Текст книги "История Византии. Том I"

Автор книги: Сергей Сказкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 40 страниц)

Наиболее значительное народное движение в первой половине XII в. – восстание «голых» (γυμνοι) на острове Корфу в 1147 г. Это было восстание бедняков, «более голых, чем пест», по словам Хониата. Возмущенные тяжестью податей, они создали заговор, вступили в соглашение с норманнами и выдали им остров. Лишь после длительнойосады Мануил I сумел овладеть Корфу (см. об этом ниже, стр. 327). По-видимому, в подавлении восстания вместе с императорскими войсками участвовала и местная аристократия: по свидетельству позднего хрониста, император вознаградил знать Корфу, разделив между аристократами территорию острова⁵⁵.

В правление первых Комнинов затихают на некоторое время народные движения в городах, столь бурные в предшествующее столетие. По-видимому, экономический подъем города и поддержка горожан Комнинами способствовали временному смягчению противоречий между торгово-ремесленными кругами и феодальным по своей классовой природе государством. Но если вооруженные выступления горожан в первой половине и середине XII в. редки, то на этот период приходится обострение идейной борьбы.

Рост самосознания горожан выливается, в частности, в тягу широких масс к литературе и философии. Возникают литературные кружки, которые нередко группируются вокруг опальных вельмож и особенно родственников царствующего дома; вспыхивают богословские споры (см. об этом ниже, стр. 366), нередко принимающие характер рационалистической критики традиционных догматических положений. Для борьбы с рационалистическими идеями Мануил и конце 60-х годов воссоздает исчезнувшую было должность ипата философов и ставит на этот пост известного ретрограда, племянника митрополита Анхиальского, Михаила, бывшего до того начальником патриаршей канцелярии и патриаршим судьей – протэкдиком⁵⁶.

В оживленной полемике середины XII в. все чаще слышится критика в адрес самого императора (разумеется, сопровождающаяся традиционными формулами безудержного восхваления): то историк и поэт Михаил Глика обращается к Мануилу с письмом, осуждая астрологические увлечения императора, то Евстафий Солунский произносит речь о нехватке воды в столице и о необходимости исправить водопровод. Впрочем, особенно энергично используют эту возможность свободы слова правьте круги, выступающие против рационалистических идей, в защиту монашеских привилегий. При Алексее Иоанн Антиохийский подверг критике не только хариситикарную систему, но и всю внешне– и внутриполитическую линию правительства Комнинов; собор 1117 г. – вопреки настояниям императора – добился осуждения Евстратия Никейского, рационалистически мыслившего богослова, весьма близкого к Алексею человека.

Особенное недовольство монашеских кругов вызывает «западничество» Мануила, его стремление привлекать в Византию западных рыцарей и советников. Возможно, что в 70-е годы в Константинополе состоялся публичный диспут между императором и Михаилом, бывшим ипатом философов, к этому времени достигшим патриаршего престола⁵⁷. Предметом диспута было отношение к Западу. Мануил настаивал на необходимости церковной унии даже ценой признания примата римского папы; он недвусмысленно указывал на турецкую опасность и на возможность помощи с Запада. Михаил упорно стоял на своем, утверждая, что для спасения души лучше подчиниться сельджукам, чем вступить в унию с римлянами-схизматиками,и император должен был уступить.

Борьба внутри господствующего класса потеряла ту остроту, которая отличала ее в XI в. Правда, аристократические роды, оттесненные от власти Комнинами, время от времени пытались сколотить

заговор⁵⁸. Никифор Диоген, сын императора Романа IV, возглавил один из таких заговоров, в котором участвовали синклитики и видные военачальники. Целью заговорщиков было убить Алексея I. Другой заговор против Алексея составили братья Анемады, к которым примкнули многочисленные командиры и знатные лица, в том числе один из константинопольских богачей, виднейший член синклита Иоанн Соломон, которого прочили в императоры⁵⁹. Затем последовал заговор Аарониев, потомков болгарского царского дома, которые рассчитывали убить Алексея с помощью раба«скифа». Эти предприятия столичной знати были лишены какой-либо солидной социальной базы, они подготовлялись втайне и строились в расчете на внезапное убийство василевса.

Все это отличало заговоры комниновской поры от мятежей феодальной знати в третьей четверти XI в., начиная от Исаака Комнина и кончая самим Алексеем.

