Текст книги "Война на пороге. Гильбертова пустыня"

Автор книги: Сергей Переслегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 40 страниц)

2011 год, февраль

Кирилл не любил свое прежнее ведомство, хотя не отрицал его роль в формировании личности. Являясь всегда вторым во всех решениях, он давно уже научился мягко надавливать в нужную ему сторону. В этом его превосходил только Владлен, который не только получил повышение в период репрессий японского отдела, но и сохранил спокойную преданность соратникам. Они теперь сидели с бывшим шефом в разных кабинетах и были в состоянии плести заговор. Их общий Шеф умер, и по притче о сиракузской старухе на его пост пришел глубокоуважаемый Никто. Это не испугало

гильш>та пустыня

Владлена, он быстро стал вхож к начальству и стал для группы той гигроскопичной мембраной, которая позволяла принимать сверху только «рамки» действия, а не сопровождающие их эмоциональные корысти и претенциозные глупости. Владлен только часто кашлял. «Я – жертва», – говорил он смеясь. Девушки по-прежнему выделяли его среди остальных мужчин, даже если он слабел от своей чахотки и засыпал в кресле. Гурия относилась к нему с подозрением, но утверждала, что любит и сочувствует. Все эти мысли о друзьях были прекрасны, но нужно было идти и надавить очередной раз, пережить откат Jle Шательё и действовать на свой и группы страх и риск.

Главный дипломат страны напоминал ему акунинского Фандорина. Главной бедой современной дипломатической верхушки была неистребимая вера в совершенство технологий, втом числе и армейских. Или полное безверие в силу государства российского и мелкие предательства в свой карман каждый день. И те, и другие дипломаты видели войну, даже если и видели ее вообще, как войну технологических Сюжетов и проиграли ее за Россию и весь мир, зная, как сравнивается техника японская со всей остальной. «Все просто, – говорил ему посол, – мы еще только думаем над тем, как это придумать, а они уже построили для этого инфраструктуру. Ну, посуди сам, ты ж мне показываешь их этот, якобы, лихтеровоз или танковоз, и я, дилетант, сразу вижу, как он высаживается себе в Анивском заливе, и танки тихо ползут по хорошей дороге. Ты же знаешь, что в Сахалине дороги между городами приличные, там в городах все поросло травой забвения...Ну и что ты мне хочешь объяснить, что я должен рассказать японцам про наше секретное оружие, чтоб они не совались? Ну, я могу насмешить моих японских коллег. А что кураж нужно слить, так на то я согласен. Население эвакуировать и подраться на чистых землях силами армии. Чья возьмет. Армейские рискуют жизнью по профессии, ну и проверить, кто отстает в какой технологии, тоже неплохо. Я ж не против развития, но у нас что, война 12-го года, с людьми в окопах и рукопашными боями?»

Тут Кирилл запнулся и машинально ответил:

– У нас как раз война 12-го года. 200 лет спустя.

