Текст книги "Иллюзия реальности (СИ)"

Автор книги: Сергей Григоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Да ясно же, что надо делать, пронзило Алексея Сковородникова понимание вместе с чувством единения с чем-то огромно правильным. После пребывания в надпространстве такие ощущения стали возникать довольно часто. Даже чаще, чем когда-то в прошлом.

– А что мешает быстренько менять тип проникающей головки? – спросил он. – Пробурили двадцать четыре сантиметра за две с половиной секунды, включили лазер, затем плазмой вдарили, потом снова сверлом.

Ник Улин застыл с открытым ртом.

– Э-э… эта… голь на выдумки хитра, – вставил Яфет сковородниковскую приговорку. – А что, Лешик вроде бы дело говорит.

– Честно говоря, подобная мысль ни у кого, кто занимался проблемой преодоления квантитной оболочки, не возникала, – произнес Ник Улин, поднимаясь. Каша его осталась недоеденной, какао – недопитым. – Пойду я, напрягу народ.

Весь день шли обсуждения. Выдвигались и отвергались теории, вызывающие резкую критику или восхищение. Проводились сложные расчеты, подтверждаемые или опровергаемые грубыми оценками. В конце концов конструкторам было выдано устроившее их техническое описание проникающего устройства. Дальнейший процесс пошел результативнее. Часа три ушло на инженерное конструирование, примерно столько же на изготовление нового устройства в корабельных мастерских и вчетверо больше – на доставку и установку на «Проникателе».

Ключевой эксперимент начался за час до обеда.

Алексей Сковородников привычно установил свой фантом над головой Ника Улина рядом с объемным изображением Яфета. Длительное молчание – говорить было не о чем перед грандиозностью транслируемой картинки с поверхности Шара – прервал хола:

– Хорошо идет. Пройдено более четырех метров. Сейчас увидим, что там внутри…

Внезапно экраны потухли. «Элеонора» еле заметно встряхнулась.

– Что такое? Что такое? – забеспокоился Яфет.

Ник Улин молчал. Но вид его не предвещал ничего хорошего.

Несколько минут прошло в томительном ожидании. Внутренние системы связи работали в обычном режиме, но отказали все внешние сенсоры за исключением базовых навигаторских, показывающих распределение гравитирующих масс в ког-зоне звездолета. Замолкли многочисленные космические аппараты, ранее отправленные с «Элеоноры» по различным причинам. С них, в частности, шла трансляция о работе «Проникателя», в данный момент находящегося на противоположной, невидимой со звездолета стороне Шара. Экспедиция оказалась ослеплена.

На «Элеоноре» повисло тревожное молчание. Паники не было, сигналы тревоги не звучали. Однако экипаж подобрался, исчезли улыбки.

Минут через десять пришло сообщение с «Посла». Автомат сообщал, что подвергся мощной хадрайверной атаке. Все периферийные устройства, включая двигатели, выведены из строя, сохранилась только особо защищенная центральная часть. Передать более полную информацию о внешней среде он сможет только после выращивания новых датчиков. Поскольку его орбита неустойчива, прогнозируемая продолжительность его существования составляет не более десяти суток.

– Ничего не пойму! – переживал Яфет. – Какой хадрайвер?! О чем вообще речь?!

– Вероятно, имеется в виду энтропийный удар со стороны Шара.

– Это как?

– Погоди, скоро узнаем.

Первыми стали восстанавливаться телевизионные датчики ближнего обзора.

– Качество изображения упало, – посетовал Яфет. – Все небо в бурой дымке. Будто в тумане летим.

– Так оно и есть, – отозвался Алексей Сковородников. – Глянь, какой стала шкурка «Эли». Из гладкой превратилась в шершавую, отслаивается. Самый верхний слой обшивки, наверное, весь слез.

