Текст книги "Иллюзия реальности (СИ)"

Автор книги: Сергей Григоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Вот они, Пальцы Агравы, – сказал Амад, оказавшийся рядом. Он был уже нетрезв несмотря на то, что к ужину еще не приглашали. – Завтра с утра нас разобьют на группы и поведут по тропинке к Алтарю. Мы, вероятно, пойдем одними из последних. Итак, впереди меня ждет последние полдня моей неправильной жизни… не считая ночи. Пойдем, сдобрим их хорошей порцией спиртного.

– Пойдем, – согласился Алексей Сковородников.

Впрочем, он смог сделать всего несколько глотков напитка – уж больно крепким тот показался. Более ничего для питья предложено не было, да и пища состояла только из жареных овощей и мяса. Вероятно, доставлять воду в эти пустынные места было трудоемко.

Притворившись сильно выпившим, Алексей Сковородников, покачиваясь, одним из первых отправился на лежанку. Накрывшись капюшоном, торопливо – ресурс передатчика садился гораздо быстрее, чем вначале его пути, – переговорил с «Элеонорой». Ему подробно рассказали особенности пути к озеру, по которому его завтра должны повести. Условились, что у самого входа в пещеру, в низине справа от тропинки его будет ждать специальный, невидимый сбоку лит. А под придорожным камнем будет спрятан парализатор. Он сможет вооружиться и далее действовать по обстановке – либо продолжить идти к «алтарю», либо сразу бежать к литу. К сожалению, организовать для подстраховки засаду спарки космодесантников не удастся – поздно спохватились и успели сделать только один невидимый летательный аппарат, пригодный для использования в условиях Консервы. Поэтому в непредвиденном случае помощь ему придется ждать минут пять – это время, необходимое для полета космодесантного бота от шахты до него.

Утром на Амада страшно было смотреть. Поэт лежал до последнего, жалобно постанывая. Боар силой поднял его, напоил из своей фляжки и заставил идти. Алексей Сковородников, подгоняемый молодым Бором, пристроился рядом.

– Как я испортил себе последние часы жизни, – раскаивался Амад, – до чего же болит голова… Что они подмешивают в пиво?! Никогда мне не было так плохо…

Под его жалостливые причитания они прошли километра три. В месте, где тропинка начинала довольно резко подниматься вверх, они наткнулись на первый контрольный пункт. Под тентом из грубой холстины стоял стол со стулом, рядом – два бочонка с водой. За столом сидел плюгавенький конс в пропыленном насквозь одеянии, напоминавшем наряд Орода. Перед ним лежала раскрытая учетная книга. Архивариус, видать, подумал Алексей Сковородников.

Боар, почтительно поклонившись архивариусу, молча наполнил их ковши водой. Амад жадно припал и оторвался лишь когда выпил все. Потянулся было к бочонку за добавкой, но стражник решительно оттолкнул его: нельзя, мол, считана вода. Алексей Сковородников, отпив пару глотков, отдал свою порцию Амаду.

Серия вопросов по выяснению их анкетных данных завершилась скороговоркой «есть ли у вас жалобы на обслуживание в пути?». Под причитания Амада о плохом качестве пива, невозможности умыться, неоказании медицинской помощи, архивариус демонстративно записал, зачитывая вслух: Амад из Хруста, поэт, отмечает высокое кулинарное искусство сопровождающих караван поваров; Олек из… гм… Магоре, смотритель вершин, отмечает… – архивариус долго глядел на Сковородникова, придумывая, – отличное качество предложенных паломникам напитков.

– Продолжайте свой путь, – с ленцой сказал архивариус, – и да взвесит вашу порядочность Создатель.

Второй контрольный пункт им попался на самом верху возвышенности, далее намечался постепенный спуск к Урему. Вокруг было довольно многолюдно – часть охранников, сопровождавших паломников из головы колонны, успела вернуться назад и устраивалась на отдых. Вновь были записаны их анкетные данные. Никаких дополнительных вопросов не задавали. Воды не предложили. Идите, и все – надоело с вами якшаться.