– Вы, Кирилл Андреевич, человек смелый и позицию, конечно, имеете, но я готов вас уверить, что японцы ни на йоту не интересуются вашими детскими играми, и кризис у них – нашим не чета. А то, что бунтует молодежь, так она во всех странах бунтует, на то и молодость, чтоб отцы шевелились. Я вам больше скажу, мой сын родной, презрев отцовскую волю и связи, ушел в МВД и подобно вам гоняется за японутыми подростками нашего тихого северного города, могу его вам представить. У него по городу информация из первых рук. Тоже все ищет щупальца японского империализма. Мы же, друг мой, сохраняем на границах статус-кво. Читал я данные вашей Игры последней. Это ж курам на смех: наши дети на вас напали, а мы ни при чем – нота правительственная. Каноны, друг мой, дипломатические еще никто не отменял. Да и ракеты наши, надо думать, не заржавели, быстро до Токио-то лететь, ежели чего. Что ты думаешь, японцы не знают этого? Я тебе вот что скажу, японцы хотят с нами сотрудничать по атому, ну перестраховщики они, кризиса боятся, цивилизацию свою с обмеха– ниченными садиками, роботами и кондиционерами потерять им не хочется. Тут я согласен, а что наши тянут с этим – непонятно. Нам выгодно как государству. Потом, конечно, им хочется, раз они такие умные, менеджеров мировых у себя обучить – хорошая идея, кстати. Я б своего послал учиться на японца. Может, понял бы, где прогресс, а то получает он 12 тысяч рубликов в своей оперативной работе, и жена все время у меня денег одалживает втихаря. Ну, я даю – на внука. Родная кровь, все ж таки, й на меня похож. Ты все фантазируешь, Кирилл Андреевич, а мир упростился донельзя, пока ты в игры играл высокой дипломатии и могучей онтологии. Все хотят кусок себе, многие уже понимают, что весь не получить, еще полезно уважение коллег иметь и Родину не продавать, и со злом бороться в меру сил, ну и счастье личное, детишки там. На жизнь этого хватает. И когда тебя хватают за задницу, ты сначала семью вспоминаешь, потом товарищей, а потом Родину. Это – жизнь. Я тоже, друг мой, родился с другими идеалами, и, по большому счету, японцам мне жутко жаль отдавать острова. Но они, ведь, там сады построят, и наших олухов еще к себе на работу пригласят

тмертт пустыня

без виз по старой памяти. А ты говоришь: война кровавая, и пленных не берем... Да выросли мы из этих войн... Мы ж с тобой не африканцы и не арабы...

Кирилл вспомнил, как Гном рассказывал ему про Сайпан, Мак-Артура и грязь на базе Рабаул под ногами адмирала Ямамото.

– Спасибо, Александр Евгеньевич, – раскланялся он, – я подумаю над вашими словами.

– Счастливый путь, Кирилл Андреевич, я знаю вашего батюшку, и откуда идеи ваши – мне понятно, уважаю.

Когда он рассказывал все это переехавшему-в Москву причесанному и облагороженному службой Гному, тот хохотал до слез. Отхохотавшись, он вполне серьезно сказал:

– Если б все так было, как считает твой дипломат, то война штабов чисто технологическая – вещь полезная, конечно, но, увы, одноразовая; потому что ядерная она получается и мировая. И не дай нам Бог так развиться над арабами, что уничтожить в схватке Просветленных Разумов всю планету и начать сюжет безумного Макса для постъядерных калек.

– Ну то, что дипломаты нам не братья, я и так знал, они и свою-то истории не хотят рефлектировать, не помнят, поди, как бледный японский посол в 40-годах в Штатах, вроде, хотел объявить что-то или предотвратить, а тут Перл– Харбор и вжарили... И дипломат был выставлен за дверь... Так все, видно, и получится. Пока у дипломатов поменяется картинка на экране, на местности уже произойдет рекогносцировка. Другое дело, если японцы воспользуются этим опытом и сами быстренько заявят: а мы и не воюем совсем, так, приграничный инцидент...

– Что, всеми силами флота?

– Ну, получается, что да...Тогда нашим придется не тормозить с реакцией и не проверять двое суток, что происходит... Я об этом хотел бы встретиться с друзьями. Поезда нынче ходят комфортные, нужно дела подстроить так, чтобы дюйм сначала туда съездить, а потом четверым обратно. Семинар с разрыюм в рабочий день – лучше, чем ничего. Да и в Питер хочется... «Меж Москвой и Ленинградом солнце низкое садится, мне уснуть давно бы надо, только что-

Ctjjvui Т1е+ссмг<*н Елшл

то мне не спится», а? Как ты там поешь свои старенькие песенки? Беловых там и Окуджав?

– Они меня на плаву держат. А сейчас особо это важно, я не привык служить, нето, чтобы не могу совсем, а так – смена «рамок». Сразу всех. Адаптация у меня. А музыка – она онтологична по своей сути. Как там Маша, написала продолжение, чем нам еще подгадит японский Ямамото с небес? Мы с ней в одном звании – прикинь. Правда?, скажу тебе по секрету – генералы в юбках были. А апостолов – не-было.

– А «Догма»?