– Только что около нас находилось более сотни наших аппаратов. Ни один не отвечает. За исключением «Посла». Ну и ну! А как же лабораторный отсек… там же люди. Что с ними сталось? Пять человек…

Та же мысль, по всей видимости, обеспокоила и руководство экспедиции. «Элеонора» включила реактивные движки, чтобы быстрее оказаться на той стороне Шара, где был десантирован лабораторный модуль.

– А еще «ягуар» у нас в полете, – напомнил сам себе вслух Яфет.

Понемногу восстанавливались телескопические сенсоры дальнего обзора. На демонстрационных экранах появилось изображение того, что стало с приемным экраном – вместо однородного облака какое-то хаотичное месиво.

Минут через пятнадцать открылось место посадки лабораторного модуля. Компьютерные программы обработки данных мгновенно «разложили» возникшее изображение человеческой конструкции по множеству составляющих и ракурсов. Покореженная башенка. Зияющие многочисленными дырами, словно истлевшие стены… было очевидно, что жизнь из нее давно ушла.

Скорбный вздох пронесся по отсекам огромного корабля.

– Унылое зрелище, – не выдержал молчания Яфет. – Видел я как-то результаты опытов по старению технических устройств. Шар проводит их в тысячи раз убедительнее.

Ник Улин не отвлекался от экранов, выдающих аналитическую информацию.

Сенсорам звездолета открывались новые участки поверхности Шара.

То, что раньше называлось «Проникателем», сиротливо лежало, скукоженное, на боку. Рядом из отверстия в оболочке «ядра» бил мощный фонтан газа. У отверстия были абсолютно гладкие стенки глубиной в пять метров десять сантиметров, диаметр его был таким же. Фонтан газа с высоты в сотню метров превращался, охлаждаясь, в поток мельчайших твердых частиц, медленно осаждающихся на поверхность Шара. Кое-где намело уже высокие сугробы.

– Возможно, экипаж «ягуара» все еще жив, – неожиданно сказал Ник Улин. – Все зависит от того, какие работы проводились в момент энтропийной атаки.

– Что это такое – энтропийная атака? – спросил Алексей Сковородников.

– Скачкообразное снижение упорядоченности, – ответил Яфет, – хаотизация, ускорение старения. Мы умеем это делать на микроуровне. Устройства специальные есть. Хадрайверами называются. С моими мозгами мне приходится держаться от них подальше.

– На уровне квантовых взаимодействий – да, мы умеем вносить хаос, – сказал Ник Улин. – Но на макроуровне, согласно современным научным представлениям, энтропийная волна невозможна…

После некоторой паузы Сковородников то ли спросил, то ли высказал утверждение:

– Стало хоть ясно, что возраст Шара не десять миллиардов лет, а какой угодно.

– Да, одну загадку нам уже удалось разгадать, и это хорошо, – рассеянно сказал Ник Улин, поглощенный наблюдением за полетом только что запущенного с «Элеоноры» разведывательного космоплана. – Параметры среды вошли в норму. Надо срочно отправлять спасателей к «ягуару». Пять человек мы уже потеряли.

ЧАСТЬ 3. ШАР

Растерянность

Никогда полеты в космос не будут для человека легкой прогулкой, утвердился в горькой истине Алексей Сковородников. После энтропийной атаки из Шара звездолет представлялся ему хрупкой скорлупкой, игрушкой для грозных космических сил. Прежний восторг «Элеонорой», перебирание в памяти миллиардов тонн ее массы, количества лошадиных сил двигателей, восхищение возможностями управляющих компьютеров сменилось ощущением неопределенной, постоянно подстерегающей опасности. Они оказались один на один с враждебным миром, готовящим очередную смертельную ловушку, и не в силах уклониться от нового неожиданного удара.

Размеренная жизнь первых дней полета окончательно сменилась лихорадочной работой. События разворачивались, как картинки в калейдоскопе.

