Текст книги "Война на пороге. Гильбертова пустыня"

Автор книги: Сергей Переслегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 40 страниц)

Тимоти Лири умер 31 мая 1996 года от рака простаты в своем доме в Беверли Хиллз, в штате Калифорния. Незадолго до смерти он опубликовал книгу по искусству умирать. Открытые архивы ФБР показали, что условием возвращения Тимоти Лири в США и прекращение его преследований было его сотрудничество с Федеральным бюро расследований. Предполагалось, что его показания потребуются для борьбы с «новыми левыми», но на практике они оказались бесполезными. Еще там была дюжина книг и статей с названиями про будущее. Кирилл оставил их на изучение здесь, в Канаде. Трое других претендентов на исследование волновали его еще меньше.

Новым левым Кирилл считал себя. Про Тимоти Лири что-то слышал. Наркоман и психолог. Итак, его показания дня борьбы с ним, с Кириллом, оказались бесполезны. То– то он еще жив, а Лири – умер.

Однако Игорь не будет дергать друзей напрасно. А он вцепился в этих померших акторов прошлого мертвой хваткой. Словно они держали информационное поле земли, а теперь отпустили – и аут: жить осталось недолго... Все всегда начиналось с узкого круга. Их набралось трое – модераторов отдельной Реальности, и еще брательник со своей войной и девчонка, которая всех хотела, но не вовремя. Кирилл улыбнулся. Девчонка жужжала тогда весь вечер. Верный знак, что приклеится и будет все портить. Впрочем, «сопротивление полезно». Пусть побудет и девчонка... Как голос крови или той, что зовется интуицией и всегда подводит, но... вывез его, обмороженного, к жилищу старого шамана, так и теперь Кирилл слушался только этого слабого шуршания под сердцем, остальное делал без эмоций, легко, без перерывов, не оценивая результатов и удивляясь одобрению других.

Как тот бессмертный философ, нарисовавший на себе схему нового мышления, которая позволяла человеку взлететь над убеждениями ума прямо в трансцендентный колодец вертикального лифта к всевышнему, так и эти четверо американцев и, предположительно, еще один русский нарисовали своими смертями что-то важное, не успев облечь все это в стихи или формулы, но в последней конфигурации выдавшие послание следующему миру.

Заняться все равно было нечем, приходилось становиться археологом, чтобы потом кисточкой и пинцетом выиграть Четвертую мировую войну, хотя бы и за себя. Или жениться. Например, на Катрин. Красивая свадьба. Прохладная жизнь. Елка на свадьбе в костюме бэтмана. Церемонные родители. Прохладная кожа. Дозированная страсть навстречу и капризный ротик. Безукоризненный вкус и патологическое нежелание сварить что-то, кроме кофе. В Канаде было полным-полно француженок. Кирилл выучил все их сюжеты наизусть. Они хотели устроить свою жизнь и снисходили до романчиков, только чтобы снять немного денег и снова охладеть телом в шелковых тканях и железных правилах о том, что флирт без подарков – это все равно что июнь без цветов.

Хозяйка бара приветливо помахала ему рукой. Она была бельгийка и не знала правил. Только она и напоминала ему здесь Россию.