– Ну, это версия для малолетних. А мне скоро сороков– ник. Женщина хорошая мне сына родила. Будешь крестником?

– Куда ж денусь? А что, папаша-то счастлив?

– Да не понял пока, но точно мой сын, сто пудов, такая же ряха. Всего-то два месяца.

– Молчал?

– Да тяжело рождался, в больнице и так далее, боялся сглазить. Я не слишком удачлив, разве, в бою... И то через пару лет посмотрим. Но мир, конечно, поменялся. Воевать не охота, аж жуть. За письменным столом бы... Так что, «везде опоздал, раз – перчатки и веер – два». Поехал я, Кирилл, служба не терпит. Приходи, живу теперь в Черемушках. В Питер хочется – смерть. Бываю дома к ночи, а то и в городе – посидеть. Сын у меня родился на третий день Игры хабаровской, когда «Удалого» потопили, но остальные крейсера выплыли под нос японцам, а те со сломанными локаторами зевали посредь мелководья Залива Терпения, надеясь на Аматерасу. Тут я им и врезал и сломал ход войны. Ну, ты не играл, тебе не понять... В Интернете, это не то все. У нас народ так провалился в Будущее, с трудом достали... Твоих бы дипломатов туда...Большая Игра была, если японцы ее не отследили – хана им совсем. Незнание не освобождает от ответственности, особенно же незнание от снобизма...

– Ты за узкоглазых не парься. Они отрефлектируют даже твою незначительную личность майора на побегушках. Я вообще удивляюсь, почему мы все еще живы? И это дает надежду, что они хотят нас. утилизировать, а не убить.

– Ну и настроение у тебя! Роди сына, чтоб было ради чего жить.

– Да, и построим мы детский сад и школу для одаренных нашими генами детей, и что? Ты что, Гном, знаешь, куда их вести? Я – нет. Стили Стай мне нравятся, но это другой мир, принюхиваюсь пока. Подготовка к предыдущей войне – это тоже, друг мой, ширма от Будущего.

– Тьфу на тебя, философ: ни сексом, ни кексом', ни умом, ни сообразительностью тебя не проймешь, не иначе как ищешь Олимпа, а он еще греками был порушен.

– Ладно, Отец семейства, я и без Олимпа пешком постою, а тебе просто завидую... До встречи в мировых поездах...

Две машины разъехались в разные стороны и у обоих на выезде из города тщательно проверили документы. Больше совпадений не было.

2011 год, март

В Питере Первый довольно нейтральным, но чуть высо– коватым для него голосом объяснял слушателям в форме, что «никакого опыта ведения подобных войн в мире нет вообще, кроме как битвы ракетных катеров при Синае и Фолклендской операции. Так не воевали, не было прецедентов. Иранские фортели американцев – это сухопутная и, притом, тупиковая операция, у которой нечему учиться. Значит, первое, что вы должны сделать – это исследовать израильский ракетный бой и его изобретения, а затем – проследить элементы Фолклендской кампании. Причем, сами знаете, что Фолкленды нам близки не по технике боя, а по началу войны: взяли и высадились. Это аргумент в пользу вашей концепции войны с Японией. Исторический, что немаловажно. Почему те,– кто прячут голову в песок, видя не на шутку вооружающуюся Японию, говорят, что она никогда не нападет на Россию, крупную, хотя и потрепанную ядерную Державу? А что, Фолклендские острова исторически аргентинские? А что, Курильские всегда нашими были? То-то же. И что, право слово, Англия не ядерная страна? Так напали же. И далеко это случилось от Англии. А теперь представьте, что там у них не Маргарет Тэчер, а Блер сидит. Я вам правую

Qt+ми Це+лмш*. Елшл tlt+tcMiu*n*

руку отдаю, что он проморгал бы острова и они бы стали территорией Аргентины. А американам это только на руку, как и наша с вами грядущая война. Так что прецеденты в мире еще какие были. А вот с применением изобретательности в морских боях – дело туго. На картах в 2006-м играли тайван– цы с китайцами. Китайцы им связь отключили террористической атакой, и исход битвы был этим решен. Мало этого нам дня войны, тем паче, нас японцы в умении «отключить» превосходят. Чтобы быть готовыми участвовать в интерактивном семинаре, посчитайте конфигурации флотов.

