Текст книги "Иллюзия реальности (СИ)"

Автор книги: Сергей Григоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Кроманьонцы

Гибель космодесанта погрузила «Элеонору» в скорбную тишину.

Круглосуточно обрабатывались поступающие данные о внутренностях вскрытого «ядра» и обсуждались возникающие гипотезы о причинах гибели людей. Установили, что защитные механизмы Шара более изощренны, чем представлялось вначале. Внутри «ядра» быстро вырождались квантово-когерентные кластеры, в которых возникала какая-нибудь активность. Системы управления десантных ботов, использующие для надежности широкополосные ког-сигналы, были заблокированы. Нарушилось функционирование также некоторых компьютерных узлов космоботов.

В старину говорили, что Бог изощрен, но не злокознен. Зная законы Мироздания, можно заставить их служить себе во благо. Диапазон частот, по которым передавалась информация от одной квантовой частицы до другой, когерентной первой, был бесконечным. Используя данное обстоятельство, инженеры «Элеоноры» придумали простой способ, как преодолеть козни создателей Шара: последовательно менять несущие частоты сигналов. Послали внутрь «ядра» автоматический разведчик с новым оборудованием. Он успешно налетал несколько часов и вернулся на борт звездолета. После этого на «Элеоноре» начался производственный бум.

В течение нескольких дней были изготовлены модифицированные устройства связи и критические компьютерные узлы взамен штатных. Оборудованные ими автоматические космопланы доставили тела погибших на звездолет. Названная непосредственная причина их смерти шокировала Алексея Сковородникова: удушье. Не от мощнейших соударений и не от падения с большой высоты. Не от взрыва силовой установки и не от непосильной силы тяжести. А вследствие выхода из строя систем регенерации кислорода. Вот уж, невольно подумал он, не на пустом месте пели когда-то «мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» Действительно, ныне техника человечества способна творить чудеса!

– Ник, – не удержался Алексей Сковородников от ехидного вопроса, – а на Марсе сейчас растут яблони?

– Что? – невольно переспросил застигнутый врасплох Ник Улин.

Поежившись под пристальным взглядом квартарца, Алексей Сковородников понял, что вопрос его не совсем уместен.

– На Марсе? Это что за планета такая? – спросил Яфет.

– Четвертая планета Солнечной системы, соседка Земли, – пояснил холе Ник Улин и снова повернулся в сторону сковородниковского фантома. – С чего это вдруг тебя заинтересовали марсианские яблоки?

– В мои времена песня была такая – «утверждают космонавты и мечтатели, что на Марсе будут яблони цвести». Так цветут они там?

– Не знаю. Посмотри в корабельном Информатории.

– Там ничего про это не говорится.

– Ну, значит, по возвращении. На Ремите.

– Как так?! – вознегодовал Яфет. – Почему в нашем Информатории нет данных про Марс? Это ж такой пробел…

– Там много чего нет, – пробурчал Ник Улин.

– Кстати, – сказал Алексей Сковородников, – я запросил не только справку по Марсу. Еще я поинтересовался, каким образом внутри Шара вырождаются эти ваши, как вы говорите, квантово-когерентные кластеры. Какой физический механизм при этом задействуется.

Вздрогнув, Ник Улин спросил:

– И что тебе ответила машина?

– Не ответила. Компьютер сказал, что существование данного эффекта противоречит современным научным представлениям. Это так?

– Ты задаешь слишком сложные вопросы, – в замедленном темпе сказал Ник Улин. – Вероятно, ты прав. Я переусердствовал, сосредоточившись на выявлении механизма возникновения энтропийной волны, и не обратил внимания на очередное необъяснимое явление.

– А! – вскричал Яфет. – Я всю ночь изучал ваши теории. Физики украли мою ключевую идею – появление множества следующих друг за другом импульсов когерентности. Мол, начальный энергосгусток много раз отразился от разных мест квантитной оболочки. Но я не пойму, почему энтропийная волна должна возникать с вероятностью одна вторая.

