Текст книги "Слабость силы: Аналитика закрытых элитных игр и ее концептуальные основания"

Автор книги: Сергей Кургинян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Сняли табу – что дальше?

Когда мы сказали, что есть «мир ОС» и «мир ЗС», то мы уже в неявном виде задали то общее, что есть между этими двумя мирами. Тут все как раз и задается определением, которое только кажется банальным, но отнюдь не является таковым.

Открытые социальные системы объединяет с закрытыми то, что они системы. Да еще вдобавок и социальные системы. Конечно, есть глубокие различия (рис. 12).

Мы не можем читать одно по законам другого (читай художника по законам, которые он сам себе задает). Но мы можем выявить законы, присущие системам. И это социальные законы. А, выявив законы, мы можем говорить об их нарушениях, то есть о патологиях. А также о динамике патологий и ее последствиях. Все это вместе и должно стать предметом обсуждения. Причем не теоретического, а вполне практико-ориентированного. Я только хочу подчеркнуть, что вне этой методологии никакого обсуждения не будет. И сразу перейти к делу.

Закрытое и открытое

Итак, в разряд ЗС входят, например, закрытые социальные системы (группы, структуры), создаваемые для осуществления тайных операций. А также столь же, а иногда и более, закрытые системы (группы, структуры), создаваемые для еще более серьезных вещей. Например, для обеспечения тех или иных стратегических коммуникаций.

В любом случае, это все адресует к социологии особого типа, занимающейся поведением закрытых социальных систем, архитектоникой этих систем. Уже не раз я говорил о том, что это вполне научный предмет, а вовсе не конспирологическая заморочка. Закрытая социальная система отличается от открытой. Не может не отличаться. Для того, чтобы быть эффективной (и даже просто быть, то есть функционировать), она должна обладать соответствующей внутренней структурой, иметь соответствующие поведенческие программы. Коды этих программ должны быть заложены в ядро системы. И так далее.

Раз есть закрытая система, то есть и элементы, из которых она состоит. Система не монолит. Это сложно дифференцированное целое. Между элементами, слагающими систему, есть внутренние связи. Единство этих элементов обеспечивается наличием целеполагания. И всюду тут должно стоять слово «закрытые». Закрытые элементы... Закрытые связи между элементами... Закрытое целеполагание... И так далее.

Закрытая система обычно строит отношения с другими закрытыми системами. А также с внешним миром, состоящим из открытых систем. Очень редко поведение закрытых систем определяется по Владимиру Высоцкому: «Лечь бы на дно, как подводная лодка, чтоб не могли запеленговать». Соответственно, возникает не только задача самоидентификации (опять же – закрытой самоидентификации), состоящая из определения отношений внутри себя (между своими элементами, закрытыми элементами) и определения собственной цели (закрытой цели). Это внутренние задачи. Без их решения закрытая система не может функционировать. И все же это, так сказать, необходимо, но недостаточно (рис. 13).

Закрытая система должна предъявлять себя вовне. Как другим закрытым системам, так и обычному миру, миру открытых социальных систем. Правильно выстроенная совокупность таких предъявлений (масок, ролей) – это ролевая матрица.

В любом случае, закрытая система – это не открытая система. Нельзя предъявлять к закрытой системе те требования по самообнаружению и самоописанию, которые являются нормативными для мира открытых социальных систем.

Конечно, открытые системы могут провозгласить: «Сгинь, мир ЗС!»

Но, во-первых, что значит – сгинь? Это тянет на мировую революцию, по масштабам превосходящую самые крупные (Великую Французскую и большевистскую).

Во-вторых, что это будет означать? «Свято место пусто не бывает». Что вырастет на этом месте?

В-третьих, в любом случае, этот мир ЕСТЬ. Он часть реальности, причем существенная. Скорее вы сгинете, чем он. А значит, с ним надо считаться. Предположим, что вы в одностороннем порядке выходите из игры. Что вы ликвидируете свою часть этого мира, а все остальные остаются и процветают. Что происходит с вашим государством? Не является ли это «благими намерениями», которыми реально будет «моститься дорога в ад»? Чем это отличается от одностороннего разоружения (с понятными, надеюсь, последствиями)?

