Текст книги "Небо в алмазах"

Автор книги: Сергей Гайдуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

5

Примерно через час после этого звонка я стоял в темном переулке, настолько темном, что лица Олега, стоявшего в метре от меня, невозможно было разглядеть. И если бы я не знал на сто процентов, что это Олег, то сломал бы голову в бесплодных догадках – вот такая там была темнота.

Олег был на месте, темноты хватало, стенка была холодная до жути – так что мой план почти удался. Почти – потому что ствол был у Олега. И это между моих глаз он был направлен. Мелочь, но неприятно.

Мой пистолет, а точнее, пистолет Мухина, тот самый, которым я так нещадно бил по лбу Олега на Пушкинской, теперь лежал у Олега в кармане. Вот так все печально сложилось, хотя поначалу у меня получалось неплохо.

Я сначала позвонил по телефону, который дал мне Тыквин, и пьяным голосом спросил, где сейчас Олег. К счастью, ответил мне не сам Тыква, кто-то из его людей голосом не менее пьяным, чем мой.

– Он, кажись, в «Ультре» сидит, – проинформировал меня голос в трубке. – Квасит. Может, передать чего?

– А Тыква с ним? – уточнил я.

– Нет, шефа нет. Вчера уехал на охоту, еще не возвращался, – добавил голос. – Так, может, передать чего?

– Наилучшие пожелания, – сказал я и повесил трубку.

Если Олег без Тыквы, это значит, что он один или почти один. Если он квасит, это значит, что он расслаблен и не готов к моему появлению. Лучшего момента для теплой беседы не придумать.

«Ультра» был один из самых дорогих кабаков в городе, так что охраннику на входе пришлось всучить двадцать баксов только за то, чтобы тот позвал Олега.

– Пусть к стоянке подойдет, – попросил я. Но сам-то я торчать на стоянке не собирался, я спрятался в переулке рядом с грудой картонных коробок, вынесенных из «Ультры». Я сжимал пистолет в кармане куртки и ждал Олега, чтобы подкрасться к нему со спины, ткнуть стволом в спину и властно скомандовать: «Будешь делать то, что я скажу! И без шума!»

Ну откуда же я мог знать, что Олег выйдет не из главных дверей, а с черного хода. А черный ход находился как раз за той грудой картонных коробок. В результате я вдруг почувствовал твердый предмет между лопаток и знакомый до омерзения голос:

– Не дергаться! Будешь делать то, что я скажу! И без шума!

Олег забрал у меня пистолет, потом велел мне прислониться к стене, не опуская рук. Щелкнув на миг фонариком, он осветил мое лицо и изумленно присвистнул:

– Ну ни фига себе! Сам пришел! Вот радость-то!

– Поговорить надо, – заявил я, чувствуя прислоненной к холодной стене задницей, что времени на разговоры у меня осталось немного. Наверное, это и была та самая интуиция, про которую мне рассказывал Шумов. Вовремя она заявила о себе, ничего не скажешь.

– Какие еще разговоры? – скептически отозвался Олег. – Иногда молчание лучше всяких слов...

Он достал из кармана какой-то предмет. В темноте не было видно, но интуиция подсказала мне, что это может быть глушитель.

– Меня нельзя убивать, – поторопился напомнить я. – Еще срок не вышел, который мне Тыква дал. Я должен вернуть мухинские бабки. И алмазы.

– У меня такое предчувствие, что ты их уже не найдешь, – сказал Олег. – И у Тыквы тоже такое предчувствие было. Ведь у тебя же нет с собой того чемодана? Нет. Ну и о чем с тобой разговаривать? Не о чем.

Олег беседовал сам с собой, как будто меня тут и не было. Очень мне не понравилась такая манера ведения беседы.

– Ты же понимаешь, что тебя рано или поздно пришлось бы грохнуть, – пояснил Олег. – Слишком уж ты часто путался под ногами в последнее время. Да и девчонку твою Тыква решил оприходовать. Так что на фига ты ему живой? Ты ему нужен мертвый. Дружок твой, Шумов, не захотел тебя пришить за штуку баксов, ну так а я забесплатно тебе башку прострелю. Потому что никому нельзя безнаказанно бить меня пистолетом по голове.

– На глазах у трудового коллектива, – добавил я.

– Ну вот сам же понимаешь...

– А где труп Мухина?