«Нас мало», – понимал Кирилл. В баре было сумеречно и кисловато, но спокойно, как в осенней стратосфере. Хозяйка, подперев полной рукой подбородок, смотрела на Молодого дипломата с тихой нежностью. Он улыбался ей. Улыбка не мешала думать. А херес тихо тек в желудок, путая ферменты. «Если совсем остаться без ритуалов – не выжить, факт», – думал Кирилл. Ритуалы, служба и прочие «ошибочные действия, принятые в обществе», коммуникация и пустая болтовня о разном занимали ровно столько времени в процентах, сколько мозгов не задействовал человек во время своей эволюции. А что приборы? 90! Эти «девяносто» куда-то девались у автора «Горного дневника», но, правда, автор сам быстро делся, как только основал безумную организацию АУМ, которую теперь они и взялись отслеживать. Новые левые. Кому-то на север, а нам-то налево. Почему не говорят олл-лефт? «Правый» и «правильный» звучит похоже и смысл имеет один: выполнение правил чьей-то традиционной правой власти, которая всегда права, и все там правши, как и положено. Кирилл был левшой, но где-то в далеком детстве, где все удается, стоит только скрепить сознание с желанием, он научился работать, писать и держать бокал правой не хуже, чем главной, и сильно потом преуспел в вождении машин всех типов рулей. К левым тяготели фашисты и коммунисты. Кирилл их не жаловал. Горский прислал аналитику плана Маршалла и кое-что о казусах «холодной войны». Там была одна мысль. Черчилля. О том, что «никто не знает... и каковы те пределы, если они вообще есть, в которых будет развертываться их экспансия». Коммунисты, в смысле Советский Союз, был уникальным государством, они подсадили Европу и Америку на миф о том, что никто не знает пределов, и держались 70 лет. Кирилл уважал. Но у отцов нельзя отнять больше молодости, чем они уже нам отдали. Вторичное использование «красных директоров» невозможно. «А нынешние как-то проскочили»– пел их трибун, бодро, но часто не про то и непонятно. Огромная сказка про СССР напоминала Кириллу оранжево-ли– монный Сингапур бывших обломков империи. Его дед умер в один день с писателем Азимовым. Азимов красовался в списке Горского, вместе с наркоманом и дельфинщиком. Кличка у него была «Основатель». Деду и всем этим странникам во времена 50-х было по 40 лет. Расцвет и влияние. Дед до упора, почти до смерти нырял с аквалангом и вообще непонятно почему умер, он был самым неуемным адмиралом в отставке. Все прикрывали его погружения. Он мало бывал дома и больше общался с внуком, чем с высокооплачиваемым отцом Кирилла. «Все во мне от деда».

В общий зал ворвался шум голосов, Кирилл заткнул колыхнувшее было волнение, у него так бывало, еще в школе. Что случится? Что случится? Выберемся, вот что! – говорил его друг Тахир и начинал рубить лед, как будто заводил внутренний мотор, или спокойно открывал книжку на нужной странице. Тахир умер в больнице от рака. Елка не успела влюбиться в него. Бельгийка порывисто вышла в общий зал, тут же была внесена обратно нехилой толпой. Кирилл привстал. На лице женщины читался испуг. Кирилл сгруппировался и громко сказал: «Отпустите женщину и выйдите вон!» Голос у него был громкий, но он не остановил даже двух худых теток из компании бродяг. Позиция у него была неважная. Первый раунд он выиграл, легко вскочив на скамейку, когда крупный детина, грязно выругавшись, пытался задвинуть его столом. До окна было далековато. Со стола допрыгнуть туда и убежать, плевать, скандалы не нужны, вызвать полицию? Вот дурной детектив! Кирилл был в хорошем костюме, просто в лучшем, а один из этих уже лез на стол. Хозяйка уже, конечно, звала полицию, но из второго зала и вслух, кто там ее услышат, бар пустой, бежала бы к телефону, дурочка! Пришлось столкнуть ногой, грубо и отвратительно, того, кто лез, в живот ногой, вниз на пол. Ну, хотя бы оружия не видно. Провокация. Кирилл прыгнул прямо в толпу. Они не дремали. Двое расступились, он чуть не упал, девица скользнула ему в висок чем-то твердым, но мазнула, увернулся. В проеме толпились трое, а верзила око-

Офи* flt+umbm* £м*а rjt+tcmma

палея за спиной. Кирилл обернулся к верзиле и, чувствуя как ненависть поднимается в нем до горла, выхватил из кармана мобильник и зажатым кулаком стукнул по ближайшей голове, а потом в нокаут под дых уронил крупного. Кто-то пребольно заехал по спине так, что затрещало. Но драться не умели. Раскидав хулиганье в проеме, он вырвался в главный зал... По лестнице вниз, навстречу легко сбежал длинноногий констебль. Он мгновенно, так что Кирилл даже вздохнуть не успел, продел ему руки в наручники и вытащил из нагрудного кармана консульский пропуск. «О! Русский дипломат!» – с акцентом, но вполне уверенно произнес он. Часть тусовки куда-то рассосалась. Хозяйка жестикулировала. Попытки Кирилла потребовать телефон и адвоката возымели такое сильное действие, что он теперь полулежал в углу с разбитой скулой и молчал.

