Текст книги "Афганский полет"

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

     – Смерть Рахманинова не была самоубийством, –  уверенно  повторил  Макарьев. – Его убили.

     – Убили?  –  теперь  на  лице  Кузина  совершенно  ясно  читалось  удивление. – А ты откуда знаешь?

     – Предполагаю.

     – Ах, предполагаешь... – немного разочаровано протянул  Кузин. – Версий сейчас можно выдвигать много, но вот  есть  ли  доказательства?  Вот в чем вопрос...

     «Неужели все-таки он? – Макарьев внутренне напрягся. – С чего  бы  это он вспомнил о доказательствах? А как держится! На  лице  ни  следа  волнения! Что же, говори, дорогой мой, говори...»

     –  А  доказательств  насильственной  смерти,  как  я  понимаю,  – продолжал абсолютно спокойным тоном Кузин, – у  следствия  как  раз  и  нет.

     Металлическая плита у  ног  Макарьева  тихонько  звякнула.  Антон  выжидательно посмотрел на входную дверь комнаты, но  в  проеме  дверей  никто не появился.

     «Ах, вот значит как! Еще один гость? И тайком...  Ладно,  ребята,  работаем дальше!»

     – Доказательств, может быть, пока и недостаточно, – Макарьев чуть  повысил голос. Он хотел, чтобы в прихожей его было хорошо слышно. – Но  есть логика. Железная логика, против которой не попрешь!

     – Гм, и какая же логика в смерти Рахманинова? – Кузин не  скрывал  своего скептического отношения к словам лейтенанта.

     – Да почти  элементарная,  –  Антон  широко  улыбнулся,  стараясь  скрыть  вдруг  охватившее  его  чувство  тревоги.  –  Можно   сказать,  простейшая. Ну, вот смотри. Почему считают, что Рахманинов покончил  с  собой?

     – Он оставил записку... – Кузин наморщил лоб, припоминая. –  И  в  записке, кажется, было что-то о причинах самоубийства...

     – В записке ничего толком сказано не было, – решительно  возразил  Макарьев. – Серафимыч только написал,  что  он  совершенно  запутался.  Заметь,  записка  написана  на  оторванном  неизвестно  откуда  клочке  тетрадного листа, хотя в столе у Рахманинова всегда было много  чистых  листов писчей бумаги. С чего бы это вдруг  ему  вздумалось  писать  на  обрывке?

     – Не знаю... – Кузин задумчиво почесал  затылок.  –  Гм,  а  ведь  действительно...

     – А все дело в том, что Рахманинов не писал предсмертную записку.  Слова на этом клочке тетрадного листа были написаны  совсем  в  другое  время и в другой  обстановке.  Я,  конечно,  не  знаю,  в  чем  и  где  запутался Рахманинов. Может быть, в каких-то расчетах. Он же готовился  поступать в академию, так? Но только не  в  жизни  он  запутался,  наш  Серафимыч. Не такой он был человек!

     Макарьев  несколько  секунд  помолчал,  собираясь  с  мыслями,  и  продолжал:

     – Убийца где-то нашел эту запись, оторвал ту часть,  которая  его  интересовала, и после убийства оставил на месте  преступления.  Так  и  получилась предсмертная записка.

     – Но зачем кому-то было убивать Рахманинова?  –  на  лице  Кузина  читалось совершенно искреннее недоумение.

     «Да он просто гений, если все это игра», – восхитился Макарьев. – «Ладно, там будет видно. Поехали дальше».

     – А знаешь, как наш караул навели на диверсантов?  Очень  просто!  На КПП позвонили и голосом Рахманинова  отдали  мне  приказ  проверить  ограждение по всему периметру стартового комплекса.

     – Получается, что звонивший знал о  налете  диверсантов  заранее?  Заранее знал их маршрут? –  на  лице  Виталия  появилась  скептическая  улыбка. – Он что же, получается, имел связь с их хозяевами?

     – Вот именно, – кивнул Антон. – И, заметь, очень надежную связь.

     Чайник выпустил из носика  струйку  пара  и  засвистел.  Макарьев  выдернул  его  вилку  из  розетки,  плеснул  в   стаканы   заварку  из  надщербленного фарфорового заварника и долил кипятка:

     – Держи, сахар по вкусу.

