Текст книги "Война на пороге. Гильбертова пустыня"
Автор книги: Сергей Переслегин
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 40 страниц)
OejwZ TJtf4M0u»4* Emm TJе+имъьм
– Зачем вы это делаете, Сергей? – спросил его однажды любопытный Бог.
– Да не осталось никого, кто б хотел, – ответил он Иисусу. С тех пор Бога он не видел.
«Камчатка изолирована не только от материка. В действительности, она не связана даже сама с собой. Узкий, вытянутый к югу язык земли пересекают три параллельных хребта, поросшие мелкой березой и переплетенным жестким кустарником; местами кустарник исчезает и остаются откосы с высокой травой. К западу хребты спускаются в неприветливое Охотское море и тонут в болотистых поймах местных рек. На востоке возможности для промышленного освоения несколько лучше -лесисто-озерная местность, есть полноводные реки, богатые гидроэнергией».
Никакие деньги, ни какой человеческий или нечеловеческий труд не способны покрыть Камчатку сетью хотя бы проселочных дорог. Пенжанский район – сообщение юз– душным и морским транспортом. Олюторский и Карагин– ский районы – то же самое. Тигильский район – морской грузовой транспорт летом. Соболевский район: внутренние сообщения – попутным вертолетом летом, зимой – по зимнику. Лишь ближайшие к административному центру районы связаны с ним автомобильным транспортом.
«На стратегическом языке такое положение дел называется "неустранимой инфраструктурной недостаточностью" и считается приговором, не подлежащим обжалованию». Первый аж поперхнулся, словно бы жевал эти слова и выплюнул наконец: «Ух ты, загнул, расскажу нашим олухам студентам, как романтизировать текст. Что это за автор? Попросим-ка у Машеньки досье. Возьмем на заметку. Учиться – всегда пригодиться. И кадровый вопрос, опять же». Кадровый вопрос интересовал Первого в первую очередь. И Большого шефа, и шефа СВР – тоже. Начиналась пора переманивания кадров всерьез, потому что никаких кадров уже не было вовсе. Но оба шефа и Первый знали, что скоро их не останется совсем. Нигде. Нельзя будет купить или выиграть в рулетку у незадачливых партнеров. Нужно было строить человеческие машинки, отличающиеся от конвейеров и роботов и действующие по типу сменных стай. Одну такую
Первый у себя построил. На другую претендуют эти странные ребята из ниоткуда, но с именитыми отцами. У них там распределенная ответственность, а у Первого централизация вокруг Гуру. «Нужно сотрудничать, а не выяснять, кто круче. Потому что япошки не спят, а олигархи российские еще только просыпаются и медленно отряхают с себя слюни и словеса лизоблюдов. Пока они выплюнут жвачки и выгонят лакеев, достанут вилы и выйдут за околицу, пройдет пяток лет. А околица поменяет очертания. А кто-то и не встанет. Чай, не иго, чтоб будить богатыря русского...»
Первый уже неделю как поднял всю документацию на креативных ребятишек, интересующихся смертями лидеров американской «революции сознания». Не нашел ничего, кроме внеклановых отношений. А это сейчас в моде. Все ищут умных и плюют на положение в иерархии отцов. Еще полгода назад умные просили у Всевышнего послать им богатых добрых спонсоров, теперь богатые плачут. Им страшно. Ну а часть тертых калачей спрашивает хитренько: какое Будущее будем проплачивать, а, Сергей Николаевич? А Первый пока помалкивает. Он знает, что ли?
День заканчивался. Маринка будет ругаться. Он задерживался на работе, а потом придерживал работой кусочки сна. Завтра он соберет своих по анализу этого японского еще не вышедшего в свет, но уже переведенного для него с двух языков документа.
Большой разницы между английской и японской версией целей Японии в XXI веке не было, значит, узкоглазые сами переводили это для других, а не прятали особенности своей идентичности в казуистике чужого языка. Вот уж не думал Первый, что придется на свой страх и риск и, фактически, в одиночку вести стратегическую игру против целой страны, только чтобы выиграть один темп.
