Текст книги "Небо в алмазах"

Автор книги: Сергей Гайдуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

2

Ну а дальше покатили форменные чудеса. То есть чудеса в форме. Милиция приехала как-то уж слишком быстро и решительно отказывалась верить в то, что я им рассказывал. То есть они не верили в больного, который скинул со сломанной ноги гипс, двинул этой ногой меня по яйцам, разбил костылем окно и ускакал затем в светлую даль, не оставив следов.

То есть следов было навалом – лужи пива, осколки стекла, гипсовый кокон. Но только менты упорно отказывались верить в мою версию и считали, что имел месть пьяный дебош. Тем более что в палате стоял стойкий аромат пива, а мой помятый вид, который не просек Лимонад с его потрясенным мозгом, менты моментально приняли к сведению. А эта дура в белом халате вдруг позабыла, то ли в этой палате лежал один больной, то ли два. Короче говоря, я затосковал объяснять, что я не верблюд и не дебошир, но тут, на мое счастье, очухался Лимонад. И опять-таки, на мое счастье, память его не пострадала.

– Ты только вышел, – дребезжащим голосом проговорил Лимонад, – как он схватился за мобильник и стал куда-то названивать. Я сначала не понял, чего это он. А потом слышу, сосед мой говорит в телефон: «Он только что был здесь, сказал, что замочил наших ребят, которых мы за ним послали... Сейчас он выходит из больницы, если поспешите, то успеете его перехватить».

– Ух ты, – сказал плечистый милиционер в бронежилете. – Круто, круто...

– Я понял, – лепетал Лимонад, – что это он про тебя.... И я тогда хотел позвать на помощь, а он мне подушкой рот заткнул... А потом еще сверху уселся и стал душить. И больше я ничего не помню.

– Сейчас нормально себя чувствуете? – поинтересовался милиционер, вглядываясь в утомленное лицо Лимонада.

– Ничего, – стоически проговорил Лимонад. – Только вот левая нога что-то отнялась...

– Нога? А, так это я на ней сижу, – радостно сообщил милиционер и поднялся с кровати. – Теперь лучше?

Лимонад молча кивнул и закрыл глаза. В палату вкатилась медсестра-танк и стала хлопотать над беднягой, иногда одаривая меня подозрительным взглядом.

– Я не понял, – сказал милиционер, поправляя ремень автомата. – Больной сказал, что кто-то там замочил всех ребят. Это про кого?

– Про кого? – посмотрел я на мента честными глазами. – Это про какого-то бандита. Тот бандит, который тут лежал на постели и прикидывался больным, звонил другому бандиту и рассказывал... Рассказывал про третьего бандита. Обычные бандитские разборки, – махнул я рукой. – Кто их там разберет, кто кого замочил? Лично я просто зашел навестить друга, увидел, что его душат подушкой, и решил помочь. Больше я ничего не знаю.

– М-да? – с сомнением посмотрел на меня милиционер. – А зачем этот бандит лежал в этой палате? Зачем прикидывался больным?

– Он за кем-то следил, – предположил я.

– Интересная версия, – кивнул милиционер. – А за кем?

– Ну не за этим же, – пренебрежительно мотнул я головой в сторону Лимонада. – Может, за палатой напротив? Если дверь палаты открыта, то очень просто наблюдать...

Лимонад что-то порывался сказать, возможно, стремился доказать, что и он не совсем пропащий человек, что и за ним тоже можно следить. Но тут медсестра вогнала ему в предплечье иглу шприца, и Лимонад сосредоточился на переживании боли, пусть и такой смехотворной. Лицо у него стало прямо как у покойника. Милиционер тем временем обдумал мое предположение и рассудительно заявил своему напарнику:

– А что... Очень может быть. Надо бы проверить ту палату...

Тут я и смотался. Когда тебя мутузят с самого утра и до вечера то физически, то морально, начинаешь чувствовать себя так хреново, что хоть впору ложиться в больницу рядом с Лимонадом.

И хреново мне было настолько, что душу не грела даже переданная Лимонадом фраза его соседа: «Если поспешите, успеете его перехватить!» За мной уже поспешали, меня уже хотели перехватывать, меня подкарауливали люди с фальшивым гипсом!