     – Спасибо, – Кузин пододвинул к себе мигом покрывшийся  испариной  стакан и потянулся к сахарнице:

     – Если следовать, твоей логике, Антон, то мы имеем дело не просто  со злоумышленником, а со шпионом.

     – Я, дружище Штирлиц, пришел  к  такому  же  выводу,  –  Макарьев  улыбнулся и отпил чай из стакана.

     – Гипотеза, конечно,  интересная,  –  Кузин  задумчиво  помешивал  ложечкой быстро растворяющийся в чае сахар. – Но у нее есть  и  слабая  сторона. Зачем шпиону потребовалось звонить к тебе на КПП?  Зачем  ему  сдавать своих? Так что, группенфюрер, – он  весело  подмигнул  Антону,  ваше предположение несколько прихрамывает...

     – Выстрел из «Стингера» не решал задачу  уничтожения  космонавтов  со стопроцентной вероятностью. На  космическом  корабле  есть  система  аварийного  спасения.  Она  бы  утащила  корабль  с   космонавтами  от  поврежденной ракеты. Террористический акт должен быть  рассчитан  так,  чтобы у космонавтов не было ни малейших шансов на спасение.

     – Тогда какой смысл был посылать эту диверсионную группу?

     – Чтобы замаскировать настоящую диверсию. Я, Виталя,  думаю,  что  сегодняшние неполадки на  «Союзе»  во  время  посадки  –  это  и  есть  результат диверсии. А диверсанты должны были только прикрыть настоящую  акцию против советско-афганского экипажа. Ну, и, что вполне  возможно,  подсунуть нашей контрразведке какую-нибудь дезинформацию.

     – Н-да... Но в этом случае,  как  я  понимаю,  желательно,  чтобы  диверсанты попали в контрразведку уже мертвыми...

     – Совершенно верно, – согласился Макарьев. – Диверсанты при любом  раскладе  должны  были  умереть.  Поэтому  тот,  кто   планировал  это  прикрытие,  подстраховался  троекратно.   Во-первых,   диверсанты  были  настоящими фанатиками, которым годами вбивалось в голову, что плен это  позор, что главная цель их жизни – по  приказу  командира  умереть  во  славу Аллаха.  Так  что  сдаваться  живыми  они  явно  не  собирались.  Во-вторых, – как я полагаю, –  все  гранаты  в  их  боекомплекте  были  дефектными. Дергаешь за  кольцо  –  и  сразу  взрыв.  Так,  кстати,  и  получилось в той ночной перестрелке.  Ну,  и  третье.  На  диверсантов  буквально навели наш караул. Это и для того,  чтобы  создать  условия,  когда дефектные гранаты придется применить, и для того, чтобы была еще  одна гарантия гибели диверсантов – в открытом бою,  который  неминуемо  бы завязался.

     – Да, фантазия  у  тебя,  Антошка,  замечательная!  –  восхищенно  покачал головой Кузин. – Надо же как туго связал  все  эти  события  в  один клубок! Из всего сказанного следует, что Рахманинов был шпионом?

     – Гм, а с чего ты взял?

     – Но ведь именно он звонил тебе на КПП?

     – Нет, – Макарьев покачал головой. – Рахманинов – не шпион. Звонил  совершенно другой человек. Но говорил он голосом нашего Серафимыча.

     – Он и голоса умеет подделывать? – хохотнул Кузин. –  Слушай,  ну  прямо Джеймс Бонд какой-то!

     – Увы, голоса он подделывать не умеет. Если бы умел, Олег Ушаков,  может быть, остался бы в живых.

     – Олег  Ушаков?  Погоди,  это  тот  молодой  инженер  из  расчета  термостатирования, который неделю назад пропал? А он тут причем?

