бы уже торчала на колу

перед моим шатром…

"Так он толмач! – догадался Симаков-князь, – Ну-ну! Послушаем, чем там меня

хочет порадовать хан?"

Боярин между тем продолжал переводить:

– Я, Великий и Всемогущий правитель всех монголов – Богдыхан – предлагаю те

бе, князь, своё покровительство! В обмен на мою милость к тебе, ты откроешь мне, где ты прячешь Врата в Заоблачные Миры, Стражем к которым ты приставлен!

Ты научишь меня, как ими пользоваться, открывать-закрывать, а я подарю тебе свою вечную дружбу. Согласен?

"Интересное кино получается, в самом деле! – изумился Симаков, – Белены они тут, что ли, все объелись? И этому вынь да положь мои Врата! Ишь, как власти и могущества захотелось. И так ведь – хан, правитель многих народов, ан нет! Надо ещё больше! Вот и покойный Зубоскал искал Врата, а через них и власть, и могущество, и богатство…

И где он теперь? Этот тоже туда же, просто кошмар какой-то! Что мне ему ответить? Правду? Что, мол, и сам был бы рад узнать, где мои Врата находятся. Так ведь не поверит, собака! Стращать начнёт, пытать по-всякому… Что делать, ума не приложу!"

Хан нахмурился, терпеливо ожидая ответа. А Симаков молчал, не зная что и сказать. Пауза затянулась. В шатре повисла гнетущая тишина, слышно было только как трещат факелы, да бряцают оружием телохранители на улице… Где-то вдалеке заржал жеребец, за ним другой… Залаяли оголодавшие псы…

Вдруг до слуха Симакова долетел приглушённый шёпот толмача:

– Да скажи ты им, князюшко Михайло, нехристям косоглазым, хоть что-нибудь!

Только не молчи…

Боярин, преданно глядя на Симакова, горячо умолял едва шевеля губами:

– …А то ведь засекут… живота лишат! Соври им что-нибудь… придумай! Ты же, князь, завсегда был горазд на выдумки. Пошли их, куда Макар телят не гонял! Наша с тобой задача, протянуть время как можно подольше. Пока поганые

будут твои слова проверять, да Врата искать, ночь и пройдёт! А к утру твоя дружина подоспеет – их воевода Никишка ведёт. Верно говорю!

– Кхе-кхе-кхе! – вдруг долетел от трона тихий кудахтающий смех хана.

Толмач замолчал и побледнев, обернулся к Богдыхану. Симаков тоже насторожился в ожидании очередной пакости от неверных.

Предводитель монголов между тем оборвал серию звуков, которую только при великом опьянении можно было признать за смех и внезапно заговорил громовым голосом на чистейшем русском языке:

– Ты думать, болярин, что мы поверили тебе, когда сегодня утром ты пришёл к нам в стан и поклялся служить верой и правдой? Вот ты и попался, соглядатай!

Ты думать, хан и его воины не знать урус – язык? Ты думать – нас можно обма-нуть? Глупец! Безмозглый баран! Ты поступать не-ка-ра-шо!

Хан как ребёнку погрозил толмачу пальцем, похожим на коготь хищной птицы, хлопнул в ладоши и приказал: "Эй, стража! Схватить толмача! Сломать ему хребет и бросить в яму с голодными волками! "

Телохранители в три прыжка соскочили с помоста и с двух сторон набросились на боярина. Один из них взмахнул нагайкой и хлестнул толмача по лицу. Тот успел прикрыться локтем, но, как оказалось, не полностью. По его левой щеке немедленно пролегла кровавая борозда. Рукав кафтана тоже лопнул от удара и в воздух полетели клочья материи.

Симакову-князю откуда-то хорошо было известно, что в свои нагайки из конского волоса монголы вплетают маленькие острые железные крючочки, которые при ударе разрывали человеческую плоть до самых костей…

Боярин отшатнулся, схватившись за щёку, но не издал ни звука, хотя боль наверняка испытывал адскую!

"Вот что значит Русский человек!" – с гордостью подумал о нём Симаков

– Смотри, коназ! – брызнул слюной Богдыхан, – Вот что ожидает тебя, если не

скажешь, где ты прячешь свои Звёздные Врата!

