Текст книги "Афганский полет"

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

     Все снова засмеялись. Лахов махнул рукой на прощание и перебрался  в корабль. Округлая выпуклая  крышка  повернулась  вполоборота  и  люк  стыковочного устройства с глухим стуком  закрылся.  Лахов  несколькими  оборотами небольшого круглого штурвальчика запер замки, щелкнул ногтем  по закрепленному на шлемофоне микрофону и доложил:

     – «Заря», я – «Протон». Двадцать три часа  сорок  пять  минут  по  московскому времени. Переходной люк закрыт.

     – Принято, «Протон», – отозвался с Земли заместитель руководителя  полетом  Виктор  Благинов.  Сегодня  в  ночь  в   подмосковном  Центре  управления полетами дежурила его смена. – Готовьтесь к расстыковке.

     Следующие два с половиной часа у Лахова и  Моманда  ушли  на  то,  чтобы одеть скафандры и еще раз проверить бортовые системы корабля. До  трех пополуночи оставалось ровно десять минут, когда раскрылись  замки  стыковочного узла и пружинные толкатели мягко оттолкнули «Союз»  прочь  от «Мира».

     – Есть отделение корабля от станции, – раздался в наушниках голос  Тутова. – Вижу, как «Союз»  немного  закручивается  вокруг  продольной  оси.

     – Все нормально, –  успокоил  его  с  Земли  голос  оператора.  – Закрутка идет в пределах нормы.

     Абдул  прильнул  стеклом  гермошлема  к   иллюминатору.   Станция  постепенно удалялась, разворачиваясь и заваливаясь куда-то влево. Лучи  выглянувшего  из-за  горизонта  Солнца   яркими   бликами   играли  на  фиолетовых фасеточных покрытиях похожих на огромные  крылья  солнечных  батарей.

     – Володя, смотри как  красиво,  –  в  голосе  Моманда  послышался  восторг.

     – Красиво, – согласился Лахов,  на  секунду  оторвав  озабоченный  взгляд от рабочего пульта. – Смотри пока. Программа  спуска  включится  минут через сорок. Там уж, брат, будет не до зрелищ...

     В половине четвертого утра автоматика задействовала пиропатроны и  отшвырнула  от  корабля  в  сторону  орбитальный  отсек.  В  небольшое  округлое окно  Лахову  хорошо  было  видно,  как  шарообразный  отсек,  беспорядочно вращаясь, уходит прочь,  уволакивая  за  собой  змеящиеся  кабели расстыкованной электропроводки.

     – Сейчас мы будем садиться, – Лахов повернул голову к Моманду.  Сгруппируйся в кресле. Будет толчок, но не очень сильный.

     – Угу, – афганец кивнул и поерзал спиной в кресле. – Я готов.

     «Союз» летел над серо – синими  водами  Атлантики,  огибая  южную  оконечность Южной Америки. Там, внизу, недалеко от берегов  Аргентины,  качалось на волнах научно-исследовательское судно  «Невель».  На  него  для оперативного контроля  поступали  сейчас  все  доклады  экипажа  и  бортовая телеметрическая информация.

     – Двигатель проработает двести четырнадцать  секунд,  –  напомнил  Лахов. –  Где-то  над  Северной  Африкой  мы  войдем  в  плотные  слои  атмосферы и начнется перегрузка...

     – Десять  секунд  до  момента  включения  тормозной  двигательной  установки, – в наушниках через треск помех пробился голос оператора  с  «Невеля». – Экипаж, внимание!

     – «Невель», я – «Протон», – отозвался Лахов. –  Вас  понял.  Ждем  включения.

     – ...Семь, шесть, пять... – Моманд шепотом начал обратный отсчет.  – Четыре, три, два, один...

     Лахов сгруппировался и закрыл глаза. Сейчас будет толчок  и  даже  сквозь днище спускаемого аппарата они ощутят вибрацию от включившегося  двигателя.

     – Ноль, – произнес Абдул. – Ноль!

     Оба космонавта замерли в ожидании, но ни толчка, ни  вибрации  не  почувствовали. Секундная стрелка на часах  в  уголке  рабочего  пульта  стремительно перепрыгивала с деления на деление, а корабль все так  же  спокойно продолжал свой орбитальный  полет.  В  эфире  стояла  тишина,  нарушаемая только легким потрескиванием атмосферных помех.