     – Сейчас объясню. Но сначала вернемся к смерти Рахманинова. Зачем  потребовалось убивать майора? Наш шпион просто не был уверен, что я  единственный, кто слышал голос Серафимовича, отдающий приказ проверить  периметр ограждения, – погибну в стычке с диверсантами. Случись это,  и  никто бы и не знал,  что  кто-то  вел  разговор  по  телефону  голосом  Рахманинова. Но могло быть – и случилось! – иначе: я остался в  живых.  Знаешь, какой первый вопрос мне задали особисты на следствии? Их очень  интересовало, как и почему наш караул оказался  около  ограждения.  По  чьему приказу. Конечно, я ответил, что по приказу Рахманинова. Если бы  Серафимыч был жив, он бы, конечно, на допросе заявил,  что  не  звонил  мне и не посылал караул на проверку. У следствия сразу бы возникли три  версии: лгу я, лжет Рахманинов и  третье  –  правду  говорим  мы  оба.  Можешь мне поверить, первые две версии из-за отсутствия мотивов отпали  бы достаточно быстро, а по третьей выходило бы, что телефонный  звонок  был сделан не Рахманиновым, а кем-то еще, кто умеет имитировать  чужие  голоса. Олег Ушаков как раз и умел это делать. За что и был убит.

     – Убит?! Олег Ушаков убит?!

     – Да, убит. Убит тем же человеком, который отравил Рахманинова.

     – Складно у тебя получается... Диверсанты  прикрывают  настоящего  шпиона. Рахманинов и Ушаков  были  убиты,  чтобы  ниточка  от  них  не  потянулась все к тому  же  шпиону.  Гм,  а  ведь  и  вправду  выглядит  логично!

     – Согласись,  очень  уж  все  замечательно  получилось  у  нашего  шпиона. Ушаков  исчез,  пропал  и  никто  не  догадается,  что  звонок  Рахманинова был  фальшивкой.  Ушакова  вообще  не  будут  связывать  с  событиями предстартовой ночи, пока  не  найдут  его  труп.  Рахманинов  считается самоубийцей. По тексту его предсмертной записки нельзя точно  сказать, был ли он связан с диверсантами.  И,  заметь,  ни  один  след  теперь не ведет к настоящему убийце и шпиону!

     – Н-да... Чистая работа!

     – Не совсем, – Макарьев покачал головой. – Следы убийца  все-таки  оставил. А я эти следы нашел. Следы четкие, ясные и неоспоримые.

     – Которые и выведут прямо на шпиона? – Кузин отодвинул в  сторону  пустой стакан. – Что же, версия у  тебя  получается  занятная,  Антон.  Если только ты не ошибся в состыковке фактов  и  все,  что  ты  сейчас  говорил – это правда.

     – К сожалению, все это правда, – раздался голос от двери.

 

 

     6 сентября 1988 года. Космодром Байконур, вторая площадка.

 

     Контрразведчик вернулся к себе в кабинет и  устало  опустился  на  стул за рабочим столом.

     День выдался  суматошным.  С  утра  накатила  лавина  звонков  из  Москвы. Все столичное руководство, начиная с первого  зама  начальника  Управления и кончая коллегами из соседних отделов, хотело  знать,  что  за труп обнаружен вчера на второй площадке,  связан  ли  этот  труп  с  попыткой диверсии в ночь перед стартом советско-афганского  экипажа  и  что предпринимает  Контрразведчик  и  подчиненные  ему  структуры  для  поиска убийцы и скорейшего завершения дела. И Контрразведчику пришлось  четыре часа к ряду давать  подробные  объяснения  по  факту  вчерашней  находки, старательно выслушивать наставления  и  поучения  из  высоких  кабинетов, молодцевато рапортовать по телефону о проделанной работе  и  доверительно сообщать о наиближайших планах розыскной группы.

     Немного расслабиться Контрразведчику удалось только в  «каптерке»  у Лопатина. Но только до того момента, как Макарьев начал рассказывать  свою поучительную историю о трупе, найденном в цистерне.

     «А  ведь  опять  что-то   задумал   шельмец,   –   Контрразведчик  ухмыльнулся и устало потер ладонью лоб. – Неспроста же, явно неспроста  он сегодня завел речь о трупе Ушакова.  Правда,  Макарьев  не  называл  фамилий, но сразу ясно, о чем шла речь».