Телохранители между тем словно гончие повисли на руках толмача, пытаясь заломить их ему за спину, скрутить непокорного и выволочь из шатра.

Боярин сопротивлялся отчаянно, но силы были явно не равны. В этой борьбе он рано или поздно должен был уступить…

Примечательно, что воины на входе даже не шелохнулись, видимо у них имелись свои, строго определённые задачи…

Симаков наблюдал за неравной борьбой и стонал от бессилия, всем сердцем желая хоть чем-нибудь помочь толмачу. Он вдруг вспомнил о той могучей светлой силе, которая в последнее время приходила неизвестно откуда и наполняла всё его существо в самые критические моменты жизни. Вот бы и сейчас произошло то же самое!

Не успел он так подумать, как отчаяние от собственного бессилия вдруг словно по волшебству отодвинулось куда-то на задний план и ему на смену пришла холодно-расчётливая ярость. В связанные конечности как будто из ни откуда свободно потекла та самая долгожданная нечеловеческая, но по прежнему светлая, СИЛА! Это опять произошло неожиданно и в то же время торжественно и радостно.

Симаков тут же воспрянул духом!

"На этот раз я не потерял сознания, как тогда на шоссе или в драке с бандитами в первом путешествии! – удовлетворённо заметил он, – Прогресс налицо!"

Между тем толмач устал бороться, его вот-вот должны были скрутить…

Симаков сжал зубы и что было сил дёрнул связанные руки в стороны. Кожаный

аркан лопнул во многих местах, словно насквозь прогнивший! Следующим рыв– ком он порвал путы на ногах и вскочив, бросился к боярину на выручку.

От копошащихся и сопящих воинов его отделял всего один шаг, поэтому он, не долго думая, ухватил ближайшего к нему телохранителя одной рукой за пояс, а другой за ворот, оторвал от толмача и как пушинку рывком поднял над головой!

От неожиданности и испуга монгол заверещал словно заяц в зубах лисицы. Симаков быстро опустился на одно колено, одновременно с силой потянув вопящего и брыкающегося воина вниз, спиной на подставленное другое колено. Удар был страшен! Раздался сухой хруст, вопли монгола оборвались коротким вскриком и его обмякшее, безвольное тело кулём скатилось на пол…

С одним телохранителем было покончено!

В этот миг толмачу удалось ухватить своего противника поперёк, крепко прижав

его руки к туловищу. Теперь воин был лишён возможности воспользоваться оружием. Он извивался как змея, шипел, брызгал слюной и брыкался, пытаясь вырваться из захвата. Но боярин держал крепко, точно капкан куницу.

Удар нагайкой пришёлся по его щеке, задел верхнюю губу и подбородок,

но, к счастью, миновал глаз. Из страшной раны каплями сочилась кровь и её вид

подействовал на Симакова как красная тряпка на бодливую корову. Переступив через поверженного врага, он сходу крутанулся вокруг себя и с разворота, от души, нанёс противнику толмача /это он стегнул нагайкой / сильный удар левой пяткой в лоб!

Голова удерживаемого боярином воина запрокинулась назад, с громким треском выворачивая шейные позвонки. Рот монгола широко раскрылся в без-

звучном крике, из него вырвалась кровавая струя. Щёлочки глаз распахнулись

и застыли; тело обмякло и, как только боярин разомкнул захват, замертво рухнуло на шкуры.

"Второй готов!" – перевёл дух Симаков.

На схватку с телохранителями у него ушло ровно четыре секунды!

За это время Богдыхан успел привстать с трона и на одну треть извлечь саблю из ножен. Уголки его перекошенного рта судорожно подрагивали, в них появилась пена; жидкая козлиная бородёнка мелко тряслась, а морщинистые дряблые щёки заметно посерели. Он с ужасом уставился на Симакова и несколько раз

безмолвно открыл и закрыл рот, пытаясь позвать на помощь наружную охрану.

Но от страха и ярости смог выдавить из глотки только невнятные всхлипы и урчание.

– А ведь он, собака, может в любое время совладать с собой и заорать как реза-ный, во всю глотку! Тогда его услышат на улице и в шатёр ворвётся всё его вой– ско! Этого никак допустить нельзя!

Оглянувшись на стражников у входа, которые только-только начали осозновать, что произошло, он бросился к Богдыхану!

