Текст книги "Коломяги и Комендантский аэродром. Прошлое и настоящее"

Автор книги: Сергей Глезеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

На запад от Коломяг шла Дорога в Каменку, являясь как бы продолжением 2-й Никитинской улицы. Это была извилистая дорога, мощеная булыжником, она шла через поля до немецкой колонии Каменки – одного из многочисленных поселений немцев под Петербургом. Основали Каменку в 1865 году выходцы из других немецких поселений вблизи столицы.

В начале XX века колония Каменка входила в Ново– Саратовский евангелическо-лютеранский приход. По некоторым данным, здесь были своя кирха и церковная школа. Судьба каменских колонистов сложилась так же, как и других поселенцев, – во время войны, в 1942 году, их депортировали отсюда. Память о немцах стерли с лица земли, правда, не до конца: в Каменке до сих пор сохранилось заброшенное немецкое кладбище.

Сегодня Каменка – скромная обитель пенсионеров и прибежище гастарбайтеров, которым снять жилье здесь гораздо дешевле, чем в городе. Признаться честно, прогулка по Каменке вызывает грустные чувства. Заброшенный это уголок, запущенный и, по всей видимости, доживающий свои последние годы. Ведь именно в районе Каменки пройдет северная часть Западного скоростного диаметра (ЗСД). Неподалеку появится мощная развязка с КАД, и нет сомнения, что тут, как грибы, будут расти суперсовременные торговые комплексы и мегамаркеты. А в районе самой Каменки должна появиться производственная зона, где разместятся «высокотехнологичные производства»...

Современный пейзаж Каменки. Октябрь 2006 г. Фото автора

По Дороге на Каменку, недалеко от Коломяг, располагалось небольшое местечко под названием Секуновка, которое хорошо помнят многие коломяжские старожилы. Здесь примерно до конца 1960-х годов находилась скотобойня. По воспоминаниям, в те годы там стояли хозяйственные постройки, рядом протекал ручей. Название Секуновка распространялось и на расположенный неподалеку большой лесной массив.

Что же касается названия Секуновки, то многие старожилы предполагают, что оно происходило от слова «сечь», поскольку там забивали, то есть «секли», скот. Однако, судя по всему, в действительности название пошло от бывшего владельца – Секунова. Так, в отчете уполномоченного Комиссии по охране природы и памятников культуры П.Н. Лядова, выполненном в ноябре 1929 года, прямо говорится: «По соседству с Коломягами, по дороге на Каменку, расположен довольно благоустроенный небольшой совхоз – бывшая ферма Секунова (ок. 160 десятин), с сараями оригинальной постройки из камней-валунов».

Деревня Волково, между Коломягами и Каменкой, на карте окрестностей Ленинграда 1928 г.

Деревня Волково на карте Ленинграда 1939 г.

На полпути между Коломягами и Каменкой находилась деревня Волково, или, как ее еще называли, «хутор Волковка». Она представляла собой небольшое поселение немецких колонистов. По воспоминаниям старожилов, Волковка являлась небольшим хутором, в котором жило четыре-пять семей. Обозначение деревни Волково можно найти на картах Петрограда 1914 года, Ленинграда 1928, 1933 и 1939 годов. Перед войной хутор расселили: семьи переехали (некоторые – в Коломяги) и перевезли в разобранном виде свои дома.

Остатки дороги в Каменку, от продолжения Шуваловского проспекта до самой Каменки, можно увидеть и сегодня: она была сооружена настолько основательно, что, можно сказать, время ее почти не берет. Другая часть дороги попала в зону новостроек и прекратила свое существование: ее трассу теперь можно проследить только по старым картам. Кстати, дорога эта с полным правом может считаться одной из блокадных реликвий: она очень активно использовалась именно во время ленинградской блокады. Во-первых, это была важнейшая транспортная артерия: в Каменке находился аэродром, а летчиков расквартировывали в Коломягах, а во-вторых, на полях выращивали зелень для горожан...

И еще одна дорога шла от Коломяг на юг – через поля. Ее можно проследить на картах города как начала XX века, так и 1930-х годов, правда, без названия. Эта дорога являлась продолжением Общественного переулка (ныне это часть Репищевой улицы), она огибала с запада Комендантский аэродром и вела к Старой Деревне. К ней примыкала Вершинная дорога, название которой было известно с 1914 года и связывалось с тем, что она находилась на более высоком участке местности, чем Новая Деревня, где она начиналась.