Это был темп речи в разговоре с Министром... В верхах замедлялось все. Там останавливалась мысль. Там процветала Административная Система в ее последней, умирающей, демократической фазе. Там было стоическое непринятие никаких решений. К этому Первый привык, к машинке управления притерпелся, сделал вид, что стал ее частью и принимал после работы обязательный контрастный душ,
Qt+mu rt+Јcavu»4i. Емил Tjl+tcmlb***-
если иначе с чиновничьего языка на человеческий переключиться не удавалось. Так делал не он один, и это обнадеживало. У него подобрался отдел, напоминающий «шарашку» шестидесятых, сконструированную по книгам и воспоминаниям матери. Обычное КБ из пяти человек с прикрытием в виде охраны, стен, формы и шагреневой кожи паттернов поведения для начальства.
Воевать придется с теми, кого они со Вторым воспели как эталон мудрости... И теперь эти, познавшие смерть и сущность мирового сценирования, узкоглазые выдернули из Европы такого «туза, без которого смерть», и улыбаются оскалами пещер, где водятся Духи тьмы, более древние, чем наши Перуны – простоватые олухи, метеорологи из прошлого. Время всегда подводило Первого, оно было категорически нелинейно, и в связи с этой нелинейностью в российском истеблишменте и его управляющей верхушке не работало прогнозирование. Время закруглялось в петли и возвращалось «огнем и металлом». Он шутя становился рабом системы и прекрасно выносил это рабство. Вона – Второй ни в какое рабство в свое время не устроился, Горец чертов, и теперь ему крышка. В кабинетах «Большого дома» было, по крайней мере многое, – линейно, и три шага вдоль бесконечной стены у него оставалось всегда. Эта стена напоминала ему застывшую Стру– гацковскую Волну: писатели и социологи в один голос обзывали оное постиндустриальным барьером.
Стену можно разрушить, можно пробить брешь и проскочить, можно навесить лестниц и переползти, можно перелететь, а можно сделать вид, что мира за стеной нет и повесить на нее рекламные плакаты строящегося Города Солнца. Конечно же, просвещенная Европа выбрала последнее. Ей, старой корове, лишь бы не развиваться! Всем! Всем! Лишь бы не развиваться! Великий и ужасный Щедровиц– кий-младший,... всегда ты останешься сыном Шона Кон– нори, даже если ты сам Индиана Джонс... Так вот этот «младший» величественно считает, что развитие – это ценный дефицитный ресурс, и нечего его инсталлировать всем, кому ни попадя. А Первый точно знает, что в их ведомстве нужно прививать сей опасный вирус принудительно и утилизировать во благо государства.
Улыбка без кота (1)
2001 год
Если бы Гурия была в бешенстве, она бы что-нибудь разбила, дорогое и ценное, потом поплакала бы и успокоилась. Но она была в каком-то другом состоянии, напоминающем, скорее, оледенение. Она не помнила, как пришла и открыла дверь, как сняла куртку и шапку. Ее лицо в зеркале убило бы кого хочешь наповал: старое, страшное, ледяное, напоминало труп. Она глянула на него мельком и сжалась еще больше. Гурия была дома одна. Это питерская квартира досталась ей от бабки, девушка приезжала сюда нечасто и не удосужилась последний раз убраться в комнате. Окурки на ковре раньше ее бесили. Она всегда после вечеринок приглашала тетю Альберту с третьего этажа, и та убиралась тщательно и с удовольствием. Все это раньше. Холод только прибывал к лицу и уже затормозил все ее мысли. Девушка стояла у окна, двор поднимался ей навстречу темным колодцем заледенелых луж, или это она опустила голову. «Yes! – она пошевелилась. – Столбняк метаться!» – пронеслось у нее в голове что-то похожее на привычный сленг и – счастье, что-то теплое метнулось по коже, она криво улыбнулась, угловато раскинула руки и поплелась в ванную. Внутри тихо пело: хуже не будет! Не будет! Будет! Не будет! Не будет. Будет! Только под душем она позволила себе как– то восстановить историю этого дурацкого визита в Питер.