Итак, можно, конечно, потребовать, чтобы мир закрытых социальных систем вообще исчез. Испарился, так сказать. Но тогда надо оговорить, каким образом будет выполнено подобное требование. И чем при его выполнении станет жизнь. Она, конечно, что-то приобретет. Но что-то и потеряет. И как далеко должна быть распространена аксиома открытости и прозрачности (рис. 14)?

Любовная связь двух семейных людей, например, – это уже закрытая система. Возлюбленные строят закрытые отношения между собой, определенным образом предъявляют себя своим семьям, близким, коллегам по работе. Возможно, они строят отношения с другими закрытыми микросистемами, договариваясь, как и куда поехать в отпуск.

Мы можем предавать все это анафеме и требовать, чтобы оно испарилось. Но мы должны понимать, что произойдет в этом случае с обществом. И какой ценой может быть куплено такое испарение. Представьте себе советское общество, в котором все непрерывно доносили бы на нечто подобное в партком, а партком принимал жесточайшие меры в каждом случае без исключения. Это была бы даже не антиутопия. Это была бы схема, которая тут же взорвала бы общество изнутри.

Так чего же мы хотим? Я попробую сформулировать.

1. Мы хотим вернуть адекватность во все, что касается «метрик социального поведения». Когда поведение систем из «мира ЗС» рассматривается не в логике своих метрик, а как нечто, что надо измерять метриками «мира ОС», возникает специфический и крайне опасный казус. Вкратце – мы теряем способность оценить степень здоровья (или меру болезни) того или иного «мира ЗС. Мы не знаем, когда надо бить тревогу и говорить: «Этот конкретный «мир ЗС» страшно болен», а когда подобный сигнал тревоги – это проявление наивности.

Мы косвенно оцениваем степень болезни того или иного «мира ЗС» по его вторжению в «мир ОС». Но это лишь косвенная оценка. Она и формирует «усеченный» запрос на понимание ситуации под ковром. Усеченность этого запроса в том и состоит, что он лишен инструментальной вооруженности, лишен понимания специфичности, лишен способности к, так сказать, «метрическому транзиту».

Вот вам сказали, например, что такой-то элемент «мира ЗС» торгует наркотиками. Или оружием. Или тем и другим. Вы что должны сделать? Предъявить обвинение в преступности (иначе говоря, зафиксировать отклонение от своей нормы). Вы не имеете права задать главный вопрос: «А как он этим торгует? Если вот так и так, то он – в своей метрике – расположен нормальным образом. А если вот так и так, то он – в своей же метрике – расположен глубоко ненормальным образом. То есть болен! То есть необходимо вмешательство! Иначе ни ему, ни нам мало не покажется! Его болезнь скажется и на нас!»

Вы не имеете права на этот, единственно эффективный подход. Потому что нет для вас «двух метрик». Есть одна! И если вы что-то там такое зафиксировали, так сказать, отклоняющееся от нормального, звоните в соответствующие органы! Или соучаствуйте в преступлении.

Но вся мировая реальность кричит о том, что такая пропись ничего не объясняет, ничего не описывает. Вам вываливают ворох информации по этому поводу. Вы могли бы разбраковать информацию, выделить ценную, оценить метрические отклонения и дать диагноз. Но вместо этого вы просто кричите, что все жутко криминализовано. Но если все жутко криминализовано, то вы-то кто? В лучшем случае, вы – стремящийся изгнать скверну Савонарола (по сути – все равно элемент элитной игры). В худшем – просто беспомощный чудик. Раз прочитал про криминализацию, два прочитал... Блеванул, прошу прощения, от всего этого. И перестал лезть под ковер. А только это и нужно для сохранения «самоистребительного господства».