     – Ничего нет, – через какое-то время произнес Моманд  напряженным  голосом. – Тишина, командир!

     Лахов открыл глаза и усмехнулся:

     – Это бывает. Автоматика – она,  брат,  штука  тонкая.  Наверное,  пошла какаято задержка...

     Он посмотрел на часы. Секундная  стрелка  уже  успела  проскакать  почти круг после расчетного момента включения двигателя.

     – Н-да, вот еще приключение на мою голову, – озабоченно  протянул  Лахов. – Мы, дружище, с тобой уже километров  на  пятьдесят  вышли  за  расчетную точку приземления.

     – То есть как?

     –  Если  движок  сейчас  включится,  мы  с  тобой  приземлимся  в  полусотне километров от расчетного  места  посадки,  –  с  готовностью  пояснил Лахов. – Сам понимаешь, нас там никто ждать не  будет.  И  чем  дольше длится сейчас задержка, тем дальше мы уходим от района, где нас  должны встречать спасательные службы.

     – «Протон», я – «Невель», – позвал голос с Земли.  –  Команда  на  включение двигателя прошла. Доложите о срабатывании систем.

     – «Невель», двигатель не включился, – произнес Лахов в  микрофон.  Голос его  по-прежнему  звучал  спокойно.  –  Повторяю,  двигатель  на  торможение корабля не включился.

     Пауза  снова  длилась   почти   минуту.   Наконец,   оператор  из  телеметрического центра опять вышел на связь:

     – «Протон», мы анализируем телеметрию. Прошу вас до входа в  зону  прямой связи с Центром управления полетами ничего не предпринимать.

     – Понял, «Невель». До начала  сеанса  прямой  связи  ничего... –  Лахов не успел договорить. Кресло  мягко,  но  ощутимо  ткнуло  его  в  спину.  Подлокотники  и  стенки  спускаемого  аппарата   вздрогнули  и  завибрировали  в  лихорадочном  ритме.  Двигатель  корабля,   наконец,  включился на торможение.

     – Ах, ты твою мать! – Лахов ругнулся и  бросил  на  часы  быстрый  взгляд. – Черт побери, только этого нам еще и не хватало!

     Он протянул руку  и  с  силой  вдавил  в  пульт  тумблер  отсечки  двигателя. Через секунду за спинками их кресел что-то глухо  хлопнуло,  вибрация прекратилась и снова наступила тишина.

     – Володя,  ты  выключил  двигатель?  –  в  голосе  Абдул  звучали  недоумение и страх. – Но зачем?

     – Задержка была уже свыше семи минут, – Лахов кивнул  подбородком  в сторону  циферблата  часов  на  пульте.  –  Ты  хочешь  приземлиться  где-нибудь в Западном Китае?

     – Нет, в Китай я не хочу, – Моманд отрицательно покачал  головой.  – И что теперь будем делать?

     – Прежде всего, доложим  о  наших  проблемах  в  Центр  управления  полетом. А уже потом – посмотрим по обстоятельствам.

     В зону радиовидимости из подмосковного Центра «Союз» вошел  минут  через пятнадцать.

     – «Протон», на связь! Володя, как меня  слышишь?  –  Лахов  узнал  встревоженный голос Валерия Рюминова. С Валерием он почти  десять  лет  назад полгода пролетал в космосе на станции  «Салют».  Именно  Рюминов  был сейчас руководителем их полета. – Что там у тебя стряслось?

     – Валера, задержка включения двигателя была больше семи минут, – Лахов старался говорить спокойно  и  уверенно.  «Паникеров,  наверное,  сейчас и без меня хватает, – решил он. –  Хотя  бы  в  том  же  Центре  управления».  –  Перелет  места  посадки  был  уже  больше   восьмисот  километров. Мы бы сели вместо  Аркалыка  где-то  в  Китае.  Поэтому  я  выключил движок примерно на шестой секунде работы.

     – Ясно,  Володя,  –  отозвался  Рюминов.  –  Попробуем  повторить  посадку на следующем витке. Вы с Абдулом  пока  отдохните,  а  мы  тут  займемся анализом ситуации.