– Где взять?

– За такой вопрос в мое время из Академии выгоняли. Но сейчас он актуален в силу неординарности ответа. Нам все это публикуют американцы: пользуйтесь услугами лучшей информационной разведки мира. В Интернете есть все, там вы быстрее найдете, чем по управлению будете запросы посылать. Разве портов приписки нет, но уж сами догадаетесь, и потом у вас флота-то, надеюсь, выведены будут из баз. Отчеты первых двух игр Южной и Хабаровской у вас имеются. Не наделайте тех же ошибок. Ну, и с Богом! У вас есть неделя. Никогда у меня не было таких долгих сроков для принятия решений.

– Товарищ полковник. Я готов принять участие в работе «знаниевого реактора» даже в ранге мусорной корзины.

Первый улыбнулся:

– В реакторах нет рангов. Нет и мусора. Есть дожигатель. Там есть функции и их сочетание. Реакторы, правда, сегодня выходят из моды. Появляются Стаи. Но как ими воевать, я пока не понимаю. Первым этапом вашего энтузиазма должна стать «фабрика мысли». Вашей. Там, глядишь, и поработаете над ядерным топливом. Нужно самому постичь, на что вы желаете «делиться», а на что нет. И чем готовы жертвовать? Игра – это лишь модель реактора, временная генерация. А семинар грядущий – модель Игры.

– Понял, товарищ полковник, спасибо, под моим началом работает четыре синктанка, вот я и хотел, все они к вашим услугам...

Первый поперхнулся. «Наверное, нужно радоваться», – подумал он. Когда-то парфеновские мальчики перевернули менеджмент в программировании, а под шумок и его самого, теперь такие же мальчики завелись у него в СВР. И может быть, в достатке. И этого японской разведке совсем не нужно знать. Закон военного производства сработал. В тот год, когда он, опальный, начинал преподавать, не выходило почти ничего, слушали и «в молоко», потом что-то установилось, а теперь, когда его не то чтобы с распростертыми, но взяли обратно и дали миллион на Игру и сотню штабных лейтенантов, теперь выяснилось, что самодействие его курсов работает. Ну, стало быть, слава труду.

– Маринка! Заработала машинка!

– Дошло до разведчика, – усмехнулась Марина. Она рисовала с ребенком на кухне какой-то ужас с натуры. – Ты ж их не в секту тянул, а на службу Родине. Нормальная идея. А у нас сегодня суши.

– Ненавижу суши, – заявил Первый и сгреб Иринку вместе с рисунком.

– Папа, ты что? Помнется.

– Дурак, – заявила Маринка так, как будто они только что поженились.

«Война мне определенно некстати», – подумал Первый.

– А Денис?

– Ушел на шахматы.

– Один?

– Опомнись, у него шахматы в соседнем доме, параноик, кстати, ведет их кореец, пойди проверь, вдруг японец, – Маринка смеялась. Иринка прижимала к пузу недорисованный куб и думала: «Что за странные взрослые, как маленькие, сами скажут ерунду, а потом хохочут. Прямо, как у нас в садике».

«Враг вступает в город, пленных не щадя, потому что в кузнице не было гвоздя», – продекламировала Иринка, чтобы хоть как-то попасть в тему разговора. «Ведь родители никогда не понимают того, что дети уже давно взрослые и могут сказать осмысленные вещи, но не знают всех слов. Так стихи и выручают».

– Верно, доченька! – у Первого за полтора года до войны еще не было двух важных гвоздей: «погодной бомбы» и «новой связи», а о двух десятках неважных он молчал.

Oifttu TjtfcuMM*. Елшл ПЦ4СМЛА+*.