Подгоняемые Боаром и Бором, они двинулись по последнему участку своего пути на Консерве. Тропа была проложена по высокой насыпи, сложенной из больших булыжников, и едва позволяла разойтись с возвращающимися охранниками. Алексей Сковородников внутренне сосредоточился, готовясь к решительным действиям. Вот они прошли предпоследний поворот. До ждущего его лита остается метров двести… а из-за ничем не примечательного «пальца Агравы» появляется Ник Улин! Рядом какой-то незнакомец в сияющем ореоле. Память подсказала: Дикий Маг. Одеты как паломники, но сразу видно, что нет у них за плечами длинного пути – ни пылинки на плащах. Да и вид не изможденный. Наверное, только что поднялись с удобных кресел.

– Привет! – поприветствовал его Ник Улин.

– Кто такие? – вскрикнул Боар, угрожающе поднимая ассагай.

Дикий Маг мельком глянул на него и провел рукой ладонью вниз. Боар замер с открытым ртом. Алексей Сковородников почувствовал, что и стоящий рядом Боро не может шевельнуться.

– Ох, как мне здесь неуютно, – Дикий повел плечами, освобождаясь от невидимого гнета. Сияние, окружающее его, стало ярче. – Где этот алтарный камень? Давайте побыстрее осмотрим его да исчезнем отсюда.

Открылся зев пещерного хода. Почти перегораживал его, спрятавшись под нависающий каменный козырек, синеватый кристаллический выступ конической формы. То, что это и был «алтарь», Алексей Сковородников понял сразу. Итак, они у цели.

Впереди них на тропе оставались только двое, паломник и сопровождающий его охранник. Алексей Сковородников видел, как паломник коснулся Алтаря и как-то сразу сник. Казалось, уменьшился буквально, физически. Шагнул – и исчез в черном зеве пещеры. Охранник оглянулся и увидел их. Действовал он непредсказуемо: отбросил свой ассагай, коснулся Алтаря и тоже юркнул в пещеру. Значит, надо всего лишь коснуться этого камня? Но почему возникает чувство, что он отталкивает?

– В последний момент все переиграли, а тебе сообщить не смогли – на ходу вводил Сковородникова в курс дела Ник Улин, – твой приемник сразу отключается. Дикий прибыл еще вчера и засел изучать обстановку. Сказал, что все загадки Консервы замыкаются на Урем, и он лично займется его исследованием.

Они вслед за Диким Магом бодро шли по тропе. Амад и стражники с отрешенными лицами тянулись за ними, как привязанные. В воздухе стоял стойкий запах сероводорода.

– Я сейчас чувствую себя как школьник, сбежавший с урока: с минуты на минуту на «Элеонору» прибудет сам Олмир Удерживатель. Возможно, уже прибыл. По межзвездной связи он потребовал, чтобы Дикий ни в коем случае не спускался в Консерву. Но мы ослушались императора.

– Что за спешка?

– Олмир сказал, что Дикому вообще нельзя появляться вблизи Шара. Опасно, мол, – Ник Улин, словно загипнотизированный, смотрел в сторону странного камня. От быстрой ходьбы он чуть-чуть задыхался. – Ну а Дикий, естественно, закусил удила. Решил телепортироваться к Урему немедленно. Я с трудом уговорил его взять меня с собой для осмотра алтарного камня.

Что-то здесь не так, подумал Алексей Сковородников. С Ником-то все понятно: грех не воспользоваться подвернувшейся возможностью побывать в сердце Консервы. А в поведении Дикого какая-то излишняя торопливость.

– Оружие тебе подвезли, – продолжал Ник Улин, – но с Диким оно не понадобится. Надо развернуть ткань, чтобы оно растворилось от соприкосновения с воздухом. Не тащить же его обратно на звездолет.

Сказал – и поддел носком сандалии неприметный сверток, спрятанный за придорожным камнем. В полете сверток размотался, и на камни внизу парализатор упал отдельно от куска ткани, в которую был завернут.

В тот момент, когда Ник Улин, с трудом оторвав взгляд от Алтаря, чуть наклонился, разглядывая результат своего деяния, Алексей Сковородников краем глаза уловил быстрое движение за спиной. Обернулся – и замер, пораженный.