– Более сложный вопрос – каким образом в «ядре» оказалось столько К-энергии, – ответил Ник Улин. – В пространстве рассеялось около ста тысяч тонн массы. Умопомрачительное количество.

– Да, каким образом?

– У меня пока нет ответа, – сказал квартарский трибун, погружаясь то ли в собственные мысли, то ли в изучение новой порции выплеснутой на экраны информации.

После очередного обязательного сеанса связи с диспетчерской службой Межзвездного Флота вновь потянулись экспедиционные будни, до предела насыщенные работой.

Несколько суток внутрь «ядра» посылали только автоматические исследовательские зонты. Затем руководство экспедиции капитулировало перед научной общественностью, и на внутреннюю поверхность «ядра» была высажена первая группа астронавтов-исследователей. К концу недели там обитало уже человек тридцать.

Алексей Сковородников особо не вникал в результаты исследований внутреннего мира «ядра». У него были свои проблемы – читать и читать рекомендованные фолианты, решать предложенные задачи. Учиться, одним словом.

К концу второй недели новостей, поступающих из «ядра», стало до обидного мало, в компьютерной сети звездолета затихли обсуждения возникаюших научных теорий и предположений. По требованию большинства астронавтов руководство экспедиции приняло самое простое в этом случае решение: вскрыть следующее «ядро».

Второй раз прорыв квантитной оболочки был осуществлен с учетом накопленного неудачного опыта. Личный состав экспедиции собрали внутри звездолета, активировали внешнюю защиту «Элеоноры» – теперь знали, как надежнее всего противостоять энтропийной волне Шара. «Проникатель-2», вобравший в себя только самое необходимое оборудование, плотно приклеился к квантитной оболочке, пара минут – и его проходческий щит оказался внутри. На сей раз энтропийной атаки не последовало.

Три минуты, необходимые для калибровки анализаторов и получения первых данных о состоянии внутренней среды «ядра», казалось, невозможно было вытерпеть. Когда же по информационным экранам побежали первые ряды цифр, родилось всеобщее удивление: второй мир разительно отличался от первого. Сильный радиационный фон. Сила тяжести едва дотягивала до одной шестой земной, давление внутренней газовой среды и того меньше, температура около нуля по Цельсию. Вырождение квантовых кластеров шло быстрее: не за минуты, а за считанные секунды. Выстрелили рой мисентов – они перестали функционировать еще до падения на подстилающую поверхность. Пришлось повторить попытку, отстрелив мисенты с большей начальной скоростью.

В мастерских «Элеоноры» наладили массовое производство компьютерных узлов, приспособленных для новых условий, и после необходимых испытаний, вначале автоматические, затем и пилотируемые летательные аппараты приступили к исследованию нового мира. Практически сразу за ним закрепилось название «силикоидный» – из-за большой доли длиннополимерных молекулы, похожих на белковые, в которых атомы углерода заменены атомами кремния. Ник Улин утверждал, что перед ними открылась ячейка с силикоидной жизнью. Когда же на расстилавшийся внизу ландшафт были наложены так называемые матрицы Лонренка, в результате чего было выявлено множество свидетельств неестественности его формирования, квартарец заявил, что во втором вскрытом «ядре» присутствует разумная силикоидная жизнь. Его слова породили новую вспышку исследовательской лихорадки.

Пожалуй, только Алексей Сковородников не был охвачен азартом научного поиска. Его равнодушие донельзя возмущало Яфета.

– Ну что ты, как чурбан, опять уткнулся в свои талмуды? – выговаривал он товарищу. – Почувствуй историчность момента! Нам выпала такая удача! Ранее человеку попалось всего две планетки с силикоидной жизнью, но там все было гораздо проще, неинтереснее. А здесь! Да еще явственное наличие разумной деятельности!