Ася привыкла называть себя Гурией и слышать, как ее так называют. «Ася» казалось ей беззащитным, тихим именем, а она была нетихая, она не хотела быть тихой никогда, потому что иначе в этом мире сожрут и не подавятся, и тургеневских барышень не держим-с, а на муракамских кавалеров – не зарабатываем-с. Вот-с. С зеркала на потолке смотрело вполне человеческое лицо двадцати лет от роду, обрамленное темными прядями разной длины, мокрыми и пахнущими корицей. Жизнь продолжалась. Только не было клавиши перемотки назад, чтоб всего этого суточного кошмара вообще не переживать.
Ася не стала пить пиво, нашла апельсины и вкусно съела их три штуки, один за другим. В теплом халате с мокрыми
Ct+nui TJt+имиФ. Ем*at TJtftcMiu**
волосами она забралась на пустой раскинутый диван. «Чем не проводы любви!» – подумала Ася, и сила соображать вернулась к ней окончательно.
Секс был ее главной игрушкой в последние два года. Гурия не отбивала кавалеров у подруг, потому что они ей доставались первыми. Всегда. Потом подруги иногда получали что-то в виде оливок без косточек: изнасилованных молодых мужчин с полным пренебрежением к занятиям сексом.
– Ты что, пьешь из них кровь? – спрашивала Белка с широко раскрытыми глазами. Белка была биографом, подушкой, жилеткой и встречалась с простым мальчиком из питерского Военмеха. Белка за человека не считалась. Гурия любила ее как кошку или морскую свинку, хотела – гладила, хотела – мучила. Белка была ее старше на два года. У нее был ключ от питерской Аськиной хаты и безграничный кредит. Это она оставила в холодильнике апельсины. Молодец.
До этого случая Гурия считала, что отказаться от нее – пусть и на час всего-то будет счастья – может только дурак или закомплексованный лох, не внявший своему шансу. Этих она в расчет не брала. Но чтоб нормальные парни, из общества, с машинами, папами и тараканами золотого слоя, очевидно, не гомики, поехали с ней на выходные в Питер и так странно с ней обошлись?! Это было что-то! В школе Гурия хорошо училась, задирала нос, но ненавидела умников пуще дураков. Под умниками она понимала тех, кто парится мозгами ни о чем конкретном. Еще она ненавидела жанр альтернативной истории в литературе, считая полным кретинизмом описывать события, которые не случились, а могли бы. «А вы бы все могли умереть в младенчестве и не пудрить мне мозги, однако живы!» – крикнула как-то Гурия такому сборищу, и весь класс поднял романтиков от познания на смех.
«Миром движет любовь и воля», – считала Гурия. Под любовью она понимала игру. Апельсины воли прибавили, а любви – нет. Настроение не поднималось. Это чертовы ублюдки ухитрились ее обидеть все трое, и даже не заметили, как она ушла. Хорошенькое кино! Решают там «тайны мадридского двора», а она сидит и обтекает. Белка в Египте со своим кавалером, за которого втихую внесла полцены за путевку. «Любите своих, девушки!» – всегда говорила Гурия. Свои были из своего круга. Белка была не от мира сего, несмотря на очень приличных родителей. Стоп. Отставить Белку. Начнем сначала. Плевать бы Гурии на этих пижонов было, если бы не череда пугающих совпадений и не этот маниакальный субъект у крыльца, нависший над ней, но попросивший только сигарету. Гурии сразу захотелось выстрелить, но она вспомнила, что оставила пистолет в бардачке машины в Москве. Она ответила, что не курит. «Э, девушка, да ты и не живешь вовсе», – вдруг сказал он насмешливо, потянул ее за подбородок и сильно дунул в нос. «Ладно бы, поцеловать хотел, ну это еще туда-сюда. А то как кошке в нос дунул – скотина!»
Но там, у крыльца, это ее так удивило и даже остановило сразу дать в пах и посмотреть как корчится. «Почему я так растерялась?» Гурия не знала. Вместо этого она спросила: «Атебе-то что?» Он ей ответил участливо так: «Мне – ничего, а тебе – думать».