Оказалось, что на тропе оставались еще два охранника, ранее не увиденные ими. То ли случайно задержались, то ли так было положено – никогда не оставлять без охраны вход в пещеру. Дикий применил заклинание, разработанное для парализации воли бодрствующих людей. Но не люди здесь были, а консы, дремавшие, возможно, до их появления. К тому ж рядом непонятным образом функционировал Алтарь, и кожей, поджилками, кончиками пальцев ощущалась мрачная сила, исходящая от него. Сам Дикий, в конце концов, чувствовал себя не в своей тарелке. Одним словом, получилось не то, что маг пожелал.

Охранники, пропустив их вперед, напали со спины. Один из них метнул свой ассагай в Дикого, шедшего первым и, подобно, Нику Улину, наклонившемуся в тот момент, чтобы понаблюдать за падением свертка с парализатором. Тяжелое орудие вонзилось магу за ухом. Дикий беззвучно упал. Тело его, дергаясь в конвульсиях, стало съезжать с тропы вниз.

Второй охранник метнул свой ассагай в Алексея Сковородникова, идущего чуть впереди Ника Улина. Алексей чудом увернулся, упав и растянув при этом сухожилие на правой ноге. Когда поднялся, увидел, что охранники, оставшись без оружия, с криками убегают прочь, Ник Улин склонился над Диким, а Амад, Боар и Боро медленно освобождаются от магических пут. Чары Дикого теряли силу.

– Ужасная рана, – прошептал Ник Улин. – Почти навылет. Череп раздроблен. Мертв Дикий… Ну почему мы не послушались Олмира…

Боро, первым пришедший в себя, сделал шаг вперед и приставил острие ассагая к животу Алексея Сковородникова.

Молодой он был. Не привык быстро принимать самостоятельные решения. Другой бы сразу ударил, мелькнула мысль.

Действовать надо было быстро. Алексей схватил левой рукой ассагай Боро за острие и дернул на себя. Ладонь, разрезаемую острым железом, пронзила сильная боль, показалось даже, что хрустнули косточки. Зато молодой охранник оказался на расстоянии вытянутой руки, и Сковородников со всей мочи ударил его в челюсть. Боро осел, потеряв сознание, упал и покатился вниз. Его оружие осталось в руках Алексея Сковородникова.

Боар оказался безоружным – Амад, схватившись за его ассагай, сильно толкнул вбок. Охранник, разжав руки, упал. Тут же поднялся.

Молодец, Амадик, подумал Алексей Сковородников и приставил ассагай Боро к груди Боара. Бить или не бить, вот в чем вопрос, мелькнуло в голове. Какой на него был заготовлен ответ, Алексей Сковородников, положа руку на сердце, не знал ни в тот момент, ни много лет спустя, вспоминая данный эпизод. Решение принял за него Боар, с громким криком бросившись на острие. Толчок был такой силы, что Алексей Сковородников, потеряв равновесие, покатился вниз по склону, нещадно, в кровь раздирая руки и ноги об острые камни. Сверху на него свалился Боар, пронзенный своим же ассагаем.

Когда через невыносимо долгий промежуток времени Сковородников, шипя от боли в разрезанной ладони, в ободранных локтях и коленках и в растянутом суставе, с трудом поднялся на тропу, Ник Улин по-прежнему стоял над телом Дикого Мага, горестно вздыхая.

– Не трогай его, – сказал он квартарцу, – чтобы ненароком не нанести дополнительных повреждений. Им должны заняться медики. Скоро к нам прибудет помощь – сверху ж они видели, что здесь произошло. Наверняка десантники уже на подлете. Пользуйся моментом, иди к алтарному камню, разбирайся с ним.

Ник Улин, послушавшись, как завороженный двинулся к синеватому конусу. Подошел. Протянул вперед руку, почти касаясь поверхности чужеродного камня. И замер с закрытыми глазами. Что-то мешало соприкосновению. Алтарь физически и притягивал квартарца, и держал на расстоянии. Алексей Сковородников не ощущал никаких внешних сил, но чувствовал сильную угрозу, исходящую от алтарного камня.