Феодальные бунты конца XI—XII вв., охватывавшие провинцию, также были непохожими на мятежи феодальной знати предшествующего периода. Если Исаак Комнин, Никифор Мелиссин и другие мятежники третьей четверти XI в. имели обычно в виду императорский престол, то провинциальная феодальная знать в правление Комнинов стремилась преимущественно к обособлению от империи, к политической децентрализации. Особенно заметной такая тенденция к независимости была в Трапезунде, где Феодор Гавра практическисоздал независимое княжение. Стремясь в какой-то мере контролировать трапезундского правителя, Алексей I потребовал, чтобы сын Феодора Григорий Гавра жил при византийском дворе; Алексей даже рассчитывал женить его на своей племяннице, но Григорий избрал себе другую супругу – аланскую принцессу (что, видимо, было связано с кавказской ориентацией Трапезунда). Пользуясь поддержкой константинопольской знати, Григорий рассчитывал бежать к отцу, но был выдан, и заговорщиков заключили в крепость.

По-видимому, Алексею удалось подчинить Трапезунд. Во всяком случае в начале XII в. туда был послан наместником Григорий Таронит. Однако и этот правитель вскоре отложился от империи, но был арестован. При Иоанне II Трапезунд надолго становится независимым: в 1126 г. город перешел в руки представителя рода Гавров – Константина, о политике которого кое-какие сведения сохранила написанная Продромом монодия трапезундскому митрополиту Стефану Скилице. По словам Продрома, Гавра поработил город, превратил церковь в кладбище и, присвоив церковные доходы, раздавал стратиотам то, что принадлежало священникам⁶⁰. Хотя слова Продрома риторичны, они позволяют предположить, что социальной основой власти Константина Гавры были местные феодалы-стратиоты и что приход Гавры к власти ознаменовался раздачами церковных имуществ в харистикий. Власть Константина Гавры продержалась до 1140 г.

Попытки добиться независимости предпринимались и в других областях империи. При Алексее I восстанием были охвачены Крит и Кипр, но императору удалось довольно быстро справиться с мятежниками. По-видимому, такой же характер носил и мятеж Михаила Амастрийца, который захватил крепость Акрун и в течение трех месяцев отстаивал ее от императорских войск.

Алексею пришлось бороться с многочисленными феодальными мятежами: недаром его дочь пишет,

что его больше беспокоили внутренние, чем внешние, враги⁶¹. Но в этой борьбе Комнины вышли победителями, и при преемниках Алексея мятежи феодальной знати вспыхивают сравнительно редко. Зато все чаще разворачивается борьба за власть внутри самого господствующего клана. Уже при Алексее проявились первые признаки этого опасного соперничества. Племянник императора Иоанн, сын севастократора Исаака, занимавший пост дуки Диррахия, задумал отложиться, о чем заблаговременно узнали в Константинополе. Конфликт не имел серьезных последствий: Алексей простил своего родственника. Гораздо более драматические события развернулись позднее, у постели умирающего Алексея и некоторое время спустя после его смерти.

У Алексея было семеро детей: трое сыновей (Иоанн, Андроник и Исаак) и четверо дочерей, старшая изкоторых, знаменитая писательница Анна, родилась намного раньше Иоанна и в течение долгого времени росла наследницей престола; она была даже обручена с Константином Дукой, номинальным соправителем Алексея (см. о нем выше, стр. 293). Рождение Иоанна, а затем ранняя смерть жениха, казалось бы, должны были вовсе лишить честолюбивую Анну надежд на престол, но ее мать, императрица Ирина, не любила своего старшего сына и отдавала все симпатии дочери и ее мужу, кесарю Никифору Вриеннию младшему. Она неоднократно требовала от Алексея, чтобы тот избрал своим наследником не сына, а зятя.

В начале 1118 г. Алексей тяжело заболел. Обе женщины неусыпно следили за ним, рассчитывая в нужный момент добиться провозглашения императором Никифора. Но перед самой кончиной Алексей, воспользовавшись отсутствием жены, настоял, чтобы к нему ввели Иоанна; он вручил сыну перстень и приказал короноваться, не теряя времени. Покинув умирающего отца, Иоанн поспешил в церковь св. Софии, где в присутствии небольшой кучки сторонников патриарх возложил на него корону. На этот раз ставка Вриенния была бита. Но не прошло и года, как сторонники Анны еще раз попытались возвести на престол ее мужа. Заговор не удался, и, хотя его участники отделались временной конфискацией имущества, Анна попала в немилость и должна была удалиться от двора.

