Текст книги "Война на пороге. Гильбертова пустыня"

Автор книги: Сергей Переслегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 40 страниц)

Военные выродятся в касту. Их будут уважительно сторониться. А молодые военные, попавшие в Токийские семинары, будут скрывать свою службу и называться менеджерами. Слухи о них будут просачиваться, и определенные коллизии возникнут. Но за это не будут убивать, так, может быть – чураться. Лояльность будет модной, а агрессия нет. Появится целый класс романтических героев, и у человека, пережившего жестокую войну с той– стороны, сложится впечатление, что вместе с короткими, но страшными битвами японцы в целом-таки выжали из себя индустриального раба, и теперь курсируют на грани искупления и принесения даров цивилизации. Один из Токийских семинаров будет построен на Кирафуто. Его специализацией будет дизайн межкультурных взаимодействий. Из Кирафуто уедут все корейцы, а часть русских останется. Чтобы занять их, новым жителям Сахалина, японцам, будет настоятельно предложено выучить русский язык. Несмотря на то, что японцев будет больше на тот миллион, который они сюда ввезут. На Кунашире всемирный конгресс радиобиологов даст работу оставшимся между территориями и странами русским, туркам и вездесущим молдаванам, которые, как известно во всем мире, не боятся радиации со времен великого и ужасного Чернобыля.

В истории эпизод останется под названием Первая барьерная война в АТР.

2015 год, декабрь

Рыжий переживет Мису на 35 лет, не найдет в Японии ее могилы, но во время поисков следов напишет очередную книгу про прошедшее когда-то детство цивилизации, в котором все войны затевались из-за переизбытка ресурса, а не из-за их недостатка.

В Японии он встретится с одним из очевидцев войны на море, и тот расскажет ему самую занимательную повесть в его жизни и разрешит опубликовать интервью по памяти.

«Сабуро Оэ прошел военный лагерь в Камакуре, в 14 лет, в канун войны, участвовал в штурме Петропавловска и выжил, единственный из десантников, не потому что был не готов умереть, а потому что впал в кому и провалялся с ней всю войну в русском госпитале, очнулся 12-го сентября 2012 и узнал новости про окончание войны по CNN. Он хорошо говорил по-английски, и с ним долго беседовал военврач, его переселили в отдельную палату и почти не охраняли. Хотя он утверждал, что перебить половину этого госпиталя он уже на пятый день после «просыпания» был в силах. У него было несколько выборов: проститься с жизнью, отдав ее за десяток русских, попробовать вернуться на родину лояльностью международников: он знал, что общественность тупа и слезлива. Или вообще остаться тут, у русских, попросить убежища от варваров отцов. Предавать ему было некого, потому что война закончилась. Любовь к родителям не держала его в Японии. Мама спала и видела, когда же их школу переведут на спецрежим. Это случилось в 2009-м году. Отец умер раньше. Братьев у него не было, а сестрица погибла в школьной перестрелке».

Произошедшее с Оэ в первый день войны для Гнома представило мало интереса, потому что мальчишка, а теперь шевелюристый молодой японец, просто отрубился взрывной волной, упал и бездыханным уже телом с откоса закатился под балку. Там и выжил, потому что балка лежала наполовину в воде и пожары не тронули мокрого металла. Его нашли через сутки.

Интересно было другое: как его, пацана еще, не знавшего девчонки и не слишком успешного в лидерстве равных, готовили к этой войне. Японец был словоохотлив, словно все события происходили не с ним, не три года назад, а в некотором царстве в незапамятные времена. Еще забавно было, что, похоже, никто не велел ему что-то скрывать от иностранцев, с которыми он воевал. И Гном вообще нашел его по Интернету, причем в английской сети, где тот суховато изложил свои приключения.

Парень был до безобразия фактичен, метафоры были ему чужды, эмоции тоже.