     «Легко сказать – отдохните, – Лахов сложил руки на коленях.  –  А  если всякая чертовщина так и лезет в голову?»

     – Что будем делать, командир? – напомнил о себе Абдул.

     – Ждать, – довольно резко отрезал Лахов.  –  И  отдыхать.  Можешь  немного поспать. Или в иллюминатор посмотреть.

     – Я лучше подремлю, – сказал Моманд и  зевнул.  –  Совершенно  не  выспался сегодня...

     «Хорошо, хоть не паникует,  –  Лахов  осторожно  скосил  глаза  в  сторону напарника. – А может просто  еще  не  понимает  всю  сложность  ситуации, в которую мы вляпались?»

     Ничего хорошего в отказе двигательной установки,  разумеется,  не  было. Даже при постоянном торможении в  разреженных  слоях  атмосферы,  без включения двигателей «Союз» в ближайшие десять – двенадцать  суток  не сможет вернуться на Землю. А  система  жизнеобеспечения  –  воздух,  вода, пища, – рассчитана только на трехсуточный полет.

     ...На следующем витке, примерно  через  полтора  часа,  программу  автоматической посадки запустили снова. Двигатель  где-то  под  днищем  спускаемого аппарата опять глухо чихнул, проработал около трех  секунд  и выключился.

     –  Попробуем  включить  вручную,  –  Лахов  подмигнул  напряженно  сжавшемуся в кресле  Абдулу,  протянул  руку  к  пульту  управления  и  щелкнул тумблером включения двигательной установки. – Хрен  с  ней,  с  автоматикой!

     – Хрен с ней! – тут же поспешно согласился Моманд. Лицо его  было  непривычно бледным. – Я никогда не доверяю автоматике, Володя!

     Почти  незаметная  вибрация  стенок  корабля  снова   сообщила  о  включении тормозного двигателя.

     – Работает! – облегченно выдохнул Абдул и принялся считать. Один,  два, три, четыре, пять, шесть...

     И снова глухой хлопок где-то за спиной. И тишина.

     – Вот такая чертовщина получается, дружище, – констатировал Лахов  и выглянул в боковой иллюминатор. Земной шар поворачивался  и  уплывал  из-под  корабля  куда-то  в  бок.  Это  означало,  что  «Союз»  потерял  ориентацию.

     – «Протоны», Центр управления на  связи,  –  взволнованный  голос  оператора прорвался сквозь эфир. – Доложите, как включился двигатель.

     – Включился вовремя, но работал всего три секунды,  –  ответил  в  микрофон Лахов. – После ручного включения двигатель работал еще  около  шести секунд и снова выключился. Кроме того, визуально наблюдаю потерю  стабилизации корабля.

     – Володя, – в эфире снова зазвучал голос  Рюминова,  –  следующую  попытку посадить корабль будем делать завтра. На сегодня – отбой.

     – Понял, Валера, переходим в дежурный  режим,  –  Лахов  отключил  микрофон и повернулся к Моманду.  –  Придется  нам  с  тобой,  дружище  Абдул, вспомнить забытое детское искусство писать в собственные штаны.

     – Не понимаю, – афганец  искоса  недоуменно  зыркнул  на  него  и  возмущенно тряхнул головой.

     – А тут и понимать нечего, – Лахов невесело усмехнулся и пояснил:

     – Туалет и умывальник у нас  с  тобой  где  были?  В  орбитальном  отсеке. А что мы с тобой отстрелили три часа назад, а?

     Моманд несколько секунд сидел молча,  переваривая  услышанное,  а  потом спросил:

     – Володя, но где же теперь я буду делать омовение?

 

 

     5 сентября 1988 года. Космодром Байконур, вторая площадка.

     Монтажно-испытательный корпус 1А.

 

     – И это все? – Контрразведчик разочаровано пробежал  взглядом  по  листу бумаги. – Все происшествия за 29 августа? Больше  вы  ничего  не  обнаружили?

     – Нет, Вадим Алексеевич,  –  ответил  капитан  Чекмаев  и  развел  руками. – Только вот эти четыре позиции. И все они включены в сводку.