Брат Иоанна II, севастократор Исаак, также доставил императору немало хлопот. Он бежал из Византии, жил среди различных народов, в том числе у сельджуков, которых возбуждал к войне с империей. Его попытки остались безуспешными, и в конце правления своего брата Исаак вернулся на родину. И в царствование Мануила о Исаак не отказался от надежды захватить власть, однако не добился успеха.

Мануил I был четвертым сыном Иоанна II и, казалось бы, не имел никаких шансов на престол. Ho его старшие братья, соправитель отца Алексей и севастократор Андроник, внезапно умерли, а третьего брата, севастократора Исаака, Иоанн перед смертью отстранил от престола. Естественно, что в положении Мануила оставалась известная двусмысленность: его родственники считали себя обойденными, и брат императора, Исаак, всегда готов был возглавить оппозицию. Еще больше неприятностей императору причинил его двоюродный брат Андроник, сын старшего севастократора Исаака. Как и его отец, Андроник объездил все соседние страны, побывал на Руси и у сельджуков, то примирялся со своим царственным братом, то вновь оказывался уличенным в заговорах. Он не раз сидел в заключении и постоянно устраивал побеги, а в конце концов уже стариком, после смерти Мануила, добыл себе императорский престол (см. ниже, стр. 334). По-видимому, и семья севастократора Андроника не вызывала у Мануила доверия: во всяком случае в начале правления Мануила севастократориса Ирина, вдова Андроника, была заподозрена в участии в заговоре и оказалась в немилости: позднее она снова попала в немилость, подверглась ссылке и конфискации имущества. По-видимому, в это время неизвестным поэтом были написаны стихи, обращенные от имени севастократорисы к императору⁶², где она жалуется на свою судьбу и просит его перестать гневаться. Но в стихах этих нет ни тени унижения – севастократориса обращается к императору как равная и винит его в несправедливости суда.

Политика Комнинов в общем и целом способствовала упрочению феодальных порядков. Комнинам удалось достигнуть известной консолидации сил феодалов и соответственно упрочения государственного аппарата. Борясь с тенденцией к феодальной раздробленности, Комнины, однако, вели не назад, к деспотическому государству сановной знати, а к государству нового типа, где власть должна была принадлежать феодальному роду, опирающемуся на собственные вотчины и на своих вассалов – феодалов средней руки. Если императоры XI в. вступали в союз с константинопольской торгово-ремесленной верхушкой, то Комнины искали поддержки провинциальных городов. Однако деятельность Комнинов не была радикальной, они ограничивались полумерами, традиционные формы государственной организации подвергались лишь относительному обновлению.

Политика Комнинов наталкивалась на сопротивление различных социальных слоев, вызванное разными причинами. Классовая борьба крестьянства проявлялась преимущественно в форме богомильской и павликианской ереси, тогда как в городах зарождались рационалистические идеи. Сторонники старой столичной знати пытались отстоять традиционные формы централизованного государства, но были настолько ослаблены, что не могли отважиться на что-либо большее, нежели заговоры и покушения. Напротив, высшая провинциальная знать отстаивала феодальную раздробленность.

Эта сложнаяборьба протекала в крайне напряженной внешне-политической обстановке.

Глава 13. ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ИМПЕРИИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ И СЕРЕДИНЕ XII В.

В стихотворном завещании, приписанном Алексею I, обрисовано крайне тяжелое положение империи в начале правления Комнинов: со всех сторон теснили ее варвары, на западе бесчинствовали «скифы», италийцы дерзко уповали на свое оружие, а на востоке «персы» заняли Митилену, Родос, Лесбос, Хиос¹. Первейшей задачей Комнинов было оградить империю от натиска врагов, рвавшихся к Константинополю. Когда эта задача была осуществлена, империя сама перешла в наступление, развивавшееся до начала 70-х годов XII в. сравнительно успешно. В соответствии с этим мы можем выделить во внешнеполитической истории Византии – от 1081 г. до начала 70-х годов XII в. – два периода. На первых порах империи приходилось отбиваться от врагов, проникших на самые глубинные ее территории. Период героической обороны закончился после десятилетней борьбы – к началу 90-х годов XI в. Затем начинается второй период, значительно более длительный, – время медленного и планомерного наступления на востоке и западе.