– Чего? – Олег протянул было руку с пистолетом в мою сторону, но от неожиданности подался вперед, и рука снова опустилась. Вот как бывает полезно владеть искусством светской беседы, уметь развлекать собеседника. И отвлекать его.

– Труп Мухина. Ты хотел помочь мне вытащить его из машины.

– Я хотел его затолкать в машину, – уточнил Олег. – Помочь хотел тебе, ясно? А ты мне по черепу заехал, подонок!

– Ну а где труп-то? Вы же вместе вывалились...

– Вместе... – неохотно подтвердил Олег. – Ну так ты же мне по черепу шарахнул! Я и отключился. А когда пришел в себя, никаких трупов там не было. Оттащили, наверное, в сторону...

– Не в Молодежный парк?

– Вот и еще одна причина вышибить тебе мозги, – заметил Олег. – Откуда ты про Молодежный парк узнал? Нет, Тыква мне только «спасибо» скажет, когда с охоты вернется.

– Не скажет. Потому что у меня тоже есть крутые знакомые. И один такой знакомый, – я не решился называть ДК прямым текстом, потому что Олег наверняка не впечатлялся бы, – забил с Тыквой «стрелку». Тыкве придется отстать от меня. Странно, что ты не в курсе... – заявил я и стал настороженно вслушиваться в темноту: угадал или нет?

Олег хихикнул.

– Если бы ты знал, с какими людьми у Тыквы сегодня «стрелка»...

Кажется, не угадал.

– А что до Молодежного парка – нет, вряд ли. Никто туда не поехал с Пушкинской, я точно помню. Бросили этого Мухина в какой-нибудь канаве. Хотя, знаешь, когда я за него взялся, чтобы запихнуть в машину, мне показалось... А, ладно. Что это тебя так этот покойник волнует?

– Да так... Ключик у него на шее висел. А ключик – от ячейки в камере хранения. А в ячейке – все его чемоданы. С алмазами, с тыквинскими бабками...

– Иди ты! – Олег шагнул ко мне, тараща изумленные глаза. Жадность только что сгубила еще одного человека, который считал себя крутым.

Крутым он оставался, пока я не двинул коленом ему в пах. Теперь он стал всмятку.

6

В темноте я не мог разглядеть выражения Олегова лица, но предполагаю, что ничего приятного на нем написано в эти секунды не было. Но лицо интересовало меня меньше всего. Больше всего меня интересовали его руки. Точнее – правая рука.

После моего мощного удара обе его руки, в том числе и правая с зажатым в ней пистолетом, инстинктивно метнулись к пораженному месту. Затем Олег спохватился и вскинул ствол, однако меня возле стены уже не было, я был чуть в стороне, готовый к исполнению коронного удара в грызло.

Чего я не учел, так это врожденной проворности Олега, не ушедшей даже после превращения его из человека крутого в человека всмятку. Олег мгновенным движением руки отправил пистолетное дуло вслед за мной, словно это была стрелка компаса, а я – север, и стрелка эта была обречена вечно целиться в меня. То есть это я был обречен.

Я снова дернулся, уходя от прицела, но Олег не ошибся и ткнул мне ствол едва не в самый нос. Перспектива всю ночь плясать вокруг Олега, как вокруг новогодней елочки, мне не улыбалась, поэтому я схватил Олегов пистолет и дернул его что было сил. А Олег в этот миг нажал на курок.

Мы оба вздрогнули, потому что в темноте не было видно пистолетного ствола, направленного черт знает куда, и Олег нажал на спуск скорее от злости, чем из тонкого расчета. А я так испугался этого выстрела, что с утроенной силой дернул пистолет к себе. И получил свое. То есть пистолет.

В принципе, Олег мог не расстраиваться, потому что у него еще был в кармане мухинский ствол. Но у него не было времени, чтобы его достать. Я все же врезал Олегу в грызло, и тот с грохотом повалился прямо в картонные коробки. Там он и остался.

Только тут я с удивлением почувствовал, что кулак мой, которым я врезал Олегу, – какой-то не такой. Что-то там есть лишнее. Я поднес его к лицу, и как-то мне нехорошо стало. Я подошел поближе к коробкам и присмотрелся – никто не шевелится? Нет, никто. Неудивительно – я ведь врезал Олегу тем самым кулаком, в котором у меня был отобранный у Олега пистолет. И, видимо, как-то так само собой получилось, что я не только треснул Олега в челюсть, но еще и...