Глаз уверенно заплывал. Второй его гневный вопрос кончился, видимо, сломанным ребром, потому что дышалось теперь со свистом. Может, ребер сломалось сразу несколько. Ребра он дважды ломал в детстве. «Вот вам от погибшей Америки на сто миллионов чек» – Кирилл с усилием встал, пододвинул ногой табурет и сел, облокотившись о стену. Маньяк-полицай, куда-то звонивший, резко обернулся, но репрессий более не последовало. Дверь страж порядка запер изнутри. Выход через кухню, конечно, был, но бежать по улицам со сломанными ребрами и скрестись затем в консульство с наручниками, а Вадимыч не пустит без пропуска, хоть его режь... Хозяйка ретировалась. Уходившая последней девица плюнула Кириллу под ноги и злорадно ухмыльнулась.

...На факультете кто-то распустил обидный глагол – сгур– виться, что означало стать похожей на нее, Асю. Поездка в Ленинград точно что-то сглазила в ее жизни. С Игорем она переспала без всякого удовольствия, секс как секс. Когда она спросила его про их дурацкий вояж, он улыбнулся простодушно и ласково сказал: «Лучше не лезь, будут жертвы». Последний раз она видела Игоря вчера, он страстно прижимал к себе высокую черноволосую плачущую девицу лет двадцати и точно не из элиты. Ей даже не кивнул, точно был занят. Гурия подумала, что родственница. Вечером позвонил Пюм. Он был из них единственным нормальным и то сказал что-то странное: Кирилл под следствием в Канаде. Плохо. Гурия приняла к сведению, она не слишком опасалась ментовских штучек, все они охотились за карманами их папаш и играли втемную: или им удастся снять денег, или им снимут башку. Рисковали. Честный риск Гурия уважала. Всем нужно жить. Она всегда улыбалась похитителям или ментам, прилежно вела себя и исправно уведомляла родственников. Однажды к ним в МГИМО на первый курс прорвались какие-то агитаторы от модного НЛП-центра и бойко флешмобили весь день.

– А вы когда приедете в центр эффективных лидеров, девушка? – спросил ее железный кнопчик в кепочке с надписью «ЭЛ – В», осклабившись в меру пронзительно.

– У меня это встроено с рождения! – процедила Гурия. – Поэтому Ни-ког—да. Могу вас обучить, к кому подходить бесполезно, все равно не пойдут. Но это – за отдельные деньги! Кыш отсюда!

«Нужно поговорить с отцом, – подумала Ася, – очень нужно». Когда тучи сгущались, приходилось переться в Черемушки, в городок для своих с выстроенной охраной, тишиной и медлительными женами в светло-пепельных тонах, в лоджиях с непересекающимся обзором, позволяющим, надо думать, чувствовать себя в одиночестве и безопасности.

На историю с Кириллом папан отреагировал коротко: «Вышлют с плохими рекомендациями для работы за границей! Дурак! Сам подставился. Штирлица, видите ли, насмотрелся! Он что, твой любовник?»

– Нет, – ответила Ася, – он друг, – неожиданно для себя прибавила она.

– Друзья, девочка, у такой крали, как ты, начинаются с семидесяти лет. Этот, кажется, не дотягивает! Иди к матери. У меня еще работа.

«Вот так и встретились», – подумала Ася. Мать щебетала. В светло-пепельный тон попали рыжинки и делали мать еще моложе. Они выпили мартини в лоджии, и Ася осталась ночевать. Она не садилась за руль и после грамма: «За-

Ccpu*L Пе+есмим* Елшл Пе+имлин*

чем? Завтра будет лучше чем вчера!» Дом, который никогда не был ей родным, а каким-то случайным ранчо под Москвой, все-таки принес ей отдохновение. Суета куда-то отлетела и во сне воцарилась тихая пустошь из-под Астрахани, детство, первая любовь к казаху Кайрату, лошади вскачь и потом еще скорее, свобода как прыжок в синеву и многокилометровые островки бахчей со смешными завязями арбузов. Если бы всего этого не было, ей ни к чему было бы жить, оттуда она брала ту неукротимую страсть к управлению событиями и чувствовала повод в руке. Кайрат был старше ее на год и не дотронулся до нее, потому что не велел обычай. Она хотела. Ася говорила потом подружкам, что в ее жизни есть мужчина, которому есть за что сказать спасибо! и, может быть, даже люблю! Казахстан стал другим государством, степной мальчик не знал интернетовой премудрости и это меняло все, он не мог вписаться в элиты даже письменно, виртуально, и когда варварообразн ый лектор вещал им с трибуны про новый феодализм, Гурия думала, что это не так уж и плохо. У нее будет родовое имение на границе, трафик наркотиков в качестве обменной валюты и неуловимый друг на коне за холмом. Любовь, арбузный сок и хрустальное небо на двоих. Сказка про крах цивилизации снилась ей в лучших ее снах.