К западу от дороги из Коломяг в Старую Деревню, в районе озера Долгое, на пустовавших землях в начале XX века предполагалось построить город-спутник Петербурга. В печати будущий город-спутник именовали «американским». «Близ столицы скоро вырастет огромный новый город, сооружаемый „по-американски“, – говорилось в мае 1913 года в „Петербургском листке“. – Три акционерные компании – „Анонимное бельгийское общество“, акционерное общество „Лахта“ и „Петербургско-ялтинское товарищество недвижимостей“ образовали единое товарищество – „Лахтинский синдикат“. Он закупил 14 млн кв. саж. земли вокруг Лахты и на пространстве 56 кв. верст устраивает совершенно новый город, рассчитанный на 250—300 тысяч жителей. Сейчас, по словам заведующего начатыми работами инженера Ю.М. Тищенко, синдикатом уже вложено в дело семь миллионов рублей».

В ту пору не раз делались попытки создать подобные новые районы за пределами города: достаточно вспомнить проекты «Царского городка» за Невской заставой и «Нового Петербурга» на острове Голодай. Предполагалось, что заселение окрестностей может стать действенным средством в борьбе с «жилищной нуждой», которую испытывал Петербург. «Земель свободных там немало, и по своей дешевизне они не могут идти в сравнение с городской землей, – говорилось в апреле 1912 года в „Петербургском листке“. – В западно-европейских больших городах этот именно способ разрешения жилищного вопроса применяется в самых широких размерах. Там давно уже пришли к заключению, что трудящееся население должно работать в городе, а жить за городом... Нужно под боком старого Петербурга построить Петербург новый, избегнув в распланировке и постройке тех неудобств, которые присущи старому Петербургу, то есть городу-казарме противопоставить город-сад».

 Неосуществленный план города-спутника на карте Петрограда 1916 г.

Правда, ни один из подобных проектов не был осуществлен полностью: как правило, они оказывались настолько грандиозными, что на них просто не хватало средств. Однако если от «Царского городка» и «Нового Петербурга» уцелели основная планировка и даже несколько сооружений, то проект «города-сада» на озере Долгом так и остался на бумаге. Как он должен был выглядеть, можно увидеть на «плане Петрограда с ближайшими окрестностями» 1916 года, изданном приложением к адресно-справочной книге «Весь Петроград».

Здесь запечатлена геометрически четкая сеть улиц. Центральным стал бы проспект принца Александра Петровича Ольденбургского, параллельно ему проходили бы Евгениевский проспект, Галицийская, Екатерининская и другие улицы. Их должны были пересечь около сорока номерных улиц. Композиционными ядрами нового города служили бы два парка: Большой парк с прудом, к которому вела Черная речка, и Средний парк (тоже с прудом) округлой формы, вокруг которого проходит Круговой проезд. Оба пруда питались бы водой по Морскому каналу (он разветвлялся на два рукава Озерного канала), специально прорытому от Финского залива.

Как отмечалось в печати, центр сооружаемого города должен был занять территорию лахтинского болота. «В первую очередь намечается полное оборудование благоустройства города: канализация, водопровод, электрическое освещение, телефон и т. д., – говорилось в мае 1913 года в „Петербургском листке“. – Улицы – сплошные аллеи, обширные площади и скверы с фонтанами. В центре города – здание театра, здание будущего муниципалитета и несколько домов для учебных заведений. Вокруг города – особые коттеджи, то есть изящные домики с садиками, по английскому образцу». На берегу Финского залива планировалось устроить курорт и санаторий, систематическое осушение пляжа собирались проводить по голландской методике – специальными электрическими насосами для выкачивания дождевых вод.

Предполагалось, что новый город-спутник получит прекрасное транспортное сообщение с центром Петербурга. Сюда хотели проложить от Михайловской площади линию электрического трамвая, на которой можно было добраться до конечной станции с остановками за 30 минут, без остановок – за 23 минуты.

«Частная застройка нового города должна вестись под наблюдением особой художественно-строительной комиссии, и допускаться к постройке будут только изящные дома, – читаем далее в той же публикации „Петербургского листка“. – Особая же комиссия будет заниматься распродажей в частные руки участков города. Но хозяином города должен явиться муниципалитет, о разрешении на учреждение которого возбуждается ходатайство перед правительством с тем, чтобы новое поселение было признано не пригородом Петербурга, а самостоятельной городской единицей. Интересно, что предполагается при этом ходатайствовать о введении в новом городе муниципальной полиции».