– Нас готовили хорошо, Волони-сан, по-настоящему, каждый день на десантном судне был кошмаром, но ночью можно было спать шесть часов, и музыку врубали отлич-

Qt+лиХ Г!е+семи*н. Елшл Тц4слш*м.

ную. В лагере никто не спал более четырех. А на кораблях мы торчали около трех недель, было время отдохнуть от суши. А в лагере уснувших на посту расстреляли. Но многие и сами хотели умереть. Что жить-то было, если сил нет? Так специально засыпали и все. Чтоб не мучиться больше.

– Подождите, а подготовка-то только физическая. Строевая, то есть!

–Да нет, Волони-сан, вот вы ж сами офицером были, писали мне, какой же воин без мозгов и богов? Вы ж русские, не из Европы, понимать должны, что задача триединая. Ну, если одна грань отваливается, то человек и умирает. Желающих в лагерь – много было. Не жалко было погибших, да и устав соблюдать лучше уметь на своей территории, а креатив, ну, как у вас говорят, смекалку, на территории врага можно применять. Там шире решения. А здесь – отрабатывай безошибочность или умирай. Что толку ехать на олимпиаду и не побеждать?

Гном аж офонарел от таких мыслей и сказал:

– Слушай! А я проиграл целую войну, побольше, чем олимпиада, и жив до сих пор, нормально...

– Да нет, Волони-сан, у вас» русских, с уставами плохо, и потом – я тоже жив...Мне ниша нашлась: тебе про войну напомнить. Культурный, так сказать, обмен. Что-то я не помню, чтобы кто-то ко мне лично обращался – так, статейки по Интернету от разных агентств в первый год, пока взрывы не утихли. Да, вот хотел спросить: а зачем вы Кунашир– то взорвали? Дикость американская. Японцам же не нужны были ваши острова. У нас все, кто их хотел, как-то умирают быстро. Хорошие были люди. Хорошо нас научили. Но что– то про себя недопоняли.

«Нет, парень, ты подожди!» – это Гном спросил бы на русском, а английский так не выворачивался.

– Я бы все-таки хотел вернуться к интеллектуальной и духовной подготовке.

Японец широко улыбнулся и сказал:

– Мне лучше всего астрономия и навигация давались. А так – физике учили, литературе мировой, химии, географии и астрономии. Военные лагеря лучше всех подготовили, сейчас семинары эти для иностранцев – так, копия пло-

гилшштвгьт

хая. А какие вы деньги за них платите! Говорят, что Зальцбургу мы утерли и нос, и хвост.

«Интересно, Первый-то знает об этом?»

Еще Гном вспомнил, что в 2006-м ассамблея или академия Европы отменила девятую планету – Плутон, мод, пояс астероидов и все, Игорь ругался за грандиозный распил на выправление данных учебников и на кризис мировой науки.

– Сколько планет в солнечной системе? – вырвалось у Гнома.

– Девять, – спокойно ответил юноша, – Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун, Плутон.

Гном смотрел на японца, и мысль у него останавливалась, а тот не переставал сообщать ему факты, словно заведенный обучить инопланетянина аспектам японской военной подготовки. «Это что, блин, выплывшая версия советского образования по Стругацким? Откуда она взялась, ведь базовый сценарий... Дураки мы со своей Стаей. Курицы мы летающие».

– На корабле мы много часов тренировались, особенно жестко по плаванию в полном боевом комплекте. По первости некоторые на дно пошли. Их никто не доставал. Положение военное. Но на пятый день уже все освоились. Десант наш прошел легко, мы зацепились за берег, как будто он родной, учебный. Свои ракеты, что по русским кораблям стреляли, больше беспокойства принесли, чем защитники. Морпехи русские—сильные люди, но медленные. Глаза у них, как у животных—жалостливые, такие терпят поражение сначала глазами. Для нас глаза – первое дело. В них и смерть, отражается, и жизнь. Нужно тренировать глаза, если победить хочешь, или на спине их иметь, если убежать. Это в древних трактатах написано...