Он не знал тогда, что помощи им не будет. Дежурная спарка космодестантников задействована, а Лида Гиреева переключила все корабельные информканалы на трансляцию других событий. В экспедиции даже не знали, что у них чрезвычайное происшествие.

По прибытии Дикого Мага Лида испытала непонятное волнение. Почему-то вспомнился давний случай, когда граф Леверье – да-да, это был именно он, сейчас имя всплыло из глубин памяти – выказал участие, когда она на мгновение потеряла сознание. Привычно заняв место главного диспетчера, она долго не могла привести мысли в порядок и вынуждена была – впервые за все время экспедиции – заняться специальными упражнениями, выученными в навигаторской школе.

Лучше бы она не делала их.

С беспощадной откровенностью ей открылось, что герцог Лусонский, поймать хотя бы взгляд которого она мечтала всю юность, ставший ее неистовым любовником, заполнившим все ее свободное от вахт время, серьезно болен. Внешне его патологическое состояние не проявляется. Ведет он себя как обычно, но… как манекен. Ни о чем не задумывается, ничего его не интересует, кроме любовных утех. В его возрасте, при его жизненном опыте это не слабость. Это болезнь. Почему раньше она этого не замечала?!

Сумбур в мыслях повлек неточности в работе. Чисто машинально она внесла изменения в график работ, совместив по времени подходы к алтарному камню Алексея Сковородникова и десантной группы, направленной к аналогичному пещерному входу на противоположном берегу Урема. Когда та попала в трудное положение – неожиданно отказала вся аппаратура – ей на помощь пришлось посылать дежурную спарку, страхующую Алексея.

Дикий Маг, оценив обстановку, телепортировался в Консерву, прихватив с собой Ника Улина. С непонятным облегчением Лида тут же скорректировала видеотрансляцию происходящего в Консерве, поступающую в общую корабельную информационную сеть, сосредоточив все внимание на перипетиях попавших в беду десантников.

Вообще говоря, действующие в Межзвездном Флоте инструкции запрещали оставлять полностью без надзора ни одного разведчика. Однако меритские традиции предписывали проявлять как можно меньше назойливости, наблюдая за действиями магов. Там, где маг – там всегда все благополучно. Лучше все ресурсы направить туда, где люди подвергаются опасности…

Время шло, а никто не спешил на помощь. Набегали охранники, воинственно потрясая над головой ассагаями. Ник Улин застыл у алтарного камня. Амад молча смотрел ему в глаза, и Алексей Сковородников понял, что конс принял решение последние минуты своей жизни разделить с новым товарищем, а не лишаться разума, прикоснувшись в Алтарю.

– Что ж, Амад, давай держать наш последний и решительный бой, – сказал Алексей Сковородников, подкатывая ближе к себе удобные для бросания камни. Жаль, что придется действовать одной рукой – левая кисть не работала. Скрючилась вся, и разогнуть ее никак не удавалось.

Амад перехватил удобнее геройски отобранный ассагай Боара и гордо выпрямился.

Первого охранника, далеко оторвавшегося от своих, они вывели из строя совместными усилиями. Сперва Амад неудачно бросил ассагай, лишь замедлив его бег, но Алексей Сковородников, воспользовавшись этим обстоятельством, попал увесистым камнем ему в лицо. Второй охранник остановился и дождавшись, когда Амад нагнется, расчетливо метнул свое оружие. Амад упал, пронзенный в шею. Алексей Сковородников чудом увернулся от следующего ассагая. Он мог бросить камень в сторону следующего, набегающего на него охранника, но кинул прямо в торжествующую пасть убийцы Амада. Кровь за кровь! А там будь что будет.

Алексей Сковородников видел, как острие ассагая входит ему под правую ключицу. Чувствовал, как с хрустом рвутся под напором железа его мышцы и распадаются кости. Боль была, но на периферии сознания. Ему удалось ударить нападавшего ногой в пах и вновь выпрямиться. Следующий охранник вонзил свой ассагай ему в бок и толкнул. Он кувырком полетел вниз, раздирая грудную клетку торчавшим из-под ключицы ассагаем. Прекратил падение далеко внизу, упав на спину, и на некоторое время, видимо, отключившись – местоположение охранников на тропе изменилось. Голову, скорее всего, он также разбил, и зрение начало изменять ему. Изо рта вырвался фонтанчик крови.

