Текст книги "Афганский полет"

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

     «Нэнси права, – подумал он, вспомнив разговор с женой сегодняшним  утром, – я должен больше  отдыхать.  Больше  и  чаще  отдыхать,  чтобы  выдержать эти оставшиеся несколько месяцев президентства. Сколько  там  осталось до выборов? Полтора месяца? Самое критическое время.  Джордж,  вице-президент, по опросам  общественного  мнения  пока  чуть  –  чуть  опережает своего соперника – демократа. Если этот разрыв сохранится до  дня голосования, то в конце января  следующего  года  я  со  спокойной  совестью передам власть в стране  именно  ему,  а  не  этому  демагогу  Майклу Дукакису».

     «А что может свести на нет небольшой отрыв Джорджа от  соперника?  Да все, что угодно! Вот хотя бы эта информация о событиях на советском  космодроме, которую Москва снова пытается замолчать. Если эти сведения  просочатся в лагерь  демократов,  Дукакис  не  преминет  заявить,  что  Россия  по-прежнему  ведет  скрытую  и  двойную   игру.   Гласность  и  перестройка, скажет  он,  –  это  блеф.  Значит,  были  пустопорожними  разговорами и все встречи  нынешней  администрации  США  с  советскими  лидерами, начиная с осени  1985  года.  И  демократы  тут  же  раздуют  шумиху, что под прикрытием болтовни о демократизации коммунистического  режима,  Советы  все  так  же  проводят  агрессивную  и   непрозрачную  политику. Страх  военной  угрозы  будет  способен  поколебать  решение  избирателей поддержать Джорджа на выборах  в  ноябре.  И  тогда  через  месяц после Рождества в этот кабинет придет хозяином Майкл Дукакис»...

     Не открывая глаз от текста, он нажал кнопку вызова референта.

     –  Вот  что,  Эдвард,  –   сказал   президент,   когда   стройный  тридцатилетний мужчина переступил порог Овального кабинета, – возьмите  вот эту папочку и положите в свой сейф. Примерно на полтора месяца.  И  постарайтесь сделать так, чтобы наш  большой  друг  Майкл  не  получил  откуда-нибудь из недр ЦРУ или АНБ  в  свое  распоряжение  копию  этого  доклада...

 

 

     31 августа 1988 года. Космодром Байконур, вторая площадка.

 

     Отстояв длиннющую  очередь  в  офицерской  столовой,  Антон  взял  пластиковый поднос с комплексным обедом и присел  за  один  из  столов  около  высоких,  вечно  запыленных  окон.  Не  спеша  поглощая  суп  с  фрикадельками, Макарьев  вернулся  к  своим  размышлениям  о  событиях  позавчерашней ночи.

     «Итак, Рахманинов... Именно он фактически  навел  наш  караул  на  афганских диверсантов. Случайно или намерено? Если случайно, то почему  покончил с  собой?  А  если  намерено...  Тогда  указание  Рахманинова  осмотреть периметр стартового комплекса – это составная часть какой-то  заранее  спланированной  операции.  Гм,  еще  интереснее...   И  тогда  получается,  что  Рахманинов  вовсе  не  раскаивающийся  грешник,  как  следует из его предсмертной записки, а, предположим, ловко действующий  вражеский агент. Ну, а когда лжемайор понял, что его план не  сработал  и грозит ему разоблачением, он покончил с собой».

     «Красивая версия. Но есть  два  очень  больших  „но“.  Во-первых,  почему он решил, что задуманная им  операция  провалилась?  Во-вторых,  если предположить, что Рахманинов цинично и  хладнокровно  действующий  вражеский  агент,  в  нашу  версию  совершенно   не   вписывается  его  предсмертная записка. Записка отчаявшегося и  раскаявшегося  человека.  Снова получается нестыковка».

     «Так,  а  если  предположить  другое...  Если  предположить,  что  Рахманинов вообще случайное  звено  в  этой  комбинации.  Предположим,  некий Икс просит... Нет, скорее даже приказывает  Рахманинову  сделать  звонок на КПП и послать караульных проверить  периметр.  Как  раз  для  того, чтобы караул обнаружил диверсантов и вступил с ними в бой. После  этого Икс хладнокровно убивает майора и подбрасывает его  предсмертную  записку».