Короче, был еще такой хлопок, прежде чем Олег упал в коробки. Неудивительно, что теперь там никто не шевелится.

Тут-то я и понял, что это такое, когда интуиция не только стучится назойливым дятлом в голове, но еще и вибрирует в пятках, под коленками, в заднице и еще везде, где только можно. Все во мне было сплошной интуицией, и все сливалось в один беззвучный крик: «Сваливать нужно!»

Уговаривать меня долго не пришлось, и я рванул из темного переулка так быстро, как только мог. И мчался я так с километр, прежде чем сообразил, что можно воспользоваться и другими способами передвижения. Я остановил такси и минут через пятнадцать уже протискивался внутрь «Золотой Антилопы». Фарид был на страже, однако мне он ничего сказать не посмел и даже глядел-то на меня с опаской.

Шумова нигде не было видно, и я подошел к стойке бара, чтобы навести справки у Карабаса. Тот кивнул мне:

– Зайди сюда...

Я не обратил тогда внимания на нездоровый блеск в его глазах, а когда обратил, то было уже поздно: я был за стойкой бара. Карабас стоял лицом ко мне, а в руке у него был зажат здоровенный разделочный нож.

– Ну, сволочь, готовься! – предупредил Карабас.

Глава 13
Тело Лехи Мухина

1

В таких ситуациях необходимо проявлять выдержку, самообладание и здравый смысл. Оказалось, что запасы всех трех необходимых качеств у меня были исчерпаны. Поэтому я двинул Карабасу в солнечное сплетение, отобрал тесак, а потом уже поинтересовался:

– К чему мне готовиться?

– Сволочь, – прохрипел Карабас, согнувшись в поясе и разглядывая пол. Возможно, он высматривал там тараканов. Все правильно, руководитель предприятия общественного питания обязан следить за санитарной чистотой своего заведения.

– Я слышал про сволочь, – сказал я, устало плюхаясь на табурет. – Готовиться-то к чему?

– Кастрировать тебя хотел, – признался Карабас, выпрямляясь и автоматически хватаясь за бутылку с коньяком. – Еще бы и язык твой лживый отрезать...

– Лживый? Уточните, пожалуйста...

– Нет никакого отдела общественного питания в ГУВД! – рявкнул Карабас так, что клиент, мявшийся у стойки с полусотенной купюрой, мгновенно ретировался. – Лапши мне на уши навешали вчера... Бегал я тут перед вами как мальчик!

– Это не я, – напомнил я Карабасу. – Это не моя идея. Иди кастрируй того парня, который тебе заливал. Он, кстати, должен был меня здесь ждать.

– Он и ждет, – подтвердил Карабас. – У меня в кабинете сидит.

– А что ж ты на него с ножом не бросаешься?

– Я что, псих? У него ведь ствол...

– У меня тоже, – сказал я и продемонстрировал Карабасу Олегов пистолет. С глушителем. Карабас стал бледен, как свежая побелка, и избавился от этого цвета, лишь залив в себя рюмку коньяка.

– Иди отсюда, – посоветовал он мне. – Тот псих, да и ты такой же. Я, кстати, вспомнил эту гнусную рожу из отдела общественного питания... – Карабас презрительно скривился. – Фотография была в газете: разыскивается опасный аферист...

– У тебя глюки, – грустно вздохнул я. – Другая была фотография в газете, а у меня никогда не было родственников в ГАИ, и про Лисицына тогда ты ошибся... У тебя просто хреновая память на лица, Карабас. Запомни это. Если сможешь.

– У меня плохая память на лица? – Кажется, Карабаса задело за живое. Он хлопнул еще одну рюмку коньяка, послал подальше еще одного клиента и повернулся ко мне. – Плохая память? Как же! Того белобрысого кента в позолоченных очках, который с тобой на прошлой неделе тут сидел, – я его вспомнил! Не сразу вспомнил, но вспомнил!

– Ну да, – удрученно закивал я головой. – Ты вместе с ним ездил в пионерский лагерь двадцать лет назад.

– Нет, никакой не лагерь... Я его почему не сразу узнал? Потому что я больше не с ним общался, а с его сестрой. Сестра у него была. Звали вроде бы Марина.