– А связь? Какой связью вы пользовались?

– Устройства, Волони-сан, типа «конференция» были у всех вмонтированы, но и «спирит-связь» тоже была у всех. Я когда упал, чувствую, что все, отрубаюсь, приятелю сигналю – не пристреливай, мол, есть Путь. Он опустил оружие и полез наверх. Он погиб в тот день, его гражданские сетью поймали. Он два взрыва провел и убил человек 300. Он мне всю информацию слил за первые два дня. Ваши и не

CtjAUi Tft+tCMbUU Елшл Tft+UAVUiM.

знали ничего. От Стаи ничего не осталось, но голоса у меня все есть.

– То есть вы все были вместе?

– Да нет, Волони-сан. У нас нет в Японии разделенного Я. Мы все отдельно, у каждого свои дела и своя смерть. Просто связь, информация: пригодится может все, даже вздох чей-то. Я после войны стер все это. Пустая тема, а то б вам подарил. Мы каждый день стирали предыдущий. Только компакты оставляли.

– Что-что?

– Ну, знания упакованные или опыт отрефлектирован– ный, если выжил после оного. Некоторые о родителях информацию имели. Не запрещалось. Мало ли для чего. Но многим без надобности. Так вот, музыка спасала на корабле. Отпуск прямо, в сравнении с лагерем. Сильно подбирали музыку. Очень грамотные спецы. Прямо снимается усталость сразу и вселяется торжество такое над миром, хоть сейчас воевать. Многим нравилось. Занятия проводились рано, потом плавание, маневры, потом еда, музыка. Еда хорошая была. Пиво перед сном можно было выпить.

– А вы знали, что скоро умрете, и учили навигацию и литературу, зачем?

– У вас пережиток мышления, Волони-сан, не сердитесь, вы говорите «зачем», а понимаете «почему». Не все же в мире связано причиной и следствием. Наши на этой войне однажды сорвались и затопили свой корабль, пафосно и глупо. У нас так никто не думал. День есть день, у дня должен быть баланс. Если он есть, ты счастлив. Взрослым тяжело это. Вот и затопили. Прорвалось к ним что-то из прошлого. Не умеют стирать свои дни.

– А вы умеете, Сабуро? – спросил Гном.

– Конечно, Волони-сан! С трудом сейчас рассказываю: подробностей-то нет. Подробности – главное. Жизнь состоит в них... Вы не волнуйтесь, Волони-сан. Я вам записываю наш разговор, чтобы вы могли потом его использовать. Я привык все записывать и упаковывать. Сейчас поживу еще на пенсии и буду работать. Пойду в Токийский семинар, учить иностранцев. Тому, что помню с «быстрых времен», —

гильшчт пустыня

японец улыбнулся Гному, и Воронин почувствовал, что мальчишка старше его на вечность.

«Да уж три года, как война прошла, а он, Гном, помнит все как вчера, вот уж разные культуры, хорошо, если не разные уровни. Усмешка, так сказать, постиндустриального барьера».

На обратном пути из Саппоро Гном заехал к старому командующему, тот был совсем плох. Усталое сердце подводило под ним черту. Командующий ругался и не хотел умирать. Он был далек от установления балансов внутри себя, любил шпионку жизнь и был раздражен коренастостью и молодостью Гнома.

ГРИБНОЙ ЪОЖЬЬ

Нас взрывная волна раскидает флажками по карте, И не всем суждено уцелеть, дотянуть до погон – Одному уготовано место во братском плацкарте, А другому судьбой забронирован спальный вагон. Я б военный билет променял бы на послевоенный, Все б отдал, что имею: сто грамм и солдатский паек, – Но как личные судьбы впадают в поток поколенный, В эту общую чашу вливается горе мое.