Вначале все силы были брошены на расконсервацию и подготовку к полету второго «ягуара» для вызволения из беды экипажа первого. Технические устройства такого класса не доверялись компьютерам, должны были быть пилотируемыми. Яфет вызвался добровольцем. Несмотря на конкуренцию со стороны всех без исключения космодесантников, его кандидатура победила. Опыт и навыки перевесило одно обстоятельство: физические данные.

Старт Яфетовского «ягуара» Алексей Сковородников и Ник Улин наблюдали из своих кают. Хола категорически отверг попытки каких-либо прощаний.

За останками астронавтов, погибших на Шаре в лабораторном модуле, был отправлен специальный космоплан. Траурная церемония заложения негэнтропийных саркофагов с телами в ритуальный отсек длилась больше часа.

А затем вся «Элеонора» превратилась в площадку для жарких обсуждений. Процесс старения материалов и технических устройств издревле занимал лучшие умы человечества. Многое из того, что стало космическим мусором, представляло несомненный интерес для науки. Решали, что развеять в пыль, что изъять для изучения на звездолете, что заложить в трюмы, чтобы скрупулезно исследовать по возвращению.

Не охваченный всеобщим азартом исследований, Алексей Сковородников не чаял дождаться, когда улягутся страсти.

Дискуссия прекратилась на короткое время, когда пришло сообщение от Яфета: экипаж первого «ягуара» жив, но находится в анабиозе. Погружение астронавтов в глубокий сон было вынужденным – рассыпалась в прах система регенерации воздуха.

Новость застала Ника Улина со Сковородниковым в столовой, во время обеда.

– Ну, слава богу! – воскликнул квартарец. – Будем надеяться, что нам удастся избежать новых жертв.

Алексей Сковородников совершенствовался в тяжелой меланхолии, на себе испытав специфичное человеческое качество – вне всякой логики и здравого смысла расширять связи между явлениями и предметами. Он кожей, ушами, кончиками ногтей чувствовал косые взгляды, что окружающие бросали в его сторону, будто бы на нем, придумавшем способ преодоления квантитной оболочки «ядра», лежала часть вины за гибель астронавтов. Выдерживать эти взгляды оказалось чрезвычайно трудно. Когда-то в старину, вспомнил он, существовал обычай казнить вестника, доставившего дурную новость и потому якобы несущего внутри себя несчастье.

Переживая, он еще больше замкнулся в себе. Яфет, постоянно теребивший его, отсутствовал. Ник Улин по уши ушел в работу – по сути, он стал неформальным лидером экспедиции. Случайно Алексей Сковородников обнаружил, что как они следили по информационным экранам за работой различных служб и групп астронавтов, так и другие интересовались происходящим в каюте Ника Улина – их разговоры, оказывается, квалифицировались как производственные совещания команды-22 и на общих основаниях подлежали трансляции по корабельной сети. С ростом авторитета квартарца все чаще мимоходом высказанные им слова становились причиной долгих обсуждений, а пожелания приобретали статус приказа.

Принужденный к одиночеству, Алексей Сковородников погрузился в учебу и, к своему удивлению, втянулся в непривычный для себя процесс познавания. В той, прежней жизни, он никогда бы не поверил, что чтение скучных учебников и проникновение в суть чистых абстракций может дарить удовольствие.

В ответ на оптимистические слова Ника Улина о завершении списка погибших он с сомнением покачал головой. В глубине души он ждал новых страшных неожиданностей.

Дальнейшие события подтвердили его правоту.

После короткого ликования, последовавшего за доброй новостью Яфета, стартовало множество космических аппаратов, автоматических и пилотируемых. В хозяйстве «Элеоноры» началась большая уборка. Необходимо было уничтожить вышедшую из строя технику, в свое время покинувшую борт звездолета: в Межзвездном Флоте действовало строгое правило не оставлять в пространстве пришедшие в негодность рукотворные изделия.

