Текст книги "Небо в алмазах"

Автор книги: Сергей Гайдуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

4

За тонкой серой пеленой дождя Пушкинская улица выглядела еще более уныло и неприглядно, чем памятной ночью. Таксист остановил машину, чуть не доезжая пустыря, и объявил:

– Вот ваша Пушкинская. А ночью я бы сюда не рискнул сунуться. То еще местечко. Раз в месяц на этом пустыре обязательно мертвяка находят...

– А это что? – всмотрелся Шумов в очертания ржавого «Запорожца». – Остатки того таксиста, который все же решился съездить сюда ночью?

– Очень даже может быть, – сказал таксист, развернулся и уехал, оставив нас под дождем. Шумовское пальто смотрелось на фоне местных развалюх весьма вызывающе, и я стал даже побаиваться участи очередного ежемесячного мертвяка, как вдруг вспомнил о пистолете, которым Шумов массировал Олегу височную кость. Сразу на сердце стало повеселее. Теплее остальному телу не стало, и я предложил все-таки тронуться с места в направлении дома номер 142. Предложение было Шумовым принято.

– Очень даже подходящее место, – сказал Шумов, оглядываясь вокруг. – Тут можно не только убить, а прямо и закопать. Весь комплекс услуг в одной точке. Интересно, зачем сюда занесло Мухина вместе со всеми его чемоданами? И кому понадобилось вызывать сюда тебя? – Он подозрительно покосился на меня. – Ты точно не знаешь, кто тебе звонил?

– Точно, – буркнул я.

– А зря. Есть же старый способ, даже если у тебя телефон без определителя: не вешаешь трубку, идешь к соседям, звонишь на телефонную станцию и узнаешь номер.

– Некогда мне было по соседям шляться. Я думал, что здесь Тамара...

– И кинулся очертя голову ее спасать, да? Тоже мне, рыцарь... К тому же твоя Тамара, оказывается, и не хочет, чтобы ее спасали. Ей и в тыквинской компании хорошо...

– Она прикидывается, – сказал я. Мне и самому хотелось в это верить. Хотя – еда из ресторана, поездки на охоту... Тамара при первом муже привыкла к спокойной и красивой жизни, а я ей такую жизнь предоставить не мог. Вот отсюда и все ее закосы – то в сторону ДК, то в сторону Тыквина.

– А здесь бы я устроил засаду, – бросил мимоходом Шумов, глядя на жалкий остов «Запорожца», мокнущий под дождем. – Если бы я поджидал здесь Мухина, то засел бы за этой развалиной...

– Мухин подъехал с той стороны, – уточнил я. – И подловили его уже в самом доме. Или он их подловил, тут сложно сказать...

– Интересно, – пробормотал Шумов, подходя к дому номер 142. – Труп самого Мухина исчез. Ну а те два трупа? Они что, тоже пропали? Или они все лежат здесь? Если они здесь, то мы сейчас поймем это по запаху...

У двери Шумов на миг остановился, пригладил волосы и сунул руку в карман пальто. Как я понял, именно в тот карман, где лежал пистолет.

– Зайдем? – предложил Шумов и толкнул дверь плечом. Я ввалился следом и замер, как громом пораженный.

Трупами тут и не пахло. Пахло как будто борщом. Во всяком случае, чем-то съедобным и свидетельствующим о том, что в доме живут люди, да не какие-нибудь там бомжи, а люди семейные, со своим хозяйством, вполне обустроенные и относительно благополучные.

Со второго этажа доносились какие-то мирные звуки вроде позвякивания посуды, а сама лестница сверкала чистотой. У меня в подъезде лестница не была такой чистой, как в доме номер 142 по Пушкинской улице. Если бы я уже не посещал дом пару дней назад, мне бы и в голову не пришло, что по этой лестнице могут скатываться продырявленные пулями трупы.

– Ты, кажется, утверждал, что дом необитаем, – сказал Шумов, не вынимая руку из кармана.

– Он выглядел необитаемым, – поправил я. – Было темно и безлюдно. Только три трупа и я.