Последнее, что он видел, теряя сознание, – яркий свет.

Как тогда. Когда умирал в первый раз.

Но сейчас сияние исходило от ореола, окружающего Олмира, возникшего около лежащего Дикого Мага. Появившись в командной рубке «Элеоноры», император мгновенно разобрался в ситуации неведомым обычному человеку способом и, не мешкая ни минуты, отправился в Консерву. Первые мгновения после телепортации он стоял неподвижно, оглушенный нахлынувшим на него потоком враждебных сил. Чувства его обострились до предела, он ясно видел не только настоящее, то, что было пред глазами, но и прошлое и будущее.

Придя в себя, председатель Совета магов небрежным мановением руки сдул с тропы оставшихся охранников и склонился над погибшим товарищем. Перед внутренним взором его пронеслась пророческая картинка: Месенн вернет Дикому жизнь. Но только жизнь простого человека. Не мага. И исчезнет блеск в глазах первого их учителя магии. Будет он, вспоминая непередаваемые простым смертным ощущения полноты существования, прозябать многие-многие годы, пока не бросится вниз на острые камни со своей башни, запретив вновь воскрешать…

Вплыл в пророчество и Алексей Сковородников. Сильный маг из него выйдет. По изобретательности превзойдет самого Месенна. Вот тебе и человек далекого прошлого!

А как же Дикий? Смириться с его потерей?

Давление со всех сторон неведомой силы, неудачно названной им с Месенном вселенской волей, постепенно нарастало, и кокон Абсолютных сил с большим трудом сдерживал натиск. Но и реальность казалось колышущейся… Закрыв глаза, Олмир заставил себя увидеть иное пророчество: заседание Совета магов в Замке Размышлений, выступает Дикий. К удивлению, ему это удалось. Впервые в жизни. Значит, сохранит Дикий магические способности? Так пророчествует ли он? Или способен конструировать будущее Мироздания?

Случившееся требовало серьезного разбирательства, но Олмир не рискнул заняться обдумыванием, уйдя в Дуат. Не было у него уверенности, что он сможет вернуться обратно сюда и в сейчас.

Как и ранее, пророческое зрение разглядело в Алексее Сковородникове будущего мага. Но только не изобретателя, а ученого. Сперва – помощника Марка, потом руководителя всех проектов, осуществляемых магами в области естественных наук. И даже сам Марий будет выспрашивать его советы…

Не обратил тогда внимания Олмир, что картина будущего для Ника Улина темна. Сосредоточился на формировании познавательного посыла в отношении алтарного камня. Первая попытка не удалась. Во второй раз вернувшийся в его руки информационный шар рассыпался истлевающими лоскутками. Только третья попытка оказалась удачной. Полученный инфошар Олмир бережно прикрыл полой защитного кокона.

Нагнувшись, осторожно поднял тело Дикого. Вспомнил: в незапамятные времена предвидел именно это свое действие. В коконе Абсолютных сил держать на руках любой груз не представляло трудностей. Пространственным манипулятором поднял снизу и придвинул к себе потерявшего сознание и истекающего кровью Сковородникова. Затем подтянул Ника Улина.

Яркая вспышка, и тропа, ведущая к Алтарю, опустела.

ЭПИЛОГ

– Ну, и как ты себя чувствуешь? – спросил Яфет, поудобнее усаживаясь в кресло рядом с медицинским ложем Алексея Сковородникова.

– Нормально. Сколько мне здесь лежать?

– Медики говорят, еще не более трех дней. Счастливчик, мол. Пустяковинами отделался. Раны легкие, не опасные для жизни. Крови только из тебя много вытекло, потому и сознание потерял. Но кровь – дело наживное. Здесь главное вовремя попасть в руки врача. Смазали тебя эскулапным гелем и влили почти литр хирургического раствора. Это такая гадость с махонькими, еле различимыми глазом роботами-червячками. Сейчас они наводят порядок внутри тебя. Энергию получают извне. От излучателей твоей кровати. Как только последнего выделишь из себя – иди, гуляй.