Утро принесло почту с новостями, а в Интернете красовалась помятая рожа Кирилла под броскими заголовками о поведении российской золотой молодежи за рубежом.

«Дурак! – подумала Ася, – подставился, теперь будут метелить по всем кочкам. Вот если бы он соблазнил какую местную принцессу, то – да, может помочь при трудоустройстве, а это – нет, драки в салунах нынче не в моде».

Игорь написал, что Кирилла подставили, и чтоб она была осторожна. «Идиот! – решила Гурия. – В ГБ не наигрался». Харизма «серых» кончилась двадцать лет назад, а новых не народилась. Ася сидела у них, маленькая, на коленях и выпивала с ними, взрослая, на банкетах. Они были светские люди, жестковатые до бизнеса и ревнивые до жен. Никаких шпионских страстей в этой среде не было. Общественное место по имени социализм было утоптано и застроено совсем по-другому, по-российски причудливо, но вполне удобно для нее, Аси.

Гном параноиком не был и историю с Кириллом не комментировал, он прислал ей ссылку на роман некоего Зиновьева про русских эмигрантов 70-х годов прошлого века, там Асе понравилось слово «гомосос», она решила его употреблять, звучало пошловато, но бойко.

Гурия сделала свою жуткую мини-гимнастику из пяти упражнений, потом еще повалялась на пушистом ковре. В мышцах вспыхнул азарт и она поняла – день сегодня будет что надо. Гурия редко гоняла, особенно в черте агломерации, где гоняли все. Утро летело ей навстречу с умеренной скоростью. Последнее, что она помнила, – это щит справа о радостях курения. Когда Ася очнулась, она сразу же заплакала, в палате никого не было, она плакала долго, как ей показалось, потому что не могла повернуть шею, спрятанную в жесткий воротник, уже натирающий, все было безнадежно, с ней ничего такого случиться не могло. Она пошевелила ногой, одна была строго привязана к чему-то тяжелому, а вторая – ура! – свободна. Потом она приподнялась на руках и хрипло всхлипнула: «Есть кто живой?» Вошел молодцеватый тип в белом халате:

– Здравствуйте, Анастасия Андреевна!

– Вы врач?– спросила Ася.

– Ваш доктор – Лубянская Ольга Никаноровна.

– А-а-а, – разочарованно протянула Ася, – а где мы?

– В больнице Марии Магдалины, травматологическом отделении, на седьмом этаже, у вас поврежден шейный отдел позвоночника и перелом бедра, а также сотрясение мозга средней тяжести, машина у вас хорошая, легко отделались, не приподнимайтесь без надобности, голова закружится, сейчас к вам зайдет медсестра, – все это он выпалил, как начинающий диктор на телевидении.

– Вы читали Айзека Азимова? – спросила Ася, опускаясь на подушку.

– Нет, мэм, – насмешливо ответил он.

– Его заразили СПИДом в больнице, – мстительно заявила она, – во время операции на сердце.

– Ого! – отозвался юноша. – Круто.

Он подал ей зазвонивший телефон, это была мама, она щебетала, она приедет, конечно, но вечером, она надеется,

CtjAui 1ЈM*A TJt+еслш***

что все уже в порядке, это прекрасная больница и врачи, она в ужасе, но что-то уже не может отменить, ей позвонили, она была в шоке, все устроил папа, он гений, а что ее Асеньке, ее девочке, бедненькой привезти, она обязательно поговорит с врачом, она обнимает и надеется на лучшее.

«Лучше, чем Кириллу в кутузке, – подумала Ася, – и Азимову в гробу. Нужно поменьше есть, если я здесь надолго».