До трона было не менее восьми метров. Симаков преодолел это растая-ние за треть секунды! Взлетев одним мощным прыжком на возвышение, он молниеносным ударом-уколом ткнул плотно сжатыми прямыми пальцами в выпирающий кадык монгольского предводителя и перебил гортань, заставив тем самым Богдыхана замолчать навсегда. Теперь тот только хрипел да шипел, ровно гадюка на болоте…

В следующее мгновение Симаков ухватил тщедушное старческое тело за

грудки, с силой выдернул из трона и приподнял в воздухе, намереваясь тут же и свернуть поганому шею, но не успел…

Потому что ощутил между лопаток укол тревоги!

Мгновенно обернувшись, он увидел, как один из воинов, стоящих у входа в шатёр, размахнулся и метнул в него копьё. Раздумывать было некогда. Симаков с разворота швырнул хана навстречу летящему в него со свистом древку.

Широкий, остро отточенный наконечник впился в спину Богдыхана как раз между лопаток, когда тот ещё летел по воздуху. Пронзив старика насквозь, он полностью вышел из груди, сорвав по пути месяцеобразный медальон. К подножию трона скатился уже бездыханный труп! К счастью для русичей, шкуры заглушили шум его падения.

Однако, в шатре невредимыми оставались ещё двое телохранителей на входе и от них можно было ожидать чего угодно. Они могли и заорать, и выскочить наружу; а то ещё каким-нибудь иным образом поднять тревогу.

Но, к счастью, воины не сделали ни первого, ни второго, ни третьего, посчитав, видимо, ниже своего достоинства звать на помощь, когда врагов всего двое, да и те безоружны. К тому же оба на какое-то время застыли в шоке, увидев, что копьё одного из них поразило не пленника-уруса, а всемогущего хана. Эта заминка стоила им жизни…

Пока Симаков возился с Богдыханом, толмач тоже не дремал, проявив себя опытным воином. Он нагнулся к лежащему у его ног монголу, сорвал с пояса

кинжал и почти без замаха метнул его в того воина на входе, который кинул ко-пьё. Телохранитель как раз словно окаменел, увидев, что натворил его бросок.

Лезвие кинжала, молнией сверкнув в полумраке, по самую рукоятку вошло в его правый глаз. Воин тихо вскрикнул и завертелся волчком, схватившись руками за лицо; но тут же упал, пару раз дёрнулся и затих….

Второй монгол покосился на труп напарника и, отбросив копьё в сторону, выхватил саблю. Тихо подвывая: "У-ю-ю-й, шайтан!" – он ринулся на Симакова, который спрыгнул с возвышения и склонился над ханом. Атака последнего телохранителя не стала для того неожиданностью. Наоборот, он только и ждал её. Схватив ханскую саблю, он кинулся навстречу монголу, но тут вдруг сообразил, что звон стали непременно привлечёт внимание многочисленной охраны снаружи. Тогда случится большая беда и им с боярином никогда уже не уйти из становища поганых. Нет, действовать надо было иначе – по-тихому, не поднимая излишнего шума!

…И Симаков просто кинул клинок как копьё! Бросок получился неожи– данным, мощным и точным. Увернуться от него у телохранителя не было ни еди ного шанса! Кривое лезвие с сочным чмоком пронзило его горло, до половины войдя в ямочку между ключиц.

Воин по инерции сделал ещё два-три шага, выронил саблю и повалился на пол, хрипя и обливаясь кровью. Его пальцы напоследок заскребли по шкурам и вскоре агония прекратилась…

"Всё! – подвёл итог схватки Симаков, – Противники мертвы – бой выигран

вчистую!"

– Ну… и… здоров же… ты… драться, князь Михайло! – стараясь отдышаться, проговорил толмач. Превозмогая боль от раны, он подошёл к Симакову и крепко обнял его: "Ишь, как поганых разделал – под орех!"

– Да и ты не оплошал, болярин Акинфий! – имя толмача как-то само собой всплыло в памяти Симакова-князя.

– Значит, стольник, ты не побоялся заявиться в орду на выручку своего князя?

– Доподлинно так, князь Михайло!

Оба замолчали, прислушиваясь к звукам, доносящимся снаружи. Но на