     Антон аккуратно сложил тарелки  на  поднос,  отнес  к  столику  с  грязной посудой  и  вышел  из  столовой.  Не  спеша  шагая  в  сторону  испытательного корпуса, он продолжал размышлять.

     «Допустим, загадочный  Икс  и  в  самом  деле  существует.  Чтобы  обнаружить этого гипотетического Икса, нужно знать откуда майор звонил  на КПП и кто в это время находился рядом с ним».

     «Так... Примерно за полтора часа до звонка Глуховцев и Рахманинов  проехали на своем „газике“ через наше КПП  в  сторону  старта.  А  еще  конкретнее – в сторону смотровой площадки».

     «А на смотровой площадке перед стартом устанавливают  всего  один  телефонный  аппарат.  И  дежурит  у   этого   телефона   переодетая  в  гражданскую одежду девушка – телефонистка из отделения связи».

     «Дежурившая на смотровой площадке  телефонистка  могла  видеть  и  звонившего Рахманинова, и того, кто отдал ему приказ».

     Антон резко свернул влево, перешел дорогу  и  зашагал  в  сторону  казармы роты телефонной связи.

     Всего через  пятнадцать  минут,  поболтав  о  разных  пустяках  с  заместителем командира роты связи и своим старым знакомым  лейтенантом  Голубевым,  Макарьев  уже  точно  знал,  кто  из  девушек-телефонисток  дежурил в ночь перед стартом на смотровой площадке.

 

 

     31 августа 1988 года.

     Ульяна Сорокина, ретроспектива.

 

     Ульяна Сорокина приехала на космодром Байконур  летом  1987  года  вместе со своим мужем –  выпускником  Московского  высшего  командного  училища лейтенантом Виктором Ильенко.

     Родом Ульяна была из Саратовской области. Здесь, на берегу Волги,  в маленьком старинном городке Острожске прошли ее  детство  и  юность.  Мама Ульяны, Прасковья Дмитриевна, всю свою жизнь проработала школьной  учительницей, преподавала старшеклассникам русский язык и литературу в  одной из местных школ. Своего отца Ульяна  почти  не  помнила.  Максим  Сорокин был водителем – дальнобойщиком. Как-то в рейсе, на подледеневшей  трассе, его напарник не справился с управлением и груженый  консервами  МАЗ  на  приличной  скорости  выскочил  на   обочину,   несколько  раз  перевернулся и ткнулся крышей кабины в каменистую насыпь. Когда помощь  добралась до покореженной машины, и напарник Максима,  и  сам  Максим,  дремавший в кабине рядом с водителем, были уже мертвы...

     Прасковья Дмитриевна погоревала о  погибшем  муже,  поплакала,  а  потом, преодолевая скорбь и тоску, с головой ушла в  работу.  Острожск  издавна славился на Руси как город невест, и шансов второй  раз  выйти  замуж у скромной двадцатипятилетней учительницы с совершенно неброской  внешностью было ох как мало. Всего-то  и  радостей  осталось  в  жизни  Прасковьи Дмитриевны – школьники-сорванцы да пятилетняя Улька.

     А Улька, хоть и воспитывалась одной мамой, росла совсем не  маменькиной  дочкой. Хрупкость и невысокий рост могли обмануть и обманывали многих.  Но  уличная  шпана  усвоила  четко:  с  маленькой   Улькой   лучше  не  связываться. Щуплая и подвижная девчонка могла не только  постоять  за  себя, но и часто выручала от поползновений  городской  босвы  и  своих  школьных  подружек,  и  соседских  малышей.  Заводилы  самых  отчаянных  мальчишеских компаний уважительно называли Ульку Сорокину Гюльчатай  и  не рисковали не то, что  выяснять  отношения  с  ней,  но  часто  даже  старались брать ее под свою защиту. Хотя, откровенно говоря, их защита  была ей  не особенно нужна.