     – Вижу, –  Контрразведчик  вздохнул, надел  очки  и  углубился  в  чтение. – Так... Трое солдат из роты  технического  контроля  выясняли  отношения около солдатской столовой...  Кто-то  разбил  окно  в  музее  войсковой части... В отделении термостатирования не  вышел  на  работу  инженер-стажер Ушаков. Гм... «Газик» испытательной службы стоял не  на  месте... У  тебя  этот  пункт  в  сводке  помечен  галочкой.  Это  как  понимать?

     – О, это, по-видимому, самый любопытный случай из всего,  что  мы  смогли  отыскать,  –   капитан,   казалось,   даже   обрадовался,  что  Контрразведчик, наконец, добрался до этого  пункта  в  сводке.  –  Вам  вкратце доложить или с подробностями?

     – Давай  с  подробностями...  Спешить  нам  с  тобой  пока  особо  некуда...

     –  За  каждой  группой  гражданских  испытателей  закреплен  свой  автомобиль, – начал объяснять Чекмаев. – Этот «газик» – тот, о котором  идет  речь  в  сводке  происшествий,  –  и  водитель  Железняк  Михаил  Федотович   работают   с   расчетом   подготовки   систем   управления  ракеты-носителя. В ночь перед стартом, где-то около половины  второго,  Железняк подъехал на «газике» к административному  зданию  экспедиции.  Это то строение, которое находится около шоссе, на самом  краю  жилого  городка...

     – Я знаю, где это, – нетерпеливо перебил Контрразведчик. –  Давай  подробнее о деталях происшествия...

     – Так вот, Железняка вызвали,  чтобы  срочно  отвезти  в  Ленинск  какие-то протоколы технических испытаний. Он оставил машину на стоянке  слева от административного здания и  поднялся  в  приемную  на  второй  этаж, где ему и нужно было забрать бумаги. Но  в  приемной  никого  не  оказалось.  Дверь  вообще  была  заперта.   Железняк   подождал  около  получаса, но никто так и не появился. Ну, водитель и решил,  что  пока  он ехал,  планы  у  начальства  изменились  и  его  услуги  больше  не  требуются. Железняк спустился на первый этаж и решил вернуться обратно  в свою гостиницу. Но не обнаружил машину на стоянке. Его «газик» стоял  за воротами экспедиции. Вот, собственно, и все.

     – Вот и все... – задумчиво  протянул  Контрразведчик.  –  А  этот  Железняк не мог сам оставить машину за  воротами.  Оставить,  а  потом  попросту забыть, а?

     – Клянется и божится, что нет, – покачал головой  Чекмаев.  –  Я,  кстати,  проверил  его  личное  дело.  Водителем  работает  уже  более  двадцати лет и за все время нет ни одного взыскания. А вот поощрялся и  премировался многократно.

     – Ну, и почему же машина оказалась за воротами? –  Контрразведчик  поверх очков вопросительно взглянул  на  капитана.  –  Ты  сам-то  как  считаешь?

     –  Тут  вот  какое  дело,  Вадим  Алексеевич,  –  с   готовностью  откликнулся Чекмаев. – Когда Железняк  подъезжал  к  административному  зданию экспедиции, стоянка была совершенно пустой. А когда вышел –  на  месте его машины стояли два грузовика, которые только  что  пришли  со  складской базы на тридцать второй площадке. Железняк и решил, что  его  «газик», скорее всего,  мешал  разгрузке  и  его  просто  отогнали  за  ворота.

     – Он что же, ключи оставляет в машине? – удивился Контрразведчик.

     –  У  испытательских  расчетов  так  принято:  если   за  машиной  закреплены несколько водителей, ключи оставлять в замке  зажигания, – тут  же  пояснил  Чекмаев.  –  Угонов  автотранспорта   за   все  годы  существования космодрома практически не было. Да и куда угонять-то? До  первого КПП?

     – Интересные порядки, – Контрразведчик  развеселился.  –  Нам  бы  такие завести, а, Костя? Где-нибудь в центре Москвы,  представляешь?  Чтобы выходить из машины, оставлять в замке ключи и не бояться  угона!  Сказка! Ладно... Так что же получается, кто-то из водителей грузовиков  отогнал за ворота железняковский «газик»?