Больше всего она ненавидела думать. Это бессмысленный процесс тормозил в богатеющем государстве процесс дальнейшего обогащения. Это Гурия знала точно. Если ей нужны были деньги, она вела эту дурацкую передачу для тех, кто не умеет жить и зарабатывала сколько надо. Или писала в журналы, или брала у турфирм заказ на пиар их услуг в высших сферах. В этих сферах слов на ветер не бросали и за вброшенное ею словцо платили кругленькую сумму. Все стоило вполне определенно, и к тому, кто этого не понимал, она не обращалась. Она снимала ренту, а кто жить не умел – свободен, следующий! Кто-то сам захотел родиться у мате– ри-одиночки с комплексами. Как мальчик с очками у несчастной Белки.
Нет, в этот раз парни были ее круга, но проигнорировали ее класс и классность отнюдь не из классовых различий. Она всем им понравилась. Это ж было видно. Они поехали веселиться втроем, как она понимала, и одного из них, счастливчика, она потом выберет остаться. Но что-то отвлекло ее, пошло не так, поехали не туда, а потом пришел чей-то брат и принес листик с картинками, и это вышибло их настолько, что один, самый приличный, Игорь из МГИМО,
Оериб Пегими»*. £м*А Uцлсмль**
5-й курс, плоско и нелепо взял ее за плечи, навернул на них куртку, сунул в руку сапоги и шапку, буквально вынес ее со всем эти добром на лестницу и сказал: «Вызвать такси или сама доберешься?» И это только за то, что она высказалась про альтернативных уток? Придурки!!!
– Сама доберусь, – машинально ответила Гурия, зачем– то задавила поднимающуюся волну ненависти и кротко кивнула, как она делала только в случае опасности, причем чрезвычайной.
За дверью она надела сапожки, куртку и шапку, спустилась во двор, тихо толкнула калитку, притворенную для своих обманным рычажком и вышла на улицу, где ей стало нечем дышать.
Куда она дела кошелек – непонятно, возвратиться в квартиру – немыслимо, а везти за так, а не за любовь, никто не хотел, и девушка подмерзла. Наконец, великорукий бесформенный юнец подобрал ее, никакую и дрожащую, пригласил в приличный автомобиль, причем своими большими руками держал только баранку, а когда она стала что-то ему говорить кокетливо-вызывающее, включил музыку, при этом катал ее по всему городу, и когда она спросила, куда мы едем, ответил ухмыляясь: «Хороший вопрос, ты не сказала куда везти...» – «Рылеева семь!» – проговорила она четко. Около пяти утра они были, наконец, в центре... Такое впечатление, что сначала он возил ее в Парголово. Потом нарисовался этот хмырь у арки с рекомендациями... И это в пять утра... Потом не отвечал страховочный телефон отца, банка для мелочи у дверей сияла пустотой, окурки на ковре, казалось, валялись здесь с прошлого века. Сколько она простояла у окна, часа два, наверное. «Ну дела!» Гурия прописала себе сауну, солярий, бассейн и глубокий сон. Все было близко, пешком и оплачено на год.
Итак, наваждений подобного рода у нее не случалось с тех пор, как они с Белкой выкурили что-то покрепче марихуаны и до утра ползали по полу в поисках выхода на кухню. Настроение, мелко дрожа, потянулось вверх. Она вдруг поняла, что мужикам можно мешать в чем угодно, даже вмешаться в секс, но нельзя запретить им спасать или гробить цивилизацию. «Ну, я устрою вам, мальчики, Святой Грааль!
Только объявитесь». Звонок мобильника, мелодичный, как японский блюз, заставил ее вздрогнуть.
Игорь был сторонником Орденов. Партии новых и старых типов, пиаровские игры во влияние его занимали мало. Слою «консалтинг» вызывало у него оскомину, а Семен Дом– бровский ходил у него в друзьях. Игоря интересовали катализаторы в процессах власти, потому что он не был Игроком, но хотел им стать в ближайшее время. В это же ближайшее время он и собирался проесть ржавчину в системе управления и взять на себя некий узел. Диплом должен был завершить служение. До него оставалось полгода. Это было маятно. Заграницу он в своем ощущении жизни не выделял, и здесь в России себя дома особо не чувствовал. Кому-то выпало в империи родиться, так вот ему – нет. Наверное, придется жениться на этой Гурии и приблизить себя к Семье. Он собирался позвонить ей сегодня, послушать ее вопли и подъехать, – кажется, у нее здесь приличная квартира.