Предварительные работы по осуществлению проекта «города-сада» начались, и даже велась прокладка Морского канала. Можно предполагать, что если бы не Первая мировая война, «американский» город-спутник имел бы неплохие шансы появиться на месте лахтинских болот. Однако война перечеркнула все планы. Прокладка канала прекратилась, а машина, прокладывавшая канал (местные жители называли ее «землечерпалкой»), так и осталась на месте. По воспоминаниям старожилов, она «ушла в землю», что неудивительно, если учесть болотистую поверхность тех мест. Территории у озера Долгого стали застраиваться только в 1970-х годах, их активное освоение идет и сегодня. План «города-сада» почти вековой давности остался своеобразным памятником своей эпохи...

В ЭПОХУ «ДАЧНОЙ ЛИХОРАДКИ»

Среди петербургских пригородов Коломяги уже в середине XIX века славились как «дачное место средней руки». Дачников привлекала своеобразная обособленность деревни, расположенной в стороне от проезжих дорог, окруженной полями, лугами и лесами.

Технология «дачной индустрии» в Коломягах не отличалась от той, что практиковалась и в других популярных дачных пригородах, к примеру, в Парголово. Одни строили на своих участках специальный дачный дом для сдачи внаем господам из города (кто побогаче – строил хорошую избу, кто победнее – небольшой домик из досок старых барок, в изобилии разбросанных по берегам Большой Невки), а те, кто еще беднее, сдавали на лето свои собственные жилища, а сами перебирались на это время в хозяйственные пристройки, коровники или кладовые.

Краевед С.А. Красногородцев приводил красноречивое свидетельство земского врача A.A. Сочавы, который в середине XIX века сообщал в отчете про одного из коломяжских жителей: «Павел Барабохин с женой и восемью детьми помещается в чуланчике 1 1/2 кв. сажени. Через чуланчик дверь ведет в коровник, где семья размещается на ночь. В коровнике стоит деревянная кровать с постелью. По другую сторону чуланчика – помещение для лошадей и кур».

В 1870-х годах по соседству с Коломягами появилась дачная местность Шувалово, ставшая за короткий срок одним из самых популярных дачных пригородов Петербурга. Согласно уставу «Товарищества на паях для устройства дачных помещений в Шувалово», утвержденному Александром II в 1877 году, оно учреждалось «с целью приобретения от наследников гр. Шувалова земли, называемой Шувалово, занимающей пространство от Поклонной горы до церковной земли и от Выборгского шоссе до межи владения гр. Орлова» (курсив мой. – С. Г.).

Как отмечал историк С.А. Красногородцев, едва началось дачное освоение территории вокруг озер, на земле коломяжского имения графини Е.А. Орловой-Денисовой стала возникать дачная местность Озерки, обязанная своим названием одноименному музыкальному вокзалу с садом, а затем и станции Финляндской железной дороги. Эта территория с востока соприкасалась с землей, приобретенной «Товариществом на паях для устройства дачных помещений в Шувалово».

«В те годы заканчивалась процедура дарования крестьянам прав „свободных сельских обывателей“, объявленная Манифестом 19 февраля 1861 года, – указывал С.А. Красногородцев. – Крестьяне получили выделенную им помещицей землю и стали собственниками. Интерес их к землепашеству не был велик. Доходными были гужевой и дачный промыслы, и, когда в связи с начавшейся застройкой Шувалова появился спрос на восточные участки, крестьяне охотно продали их по низкой цене».

Так появились улицы Ракитовская, названная по фамилии первого покупателя земли – чиновника П.А. Ракитова, Бызымянная, Офицерская, Георгиевская. Первоначально район этих улиц именовался «Новые места» – впоследствии это название исчезло. Землю по левой стороне Большой Озерной и Старо-Орловской улиц графиня Орлова-Денисова оставила в своем владении и сдавала застройщикам в аренду сроком на 20—30 лет с условием безвозмездной передачи всех возведенных ими строений по окончании срока.

«Плоская, без водных пространств равнина с песчаной, пылящей почвой, незначительно озелененная, не обладала живописностью и свою привлекательность заимствовала от соседствующего Шувалова, – отмечал С.А. Красногородцев. – Покупатели и арендаторы, преимущественно небогатые люди, строили дачи, не преследуя их архитектурной выразительности. Для извлечения максимального дохода на небольших участках размещались иногда по две дачи с многими хозяйственными постройками».