     «Минуточку, –  тут  же  остановил  он  себя.  –  А  кому  и  что,  собственно говоря, ясно? Макарьеву, потому что  он  был  на  опознании  трупа. Мне, потому что  я  полковник  контрразведки  и  веду  всю  эту  операцию. А еще кому? Остальные шестеро или семеро – это  как  раз  те  фигуранты в деле, среди которых,  скорее  всего,  и  может  находиться  вражеский агент. Макарьев, очевидно, тоже пришел к такому же выводу. И  уж конечно, эту историю о трупе в  цистерне  Макарьев  рассказывал  ни  мне, и ни себе. И даже не тем ребятам – сослуживцам, которые не  имеют  никакого отношения к попытке диверсии. Рассказ  был  адресован  только  одному человеку – агенту. Персонально, так сказать. Вот только зачем?»

     «А ведь ясно зачем! Чтобы агент занервничал! Занервничал  и  стал  действовать. Вышел из тени, в которой  затаился,  и  как-то  обнаружил  себя. Вот и Макарьев решил поступить так же  –  рассказал  о  трупе  в  цистерне  тем  своим  сослуживцам,  среди  которых,  скорее  всего,  и  находится искомый вражеский агент!»

     «Н-да... Ну, и что же должен предпринять агент в  этой  ситуации?  Поставим-ка себя на  его  место...  Труп  Ушакова  официально  пока  не  найден. Но о трупе  откуда-то  знает  лейтенант  Макарьев.  Тот  самый  лейтенант, который уже неделю путается у агента под ногами. Тот  самый  лейтенант,  которого  агент  уже  пытался  нейтрализовать,  имитировав  несчастный случай с поражением электрическим током. Если  тогда  агент  испугался Макарьева,  то  сейчас,  когда  лейтенант  –  публично,  при  свидетелях! – совершенно однозначно дал понять, что он знает  о  трупе  Ушакова в цистерне, угроза разоблачения со стороны  Макарьева  выросла  десятикратно. Ну, и что же будет сейчас делать агент?  Ха,  ясно,  как  день: попробует убрать  Макарьева.  Причем  убрать  немедленно,  чтобы  лейтенант не успел рассказать о трупе еще кому-нибудь.  Или  чтобы  не  пошел со своим сообщением прямо в  контрразведку.  Значит,  мы  сейчас  должны  глаз  не  спускать  с  Макарьева!   Агент   со   стопроцентной  вероятностью вот-вот нарисуется рядом с ним!»

     Рука  Контрразведчика  потянулась  к  телефонному   аппарату,  но  телефон, словно угадав мысли человека,  зазвонил  сам.  Контрразведчик  снял трубку:

     – Я слушаю.

     – Вадим Алексеевич, – в голосе Чекмаева звучала тревога. – У меня  новости по Макарьеву...

 

 

     6 сентября 1988 года. Космодром Байконур, вторая площадка.

     Комната расчета систем жизнеобеспечения.

 

     На пороге комнаты с пистолетом в руках стоял Евгений Шестюк. Дуло  пистолета было направлено в сторону Макарьева.

     – Да, к сожалению, все, что ты сейчас рассказал – это  правда,  – Шестюк криво ухмыльнулся и шагнул в комнату. – Хотя есть  и  кое-какие  неточности.

     – Можешь познакомиться, Виталя, –  Макарьев  снова  повернулся  к  замершему на стуле с открытым от удивления  ртом  Кузину  и  кивнул  в  сторону Шестюка. – Это есть тот самый шпион и убийца.  Как  говорится,  во всей своей красе.

     – Ну, мужики, вы даете! – Кузин перевел  взгляд  с  Макарьева  на  Шестюка и захохотал. – Так это вы на пару меня разыграть решили, да?

     Он оперся рукой о столешницу и приподнялся  на  стуле,  собираясь  встать.

     – Сидеть, сволочь! – сквозь зубы зло процедил Шестюк и  угрожающе  повел пистолетом в сторону инженера. – Шевельнешься – пристрелю!

     – Женька, ты с ума сошел? – рыжие тонкие брови  Кузина  удивленно  взметнулись вверх. – Перестань в меня тыкать  этой  дурой!  А  если  и  вправду выстрелит?

     – Сиди тихо, придурок! – Шестюк хищно оскалился. На его коротком,  похожем на бульдожий, носу блеснули мелкие капельки пота.

     – Сядь на место, Виталя, – Макарьев постарался, чтобы  его  голос  прозвучал  как  можно  более  спокойно  и  убедительно.  –  Наш  общий  знакомый, к сожалению, не шутит.