– Что-то еще до сих пор не найдены носители этого разума.

– Найдем, никуда они не денутся. Найдем и контакт вступим, будь спок.

– Да я-то спокоен. Как танк в болоте.

– Глянь, какие интересные задачи можно порешать! Попробуй повторить расчеты. Объем внутренности «ядра» много меньше планетного, поэтому для сохранения экологического равновесия требуется дополнительная переработка отходов. Как в аквариуме. Оцени, какая должна быть доля подкачиваемой из квантитной оболочки энергии. Здесь можно применить несколько подходов – энтропийный, энергетический, массовый…

– Откровенно говоря, эта множественность подходов меня и напрягает.

– Как ни делай, если не допустишь ошибки, получишь один и тот же результат. Ты же сам говорил, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется.

– Почему?

– Что – почему?

– Почему один и тот же расчет может быть сделан разными способами, но иметь одинаковый ответ?

– Ну… – хола был в тупике, не зная, что сказать, и взглядом призвал на помощь Ника Улина, – … значит, все верно.

– Я объяснял этот эффект уже много раз, – вынужден был ответить квартарец. – Чем фундаментальнее закон природы, тем больше у него различных формулировок и интерпретаций. Чем сложнее рассматриваемое явление, тем больше различных описаний его можно придумать. Тем больше независимых… ну, почти независимых научных теорий по его поводу можно создать.

– А какая будет правильной?

– Если все будут давать примерно один и тот же результат, значит, правильны будут все. И, одновременно, в каком-то отношении неправильны. Расхожее выражение «доказано наукой» в корне неверно. Наука ничего доказать не может. Нет у нее критерия истинности.

– Как так? – изумился Яфет.

– Да вот так. Есть критерий полезности: если ты сделал какой-то новый механизм, новое устройство, что-то улучшил – значит, ты с пользой употребил свой научный багаж. Однако надо четко понимать, что полезность и истинность – это совершенно разные вещи.

– Ну как же… – хола был обескуражен.

– Пожалуй, науке можно было бы претендовать на истинность, если б у нее была возможность утверждать, что ее описание явлений природы единственно, и иначе быть никак не может. Но как раз этот-то нюанс научный метод познания тщательно обходит стороной.

– Ну и что?!

Ник Улин пожал плечами.

– Если все рассчитано верно, проверено опытным путем – как это может быть неправильным?!

– Я разве говорил, что неправильно? Утверждение может быть верным в каком-то частном случае, но в целом неточным. Неполным. Некорректным. Вот, на днях ты изучал Цикл Карно, разбираясь с принципами работы тепловых машин. Помнишь?

– Конечно!

– Так вот, в свое время вершиной научной мысли считалось учение о теплороде, с помощью которого якобы передается тепло. Великий ученый древности Карно придумал свои циклы, представляя, как теплород перетекает от одного тела к другому. А потом разобрались, что никакого теплорода в природе нет. Тем не менее, Цикл Карно в науке остался.

Яфет в сомнениях покачал головой.

– В общем, следует смириться с тем, что построенная нами физическая картина мира – всего лишь одна из допустимых, и могут существовать еще множество других. Тем и ценны встречи с иными разумными – появляется возможность сравнить представления об окружающей реальности. Причем замечено: чем продвинутее цивилизация, тем больше расхождений накапливается в ее представлениях о природе относительно наших.

Яфет почмокал губами и, по всей вероятности соглашаясь, сказал:

– Как-то я встречал такое сравнение встречи с Чужими: идешь по большому лесу, где все деревья примерно одинаковы, и вдруг видишь одно растение, отличающееся от всех остальных. Срубишь его, и вся окружающая красота исчезнет. Это к вопросу о том, почему до сих пор не случилось ни одного вооруженного конфликта с иными разумными, которых опасались люди до выхода в космос. Я прав?