Именно в этот момент наверху зазвучали голоса. Шумов посмотрел на меня с большим сомнением.

– Хотя, – он словно рассуждал вслух, – если в доме стреляют, то нормальные люди не будут высовываться наружу. Они будут сидеть по квартирам. Или даже заберутся под кровати. А когда стрельба заканчивается, они снова вылезают и начинают варить борщ. И это самое время поговорить с ними по душам.

Шумов решительно зашагал по лестнице вверх. При первом же шаге ступени под его ботинками отчаянно заныли – точно так же они звучали и в ту ночь, когда я, дико труся и все же сжимая кулаки как последнюю надежду, поднимался наверх, чтобы столкнуться там лицом к лицу с Лехой Мухиным. Этот скрип меня успокоил – он доказывал, что я не спятил, что все случившееся в ту ночь было правдой. Трупы можно убрать, лестницу – вымыть, лампочки – ввернуть, а борщ – сварить, однако перебрать половицы на лестнице никому в голову не пришло, и теперь скрип ласкал мой слух. Я твердо знал – это было, это было здесь, и никто не мог убедить меня в обратном.

– Здравствуйте, – донеслось сверху. Я в два прыжка преодолел оставшиеся ступени и увидел Шумова, а рядом с ним – сутулого человечка неопрятного вида. Человечек был одет – снизу доверху – в старые галоши, белые шерстяные носки почти до самых колен, спортивные штаны с пузырями на коленях и сиреневого цвета кофту, видимо, женскую. Впечатление неопрятности происходило не столько даже от пузырей на коленях, сколько от пучков щетины разной длины на подбородке и от вида прилипшей к губе ленточки капусты. На шее у мужчины болтались очки на резиночке, и теперь обитатель 142-го дома медленно водрузил очки на переносицу, осмотрел Шумова и выдавил из себя равнодушное:

– Здрасть...

– Мы из милиции, – сказал Шумов, и я поразился, насколько изменился его голос. Теперь в нем не было пьяного легкомыслия, а лишь официальная сухость и строгость. Однако мужчина с капустой на губе в гробу видал его сухость и строгость.

– Ну и хули? – простодушно спросил он.

– Три дня назад у вас здесь было происшествие, – невозмутимо продолжал Шумов, а я осторожно протиснулся мимо него в конец коридора, к тому самому шкафу, из которого на меня выпал тогда Мухин. Шкаф был на месте, и уже это радовало. А вот с пулевыми отверстиями было сложнее. Не то чтобы их не было. Наверное, они все же были. Но дверцы шкафа теперь были заклеены цветными плакатами «Блестящих». Девочки улыбались и прикрывали своими розовыми телами следы перестрелки. Но это было ненадежное прикрытие. Я прижал подушечки пальцев к глянцевой бумаге и стал гладить гладкие девичьи тела, ножки и ручки, пока бумага под пальцами вдруг не прорвалась и палец не скользнул в дырочку. Пулевую.

А сзади меня Шумов пытал мужчину с капустой. Тот не сдавался:

– Вам в милиции виднее... Если говорите, что было происшествие, значит, было. Только я вам не свидетель, потому как в ночь сторожем служу... Утром я прихожу, да и спать сразу ложусь.

– Ну а другие? Соседи ваши? Неужели они вам ничего не говорили?

– А вы у соседей и спрашивайте, – посоветовал мужчина, подтянув штаны, развернулся и прошествовал обратно в свою комнату.

Я поманил Шумова и показал ему на дверцу шкафа.

– Ты чего тут наковырял? – не понял Шумов. – Возбудился на девок в купальниках?

– Это дырки от пуль, – пояснил я. – В этом шкафу сидел Мухин. И отсюда он на меня вывалился. Мертвый.

– Он что – маленького роста, этот Мухин? – спросил Шумов, разглядывая шкаф. – Как он тут уместился?

– Примерно метр семьдесят, – сказал я, припомнив незабвенный образ Лехи. – А может, и меньше. Но в шкаф он уместился, это точно.