Алексей Сковородников прислушался к себе. Ничего не болит. Голова немного кружится – стоит закрыть глаза, так словно плывешь куда-то. Дышится легко, но в груди, там, куда в него воткнули ассагай, чувствуется что-то инородное, мешающее вдохнуть как следует. На шее будто гипсовая повязка, не позволяющая быстро ворочать головой из стороны в сторону. Живот не чувствуется. Ободранные почти до костей ноги и руки покрыты какой-то слизью, но кажется, что с ними давным-давно все в порядке, как и с порезанной ладонью.

– Кто доставил меня на «Элеонору»?

– Как кто? Мой император, конечно! Сгреб вас всех в кучку, миг – и вы уже в медицинском отсеке. Навел он тут шороху! Нашу Лидочку отстранил от работ и посадил под домашний арест. То бишь запретил выходить из своей каюты. Пищу ей роботы доставляют. Сейчас Экселенц…

– Экселенц – это кто?

– Так я называю моего императора. В одной старой книжке так подчиненные обращались к своим руководителям. А я ведь личный телохранитель Олмира Удерживателя. Имею право на особое обращение. Так вот, Экселенц отбыл на Яшар вместе с нашим Ваном Лусонским и Диким Магом.

– Что с ними?

– Да кто ж его знает! Ван подвергся какому-то воздействию Перворожденных и сам не в себе. А Дикий мертв, и мозг у него сильно поврежден. Я подслушал, как Экселенц говорит по дальней связи с магом Месенном о незамедлительном воскрешении. Есть сомнения, удастся ли сохранить Дикому его магические способности. Для них это большая потеря.

– А Лиду за что арестовали?

– Не знаю. Я не присутствовал, когда Экселенц устраивал разнос капитану.

– Ник Улин в порядке?

– Ну, двое суток эскулапы продержали его у себя. Потом отпустили. Зря, наверное.

– Почему – зря?

– Да какой-то он не такой. Странные речи ведет. Как ты говорил-то… «тихо шифером шурша, крыша едет не спеша»… во, крыша у него поехала.

– Не может быть!

– Честно говорю. Из медицинского отсека он сразу прошел в командную рубку и потребовал свернуть все работы – Перворожденные, мол, начали ликвидацию Шара.

– Откуда ему это известно?

– Так его все про это и спрашивают. А он отвечает: знаю, и все. Наверное, когда стоял рядом с тем камнем, напитался какой-то гадости. Не зря Рональд Грей настаивал, чтобы Ника досконально обследовали психоаналитики. Но поскольку требовал заодно, чтобы Ника отправили куда-нибудь за пределы звездолета, Благов не стал его слушать – уж больно интересные вещи говорил Ник. Утверждал, например, что Шар – это лаборатория, где Перворожденные пытались найти вход в нашу реальность. Помощников себе хотели создать, но ничего у них не получилось. Поэтому они покидают местное скопление галактик. Будут искать другие пути вторжения.

– Что за ерунда!

– Вот и все так говорят. Я читал его давнюю докладную по результатам Четвертой экспедиции к Сумеречным Созвездиям. Тогда он предполагал, что Перворожденные обрели разумность самыми первыми в нашей Метагалактике. Уже в то время, когда образовались звезды только первого поколения. А вернувшись из Консервы, стал говорить, что ошибался. Что они вообще не отсюда. И не могут к нам проникнуть.

– Ты сам вслушайся повнимательнее в то, что говоришь. Ну как они не могут и куда проникнуть? Какой вход в нашу реальность они не могут найти, коли в ней уже находятся? Перворожденные эти самые твои.

– Они не мои. Они вообще не наши.

– Наши, не наши – о чем речь?! Какая разница, чьи они!

– Вот как раз по этому поводу Ник и создал новую теорию.

– Расскажи.