     – В том-то и дело, что нет, – капитан ухмыльнулся. –  Вот  тут-то  как раз и начинается чертовщина, Вадим Алексеевич... Я  лично  опросил  обоих водителей грузовиков  и  экспедиторов.  Никто  из  них  даже  не  прикасался к машине Железняка. Они в один голос утверждают, что  когда  подъехали к зданию экспедиции, на стоянке вообще  не  было  машин.  Ни  одной.

     – То есть ты  хочешь  сказать,  что  пока  Железняк  сидел  около  приемной, кто-то взял его машину попользоваться? Напрокат?

     – Получается,  что  так,  Вадим  Алексеевич,  –  Чекмаев  кивнул,  помолчал, собираясь с мыслями, и добавил:

     – А потом этот кто-то  захотел  поставить  машину  на  место,  но  стоянка уже была занята грузовиками. Поэтому «газик» Железняка  и  был  оставлен за воротами.

     –  Одну  минуточку,   Костя,   –   жестом   руки   остановил  его  Контрразведчик. – А что стоянка такая маленькая, что  три  машины  там  уже не поместятся?

     – Напротив, стоянка как раз достаточно просторная. «Газик»  легко  уместился бы на ней вместе с грузовиками. И еще бы  место  для  других  машин  осталось...  Но  стоянка  ночью  освещается   фонарями,  а  вот  пространство за воротами экспедиции –  нет.  И  я  думаю,  что  кто-то  просто не захотел, чтобы водители грузовиков увидели его выходящим  из  машины  Железняка.  Они,  кстати,  и  не  увидели  –  ни   шоферы,  ни  экспедиторы совершенно не обратили никакого внимания на то,  когда  за  воротами появился «газик» и кто из него вышел.

     – То есть неизвестный водитель  «газика»  хотел  быть  и  остался  незамеченным? Ты это хочешь сказать? – осведомился Контрразведчик.

     – Так точно, Вадим Алексеевич, – на лице Чекмаева заиграла хитрая  улыбка. – Или все это может оказаться простой случайностью, или  некто  явно не хотел привлекать к себе внимание.

     – Да,  это  уже  интересно,  –  Контрразведчик  поправил  пальцем  съехавшие на кончик носа очки. – Послушай-ка, Константин, а как  этого  самого Железняка вызвали на работу?

     – Он говорит, что ему позвонили среди ночи и... –  капитан  вдруг  осекся и глянул  на  Контрразведчика  широко  открытыми  от  удивления  глазами:

     – Вы думаете, что...

     – А почему бы нет? – перебил его Контрразведчик  и,  стремительно  поднявшись со стула, зашагал по комнате, заложив руки за спину. –  Раз  уж мы с тобой взялись измышлять гипотезы, то почему бы и  нет?  Кто-то  от имени Рахманинова звонит Макарьеву и приказывает проверить периметр  вокруг старта. И этот же кто-то звонит Железняку  и  вызывает  его  на  работу! В котором часу, ты говоришь, ему позвонили?

     – Э... Где-то около половины первого...

     –  Вот-вот...  Заметь,  Костя,   по   времени-то   второй  звонок  практически совпадает с первым!

     – Вы и вправду считаете, что и Макарьеву, и Железняку мог звонить  один и тот же человек?

     – Может быть, может быть...– Контрразведчик на секунду задумался,  а потом резко повернулся к Чекмаеву:

     –  А  ты  случайно  не  спрашивал  у  Железняка,  кто  именно  из  руководства звонил ему в ту ночь и вызывал его на работу?

     –  Спрашивал.  Железняк  говорит,  что  звонил  начальник  отдела  Волынцев. Да, кстати,  звонивший  сказал  Железняку,  что  в  приемной  возможно придется подождать минут двадцать  –  тридцать.  Но  с  самим  Волынцевым я еще не беседовал, Вадим Алексеевич.