Итак, мы хотим иметь аппарат для автономной, «инометрической» диагностики. Мы хотим знать состояние «мира ЗС». И не из любопытства! А потому, что «больное там» будет изливаться на нас. Соразмерно тяжести заболевания, между прочим.

2. Мы хотим, чтобы «мир ЗС» знал свое место. Чтобы он не пытался оседлать «мир ОС», а знал, что служит ему. А «мир ОС» уважает это служение. Мы знаем, к чему ведет другая норма. Что такое пьяный комитетчик эпохи застоя, который едет на скорости 140 км в час, а на возглас: «Осторожно, вы задавите людей!» –отвечает: «Где вы видите людей?».

3 Мы хотим, чтобы «наш» «мир ЗС» был устойчив. То есть его социальность (мы понимаем, что особая социальность) не была подорвана. Чтобы она ничем не была подорвана: ни внешними действиями, ни внутренними противоречиями. Мы хотим, чтобы в этом мире не было мутаций. То, что я описал в пункте 2, – это только одна из возможных мутаций. Есть и другие.

4. Мы не хотим, причем категорически, чтобы мутации привели к двусмысленным сговорам, превратились, по сути в инфернализацию, в открытие двери для антимира, который съест и наши ЗС, и наши ОС, и все что угодно еще.

Вот об этом давайте думать. А если кто-то хочет вообще бороться с «миром ЗС», то он должен знать, что это можно делать только в мировом масштабе, только в рамках кровавой мировой революции – беспрецедентного, повторяю, размаха. И только «взорвав» весь нынешний мир. А там еще надо представить себе, что вырастет на обломках. И вырастет ли вообще хоть что-то.

Значит, что надо обсуждать? Правильно! Вообще закономерности существования «мира ЗС» и патологии ЗС. Лучше, если бы это делал сам «мир ЗС». Но... с этим есть проблемы, и, увы, отнюдь не частные.

ЗС – нормы и патология

«Мир ЗС» существует. И по отношению к нему действует как бы принцип квантовой дополнительности. Я не хочу называть «мир ЗС» «серым» или «черным» – это значит его заранее демонизировать. А так – «дополнительный», и все тут. В конце концов, есть ведь принцип дополнительности Нильса Бора в квантовой механике... А главное, мне не так важно, как это назвать. У меня другие исследовательские задачи.

Итак, закрытая социальная система – ЗС... Какая именно – пока даже не важно. Ну, банда, например... Или один из кирпичиков, слагающих здание того или иного разведсообщества.

Мне скажут: «Не путайте божий дар с яичницей!» Так я и не путаю. Я понимаю, что система системе рознь. Но если наука занимается поведением закрытых социальных систем, то она на время абстрагируется от каких-то качеств, присущих этим системам. Потом она к этому возвращается, но потом.

Кроме того, здесь есть та самая эластичность, без которой закрытость не существует. Специальная силовая структура может притворяться бандой, например. Скажете, что так не бывает? Ой ли! Точно знаю, что это вполне возможный случай. Вот только обсуждать эту тему не собираюсь.

Закрытость и открытость... Видимость и сущность... Взаимосвязь между первой и второй парой... На первый взгляд кажется, что это из сферы научных абстракций... Ан нет!

Что касается взаимосвязи, то, если видимость совпадает с сущностью, закрытая система либо лопается, либо превращается в открытую.

Можно предложить для относительной формализации этого обстоятельства такую схему (рис. 15).

Метрики ЗС или риск (и цена) закрытости

Вот все говорят: «Нормы морали, ценности, культурные императивы». Для открытых социальных массивов чем ближе видимость к сущности, тем лучше. Тут степень негативности социального феномена определяется величиной угла Альфа. Чем больше Альфа, тем негативнее феномен. Такова закономерность мира открытых структур.

Но вы не будете предъявлять такой счет, например, Рихарду Зорге. То есть требовать от него совпадения видимости и сущности. Это было бы нелепо, комично.