...Против Кирилла было заведено уголовное дело, несмотря на все дипломатические привилегии. Это было абсурдно и незаконно, но один раз включившись, дурная машина не собиралась останавливаться.

После трех суток ареста он попал в свою комнату в консульстве и ждал документов на выезд. Отец ничего не смог сделать, разве обещался встретить в аэропорту. Время подумать было. Кирилл прекрасно знал западное право и все свои права, теперь он узнал, чего эти знания стоят. Грош. Его адвокат, белобрысый канадец, вяловато перечислял ему детали дела и, похоже, не собирался его защищать.

Федор Михайлович проявил себя сволочью отменной. Именно благодаря ему Кирилла задержали на трое суток, притащили журналюг, и щелкнули его небритую рожу на третий день. Теперь в Интернете написали про него какую– то борзую ахинею и приклеили ярлык «золотой молодежи», которая позорит-де золотых отцов за границей и всю страну в целом. Очень по-советски. В импортном Интернете были более сдержаны, но лабуды понаписали больше.

В узкой комнатке, видимо, по-местному, камере, где он провел свой арест, по иронии судьбы валялась книжка Зиновьева с оторванной обложкой и началом, и Кирилл читал оборвыш в промежутках между вызовами, встречами с врачом и цветом полиции города Торонто. Его сфотографировали в момент чтения со вспышкой: отечное лицо, шрам на скуле, глаза смотрят вниз, то есть в книгу, но книги на фото не поместили и вышло – фото унылого юноши, который неудобно полулежит, опустив глаза вниз.

Как сюда попала эта полудиссидентская проза из прошлой жизни – непонятно. Он спросил у охранника, кто в

ГИ/ШРТШ шыня

этой комнате обычно сидит. Тот сказал, что это для русских, и книжек было больше, сейчас поубавилось, последний – год назад был, нелегал, ждал отсылки на родину, курил что-то из кисета, крутил самокрутки, молдаванин, а это в России или? – спросил веселый охранник. Ему было скушно.

– Да, – ответил Кирилл, выходя на солнышко. «Велика Россия. Если бы я писал роман, то уже глава сложилась бы... Так-то, господин Лири, не пора ли мне тестами заняться?» – грустно подумал Кирилл, он медленно, затаив зашнурованное медицинским корсетом дыхание, шел к машине с дипломатическим номером и отчаянно моргающим Венечкой за рулем. «Трусит он, что-ли?» Ходить было больно. Правда, за трое суток он попривык, и двигаться туго забинтованным стало полегче.

Гном, большой поклонник идей Лири, рассказывал ему, что тот однажды ловко досрочно освободился из тюрьмы, пройдя свой собственный тест. Кирилл тогда еще не знал, что девочка Ася заплатила за интерес к теме двумя часами реанимации, Игорь едва не сгорел в собственной квартире, Владлен, кажется, выстрелил в гражданина Японии, а Гном пропал сутки назад, уже узнавший обо всех этих злоключениях товарищей.

Кирилл вспомнил, как эмигрант Зиновьев взывал к западному обществу: «Где вы, грабители и убийцы! Ограбьте и зарежьте меня! А не то я сам от тоски кого-нибудь зарежу!» и как пришло это возмездие тютелька в тютельку при получении денег и билета в Париж. Мир ускорился. Что же такого пожелала тусовка разношерстных гениев угрюмому человечеству, что оно выплюнуло на них эдакую напасть? Карьера пошатнулась определенно, в консульстве он получил письмо от Игоря, лаконичное и невеселое. В нем не содержалось участливого «как ты?», и это почему-то давало надежду.

«Покой чьих трупов мы нарушили...? Неужто американе так ревностно охраняют свои секреты, что максвелловские демоны случайностей вползают и перекраивают жизнь любого заинтересовавшегося? А если так, то почему мы на них не работаем?»

Gifted fle+tcMbb4* EMM flt+имлш*.