Я уже двинулся было в сторону карабасовского кабинета на встречу с Шумовым, но тут притормозил:

– Сестра? Марина?

– Ясный перец! А этот хмырь в белом костюме, который с тобой сидел, – это ее брат младший. Давно я его не видел, да и раньше-то не особенно мы с ним общались. Марина – та совсем другое дело.

– Что это значит – другое дело? – Я снова сел на табурет.

– Компанейская была девка! Нам тогда лет по шестнадцать-семнадцать было, с улицы не вылезали... Ну и она с нами. Если водку пить, так и она со всеми, если в ларек за сигаретами залезть – так и она со всеми...

– Банда малолетних преступников, – сделал я сам собой напрашивающийся вывод. – Ну а братец ее? Он тоже по ларькам лазил?

– Он же младший, – пояснил Карабас. – Она его с собой никуда не брала, а он психовал по этому поводу, ревновал ее... Ну а потом он подрос, и Маринка от нас откололась.

– Не понял, какая тут связь: он подрос, а Маринка откололась?

– Она стала за ним присматривать, потому что он мог таких дел натворить... Родителей у них не было, они с бабкой жили. Та само собой уследить не могла, а младший-то уж совсем какой-то бесшабашный был. Или он так Маринкино внимание привлечь хотел... Сама Маринка-то девка умная была, даже странно, что все у нее так получилось...

– Что получилось? – прервал я этот поток воспоминаний.

– Что-что... В тюрьму ее посадили. И ее, и ее братца.

– Да ты что? – Я вспомнил спокойную, рассудительную женщину в доме на Пушкинской. Как-то все это не вязалось одно с другим. Леха Мухин с чемоданом алмазов, бесшабашное детство, тюрьма – это вязалось. А Марина Мухина со своим молчаливым ребенком – нет.

– Вот тебе и что! – продолжал между тем Карабас. – Странно, что ты ничего об этом не слышал. Громкое было дело... Н-да... – Карабас даже зажмурился, припоминая стародавние годы, когда и он был молодым. – Лет десять назад это было.

– Но Марине было уже не шестнадцать?

– Нет, ей лет девятнадцать было. Или двадцать. А брательнику ее как раз шестнадцать стукнуло. За убийство их посадили.

– Еще раз, – попросил я.

– За убийство. Забрались на дачу, а тут хозяева приехали. Вот они хозяев-то и замочили. С особой жестокостью. Потому что оружия с собой у них не было, мочили всем, что под руку попалось, – стулья там, подсвечники... А убитые – муж и жена – были какие-то известные шишки. Он – то ли директор завода, то ли еще кто. Шума поэтому было много, суд потом очень долго тянулся. Но в конце концов их засудили. Не помню, сколько лет им дали, но, судя по тому, что Маринкин брат на прошлой неделе тут запонками золотыми сиял, годы эти кончились... Ты его так и не нашел, Леху? У него еще кличка такая была – Бляха-Муха. В смысле, мелкий, но противный.

– Вот это прямо в точку! – не выдержал я. – Мелкий, но противный – это точно! Я с ним пообщался от силы час, а вышло из этого такое, что никак расхлебать не могу!

Карабас развел руками. Гримасу на его лице можно было понимать по-разному. То ли – мои соболезнования. То ли – знай наших!

2

– Чудная история, – подвел кто-то итог Карабасову рассказу. Я привстал с табурета и обнаружил, что «кем-то» был Шумов. – Теперь пусть гражданин Карабас займется своими прямыми обязанностями, пока у него все клиенты не разбежались... А я тебе расскажу свою чудную историю, – пообещал Шумов. Карабас при виде его зло скрипнул зубами:

– Если бы не подполковник вчера с вами... Я бы сразу раскусил! Отдел общественного питания... Ха!

– Все ясно, товарищ в шоке, – сделал вывод Шумов и поманил меня к себе.

Главным украшением так называемого карабасовского кабинета были два огромных холодильника, которые мерно гудели, а иногда начинали дрожать. Из-за их гула совершенно бесполезно было подслушивать под дверью кабинета, хотя вряд ли кто-то нас с Шумовым собирался подслушивать.

– Значит, братец с сестренкой замочили двух человек, – Шумов покачал головой. – Все-таки искусствовед из меня неплохой. Я сразу почуял в той комнате легкий аромат уголовщины... На той картине, что висела на стене.