– По всей видимости. Вот тебе еще одно образное сравнение: эволюция Вселенной как рост дерева, у которого каждая ветка – цивилизация. Чем дальше цивилизации продвигаются по пути познания, тем длиннее их веточка, тем дальше и дальше удаляется она от соседних. И чтобы одной из них ощутить благоухание цветов другой, необходим непосредственный контакт.

– В мое время, – счел нужным сказать Алексей Сковородников, – были тысячи книг про звездные войны, сотни кинофильмов. Один мой школьный товарищ не читал ничего кроме так называемых космических боевиков.

– С грехом пополам можно представить себе причины повоевать, если близки условия жизни. Однако вероятность такого совпадения исчезающее мала. Планировать же боевые действия можно, когда известно, на каких принципах построено оружие противника. То есть когда пути научно-технического прогресса двух цивилизаций довольно близки. А это – событие совершенно невероятное, невозможное. В духовной сфере всегда накапливается много больше расхождений, чем в материальной.

– Расходятся, значит, как в море корабли? Но ведь все они держат курс согласно фрахту в порт.

Ник Улин промолчал, укоризненно глянув на Сковородникова.

– Я ранее как-то не задумывался, что решение задачи несколькими способами – не достоинство научной методологии, а недостаток, – сказал Яфет после долгих раздумий.

– Не, это не порок, а полезное свойство, позволяющее самопроверку и, тем самым, движение вперед.

– А в чем порок?

– Главный – в том, что здание науки перевернуто с ног на голову. Строится оно на основе тех предположений о структуре Мироздания, которые она как раз и призвана познать и понять. Фундаментальные понятия, такие как материя, пространство, время, информация и прочие, только называются, но не определяются. В результате исходные абстракции как бы зависают в воздухе, а вслед за ними – с очевидностью! – и все производные от них. А коли предельно общие понятия не имеют точного определения, каждый по-своему их интерпретирует. Бытует выражение, что истина у каждого человека своя, – не потому ли, что у каждого своя умозрительная реальность?

– Гм… подумаю над вашими словами, – заважничал хола. – А еще что не так?

– Тотальное упрощение. С эпохи, называемой Возрождением или Ренессансом, принята спорная, но, следует признать, довольно результативная последовательность научной работы. Для рассматриваемой практической ситуации вводятся соответствующие понятия и создается модель, содержащая только самые необходимые параметры. Менее существенными величинами пренебрегается. После этого наступает пора теоретических и, если возможно, экспериментальных изысканий. Устанавливаются качественные и количественные отношения между рассматриваемыми параметрами и проверяется их правильность. Если наблюдается соответствие, данная научная проблема объявляется решенной, а полученные отношения именуются законами природы. Затем создаются сопутствующие теории, при возможности разрабатываются какие-нибудь приспособления для практических нужд, и так далее.

– И что здесь неправильно?

– Неполно. Единый взгляд на реальность расщепляется на ряд частных, упрощенных. Когда-то даже всерьез считали, что наука дошла до пределов познания мира. Но не зря говорят, что Лукавый прячется в деталях, которые традиционный научный подход как раз и предлагает отбрасывать как несущественные.

– Удивляюсь я тому пылу, с каким элеонорцы занимаются этой самой наукой, – сказал Алексей Сковородников. – Нас сюда послали вроде бы не за тем, чтобы изучать боро-углеродные или силикоидные миры. Неужели нельзя где-нибудь на обжитой уютной планетке создать, скажем, специальный институт и не спеша заняться этим?

– Можно, – ответил Ник Улин, впиваясь в новый ряд данных, появившихся перед ним на информационном экране, – но, к сожалению, любая придуманная математическая модель, как я только что сказал, неполна. Содержит в себе только то, что в нее изначально вложено. Полевых исследований она не заменит… Пока, пожалуйста, не отвлекайте меня – вроде бы нашли силикоидных носителей разума.