К. Арбенин

«Местность» (1)

2 сентября 2012 года. Хабаровск. Утро понедельника

Гном сидел и тупо смотрел на часы. Генерал утром подошел к нему и устало произнес:

– Отбой, майор, из-за вашей уверенности, что все пойдет как в игре, мы выбросили свой адреналин зря.

Гном и сам видел, что война не началась, и вставшая веером эскадра у Владика отражала неизвестно что. Пока... Но это «Что» вместе с «Пока» висело в горячем воздухе и мешало дышать. Интересно, что бы чувствовала Кассандра, если бы Троя выстояла? Облегчение? Гном мог поклясться английской королевой, что война будет. Скоро. Сейчас. Первый его поддерживал и даже по мере сил ритуализовал всю эту восьмимесячную подготовку, это околомагическое действо под «роковое число». Он зашел в штаб около 8.00 и, усмехнувшись, сказал:

– Да нападут твои японцы, не бойся! Но вряд ли они полезут в Петропавловск в текущей редакции, далековато ведь, и «Нахимов» там стоит, отобьется. Готовы мы к войне. Еще вчера, по крайней мере, были готовы. Сегодня, конечно, отпустило как-то. Но «Нахимов» стоит с полным комп-

лектом. И у Адмирала там дача, правее по берегу. Огород. Дом. Собаки. Я сейчас разговаривал с ним. Он в кабинете в Штабе Флота. Давно хотел спросить, а с чего ты взял, что они на рассвете атакуют?

– Да, бес меня попутал, их же японский, все считал эстетные варианты...

– Я так и думал. Но это – хороший способ. Он не ошибается. Неэстетические самолеты не летают. Спроси конструкторов. Поспи. Ждать удара – хуже нет ничего. Москва уже, наверное, поговаривает, что мы это сами все тут затеяли. Хотелось бы так. Да верю вот тебе, а не Москве.

– Да ты пойми, Сергей Николаевич! Нам еще есть что выводить, а китайцам? Или корейцам, мать их раз так. Я бы в Корее высадился или в Китае, причем уже после того, когда нас пощипали. Никто ж ни во что не вмешивается. Ну, напряженная обстановка в регионе. Так привыкли все. Вся страна орет, что мы, мол, деньги оттягиваем на «потешные войны». Японцы-то ни гугу. Даже сообщать перестали про милитаризацию. Затихли на три месяца, как вырубили источник. Даже американе заткнулись про японские вооружения. Мол, внутренний мир укрепляют. Вчера проникновенно вещали на весь мир про Ойкумену и гуманитарный союз. Все думаю – крышка. Нападут. Я уже их газеты когда вижу, нутром чую, что они там «укрепили». Да они вырезали все лишнее из своего внутреннего мира, а теперь остатки отравленного пищевода на нас сольют. Пограничные же донесения одно другого страныне. То они пятна нефтяные изучают, где нет этих пятен, то Охотское море исследуют, наше море, между прочим, то шляются – вроде, учения их так называемого «учебного флота». Мне бы таких ученичков. А с кем они договаривались об учениях? Демократия, блин. Рыбаков наших пугают. Пока сообщишь дипломатам, узкоглазые все обсмотрели и уже удалились на свою территорию. И лопочут по своему, мол, угроза миру и «похищают нас корейцы и вывозят на Тайвань». Дурочку валяют внаг– лую, и все – с поклонами. Терпеть ненавижу японйев. Насквозь вруны. А связь у нас, Николаевич, периодически пропадает, как в театре. Генералы жалуются. Морские – тоже. Но в театре в давние годы, помнишь, Николаевич, как-то

Ct+nui Пс+ссмиьн Емм

«Норд-ост» случился... И все растерялись, и на штурм забили, и так старались, что народу жуть как много померло. Ты не боишься, что мы-то кричали про АТ-группы, а они их сделали. Настоящие. Не кучки энтузиастов от мышления под прикрытием ФСБ, а другие – для жестоких игр, а не для стратегических этюдов. Уж больно все складно получается. В Петропавловске, вон, без всякой войны на берегу боезапас рванул. Я был там. Майор бледный, говорит – подстава это, а доказать не может. Пойдет под суд, кто ж его слушать будет про диверсию? По нашему человеку всегда видно, врет он или нет, а по японскому поклону хрен поймешь, что у того дипломата за пазухой. Они, знай, сожалеют и кланяются. Устал я, Сергей Николаевич. Не тяну я твоих хаотических войн. Остался на полях Второй мировой. Проиграем мы, зуб даю.