     Энергия всегда била из Ульки ключом.  Она  успевала  одновременно  делать множество дел: учиться в школе исключительно на  одни  пятерки,  брать уроки музыки у  бывшей  солистки  областного  театра  Климентины  Станиславовны, носиться по околицам городка  на  стареньком  скрипучем  велосипеде. Наверное, если бы не этот велосипед, верно служивший  двум  или даже трем поколениям семьи Сорокиных, неизвестно, как бы сложилась  дальнейшая жизнь и Прасковьи Дмитриевны, и самой Ульки.

     Летом  семьдесят  седьмого  года,  когда  Ульяне  едва  исполнилось  двенадцать лет, этого чертенка  в  короткой  юбчонке  угораздило  поспорить  с  соседским  мальчишкой  Колькой.  Колька,  пренебрежительно   сплевывая  сквозь зубы, посмел нагло утверждать, что Ульяна на своем «драндулете»  и за  час  не  доберется  до  железнодорожной  станции.  Улька,  сразу  вспыхнув как спичка, тут же на рубль с полтиной поспорила,  что  всего  за час домчится на  своем  фамильном  велосипеде  до  находившегося  в  пятнадцати километрах вокзала, купит там в киоске  журнал  «Пионер»  и  вернется обратно. В ответ Колька имел неосторожность рассмеяться ей  в  лицо. Улька, бешено блеснув небесно-голубыми глазами, тут же  взлетела  в седло своего верного двухколесного коня и пулей рванула по  шоссе  в  сторону станции.

     От  околицы  Отрожска  до  самой  железнодорожной   станции  была  давным-давно  проложена  достаточно  приличная  по  российским  меркам  асфальтированная дорога. Улька без труда выиграла бы пари  и  получила  свой заслуженный рубль с полтиной, если бы просто поехала  по  обочине  трассы. Но не такова была маленькая Гюльчатай,  чтобы  польститься  на  обычные ходы и стандартные решения! У  Кольки  нужно  было  не  просто  выиграть  пари,  а  выиграть  триумфально,  чтобы   полностью,  раз  и  навсегда, обеспечить свой моральный перевес и авторитет. И Улька, едва  вылетев верхом на своем велосипеде за околицу городка, тут же, с ходу,  приняла решение ехать не по петлявшей среди  леса  дороге,  а  рвануть  напрямик, по пересекающим лесной массив тропам. Круто свернув с дороги  на ближайшую тропинку, Улька помчалась по едва заметной среди деревьев  дорожке.

     Может быть,  ей  и  удалось  бы  установить  свой  личный  рекорд  скорости, если бы отчаянная девчонка учла, что лесная тропинка в  тени  высоких пушистых сосен просто еще не успела  хорошо  просохнуть  после  позавчерашнего ливня. У  поросшего  кустарником  оврага  мокрая  земля  под колесами велосипеда вдруг предательски заскользила  в  сторону,  и  Улька, успев лишь зажмуриться и коротко испуганно взвизгнуть,  слетела  с лесной тропы и  на  полной  скорости  кувырком  покатилась  вниз  по  крутому склону.

     Наверное, от удара о землю и просто от страха, она  на  некоторое  время лишилась сознания.

     Очень долго вокруг нее была только  темнота,  вязкая  и    густая.  Засасывающая,  как  бездонная  болотная  жижа.  Потом  сквозь  плотную завесу тишины пробились первые звуки  –  шелест  потревоженных  ветром листьев где-то в вышине над  головой,  веселое  щебетание  птиц  среди ветвей.

     Когда Улька, наконец,  открыла  глаза,  уже  начинало  смеркаться.  Солнце спряталось за плотный забор деревьев и из-под кустов и  стволов  потянулись  сумеречные  холодные  тени.  Голова  болела  и  кружилась.  Саднили ушибленные  коленки  и  локти.  Улька  застонала  и,  осторожно  перекатившись на левый бок,  попыталась  сесть.  Правую  ногу  тут  же  пронзила резкая боль. Осмотревшись, она обнаружила на самом дне оврага  искореженные останки того, что еще совсем недавно было  ее  стареньким  велосипедом. Старичок не выдержал падения и теперь лежал в самой  гуще  зарослей, растеряв по всему склону превратившиеся в восьмерки  колеса,  разорванную цепь и серебристые  лучики  выбитых  из  ободьев  спиц.  Не  острая боль в  ноге и не содранная в кровь кожа  на  коленках  доконали Ульку.  Глядя  на  превратившегося  в  жалкую  груду  металла  верного  двухколесного  друга,  Улька  поняла,  что  впервые  в  жизни  проиграла. Глаза затуманили слезы и она, совсем еще по-детски,  просто  разревелась.