Я становился популярным человеком. И это было круто. Однако, будь это фильм, я бы сейчас нажал кнопку «стоп», лег спать и включил это кино снова дня через два, придя в себя после сегодняшних приключений.

Но это не было кино. И не было кнопки «стоп». Поэтому я знал, что, пока буду спать, кто-то готовится перехватить меня.

3

Что спал, что не спал: телефонная трель заставила меня оторвать голову от подушки, я мельком глянул на часы и ужаснулся. Судя по часам, я проспал почти пять часов, а судя по ощущениям – как будто только закрыл глаза. И если раньше я чувствовал себя разваливающимся на куски, то теперь, добираясь до телефона, я понял – все, развалился.

– Ты, придурок, что со мной делаешь? – зверским басом проорал в трубку Карабас. Он мог быть таким, когда требовалось. Кажется, сейчас наступил именно такой момент.

– А что я делаю? – непонимающе проговорил я, почесываясь и медленно закрывая глаза – собственное отражение в зеркале на противоположной стене нагоняло на меня уныние.

– В гроб меня вгоняешь! – разъяснил Карабас. – Во сколько ты должен быть на работе? А сейчас сколько?!

В принципе, я понимал, что Карабас говорит о двух разных цифрах, но дать точного ответа спросонья я не мог. О чем четко и поведал своему хозяину.

– Ты что, обкурился? – проследовала реакция. – Вместе с корешом своим, наркоманом, да? Как его там – Квас?

– Лимонад, – поправил я равнодушно.

– А-а, – отозвался Карабас. – Ну, я помню, что это из области безалкогольных напитков. Короче, бери ноги в руки – и на работу!

– А мои разве не справляются? – со слабой надеждой поинтересовался я. Жестокий Карабас убил мою надежду.

– Твои? – ехидно переспросил он. – Твой жиртрест, то есть Фарид, отпросился на сегодня, к нему брат из Ташкента приехал. А Антон сам знаешь чем занимается. Клеит все, что движется. Двигай сюда, Саня, тем более что тут твой полковник ошивается.

– Мой полковник?

– Ну тот, что на днях заходил. Ты еще с ним так мило поговорил...

– Лисицын, – обреченно сказал я.

– Он самый. Видать, понравилось ему у нас. Пришел без ОМОНа, выпивает слегка, на девок глазеет...

– Странно, – пробурчал я, понимая, что сон ушел от меня безвозвратно. Я протер глаза, глянул на себя в зеркало, вздрогнул и прислушался к тому, что говорил в трубке Карабас:

– ...так, может, подговорить какую из наших девчонок, чтобы посидела у полковника на коленях? В качестве подарка от заведения?

– Нет, – торопливо оборвал я Карабаса. – Лисицын не из таких, ему наши девчонки даром не нужны...

– Что значит – даром не нужны? Он что, возбуждается только тогда, когда платит? Знаешь, я, кажется, видел твоего полковника в одной передаче по телевизору, там как раз обсуждали разные сексуальные странности...

– Не было его ни в какой передаче, – твердо сказал я. – Отстань от него. Может, человек просто ждет кого-то.

– Кого он ждет? Надеюсь, не автобус с ОМОНом. Надеюсь, что он ждет тебя, чтобы снова потрепаться о всякой фигне. Поэтому двигай в темпе сюда, развлекай полковника сам, раз девочки его не устраивают...

Я притащился в ванную, сплюнул в раковину, посмотрел на свой темный «ежик» и решил, что похож я теперь на уголовника. Еще я попытался вспомнить, сколько мне осталось времени по ультиматуму Тыквина... И не смог. Как-то спуталось у меня все в голове – дни, часы, люди, слова. Вроде бы три дня осталось, а может, и четыре. А может – и два.

Внутри коротко полыхнул приступ злости, я свирепо погрозил сам себе кулаком и тихо выругался, обращаясь к своему отражению. А потом стал чистить зубы и собираться на работу.