Пострадавшему «Послу» была дана команда на самоликвидацию. Интересных для изучения процессов старения технических узлов, которые нельзя было бы снять с других вышедших из строя космопланов, на нем не было. В момент атаки Шара он корректировал орбиту, и сейчас траектория движения его оказалась неудачной. Решили, что проще его взорвать и запустить новый, такой же. Что и было сделано.

Долго спорили, что делать с космическим экраном, пришедшим в негодность из-за появившихся множественных неоднородностей. В конце концов решили уничтожить в нем последние остатки упорядоченности. С этой целью запустили две автоматические станции, снабженные мощными термическими излучателями для разрушения молекулярных связей экранных частиц. Им предстояла долгая и кропотливая работа.

Астрофизические зонты, отправленные еще при подлете к Шару, упорно молчали. За прошедшее время они успели отлететь на приличное расстояние от «Элеоноры». Решили их уничтожить, для чего пришлось послать высокоскоростные самонаводящиеся ракеты-убийцы.

Ник Улин посетовал, что тем самым экспедиция собственными руками лишает себя возможности понять, что происходило с Шаром в период от его обнаружения до подлета к нему «Элеоноры». У Алексея Сковородникова непроизвольно вырвалось:

– Так и было ими задумано.

– Кем – ими?! – удивленно встрепенулся квартарец.

Сковородников не знал, что сказать. Не было у него никакого продолжения! Вылетевшие слова пришли, казалось, ниоткуда, а то, чем они подкреплялись, застряло по дороге. Ник Улин задал тогда много вопросов, но он лишь растерянно разводил руками.

– Ты и неудачу нашему первому «Ягуару» предсказал, – вспомнил квартарец. И, подумав, добавил: – И Медузу нам опять не удалось исследовать. Тогда, в Четвертой экспедиции также возникала масса всевозможных препятствий…

Алексей Сковородников лишь неопределенно пожал плечами. Что он мог сказать?

После этого Ник Улин стал частенько устремлять на него настороженные взгляды, словно ожидая новой каверзы.

Возвратившемуся «ягуару» устроили торжественную встречу. Немного подпортил ее сам Яфет. Непривычный к всеобщему вниманию и дифирамбам, он засмущался и, воспользовавшись первым же удобным моментом, сбежал в свою каюту. Его затворничество, впрочем, длилось недолго – почти сразу же его фантом вновь повис над головой Ника Улина. В отличие от людей, холе не нужен был отдых от запредельных физических нагрузок.

Долгие шесть часов продолжалась медицинская процедура выведения экипажа «ягуара» из анабиозного состояния. Когда же они пришли в сознание и отпали последние подозрения в их нездоровье, «Элеонора» наполнилась шумом рукоплесканий. Кому предназначались овации – проснувшимся ли астронавтам, медикам ли, продемонстрировавшим высочайший профессионализм, или все тому же Яфету – было не ясно. Возможно, сразу всем. Заодно и счастливому жребию, отведшему беду. А также забрезжившейся надежде, что удастся перебороть трудности, воздвигнутые хозяевами Шара.

Прошло оповещение о получасовой готовности к сеансу мгновенной межзвездной связи. По тому, что не последовало никакого оживления информационных экранов, Алексей Сковородников понял, что ни для кого это не было неожиданностью. Гибель людей требовала незамедлительного доклада о случившемся диспетчерской службе Межзвездного Флота. Благов, вероятно, оттягивал эту неприятную обязанность до последнего.

На сей раз львиную долю времени, пока поддерживался надпространственный канал связи, потратил старпом – уведомления об обстоятельствах смерти астронавтов и дальнейшей судьбе их тел должны были проходить в диалоговом режиме, с обязательным повтором полученной информации. Почти полчаса общался со своим далеким начальством Рональд Грей. Поэтому для передачи личных сообщений каждому выделили всего по две минуты. Сковородников хотел было отказаться от своего времени в пользу Ника Улина, но ему заявили, что он обязан лично засвидетельствовать то, что жив и здоров. Тогда он послал короткий привет Синину, первому человеку, с которым говорил на Яшаре после воскрешения.