     ...Нашли ее только к исходу третьих суток.  Прасковья  Дмитриевна  за эти дни выплакала все глаза и едва не  сошла  с  ума.  Поднятая  по  тревоге острожская милиция и местные добровольцы дважды прочесали лес,  но  обнаружили  в  овраге  только  разбитый  велосипед.   Снова  пошел  проливной дождь, и привезенная из самого Саратова розыскная собака так  толком и не смогла взять след, поплутала по кустам и снова вернулась к  оврагу.

     Если бы Улька сидела на месте, ее,  конечно,  нашли  бы  быстрее.  Но проиграв в споре с Витькой, она все  же  никак  не  могла  признать  своего поражения и просто ждать помощи. Иначе она просто перестала  бы  быть Улькой Сорокиной, сорви – головой по кличке Гюльчатай.  Подобрав  с  земли толстую суковатую палку, чтобы  не  опираться  при  движении  на  отзывавшуюся пронзительной болью правую ногу, Улька решила дойти домой  сама.

     Может быть, ей бы это и удалось сделать, но первая же ночь в лесу  сыграла с ней злую шутку. Небо затянули низкие плотные тучи,  скрыв  и  звезды, и Луну. Улька долго искала в темноте тропинку, по которой днем  ехала на велосипеде, но так и не нашла  ее  среди  колючих  и  плотных  зарослей. Только утром, когда взошло  солнце,  она  смогла  определить  примерное направление своего движения.  Но  к  тому  времени  она  уже  слишком далеко забрала вправо и двинувшись на северо-запад,  прямо,  как ей казалось, к  Острожску,  на  самом  деле  прошла  –  а  точнее,  прошкандыбала, опираясь  на  свой  самодельный  деревянный  костыль,  стороной мимо городка.

     Очень скоро она стала понимать, что заблудилась. Но откуда только  взялись силы и воля в этом маленьком и  хрупком,  еще  совсем  детском  тельце! До крови закусив нижнюю губу, чтобы не завыть от тупой  ноющей  боли в начавшей уже опухать ноге, она шла и  шла  вперед,  продиралась  сквозь заросли, иногда на четвереньках, а иногда  и  ползком.  За  эти  двое с половиной суток она только один раз чуть –  чуть  перекусила  когда вечером второго дня набрела на маленькую земляничную полянку.  С  водой  было  проще.  Дождь  в  течение  этих  двух  суток   шел  почти  беспрерывно, и  когда  ей  хотелось  пить,  она  осторожно,  чтобы  не  потревожить поврежденную ногу, опускалась на землю, прижималась спиной  к  стволам деревьев и, запрокинув голову, жадно ловила  ртом  падающие  с  веток большие холодные капли.

     Нашел Ульку летчик  пожарной  авиации  Михаил  Иванович  Бородин.  Третий день поисков уже начал клониться к  вечеру,  когда  совершавший  обычный патрульный полет Бородин почти в тридцати километрах  западнее  Острожска   совершенно   случайно   заметил   внизу,    среди   сосен,  грязно-желтый  копошащийся  комочек.  Снизившись  почти  до   верхушек  деревьев, пилот различил среди  высоких  темных  стволов  маленькую  и  тонкую девичью фигурку. Сил у Ульки, чтобы идти дальше, уже совершенно  не осталось, и она  могла  только  переползать  от  дерева  к  дереву,  временами просто впадая в забытье.

     Бородин не мог посадить  свою  машину  среди  высоких  и  крепких  сосен. Но и просто улететь за подмогой тоже не мог – он  понимал,  что  наткнулся на Ульку случайно. И если сейчас улететь, сообщив  по  радио  поисковикам только ее примерные координаты, все-таки есть немалая доля  вероятности  ошибиться  и  не  найти  потом  второй   раз   девочку  в  сгущающихся сумерках. А значит, теперь уже потерять ее навсегда.