4

Меня всегда интересовал один вопрос – как это людям не надоедает каждый вечер приходить в «Золотую Антилопу», зная, что этот раз будет точно таким же, что и предыдущий. То есть столик может быть другим, девушку будут звать по-другому, да и денег можно потратить чуть больше или чуть меньше. Но в принципе все будет то же самое – лихое веселье, отчаянный кураж, милые девочки за соседним столиком, такси, чтобы продолжить веселье на квартире, быстрый секс, после которого следует вязкий сон и мучительное пробуждение наутро с похмельным перезвоном в башке и попыткой вспомнить, была ли эта девка профессионалкой или же все прошло на энтузиазме? А если на энтузиазме, то почему тогда в бумажнике почти ничего не осталось? Значит, это была профессионалка. Как и в прошлый раз.

Впрочем, может быть, что в моих глазах все эти мужчины среднего возраста с массивными перстнями и дорогими галстуками сливались в одно лицо, а на самом деле все это были совершенно разные лица? Может, что и так. Может, они отрывались в «Антилопе» не чаще одного раза в месяц, а остальное время уделяли своим семьям, работе и более приличному досугу – ходили в театр, на концерты симфонической музыки, на выставки современной живописи? Может быть. Только верится с трудом.

– Я гляжу, у вас тут людно, – сказал Лисицын, неуверенно принимая от меня бокал с вином.

– Подарок за счет заведения, – сказал я и, чтобы уж совсем успокоить подполковника, добавил: – Не взятка. Просто знак внимания. Без бокала и без рюмки вы будете слишком выделяться.

– О, это правильно, – согласился Лисицын, отпил из бокала и чуть поморщился: – Кислое. Наверное, дорогое, раз такое кислое.

Я не стал вдаваться в детали винной политики Карабаса, которая основывалась на положении «Люди все равно ни черта не смыслят в винах, так какого лешего мы будем тратиться на „Божоле“, если можно использовать пустые бутылки из-под „Божоле“?» Цены, впрочем, Карабас устанавливал на уровне оригинала, и цена, видимо, так ударяла в голову посетителям, что на вкус они уже не обращали особого внимания. На моей памяти ни один человек не пожаловался, что этикетка на бутылке и содержимое бутылки противоречат друг другу. Лисицын тоже не стал жаловаться, тем более что саму бутылку он и не видел.

– Вы обещали вернуться сюда с ОМОНом, – напомнил я подполковнику. – Что-то я их не вижу. Или они в засаде?

– ОМОН будет в свое время, – усмехнулся Лисицын. – Если твой шеф так и будет валять дурака.

– Он и в самом деле ничего не знает про того пропавшего финансиста, – попытался я отмазать Карабаса. – Я его спрашивал.

– И ты уверен, что он тебе не наврал? – усмехнулся Лисицын. – Саня, Саня, разве можно доверять в таких вещах... Что, если бы твой шеф был причастен к исчезновению Америдиса, он бы перед тобой стал изливать душу? Нет, не стал бы. Да и черт с ним, с Америдисом! – решительно махнул рукой Лисицын. – Пусть другие им занимаются... Я-то сегодня здесь не поэтому.

– Решили просто отдохнуть? – спростодушничал я.

– Просто отдыхал я последний раз в девяносто первом году, в июле месяце, – сказал со вздохом Лисицын. Взгляд его при этом упирался в расписанную стену бара: там высилась пальма, а чуть поодаль ехала на водных лыжах широко улыбающаяся красотка в бикини. – Я тут не на отдыхе, – повторил Лисицын и отвел глаза от ярких беззаботных цветов бикини. – У меня тут встреча. .

– Понятно, – сказал я, ожидая каких-то пояснений от подполковника, но тот промолчал, исподлобья поглядывая на меня и мелкими глотками отпивая из бокала.

– Мешаю? – догадался я. – Ухожу, ухожу...

– Стой, – он резким движением ухватил меня за руку и заставил сесть. – Успеешь уйти. Встреча назначена на половину двенадцатого, так что двадцать минут у нас с тобой еще есть.