От своих предшественников Алексей I унаследовал войну с норманнами (см. выше, стр. 292). В тот год, когда восстание фракийской знати привело Алексея во дворец, норманны под командованием Роберта Гвискара переправились через Адриатическое море и осадили Диррахий. В лагере Роберта находился Лже-Михаил Дука, и официальной целью похода было вернуть престол несправедливо низложенному императору. Кое-кто из византийских вельмож поспешил принять сторону самозванца, но жители Диррахия кричали состен, что не узнают в нем своего государя, и отказывались открыть ворота. Славяне Дубровника и других далматинских городов оказали поддержку норманнам.

Византийская монета с изображением императора Алексея I Комнина (1081-1118 гг.). Париж. Кабинет медалей

Против Роберта из Константинополя двинулись наспех сколоченные отряды во главе с самим Алексеем. Императору пришлось конфисковать церковную утварь, чтобы расплатиться с наемниками, составлявшими лучшую часть его воинства. Битва произошла под стенами Диррахия 18 октября 1081 г. Стремительная атака варяжской дружины заставила норманнов отступить к морю, и, по преданию, только вмешательство Гаиты, наложницы Роберта, схватившей копье и устремившейся за беглецами, изменило ход боя: норманны остановились и снова вступили в битву. Варяги, оторвавшиеся от основных сил византийского войска, утомленные долгим преследованием, не смогли сопротивляться и из преследователей превратились в теснимых; часть их пала на поле брани, другие искали спасения в соседней церкви, набились внутрь храма, вскарабкались на кровлю – но все погибли, когда норманны подожгли церковь. Войска зетского князя Константина Бодина, пришедшие на помощь Алексею, даже не решились вступить в сражение – настолько очевиден был военный перевес норманнов. Многие из византийской знати остались на поле боя, да и самому императору лишь с огромным трудом удалось избежать плена. Вслед за победой норманнов осажденный Диррахий капитулировал перед Робертом.

После поражения при Диррахий Северная Греция на несколько лет оказалась под властью норманнов. Они пересекли Эпир и Фессалию и осадили Лариссу. Византийцы терпели одно поражение за другим – но в горечи поражений овладевали военным искусством. Главной силой норманского войска была тяжелая кавалерия, сметавшая все на своем пути: византийцы научились разбрасывать железные колючки на пути норманской конницы, осыпать ее издали стрелами, выкатывать навстречу всадникам легкие повозки, ощетинившиеся пиками. Вместе с тем Алексей искал союзников. Он вел переговоры с германским императором – но прежде всего естественным союзником Византии в борьбе с норманнами была Венеция, правители которой не желали видеть оба берега Адриатики под властью норманского герцога. В мае 1082 г. Алексей подписал договор с венецианцами, обещав республике св. Марка щедрые дары и торговые привилегии в обмен на

военную помощь

²

. Алексей нанимал сельджукские войска и одновременно поддерживал заговоры норманской знати.

Умелая политика Алексея скоро принесла свои плоды. Роберту пришлось удалиться в Италию, где междоусобицы настоятельно требовали его присутствия. Венецианцы разбили норманскую эскадру у Бутрота и взяли в плен мужественную Гаиту. Алексей принудил к сдаче норманский гарнизон в Кастории и милостиво отпустил на родину пленных рыцарей после того, как они поклялись не поднимать оружия против василевса. Сын Роберта Боэмунд, один из способнейших норманских полководцев, был разбит в упорном сражении близ Лариссы. Даже появление самого Роберта на Балканах не принесло ничего, кроме нескольких частных успехов: когда же в 1085 г. старый вояка стал жертвой чумы, а вслед за тем византийцы вернули себе Диррахий, норманны отказались от продолжения борьбы. Битва за Балканы былаими проиграна.

Постепенно византийцам удалось укрепить свои позиции и на восточной границе. Контрнаступление было облегчено тем, что среди сельджуков началась рознь, особенно усилившаяся после смерти в 1086 г. Сулеймана, полководца, овладевшего Малой Азией и Северной Сирией. Сельджукская знать добилась раздела завоеванных областей на множество эмиратов, лишь формально подчиненных иконийскому султану; наиболее значительными среди них были эмираты Смирны, Никеи и Каппадокии³. Одновременно с этим в восточной части Малой Азии возникло тюркское государство Данишмендов, соперничавшее с Иконийским султанатом.