– Да, природа гораздо богаче нашего воображения… – прокомментировал Яфет новую информацию, появившуюся на экранах, и на этом разговор прекратился.

Незаметно пролетела неделя. До гибели первого «Проникателя» говорили «ядро». При работах по двум направлениям возникла потребность различать, где что происходит. Как-то само собой вспомнились номера, присвоенные «ядрам» при просвете Шара. Первый вскрытый, боро-углеродный мир стали называть Седьмым, силикоидный – Четвертым.

После очередного сеанса мгновенной межзвездной связи – необходимо было передать полученные богатейшие результаты научных исследований – руководство экспедиции объявило дискуссию по вопросу, что делать дальше. Поток открытий, текущий из Семерки и Четверки, потихоньку усыхал. Пути, ведущего к таинственным создателям Шара, они не подсказывали, и было не ясно, как достичь главной цели экспедиции – вступить в контакт с Перворожденными.

Вновь было принято решение, продиктованное простым любопытством: снова бурить. Так неожиданным образом команда-22 оказалась на острие работ экспедиции. Третьим в очереди на вскрытие значилось «ядро» под первоначальным номером «два», выбранное Алексеем Сковородниковым, и ответственность за организацию исследований его, согласно общему плану работ, возлагалась на подразделение Вана Лусонского.

Герцог, впрочем, был занят более важными делами и возложил все хлопоты на Лидию Гирееву: пусть, мол, учится, растет над собой.

Вытолкнутый из недр элеонорских мастерских «Проникатель-3» представлял собой шедевр инженерного творчества и вмещал в себя оборудование, необходимое для прорыва квантитной оболочки Двойки, сложную систему сбора и обработки данных и комфортабельный жилой отсек. Функционировал он безупречно, и уже через несколько минут после «пришарения» выдал первые результаты замеров внутренней среды третьего по счету вскрытого «ядра». Длиннющий список чисел характеризовался одним словом – норма.

Не веря глазам своим, как и все без исключения члены экспедиции, Лидия Гиреева, исполняющая обязанности главного диспетчера-распорядителя работ, потребовала калибровки анализаторов, затем – их замены. Однако и повторные измерения упорно показывали: там, внутри Двойки состав воздушной среды, температура, сила тяжести, радиационный фон и все прочее неотличимы от земных.

«Элеонора» зашелестела, как потревоженный улей. Даже Алексей Сковородников с интересом включился в общее обсуждение.

Отстреленный рой мисентов позволил сконструировать подробную карту Двойки.

Нависающий купол квантитной оболочки, светящийся в районе наивысшей точки примерно как земное солнце, хорошо имитировал голубое небо. Четырнадцать часов длился день, затем светильник переходил в энергосберегающий режим, и наступала относительная темнота – примерно такая же, как на Земле при полной Луне.

По небу ходили тучки. Возможно, когда и дожди случались.

Всхолмленная лесистая местность внизу, прорезанная семью речными руслами, постепенно опускалась к середине. Края ее вздыбливались горными кручами, почти касающимися квантитной оболочки изнутри.

Населялась она… людьми. Или существами, неотличимыми от людей. Одетыми в простые домотканые одежды. Имеющими только примитивные орудия и занимающимися натуральным хозяйством.

Ровные площадки, удобные для сельскохозяйственных работ, во многих местах были заняты ухоженными полями. Вокруг населенных пунктов – компьютер насчитал шестьдесят больших поселений с количеством домов не менее сотни каждый и тысячу мелких хуторков – бродили многочисленные стада домашнего скота. Все крупные деревни были связаны грунтовыми дорогами.

Одним словом, идиллия. Но с одним исключением. Посреди Двойки раскинулось довольно большое – километров пять в диаметре – озеро. Позже выяснилось, что именовалось оно Уремом. Воды его, насыщенные сероводородом, были безжизненны, а песчано-каменистые, лишенные растительности берега прогрызены множеством пещер. Инородным пятном застыло оно, вбирая все речные воды Двойки и порождая в ответ лишь смрад.