Федор со злыми глазами, цедя сквозь зубы о позоре и доверии, вручил ему документы, и Венечка отвез его в аэропорт. Водитель все прятал глаза. Расспросить не смел, хотя они ехали одни, что было нарушением правил, но в русском консульстве вечно некомплект охраны и обслуги, а господа иностранцы, похоже, потеряли интерес к эпизоду. Бельгийке он напишет письмо – или просто так, или чтобы выяснить некоторые особенности предприятия. От жужжания моторов Кирилл в самолете провалился в сон, удобный впервые за трое суток. Ему снилось море, синее и тревожное, все в серых кораблях до горизонта.

В аэропорту отец мог бы грозно спросить: ну? И Кирилл бы не менее заносчиво ответил бы: баранки гну!

Отец вез его в офис. Спрашивал про чепуху и про здоровье. Ребра болели, Кирилл рвался заехать к Варваре Сергеевне, массажистке, которая сразу скажет про кости, связки и прочие нужные вещи. В «пробке» отец пересел к нему на заднее сиденье и, коротко улыбнувшись сказал: «С крещением! Наши мысли материальны, сынок! – ты не в Норильске, там их шаманы разгоняют и они поднимаются вверх, где теплее. Не хочешь надеть серьезные погоны? Что смотришь? Нашего ведомства, конечно. Там хотя бы получишь доступ ко всей этой своей роли японской личности в русской истории».

Кирилл с удовольствием разглядывал отца.

– Я интересуюсь американцами.

– Что смотришь? Кто-то из твоих друзей спит с болтливой девчонкой. Женщин нельзя пускать в такое дело, они становятся или Мониками, или Кандолизами. За их языками не видно настоящих слов. Она в больнице, в аварию вчера попала...

– Я знаю, – машинально ответил Кирилл. Отец набивался в союзники. В свои пятьдесят пять он был молодцеватее Кирилла и держал «улыбку без кота». Похоже, Кирилл его недооценил.

– Спасибо, папа, – запоздало ответил он, – боюсь, мой отдел по интересам нельзя укомплектовать нужными мне кадрами. А без этого мне и погоны ни к черту.

– Угу, – сказал отец, поерзал губами и, попросив водилу остановиться, пересел вперед. Кирилла передернуло, когда отец выпрямился на сиденьи, щелкнув двумя верхними позвонками как каблуками. «Это вредно!» – говорила тетка Варвара. Но впечатляло. Отец не служил строевую, но выправку имел дай Боже. Еще он танцевал лучше всех в своем поколении. О том, где учился и когда – не рассказывал.

2002 год

– Умница, Киссинджер! – повторял Гном, блаженно растянувшись на койке. Единственное, что его не устраивало в больничке, так это кормежка. Вообще не давали мяса. Рыбу только вчера, а так бурда какая-то. Как в армии. Слово «больничка» он подцепил у медсестры, строгой тетеньки с пустыми глазами и огромным туловищем расширяющимся книзу. «Утка!» – мысленно окрестил ее Гном.

Санитар Петенька влюбился в него с первого взгляда. Гном это чувство сильно приветствовал, у Петеньки был всегда с собой ноутбук, не лучшего десятка, но вполне резонный. Флешку Петенька принес из гномовских «арестованных» вещей. Так что днем Гном спал, а в вечерах, когда все расходились, выходил в сестринскую и через сутки мог до утра редактировать свою «холодную войну». Редактору он сказал, что лег на обследование и будет выходить на связь с редкого больничного Интернета. Редактор сочувствовал, он недавно перенес инфаркт и просил Гнома беречь сердце. В общем, с работой все устроилось за четыре дня. Прибегала заполошная Лида, бывшая жена. Это было проблемой, но супруга, к счастью, не знала его теперешний круг дел и Редактора. Пришлось к ней выйти и сказать, что «то, о чем она мечтала – вот произошло, он безвозвратно и окончательно сошел с ума! Расскажи теперь всем, что если твой теперешний муж алкаш, то прошлый оказался вовсе психом, и твое общество будет в экстазе!» – заявил ей Гном на прощанье: у него была слабая надежда, что Лида будет молчать. Хотя, кому она скажет? Про Гурию Гном вспоминал с нежностью и объяснял невидимому оппоненту: «Удивительно четкая девица – все в ней на ура и выше». Оппонент внутри у Гнома был всегда. Шансы в этой игре с собой он придумывал себе сам, и сам понимал это. Этажи рефлексии громоздились по старой пожарной лестнице и выползали на

Qff-lft, rffff{i1fU*4* fjItHA TJtftfMUiM

чердак. Он всегда наблюдал за собой наблюдающим. Точнее, это делал Оппонент. Это не приносило радости, но было забавно. Петенька рассказал, что здесь, на пятом этаже здания, раньше был наркологический центр, но разбогател и выехал в пригородные хоромы, подальше от комиссий и поближе к природе. Девушка Гурия выйдет замуж за Игоря, несмотря на всю нежность Гнома. Она выберет партнера из своего круга. Так бывает всегда.