– А чемоданов при нем не было?

– Нет, – слишком быстро сказал я.

– А-а, – догадался Шумов. – Ты ведь не посмотрел, да?

– Где мне тут смотреть? – стал я оправдываться. – На меня из шкафа покойник падает, а я буду в тряпках рыться? Да я чуть не обделался от страха!

– Это твое личное дело, – сказал Шумов. – Пусть ты сначала не сообразил, но потом-то у тебя было время. Ты звонил Тыкве, ты таскал вниз мухинский труп...

– И я все это делал быстро! Мне некогда было думать!

– Вот в этом твоя главная проблема, – вынес приговор Шумов. – Вот за это ты и расплачиваешься. Ну да ладно... С этого капустника мало толку, надо спрашивать других соседей.

– Кхм, – сказал я. – Я, конечно, дурак, но, вот когда я в ту ночь поднялся по лестнице, вот эта дверь была открыта.

– Прекрасно, – кивнул Шумов. – Так давай ее откроем еще раз.

Ну я и открыл.

5

Шумов разочарованно посмотрел на меня и сказал:

– И это все?

Я пожал плечами. В комнате было все точно так же, как в ту ночь. Плотно занавешенные окна, телевизор на тумбочке, платяной шкаф. Картина на стене. И никого в комнате.

– В принципе, – рассудительно сказал Шумов, – эта комната – самая ближняя к лестнице. И если здесь что-то происходило, то в этой комнате не могли не слышать. Если только здесь не проживает слепоглухонемой инвалид... – Шумов заглянул в комнату и кашлянул, оглядывая интерьер. – Эй, кто-нибудь дома? Я спрашиваю – кто-нибудь есть дома?

Ему никто не ответил. Шумов для проформы поерзал подошвами ботинок по расстеленному у двери коврику и перешагнул порог.

– Здесь живет женщина, – заявил он уже из комнаты. – Не старая. Возможно, разведенная. За внешностью следит, но особенно этим не увлекается. Возможно, потому что нет денег.

– Только не называй меня потом доктором Ватсоном, – попросил я, прислушиваясь к возобновившемуся звяканью посуды.

– Элементарно, Саня, – раздалось из комнаты. – Это все поверхностный анализ косметики, что стоит на тумбочке... А вот это тоже интересно, – Шумов уставился на картину с видом завзятого искусствоведа. – Хм, хм...

Он так заинтересованно пялился, что я тоже переступил порог и встал рядом. В скромную деревянную рамку был заключен экзотический пейзаж: набегающие на песчаный берег океанские волны, пальмы, далекие горные склоны и какие-то пестрые тропические птицы, зависшие над пальмами.

– Что тут интересного? – спросил я. – Думаешь, Мухин вложился в произведения искусства? Купил эту картину за двести тысяч долларов и повесил на видном месте?

– Она не стоит двухсот тысяч баксов, – на полном серьезе ответил Шумов. – Интерес тут в другом. Посмотри-ка повнимательнее на эту картинку...

Я только собрался как следует рассмотреть этот шедевр, как вдруг в коридоре раздались шаги. Слишком быстрые для мужчины с капустой на губе.

Шумов среагировал первым – он повернулся лицом к двери, а его рука оказалась в кармане пальто. Но это его движение оказалось бесполезным.

Она прошла мимо нас, словно мы были пустым местом. Словно мы не были двумя незнакомыми мужчинами, вторгшимися в ее комнату. Короче, она не обратила на нас внимания. Она вошла, поставила кастрюлю с борщом на подставку, забросила кухонное полотенце на плечо и скомандовала:

– Рома!

Из-за шкафа медленно вышел мальчик лет пяти. У Шумова глаза полезли на лоб. Я просто прислонился к стене.

– Рома, иди есть, пока горячее, – сказала она. Мальчик молча подошел к ней, она подложила на стул подушку и посадила мальчика перед тарелкой с борщом. Убедившись, что мальчику удобно, что он ест и что вообще с ним все в порядке, она наконец уделила внимание нам.