Было от чего вскружиться голове. Было от чего впасть в познавательный транс.

Никто не мог предсказать реакцию существ, живущих в замкнутом мире, на появление пришельцев извне. Чтобы не внести необратимых изменений в объект изучения, дальнейшие исследования Двойки решено было проводить скрытно от аборигенов.

Наладили производство специализированных мисентов. Их распыляли, когда в Двойке был «день» – появление микроскопических шпионов если и улавливалось ее обитателями, то принималось разве что как легкое запыление воздуха.

Через неделю было признано, что одними мисентами не обойтись, и в Двойку были отправлены два десятка тяжелых исследовательских роботов, снабженных сложной аппаратурой для физико-химических исследований и совершенными системами мимикрии. Сбрасывали их по ночам на специальных парашютиках из материалов, за полчаса растворяющихся в воздухе без следа.

Если мисенты дали как бы последовательность моментных снимков Двойки, позволили накопить информацию, необходимую для расшифровки языка аборигенов, то с помощью тяжелой техники удалось провести детальный химический анализ процессов замкнутого мира и убедиться, что биологический код его жизни не отличим от земного.

Определили, что климат Двойки примерно соответствует климату умеренной зоны Земли, но без выраженной смены времен года. Фауна и флора ее представляли почти точные аналоги земных. Существенных различий на уровне видообразования выявлено не было.

Пользуясь привилегиями распорядителя работ, Ник Улин возглавил одно из направлений исследований – реконструирование истории Двойки. Яфет объявил себя начальником группы, изучающей ее псевдочеловеческих обитателей, и назначил Алексея Сковородникова своим заместителем. Лидия Гиреева утвердилась в кресле главного диспетчера. Только герцог Лусонский по-прежнему занимался сугубо личными делами.

Заботы спрессовали сутки в мгновения, и лишь где-то через неделю выпала очередная фантом-конференция команды-22 в каюте Ника Улина. Обратив внимание, что квартарец сидит за компьютерным пультом чернее тучи, Яфет спросил:

– В чем дело, уважаемый? Проблемы?

– Не то слово – тупик. Не удается смоделировать эволюцию Двойки. Генетические исследования свидетельствуют, что развитие биосферы шло естественным путем. В то же время из решения простейших математических уравнений, описывающих рост и уменьшение популяций, следует, что в столь малом объеме совершенствование жизни земного вида до появления гоминид невозможно.

– По пробам ДНК аборигены чрезвычайно близки к земным кроманьонцам, – с важностью поведал Яфет известную всем информацию. – Все-таки разница в возрасте между вами и ими около сорока тысяч лет.

– Мгновение! В биологии нет таких промежутков времени.

– Что-то я не в теме, – вмешался Алексей Сковородников. – Разве одного того факта, что Двойка находится в Шаре и окружена квантитной оболочкой, недостаточно для причисления ее к искусственным творениям?

– Я не отрицаю, что Двойка создана Перворожденными. Я говорю, что мы не можем понять, то ли они поместили зародыши земной жизни в квантитную оболочку и предоставили им развиваться своим путем, то ли периодически подправляли эволюцию своих подопечных. Не обнаружено никаких следов воздействий извне.

– Плохо искали. Надо, видимо, мне заняться этим вопросом. Вот тебе один косвенный аргумент в пользу того, что Перворожденные постоянно направляли жизнь в Двойке: язык аборигенов строго подчиняется правилам. Исключений нет – ни одного неправильного глагола тебе, ни кривого междометия! Ни одной идиомы, смысл которой лежит вне употребляемых слов! Всегда однозначно говорится, кто что с кем или с чем и как делал. Это ли не доказательство того, что он создан не обществом людей, а компьютером?

Ник Улин покачал головой.

– Доводы лингвистики всегда спорны.