Но это одновременно и трагично. Потому что отказавшийся отвечать по такому счету – одновременно отказывается и от норм обычной человеческой жизни. Уводит всю эту жизнь на территорию дополнительности. А что значит для человека уйти на эту территорию? Что значит превратить свою жизнь в территорию, по сути, тотальной лжи, притворства, имитации? Это не бесплатное удовольствие. Соглашаясь на это, закрытая социальная система в целом и каждый из ее членов-элементов в отдельности подвергают себя огромному экзистенциальному, моральному, культурному риску.

С чем можно сравнить этот риск? (рис. 16).

С тем риском, которому подвергает себя космонавт, выходя из корабля в открытый космос. Системы жизнеобеспечения остаются на корабле. С кораблем его связывает, допустим, некий шланг. Что будет, если шланг оборвется? От чужой среды (открытого космоса) защищает скафандр (роль). Что будет, если скафандр окажется разгерметизирован?

Чем дальше выход из «своего» в «чужое», тем больше требований к шлангу, связывающему с космическим кораблем, и к скафандру. А также к автономным системам жизнеобеспечения, если они вмонтированы в скафандр.

Теперь представьте, что вы вышли из космического корабля (в нашем случае – из своей социальной макросистемы, из своего общества). На вас «скафандр роли», вас связывают с макросистемой шланги жизнеобеспечения (пресловутое «Центр – Юстасу», и не только). А потом вдруг начинаются неполадки с макросистемой. По шлангу ведь из корабля в скафандр поступают не только материальные ресурсы (что очень важно) и не только указания (что еще важнее). По нему поступают смыслы, тот воздух, который позволяет выжить в «чужом». Что если вдруг вместо кислорода начнет поступать азот?

Ведь я рассматриваю не медицинскую проблему, не проблему технических сбоев. Это проблема экзистенциальная. И она требует не диагноза (серьезные сбои, приводящие к летальному исходу). Для описания таких проблем человечество выработало другой язык. У него есть название – это язык трагедии.

А что такое язык трагедии?

Ницше скажет вам про Диониса и Аполлона и про то, что трагедия родилась из духа музыки... На самом деле для того, чтобы трагедия существовала, у нее должен быть актор. Герой. Чтобы был герой, должна быть личность. Чтобы была личность, необходимо выделиться из природы и стайного. Доминантный самец – это еще не личность. Наличие личности во многом задается представлениями о существовании своей души, своего бессмертия, то есть своего, так сказать, трансцендентного капитала. А также представлениями о том, как можно и как нельзя этим капиталом (вечным капиталом, высшим капиталом, то есть как бы некапиталом, сверхкапиталом) распоряжаться.

Мефистофелю казалось, что Гретхен погублена, а она была спасена. И в этом спасении истина любви (еще один аспект трагедийности) оказалась выше истины закона. Казалось бы, душу губить нельзя ни в коем случае, ибо выше нее ничего нет. Душу губит грех. То есть надо избегать греха. Но убийство – грех. Как быть с воином, убивающим ради защиты Родины? Ложь – грех. Как быть с разведчиком, который притворствует ради все той же защиты Родины? Как вообще трактовать в связи с этим общеизвестное: «Иже погубит душу свою Мене ради, обрящет ю».

Грех перестает быть грехом и погибель погибелью, когда есть Высшее, Эгрегор. Берущие на себя грех – вот о какой категории следует говорить в связи с рассматриваемыми коллизиями. Точнее – в связи с высшим измерением этих коллизий.

Они берут на себя грех во имя Высшего, а потом им говорят, что Высшего нет. Что инстанции пошутили. Но грех-то уже взят! А если это смертный грех, то что такое подобная шутка?

Так выглядит коллизия в ее религиозных модификациях. Но есть и модификации светские. Хорошо, нет бессмертия, души, греха. Но есть судьба. Есть право распорядиться своею жизнью. Ты распорядился этим в соответствии с определенной идеальной ориентированностью. Ты отдал это (может быть, жизнь; может быть, здоровье; может быть, совокупную жизненную возможность) за идеальное. А потом тебе говорят, что это идеальное – туфта. А ты-то уже отдал! И никто тебе не возвращает, вернуть не может!