План дачной местности вокруг Суздальских озер с указанием границы между Озерками и Шувалово, составленный краеведом С.А. Красногородцевым на основании «Плана дач Шувалова» инженера Раковского от 1879 г.

Характерное объявление о продаже дачи в Коломягах встретилось автору книги в журнале «Коннозаводство и коневодство» за март 1911 года. В нем говорилось о продаже на 1-й Алексеевской улице (№ 14—16) «за полцены против земской оценки за 4000 руб. доходного дома-дачи: четыре зимние квартиры, водопровод, ванны; собственной земли 260 кв. саж. в рассрочку на 14 лет».

Дачная индустрия в Коломягах стала особенно развиваться, когда через деревню в 1893 году прошла Озерковская ветка Приморской железной дороги. Крестьяне стали сдавать свою землю в аренду и даже продавать ее горожанам. Историк С.А. Красногородцев приводил такие данные: если в 1862 году в Коломягах насчитывалось 109 изб и 530 душ населения, то в 1903 году численность населения выросла до 1100 человек, летом увеличивалась до 5700, а количество жилых построек возросло до 400. При этом распродажа земли приводила к упадку земледелия.

Коломяги считались любимым местом отдыха столичных немцев, а также многосемейных горожан всех национальностей. Они предпочитали это место, несмотря на его сырость. О ней писал, к примеру, «Путеводитель по дачным окрестностям Петербурга на 1903 год»: «В дождливое время дороги бывают так грязны и вязки, что по ним почти невозможно ходить».

«Во дворец, т. н. белый дом графа Орлова, переехал на летнее время нидерландский посланник, – сообщал летом 1903 года „Петербургский листок“. – Это обстоятельство несколько оживило монотонную жизнь коломяжских дачников». Действительно, нидерландский посол отдыхал в коломяжском «графском доме» несколько сезонов подряд. Чтобы подчеркнуть дипломатический статус, на флагштоке над особняком гордо развевался голландский трехцветный флаг.

Непременным атрибутом коломяжской дачной жизни служили офицеры-кавалергарды. Дело в том, что, как отмечает историк Г.И. Зуев, эскадрон Кавалергардского полка – одного из привилегированных воинских соединений в гвардии – размещался летом в Коломягах, на границе с Озерками и Шувалово. Обычно полк покидал «городские квартиры» в начале июня и возвращался в казармы в конце сентября. Это время именовалось «выездом на травы».

«Чтобы лошадь (тем более строевая) была здоровой и подвижной, ей необходимы свежая трава и активные движения на воздухе, – указывает Г.И. Зуев. – На лето лошадей обязательно расковывали (снимали подковы), и они табунами мирно паслись до выезда на учения или парадные смотры.

Угол Николаевской и Никитинской улиц в Коломягах. Слева – вход в театр. Фото начала XX в.

Солдаты занимались заготовкой сена на отведенных сенокосах».

Соседство веселых дачных местностей служило большим соблазном для офицеров-кавалергардов. По словам Г.И. Зуева, «офицеры элитного полка не могли полностью насладиться относительной летней свободой. Посещение дачной местности и ее увеселительных заведений проходили только по специальному разрешению командира полка, весьма щепетильно относившегося к ношению офицерами форменного обмундирования и к соблюдению воинской дисциплины».

Что касается общественных развлечений, то здесь Коломяги не могли сравниться ни с Озерками и Шувалово, ни с Лесным. Дачное времяпрепровождение скрашивал расположенный по соседству Удельный парк, достопримечательностью которого служила красивая старинная «петровская сосна». Ее можно было увидеть как раз при въезде со стороны Коломяг.

Удельный парк. Открытка начала XX в.

Удельный парк служил местом всевозможных спортивных занятий, но об этом – позже, в главе «Спортивные Коломяги». Здесь же хотелось бы отметить другую особенность Удельного парка: в нем нередко случались происшествия чрезвычайного характера. К примеру, 17 марта 1913 года, на одной из аллей парка произошла автомобильная катастрофа, в которую попала компания друзей, направлявшаяся на пикник в окрестностях Юкков. Составляли эту компанию люди не совсем простые, а имеющие некоторый вес в столичном обществе: директор Российского таксомоторного общества отставной гвардейский поручик инженер Шостаковский, представитель акционерного общества Мальцевских заводов Коровяков, присяжный поверенный Благовещенский, его жена Евгения Николаевна и сестра Олимпиада Николаевна.