«Основание» с места не двигалось. Контекст тащил за собой все новые подробности и пока не прояснял ситуацию. Расследование обрело характер некой лавины и съедало больше времени, чем поиск важных катализаторов. Узнали они чертову кучу фактов, которые не складывались в пазл никакой аналитикой. Был ли Игорь внятным лидером компании – вряд ли, но сам чувствовал, что получит от горькой истины вокруг горстки американцев больше пользы, чем все члены этого шутовского Ордена. Швамбрания, да и только. Прошлый век неправильных отцов.
Игорь понимал, что копание в прошлом – паразитное занятие. Тем паче в чужом, тем паче – в чужих смертях. Но в будущее залезать себя способным не чувствовал и предпочитал найти старый клад и там решать, как употребить оный. В школе у него была кличка Алхимик, он завел ее сам и осторожно внедрил в класс. Португалец Куэльо посильно помог нему утвердить свой статус «просветленного юноши».
Мастеровые не знают ритуалов, поэтому с девчонкой так все и вышло. Пришел этот братец-оборванец и понеслось, он даже пытался поначалу включить ее в игру, куда там! Эта – слушает только шевеление своего маленького мизинчика. Кто
Сцле*. 1Елшл (]>е+им>и*нА
ее пригласил-то? Агнец, что-ли? Может, он на нее запал? То– то даже не вспомнил вчера. «К двадцати пяти тебе надоест пить, обкуривать девчонок и пробиваться к властному пирогу, у тебя будет полно сил и все они сгорят, потому что ты не знаешь куда ползешь», – говорил ему отчим Петя. Из-за отчима мать уехала в Самару, из-за отчима он перестал с ней общаться, из-за отчима у него, Игоря, осталась прекрасная квартира в Москве и поэтому он согласился на это последнее напутствие. И вот ведь, черт, помнил его, как сейчас. Двадцать пять ему исполнялось ровно через полгода. Ребята еще спали. ИгЬрь курил. Питер напоминал ему многие города Европы, но только из окна. Учеба в зарубежье примирила его с матерью, но вырезала два года из обучения в МГИМО. Теперь он был старшим в компании. Титула отца хватало не на все, и чем дальше отступал день его гибели, тем меньше вспоминали его соратники по кабинету. Нужно было жениться. Никаких других простых ходов не предвиделось. Хотелось сделать это с удовольствием. Игорь не был монахом, даже и отнюдь. Он был Игроком и метил в Проектанты. Вместо актов и антрактов он отмечал акторов и аттракторы, и одно из ответвлений последних хотел сделать своим, потом надуть его и «выйти в шведы». Игорь улыбался, на шведа он походил внешне. Мать его была на четверть немка, а в отце водились российские региональные черти всех мастей. Сын вышел высоким, русоволосым и многолобым. Иностранцы держали его за своего и удивлялись, что русский. «Нужно свозить ее в Париж!» – подумал Игорь, погулять, к тому же там у него были дела в Архиве, и неплохо бы заглянуть к Клер. Клер – единственная француженка, чье знание английского устраивало Игоря совершенно. Потом, их отношения были непостижимы, странны и остры, как покалывания кварца на мокрую кожу. Они не были любовниками. У них была разница в возрасте, цвете кожи и всех привычках. Игорь пережил Сорбонну только два месяца, но это время было отдано Клер. «В нашем поколении таких женщин нет», – подумал Игорь, но только она может ему помочь с этими дедами, которые по очереди нажали для себя смертельные кнопки и, похоже, знали, что делают, а вот он, Игорь, не знал. И это цепляло больше, чем остальное.