     – С Волынцевым поговоришь немедленно. Прямо сейчас. И сразу же ко  мне с докладом. Это первое. Теперь второе, –  Контрразведчик  взял  со  стола ручку и  пододвинул  к  себе  чистый  лист  бумаги.  –  С  какой  максимальной скоростью может двигаться «газик», Костя? С учетом  того,  что ехать придется  ночью  и,  в  лучшем  случае,  по  шоссе,  которое  соединяет вторую площадку с Ленинском.

     – Ну, километров шестьдесят – семьдесят в час можно  выжать...  – капитан наморщил лоб.

     – Возьмем по максимуму – семьдесят километров,  –  Контрразведчик  вывел число на бумажном  листе.  –  А  сколько,  ты  говорил,  времени  прождал Железняк около приемной?

     – Он утверждает, что где-то около получаса.

     – Значит, тоже возьмем по  максимуму  –  полчаса.  За  это  время  кто-то  воспользовался  машиной  Железняка  и  вернул  ее   на  место.  Спрашивается,  на  какое  максимальное  расстояние   этот   некто  мог  удалиться за примерно тридцать минут, которые были в его распоряжении?  Такая вот простенькая задачка...

     – Скорость умножим на время  и  получим  расстояние,  –  на  лице  капитана мелькнула улыбка. – Учебник по физике. Шестой класс.

     – Молодец, – довольно ухмыльнулся Контрразведчик. – Сразу  видно,  что в школе учился на «отлично»! Ладненько... Значит, если на дорогу в  оба конца ушло максимум полчаса,  то  путь  к  цели  занял  пятнадцать  минут. Предположим, что все это время  «газик»  ехал  на  максимальной  скорости. То есть семьдесят километров в час.  Умножаем  семьдесят  на  четверть  часа...  И  получаем,   что   от   административного  здания  экспедиции машина могла уйти за это время на  семнадцать  с  половиной  километров. Это если по максимуму.

     Контрразведчик еще раз  внимательно  окинул  взглядом  расчеты  и  поднял глаза на Чекмаева:

     – Поэтому вот что, Костя... Во-первых, ты в самом срочном порядке  находишь этого Волынцева и выясняешь, кому и когда он  звонил  в  ночь  перед  стартом.  Если  он  вообще   звонил,   конечно...   Во-вторых,  немедленно поднимаешь по тревоге роту спецназначения. От моего  имени,  разумеется. Пусть наши ребятишки самым внимательным  образом  прочешут  весь этот  пятачок  от  здания  экспедиции  до  отметки  семнадцать  с  половиной километров. Неторопливо, двигаясь по спирали, так, чтобы  ни  одного местечка, где даже теоретически  можно  что-либо  спрятать,  не  пропустить. Ни единого! Ясно?

     ...Через  час  капитан  Чекмаев   доложил   Контрразведчику,  что  начальник отдела  Алексей  Иванович  Волынцев  в  ночь  перед  стартом  водителю Железняку не звонил и на работу его не вызывал.

     А еще через два  с  половиной  часа,  когда  сумерки  уже  начали  сгущаться  над  степью,  поисковое   отделение   группы   специального  назначения на территории корпуса 2Б, – том самом, в котором готовили к  запуску ракеты-носители, – обнаружило труп Олега Ушакова. Тело инженера  было найдено в цистерне с остатками жидкого азота,  которая  стояла  в  железнодорожном тупичке около компрессорной.

 

 

     6 сентября 1988 года. Космодром Байконур, вторая площадка.

 

     Майора Демиденко,  своего  постоянного  партнера  по  преферансу,  Агент заметил еще издали, когда  вышел  из  столовой  и  спускался  по  ступенькам в сторону нижнего строевого плаца. Демиденко считался одним  из лучших специалистов по вычислительной технике на космодроме. Всегда  веселый и улыбчивый, сейчас он шагал навстречу  Агенту  с  озабоченным  выражением на лице.

     – Привет, Александр Михайлович! – окликнул его Агент. –  Что  это  ты сегодня не в настроении? Что-нибудь случилось?

     – А, привет, – Демиденко  остановился  и  пожал  протянутую  руку  Агента. – Случилось? А ты разве еще ничего не знаешь?

     – Нет. А что?

     – Неприятности на орбите. Космонавты не могут приземлиться.