     Кузин, не сводя глаз с направленного  на  него  пистолета,  снова  медленно опустился на стул и пролепетал:

     – Ничего не понимаю...

     – Вот так-то лучше, – на побелевшем от  напряжения  лице  Шестюка  снова мелькнула кривая ухмылка. Он перевел взгляд на Макарьева:

     – А  тебе,  лейтенант,  сейчас  придется  ответить  на  несколько  вопросов. И очень подробно ответить.

     – С удовольствием,  –  лицо  Антона  оставалось  непроницаемым  и  внешне совершенно спокойным. – В свою очередь у меня тоже будут к тебе  вопросы.

     – А ты наглец, – Шестюк фыркнул и глаза его оценивающе скользнули  по Макарьеву. – А что, мне нравится, как ты держишься.  В  отличие  от  нашего Виталика, который едва не наложил в штаны.

     – Просто для Виталия твое появление здесь – полная неожиданность,  улыбнувшись, пояснил Макарьев. – А я знал, что ты придешь.

     – Знал? – Шестюк насторожился. – И откуда же ты это знал?

     –  А  разве  после  рассказанной  мной  истории  на   сегодняшней  «посиделке» у тебя не возникло острого  желания  встретиться  со  мной  где-нибудь в очень укромном уголочке при минимуме свидетелей? –  Антон  рассмеялся. – На этом твоем желании и строились все мои  расчеты.  Как  видишь, я не ошибся. А потом я просто слышал, как ты вошел во  входную  дверь.

     Он пару раз стукнул каблуком сапога по  металлической  плите  под  ногами. Металл отозвался легким дребезжанием.

     – Слышал? Если кто-то появляется около  порога,  здесь  раздается  примерно вот такой же звук. Так что плитки в  нашей  комнате  работают  почти как сигнализация. Жаль, конечно, что ты об этом не знал, правда?

     – Вот как, значит... – задумчиво  изрек  Шестюк  и  на  лице  его  появилось выражение почти детской обиды. – То есть ты с самого  начала  знал, что я стою в коридоре и слушаю...

     – Конечно, – губы Антона сложились в озорную улыбку. – Собственно  говоря, я и говорил сейчас больше для тебя, чем для Виталика.

     – Ловушечку, значит, придумал, – Шестюк зло зыркнул на  Макарьева  и недобро  ухмыльнулся.  –  Сигнальчик  в  виде   металлической  плиты  соорудил... А ты ловкач, лейтенант!

     – Есть с кого брать пример.

     – Да,  головка  у  тебя  работает!  А  знаешь,  вдвойне  приятно,  побеждать, когда соперник умный!

     – Приятно, – согласился Макарьев. – Кстати, это у  тебя  в  руках  случайно не мой пистолет?

     – Твой, – кивнул Шестюк и весело хохотнул. –  Вот  говоришь,  что  ждал  меня,  а  оружие  оставляешь  в   соседней   комнате.   Пришлось  позаимствовать. Временно, конечно.

     – Что ж, и на старуху бывает проруха, – пожал плечами Макарьев. – Ладно, давай перейдем ближе к делу. Ты вот сказал, что в  моей  версии  на твой счет есть какие-то неточности. Интересно, какие?

     – Нет, ну ты мне определенно нравишься! – Шестюк снова захохотал.  – Это же надо! Стоит под дулом пистолета и задает вопросы!

     – Спрос, как известно, не бьет в нос, – парировал Макарьев.  –  А  умеренное любопытство никогда не было пороком.

     – Умеренное, говоришь?  А  впрочем,  ты  прав.  Любопытство  твое  умеренное. И во времени, и в пространстве. Ты, надеюсь, понимаешь, что  отсюда живым уже не выйдешь? Еще пять – от силы десять минут и  тю-тю,  Макарьев...

     – Ну, вопрос  продолжительности  моего  существования  мы  еще  с  тобой, надеюсь, обсудим.  А  теперь  все-таки  вернемся  к  вопросу  о  неточностях.

     – Гм... Ну, да черт с тобой! Мне сказать не жалко.  Ты  же  скоро  будешь очень надежным хранилищем любых секретов. Прямо, как могила, – Шестюк довольно оскалился, на несколько мгновений о чем-то  задумался,  а потом произнес:

     – А знаешь, иногда  очень  хочется,  чтобы  мои  действия  кто-то  оценил со стороны.  Согласись,  очень  приятно,  когда  тебя  называют  профессионалом. Особенно, если это говорит поверженный противник.