Последующие дни были посвящены завершению утилизационных работ.

Вскоре лишь два космоплана методично жгли термолучами остатки приемного экрана да неслись в неведомые дали смертоносные ракеты, нацеленные на умершие астрозонты. И, конечно, на поверхности Шара, рядом с полученным отверстием в квантитной оболочке «ядра» лежало то, что совсем недавно было некрасивым, но сложным и многофункциональным техническим устройством, называемым «Проникателем».

Для его уничтожения был послан специальный аппарат. Коснувшись поверхности Шара, он выпустил с десяток подручных роботов-утилизаторов. За несколько часов они превратили былой «Проникатель» в кучу пыли. Алексей Сковородников обратил внимание, что один робот бродит по окрестностям, и понял, почему: выискивает останки размещенной ранее осветительной и телевизионной аппаратуры.

Команда-22, забытая своим начальником, герцогом Лусонским и потому предоставленная самой себе, старалась поспеть повсюду. Алексей Сковородников, впрочем, отслеживал новости вполуха, основное время бодрствования посвящая учебе. Сухая теория требует практики, и Яфет с удовольствием помогал ему, водя по многочисленным лабораториям «Элеоноры» и заставляя самолично экспериментировать. Все астронавты души не чаяли в холе и по первому его требованию давали Алексею необходимые пояснения, разрешали пользоваться капризными приборами.

В лаборатории звездолета доставили множество состарившихся образцов материалов и технических узлов. Большинство членов экспедиции занялось их изучением. Вопрос, какому интервалу времени было эквивалентно воздействие энтропийной волны Шара, решили довольно быстро: 400–440 миллионов лет. Огромный промежуток времени! За такое время не только рассыпаются в прах планетарные горные хребты и пересыхают океаны, но гаснут или взрываются неустойчивые звезды, лик галактик изменяется до неузнаваемости…

Вырвавшись в Большой Космос, люди привыкли оперировать в уме большими промежутками времени, забывая, что за один только век необратимо ветшают и стареют все окружающие их изделия. Даже ювелирные золотые украшения становятся хрупкими, с большим трудом поддающимися ремонту.

Любое явление требует от человека правдоподобного объяснения, и природа энтропийной волны захватила умы элеонорцев. В живом журнале звездолета обсуждалось множество гипотез на этот счет.

– Процессы старения макроскопических тел, – объяснил Ник Улин холе на очередном фантом-собрании в своей каюте, – это не просто внесение неопределенности. Энтропийная волна при пристальном рассмотрении оказалась весьма сложной штукой, несущей в себе необозримое множество программ включения-выключения разнообразных физических и химических процессов. Вот тебе умозрительная аналогия: превращение птенца в мумию давно жившей птицы. Надо не только засушить бедного птенчика, но сперва сделать так, чтобы он вырос и стал взрослой особью, чтоб состарился и умер естественной смертью, и его трупик засох. Как это сделать, применяя только инструмент квантовых когерентностей, – уму непостижимо.

– Но ты же говорил, что разберетесь, – негодовал Яфет.

– Говорил. Много чего, бывало, говорил. Надеялся, что разберемся. Не получается. На уровне механики – еще куда ни шло, но далее… – Ник Улин обреченно махнул рукой.

– Что значит – на уровне механики?

– Представь, что ты засыпаешь яму галькой. Можно просто высыпать всю груду камней из тележки. А чисто теоретически можно пойти иным путем: заранее рассчитать, как и куда упадет каждый камушек, раздать разным людям и заставить их кинуть свои камни на требуемое место в требуемый момент времени.

– Ничего не получится!

– Трудно, но теоретически возможно. А вот когда требуется учесть еще и физико-химические процессы, протекающие в камушках, тогда – да, задача становится принципиально нерешабельной.