...Потом четыре года спустя Гном, автор четырех книг об этой войне, скажет молодым офицерам разведки излишне суховато:

«Говорить о полной потере внезапности не приходится, так как российское руководство в Москве не то отмахнулось от предостережений разведки, не то просто их не получило. Командование на местах отнеслось к предсказаниям более серьезно, во всяком случае, насколько это касается ТОФа, обеспокоенного неумеренной активностью японского флота и участившимися случаями потери связи со спутниками наблюдения. К несчастью, аналитики, то есть мы с группой, предсказывали, что нападение противника произойдет "не позднее, чем в 9.05 по времени Петропавловска, но, вероятнее всего, в момент восхода Солнца – в 7.34". Поэтому после девяти утра внимание в штабах начало ослабевать, а в 10.10 боевая готовность была снижена до минимальной, и по случаю воскресного дня разрешены увольнения на берег. Японская атака, как известно, началась в 12.41.

Кчасудня, повремени Петропавловска... Это одиннадцать по времени Владивостока, Хабаровска и Южно-Сахалинска, девять по токийскому времени, и это, заметьте, 4 утра в Москве. Так вот, к часу дня боевые действия уже развернулись по всему "Северному Фронту" – от Холмска и Невельска до Кунашира, Итурупа и Петропавловска. Так началась вторая Русско-японская война. Широким фронтом, а не приграничными эпизодами, булавочными уколами, как это представлялось из далеких земель Москвы и Санкт-Петербурга...»

– Не гони волну, Гном, – уговаривал его Первый, – скоро в штабе не останется ни одной должности, кроме адмирала Флота, которая по вовлеченности в процесс будет тебе как раз по шапке. Но мы пока не отвечаем за «шапки», мы пока судьбой виртуального королевства манипулируем под девизом: «Они сражались за Родину!».

Первый вышел на улицу. В сентябре в Хабаровске лето. Юг. Ощущение отпуска, как только выйдешь за тяжелые кованые двери.

«Все дело в том, что мы давно не воевали – как люди и как страна – и не хотим, главное». Первый поймал себя на мысли, что он больше всего хочет сейчас воткнуть палаточ– ку в песок, и с высокого берега сбежать в крымское море, где уже плещется Маринка, и Дениска строит на песке свои города—самолеты. «Кто такие японцы? Где Дальний Восток?» Они сами, особисты аналитики, накликали эту войну, вот она и приближается. «Сконструировали Будущее на свою голову. И в принципе, есть вероятность быть убитым, что совсем уж нецивилизованно как-то звучит».

Две недели назад он беседовал в Питере с японским консулом. Она была по-русски грустна и сетовала на судьбы своей узкоглазой родины. Японцы решали свой «поколенчес– кий синдром» в масштабах всей страны. В то время как Европа пристраивала к себе разные религиозные идентичности, «восходящие» грызли проблему отцов и детей. Что им останется, если они ее решат? Или развития через отрицание не будет вовсе, или полетим мы все кубарем в неуправляемый хаос? Первый не был сторонником аналитики как меры всего сущего, но неаналитические способы он уже дважды использовал: вот друга лишился – раз, вот на пороге войны стоит – два. «А на третий раз – не пропустим вас», – говорилось в детской считалке. По-американски это звучало, что «Фредди придет за тобой». Первый не хотел никакого Фредди, но еще меньше он хотел какого-нибудь Мисимото.