гильвертоко ПУСТЫНЯ
«Сегодня праздник у ребят // Ликует пионерия // Сегодня в гости к нам пришел // Лаврентий Палыч Берия», – насвистывал юноша, стоя у широкого окна с видом на просыпающийся Московский проспект. В просторных спальнях, посапывая на разные лады, спали еще двое заговорщиков. Программист ушел. Он был чужой, и дальнее родство со Шредингером его не извиняло. Он работал йа них, иногда слишком уж въедливо. Если бы Игорь был разведчиком, он не выносил бы на дух креативных дворецких, которые считают, что театр начинается с вешалки.
Игорь вспомнил последнее театральное убийство – просунутый под прилавок гардероба длинный стилет в момент, когда клиент забирал свое пальто и шубу дамы. В газетах писали кроваво и плаксиво. Все просто как грабли. Где были охранники? Ах... тут же. Куда смотрели? Убийца исчез. Любитель инновационных стратегий и шеф петербуржского крыла «оранжистов» умер в больнице. Вдова в трауре. Театр оцепили через 15 минут. Рекордный срок. Убийцу никто не видел. Белая мышь, гардеробщица только хлопала глазами и блеяла про то, что «если кто старушке поможет, так не станет же она ей-богу в лицо ему заглядывать, когда на номерки смотреть надо. А кто ж его знает?» Эта смерть не имела никакого отношения к Третьей мировой войне, бывшему смешному и грозному СССРу и их коллективному хобби. Оно было убийство из подлости, конкурентности и желания «не пущать» или «заткнуть». Из всех неумолимых угроз Игорь более всего боялся именно этих, маленьких партизанствующих групп, стреляющих «из принципа», или «в отместку», или «чтоб неповадно». Маховое колесо Капитала на них не действовало. Что-то их роднило с этими американскими дедами. Им тоже Капитал был впадлу. Они все были Сталкеры, таскали каштаны из огня и маскировали их под продукты потребления или рассыпали в тексты, хотели приблизить будущее. Как этот хмырь от программирования сказал вчера: «вот вам от погибшей Америки на сто миллионов чек». Цитировал. Нужно запомнить.
... Выходные катились под откос. Гурия не пошла в бассейн и злилась. Игорь и вся его тусовка не приползла изви-
CtjAcH Tft+teMib* ЈM*A TJefeeMib**
няться, и даже не удосужилась спросить, что с девушкой. «Тепло-ль тебе девица?» – грустно улыбалась себе Ася, войдя на минутку в подогреваемую ванную, чтобы пересобраться с мыслями. Нельзя было сказать, что совсем никто не пришел. Пришел, и еще как. Она от неожиданности впустила этого самого вчерашнего брательника, который вечером все испортил, пустил под откос и сделал из нее дуру. Она даже сварила ему кофе и дала закатившийся в угол холодильника апельсин. Не то чюбы он умел ухаживать за женщинами, скорее, вызывал улыбку и напоминал ей пету– шистого юнца в мужском теле. И в то же время был похож на сороколетнего гнома, коряжистого, как пень с длинными ветвями. Гурия не выносила таких, но странности не кончались, и нужно было в такт им делать что-то несвойственное прежнему, то есть вышибать клин клином.
Гном при всем оказался прекрасным рассказчиком и даже в запальчивости положил ей руку на колено, покраснел и осекся. Потом пружинисто вскочил и продолжал. Ася чувствовала себя причастной к секте сумасшедших идеологов Третьего Рейха или Пятого. Про Рим и Вавилон здесь тоже звучало. И все-таки он пришел, потому что ему показалось, что «она вчера так быстро ушла».
– Сколько вам лет? – спросила Ася, чтобы прервать эту речь, зачумленную жуткими подробностями, которые, кажется, касались начала Второй мировой войны.
– Тридцать пять, – радостно ответил Гном. – Столько же было командиру, погибшему под Луцком во имя идиотизма своей Родины и во славу умирающей уже к августу «Барбароссы».
Гурия захохотала. Она представила себе Барбароссу, рыжую всклокоченную бабу, которая тонет в болоте, а корзинка с клюквой стоит на берегу. Баба ругалась матом.
Они выпили пива.