Проникнувшись важностью задачи, Яфет пропал в своей каюте почти на сутки. Думал. А когда вновь вышел в свет, объявил, что создал новую теорию, согласно которой эффект старения материальных предметов достигался наложением множества – в идеале бесконечного числа – волн квантовой когерентности. «Ядро», по его словам, было нашпиговано генераторами когерентностей, как огурец семенами. Итоги своих научных изысканий он изложил на бумаге и ходил по звездолету, предлагая почитать каждому встречному. Ник Улин, поморщившись, молча вернул ему старательно исписанные листочки.

– Что такое? – забеспокоился Яфет. – Ты считаешь, что я не прав?

– Полагаю, что не прав.

– В чем именно? Объясни!

– Всегда все рассуждения следует начинать с вопросов «с какой целью?», «для чего?», «ради чего?» и так далее. Оболочка является надежным препятствием для квантово-корреляционных полей. Скажи, ради чего в «ядре» были размещены твои генераторы, все излучения которых оставались внутри? Только для того, чтобы создать энтропийную волну в тот момент, когда мы сделаем в ней дырку? Не велика ли честь нам оказана?

– Тогда что, по-твоему, внутри? – Яфет, казалось, съежился, как сдутый воздушный детский шарик. Даже голос его изменился.

– Судя по химическому составу выброшенных газов – боро-водородный мир. В отличие от нашего, углерод-водородного.

– Ты уверен?

Ник Улин лишь неопределенно пожал плечами.

– Есть общее правило выдвижения предположений и создания теорий, – сказал он: – базовая, исходная гипотеза должна быть самой простой из всех возможных. В старину это называлось «бритвой Оккама».

– Ага, – хитро прищурился Яфет, от чего глазки его почти совсем закрылись, – а с какой целью кому-то понадобилось в замкнутом и надежно изолированном объеме создавать этот самый боро-водородный мир?

– Это нам и предстоит понять. Попутно.

– Почему попутно?

– Потому что дел очень много. А ты мешаешь мне работать. Не отвлекай, пожалуйста.

Яфет замолчал, переключив внимание на Алексея Сковородникова. Стал уговаривать, чтобы тот изучил математические модели, созданные теоретиками экспедиции для оценки воздействия энтропийной волны, и повторил расчеты. Сковородников сперва отнекивался, много раз начинал и бросал от непривычки к подобным занятиям. И вдруг с удивлением обнаружил, что немного понимает смысл мудреных формул. Сам, конечно, он не придумал бы схему расчетов, не смог бы связать различные величины одним уравнением. Но проследить за чужой мыслью, оказывается, был в состоянии.

– Качественный скачок, – прокомментировал Ник Улин, когда Яфет похвастался ему успехами своего менторства. – Вот что значит – учиться и учиться.

– К сожалению, качественный скачок я вижу не только в этом, – пробурчал Яфет. – Пища наша стала отвратительной. Видимо, повара под шумок также занялись несвойственной им деятельностью и не исполняют своих прямых обязанностей.

– Подумаешь! – воскликнул Алексей Сковородников. – Ну, исчезли из меню любимые тобой витаминные салаты. Что с того? Оголодал что ли?

– Не, питаюсь я по-прежнему хорошо. Не голодаю. Но удовольствия получаю меньше. Блюда стали острее. Шлаков в организме стало накапливаться больше.

Хола поворчал еще немного, но, увлеченный дебатами вокруг подготовки к работам внутри «ядра», не стал развивать тему.

К моменту отправки к вскрытому «ядру» исследовательского модуля истечение газов изнутри практически прекратилось. Несколькими независимыми группами астронавтов было оценено, каков был объем выброшенных газов, их химический состав, начальные температура и давление внутри «ядра». Окрыленный предыдущими успехами, Алексей Сковородников повторил расчеты. Задача оказалась проще многих предыдущих. Правда, эффективной была помощь стандартных компьютерных программ. Многие вспомогательные величины, как объем снега, в который превратился выброшенный газ, рассчитывались автоматически.