– Ну как же! Разве может человеческий язык развиваться, все время оставаясь в тисках старых правил? Я читал, что давным-давно на Земле одним из самых распространенных был язык, в котором написание слов не имело ничего общего с их произношением, а соподчиненность оборотов в предложениях приходилось угадывать. Весь язык – одно большое исключение из правил!

– Были и языки, конструкции которых не имели исключений, – тихо ответил Ник Улин. – Например, язык народов аймара.

– Не знаю таких.

– Поищи в Информатории. Аймара – одно из племен, обитавших в Южной Америке. Это материк такой на Земле.

– Хорошо, – буркнул Яфет, – почитаю.

– Аймара, кстати, создали не только уникальный язык, – добавил Ник Улин, покопавшись в своей бездонной памяти, – но и удивительнейшее мироощущение: в отличие от всех прочих народов, интуитивно они располагали будущее не впереди себя, а сзади. Прошлое, объясняли они, известно и потому находится как бы перед глазами. А будущее не известно, темно – как бы за спиной.

Хола почмокал губами, запоминая. Однако сдвинуть его мысли с занятой колеи оказалось не так просто.

– Вот тебе еще один аргумент, – сказал он, – аборигены Двойки – это не люди, а неразумные пустышки. Манекены. Куклы. Будь они холами – никто из них не удостоился бы права на имя.

Квартарец недоуменно посмотрел на Яфета.

– Да-да! Ты посмотри. В повседневной жизни каждый из них выполняет какую-либо одну функцию. Крестьянин – пашет. Кузнец – кует. Пастух – пасет. Лекарь – лечит…

– Было бы странно, если б пастух ковал, а кузнец пахал. Мне, помнится, еще в школе рассказывали о разделении труда на заре цивилизации, – с усмешкой сказал Алексей Сковородников. – Были, мол, охотники, а стали земледельцы и скотоводы. Потом появились ремесленники, воины, жрецы. И так далее.

– Во – жрецы! – прервал товарища Яфет. – Аборигены четверть времени, когда не спят, молятся. Я сам это подсчитал. И, что интересно, после каждой молитвы их поведение меняется. Такое ощущение, что они умнеют. Вот только одно наблюдение: сборщик плодов не мог приставить к дереву лестницу – мешал куст. Помолился – сходил за топором и вырубил злополучный куст. Другой тщетно пытался затащить в горку тяжелую тележку, запрягаясь подобно лошади. Помолился – встал сзади тележки и с разбегу загнал ее наверх. Короче говоря, у них молитва – главная, если не единственная форма творческого мышления.

– Ты это серьезно говоришь? – спросил Ник Улин.

Яфет стушевался.

– Я, пожалуй, еще подумаю над этим вопросом, – сказал он.

После необходимой паузы Алексей Сковородников спросил:

– Вы вот обсуждаете, как создана Двойка. А вас не интересует – зачем?

– Ох, это вопрос вопросов, – вздохнул Ник Улин. – Ответ на него, я думаю, подведет логический итог всей работе экспедиции. К сожалению, пока все предположения и гипотезы о целях создания и «ядер», и в целом Шара ненаучны.

– Как это – ненаучны?

– В науке каждая гипотеза должна быть проверяемой. Но пока что все, что приходит в голову, принципиально не может быть ни подтверждено, ни опровергнуто.

– А что, например, приходит?

– Мне, например, представляется, что «ядра» – это своего рода сейфы, в которых Перворожденные хранят образцы созданных ими рас разумных в качестве эталона.

– Эталона… – растерялся хола. – Созданных… Распространители разумной жизни…

– Да, – твердо сказал Ник Улин, – посеяв на какой-либо планете жизнь, Перворожденные сохраняют ее образец на тот, например, случай, если произойдет непредвиденная природная катастрофа. Или на случай, если созданная ими разумная раса прекратит развитие по какой-либо внутренней причине. Здесь можно придумать много «если» и «или».