     Поэтому пилот Бородин принял единственно верное в  этой  ситуации  решение. Связавшись с диспетчером аэропорта, он сообщил о своей находке  в сосновом бору и в течение получаса,  пока  от  ближайшей  деревни  к  месту обнаружения заблудившейся девочки мчались  поднятые  по  тревоге  милиционеры и добровольцы – дружинники, все кружил и кружил  на  своем  вертолете над самыми верхушками деревьев, больше всего  опасаясь  хотя  бы на минутку потерять из виду маленькую фигурку в  изодранном  желтом  сарафане. И только когда он  убедился,  что  поисковики  добрались  до  девочки, увидел, как вокруг нее засуетились белые халаты врачей, пилот  Бородин, круто развернул свою машину и пошел к  ближайшему  аэродрому.  После посадки механик из технической  обслуги  взглянул  на  указатель  топлива и испуганно охнул:

     – Иваныч, мать твою, да на чем же ты летел?!

     – На честном слове, Митяй, – Бородин вылез из кабины, смахнул ладонью  капли  пота  со лба и устало опустился на землю около колес вертолета.  – Исключительно на честном слове...

     Ульке пришлось пролежать в больнице почти  целый  месяц.  Вывих  ноги оказался неопасным, но за две ночи, проведенные в мокром и  сыром  лесу, Улька умудрилась  схватить  еще  и  воспаление  легких.  Правда,  скучать в больничной палате ей не пришлось. Уже на  следующее  утро  к  ней косяком пошли посетители.  Прасковья  Дмитриевна,  сутки  напролет  дежурившая у постели дочери, совершенно выбилась из сил,  выпроваживая  из больничной палаты слишком шумных и  назойливых  Улькиных  друзей  и  подружек.

     Одним из первых с большой коробкой шоколадных конфет  заглянул  к  «крестнице» и пилот Бородин. Улька и Михаил Иванович сразу понравились  друг другу. И дело тут было не только в том, что Бородин нашел Ульку в  лесу, и даже не в невиданных в Острожске шоколадных  конфетах.  Просто  сорокалетний пилот и двенадцатилетняя девчонка ощутили вдруг родство своих  душ, общую склонность к тому, чтобы всегда побеждать и жить  с  высоко  поднятой головой. А еще больше приглянулся Михаил  Иванович  Прасковье  Дмитриевне. Короче говоря, к тому времени, когда Улька  выписалась  из  больницы, пилот гражданской авиации Михаил  Иванович  Бородин,  личная  жизнь которого до сих  пор  все  как-то  не  складывалась,  успел  уже  сделать Прасковье Дмитриевне соответствующее  предложение  и  получить  на него соответствующее согласие.

     А  Ульяна  так  привязалась  к  отчиму-летчику,  что  не  однажды  упрашивала Михаила Ивановича брать ее с собой в полеты. И ладно,  если  бы  это  было  простое  девчоночье  любопытство!  Нет,   Улька  твердо  поставила перед собой совершенно конкретную цель – изучить винтокрылую  машину и научиться летать на ней. Как не отнекивался Михаил  Иванович,  как не упирался, но в конце концов капитулировал под напором настырной  девчонки – стал объяснять Ульке устройство вертолета и даже  пару  раз  вопреки всем правилам техники  безопасности  доверил  ей  посидеть  на  пилотском кресле во время полетов.

     Школу Улька закончила с отличием. К тому времени она  уже  твердо  решила  пойти  по  маминым  стопам  и  стать  учительницей.   Поэтому,  прокорпев все лето  над  учебниками,  с  первого  захода  поступила  в  педагогический институт в Москве. А через год, параллельно  с  учебой,  начала заниматься в вертолетной секции в Тушинском аэроклубе.

     Пять студенческих лет пронеслись весело и быстро.  Улька  заранее  позаботилась, чтобы по распределению оказаться в родных  краях:  учить  детей русскому языку и литературе ей хотелось в  своей  родной  школе.  Наверное, так бы все и случилось,  если  бы  в  ее  жизнь  властно  не  вмешался Его Величество Случай.