Алексей избегал больших походов против сельджуков. Его полководцы совершали стремительные рейды, нападали на вифинские города, занятые турками, на острова, где турки пытались наладить постройку боевых кораблей. Особенно отличился в этих схватках Татикий, турок по происхождению, успешно действовавший против эмира Никеи. Вместе с тем вражда эмиров и страх султана перед наиболее влиятельными из них оставляли византийцам широкое поле для дипломатической игры. Алексей старался привлечь на свою сторону сельджукских вельмож: так, в Византии остался посол султана Чауш, сын турка и грузинки, с помощью которого удалось изгнать турецких сатрапов из Синопа и других понтийских городов. Алексей вступал во временные союзы то с тем, то с другим эмиром и пытался заключить соглашение с султаном. В 1092 г. султан предлагал Алексею союз, скрепленный династическим браком его старшего сына с дочерью императора, обещая за это очистить Малую Азиюи оказывать империи военную помощь. Но посольство василевса вернулось с полпути, получив известие о кончине султана.

Наибольшее беспокойство доставил империи эмир Смирны Чакан (Чаха византийских источников). Он разбил византийский флот и занял такие важные пункты, как Клазомены, Фокея, Митилена и Хиос. Чакан лелеял далеко идущие планы, называл себя царем и готовился напасть на Константинополь, но силы его были незначительны. Полководец императора Иоанн Дука разбил эмира Смирны, а остальное довершила дипломатия. Алексей восстановил против смирнского эмира его родственника, иконийского султана Кылич-Арслана I. Не в силах вести войну на два фронта, Чакан вступил в

переговоры, но был убит во время пира в султанском дворце

⁴

.

Опасность грозила империи и с севера. Новая волна печенегов перешла Дунай и в 1086 г. нанесла сокрушительное поражение византийской армии, которой командовал один из ближайших друзей Алексея Григорий Бакуриани, отличившийся в борьбе с норманнами. Сам Бакуриани пал в битве. Вслед за тем в течение нескольких лет северные области Балкан ежегодно становились объектом печенежского грабежа, а столкновения с печенегами оканчивались победой то одной, то другой стороны. Особенно тяжелым положение стало к началу 1091 г., когда печенеги вступили в переговоры с Чаканом, рассчитывая объединенными силами овладеть Константинополем. Алексей поспешно двинулся навстречу печенегам со сравнительно небольшим отрядом, в рядах которого находилось, между прочим, 500 фландрских рыцарей⁵. Он стал лагерем на правом берегу реки Марица, поблизости от крепости Хирины. Не надеясь собственными силами одержать победу, Алексей богатыми дарами склонил на свою сторону половецких вождей Тугоркана и Боняка, которые привели к Хиринам 40-тысячное войско. 29 апреля 1091 г. произошла битва, и скоро стало ясно, что печенегам не выдержать яростного натиска половецких конников. Стоял жаркий день, и победители, страдая от жажды, уже готовы были прекратить кровавую сечу – тогда по приказу Алексея окрестные селяне стали приносить меха, полные водой. Бой закипел с новой силой, бой, завершившийся полным разгромом печенегов. Те, кто избег меча, попали в плен и были расселены в Македонии: огромную добычу Тугоркан и Боняк увезли в половецкие степи.

Итак, уже к началу 90-х годов византийцам удалось отбить натиск наиболее опасных врагов: норманнов, сельджуков и печенегов. Но сразу же после этого империя оказалась перед лицом нового испытания, которое, впрочем, принесло Византии после долгих треволнений известные выгоды. В 1096 г. начался Первый крестовый поход. Социальный состав и цели участников похода сложны. Тут были крепостные крестьяне, мечтавшие освободиться от феодального гнета; обнищавшие рыцари, владевшие только титулом, конем и мечом и готовые грабить кого угодно; тут были и знатные сеньоры, стремившиеся основать на Востокеобширные княжества и графства. Все эти земные желания принимали – под влиянием церковной проповеди – превратные формы: крестоносцы шли на Восток, чтобы освободить из рук неверных гроб господень, священнейшую реликвию христиан⁶.