Путь лежал по аллеям, которые были в тени лесной чащи и слабо освещались солнцем. На беду, дорога кое-где покрылась тонкой ледяной коркой, колеса автомобиля заскользили, и шофер не справился с управлением. На полном ходу машина полетела в канаву. Но страшнее всего было то, что на пути автомобиля оказалась могучая сосна, которая и погубила пассажиров. Один из них погиб на месте, некоторые получили тяжелые травмы. Шофер, отделавшийся лишь мелкими царапинами и сильным испугом, заболел нервным расстройством...

Удельный парк. Открытка начала XX в.

Место, где произошла катастрофа, среди местных обывателей считалось отмеченным злым роком. Именно тут должна была произойти в июне 1908 года историческая парламентская дуэль одного из лидеров крайне правых Н.Е. Маркова 2-го и представителя левого крыла Думы одесского депутата О.Я. Пергамента. Поединок не состоялся: помешала полиция. Уже были отмечены четыре (!) случая самоповешения на той самой сосне, в которую врезался автомобиль. Сообщалось, что на той же поляне не так давно отравились «по уговору», то есть совершили распространенное в ту пору двойное самоубийство, две несчастные барышни...

Кроме лодочной станции и купальни на «графском пруду» долгое время единственным развлекательным заведением для дачников служил музыкально-танцевальный павильон, построенный в «графском парке» еще в 1860-х годах. Выступал оркестр квартировавшего здесь Кавалергардского полка.

Позднее к павильону пристроили театральный зал на сто пятьдесят мест. На сцене этого зала играли члены Общества любителей музыки и драматического искусства, а также артисты столичных театров. Исполнителями являлись, как это бывало во многих «дачных театрах», местные любители или труппы молодых артистов, среди которых были известные впоследствии актеры – Арди-Светлова, Юрьев, Ленский, Бравич и др.

«В пятницу (4 июня. – С. Г.) последовало открытие спектаклей в Коломяжском театре, – сообщал о начале летнего сезона 1893 года „Петербургский листок“. – Разумеется, был поставлен фарс и, разумеется, сбор не окупил расходов. Это и порядке вещей. Представлена была „Маленькая война“ – пустенькая, бессодержательная комедийка московской стряпни. По обыкновению, исполнение заставляло желать лучшего. Впрочем, нетребовательная коломяжская публика много смеялась, доставляя несказанное удовольствие участвующим».

«Благодаря чувствительно-холодному ветру некоторые из зрителей пробовали вращать оконечностями рук (по способу одного из думских ораторов), чрез это получались звуки, весьма похожие на аплодисменты, – с едким сарказмом продолжал свой отчет репортер „Петербургского листка“. – Исполнители выходили откланиваться... Вообще спектакли в Коломягах за последние три года слишком изменились к худшему, что заметно и по сборам. В былое время не бывало ни одного свободного места».

Впрочем, через месяц театр в Коломягах удостоился все– таки похвального отзыва. Здесь давали комедию А.С. Суворина «Татьяна Репина». Театр переполнился публикой, да и игра актеров оказалась весьма «недурна»: нельзя же, как снова не без издевки заметил корреспондент «Листка», постоянно мучить коломяжских дачников «лицезрением бездарностей»...

В парке по воскресеньям устраивались танцевальные вечера, по пятницам ставились спектакли, чаще всего легкие комедии, водевили, гораздо реже – драмы. В праздничные дни в парке происходили детские праздники. Подробности одного из них можно узнать из газеты «Биржевые ведомости» за 28 июля 1890 года. «В последнее воскресенье состоялся праздник, начавшийся шествием детей в венках, с флагами и музыкантами, – сообщалось в газете. – В саду различные игры с подарками отличившимся по силе и ловкости. Присутствовавшей графине... (имеется в виду Елизавета Алексеевна Орлова-Денисова. – С. Г.), с участием относящейся к устраиваемым увеселениям, был поднесен вычеканенный памятный жетон. Вечером – иллюминация, танцы, факельцуг, фейерверк. Дамы получали сюрпризы».