«Холодная война» шла своим чередом. Они с Редактором уже пару так лет сели на тему и держали силами одного Гнома и еще секретарши Анечки весь поток больших и малых форм. Они меняли стили и тем самым укрепляли бренд в своей редакции. Анечка, если он теперь зависал в книгах, вела его самый одиозный сайт в стране и среди трех сотен психов они стали аналитическим стандартом де-факто. Редактор был гением экспансии в информационное пространство, он ничего не понимал в войне, ни в холодной ни в горячей, но зато плавал в мире прессы как акула и мог выплатить Гному пятисотенный долларовый гонорар за коротенькую заметку, сильно им исправленную и впихнутую в журнал «Плейбой», мог не платить месяцами и орать, что тот пишет невразумительный и ненужный спам. Мог приглашать на коньяк и мило задумываться над гномовскими геополитическими пассажами. Редактор был старше на десять или неважно уже сколько лет. Иное поколение. Гном не знал, есть ли у него семья и кем он приходится многочисленным издателям, журналюгам, культурологам и экспертам всех мастей. Пахло разведкой в прошлом. И не очень удачной. С собой за границу Редактор Гнома не брал. «Арагорн хренов». Даже в «Чушку» Гному пока не удалось выехать, Лидия тянула за шмотками и в аквапарк, пока были женаты, но как-то боязно было ехать с этой психической.

О том, как он сюда попал, о прочих причинно-следствен– ных связях Гном не рассуждал намеренно. Это задача Оппонента. Псих он или нет? Ну, орал, дрался, сорвался, кричал за Россию и немного про заклепки на танках. В общем, рядовой стресс. А что вцепился в рожу этому флегматичному мерзавцу в метро, так мерзавец и был. Кто ж знал, что у этого придурка еще и папа – главный психиатр. Гном ничего не отрицал, сослался на помутнение рассудка. Здесь пока сливал таблетки и наладил работу. Психи ему не мешали. Не психи и были. Ответы на глупости всегда приходят сами собой. У него даже было ощущение, что здесь, за толстыми стенами и охранником в будочке, он в большей безопасности, чем на воле, век бы ее не видать, если бы не такие девушки, как звезды. Мобильник Гурии был отключен.

Приближалась ночь, благословенное время. Санитар Петенька уже устраивался на койке соснуть после длинного медицинского дня. Ноутбук помаргивал зеленым и звал в эпоху неистовых бурь 1946-го года – начало холодной войны.

Черчилль нравился Гному как персонаж, как политик и как мыслитель. А как писатель – нет. Гном считал, что пишет лучше. Жаль, что гонорары утекали раньше, чем он собирался поехать на Туретчину и валяться семь дней под грифом «все включено». Но все как-то. не удавалось подползать к бару по воде, протягивая номерочек на ноге, тут же получать все, что нужно для отдыха. Солнца он не любил. Наверное, поэтому Турция не образовалась, он вообще не любил туризм. Переезжая раз в году с квартиры на квартиру, он прекрасно проживал ощущения тяжести рюкзака на спине и подъема с ним на верхние этажи. Этаж всегда оказывался седьмым без лифта по черной лестнице, зато в центре. Хату он выбирал придирчиво.

Черчилль ненавидел коммунистов. Его личной ненависти хватило, чтоб завести холодную войну. Рузвельт остался «хорошим». Недавно показывали фильм о том, что Черчилль мечтал поразить ядерными бомбами все крупные города России, а Рузвельт, вот умница, его остановил. Поколения детишек теперь назовут Черчилля выродком рода человеческого, с ним падет в их представлениях Англия, а америкосы останутся такими хорошими-хорошими с резиновыми улыбками до ушей. В Англии на его, Гномов, взгляд что-то было достойное, там было искусство и искренность, там была аристократия духа, которая теперь осталась разве в узкоглазом государстве Восходящего Солнца, даром, что тоже остров.