Итак, есть религиозный и светско-идеальный тип рассматриваемой коллизии. Хотелось бы, чтобы реальность укладывалась в эти два идеальных типа. Но этого не может быть по очень многим причинам. А нам нужно понимание всей реальности. И потому мы переходим к абсолютно низменному, но тоже регулятивному механизму.

Перед тем, как перейти, еще раз укажем, что и религиозная, и светско-идеальная мотивация (то есть, в любом случае, мотивация трансцендентная) для того, чтобы быть регулятивной в реальном «мире ЗС», должна обладать «огненным» характером. То есть трансцендентально регулировать имманентное поведение. Такой тип регуляции называется «служением». Нельзя низвести всю жизнь до «консенсуса данности» и «общества двух машин» и при этом сохранить служение в «мире ЗС». Невозможность этого сохранения – один из тупиков «общества двух машин». А иллюзия того, что для мира ОС «консенсус данности» можно воспроизводить, не воспроизводя его в «мире ЗС», – это именно иллюзия, и не более.

Какому смыслу будут служить «рыцари ЗС», если «мир ОС» потеряет смысловую детерминанту? Существует странная (но влиятельная) точка зрения, согласно которой «рыцари ЗС» будут служить построению «открытого общества», то есть, по сути, будут являться для «мира ОС» своего рода «инквизицией наизнанку». Обычная инквизиция карала все, что избегало определенной идеологической присяги. А «инквизиция наизнанку» будет карать все, что попытается присягнуть хоть какой-нибудь идеологии. Ибо присяга любой идеологии есть нарушение неявного сакралитета «открытого общества». Но истребив смысл в «открытом обществе», оставят ли «рыцари ЗС» смысл в своем мире, своем «космосе»? Если они истребят смысл и там, то их победа в «мире ОС» совпадет с их же самоликвидацией в «мире ЗС». Тогда это все начинает напоминать известные рассуждения о том, что социалистическое государство, решая историческую миссию, будет служить делу самоликвидации. А если все произойдет (и происходит) иначе? Если истребление смысла в ОС сопровождается укреплением иного, нетранспарентного смысла в ЗС? Это ведь тоже кое-что напоминает. Государство – орудие классовой борьбы... Движение по пути социализма не снимает, а обостряет классовую борьбу. Поэтому социалистическое государство движет массы к социализму и движется само в этом направлении. Но на этом пути не ослабевает (самоликвидируется), а укрепляется.

Сохраняя смысл для себя и истребляя его для своих подопечных, «мир ЗС» неизбежно мутирует. Он отчуждается от любых форм макросоциального служения. Он превращается в замкнутую касту, в самодостаточное скрыто репрессивное жречество, для человечества весьма небезопасное. Ибо это ситуация, когда овчарки уже не хотят служить охраняемым овцам.

Но это не значит, что социальность мира овчарок (он же «мир ЗС») одномоментно теряет всяческую связность (а значит – норму). Какие-то нормы сохраняются. Да, это нормы для себя, это нормы кастового, а не общечеловеческого служения. Но по соблюдению (или нарушению) этих специфических норм пакт следить за социальными процессами в «мире ЗС», сохраняющем социальную связность и после потери огня, потери мотивации, служения общечеловеческому смыслу («истории»).

Я уже говорил, что стратегическая задача – восстановление огня. Но я не хочу низводить анализ до риторики и нотаций. Анализ должен описывать реальное положение дел. Это описание важно само по себе. Но для меня оно еще важнее потому, что, оказавшись полученным, это описание реального положения дел с гораздо большей остротой и конкретностью вернет нас к коллизии огня.

Кому-то нужно это возвращение к основному. Причем такое возвращение, которое хоть в чем-то выведет нас за рамки «дурной бесконечности». Для кого-то самоценно знание о реальности. А кому-то нужно и знание, и новая острота содержательного переживания фундаментальной коллизии. В любом случае – аналитика реальности совершенно необходима. Причем именно целостная аналитика.