Появление крестоносцев было неожиданностью для Алексея. Конечно, ему приходилось в трудную минуту обращаться на Запад за помощью, и совсем недавно в битве у Хирин вместе с византийцами сражались фландрские рыцари. Но Алексей мог думать и просить о вспомогательных отрядах, о наемниках, о поддержке флота и кавалерии, но не о многотысячных толпах, которые шли теперь через его страну, отмечая свой путь грабежами, пожарами и насилиями⁷.

В июле 1096 г. первые отряды крестоносцев подошли к Константинополю. Они состояли по преимуществу из крестьян, были плохо вооружены, а их вождь Петр Пустынник лучше умел проповедовать, нежели вести воинов в бой. Слепая вера в божественную помощь гнала фанатичных участников крестьянского похода в Малую Азию, им не сиделось в предместьях византийской столицы, им чудилась земля обетованная». Алексей слишком давно знал сельджуков, чтобы не понимать обреченность плохо подготовленного предприятия, однако нищие крестоносцы смущали покой города, там и сям вспыхивали столкновения, и василевс не счел нужным особенно настойчиво уговаривать Петра подождать подхода основных сил. Византийские корабли перевезли беспокойное воинство на азиатский берег. Первые успешные стычки, первая добыча еще более возбудили надежды крестоносцев. 25-тысячное войско ринулось намусульман, но было разгромлено сельджуками неподалеку от Никеи. Лишь немногим удалось спастись и вернуться в Константинополь. В числе уцелевших был Петр Пустынник.

В конце 1096 г. в Константинополь стали прибывать новые отряды крестоносцев, на этот раз состоявшие в основном из рыцарей и руководимые знатными западными сеньорами. Перед правительством Алексея стояли трудные задачи: нужно было обеспечить крестоносцев провиантом, чтобы избежать грабежей; нужно было переправлять отряды в Малую Азию, чтобы в Константинополе не скапливалось слишком много воинственных и непокорных рыцарей; а самое главное – нужно было заставить крестоносных вождей принести вассальную присягу императору. Многие сеньоры стали вассалами василевса: одни, как Гуго Вермандуа, брат французского короля, – потому, что потеряли дорогой большую часть кораблей и воинов; другие, как Готфрид Бульонский, – под угрозой оружия, окруженные византийскими и печенежскими войсками; третьи, как Боэмунд Тарентский, сын Роберта Гвискара, старый противник византийцев, – поскольку они вообще не придавали никакого значения обещаниям и договорам. Но упрямый и честолюбивый тулузский граф Раймунд наотрез отказался присягнуть. Таким образом, с самого начала взаимоотношения крестоносцев с Византией оказались чрезвычайно сложными. С одной стороны, большая часть крестоносцев стала вассалами императора, получала от него жалованье и обещала вернуть ему земли, которые будут отвоеваны у сельджуков. С другой – у Алексея были все основания не доверять крестоносцам, иные из которых явным образом предпочли бы избежать присяги или сами не верили тому, в чем клялись. Алексей был заинтересован в успехах крестоносцев, но вместе с тем опасался их. Принцип его политики состоял в том, чтобы ослабить крестоносное войско и заставить его дорогой ценой покупать каждую победу⁸.

Военные действия начались весной 1097 г. Первоначально они приняли характер похода византийской армии, подкрепленной могущественными, хотя и своевольными наемными силами. Разгромив Кылич-Арслана, объединенные войска подошли к Никее. Шесть недель тянулась осада, но она могла бы тянуться и дольше, поскольку жители города свободно сообщались с внешним миром по Асканскому озеру: они получали водой подкрепления, припасы, оружие. Тогда крестоносцы волоком подтащили византийские корабли и спустили их на озеро; город был блокирован со всех сторон, и его судьба решена. Но едва крестоносцы с новой энергией устремились на штурм никейских стен, как они увидели на городских башнях византийские знамена: оказалось, что византийские командиры успели за спиной рыцарей убедить сельджукского наместника, что ему выгоднее сдать город грекам, нежели обречь его на разграбление латинян. Никея была возвращена империи, а гнев обманутых рыцарей до какой-то степени смягчен раздачей золота.

Взятием Никеи совместные действия империи и крестоносцев по существу ограничились. Алексей по-прежнему не верил в успех крестоносного предприятия и боялся углубиться в обожженные солнцем степи Анатолии. Он предпочитал дипломатическую игру, побуждая египетского султана против турецких правителей Сирии⁹. Он стремился очистить от сельджуков побережье Эгейского моря. Крестоносцы же, убежденные в своем военном превосходстве, торопились в Палестину. Вместе с ними направлялся лишь небольшой отряд греков под командованием Татикия.