– Рассказать-то я могу, да ты не поверишь. Никто не верит. Я тоже не верю.

– А я попробую. До этого все его предположения сбывались.

– В общем, Ник утверждает, что Перворожденные прибыли к нам из чужого мира. Не из нашей метагалактики и даже не из соседней, а вообще извне. И воспринимают они нас совсем иначе: для них не существует нашего времени – оно для них уже прошло, – поэтому все наши материальные предметы для них нечто вроде еле заметного колыхания.

– Ну-ну. В детстве у меня считалочка была: все быть может, все быть может, все на свете может быть, но, конечно, быть не может то, чего не может быть.

Яфет, шевеля губами, помолчал, запоминая новое для себя сковородниковское выражение, потом с жаром продолжил:

– Вначале я думал, будто Ник имеет в виду, что Перворожденные пришли из какого-то искусственного мира. Примерно такого же, как Ирий, созданный Экселенцем. Потом понял, что не так.

– Давай, объясняй.

– Дело в том, что Перворожденные вообще чужие для нас.

– Долго ты будешь еще по кругу ходить? Заладил одно и то же: чужие, не от нас. Говори по существу.

– У нас, говорил Ник, все физические закономерности соответствуют структуре нашего мышления. Как мы мыслим – такова и наша реальность.

– Позволь, в школе – в той, которую я посещал еще в прежней жизни, – мне настойчиво внушали, что сознание есть свойство материи отражать самую себя. Мол, материя первична, сознание – вторично. Мне, правда, тогда было все равно, кто кого отражает, и что это значит – «отражает», что такое «первичное» и «вторичное».

– Я тоже не понимаю, что за смысл у вас вкладывали в слово «первично», но могу предположить, что плохо вас учили.

– Смысл, как я запомнил, в том, что какова жизнь – таковы и мысли. Материя порождает сознание и определяет его поведение… в нашем, человеческом лице.

– Э, Лешик, Ник Улин утверждает, что не так все просто. Он говорит, что Сознание и Материя есть одна и та же сущность. Только Сознание уже прошло свою эволюцию – он говорит «проявилось», – а Материя еще только проявляется. Движется, как условились говорить ваши философы. Проявляется так, как того желает Сознание.

– Ничего не понимаю!

– Я предупреждал.

– Короче, дело к ночи.

– Короче не получится. В общем, Ник утверждает, что диада «Сознание – Материя» в определенном смысле аналогична диаде «Время – Пространство».

– Откуда он набрался этих диад?

– От Перворожденных, наверное. Но его слова, он говорит, не противоречат современным научным представлениям. Ник привел в пример, что еще Аристотель, разбирая апории Зенона… Ты знаешь, что это такое?

– Конечно же нет.

– Апория то же самое, что и парадокс. То есть обыкновенное противоречие. Этот Зенон подметил, что ваше, человеческое описание движения противоречиво. Самый известный его парадокс называется «стрела»: пущенная стрела в каждый конкретный момент времени занимает какое-то конкретное место в пространстве, то есть неподвижна; так когда же она перемещается?! Есть у него еще парадоксы на эту же тему. Например, «Ахиллес и черепаха»: Ахиллес очень быстро бегает, но никогда не сможет догнать медленно передвигающуюся черепаху. Почему? Да потому, что когда он пробежит половину расстояния до черепахи, та успеет отползти на какое-то маленькое расстояние; когда он пробежит половину образовавшегося расстояния, черепашка успеет отползти еще чуть-чуть, и так далее.

Откуда-то из далеких глубин памяти пришли строчки: «Движенья нет, сказал мудрец брадатый. Другой смолчал и стал пред ним ходить». Алексей Сковородников готов был поклясться, что в той, прошлой жизни, не помнил их. Возможно, когда и слышал, но существовали они далеко за его сознанием. Не помнил он, разумеется, и того, что автором их был знаменитый поэт, многие выражения которого, оторвавшись от автора, употреблялись повсеместно. Надо же, что с ним сотворили те, кто воскрешал к новой жизни. Опять же, память его скорее всего натренировалась под влиянием общения с Амадом.

– Слышь, Яфка, а что сталось с моим Амадом?