2011 год, ноябрь

...Осенью Первый сходил на встречу новоявленной «фабрики мысли» и в целом принял работу – не Стая, но все-таки. Семинарчик шел в режиме Интернет-конференции, причем количество участников варьировалось от двенадцати до пятнадцати, и длилось все это действо двенадцать часов кряду. Первый вспомнил, что речь о дельности таких предприятий шла когда-то у методологов, но надутые последователи организационно-деятельностных игр споткнулись об организацию же. А тут – система. Солдат не спрашивает. Тоталитаризм, может быть, не лучшая сборка, но когда он трубит сбор – все на месте и при оружии, в данном случае при материале и при мозгах. Первого представили экспертом, ему было оказано уважение первые пять минут мыследей– ствия. Дальше чины кончились. Проекцию своей Стаи на других наблюдать было занимательно, но особенно времени на это не было. Здесь сохранялись традиции «Первого отдела», то есть «отдела Первого» – действуй. Не можешь – доделывай или домысливай за другими, цепляйся за скалу и лезь наверх. Тема, с которой они начинали обсуждение, была «Раздел Китая». Под этот раздел у Первого откусили кусок перспективного молодняка и придавили «японскую линию». Она извивалась.– В Нижнем не совпадало время, но они как– то пересекали семинар со службой, хотя невелики были чины. Изворотливость во времени – не лишнее свойство в «быстром мире». И разведчикам не мешает, и аналитикам Штабов.

Сразу были выделены ключевые ветки сценариев: первая – Китай разделился сам и имеет проект своей сборки по истечении 30-летия (там у них меньших периодов не рассматривается); вторая – Китай разделили США на последнем берегу своего гегемонизма, чтоб в тыл не ударил; третья – разделение спровоцировали японцы для оказания помощи Маньчжурии и втягивания оной в войну на своей стороне.

Третья версия была ощупана и хорошо знакома Первому. Ее придерживался Гном.

С гегемонизмом США покончили быстро и корректно. Первый даже не сильно эксплуатировал свое экспертное положение, но две другие версии встали в конкурентные по– ГИЛЬВЕРТОКО ПУСТЫНЯ

зиции и породили кучу ветвей и вариантов действования на ближайшие годы.

Китайской самостийности придерживался модератор этого сборища, некто Ангел, Первый потом узнал, что это сын погибшего полковника, шестнадцати лет, компьютерный гений и музыкант нового поколения. За его пойнтами тянулись дополнения без вычеркиваний, и все как будто привыкли, что он успевает вести конференцию и думать одновременно.

– Китайцы мыслят пространственно...

– Для них экономическая ситуация невыигрышна по линии энергетического голода и кризиса «ускоренного развитая побережья».

– Чревато гражданской войной...

– Еще Мао говорил, что у них все кончается устакани– ванием через войны...

– Выходит, они сами запланировали сверху распад, чтоб потом спокойно собраться обратно, после оказания помощи отдельной территории.

–Да, у них появляется харизматический лидер, как джин из бутылки, и через месяц все международное сообщество говорит не о Премьере, а о Господине Ли. У него нет официального чина.

«Это будущее, – подумал Первый, – ребята секут Будущее. Я не придал значения этому Ли. Зря».

– Спасибо, – написал он.

– На здоровье, полковник, – отозвался модератор, – призываю вас вспомнить, что Китай – поле Японской истории, а не наоборот. В конце цитат они ставили «У», когда уважали и через это «У» могли спокойно спорить хотя бы и с президентом страны. Хорошая находка.

– Так что, «он не помнит ни чинов, ни имен»?

– Ни при чем здесь, закрывай метафору – уведет.

– Итак, они видят войну, Маньчжурию в ней, нас, ослабленных войной, ну или японцев – и?

– Что и? Им передышки хватит. Потом воссоединятся обратно. Что ты думаешь, они русских или японцев любят больше своих?

– Тут не о любви речь, а об Империи: у них есть свой проект «сжатие—расжатие». У них свои равновесные плоскости.

Otfwi flcfuMu** EMM Цс^имим

– Стоп, какие?

– Сейчас построим, подожди.

– А у нас?

– У нас западная культура: мы сидим на трех китах – инновация, традиция и прорыв, он же ароморфоз, правильно, Сергей Николаевич? – «наверное, кто-то из слушателей».