Вопреки осторожным прогнозам Алексея крестоносцы одержали блестящую победу. 1 июля 1097 г. под Дорилеем войска Кылич-Арслана были разбиты: четыре дня продолжалось паническое бегство сельджуков. Победа при Дорилее заставила турок вскоре покинуть ряд малоазийских областей и практически сводила на нет их успех при Манцикерте за четверть века до того. Основные области Малой Азии вновь оказались в руках византийцев. Тем временем крестоносцы продвигались на юго-восток. Одни из них вторглись в Киликию и захватили богатые киликийские города. Другие овладели Эдессой. Третьи после долгой осады взяли Антиохию. На территории, некогда принадлежавшей Византийской империи, стали возникать первые крестоносные княжества¹⁰.

Образование крестоносцами государств в Северной Сирии явилось нарушением договоров с империей и в первое время наталкивалось на сопротивление в самом войске латинян. И если Боэмунд всего активнее агитировал против признания суверенитета василевса, то наиболее последовательным сторонником Алексея оказался Раймунд Тулузский, недавно еще отказавший императору в присяге¹¹; тулузский граф опасался честолюбивого норманна и рассчитывал с помощью императора ограничить аппетиты этого беззастенчивого феодала.

Боэмунд постарался прежде всего отправить назад отряд Татикия, понимая, что присутствие греческого войска послужит препятствием к осуществлению его планов. Он напугалвизантийского полководца мнимыми угрозами и принудил оставить крестоносцев еще до того, как пала Антиохия. Когда же Боэмунд захватил этот город, он отказался выполнить вассальную присягу, которую дал в Константинополе. Несмотря на то, что Алексей обещал военную помощь в обмен на Антиохию; несмотря на то, что Раймунд Тулузский порицал Боэмунда – столица Сирии осталась в руках норманского князя. В то время, как крестоносцы двигались на юг, к Иерусалиму (он был взят 15 июля 1099 г.), Боэмунд укреплял свои позиции в Северной Сирии и Киликии.

Образование Иерусалимского королевства не беспокоило константинопольское правительство. Иное дело – норманское княжество у самых границ империи, к тому же возглавляемое умным, коварным и беззастенчивым врагом. И военные силы, и дипломатия Алексея были обращены против того, кто совсем недавно так охотно принес в Константинополе присягу на верность. Боэмунду пришлось бороться с турками, и успех был не на его стороне. Сперва он попал в плен и едва вырвался на волю; затем в 1104 г. его рыцари были разбиты под Харраном. Неудачи Боэмунда в борьбе с мусульманами облегчили действия Алексея: византийские полководцы отняли у норманнов киликийские города. В поисках помощи Боэмунд отправился на Запад, оставив своим наместником родственника – Танкреда. Боэмунд обвинял императора в предательстве крестоносного дела, в союзе с турками – злейшими врагами христиан. Он призывал западных рыцарей к завоеванию Византии, иначе, по его словам, крестоносные княжества не будут обеспечены с тыла. Боэмунд собирал воинов в Италии, призывал папу к крестовому походу против Константинополя¹², заключил союз с французским королем и в октябре 1107 г. высадился близ Диррахия, где действовал вместе с отцом за 25 лет до этого.

Но положение империи теперь не походило на то, какое застал Роберт Гвискар в 1081 г. У Алексея была сильная армия, флот и казна. Северные и восточные границы оставались спокойными. Византийская армия (включая присланные Кылич-Арсланом контингенты) окружила норманнов у Диррахия, и Боэмунду пришлось выбирать – либо военный разгром, либо капитуляция. Он выбрал второе и подписал в 1108 г. Девольский договор, по которому отказывался от прав на киликийские владения, признавал Антиохию леном от императора, обещал ему военную помощь и соглашался с подчинением антиохийской церкви Константинополю.

До конца жизни Алексей боролся за укрепление позиций империи на западе и востоке. Он вмешивался в сербские дела, разжигая вражду между Зетой и Рашкой. Он стремился добиться союза с Венгрией, чье влияние на Балканах становилось все более заметным, – и с этой целью женил