     – Да, в известной степени, это способствует самоутверждению. Хотя  бы в собственных глазах, – Макарьев холодно улыбнулся.

     – Иногда и этого достаточно.  Ты  правильно  угадал,  что  я  для  звонка на КПП использовал Ушакова.  Уговорил  его,  дурака,  вроде  бы  подшутить  над  тобой.  Он,  правда,  собирался  потом  еще  раз  тебе  позвонить. Чтобы,  значит,  извиниться  и  сказать,  что  пошутил.  Но  телефон, как ты уже, наверное, догадался, именно в этот  момент  вдруг  перестал работать. А перезвонить с другого аппарата он уже  не  успел,  бедняга.  Потому  что  внезапно  заболел  и  умер,   –   Шестюк  снова  осклабился. – Пацан он был  зеленый,  твой  Ушаков.  Пока  он  на  КПП  названивал,  я  с  Виталиком  и   Белановым   доблестно   трудился  на  «Прогрессе». Правда, Виталя?

     – Правда, – буркнул в ответ Кузин. Он сидел на  стуле  бледный  и  совершенно поникший.

     – Согласись, красиво было  придумано,  Макарьев,  верно?  Вывести  тебя на диверсантов и одновременно  обеспечить  себе  самое  настоящее  алиби. Железное алиби, не так ли?

     – Задумано действительно красиво, –  согласился  Антон.  –  А  от  Ушакова  ты  избавился  уже  потом,  когда  началась   суматоха  после  перестрелки с диверсантами?

     – Конечно, – тонкие и почти бесцветные губы Шестюка расплылись  в  довольной улыбке. – Правда, для этого мне пришлось  уговорить  Ушакова  еще раз пошутить: вызвать водителя «газика» ночью к  административному  зданию. Ну, а потом все было уже делом техники.

     – А смерть Рахманинова? Она зачем тебе понадобилась?

     – Да ты ведь  и  сам,  кажется,  догадался?  –  на  лице  Шестюка  отразилось удивление. – Это же так просто... Рахманинова я достал  уже  почти утром. Предложил ему выпить по  сто  грамм  для  бодрости  после  бессонной ночи. А в стаканчик его незаметно кое-что подсыпал.  Н-да...  Тогда я уже точно  знал,  что  после  перестрелки  с  диверсантами  ты  остался в живых. Сам понимаешь, говорящий  майор  Рахманинов  в  такой  ситуации мне был совсем ни к чему. Чтобы он уже через час или  два  на  вопросы контрразведки ответил, что не звонил тебе?  Меня  это,  видишь  ли, никак не устраивало. Ну, и пришлось попросить майора помолчать. Да  ты не расстраивайся. Он хорошо умер, быстро. Почти не мучался.

     – Да, получается, что ты закрылся со всех сторон, – констатировал  совершенно  бесстрастным  голосом  Антон.  Он   едва   сдерживал  свою  ненависть к стоявшему напротив и скалившему зубы  в  довольной  улыбке  человеку. – Даже и не подступишься. Признайся  честно,  наверное,  уже  решил, что оставил всех с носом,  а?  Ну,  а  тут  вдруг  я  со  своим  сегодняшним рассказом на «посиделках». Вот ты и заволновался. Так?

     – А ты бы на моем месте не заволновался? – глаза Шестюка  недобро  блеснули. – А вообще, конечно, ты молоток. Трупик Ушакова нашел вполне  профессионально.

     – Спасибо за комплимент, – одними губами улыбнулся Макарьев  и  с  едва заметной иронией добавил:

     – Мне исключительно приятно услышать такую высокую оценку  именно  от тебя.

     – Да, жаль такой талант губить, а придется, – Шестюк  вздохнул  и  поиграл  пистолетом.  –  Но  только  сначала  ты   мне   тоже  кое-что  расскажешь. В частности, меня очень интересует, кто же все-таки  видел  меня около «газика», и какую потерянную мной вещь  ты  нашел  в  самой  машине.