     – Да что ты? – Агент изобразил  на  лице  удивление.  Его  сердце  запрыгало в груди от радостного возбуждения. Устройство, которое три с  половиной  месяца  назад  он  тайно  поместил  в   спускаемый  аппарат  космического корабля, все-таки сработало!

     Когда  Агент   получал   это   задание   и   оговаривалась  сумма  вознаграждения,  единственным  условием  со   стороны   заказчика  был  подтвержденный факт срабатывания внедренной в вычислительный  комплекс  «Союза» микросхемы. Только  после  этого  деньги  за  проведение  всей  операции будут переданы ему через почтовый ящик с очередным  курьером.  И только после этого его работа здесь, на Байконуре,  будет  считаться  завершенной и ему дадут координаты канала для ухода  за  пределы  этой  взрастившей его, но все-таки такой ненавистной ему страны.

     – И что же случилось? – Агент изо всех сил старался ни словом, ни  жестом не выдать собеседнику своей радости. – Движок полетел?

     – Черт его знает, – Демиденко неопределенно пожал  плечами.  –  С  двигателями вроде бы все в  порядке.  «Союз»  от  «Мира»  отстыковался  нормально, сбросил перед спуском бытовой отсек.  Лахов  стал  готовить  двигатель к включению. И вдруг – на тебе, сбой в ориентации!

     – Хреново!  –  Агент  удивленно  присвистнул.  –  Без  ориентации  машинку на Землю не посадишь!

     –  Так  ты  представляешь,  какая   неприятность:   отказали  оба  инфракрасных датчика! – от волнения лицо Демиденко  стало  покрываться  красными пятнами. – Оба! И основной, и резервный!

     – Ничего себе! Ну, а если попробовать вручную сориентироваться?

     – Да так поначалу и хотели сделать! Сразу же на следующем  витке.  Подготовились, экипажу передали инструкции. Лахов включает  двигатель,  несколько секунд нормальной работы – и  вдруг  сбой  в  вычислительном  комплексе. И корабль снова теряет ориентацию.

     – Вот это да! – Агент округлил глаза. – И что же теперь будет?

     – Посадка перенесена на завтрашнее утро, – хмуро буркнул в  ответ  Демиденко. – Все испытательские расчеты переведены в  дежурный  режим.  По крайней мере, на предстоящие сутки.

     – Михалыч, а если и завтра их посадить не удастся? Тогда что?

     – А тогда полный звездец! – выругался Демиденко и пояснил:

     – Запасов воздуха у Лахова и афганца хватит на трое  с  половиной  суток. Потом – все, хана...

     – Ох, ни хрена себе, – Агент  даже  приоткрыл  рот,  демонстрируя  собеседнику, что сказанное совершенно потрясло его. – Это ж два  трупа  и международный скандал как минимум!

     – Если, не дай Бог, ребятам не удастся завтра вернуться на Землю,  – Демиденко еще больше нахмурился, –  наши  особисты  здесь  камня  на  камне не оставят!

     – Да мы-то причем? Авария ведь на орбите, а не здесь!

     – Не  здесь,  говоришь?  А  диверсанты  неделю  назад?  А  смерть  Рахманинова? Поверь мне, все свяжут в один клубок.

     – Да, Михалыч, ты прав. Достанется всем, – Агент растянул губы  в  горькой улыбке. – Ладно, Александр Михайлович, я пойду. У меня сегодня  еще одна проверочка на «Прогрессе».

     – А, ну давай, – Демиденко кивнул на прощание и зашагал в сторону  столовой.

     Агент спустился на нижний плац, достал сигареты и закурил.

     Итак, штуковина на «Союзе» сработала. А это значит, что и деньги,  и свобода уже почти у него в кармане. Дня два, от силы три, – и прости  прощай, родной космодром.

     Агент последний раз затянулся, щелчком отшвырнул окурок в сторону  и пружинистой походкой зашагал к воротам испытательного корпуса.

     Впереди его ждали деньги и свобода.

 

 

     6 сентября 1988 года. Космодром Байконур, вторая площадка.

     Монтажно-испытательный корпус 1А.

 

     – Присаживайтесь, ребята, – Контрразведчик жестом  указал  майору  Казинцеву и капитану Чекмаеву на стулья около письменного стола. – Чем  порадуете?