Я подумал, что сейчас Лисицын заведет свое обычное: «И не надоело тебе еще сидеть в этом дерьме, и не стыдно ли тебе, и что бы сказал по этому поводу твой отец, и не заняться бы тебе чем-нибудь поприличнее...»

Но я ошибся.

– Я говорил тебе, что просматривал недавно последнее дело, которым занимался твой отец? – спросил Лисицын, поглядывая по сторонам.

– Да, – кивнул я. – Было такое.

– Знаешь, что это за дело?

– Нет, – сказал я. Еще мне хотелось добавить: «Лучше бы ты не в старых делах рылся, а поискал бы Мухина! А то неделю ему подавай! Нет у меня недели!!!» На самом деле у меня не было не только недели, у меня не было плана действий. А раз у меня не было плана действий, то я никуда не торопился, сидел и слушал лисицынские байки.

– Двойное убийство, – сказал Лисицын. – Убили супружескую пару. Убили в новогоднюю ночь. И ограбили.

– Угу, – кивнул я, подтверждая свой интерес. Хотя никакого особого интереса у меня не было. Все, что там случилось в одна тысяча девятьсот... Это такое старье. Это уже никому не нужно, это уже никому не интересно, кроме Лисицына, тоскующего по молодости.

– Убийц нашли, – неторопливо продолжал Лисицын. – Потому что улик было много, даже слишком много. Это были непрофессиональные убийцы... И в принципе следствие можно было быстренько свернуть и отправить дело в суд. Но твой отец так не думал, он вернул дело на доследование...

– Вы мне об этом рассказывали, – напомнил я.

– Я тогда был еще зеленый пацан, – Лисицын словно пропустил мои слова мимо ушей. – Я даже не был в курсе всех обстоятельств дела. Меня гоняли по мелочам, вот по одной такой мелочи я и попался твоему отцу на зуб... Была там одна антикварная штучка, которая пропала из дома убитых. А у убийц ее не нашли. Подсвечник бронзовый. Девятнадцатого века.

– Ценная вещь, – сказал я.

– Ценная тем, что, скорее всего, этим подсвечником проломили череп одной из жертв, – сказал Лисицын. – Следователь говорил, что череп могли проломить и каким-то другим предметом, но твой отец потребовал дополнительной экспертизы. И в тканях вокруг раны нашли частицы бронзы. Получилось, что следствие не нашло орудие преступления. Всех взгрели, меня в том числе. Но подсвечника мы так и не нашли...

Лисицын вздохнул и посмотрел на часы.

– А отец твой ушел тогда в отпуск, – подполковник заговорил быстрее, словно боялся, что не успеет мне рассказать свою историю. – И должен был снова решить вопрос об этом деле, когда вернется. Но он не вернулся, потому что его машина сорвалась в пропасть...

Я выдержал печальную паузу, которую требовали приличия, и спросил:

– Так, а что с этим делом?

– Передали в суд, – сказал Лисицын. – Про подсвечник особенно никто не вспоминал, потому что улик хватало и без того. Убийц осудили. Дело закрыли.

– Ясно, – сказал я. Эта древняя история вымотала меня хуже мексиканского телесериала. Карабас уже стал подозрительно на меня поглядывать, думая, вероятно, что я отлыниваю от работы, используя Лисицына как прикрытие. – Уже почти половина двенадцатого. Я пойду...

Лисицын то ли вздрогнул, то ли просто резко подал мне руку на прощание.

– И я хотел спросить...

– Что? – посмотрел на меня снизу вверх подполковник.

– Вы ничего не узнали насчет Мухина?

Тут Лисицын совершенно точно вздрогнул. У подполковника нервы стали ни к черту. Наверное, и память такая же. Поэтому я решил напомнить:

– Это тот парень, который взял у меня деньги и смылся. Я про него говорил вам в прошлый раз.

– А-а... – Лисицын расслабленно вздохнул. – Вот ты про кого... Нет, ты знаешь, ничего я про этого типа не узнал. Некогда было. То Америдис этот, чтоб его... То вот теперь... – Он как-то неопределенно сцепил ладони, и я остался в неведении, что же было в списке срочных дел подполковника Лисицына после пропавшего финансиста Америдиса. Переспрашивать я не стал.