Но поскольку реальность, мягко говоря, не слишком идеалистична, то «банк метафор» (а какое целостное описание без метафор?) нужно создавать с учетом этого обстоятельства. Иначе будет потеряно важнейшее качество описания – адекватность. Есть ли такие метафоры (образы, символы и так далее)? Мне на ум приходит один художественный текст, который не окажется избыточно идеалистичным, а значит, неадекватным нашей приземленной «безогневой» теме. Это монолог Эрнесто Рома из брехтовской «Карьеры Артуро Уи, которой могло не быть». Привожу развернутую цитату.

Рома : Все зря, Артуро, Потому что корень

Твоих злодейств – гнилой. Им не расцвесть!

Предательство – дурной навоз. Лги, режь,

Пускай страдают Дольфиты и Кларки –

Своих не трогай! Слышишь, Уи! Не трогай!

Пусть заговор твой оплетет весь мир,

Но заговорщиков не трогай! Все

Топчи ногами – береги лишь ноги,

Их не топчи! Лги всем в лицо, – однако

Не вздумай оболгать вон то лицо.

В том зеркале! Ты мне нанес удар,

Но ты нанес удар себе, Артуро.

Я недаром взял на вооружение текст из «Карьеры Артуро Уи», где один бандит читает нотацию другому. Почему мне понадобился этот текст? И почему Бертолъд Брехт, ненавидевший фашизм, с такой серьезностью рассматривает диалог между фашистами?

Представьте себе, что у меня одна задача – диагностика степени болезни того или иного «мира ЗС». Что я должен делать для решения такой задачи? Я должен обзавестись знаниями по поводу метрики этого мира. Если я антрополог и нахожусь в какой-нибудь тропической Африке, где племена извечно практиковали каннибализм, то как я должен судить о мере испорченности того или другого члена племени? А значит, и о мере испорченности племени? Я должен судить каннибала по его законам, а не навязывать ему свои. Я должен обзавестись «каннибалистской» метрикой и произвести замеры в рамках этой метрики. Тогда я могу установить степень здоровья члена племени или всего племени и принять меры. Я, конечно, могу поставить другую задачу – перевоспитать каннибала. Но это превращает аналитика в миссионера. Законная трансформация. Но даже миссионер стартует отталкиваясь от реальности. То есть от метрики каннибализма. Иначе он плохой миссионер.

Но бог с ним, с каннибализмом. Это простейший пример. Представьте себе, что я землянин (то есть житель планеты Земля). И сталкиваюсь с каким-нибудь «зеслянином» (жителем планеты «Зесля»). Я должен понять его метрику. И оценивать его поведение в соответствии с этой метрикой. Я не должен читать «зеслянину» мораль с позиции землянина. По крайней мере, встав на этот путь, я никогда ничего не пойму. Конечно, я могу рассуждать о каких-то траснпланетарных, трансцивилизационных системах закономерностей. Но это, опять-таки, из другой оперы.

Итак, я говорю с каким-то «зеслянином». Я могу его обвинить в том, что он торгует наркотиками и оружием. Но он-то знает, что все «зесляне» этим занимаются. Только это полагается скрывать. Есть «зеслянские» законы, подзаконные акты, которые это регламентируют. И есть «зеслянский» кодекс. Только все это закрытое. И об этом полагается молчать. Но на самом деле, если «зеслянин» действует по этим закрытым нормам, он в своем праве. Он, конечно, «зеслянин». Но он здоровый «зеслянин». У «зеслянского» здоровья свои критерии. Однако это не значит, что на «Зесле» все обязательно здоровы. Есть «зеслянское» здоровье и есть «зеслянская» болезнь. Вы хотите ее диагностировать? Исходите в своем диагнозе из закрытых норм, являющихся регуляторами повеления «зеслянина» и ориентирами его деятельности. Не знаете этих норм – не рассуждайте о здоровье и болезни «зеслянина».