     Незадолго до выпускных государственных экзаменов на  институтской  дискотеке  Ульяну  пригласил  танцевать  статный  и  высокий   молодой  человек. А потом  они  отправились  гулять  по  ночным  московским  улицам.  Молодой  человек,  назвавшийся  Виктором,  оказался курсантом последнего  курса  Московского  высшего  командного  училища. Слово за слово, взгляд на взгляд – и голова Ульки  совершенно  закружилась от нахлынувшего чувства. Будущий лейтенант Виктор Ильенко  мало того, что оказался земляком  с  Поволжья,  так  еще  и  как будто  вобрал в себя все самые сокровенные девичьи мечты.  По  крайней  мере,  так тогда Ульяне казалось.

     Сразу же после выпускных экзаменов бурный роман студенческой пары  завершился гражданской процедурой под  марш  Мендельсона  в  одном  из  ЗАГСов  Саратова.  Конечно,  теперь  и  речи  уже  не   могло  быть  о  возвращении в родной  Острожск.  Жене  военнослужащего  положено  было  сопровождать супруга  к  месту  службы.  А  назначение  новоиспеченный  лейтенант Ильенко получил за тридевять земель  –  в  войсковую  часть  11284.  Ехать  предстояло  от   московского   Казанского   вокзала  до  затерявшейся где-то в глуши казахстанских степей маленькой станции  со  смешным названием Тюра-Там.

     Выпускников  Московского   высшего   командного   училища   редко  распределяли в тот район. Поэтому молодому офицеру так толком некто  и  не объяснил, где  конкретно ему придется  служить  и  чем  конкретно  заниматься на этом самом Тюра-Таме. Кто-то из  старших  преподавателей  все-таки туманно – что поделаешь, секретность! – намекнул, что военную  карьеру выпускнику командного училища  придется  начинать  в  ракетных  войсках.

     Виктор и Ульяна сразу после свадьбы сняли небольшую однокомнатную  квартирку в Медведково,  на   самой окраине   Москвы.   Вечером,  в день получения распределения для прохождения службы,  лейтенант  Ильенко   вернулся   домой   в   несколько  подавленном  настроении.  Честно  говоря,  он  очень  рассчитывал,  что  попадет служить в престижную Западную группу войск в Германии  или,  в  крайнем случае, куда-нибудь на  морское  побережье  Прибалтики.  Улька  молча выслушала мужа и достала с книжной полки  географический  атлас.  Две головы склонились  над  страницами  книги  в  поисках  загадочного  Тюра-Тама. Потратив почти час на поиски и несколько раз едва ли  не  с  лупой осмотрев с  севера  на  юг  и  с  востока  на  запад  всю  карту  Казахстана, ни молодой офицер,  ни  его  жена-учительница  населенного  пункта с таким названием не нашли.

     – Слушай, Витька, а ты ничего не перепутал?  –  спросила  Ульяна,  задумчиво грызя карандаш, которым  только  что  разграфила  территорию  Казахской ССР на отдельные зоны поиска. – Может  название  другое:  не  Тюра-Там, а, например, Тмутаракань или Тюм-тарарам? Или,  может  быть,  этот твой Тюра-Там находится где-нибудь в Узбекистане или  на  Крайнем  Севере?

     – Да вроде бы нет, – лейтенант Ильенко растерянно почесал затылок и  пожал плечами. – Посуди сама, какой может быть Крайний Север, если  ехать на этот  самый  Тюра-Там  нам  с  тобой  придется  с  Казанского  вокзала?

     Он достал из кармана кителя железнодорожные билеты:

     – Вот  смотри,  все  точно:  Казанский  вокзал,  станция  назначения – Тюра-Там...

     – Может быть, это в целях  секретности?  –  тут  же  предположила  Улька, нахмурив брови. – Вот придем мы с тобой садиться в поезд,  а  к  нам подойдут и скажут: вам, молодые люди,  на  самом  деле  туда-то  и  туда-то. Берите вещи и шагом марш следом за нами. И не болтать.

     – Ох, ну что ты такое городишь?  –  возмутился  Виктор.  –  Какая  может быть секретность, если купил я эти билеты полтора часа  назад  в  самой обычной кассе на Ленинском проспекте?