Я просто отошел к стойке бара, где Карабас приветствовал меня раздраженным шипением:

– Наворковался, голубок?

– Чуть не уснул, – признался я. – Все рассказывал мне, как мой отец одиннадцать лет назад устроил ему выволочку. Это произвело на него глубокое впечатление.

– А кто был твой отец? – удивился Карабас. – Разве он не в ГАИ работал?

– В прокуратуре, – устало сообщил я Карабасу, зная, что он это забудет через пять минут.

– Круто, – оценил Карабас. – Только надо было делать выволочку не одиннадцать лет назад, а сейчас. Чтобы он отвязался от «Антилопы» раз и навсегда. Опять он выспрашивал насчет того пропавшего банкира?

– Нет, у него здесь какая-то встреча, – сказал я, показывая кулак Антону, который намылился было уйти от дверей вслед за очередной юбкой.

– Встреча, говоришь? – Карабас перегнулся через стойку, вглядываясь куда-то в глубь зала, хотя трудно было что-то рассмотреть в мелькании огней и танцующих фигур. Тем не менее Карабасу это удалось. – И вправду... – Карабас ухмыльнулся. – Какой-то парень подошел к твоему полковнику. Может, его и девочки не интересуют, потому что он мальчиками увлекается?

– Не увлекается, – сказал я, привстал с табурета и обернулся. Когда между темными силуэтами на миг образовался просвет, я увидел спину сидящего за столиком Лисицына, но никакого парня рядом не было. Я ехидно заметил Карабасу, что у него начались галлюцинации, но тот отмахнулся от меня и сказал, поразмыслив:

– Пойду-ка я подлижусь к твоему менту. Вино ему понравилось? Значит, еще один бокальчик не повредит. И что-нибудь из закусок. А то его идеи насчет ОМОНа и переписи населения... Как-то мне это не очень нравится.

Карабас тщательно вытер руки о свою майку, потом небрежно бросил на тарелку несколько ломтей ветчины и сверху украсил их зеленью. Потом снова вытер руки об майку, взял тарелку, бокал с вином и решительной походкой отправился к Лисицыну, подлизываться.

Меня он оставил за стойкой бара на хозяйстве, поэтому я просмотрел сам момент прибытия Карабаса к лисицынскому столику. Карабас вернулся обратно минуты через две, и был он какой-то растерянный. Бокал с вином он поставил обратно на стойку. Ломоть ветчины он задумчиво положил к себе в рот.

– Он отказался? – предположил я. – Этого стоило ожидать, он же...

– Все намного хуже, – перебил меня Карабас, берясь за второй ломоть ветчины. – Ты уволен, Саня.

Я его не понял.

– Опять? – спросил я, глупо улыбаясь.

– Снова, – сказал Карабас, и я заметил, что его пальцы дрожат.

– Почему? – спросил я уже без улыбки.

– Потому что твой полковник сыграл в ящик, – тихо проговорил Карабас.

– Он не полковник, он подполковник, – неуместно заметил я. Третий кусок ветчины Карабас швырнул мне в физиономию. Я так понял, что это мое выходное пособие.

5

Оперативная группа приехала за пять минут до полуночи, и, таким образом, обычное краткосрочное безумие по поводу бесплатного шампанского не состоялось. Карабас едва не со слезами на глазах наблюдал, как оперативники сортируют публику, рассаживают людей за столики и начинают долгие нудные разговоры о том, кто что видел, кто что слышал и кто, собственно, есть кто. Многие из карабасовских клиентов упорно не въезжали, что милиция настоящая и допрос настоящий. Они истерически хохотали и норовили облобызаться с оперативниками. Тем приходилось подводить весельчаков к неподвижному телу Лисицына, и веселье постепенно сникало.

В «Золотой Антилопе» становилось все больше и больше милиционеров, получился настоящий аншлаг, но поскольку никто ничего не заказывал, то лицо Карабаса выражало плохо скрываемую скорбь. И еще он периодически косился на меня, чтобы я не забывал, кто, по мнению Карабаса, виноват в этой катастрофе. Виноват был я, потому что я знал Лисицына, а Лисицын был мертв, и теперь заведение Карабаса было закрыто. И совсем не факт, что оно откроется следующим вечером.