– Что-что, да ничего! Откуда я знаю? Там остался. Погиб, видимо. Ты не переживай за него. Он конс. А они все неразумны. Как роботы.

Алексей Сковородников с горечью покачал головой, но ничего не сказал. Язык не повернется назвать Амада, славного его боевого товарища, неразумным. Того, кто принял с ним неравный бой. Сделавший выбор: либо сгинуть, коснувшись алтаря, либо умереть, как… как достойный человек. «Нет, лучше с бурей силы мерить, последний миг борьбе отдать».

Яфет хотел было что-то добавить, пораскрывал рот, словно вытащенная на сушу рыба, но раздумал говорить и нахохлился в кресле.

Повисла тишина. Через некоторое время Яфет зашевелился и спросил:

– О чем мы говорили-то?

– О Зеноне.

– Да не… Я тебе рассказывал о новой теории Ника. Так вот, разбирая апории Зенона, Аристотель строго логически вывел, что время и пространство единородны. Единосущны. То есть могут быть измерены в одних и тех же единицах. Скажем, температуру мы меряем в градусах, а вес – в килограммах, и нельзя складывать градусы и килограммы. Соответственно, температура и вес – совершенно разные характеристики, соизмерять их неправильно ни при каких обстоятельствах. А время с пространством можно соизмерять, складывать. Как, например, вес железа и ваты. Понятно?

– Понятно, – вздохнул Алексей Сковородников.

– Аристотель имел огромный авторитет среди ученых. Каждое его слово, каждая мысль на разные лады обсуждались множество раз в течение тысяч лет. Тем не менее, его вывод о единородности пространства и времени лежал втуне. Только в двадцатом веке, в результате совершенно иных рассуждений пришли к такому же умозаключению и ввели в науку так называемый пространственно-временной интервал. Удивительный пример робости человеческой мысли!

– Но при чем здесь Ник?

– Да при том! Я же сказал: он пошел дальше. Понял, что сознание и материя также единородны. Примерно так же, как и время с пространством. Мол, нет пространства без времени, нет и сознания без материи. А каждая материальная частичка несет сразу все сознание Мироздания.

– Неужели? – не смог не съязвить Алексей Сковородников. – Как такое возможно?

Яфет был серьезен.

– Ник говорит, что примерно так же, как каждое мгновение времени «пролетает» во всем пространстве. Мол, представление о невидимом тотальном Сознании, может, кого-то и шокирует, но не противоречит традиционной физической картине мира.

После паузы, необходимой для тяжких раздумий, Яфет неуверенно добавил:

– А еще Ник говорил, что диада «Время-Пространство» всего лишь м… отражение? Да, наверное, отражение м… диады «Материя-Сознание». И о каких-то триадах он говорил с такими диадами, как «Явление-Сущность» и «Информация-Мера». Не помню точно его слов. Надо посмотреть запись.

– Ты не помнишь, а я, честно признаюсь, совершенно не понимаю, – спокойно сказал Алексей Сковородников. – И не буду напрягаться.

– Слова Ника вызвали бурное обсуждение. Громче всех ему возражал Макуайр: мол, все эти диады и триады на сегодняшний день лежат далеко за границами Ниши познания человечества, и нет людей, готовых обсуждать суть этих вопросов. Потому говорить о них бессмысленно. Любые представления о них нельзя ни доказать, ни опровергнуть.

– Ну вот видишь: не я один.

– А Ник возражал, что тезис об единосущности Сознания и Материи и не должен доказываться, поскольку по природе своей относится к мировоззренческим, формообразующим психическим конструкциям. Таким, например, как представления о гелиоцентрической или геоцентрической модели Солнечной системы. Солнце, по его словам, в свое время было «остановлено и отцентрировано» по самой, что ни на есть, прозаической причине – чтобы проще было рассчитывать движение планет. Можно было бы и далее представлять светило бегающим по неподвижному земному небосклону: допустимо описание Метагалактики при мысленном размещении себя в ее центре. Земная наука пошла б совсем иным путем, но пошла бы. Макуайр, кстати, здесь соглашался с ним.