– Добрый день, – сказала она, поправляя волосы.

– Здравствуйте, – сказал Шумов, а я просто кивнул. Ну что ж, Шумов кое в чем оказался прав – женщина немолодая... Хотя возраст определить было сложно. Больше двадцати – это точно. Что касается внешности, то она и вправду следила за собой, но косметикой не увлекалась. Сейчас она была одета в поношенные голубые джинсы, фланелевую клетчатую рубашку навыпуск и жилетку. Прямые светлые волосы доходили до плеч. Черты лица тоже были какие-то незатейливые. Ни тебе губок бантиком, ни тебе пухлых щечек. И взгляд тоже был прямой, как бы говорящий: «Только не надо мне тут лапшу на уши вешать!»

– Мы из милиции, – сказал Шумов.

– Я знаю, – ответила она. – Мне сосед сказал, Михаил Михайлович.

– А-а, – сказал Шумов, вынимая руку из кармана.

– Хотелось бы посмотреть на ваши документы, – сухо произнесла она. Шумов открыл рот, словно хотел что-то сказать, но потом передумал, снова запустил руку в карман и вытащил красную книжечку. Чего только не было в этих карманах!

– Мы проводим внутреннее расследование, – говорил Шумов, пока женщина разглядывала удостоверение. – Три дня назад в вашем доме произошла перестрелка. У нас есть сигнал, что опергруппа, выезжавшая сюда, вела себя непрофессионально. Не было проведено полное обследование территории, не были опрошены все свидетели. Наконец, – Шумов помедлил, словно не хотел произносить следующую фразу, – не исключено, что у жильцов могли пропасть какие-то ценные вещи. Наш долг во всем разобраться.

– Да что вы говорите? – Женщина вернула Шумову удостоверение. – И откуда же такие сигналы поступают?

– Мы не раскрываем наших источников информации! – торопливо сказал я, чтобы не стоять у стены безмолвным истуканом.

– Это так, – подтвердил Шумов. – Что лично вы можете сообщить о событиях той ночи? От вашего соседа мы ничего не добились...

– И поэтому вломились ко мне...

– Мы стучали, но никто не отвечал, а дверь открылась от стука...

– Они врут, – басом сказал мальчик Рома. – Никто не стучал. Они сразу вошли, и тот, в пальто, стал трогать твои духи...

– Прошу прошения, – быстро проговорил Шумов. – Я просто...

– Надеюсь, после вашего визита не придется устраивать новое служебное расследование, – язвительно заметила женщина. – Надеюсь, что сегодня у жильцов не пропадут ценные вещи...

– А еще он сказал, что ты немолодая и что у тебя денег на косметику не хватает, – торжествующе добавил Рома.

– Да ты, братец, стукач! – не сдержался Шумов.

– Не надо оскорблять ребенка, – отрезала женщина. – А ты, Рома, смотри в тарелку и держи язык за зубами. Когда я ем, я глух и нем.

– Мы не знали, что в комнате ребенок, – вступил я в разговор. – И мы не хотели его пугать. Просто, раз дверь открылась, мы решили подождать хозяина комнаты...

– Вы его дождались, – резко сказала женщина и села на кровать. – Ну, так что вас интересует?

– Ночь, когда была перестрелка. Все, что вы знаете и помните.

– Я помню все, – сказала женщина. – Я помню все от первой до последней минуты. Я помню, например, что милиция так и не приехала.

– Это какое-то недоразумение, – сказал Шумов, хмурясь. – Я точно знаю, что...

– Милиции здесь не было. Просто приехали люди, которые забрали своих покойников и уехали восвояси. Все.

– Кто были те люди? – спросил я. – И что здесь вообще случилось?

– Я не знаю, кто были те люди. – Женщина откинулась к стене, прижавшись плечами и головой к настенному коврику. – Просто – люди с пистолетами.

– Которые убили вашего брата, – Шумов не спрашивал, он утверждал. Я обалдело уставился на женщину и только теперь понял, где я уже видел эти простые черты лица...