– А что там такого? – поинтересовался я. – Вряд ли это была зарисовка того лагеря, где Марина отбывала срок...

– Дело не в том, что на картине, а в том, как сделана эта картина. Техника, Саша, техника! – Шумов откинулся на спинку стула и снисходительно посмотрел на меня, будто какой-нибудь Виталий Вульф, телеведущий. – Гарик, которого ты вчера видел, как-то пригласил меня в ГУВД на выставку «Художественное творчество отбывающих наказание». Ну, мужики там всякие ложки делают, полки, мебель. Женщины шьют. А некоторые делают такие вот картины. Она же не нарисована, она собрана из нескольких десятков вырезок из журналов и газет. Это называется «техника коллажа». И если я напрягу память, то назову тебе штук пять колоний, где распространена такая вот живопись. Но в случае с Мариной я решил, что это подарок. Оказывается, она сама посетила эту «художественную школу». А по ней не скажешь.

– Я бы тоже ни в жизнь не догадался, – поддакнул я.

– И это плохо, – сделал Шумов неожиданный вывод. – Это значит, что она умная баба. Она выглядит такой, какой хочет выглядеть. И что-то меня все больше гложут сомнения насчет того удостоверения...

– Ну пусть она и просекла, что оно просроченное. Что с того?

– Будь она нормальным человеком, она, увидев просроченное удостоверение, подняла бы шум. Как та контролерша в автобусе. А эта? Эта, если и просекла, в чем дело, промолчала. Прикинулась, что все в порядке. Еще и ляпнула на прощание что-то такое... «Если вы из милиции, то сами все знаете». Тут как бы двойной смысл тогда получается. Если вы из милиции – вы все знаете. А если вы не из милиции и документы у вас поддельные – ничего вы не знаете. Вот так получается...

– А зачем ей это все?

– Понятия не имею. Выгораживать брата? Но он же труп. Выгораживать себя? Но ведь мы на нее и не наезжали... Ну да черт с ней, с Мариной, с бабами всегда сложности. Я тебе другую историю рассказать хотел...

– У меня, в принципе, тоже есть история, – сказал я. Пальцы у меня трястись уже перестали, но нездоровое возбуждение, заставившее меня без раздумий садануть Карабасу в пузо, осталось.

– Давай сначала я, – предложил Шумов, развалившись на хозяйском месте. – Значит...

– Я человека убил.

– Не перебивай. Значит, так. Я поехал...

– Эй! – я хлопнул ладонью по столу. – Меня плохо слышно? Я человека убил!

– Одного?

– Одного, – несколько оторопев, подтвердил я. – А сколько бы ты хотел, чтобы я...

– Я ничего не хотел, просто при нынешнем разгуле преступности в стране один покойник – это не повод для того, чтобы прерывать разговор. Ну кого ты там убил? Еще раз застрелил Мухина?

– Помнишь того типа возле «Белого Кролика»?

– Ну это ж надо, как все один к одному ложится! – всплеснул руками Шумов. – Вот и я хотел про «Белый Кролик» рассказать...

– Того типа я и пристрелил. Случайно.

– Я не следователь, со мной ты можешь быть откровенным.

– На самом деле случайно. Я хотел узнать у него, куда делся труп Мухина... Вместо этого он попытался меня пристрелить.

– Значит, он начал первым? Вот и хорошо, объявляю тебя невиновным и отпускаю тебе все твои грехи. Надеюсь, свидетелей ты тоже убрал?

– Свидетелей не было.

– Чудесно. А про труп Мухина он тебе что-нибудь поведал?

– Нет. Почти ничего. Он потерял тогда сознание, а когда очухался, трупа уже не было. Но и в Молодежный парк той ночью никто не ездил.

– То есть зря мы там здоровье гробили... – вздохнул Шумов. – Нашли только совершенно постороннюю голову, которую ты подарил своему дяде. Нормально. Слушай, – он как-то особенно пристально посмотрел на меня. – А ты наркотиками не балуешься?

– Последние лет восемь – нет. А что?

– Вот этот твой друг, которого ты только что упокоил, он не видел мухинского тела. И никто не видел. Кроме тебя. Может, это была галлюцинация?