Когда исследовательский модуль, плотно запечатав днищем отверстие в квантитной оболочке «ядра», высунул анализаторы, взорам астронавтов предстало застывшее великолепие полупрозрачных причудливых фигур различного размера – от огромных, протяженностью в несколько километров, до малых, параметры которых измерялись сантиметрами. Спектроскопический экспресс-анализ показал, что все они состояли преимущественно из сложных квазиполимерных боро-водородных соединений.

– Красота-то какая! – воскликнул Яфет. – Да, не видно никаких генераторов. Я ошибался. Наверное, это музей Перворожденных. Скульптурная галерея. Или картинная, если они обитают не в трехмерном мире, а, например, в четырех– или в шестимерном. Я прав?

Обращался он к Нику Улину, воспользовавшись тем, что квартарец на мгновение оторвался от информэкранов.

– Возможно.

– А ты что думаешь по этому поводу?

– Я продолжаю думать, что до нашего вторжения внутри «ядра» существовал замкнутый боро-водородный мир, – с горечью ответил Ник Улин, – а то, что сейчас нам кажется мертвыми скульптурами, было живым.

– Да? – поразился Яфет.

Исследовательский модуль выплюнул рой микроскопических сенситивов, называемых мисентами, – миниатюрных аппаратиков, снабженных широкополосными приемниками электромагнитных излучений, химическими анализаторами, устройство которых было заимствовано у земных мух, и простейшими квантовыми передатчиками. Невооруженным взглядом увидеть мисенты было практически невозможно. Подобная разведывательная техника, основанная на нанотехнологиях, широко использовалась в Межзвездном Флоте.

Под действием локальной силы тяжести, составляющей около пяти единиц, мисенты, почти не встречая сопротивления среды, быстро опустились до естественных низин. А пока они двигались, корабельные компьютеры составили подробную трехмерную модель внутренности «ядра». Следующие сутки ушли на анализ и обсуждение полученных данных.

Несмотря на глухое внутреннее сопротивление, большинство членов экспедиции приняло гипотезу Ника Улина. Действительно до вторжения внутри «ядра» могла существовать жизнь, основанная на совершенно иной химии, когда в белковоподобных молекулах атомы углерода заменены атомами бора. Углерод четырехвалентен, бор – трех, и внешний вид живых организмов «ядра» был иным. Земные животные преимущественно пятилучевые, здесь же преобладали четырехлучевые. При резком падении давления и температуры живые ткани кристаллизовались, тела превратились в скульптуры. Независимо созданные несколькими группами астронавтов математические модели одинаково описывали этот процесс. Мельчайшие детали дополняли общую картину. Это и многое другое мелькало на информационных экранах, но подробные комментарии отсутствовали. Человеку тяжело воспринять, что он оказался невольным убийцей.

Как обычно, Яфет почти непрерывно бомбардировал Ника Улина вопросами. Тот, мрачнее тучи, изучал ландшафт внутренней поверхности «ядра», проводил какие-то, известные только ему расчеты. Чувствовалось, что ему есть, что добавить к своей догадке, но он никак не решается выговорить нужные слова. После очередного вопроса Яфета, когда отмолчаться было бы просто невежливо, сказал следующее:

– Вон, видишь два столба посредине, на возвышении? Они из крепкой карбидной стали. Явно чужеродный элемент. Более нигде на поверхности не встречаются такие сплавы. Надо бы вблизи посмотреть, что это такое. Но наши мисенты что-то чересчур быстро теряют работоспособность, да и приземлились неудачно. Я предложил направить к столбам автоматический разведчик. Сейчас Благов проводит совещание как раз по этому вопросу.

Руководство экспедиции решилось на смелый шаг: направило на разведку не автоматический космолет, а спарку космодесантников. Невнятные предостережения Ника Улина о неведомой опасности и необходимости следовать существующим инструкциям, требующим последовательно наращивать исследовательский потенциал, перевесило желание быстрее снять с себя обвинение в том, что они стали виновниками гибели уникального мира. Да и засиделись десантники без настоящего дела. Их техника допускала работу в поистине адских условиях – что может им грозить в умершем мире?!