CefmC TlefetMiuH Emm Ае+ссмльм

Он ВСПОМНИЛ, как впервые докладывал в Управлении возможную компоновку вражеских эскадр, которую ему услужливо подсунул Гном. Его слушали высокомерно. Флотские считали, что разведчики мышей не ловят, зря хлеб едят, и прочая шелуха межведомственных противоречий обильно сыпалась на голову Первому в начале выступления. Заинтересовались они, когда услышали трактовку Учебного флота. Эта позиция давала японцам возможность скрывать свои истинные силы, строить информационную завесу, играть в потешные бои в международных и даже наших водах с соблюдением всех правил. Да еще на Учебном флоте служила одна молодь. На всех должностях – от матросов до командиров кораблей. И все это укладывалось в японскую проблему, о которой сейчас вздыхал весь мир – проблема отцов и детей. Японцы словно роман писали. Для всего мира. Мол, «мифы мы, мифы...» Били на жалось и на интерес. Самое четкое попадание. Но военным этого нельзя было рассказать, и Первый не слишком уверенно, но все же нарисовал им возможные маневры этого самого Учебного флота, и морское командование выслушало полковника разведки и задало ему много вопросов. Конверсия от этого выступления потом была немалая. Зашевелились Курильские программы развития и активизировалось строительство чего-то, с позволения сказать, нового и маневренного на суше и на море.

В давнем 2006-м Тихоокеанский Флот под командованием адмирала Федорова вышел на учения; не то за день до этого, не то синхронно с началом учений наши пограничники подстрелили японского браконьера предупредительными выстрелами в голову, а российский МИД, спокойно переживший японские вопли, выразил соболезнования. Японские рыбаки – те, которые остались в живых – дружно признали себя виноватыми.

А спустя полгода дипломаты навязали миру мнение о том, что 2007 год следует считать годом начала новой милитаризации России. Обыватель от бизнеса кипел и пенял на Союз Советских и тоталитаризм «в натуре». Военные вздохнули кастрированными на 15 лет легкими и задружили с атомщиками – новой кастой и первой статьей расхода страны. Все это вдохновляло, но не успевало к сроку. Гнома, как исполнителя возможных маневров и составителя Атласа будущих сражений, взяли в Штаб Округа; за восемь месяцев до войны он переехал в Хабаровск и купил себе машину с правым рулем. Семью Гном оставил в Питере, писал им в неделю раз, без сожаления удалившись в область, о которой мечтал. Семьянином он оказался с изрядным чувством долга, но до ведения общего хозяйства на одном месте не дорос. При Штабе флота во Владике он бывал в неделю раз, носил форму и нарушал субординацию только в случаях до– утреннего восседания на рабочем месте. Здесь никто не признал его новым Лоуренсом. Но адмирал флота обращался к нему лично. Адмирал, сменивший Федорова, был старый человек и верил в службу. Гном служил. Коррупция в штабе была, но какая-то детская. Противоречия управленческих изысков нового времени сюда не дошли. Здесь люди привыкли доверять территории и морю и оперировать тем, какие ракеты стоят, что можно еще добавить, и что на чем плавает. Здесь был простой мир.

«Нормалек! – написал Гном Агнцу после недельного пребывания на новом месте, – это чисто штаб Первой мировой войны. Знакомые реалии. Чувствую себя монстром из Будущего». Вокруг Гнома в двух Штабах – сухопутном Хабаровском и морском Владивостокском – скоро уже крутились группы молодых горячих «адъютантов по мышлению». Остальные начальники объясняли это уникальным и причастным знанием истории у этого штатского майора и не особенно ревновали к чудаковатому стратегу, вокруг которого, вопреки разноподчиненности, болталась молодежь.

А до Петропавловска руки не дошли...