– Какая галлюцинация? – разволновался я. – Там же куча народу была на том пустыре, там Тыква был, там была Тамара... Они все видели! Не мог же я их всех загипнотизировать! Это же не цирк!

– Хоп! – сказал Шумов и прицелился в меня указательным пальцем. – Было названо ключевое слово.

– Гипнотизировать? – ошалело спросил я.

– Цирк, – сказал Шумов и улыбнулся. – Все как в цирке. Таинственные исчезновения чемоданов из закрытой комнаты без окон. Массовый гипноз. Фокусы с мертвым телом гражданина Мухина. И весь вечер на арене клоун по фамилии Хохлов.

– Пошел ты знаешь куда?

– Если бы я знал, куда идти, меня бы тут не было. Вернемся к делу. Ты можешь обижаться сколько хочешь, но послушай умного человека. То есть меня.

Я недоверчиво хмыкнул, но обратился в слух.

– Спасибо за доверие, – сказал Шумов. – И теперь вопрос номер один. Как исчезнуть из закрытой комнаты без окон, причем утащить с собой два чемодана? Дураку понятно, что исчезнуть невозможно.

– Но он исчез, – упрямо возразил я. – Я сам это видел.

– Дураку не понятно, – вздохнул Шумов. – Он не исчез, Саша. Если он человек из мяса и костей, он не может раствориться в воздухе. Но ты его не заметил.

– Я что, похож на слепого?

– Разве что издали. Мухина также не заметили Тыква и кто там еще с ним был, менеджер «Белого Кролика» и весь коллектив шоу в масках ОМОНа, который, как известно, влетел в клуб через десять минут после исчезновения Мухина. Они прошли по всем кабинетам, но ничего и никого не нашли. Что это значит?

– Он исчез.

– В тебе очень сильно мистическое начало, – посетовал Шумов. – Ну а я пошлый атеист. Это значит, что он очень хорошо спрятался.

– Куда он мог там спрятаться?! – я перешел на крик, перекрывая гул холодильников. – Там четыре стены! И стол, на котором стояла машинка для счета денег. И еще диван!

– Вот видишь – диван, – улыбнулся Шумов. – Вы с Тыквой смотрели в диване?

– Что? – я посмотрел на Шумова, как на сумасшедшего. – Там такой диван... Там лилипут не спрячется, в том диване!

– Ты не о том думаешь. Ты думай о том, что Мухин все же спрятался.

– Ну не в диване же! – выкрикнул я.

– Спокойно, – попросил Шумов. – Ты вбил себе в голову, что спрятаться было негде. А нужно было не вбивать это себе в голову, а вернуться в «Белый Кролик» через день или через два. И все внимательно осмотреть в том кабинете. На свежую голову. Не вбивая себе никаких выводов – мог спрятаться или не мог спрятаться... Мухин сделал фокус – он пропал. И это так тебя выбило из колеи, что ты не смог ничего предпринять. Ты заранее вбил себе в голову – у меня ничего не получится, потому что все это необъяснимо, все это непостижимо, значит, мне с моим умишком и соваться туда нечего... Это я про твой умишко, – уточнил Шумов. – А не про свой.

Я обхватил голову руками, напрягся, поскреб ногтями затылок и через полторы минуты осторожно спросил:

– Там была замаскированная дверь в стене? Заделанная под обои?

– Как полезно все же иногда напрягать мозги, – сочувственно произнес Шумов. – Даже если это слишком поздно...

– Люк в полу? Под ковром?

– Мне нравится ход ваших мыслей, – сказал Шумов. – Если бы ты сразу начал думать в этом направлении – еще неделю назад, – ты бы додумался. А сейчас у нас нет на это времени. Вот... – Он положил на стол передо мной листок бумаги.

– Что это? – спросил я, с опаской присматриваясь к листку.

– Прочитай.

Я взял лист бумаги, развернул его и прочитал: «Барыне станет дурно, когда она узнает. Алексей».

– Я нашел это в «Белом Кролике», – с плохо скрываемым торжеством пояснил Шумов. А я понял, что являюсь круглым идиотом. За моей спиной сочувственно гудели холодильники. Я молча смотрел перед собой, переживая собственное ничтожество. И я бы его в конце концов пережил, если бы в кабинет не вломился с перекошенной рожей Карабас.

– Через черный ход! – рявкнул он. – И хватит с меня трупов в «Антилопе»!