Два боевых космобота хищными черными каплями скользнули внутрь «ядра» и застыли на мертвенно фиолетовых факелах реактивных движков. Каждый из них, несущий с полусотни автоматических информационных, боевых, инженерных и прочих вспомогательных роботов, представлял собой грозную силу. Ведущим космоботом управлял хороший знакомый Яфета, его постоянный партнер по спортивным занятиям – Сергей Веселко.

– Вошли внутрь, – отрапортовал он. – Состояние нормальное. Начинаем спуск.

Космоботы окутались роями аппаратов сопровождения, словно акулы рыбами-прилипалами, и начали движение по раскручивающейся спирали вниз.

Личные сообщения пилотов, подумал Алексей Сковородников, явно излишни на фоне огромного потока данных, автоматически посылаемых управляющими компьютерными системами. То ли дань традиции, то ли стремление чем-либо занять пилотов, чтоб не заснули.

– Вторая минута полета, – доложил Веселко. – Состояние нормальное. Задействую разведывательные аппараты.

Информационные экраны звездолета захлебнулись поступающей информацией. Транслируемые картинки доставляли прежде всего эстетическое удовольствие. Алексей Сковородников позавидовал, что не он сейчас летит в космоботе. Буквально в тот же миг упало качество телевизионного изображения. Ник Улин, охнув, прошептал:

– Надо возвращать десант на борт…

– Шестая минута полета, – рапортовал Веселко. – Все в норме за исключением непонятных помех в каналах связи. Перехожу на запасной диапазон.

Информационные экраны очистились. Перестраховывается Ник Улин? Нет, решил Алексей Сковородников, кожей чувствуя неясную тревогу.

– Десятая минута полета, – доложил Веселко. – Потеряна связь с аппаратами, направленными вниз. Вся нижняя информационная полусфера словно в тумане. Системы управления оружием в норме. Начинаю облет первого Столба.

Затрещали звуковые сигналы. Экраны подернулись дымкой, изображения на них затрепетали.

– Десанту – немедленное возвращение! – прогремела команда капитана. Через некоторое время раздалось почти немыслимое: – Каждый – как может! Ратмир, немедленное возвращение! Максимальный форсаж двигателей! Веселко, срочно на борт!

Последние распоряжения означали, что капитан снял внутреннюю субординацию в космодесанте. Сейчас каждый бот должен был спасаться самостоятельно.

И все же запоздал приказ о возвращении. Информационные экраны, транслирующие данные с космоботов, погасли.

Только телепередачи с исследовательского модуля шли в прежнем режиме. Затаив дыхание, астронавты наблюдали, как бот Веселко с маху ударился о столб и скользнул по нему вниз. Место его падения выстлали упавшие ранее аппараты сопровождения. Бот Ратмира рванулся было вниз, на помощь товарищу, потом, включив движки на полную мощность, начал подниматься – то ли пересилил приказ капитана, то ли понял свое бессилие спасти Веселко. Когда до шлюза исследовательского модуля оставалось всего несколько сот метров, полыхнула вспышка, и второй бот, кувыркаясь, стал падать.

– Еще двух человек потеряли! – воскликнул Ник Улин.

– Что произошло? В чем причина? – спросил Яфет. – Судя по всему, отказало управление. Я прав?

– По всей вероятности. Причем оказались перекрытыми не только каналы связи. Неверно работали и компьютерные процессоры.

– Но ведь невозможно, чтобы…

– Почему – невозможно? Мы встретились с Перворожденными. Надо быть готовым к любой неожиданности. Насколько успешной будет наша миссия, зависит от двух обстоятельств – от нашей способности объективно и непредвзято оценивать обстановку и от скорости нашей реакции на непредвиденные события. Пока что мы явно не на высоте.