     – Отвечу на  все  твои  вопросы  с  величайшим  удовольствием,  – Макарьев уже совершенно искренне широко улыбнулся. – Тебя никто  около  «газика» не видел и ничего я в автомобиле не находил.

     – Нехорошо, Макарьев, – Шестюк укоризненно покачал головой.  –  Я  тебе тут исповедовался со всей, понимаешь, откровенностью, а  ты...  В  герои решил поиграть, лейтенант? В Мальчиша – Кибальчиша?

     – Не веришь? Жаль... А ведь я говорю правду. Все это  просто  моя  выдумка. И порез на левом колесе  «газика»,  и  штуковина,  которую  я  якобы нашел в машине. Я же просто хотел  спровоцировать  тебя  на  эту  нашу встречу. Лицом к лицу. И вот видишь, получилось.

     – Сука ты, лейтенант, – зло прошипел Шестюк. Лицо его побелело от  гнева, а глаза хищно прищурились. – Все равно моя взяла,  слышишь?  Ты  ведь сейчас подохнешь! Неужели ты этого  не  понимаешь?  Я  же  сейчас  кончу и тебя, и этого придурка!

     Он кивнул подбородком в сторону оцепеневшего от страха  Кузина  и  ловким  движением  выхватил  из  кармана  десантный   нож.   Щелкнуло,  раскрываясь, лезвие.

     – Да, экипировался ты солидно, – уважительно заметил Макарьев.

     – Виталика я пристрелю из твоего  пистолета,  –  сообщил  Шестюк,  делая шаг к  столу.  –  А  тебя  немного  порежу  вот  этим  маленьким  ножичком. Пистолетик потом положу тебе  в  руку,  а  на  ноже  оставлю  отпечатки пальцев нашего Виталика. Вот и получится, что Виталик  напал  на тебя. Зарезал он тебя, гад, а ты,  значит,  теряя  сознание,  успел  пальнуть в него из табельного оружия. И все, Антоша, концы в  водичке.  Кстати, Виталику я положу в карман  свой  старый  шифроблокнот.  Пусть  потом следствие разбирается, кто из  вас  настоящий  вражеский  агент!  Хотя, можешь поверить, долго они разбираться не  будут.  Когда  завтра  космонавты на орбите закопытятся окончательно,  здесь  начнется  такая  суета и полетят такие большие головы, что  вычислять,  кто  из  вас  настоящий шпион, а кто  –  невинная  жертва  спецслужб,  будет  просто  некогда и некому. А я, милые мои ребятишки, буду уже очень  далеко.  И  главное, при очень больших деньгах.

     – Вот как получается, – Антон нахмурился. – Значит,  неприятности  с системой управления на «Союзе» – это и в самом деле твоя работа?

     – Разумеется, – Шестюк снова ухмыльнулся. Его буквально распирало  от гордости. – С этого-то  все  и  началось,  Антоша.  Вот  это  ты  и  проглядел, частный детектив Макарьев. Но не расстраивайся, не ты один.  Ваша контрразведка тоже все проморгала.

     – Ты, кстати, тоже далеко не все предусмотрел, – Макарьев  сложил  руки перед собой на столе.

     – Например? – лицо Шестюка настороженно  закаменело.  –  Объясни,  что это я не предусмотрел?

     «А ведь он боится, – тут же отметил про себя Антон.  –  Панически  трусит, несмотря на всю свою браваду!  Что  же,  пожалуй  пришла  пора  взять нашего бычка за рожки!»

     – Хорошо, я тебе  скажу,  –  Макарьев  пожал  плечами.  –  Только  сначала прекрати вертеть у меня под носом моим же пистолетом.  Кстати,  хочу тебя огорчить. Этот пистолет не будет стрелять.

     – Это еще почему? – Шестюк скосил глаза на оружие в своих  руках.  – Гм, заряжен, снят с предохранителя...

     – Там стоит спиленный боек, – подсказал Макарьев и пояснил:

     – После получения оружия в дежурной части я зашел в нашу учебку и  незаметно вытащил у одного из пособий  ударник  со  спиленным  бойком.  Ударник из моего пистолета лежит сейчас в сейфе в комнате дежурного по  корпусу. А у тебя в руках пистолет с учебным ударником.