Карабас грустил, а я подумал, что Лисицын все-таки выполнил свое обещание напустить на «Золотую Антилопу» ментов и переписать всю здешнюю публику. Правда, сделал это подполковник слишком уж странным образом – практически с того света.

В районе часа ночи стали подъезжать большие милицейские шишки. Они заходили в «Антилопу» и сразу же натыкались на мертвый взгляд Лисицына, который по-прежнему сидел за столом лицом к выходу. Милицейкие шишки морщились и отводили глаза: неприятно видеть мертвого коллегу по работе, даже если не знал его лично. Вид неподвижного Лисицына наводил, вероятно, милицейских боссов на невеселую мысль о том, что и они смертны.

Наконец протрезвевшую и посерьезневшую публику отправили по домам, и ребята в форме взялись за основных свидетелей. То есть за меня с Карабасом. Нас развели по разным углам и усадили за столы спиной друг к другу. Карабасу от этого должно было полегчать, потому что смотреть спокойно на мою физиономию он уже не мог.

– Это вы Хохлов? – спросил меня молодой парень с аккуратным пробором. – Это вы начальник службы безопасности кафе-бара «Золотая Антилопа»?

– Это я Хохлов, – признался я. – И это я бывший начальник службы безопасности.

– Бывший? – нахмурился молодой человек.

– Уволен полтора часа назад, – сообщил я. – За крупные ошибки и низкую исполнительскую дисциплину.

– То есть?

– Я должен был обеспечивать порядок. А здесь труп. Это непорядок. Значит, я не выполнил своих обязанностей.

– Логично, – согласился молодой человек. – А ваш начальник... Когда он узнал, что подполковник Лисицын мертв, он сначала написал приказ о вашем увольнении или сначала позвонил в милицию?

– Хм, – сказал я, жалея, что Карабас не слушает нашу милую беседу. – Конечно, он сначала позвонил в милицию.

– Хорошо. – Молодой человек что-то отметил в своих бумагах, а я скромно улыбнулся: приятно чувствовать себя человеком, который беззаветно спасает другого человека.

Хотя бы этот другой человек был Карабасом. Хотя бы для спасения мне пришлось наврать. И хотя я не очень понимал, что грозило Карабасу, если бы выяснилась настоящая последовательность его действий.

– Вы разговаривали с подполковником Лисицыным за несколько минут до его смерти, – утвердительно произнес молодой человек. – О чем вы разговаривали?

– Подполковник Лисицын рассказывал мне о тех временах, когда он работал вместе с моим отцом, – сказал я. – Так сказать, предавался воспоминаниям.

– А кто ваш отец? – буднично спросил молодой человек, мелкими ровными буковками покрывая очередную страницу.

– Прокурор, – сказал я, закидывая ногу на ногу. – Городской прокурор.

Я вообще-то не любитель кидать понты, но иногда я ловлю кайф от того, как люди меняются в лице после моих слов. Этот аккуратист с пробором тоже отложил в сторону карандаш и неуверенно обернулся в сторону старших по званию. Словно хотел позвать на помощь. Потом он все-таки собрал волю в кулак, поднял на меня глаза, оценил мою поцарапанную физиономию и уточнил на всякий случай:

– Ты че, серьезно?

– Абсолютно, – сказал я, и аккуратист с пробором снова завертелся, рискуя протереть дыру на штанах. – Одиннадцать лет назад, – добавил я, сжалившись, – одиннадцать лет назад мой отец был прокурором города. Я же сказал – Лисицын предавался воспоминаниям.

– Ах вот оно что, – молодой человек откинулся на спинку стула. Ему явно полегчало, но теперь он злился на меня за пережитое смятение. – И вы утверждаете, что подполковник милиции приехал посреди ночи сюда, чтобы, как вы говорите, предаться воспоминаниям? Как-то не очень верится.

– Я не говорил, что он приехал сюда за этим, – уточнил я. – Я объяснил, о чем мы разговаривали. А цель приезда у него была другая. На половину двенадцатого у него была назначена встреча.