– Скажите мне, Гном, что они ищут, мне до них все равно, но скажите, чтоб я закрыла эту тему, эту улицу, этот город и век? – спросила она, приподняв отпитый бокал.
– Ну-у, – протянул Гном, – они хотят найти людей, виновных в смерти нескольких граждан, которые, в свою очередь, хотели превратить гомо-советикус, в хомо-люденс.
– Вот так мне стало совсем понятно! – покачала головой Гурия. – А ты-то тут причем? – ей было почему-то приятно говорить с этим психом, и она перешла на ты.
– Я пока тут с тобой сижу, – радостно отозвался программист и осклабился не слишком ровными зубами. – И мне тепло и уютно. А на работу только послезавтра, – словоохотливо добавил он.
Вот тут Гурия и вышла в ванную. На нее из зеркала смотрело вчерашнее лицо. «Нужно срочно возвращаться в Москву, – решила она. – Лучше дневным». Она не любила летать. «Черт! Уже время».
Когда она вышла из ванной, мужчина скороговоркой произносил в трубку складную, словно давно перечитанную речь:
– Я лишь с ужасом могу думать о том, что случилось бы, если.б советские корпуса «образца 1941 года» действительно перешли бы в наступление и вырвались бы в Европу. Это ж были громоздкие, неуправляемые, перегруженные танками, страдающие от нехватки пехоты и, особенно, от не развернутых служб снабжения, в общем, беда, а не корпуса. Прошу заметить, господин редактор, – в Красной Армии автомашины, в том числе грузовые, не входили в штатную структуру мирного времени. Войска получали автотранспорт только с началом мобилизации, причем сказать, сколько его будет и когда он появится, не мог никто. Да-да, прямо как у нас сегодня. Никто не знает, кого и сколько завтра понадобиться. Проблема логистики бетономешалок в полный рост.
Гном закрыл трубку рукой.
– Прости, милая, воспользовался, вот, твоим телефоном, – и тут же заговорил в трубу снова.
«Ну нахал, – устало решила Гурия. – Вроде, хоть безобидный».
– Тыловые органы застряли бы на советской территории, – разорялся Гном, – наведенные переправы непрерывно атаковались бы с воздуха. Танки оторвались бы от пехоты (которой в корпусах в нужном масштабе просто не было) и остались бы без горючего, смазочных материалов, боеприпасов. Небоевые потери бронетехники превысили
CejAui Tft+tMVu*. ЈM*a TJt+uM>u*M.
бы возможные и невозможные нормативы: вдоль всех обочин Галиции стояли бы брошенные экипажем машины.
–Девушка! Вы же редактор! Вы знаете, где Галиция? Карту посмотрите хорошо. Какую? Я вам пришлю... Так ют, в случае советского наступления на Люблин немецкая 1-я танковая группа в своем естественном движении в направлении Луцка выходила в глубокий тыл подвижных войск Юго– Западного Фронта...
– Что? Хватит вам? Откуда знаю? Да я там был. Лет сколько? Тридцать пять! Да вы не поняли меня. Играл я на этом поле не один раз. Нет, морские люблю больше. Могу написать... но не хочу. Ну, бывайте, госпожа редактор. В прошлый раз вы узнали, где Марна, а теперь – где Галиция. Всё плюс какой-то! – это он сказал уже после гудков.
– Я с детства не выносила таких умников, как ты, – нейтрально произнесла Гурия.
– Мне тоже такие тетки ни в какую, – машинально ответил он, – пора мне, однако, отлично посидели, – он подошел к двери и начал возиться с ботинками. Гурии показалось, что у него порвались шнурки. Наконец он встал, приблизился к ней и, слюнявыми губами чмокнув в щеку, произнес «Пока!» – улыбаясь во весь рот, довольный тем, что сделал все правильно, и танки все поехали куда надо. Гурия тихо прикрыла за ним дверь. Она всегда говорила всем восхищенным ею девочкам: «если с вами как-то поступают, то вы этого заслуживаете». Гурия не хотела такого заслуживать. «Это перекос. Проклятый Питер. Не пошла в бассейн и... деньги на билет».