– Стало быть, Двойка – это… своего рода законсервированный кусочек человеческой цивилизации?

– Да, я бы так и сказал: обыкновенная консерва.

– А Перворожденные, стало быть, боги, оживотворяющие Галактику?

– Боги – не боги, но цивилизация, старше нашей на много миллиардов лет. Почему чуть что – сразу боги? Поминание без особой нужды Причины всего и всякого есть признак незрелого ума. Пора бы уж повзрослеть. Принять к сведению уроки исторического пути человека по тропе познания.

– Какие именно? Их много, уроков разных.

– Да хотя бы то, что в целом вся история нашего естествознания – это падение. Люди постоянно претендовали на привилегированное место в Мироздании, и раз за разом низвергались в пучину ничтожества. Когда-то их мир был маленьким. Чуть больше той территории, которую можно было охватить взглядом, взобравшись на высокое дерево или поднявшись на гору. Рассказы путешественников о дальних странах укладывались в существующую систему мифов и сказок. Так появлялись собакоголовые, амазонки, сирены, грифоны и прочее. А в двух-трех днях пути пряталось жилище доброго волшебника или Прокруста, выравнивающего по росту усталых путников.

– Это как?

– Он, как рассказывали, клал гостей на свое ложе. Если их ноги свисали – отрубал лишнее. Если не дотягивали – вытягивал.

– Ишь, какой стандартизатор, – прокомментировал Алексей Сковородников.

– А что дальше?

– Чуть дальше обитали боги, не считавшие зазорным время от времени пообщаться с простыми смертными. Солнце жарким фонариком исправно вставало на востоке, проплывало по небу и тонуло на западе. Казалось очевидным, что оно много меньше окрестных полей и лугов. Позже наука все же смогла определить более-менее правильное соотношение размеров Земли и Солнца. Но только в двадцатом веке выяснили, что легкая туманность на ночном небе – так называемый Млечный Путь – на самом деле есть огромное скопление звезд. Назвали ее Галактикой. К Солнцу стали относиться как к ничем не выделяющейся звездочке, находящейся далеко-далеко от центра Галактики, на отшибе. Потом открыли другие галактики. Пришли к выводу, что наша Галактика зауряднейшее звездное скопление. А затем… ну, вы сами можете продолжить.

– Понятненько, – протянул Яфет. – Только к чему вы это нам говорите?

– К тому, что даже к слову «Бог» следует относиться с величайшим почтением и не употреблять его всуе. Сейчас мы вынуждены приписать Ему создание видимой нам части Метагалактики со многими миллиардами галактик, каждая из которых содержит сотни миллиардов звезд. Причем в большинстве звездных систем имеется своя жизнь, а изредка – разумные существа. Вынуждены приписать Ему проектирование бесконечности микромира, глубин надпространства и множества стрел времени. Приписать появление наших магов, умеющих создавать свои материальные миры. Например, тот же Ирий, сотворенный Олмиром и Месенном. Короче говоря, не надо всякий раз поминать Бога. Достаточно просто полагать, что Перворожденные примерно такие же обитатели нашего Мироздания, как и мы. Ну, чего-то достигли в жизни. Сконструировали нас и еще с десяток-другой разумных рас. Как мы, люди, сделали вас, хол.

– Вы остановились в шаге от создания хол. Последний, самый трудный шаг мы сделали самостоятельно, – механически проговорил Яфет и надолго замолчал.

Состоявшийся разговор, как и все фантом-конференции последних дней команды-22, стал достоянием научной общественности экспедиции. Прозвучавшая гипотеза Яфета о неразумности аборигенов Двойки впоследствии вспоминалась разве что для того, чтобы получить очередной заряд критики. Зато слова Ника Улина упали на благодатную почву. Через день-другой Двойку все в унисон стали называть Консервой. А обитатели ее, неотличимые от первых на Земле людей, получили название консы.