     – Тогда  остается  предположить  только  одно,  –  Улька  глубоко  вздохнула. – Этот наш Тюра-Там настолько мал,  что  на  географических  картах его не обозначают...

     Воображение ее тут же  нарисовало  деревянную  будочку-станцию  в  бескрайней выжженной солнцем степи.  На  будочке  висела  покосившаяся  от времени вывеска с выцветшими буквами  «Тюра-Там»,  а  рядом  лениво  пощипывала колючки пара стреноженных верблюдов. Чуть дальше, в  степи,  виднелась огороженная колючей проволокой приземистая  крышка  пусковой  шахты баллистической  ракеты,  вокруг  которой  жались  друг  к  другу  несколько  грязно-белых   одноэтажных   домиков   для   обслуживающего  персонала и членов их семей.

     Улька еще раз вздохнула, ободряюще хлопнула по плечу  приунывшего  мужа и решительным тоном изрекла:

     – Ничего, детей и там нужно учить. И вообще, Вить, давай поищем в  другом атласе, а?

     – Давай, – обречено махнул рукой в ответ лейтенант  Ильенко.  В  этот момент он был уже совершенно уверен, что его военная карьера –  а  следовательно, и вся жизнь, – рухнули окончательно.

     Другой атлас, намного более подробный, выпуска аж 1948 года,  был  через полчаса интенсивных расспросов соседей найден и взят с  возвратом  под самое  твердое  Улькино  честное  слово  в  квартире  престарелого  профессора Минца, проживавшего в доме напротив.

     Конечно, карта Казахстана в профессорском атласе  оказалась  куда  более подробной, хотя и не содержала обозначений  населенных  пунктов,  построенных в годы  славной  целинной  эпопеи.  Но  Тюра-Там  оказался  все-таки старше, чем хрущевская кампания освоения  девственно-залежных  земель, и всего через полминуты не особенно  напряженных  поисков  был  найден  рядом  с  черной  линией  железной  дороги   между   станциями  Новоказалинск и Джусалы.

     – Вот видишь, – Улька ткнула ногтем в кружочек на  карте.  –  Кто  ищет, тот всегда найдет.

     – Н-да, – зло процедил сквозь зубы Виктор. – Вот уж действительно  Тмутаракань...

     – Не расстраивайся, – Улька взъерошила ладонью волосы  на  голове  мужа. – Не так уж и далеко от Москвы,  если  разобраться...  Это  где?  Ага... Ну, вот,  это  Кзыл-Ординская  область.  Говорят,  Кзыл-Орда  большой город...

     – Кто говорит? – с сомнением фыркнул Ильенко.

     – Ну, – Улька на секунду замялась, не  находя  ответа.  –  Разные  люди говорят...

     К месту службы они выехали  через  неделю.  Вещей  с  собой  было  немного – весь  скарб  молодой  семьи  умещался  в  двух  чемоданах  и  рюкзаке.

     Двое с хвостиком суток поезд, ненадолго останавливаясь только  на  крупных железнодорожных станциях,  грохотал  по  рельсам.  Пейзажи  за  окном проносились и менялись стремительно. Дождливое подмосковное лето  за одну ночь сменилось мрачноватым редколесьем  средней  полосы,  а  к  следующему утру за окном вагона от горизонта до горизонта  раскинулась  уже бескрайняя желто-серая казахстанская степь.

     Духота в вагоне стояла неимоверная. От влажной жары не спасали ни  открытые настежь окна, ни крепкий зеленый чай в пиалах, который трижды  в день  приносил  в  купе  неразговорчивый  проводник-казах.   Одежда,  простыни и подушки, казалось, пропитались потом  пассажиров  насквозь.  Виктор переносил  жару  достаточно  просто  –  едва  поезд  отошел  от  Казанского вокзала, он завалился спать и практически все двое суток от  Москвы до Тюра-Тама  похрапывал  на  своей  полке,  просыпаясь  только  перекусить и прогуляться до туалета. Улька же мучалась страшно. Голова  раскалывалась от жуткой боли. Ни читать взятые в поездку книги,  ни  просто смотреть на пролетающие за запыленным стеклом окна  пейзажи  не  было никаких сил. К концу вторых суток пути ей стало казаться,  что  еще несколько часов такой пытки – и она гарантировано сойдет с ума.  К  счастью, с небольшим опозданием около двух часов ночи поезд прибыл на  станцию Тюра-Там.