– Ну уж нет! – она набрала Игорев мобильный и сказала без «здравствуйте»: кошелек у вас оставила, красный кожаный, привезите по адресу Рылеева – 5– 27, в арку, направо.
– Как ты? – спросил он ласково, как будто не выпер ее вчера в ночь одну и без денег.
– Умираю! – грубо ответила она и нажала сброс. «Пусть только приедет. Умник».
Игорь прислал курьера. Девочку лет пятнадцати. Кошелек соплюха привезла в канцелярском пакете. Гурия выругалась. Путь в Москву был открыт.
Улыбка без кота (2)
2001 год
Кирилл шел по улице Торонто, и не все ли равно, какая это была улица? Некоторые приезжие говорили, что канадская природа напоминает русскую. Кирилл вырос в русском Норильске, и ничего ему здесь стеклянные сумерки северных богов не напоминало. Он не был на родине уже пять лет, потому что отец с матерью развелся, и она укатила «на материк». Как будто Норильск – это остров! Юфилл уехал в Москву учиться и поступил в МГИМО, нелегко, не сразу, через год со взятками, так же, как когда-то вязко боролся за первое место в городском пробеге на 50 км. И все– таки победил. Читая для практики в английском Керуака, Кирилл усмехался в пушистые светлые усики, ему было легко пройти дистанцию 50 км на лыжах и построить с пацанами ледовую стену от метели, и горы его тоже не пугали. Одиночество он переносил легко и за границей выпадал из зоны коммуникации совсем. Больше всего его бесили соотечественники, они сначала лезли с объятиями, а потом тут же прятались за стенки своего зоосада. В таком темпе привязанностей и отвязанностей мы, мол, все тут за себя, но увидели тебя – и родину внезапно вспомнили... Кирилл среди этих существовать не хотел. Его английский был уже в меру канадским и он легко не признавался незнакомым русским в родстве. В консульстве Кирилл Трошев прослыл работником что надо. Его даже побаивались. Даже Федор Михайлович, консул, глава, наставник, в общем, местный воротила от политики страны за рубежом, как-то не слишком рьяно вменял ему в обязанности присутствовать на вечерних шоу для посольских и пришлых. «Жить-то надо!» – загадочно вещал он, скрепляя коллектив клейким клекотом и своими искусственными мысле– конструкциями: дык, а як же ж, ох ты, матка боска и прочим нелепым набором языковых упрощений из разных эпох и слоев. Как-то Кирилл сразу отговорился от Великого и Ужасного, и был один со своим Интернетом и звонками Елочки, сестренки, по пятницам на хитрый, незарегистрированный мобильник.
Ctf*e Кирилл гулял и думал. «Игорь, конечно, перебарщивает. Он скинул в кучу домыслы своих телок, казусы Второй мировой и детектив по-американски. Нужно разводить любовь и войну на разных островах». Гном Кириллу понравился. Он любил компетентность и живость ума. Гном был старше их всех и не подходил в их светскую тусовку. Но он был нужен. Держал тему. Рубил фишку – так сказал бы Федор. Прошло двенадцать дней после этой чудовищной встречи. Первой в списке. Пристрелочной. Потом он съездил к Елочке в общагу, очаровал девиц, принес стиральную машину и пылесос. Оплатил ей все что можно на год вперед и уехал в Торонто. Отец и мать были к сестре несправедливы. Квартиру в Питере ей могли бы купить, ну студию, в конце концов. Эта уж точно не посрамит семью. Разве язык? Язык, да!!! Управлять государством Она не будет. Она будет технологом по булкам. Смех, да и только. «Хлеб всему голова», – заявила она матери; конечно, ту охватила паника за свой только что разрисованный в генеалогическое древо род. Елка была упряма как три Кирилла. И умна как один. Отпуск кончился. Кирилл доучивался дистантно и работал в консульстве на всех должностях сразу, Потому что здесь никто не хотел работать вообще, а фасад грозил рассыпаться. Не то чтобы жалко было фасаду, но он в своем Норильске привык, что если долго не идет обещанная метель – жди беды и готовься на совесть.