– Которые убили Алексея, – подтвердила женщина.

– Зачем ваш брат в ту ночь приехал к вам?

– А зачем может приехать брат к сестре? Тем более после десяти лет разлуки? Мы не виделись десять лет, понимаете?!

– Понимаю, – сказал Шумов. – Все эти годы он ведь не на алмазных приисках трудился?

– Вам, в милиции, это должно быть хорошо известно. Он сидел в лагере. Освободился полтора месяца назад.

– Он не сразу к вам приехал, да? У него были какие-то важные дела на стороне, которые заняли полтора месяца?

– Мне об этом ничего не известно.

– Ладно... – Шумов снова уставился на картину. – Так что же случилось в ту ночь? Алексей приехал к вам один?

– Один.

– Его вещи? Его чемоданы?

– У него не было с собой никаких чемоданов.

– Точно?

– Разве что он оставил эти чемоданы в машине...

Шумов внимательно посмотрел на меня. Я отрицательно помотал головой. Шумов снова уставился на картину, а затем перевел взгляд на мухинскую сестру:

– Он пришел к вам, вы сидели, разговаривали...

– Да, – женщина кивнула головой. – А потом он вскочил и сказал, чтобы я сидела тихо и никуда не выходила. Сам он выскочил в коридор, и через несколько секунд раздались выстрелы. Пять или шесть выстрелов. Я и Рома забились под кровать и ждали, чем все кончится... Когда все стихло, мы услышали шаги. Пришел один человек, походил, а потом ушел. Наверное, это был разведчик, потому что потом пришли еще несколько. Они унесли с собой все тела. И Алексея они тоже забрали с собой.

– Если вы сидели под кроватью, откуда вы знаете, что там были какие-то тела? Вы же слышали только выстрелы...

– И выстрелы, и крики... И было понятно, что кричит не Алексей. И еще шум падающих тел. Я догадалась, что Алексею удалось застрелить одного или двоих.

– Когда вы разговаривали, он не намекал вам, кто его враги? Он не говорил, что ему угрожает опасность?

– Нет... Хотя сам разговор у нас был коротким. Минут десять от силы. Десять лет не виделись, – вздохнула Мухина. – А потом десять минут – и все. И даже тела нет, чтобы похоронить...

– А эти люди, которые потом приехали... Они ничего не искали? Просто забрали трупы и ушли?

– Я не знаю, – Мухина пожала плечами. – Я же не выглядывала в коридор. Они очень недолго здесь были... А что они могли искать? Ах да, вы же спрашивали про какие-то чемоданы...

– Чемоданов не было, – повторил Шумов ее слова. – Так?

– Так, но...

– Что?! – встрепенулся Шумов. – Что «но»?!

– Если вы ищете какие-то ценности и думаете, что Алексей носил их в чемодане...

– А где он их тогда носил? – быстро переспросил Шумов.

– Не в чемоданах, – Мухина была спокойна и рассудительна. Казалось, ей даже смешны наши страсти по поводу всяких там чемоданов. Ее круг интересов был иным – мертвый брат, от которого не осталось даже тела, и живой мальчик Рома, который очень медленно ел борщ, зато очень здорово прятался под кроватями. – Леша никогда не таскал с собой ни ценностей, ни больших сумм денег. Он не любил рисковать своими деньгами. Обычно, если у него бывали крупные суммы или другие ценности, он сдавал их в камеру хранения.

– Куда?!

– В камеру хранения на вокзале. Или, если уж чтобы совсем надежно, – в индивидуальную ячейку в банке. А ключ он всегда носил на шее, – Мухина ностальгически улыбнулась. – С самого детства он таскал ключи на шее. И взрослым стал – все с ключами...

– Тело, – вырвалось у Шумова. – Треугольный ищет тело. А у тела на шее ключ от ячейки в камере хранения, где лежит чемодан с деньгами и со всем прочим.

– Ох, – сказал я. Треугольный ищет тело... А я это тело на своем горбу снес по скрипучей лестнице вниз, а потом бросил его под ноги Тыкве. А потом своими собственными ногами вытолкал его – с золотым ключиком на шее! – из мухинского «Форда» на асфальт. Ну и кто я был после этого?