По каким-то своим законам «Зесля» иногда может отдать Земле на растерзание своего «зеслянина». Процедура растерзания может состоять в том, что «зеслянина» начнут судить по законам Земли. Но это только способ растерзания! Это не способ диагностики! Вот что надо разграничить, если хотеть не суррогатов, а нормального понимания.

А зачем нужно это понимание? Представьте себе, например, что если «Зесля» больна, то она может напасть на Землю. А поскольку она больна так-то и так-то, то она нападет так-то и так-то. Что значит – получить такие оценки? Это значит проложить себе дорогу к самозащите. То есть к рассуждению по принципу: «если с "Зеслей" происходит то-то и то-то и это угрожает тем-то и тем-то, то Земле надо сделать то-то и то-то».

Но для того, чтобы оценить, что происходит с «Зеслей», надо знать о ее законах, а не навязывать ей законы своего мира.

Если я вместо этого начну измерять происходящее на планете «Зесля» мерками того, что происходит на планете Земля, я прозеваю нападение «зеслян». Если я отвечаю за безопасность Земли, то такой «зевок» – это моральное и профессиональное преступление.

Оправдываться тем, что нет «Зесли» и Земли, а есть только одна Земля и все должно происходить по ее законам, очень нелепо. Уже пытались, например, судить о радикальных исламистах по критериям западного потребительского общества. И диагностировать их как «своих», но отклоняющихся от нормы («плохие парни»). И известно, каков результат подобной абсолютизации собственных норм. А пример с радикальными исламистами – лишь частный случай данной общей коллизии.

Сейчас я иначе использую тот же принцип «двух миров».

Пусть есть мир, в котором действуют некие правовые (в том числе и международно-правовые) нормы. А также вся нормальная логика суверенитетов, без которой устойчивого человечества быть не может.

Этот мир и назовем «Землей». Его критерии назовем «критериями землянина». Применим эти критерии к поведению Буша в Ираке или Клинтона в Сербии. Тут все вопиет. Нарушены законы международного права, законы общечеловеческой морали, законы политической эффективности... Все что угодно. Вот оценка в рамках «критериев землянина».

А вот по критериям «зеслянина» (я лишь констатирую, я отнюдь не воспеваю эти критерии) бомбить Ирак и Сербию нормально. Мол, это враги моей империи, у империи есть система интересов, есть еще и всякие там «интересы отдельных имперских элитных кланов» (нефтяного клана или какого-нибудь еще). Если с позиции этих интересов выгодно бомбить, то надо бомбить. Это нормальная «зеслянская» логика! Пусть земляне фыркают. Мы – «зесляне»! И потому я, господин Буш, или я, господин Клинтон, бомбя Ирак и Сербию, поступаю как нормальный «зеслянин».

Мне опять возразят: «И как аномальный землянин».

Я говорю: «Вы правы, абсолютно правы. Но вас интересует, больна "Зесля" или она здорова? Вам это важно знать? Вам, например, неважно, а мне, как профессионалу, важно. Так не мешайте мне исследовать "зеслянские" отклонения! Я же не спорю, что это отклонения по меркам землянского поведения. Но на "Зесле" своя метрика. Если хотите, своя топология».

Спросят: «Что за метрика? Что за топология?». Как ответить? Тут – либо-либо. Либо надо писать книгу только об этом. Либо использовать емкую метафору, образ. Я взял на вооружение брехтовский образ. Пожалуйста, вчитайтесь и вдумайтесь!

Предательство – дурной навоз. Лги, режь,

Пускай страдают Дольфиты и Кларки –

Своих не трогай! Слышишь, Уи! Не трогай!

Пусть заговор твой оплетет весь мир,

Но заговорщиков не трогай! Все

Топчи ногами – береги лишь ноги,

Их не топчи!