     Майор молча достал  из  своей  кожаной  рабочей  папки  несколько  стянутых скрепкой листов бумаги и протянул Контрразведчику:

     – Здесь отчет группы по Олегу  Ушакову,  Вадим  Алексеевич.  Акты  экспертиз, докладные моих сотрудников и краткие выводы.

     – Вот с кратких выводов, Паша, пожалуй,  и  начнем.  Командование  сегодня утром горячо поздравило меня  со  вторым  трупом.  Им  там,  в  Москве, нет дела, что тело Ушакова неделю пролежало в жидком  азоте  и  является,  если  так   можно   выразиться,   всего   лишь   еще  одним  дополнительным штрихом в общей картине той распроклятой  предстартовой  ночи. Труп есть труп, а видимых результатов нашего расследования  пока  нет... Так, что шею мне сегодня намылили и стружечку со  спины  сняли.  Поочередно из каждого начальственного кабинета и по полной  программе.  Какие соображения по Ушакову, ребята?

     –  Смерть  Ушакова  наступила  мгновенно,  от  колотой  раны  под  лопаткой,  –  полистав  свои   бумаги,   Чекмаев   извлек   заключение  патологоанатомов.  –  Осмотр  тела  убитого  кровоподтеков   и  других  прижизненных повреждений не выявил. То есть, следов драки нет.

     – Я  полагаю,  Вадим  Алексеевич,  –  снова  вступил  в  разговор  Казинцев, – что Ушакова мог убить только хорошо знакомый ему  человек.  Во-первых, нет следов борьбы.  А  я  уверен,  что  человек  комплекции  Ушакова не дал бы себя так  просто  убить.  Удар,  скорее  всего,  был  нанесен неожиданно, когда убитый инженер совершенно не ждал нападения.  Во-вторых, расположение раны на теле почти исключает вариант нападения  из засады. Значит, остается предположить,  что  смертельный  удар  был  нанесен человеком, которого Ушаков знал достаточно  близко.  Возможно,  во время разговора Ушаков  почему-то  на  долю  секунды  повернулся  к  собеседнику спиной. Убийце хватило этого времени для  единственного  и  точного удара.

     – Так... Мотивы убийства?

     –  Вадим  Алексеевич,  у  меня  на  этот  счет   есть   кое-какие  соображения, – Чекмаев щелкнул пальцами. – Макарьев утверждает, что  в  ночь перед стартом именно Рахманинов  отдал  ему  по  телефону  приказ  проверить периметр ограждения вокруг стартового  комплекса.  В  то  же  время все телефонисты в  один  голос  говорят,  что  ни  на  смотровой  площадке, ни в испытательном корпусе Рахманинов к телефону и близко не  подходил. Тогда кто мог звонить Макарьеву?

     – Ты полагаешь, что  нашему  лейтенанту  мог  звонить  Ушаков? – угадав логику рассуждений капитана, засомневался Контрразведчик. – Ну,  и на чем основываются это твое предположение?

     – Знаете,  какое  хобби  было  у  Ушакова?  –  на  лице  Чекмаева  появилась хитрая улыбка. – КВН и любительский театр. Говорят,  он  был  настоящим докой по имитации чужой речи!

     – Значит, по-твоему, голосом  Рахманинова  с  Макарьевым  говорил  Ушаков?

     – Конечно, Вадим Алексеевич! По  чьей-то  просьбе  Ушаков  звонит  Макарьеву. А потом его убивают! Мавр сделал свое дело!

     – И теперь мавр может уходить... Ладно, считай,  что  я  принимаю  твою версию. Предварительно. А зачем тогда нужна смерть Рахманинова?

     – Макарьев мог погибнуть  в  схватке  с  диверсантами,  а  мог  и  остаться в живых. Так случилось, что лейтенант  выжил.  Первый  вопрос  следствия: как караул оказался около периметра стартовой  позиции?  По  приказу Рахманинова. А Рахманинов –  если  бы  его  оставили  в  живых, – обязательно заявил бы, что Макарьеву он не звонил. Значит, мы бы сразу  стали искать человека, умеющего подделывать голоса.  И  непременно  бы  вышли на Ушакова!