На рубеже XIX—XX веков коломяжскую «танцульку» знали все местные дачники. «К сожалению, маленькое зальце „танцульки“ не могло вместить в себя всех желающих веселиться, и вместо красивой картины получилась какая-то каша, – сообщала газета „Дачник“ в июле 1909 года об открытии нового сезона. – До двух часов ночи по Коломягам разносились звуки коханочек и крестьяночек, мешая спать соседним дачникам. „Танцулька“ была торжественно иллюминована».

Кроме театра и «танцульки» в Коломягах встречались и другие развлечения, иногда совершенно нежданные и негаданные. К примеру, вот о каком курьезном случае сообщал репортер одной из столичных газет в июле 1893 года.

«Оригинально веселятся в дачных местностях наши „степенства“, – с доброй иронией писал он. – На днях, на пути от Коломяг к Новой Деревне, нам пришлось быть свидетелями того, как по направлению к Коломягам под музыку двигалась группа людей. Впереди шли три бродячих музыканта, игравшие один на арфе, другой на скрипке и третий на гармонии. Позади их, обнявшись, маршировали два „степенства“, что-то напевая себе под нос. Шествие замыкала толпа мальчуганов, дико визжавших и подплясывавших в такт музыке. Проследовав через Коломяги, веселая группа направилась в парк».

– Что это значит? Кто эти чудаки? – дивились коломяжские дачники, высыпавшие из своих домов.

– А это каждый праздник мясник и лабазник с музыкой гулять ходят, – объясняли знающие этих «оригиналов». – Вот теперь пойдут в парк выпьют, а позже вечером обратно с музыкой в Новую Деревню вернутся...

Что касается благоустройства и порядка, то коломяжские дачники постоянно возмущались отсутствием цивилизованных условий жизни. Как ни странно, но проходили годы, даже десятилетия, а ситуация практически не менялась. Сетования на коломяжские беспорядки можно встретить на страницах петербургских газет и в 1880-е, и в 1890-е годы, и в первые десятилетия XX века. Тем не менее сегодня для нас они важнейший источник для понимания жизни и быта Коломяг в те времена.

«Наши дачники только и поговаривают о различных страхах, – сообщалось в „Петербургском листке“ 20 июля 1883 года. – Удельный парк и дорога в Коломяги с наступлением темных вечеров представляются любителям поздних прогулок или спешащим из окрестностей к Удельной станции какими-то чудовищными вертепами». Действительно, в этих местах дачников нередко грабили темные личности, так и остававшиеся неизвестными.

Спустя десять дней в том же «Петербургском листке» появилась очередная едкая корреспонденция о жизни Коломяг: «Нельзя не обратить внимания на дорогу, ведущую к нам и Коломяги из Удельной станции, вам в особенности, господа санитары! Из фермы, находящейся против самой станции, идет труба, отводящая нечистоты, которые и в городе выводят ночью, и проходит она прямо в канаву, так что всем идущим мимо фермы нельзя не лицезреть сей прелести, не заткнувши наперед носа, чтобы не услыхать зловония, распространяющегося на всем этом пространстве».

Еще через три дня «Петербургской листок» ярко живописал полицейские порядки, а точнее, ужасающие непорядки, царившие в Коломягах. «Присутствие полицейской опеки совершенно незаметно в наших палестинах. Очевидно, здесь околоточный надзиратель и трое городовых существуют лишь для украшения, а быть может, для устрашения, но устрашить они никого не могут. С настоящей темнотой по улицам становится страшно ходить. Пьяная ругань коломяжских крестьян-гуляк, свалки их между собой, в непроглядной густой темени, способны наводить панику... Не мешало бы обязать дачников, хотя бы по очереди, через три-пять дач, выставлять фонарь у своей дачи. Коломяги ведь причислены к району городской полиции, а по господствующей здесь по вечерам темноте эти Палестины напоминают собой трущобную глушь».

А в августе того же 1883 года Коломяги пережили серьезные «треволнения». Дело в том, что в деревне появились анонимные («подметные») письма, в которых неизвестный злоумышленник обещал сжечь Коломяги и предать их разграблению. Не на шутку встревоженные жители сообщили в полицию, там к угрозам отнеслись очень серьезно и прислали в Коломяги казаков – на лошадях, с шашками, ружьями и нагайками. Спокойствие было восстановлено, но ненадолго. Буквально на следующий день после появления в деревне казачьих патрулей паника, связанная с «подметными» письмами, достигла апогея. Случилось это оттого, что многие дачные заборы оказались облиты керосином. На ноги были подняты все – усиленная деревенская стража, казаки, полиция и даже караул из дачной молодежи.