     – Врешь,  –  сдавленным  голосом  выдохнул  Шестюк. Глаза  его  мгновенно остекленели от страха. Он резко выкинул  руку  с  оружием  в  сторону Кузина и нажал спусковой крючок. Пистолет звонко  щелкнул,  но  выстрела не последовало. Кузин запоздало шарахнулся в сторону  и  едва  не свалился со стула.

     – Вот видишь, – весело констатировал Макарьев.  –  А  ты  мне  не  верил. Только Виталика зря напугал...

     – Ах, ты сволочь! – Шестюк нервно сглотнул и сделал шаг вперед. – Решил в цацки со мной поиграть, гаденыш?!

     Он сунул совершенно теперь уже бесполезный пистолет в карман брюк  и ловко перебросил нож из левой руки в правую.

     – Что же, план немного меняется, – Шестюк хищно  оскалил  зубы  и  волком посмотрел на Макарьева. – Придется резать вас обоих. И тебя,  и  этого кретина, – он мотнул головой в сторону вжавшегося в спинку стула  Кузина.

     – А вот это не получится по двум причинам,  –  Антон  по-прежнему  оставался совершенно спокойным. – Видишь, на  столе,  слева  от  меня,  микрофон внутренней связи? Обрати внимание, кнопочка  связи  нажата  и  заблокирована изолентой.  Все,  о  чем  мы  с  тобой  сейчас  говорим,  записывается на магнитофон в командном пункте связи...

     – Снова блефуешь, лейтенант? – лицо Шестюка испуганно вытянулось.  – Время тянешь? Не поможет!

     – Параллельно идет прямая трансляция нашей беседы во все  рабочие  помещения, – невозмутимо продолжал Макарьев. – Начиная с того момента,  когда как ты переступил порог комнаты.  Помнишь,  я  сказал  Виталику:  «Вот шпион и убийца, во всей красе»? «Во всей  красе»  –  это  и  есть  кодовая фраза. На командном пункте связи мой знакомый  оператор  нажал  пару кнопок – и сразу начались и запись, и трансляция.

     – Эта твоя девка! – прохрипел Шестюк. – С-сука!

     – А второй мой аргумент – вот он, – Антон взял со  стола  похожий  на большой револьвер клапан высокого давления  и  направил  выходом  в  сторону Шестюка. – Здесь пятнадцать атмосфер. Узкой струей. Ты все еще  желаешь подойти поближе со своим перочинным ножичком, Шестюк?

     – Гнида! – Агент заскрипел зубами и сделал полшага вперед. – Я же  тебя голыми руками сейчас порву, гад!

     – Виталя, – кивнул Макарьев Кузину, поднимаясь со стула, –  ну-ка  стань за моей спиной. Господин Шестюк, кажется, думает, что мы  с  ним  шутим, и собирается дать нам свой последний и решительный бой.

     Кузин, как будто только и  ждал  этих  слов,  мгновенно  вскочил,  оттолкнул в сторону стул и оказался рядом с Макарьевым.

     – Вот так-то лучше, – сказал Антон. – По  крайней  мере,  Виталя,  теперь он не сможет использовать тебя как живой щит, чтобы подобраться  ко мне. А тебе, Шестюк, я предлагаю положить ножичек на пол.  То  есть  сдаться. Твои записанные на магнитофон признания, может быть, сойдут в  контрразведке за явку с повинной. Согласись, иного разумного выхода  у  тебя просто нет.

     – Говоришь, нет выхода? – по округлому с залысинами  лбу  Шестюка  медленно ползли крупные капли пота.  –  Терять  мне  уже,  получается,  нечего, да? Может быть, и так! Только тебя-то  я  все  равно  достану,  лейтенант!

     Он растянул губы в улыбке и медленно стал отводить правую руку  с  зажатым в пальцах ножом назад:

     – Нож ведь можно и метать, Макарьев. А у  меня,  знаешь  ли,  это  всегда получалось неплохо!

     – А ты когда-нибудь метал нож против легкого ветерка с  давлением  в пятнадцать атмосфер? – Антон иронически улыбнулся и  снова  направил  воздушный клапан точно на Шестюка. – Ну-ка, попробуй!

     – Пожалуй, сейчас можно обойтись и  без  демонстрации  всех  этих  талантов, – раздался насмешливый голос из темноты коридора.