Если вдуматься, то в этом монологе Эрнесто Рома как раз и говорится о том, что есть, так сказать, Земля, а есть «Зесля». Мало того (и это главное) – есть «Зесля» нормальная, а есть – больная. Эрнесто Рома предъявляет Артуро Уи не землянский, а «зеслянский» счет. Счет «мира ЗС» в его низшем, но существующем проявлении. И Брехту важно установить, что мир этих ЗС болен даже по законам ЗС, а не по закону ОС. То есть что он мутирует по отношению к норме ЗС (по отношению к нормам ОС он всегда мутация, так что это обсуждать бесполезно). Что Брехт через это хочет донести до человечества? Что раз «Зесля» так больна, то Земле надо готовиться к худшему.

Когда Буш бомбит иракцев, а Клинтон сербов, они как земляне поступают ужасно. И по землянским критериям масштаб этого ужаса чрезвычайный. Но по «зеслянским» понятиям – это норма. Имперские правители делят мир на «своих» и «чужих». И во имя блага «своих» ведут себя жестоко по отношению к «чужим». Предлагаю еще раз вчитаться в монолог Эрнесто Рома, отражающий эту «зеслянскую» логику:

Пускай страдают Дольфиты и Кларки –

Своих не трогай! Слышишь, Уи! Не трогай!

Дольфиты и Кларки, которые в этой логике «пускай страдают», – это Сербия или Ирак.

А теперь о том, что такое в этой же «зеслянской» логике норма отношения к ногам, которыми можно топтать этих самых Дольфитов и Кларков. Вновь подчеркну: «топтать» – норма «зеслянской» логики.

А вот «не беречь ноги» – это уже «зеслянская аномалия».

Сейчас я от страшных, крупных событий, касающихся Дольфитов и Кларков, перейду к мелочам. Стоит ли их обсуждать? Да, стоит! Потому что эти мелочи характеризуют «зеслянскую» аномалию. О каких же мелочах идет речь? Вот, к примеру, одна из последних – скандал вокруг имени Валери Плейм.

Его принято отсчитывать от 29 января 2003 года, когда президент США Буш заявил, что, по информации спецслужб, Ирак пытался приобрести уран в Нигере.

6 июля 2003 года «Нью-Йорк тайме» разместила статью Джозефа Уилсона, бывшего посла США в Габоне и члена Совета национальной безопасности при Клинтоне. Уилсон, опираясь на результаты своей поездки в Нигер по заданию ЦРУ, обвинял администрацию США в том, что «данные, связанные с иракской ядерной программой, были искажены для преувеличения угрозы, представляемой Ираком».

Вскоре, 14 июля 2003 года, правореспубликанский журналист «Тайм» Роберт Новак опубликовал статью «Миссия в Нигер», в которой озвучил имя жены Уилсона Валери Плейм и назвал ее сотрудницей ЦРУ, работавшей в отделе по нераспространению оружия массового поражения. Карьера Валери Плейм в прежнем качестве на этом завершилась, а Джозеф Уилсон заявил, что «утечка» была наказанием Белого дома за его критику администрации Буша. Поскольку Плейм была не просто сотрудником, а агентом под прикрытием, то источник Новака в Белом доме совершил уголовно наказуемое деяние. Началось скандальное расследование, в котором главным подозреваемым оказался бывший помощник Ричарда Чейни Льюис Либби.

Скандал этот, став частью антибушевской кампании в США, продолжался в последующие годы и энергично подстегивался демократами – в конгрессе и в СМИ.

6 апреля 2006 года телекомпания CNN сообщила: Либби дал показания о том, что утечку в прессу информации о сотруднице ЦРУ Валери Плейм через Ричарда Чейни санкционировал сам президент Джордж Буш.

Нам здесь даже не так важно, сделал это Чейни или сам Буш. Важно, что тут «топчут ноги», «трогают заговорщиков», «трогают своих». А такое поведение диагностично. Оно означает, что допускающий это поведение «мир ЗС» (в данном случае, американский) не здоров, а болен. Ибо поведение аномально.