Среди общей тревоги один из дачников набросился на двух молодых людей, обходивших деревню с фонарями и дубинами. Он стал требовать, чтобы те потушили фонари и убрались вон, причем поднял такой шум и крик, что окончательно растревожил всю местность. Крестьяне полезли было с кулаками на «барчуков», и их с большим трудом удалось разнять.

Между тем вскоре выяснилось, что «подметные» письма на самом деле не представляли никакой угрозы. Авторство одного из них принадлежало жившему в Коломягах 11-летнему ребенку из «неблагополучной» семьи. «Почтенный родитель, представитель интеллигентной части общества, жирующий в Петербурге по разным гостиницам и танцклассам, предоставил многочисленную свою семью всяким лишениям и бедствиям, – сообщалось в „Петербургском листке“. – Старший сынок этого „примерного семьянина“ известен всем своими шалостями и дерзким, вызывающим характером. Почерк „подметного“ письма схож с почерком этого мальчугана, подрастающего по вине отца дикарем».

Спустя двадцать лет мало что изменилось. «Странно, что Коломяги, представляющие из себя, особенно летом, густо населенный провинциальный городок, не имеют ни бани, ни аптеки, – замечал репортер „Петербургского листка“ летом 1903 года. – И мыться, и лечиться извольте ходить на Удельную станцию! Правда, коломяжские крестьяне имеют свои деревенские бани, но при крайнем неудобстве этих последних владельцы их берут за одну топку с семейства в три человека свыше двух рублей. В купальнях местного пруда, арендуемых какой-то бабой, появилась публика, и вместе с этим начались скандалы. Дачные лоботрясы нисколько не стесняются отыскивать щели, чтобы заглядывать из мужской купальни в женскую, а иные и просто бесцеремонно лезут на перегородку. Арендаторша держит для присмотра за порядком в мужской купальне 12-летнего мальчугана, которого, конечно, безобразники не слушают».

А вот еще одно описание коломяжского дачного быта, относящееся к маю 1911 года. «Здешнее дачное поселение, как известно, склонно к идиллическому времяпрепровождению и к беспечному миросозерцанию, – с иронией говорилось в „Петербургской газете“. – Это настолько бесспорно, что, по слухам, один молодой ученый задался мыслью написать капитальное исследование о происхождении коломяжских дачников от аркадских пастушков. Другой, уже более солидный ученый, склонен думать, что в коломяжских дачниках есть что-то от древних римлян. К такому выводу его привело то обстоятельство, что по воскресным и праздничным дням члены здешней вольной пожарной дружины украшают свои головы касками римского образца и, несмотря на жару, целый день изображают римских легионеров».

Развитие дачной индустрии приводило к проникновению в Коломяги городского населения из Петербурга. Причем не только на летний сезон, но нередко и на постоянное место жительства. Горожан, живших круглый год на даче, поскольку это было гораздо дешевле, чем нанимать квартиру в городе, называли в ту пору «зимогорами».

Среди таких новоселов оказался Адольф (полное имя – Адольф-Отто-Иоганн-Феликс) Феликсович Россет (1857– 1920), положивший начало коломяжской династии Россетов. Представитель старинного рода, известного в Польше с XVII века, он происходил из Варшавы. Окончив юридический факультет Петербургского университета, в 1873 году он поступил в департамент неокладных сборов Министерства финансов. Здесь он состоял на службе тридцать четыре года, до марта 1919 года, постепенно поднимаясь по служебной лестнице министерства и по ступеням «Табели о рангах». Начинал коллежским секретарем, а в декабре 1903 года за выслугу лет получил чин статского советника. За безупречную службу Адольфа Россета наградили орденами Св. Станислава 2-й и 3-й степеней, а также несколькими медалями – серебряной в память Александра III (в 1896 году) и бронзовой в честь 300-летия царствования Дома Романовых (в 1913 году). В октябре 1915 года Россет был назначен действительным членом попечительного совета приюта принца Петра Георгиевича Ольденбургского.

Участок в Коломягах Адольф Россет купил в конце 1890-х годов – на Новой улице у крестьян Василия и Михаила Шуваловых. Здесь он построил для себя и своей семьи большой двухэтажный деревянный дом, сохранившийся до наших дней. Его современный адрес – Тбилисская ул., 29. Год постройки дома, 1899-й, остался увековеченным в великолепном резном убранстве.