– Пожалуй, мы пойдем, – задумчиво произнес Шумов. – Вы нам очень помогли...

– Марина, – представилась женщина. – Меня зовут Марина. Хотя вы же знаете. Вы в милиции все знаете.

– Это верно, – деревянным голосом произнес Шумов. – Мы все знаем. И наше служебное расследование будет доведено до конца. Всего хорошего, Марина.

Он взял меня под руку, вывел за дверь, потом мы спустились по скрипучей лестнице вниз, потом мы завернули за угол, и только тут Шумов остановился и доступно объяснил мне при помощи слов и жестов, кто я такой после всего, что я сделал с мухинским телом.

А чего объяснять? Я и так все про себя знаю.

Глава 10
Эксперт по «мокрухе»

1

Когда запас слов и жестов у Шумова иссяк, он отпустил мою куртку, отдышался и, как бы подводя итог всему вышесказанному, пробурчал, глядя в покрытый лужами асфальт:

– Я, конечно, понимаю – вышибала из кабака, что с тебя возьмешь... Ну хоть какая-то интуиция должна быть! Ну что-то должно было в тебе шевельнуться, когда увидел ключ у него на шее!

– Никакого ключа я не видал. Я вообще старался на него не смотреть, – вяло оправдывался я. – Ему же в лицо выстрелили... И там вместо глаза такое было...

– Какие мы нежные! – фыркнул Шумов. – На шею посмотреть было боязно, а попасть «на счетчик» за двести пятьдесят штук тебе не боязно?

Я попытался представить двести пятьдесят тысяч долларов, но цифра эта оказалась настолько чуждой мне, настолько оторванной от моей реальной жизни, что у меня ничего не получилось. Я понял – да, я действительно не боюсь попасть «на счетчик» за двести пятьдесят штук. Как можно бояться того, чего не можешь представить?

Поймать такси на Пушкинской было проблематично даже днем, поэтому мы шлепали минут десять по лужам, прежде чем вышли к трамвайной линии. Дождь кончился, но порывы ветра все еще стряхивали с веток холодные капли, минут через пять ожидания трамвая я понял, что дрожу от холода. Шумов поднял воротник пальто, но, видимо, это не очень помогало, потому что вид у него был как у большого нахохлившегося воробья, обиженного злой осенней погодой.

– Значит, надо искать тело гражданина Мухина, – говорил Шумов, поглядывая в сторону возможного появления трамвая. – У которого на шее золотой ключик. А потом еще нужно будет искать дверцу, которая открывается этим ключиком. Тут все понятно. Непонятно, при чем тут Треугольный, он же Хруст. Непонятно, что это вообще за компания, откуда они узнали про ключ на мухинской шее... Есть какие-нибудь идеи? – Шумов вопросительно посмотрел на меня.

Идея у меня была все та же – поскорее свалить отсюда в какое-нибудь теплое место, принять граммов по пятьдесят коньяку и завалиться спать. Но вслух я ее не высказал – слишком уж это все было банально.

– С идеями у нас бедновато, – сделал вывод Шумов, налюбовавшись на мою синюю от холода физиономию. – У меня тоже по такой погоде как-то ничего больше не рождается...

– А что там с картиной? Ты пялился на нее, как будто это была «Джоконда». И приговаривал: «Интересно, интересно...»

– Неудачное сравнение, – Шумов стал постукивать ногой о ногу. – Если бы это была «Джоконда», я бы на нее и не взглянул. Чего я там не видел? Я вообще считаю, что это не портрет, а средневековый рекламный плакат стоматологического кабинета. А у Марины Мухиной картинка поинтереснее была... Господи, слава тебе! – Шумов всплеснул руками при виде дребезжащего синего вагончика с рогами. У меня сразу пропал интерес к живописи, я резво вскочил в трамвай вслед за Шумовым, протиснулся на заднюю площадку и облегченно вздохнул, когда вагон тронулся с места.