– Ну, я бы сказал: экология, эвология, спонтанность или неаналитичность.

– Это все едино.

– Еще бывает политика, экономика, культура.

– Не бывает у китайцев: там все в культуре плавает, она у них изначально задана. Это Америке нужно культуру завозить. А четырехтысячелетнему Китаю не надо.

– Пятитысячелетнему.

– Согласен.

– А у японцев?

– С этими просто, у них жизнь, смерть, перерождение. Перерождение хромает, лезут воевать.

– У китайцев это не процесс, у них там три существительных.

– Да, имя, название, миф.

– Братья все троюродные вместо правильных слов, но, по сутй, ты прав: сущность, карма, аттрактор.

– Причем, среди мировых Проектантов никто не ждет, что китайцы на дурочка сыграют и отдадут Маньчжурию, как девку на откорм.

«Гном, что ли, здесь? Что-то Первому всех их экспертов не представили. Но мыслят бойко. Жаль, труба зовет. Уходить надо. Интересно, как такие стайки разговоров происходят в Японии? Наверное, по-птичьи чирикают, и видео побольше».

Первый дослушал, что пройдет десяток лет после японской войны и Китай спокойно тряхнет стариной и воссоздастся в прежних границах, и никто не посмеет ему, Великому, перечить, и Тайвань, и Маньчжурия – сытые, но несчастные под японцами – с радостью вернутся в альма-матер. Эта мысль запала Первому в душу, потому что устами подчиненных иногда глаголят вполне рабочие истины. Если за нашу проигранную войну отомстят китайцы – это уже непрямые действия, как писал английский Лиддел Гарт, повторяя за китайским Сунь Цзы.

Мы уходим (4)

2012 год, август

В свое время Миса прочитала одну заметку в русской газете 2006 года о том, что японский мальчик сжег свою мачеху и ее детей за то, что отец настаивал на его лучшей учебе и, якобы, достал его. «Эх, общественное мнение!» Европа и Америка так никогда и не поймет, что происходит в стране Восходящего солнца. Это и их счастие. Они еще ползут на эту вершину, считая, что сейчас им откроются виды великолепные и дорога в долину захристианского рая. Размечтались! Выход в беспредел понимания всегда чреват беспределом жизни. И те, кто уходят, не справляются с необходимостью баланса между хаосом и порядком. Простая арифметика. Будь все время расслаблен и все время начеку. Их смешной Кастанеда писал об этом в 70-е года. Все прочли, как сказку.

Миса была довольна собой. Она надела высокие погоны и прекратила эти спиритические сеансы в горах, она руководила подготовкой молодых солдат для войны, и ей это нравилось. Наконец, раскаленная лава подросткового Вулкана обрела свое русло. Маргиналов осталось мало. Их вылавливали мелкие чины ее бцвшего отдела. Жаль только застрелившегося Ату. Он, оказывается, до безумия любил свою дочь, погибшую в какой-то школьной перестрелке. Чин позволял Мисе грустить раз в неделю в полудневном отпуске. По понедельникам с утра она оплакивала Ату и посещала могилу матери в ОсаКе.

В военной эстетике бытия Япония продвинулась дальше многих стран. В культуре, наоборот, превалировали тенденции гуманизма: почти совсем вымерло агрессивное ани– ме и теперь японские мультипликаторы поражали мир глубокими до дрожи фантастическими сказками о судьбах Европы, Азии и Мира, в которых все хрупко и потому ценно и составляет отдельный личный вклад каждого смотря-

Cestui Пе+ютм* Елшл (1е+сслеы»м.

щего этот бесконечный геополитический сериал. Мир обливался слезами. У японцев это было принято делать на могилах и при участи в конкурсе плакальщиков, где умильные малыши, перепуганные добрыми, но большими руками сумоистов, ревели над судьбой отдаться в будущем в школы-интернаты.