Ot+A&u TJtfCCAMM* Елшл Tft+tCAMM**.

Гному всегда мерещилась битва за Англию, поэтому его можно было считать законченным психом. Про высадку он знал все. По иронии судьбы нужно было писать про «холодную войну», про то, что случилось после, а не до. Никак было не объяснить этой высокоанглоязычной молодежи, которая вечно торчала в Америке на стажировках и сытых работах в университетах, что война никуда не делась и что по-прежнему русские и нерусские дерутся и отступают, а «кто-то подумал – совсем не осталось врагов». Несколько раз им с Редактором приписывали паранойю, мол, «разжигают национальную рознь» и «нечего тут!». Гном ничего не хотел разжигать, просто все его прогнозы об исходе торговых и политических сражений сбывались. Конечно, он играл за Россию, как за любимую фиолетовую фишку в детстве. Но когда Русый из 14-го дома хотел ее присвоить себе, маленький Гном встал и понял, что он в свои семь сейчас убьет этого девятилетнего здорового Русого, который и ходил к ним только затем, чтоб мать покормила супом, а вовсе не играть в фишки. Фишка отступала. Все меньше оставалось решений, а когда сужается выбор – нужно выходить в позицию Бога, иначе ни к черту не разглядишь продвижений войск. Бога Гном не любил. Он в него верил, но ни разу не чувствовал от этого никакой радости. В церкви и на похоронах он крестился машинально. Лидия бегала в церковь и даже картинно падала на колени перед иконой. Ей очень шло черное. Когда Гном любил ее, ему казалось, что Бог, наверное, заигрывает с ней, когда он, Гном, спит. Последнее время Лидии не везло. Спрос на фурий упал. Раньше Лидия ненавидела компьютер, холодную войну и Англию. Про фишку он ей не говорил. Странно, что она ни разу не заметила, как он носит ее с собой. Потом, когда появилась флешка, два объекта подружились, и ритуал защиты от демонов был завершен. Если становилось смутно, Гном проверял, на месте ли артефакты. Когда Лидия ушла к своему суффию, Гном за четыре месяца написал «Десант». Редактор рукопись не взял и косился еще некоторое время. Пару лет Гном побился в другие издательские тусовки. У него взяли все, что он написал раньше, он купил себе старенький фольксваген и раздал долги. «Десант» жил на флешке и более нигде. Альтернативная высадка немцев в Англии в тоскливом ноябре 1941 года никому была не нужна. Улыбка без кота. Про тоскливый ноябрь Желязны написал смешной роман от имени кошки – нежный – как смерть. Гном выложил «Десант» на сайт, равнодушно принял критику и уточнения от своих, терпеливо снес восторги молодежи и забил на это. По– чему-то здесь, в психушке, опять полезла Англия. Костистой лапкой старого Лорда – забыл, мол,что ли, за тобой должок!

Камень влетел в окно, стекла с треском посыпались, удар в шкаф, и вроде все.кончилось. Петенька вскочил, Гном сложил ноут и убрал его в ящик: «Одевайся, пошли посмотрим, что там!» – Гном был решителен. Петенька ничего такого не хотел, особенно в свое дежурство, и идти куда-то боялся. «Мало ли кто? Охранник давно ушел». Это не распространялось, но служащие знали, что охрана работает до 22.00, а потом сливается, так было заведено еще в наркушке, говорят, начмед «сам» так велел. Начмедом была тетка, изворотливая, как угорь, и наглая, как танк. В единственное неза– решетчатое окно, вот это разбитое, тогда шел прием товара. «Людям тоже жить надо», – говорила начмед. Она умерла в прошлом году, не выдержав нового помещения и необходимости новой логистики трафика. Говорят, наркоманы любили ее, как мать родную. Хоронить пришли такие красавцы, что на кладбище вызвали милицию. Все это рассказывал Петенька, который крутился в санитарах с четырнадцати лет, потому что жизнь его не избаловала родителями, доходами и прочими полезными обстоятельствами. Наркотики его обошли. Что было странно. Гном это уважал.