     Виктор спрыгнул  на  перрон  первым,  подхватил  с  металлических  ступеней вагона замешкавшуюся Ульку и один за другим  стащил  вниз  из  тамбура  чемоданы  и  рюкзак.  Только  после  этого  он  огляделся  по  сторонам.

     Станция Тюра-Там оказалась отнюдь не  затерянной  железнодорожной  будочкой среди голой степи. Рядом с полотном железной дороги  тянулись  одноэтажные каменные прямоугольники складов и  возвышалась  выложенная  красным кирпичом башенка диспетчерской. Чуть в  стороне  располагалось  небольшое и какое-то очень уж аккуратное здание местного  вокзальчика.  За маленьким сквером в сумраке  угадывалась  привокзальная  площадь  и  бело-серые контуры жилых домов. Чуть  правее  железнодорожной  станции  над  стайкой  одноэтажных   домиков   гордо   вырастала   из   темноты  единственная на весь поселок панельная пятиэтажка.

     – Приехали, – произнес Виктор, озираясь по  сторонам.  –  Станция  Тюра-Там.

     – Теперь уже не Тюра-Там, а Тюра-Тут, – бодро  сообщила  Улька  и  заулыбалась. Свежий прохладный воздух почти мгновенно укротил головную  боль, и к ней начало возвращаться хорошее настроение.

     – Тут или там – будем разбираться  утром,  –  озабоченно  заметил  Виктор. – Сейчас главное где-нибудь устроиться на ночлег.

     Устроиться на ночь им удалось достаточно просто. Виктор  прошелся  в сторону вокзала и разыскал на  перроне  дежурного  железнодорожника.  Оказалось, что от железнодорожной станции как раз до  штаба  войсковой  части  11284  ходит  рейсовый  автобус.  Старенький   ЛИАЗ   терпеливо  дожидался пассажиров  с  московского  поезда  прямо  на  привокзальной  площади. Едва Виктор и Улька втащили  свои  чемоданы  в  салон,  мотор  автобуса рыкнул, пробуждаясь ото сна, и из кабины  водителя  показалось  смуглое круглое лицо шофера:

     – Ну, что? Теперь уже все собрались?

     В салоне, тихо о чем-то переговариваясь друг с другом, сидело  не  более десяти человек. Крупный седовласый  мужчина  на  первом  сиденье  приподнялся с места, оглядел  присутствующих,  на  мгновение  задержал  взгляд на Викторе с Улькой и сказал:

     – Да, кажется, все... Больше никого я на перроне не видел.

     – Точно все, – поддакнула средних лет женщина в цветастом  платье  и белой косынке. – Давай, милок, трогай.

     – Витька, – восхищенно зашептала Улька на ухо мужу, – они же   нас дожидались!

     – Ну, значит так положено, – Виктор зевнул. Ему страшно  хотелось  спать. – Порядок здесь, наверное, такой...

     Автобус еще раз рыкнул мотором, заурчал, и с металлическим лязгом  захлопнув входные двери, медленно пополз от вокзала куда-то в ночь.

     Сначала они  ехали  по  неширокой  улочке,  состоящей  сплошь  из  похожих друг на друга как близнецы одноэтажных  белых  домиков.  Потом  автобус свернул вправо и глазам Ульяны и  Виктора  открылась  панорама  огней ночного  города.  Мириады  маленьких  огоньков больше всего  были  похожи  на  огромное, растянувшееся вдоль темного ковра земли созвездие. Слева  от  дороги причудливым узором горели в ночи  красные  габаритные  фонарики  достаточно высокой даже по московским меркам телебашни.  А  прямо,  за  воротами контрольно-пропускного пункта,  начиналась  широкая  улица – проспект. Обозначенные в ночи редкими  квадратиками  светящихся  окон,  пятиэтажные жилые дома выстроились вдоль дороги в затылок друг другу и  тянулись, казалось, куда-то вдаль до самого горизонта.