Если Европа силилась обучать старушек поздним родам в инкубаторе и потом – их же – компьютерной грамотности в пределах Кухни, то Япония быстро организовала службу утилизации устаревающих убеждений и их носителей. Бывшие работники корпораций проявляли чудеса органи– зованностей под страхом-то смерти и, наконец, переломили так называемых «молодых взрослых», потому что последним негде было взять опыт тоталитаризма. Порядок восторжествовал, и старики считали, что они спасли систему, а среднее поколение, ее, Мисы, отвечало за необратимость, то есть за слив «активной зоны» в правильное русло, и планировало войну. «Ох, уж эти русские», – смеялись коллеги, и у Мисы начинало сосать под ложечкой. Она не сомневалась в том, что Японии удастся качественно атаковать и даже применить ограниченные ядерные вооружения, иначе, что ж они даром-то лежат? Это был русский принцип ружья, которое долго висит на стене, а потом стреляет в конце пьесы. Япония воспряла ото сна, и журавлики нынешнего поколения подростков вон как бойко решили взлететь в небо, расстреляв по д!ороге лезущих на цивилизационную гору отцов. Миса, однако, помнила, что русские молодежные АТ– группы, так ненавязчиво организованные с Востока, вспыхнувшие было на анимэ или антианимэ-движениях, как-то захирели и были перекуплены своими и перемешаны с непонятным, в общем, быстро ушли в сторону, далекую от инсталляции японской культуры. Операция даже не провалилась, а пошла боком, как та испуганная лошадь, впервые узревшая механическую лошадку, для пятилетнего японца полностью похожую на живую, но предельно пахнущую опасностью природного небытия. Мису хотели убить двадцать шесть раз, но это русское ранение запомнилось ей навсегда и начинало ныть, несмотря на все нанотехнологии. А Аты не было, и некому было сказать: «Соберись, трусиха».

Он был русским шпионом, факт. Этот питерский рыжий оставался живым... А раз так, то уничтожить таких как он, всех: они ж не будут воевать, сложат ручки, отплюются дипломатически, ну отдадут острова, наконец. Из их Москвы и Петербурга островов не видно. Она вдруг'осознала, что генералы вычистили ее из настоящей работы и дали мощный функционал, потому что... Потому что она слишком быстро подошла к пониманию.

Миса инстинктивно, своим внутренним аналитическим процессором, отслеживала проколы и достижения Управления, превращенные в официальные заявления для прессы иностранных государств или в продукты потребления для собственного населения. Система была простая. Вот силиконовые клавиатуры. Бюстгальтер для девочек, которые хотят, чтобы их мальчики входили в Интернет через портал их груди. Туда еще добавить встроенный массажер – и можно ласкать подругу, проводя поиск в Интернете. Это был хороший продукт. Это все годилось и внутрь, и на Запад, и, так сказать, коммерческая забота о молодежи, которую ничем не удивишь. После секса у них следующим пунктом сразу шла смерть. Но это у тех в головах, кто понимает, что если что-то кончается, то начинаться может не противоположное, а странное. И за это понимание отвечало Управление. А Политика носила вдумчивый и не опережающий мировые события характер. Коидзуми встречался с русским Те– миркановым и входил в число друзей Санкт-Петербургского Мариинского театра. Корейцы неловко запустили ракету, и Япония возродила миф о «корейской угрозе» и вколола от него американцам, заручившись поддержкой по противо– здушной обороне. Русские достроили док для авианосцев, но не успевали с ними к войне. Китай совершал ошибку за ошибкой в своем экономическом развитии, и маньчжурские хань– цы отличались от китайцев все более, их же выделял и нависший энергетический кризис, который не решали детские русские мощности свободных и околосвободных зон. И наконец, Китай уж очень нежно развалился надвое, и в Харбине возродился столичный климат. Харбин – странный город. Там древние интересы японцев и русских переплелись и предъявили китайцам свои программы в конкурентном поле. Ки-

Qtfu*i flt+имлм* EMM fltfteMu**

тайцы не справились с выбором. У них длинное время: для принятия решений лет тридцать надо. Пока к экономическому ядру ханьской экономики японцы успели раньше русских. Так постепенно Сюжет ее войны наполнялся соками и омывался международными отношениями в регионе.