– Н-надо было рискнуть и поехать на мухинском «Форде», – сказал продрогший Шумов. – Если бы нарвались на ментов, то сказали бы, что едем сдавать найденную машину родной милиции. Зато не замерзли б-бы...

Я хотел высказать по этому поводу свои соображения, но тут дыхание у меня перехватило, а металлический поручень въехал мне в ребра, так что я мог только высунуть язык, вытаращить глаза и слушать призывный голос могучей кондукторши, только что двинувшей меня бедром:

– Кто еще тут необилеченный? Кто сейчас зашел? Вы, мужчина?

Ее рука в перчатке с обрезанными пальцами уперлась мне в живот, и мне ничего не оставалось, кроме как признаться, что я мужчина, что я вошел и пока не обилеченный.

– Оплачиваем проезд!

Это прозвучало как предложение о капитуляции. Я стал продвигать руку в сторону кармана с деньгами, но Шумов, которого, по счастью, бедро кондукторши не коснулось, подмигнул мне и сказал:

– Расслабься... Вот, – он тронул кондукторшу за плечо и показал ей свою красную книжечку. – У меня удостоверение. И у него тоже...

Если Шумов рассчитывал, что кондукторша испугается золоченых букв «Министерство внутренних дел», то он жестоко ошибся. Широкобедрая дама выхватила удостоверение из замерзших шумовских пальцев и сунула себе под нос.

Через тридцать секунд был вынесен вердикт:

– Ну и что вы мне тут показываете?! Негодное уже ваше удостоверение, у него срок действия в январе закончился!

Пассажирская масса ехидно захихикала, обсуждая разоблаченного лжемилиционера. Шумов немедленно выдернул книжечку у кондукторши и возмущенно пробасил:

– Это все в отделе кадров – насобирали идиотов, которые не могут печать вовремя поставить!

Он стал рыться в карманах пальто, видимо, стараясь найти более подходящую книжечку из своей богатой коллекции, но я решил все проще, протянув кондукторше горсть мелочи.

– Фокус не удался, – самокритично заметил Шумов, когда трамвай добрался до центра и сгрузил основную массу пассажиров. – Но это естественно, я же все это со старых времен хранил, а потом полтора года до них не дотрагивался...

– А вот интересно, – сказал я, – кондукторша заметила, что удостоверение просрочено. А Марина Мухина заметила? Она ведь тоже внимательно рассматривала твою книжку...

– Тебе интересно? – Шумова передернуло, как от удара током. – Если тебе интересно, то езжай обратно на Пушкинскую и спрашивай у нее... Ха! Если бы она заметила, она бы тоже сказала! И не стала бы с нами откровенничать о своем брате, а послала бы нас к чертовой бабушке!

– Да ладно тебе, успокойся, – я похлопал по плечу, и Шумов недовольно поморщился. – Лучше скажи, как ты вычислил, что она – сестра Мухина?

Сам вопрос подразумевал интеллектуальное превосходство Шумова надо мной, не сумевшим вычислить ничего. Поэтому прокол с удостоверением мог считаться сущей ерундой. Настроение Шумова постепенно поднялось, он снисходительно взглянул на меня и отчетливо произнес:

– Э-ле-мен-тарно. Я как увидел эти руины под номером сто сорок два, сразу подумал: по доброй воле сюда не попрешься с чемоданом алмазов. Тут все дело в женщине. И сначала я думал – жена. Или любовница. А потом, когда уже зашел в комнату, увидел на столике рядом с косметикой старую черно-белую фотографию: мальчик и девочка. Оба тощенькие и белобрысые. Девочка чуть повыше, мальчик чуть пониже. Мальчик в очках. Получается, что это ее брат...

– Потрясающе, – сказал я с подобострастной улыбкой.

– Ага, – сказал Шумов. – Особенно с удостоверением. Вот что значит долгое воздержание от работы. Теряю былую хватку.

– Найдешь, – приободрил я сыщика.

– Я знаю, – ответил тот и уставился в окно.