– С кем? – подался вперед молодой человек. Я развел руками. За спиной раздался шум – судя по голосам, Кара-бас доказывал своему собеседнику, что не видел ничего подозрительного возле лисицынского столика. Для этого Карабасу приходилось бить кулаком по столу и надрывать связки. Тем не менее ему не верили.

Я посмотрел на своего молодого человека, и неожиданно у меня вырвалось:

– Может быть, это из-за Америдиса.

– Из-за кого?! – У молодого человека округлились глаза.

– Это такой московский финансист, он пропал с неделю назад...

– Я знаю, кто такой Америдис, но Лисицын-то здесь при чем?

– Лисицын говорил мне, что ему поручено заняться поисками Америдиса.

– Это бред, – уверенно сказал молодой человек и, чуть понизив голос, добавил: – Поисками Америдиса, честно говоря, занимается ФСБ. Лисицын не мог иметь к этому никакого отношения.

– Так он сам сказал, – пожал я плечами. – Карабас... То есть мой начальник может подтвердить.

– Бред, – настаивал молодой человек.

– Может быть, – сказал я, – до некоторых отделений милиции еще не дошла информация, что поиски Америдиса переданы в другое ведомство. Просто не дошла информация. И они по инерции искали этого типа.

– Не дошла информация? – переспросил молодой человек.

– Вот именно. Это ведь у вас в управлении все про всех известно. А пока до отделений дойдет...

– А с чего вы взяли, что я из управления? – смутился молодой человек.

– Вы такой интеллигентный, – ласково сказал я. – И значок высшего образования у вас на пиджаке. Сразу видно, что вы не из местных...

– Так уж и видно? – заулыбался аккуратист с пробором, и пока он еще купался в моей лести, я закинул крючок:

– А отчего умер Лисицын? Никто не слышал выстрела, да и крови не видно...

– Предположительно, отравление, – сказал молодой человек, косясь в сторону начальства. Я вздрогнул, вспомнив бокал с вином. И отпечатки моих пальцев на этом бокале.

– В вине? – уточнил я, заранее трепеща.

– Нет, не в вине... – аккуратист перешел на шепот. – Ему в плечо воткнули что-то вроде булавки. И вроде бы на конце булавки яд. А иначе ему не от чего умирать, потому что никаких ран, никакой крови...

– Понятно, – закивал я головой, состроив печальную физиономию. Лисицына мне и на самом деле было жаль. Не вовремя он напоролся на эту булавку. Мне как раз сейчас нужна вся помощь, которую можно собрать...

А если этой помощи не будет, то случится что-то страшное. Например, я сам что-нибудь придумаю. И потом нечего упрекать, что я никого не предупреждал! Я пытался сдерживаться, я пытался поступить как лучше...

– Знаете, – сказал я, задумчиво потирая щеки, будто выковыривая из памяти особо засекреченный кусок. – Мне кажется... Мне кажется, что Лисицын называл одну фамилию...

– Да? – аккуратист с пробором ухватил карандаш. Это для него было как будто охотничья стойка для сеттера.

– Фамилию человека, связанного с делом об исчезновении Америдиса. Может, с ним он сегодня и должен был встретиться.

– Фамилия? – дрожал в нетерпении карандаш.

– То ли Арбузов... – напряженно вспоминал я. – То ли Дынин... Овощная такая фамилия.

– Помидоров? – предположил молодой человек.

– Нет, – отклонил я это предложение.

– Огурцов?

– Никакой не Огурцов, – поморщился я. Высшее образование, а соображения никакого!

– Яблоков?

– Яблоки – это вообще не овощи!

– Так и арбузы не овощи, – возразил умник с пробором. – Ну, что еще? Кабачков? Тыквин?

– Тыквин! – я едва не запрыгал на месте. – Тыквин, точно!!! Записали?

Молодой человек из ГУВД записал фамилию Тыквин, а мне теперь нужно было подумать на досуге – ну и зачем я это ляпнул?

ДК сказал бы: «Из вредности». И он был бы прав.