Русские путались с дальними землями, южный корейский тигренок не успевал впрыгнуть в поезд мирового элитного меньшинства, диктующего Миру, северный упертый брат скупал ракеты и тренировался на русское прошлое, Тайвань цвел, втайне вынашивая планы неимоверного везения и неспецифических комбинаций звезд. Австралия поставляла газ и размещала лишних пассионариев в своих просторных городах. Ее можно было бы сделать японской землей, но тогда придется сменить все мировые Сюжеты, а это чревато для Проектантов полным крахом. Японии не хотелось иметь дело с английскими колониями, потому что Великобритания когда-то уже заявила о «бремени белого человека» и вылепила свою статую истории. Миса бывала в Австралии и тоже считала, что эту пустыню-прерию ее народу «не съесть»: в ней живут Тени дурацкой Европы, скелеты в шкафу, а то, что она отошла Штатам, так гегемоны преходящи, а культуры вечны. Миса считала, что Тибет, Египет, Греция, Великобритания и Япония культуры сложили, а Америка и Россия – так, проросли на грани культур. Войну с гегемоном проиграл даже великий Ямамото, а вот Россия – подходящая игрушка для мужания юных японцев, подсунутая им в подходящий период.

– Здравствуйте, Мама, – сказал ей сын в погонах.

– Здравствуй, Китано, я по-прежнему твоя мать.

– Я это знаю, мама!– отозвался восемнадцатилетний японец, и Миса поняла, что все ее стратосферноезрение досталось сыну сполна, и что его нужно изолировать и пристроить куда-то в разведку. Но туда по негласному соглашению брали только с 35-ти лет. И поэтому он будет служить на базе «Окинава».

– Да, мама, – сказал он. – Да, генерал, – улыбнулся он. – Мне все равно где служить, мама! Мне все равно, как умереть, товарищ генерал! Я помню себя в три года, мама, и твою улыбку. Из-за нее тебя выгнали, мама. Теперь выгоняют с повышением. Это по-русски, мама. У меня есть русский друг. Был. Он умер, приехал к нам учиться и умер. Я пойду воевать и буду жить вдали от родины на скалистых островах и оттуда бороться за то, чтобы ты не умерла.

– Чушь какая! – сказала Миса. – Ты всегда умел перепутать главное и второстепенное. И вывести меня из себя. Желаю тебе успеха. – Миса сжала губы. Высокий восемнадцатилетний японец хохотал.

...В сентябре он погибнет при взятии Итурупа, и Миса выдернет у себя сразу три седых волоса. Она научится мыслить позитивно, в духе «уходящие расчищают нам дорогу». Ее сердце сожмется, а выходные для воспоминаний и посещения родных могил выдавятся службой.

В ее кабинете будет висеть портрет Адмирала Ямамото, хотя это будет некой маргинальной фишкой, особенно после странных послевоенных будней у выигравших войну. Война окажет на страну очень своеобразный эффект: старшие победители не захотят жить, и Миса уйдет на пятидесятом году жизни по болезни, быстрой и не отрефлектированной медиками. Этот же синдром постигнет многих средних японцев в расцвете лет, как будто они легли и образовали мост над трещиной между стариками и детьми, а трещина имела естественную природу и разошлась, и они держали, сколько могли, а потом упали или разорвались пополам в зависимости от личных убеждений и служений. Детям останутся посты и необходимость заполнить собой святое пустеющее пространство. Старики составят орден оракулов и будут лояльны к внукам, потеряв детей. На месте интернатов разобьют сады, и небольшими корпусами по типу Кембриджа с оазисами познания и самопознания сможет бесплатно пользоваться всякий японец или же иностранец, но два месяца в году. Такая образовательная система нового типа будет органично существовать со старой и понемногу вытеснять ее своей простой функциональностью. Называться эти схемы будут «токийский семинар». Старый профессор Мураками будет бегать трусцой в университетском саду, плавать в холодной искусственной речке и читать по вечерам лекции об культурных кодах современности. Его будут любить и простят ему разведывательное прошлое, считая, что не всегда мы сами просимся на службу, иногда она настоятельно находит нас.