Гном оказался недюжинным дизайнером: вокруг своего стола поставил две огромные ширмы, на них пристроил карты и перед всеми желающими разворачивал всевозможные японские маневры. Когда новомодный москвич из верхнего Штаба, увидев кораблики с картинками, заявил, что это деревенщина и нужно иметь электронную карту, Гном, не говоря лишнего, посадил его за монитор и выдал все это на экране с всплывающими ссылками характеристик и плавающими по морю кораблями. А также предложил противопоставить что-то японскому Учебному флоту,

Oe+tui Пе+ияегьн. £м*л fl t+tcM/uM.

если тот, паче чаяния, высадится вдруг у нас где-нибудь в Анивском заливе или в бухте Владимира. Москвич не знал калибров и «плавал» в ракетных характеристиках, он как– то быстро уехал.

Отношения с Москвой были отношениями бюджетов. Это было удобно. И тем, и другим. Укрепление границ явилось для государства делом дорогостоящим, но необходимым, а вот в перспективы войны в «рыбных и нефтяных районах» экономические аналитики не верили. Зачем воевать, если можно купить или забрать? Когда в Москве уже перестали сажать за «рейдерство», на Востоке еще только обдумывали, как бы организовать оное с законопослушными иностранцами.

Вокруг Гномовых карт с кораблями и линиями атак всегда толпился народ.

– Вот коробейник, – в сердцах сказал как-то адмирал Веретенников. Но Гном воспринял это за комплимент и стал таскать свои складные ширмы на заседания в штабной зал. Как ни странно, штабное руководство, в котором всем было за пятьдесят, куда как успешнее ориентировалось, вручную переставляя кораблики, чем рисуя на экране электронные траектории. Они, наверное, смотрели старинные фильмы о том, как адмирал Ямамото вместе со стратегом Гендой на огромной карте двигают эскадры, планируя Перл-Харбор в 1941-м году и Мидуэй годом позже.

– Учебный флот Японии, – задушевно начинал Гном каждому новому коллеге, – состоит из «Эскортных сил», «Подводных сил», «Тральных сил» и так называемых сил «Вспомогательных». Об этом «вспоможении» я скажу отдельно. Мы их видели двадцать раз прямо у себя под носом. Это океанографические суда, четыре штуки, ледокол – один и кабелеукладчик один. Если бы у меня была такая разведка, я бы устроил вам Перл-Харбор первого сентября текущего года, и даже ледокол мне не был бы помехой.

– И в школу ходить не надо! – перебил его подошедший адмирал. – У нас воскресная школа – для всех желающих, функционирует круглосуточно. Интересно, когда вы умудряетесь исполнять приказы своего непосредственного начальства?

– А по ночам мы и не воюем совсем, товарищ адмирал, – весело отозвался Гном и продолжал, – если вы считаете, господа, что в качестве прогулочного корабля лучше всего использовать ударный крейсер, то должен вам сказать, что в «Учебном флоте» такой есть, и выйдет он в полном вооружении, и отличать его от боевого будет только слою «учебный». Зовут его «Касима». Познакомьтесь заодно с «игрушечными» эсминцами 1-й «Эскортной группы». Это – господа «Асагири», «Юмагири», «Югири», «Амагири», ну или госпожи, если угодно. А 2-я «Эскортная группа» имеется в составе «Намагири», «Сетогири», «Савагири», «Амигири». Есть и 3-я группа: в нее входят три единицы ракетных катеров класса «Хатсуики». В 4-ю группу входят четыре таких катера и две единицы класса «Юбари». Вот они все здесь изображены по отдельности и в боевом строю. Я хочу подчеркнуть, что эти «потешные войска» несут ракеты и вертолеты, и против наших фрегатов и крейсеров они, конечно, не сила, но выкинуть их из рассмотрения нельзя. Еще в Учебном флоте имеются подводные силы, состоящие из шести дивизий субмарин по четыре лодки в каждой, и, кстати, по изученным нами документам в случае войны дивизии с 3-й по 6-ю сразу же передаются в боеюй флот, так что «учебные» они – для составителей военно– морских спраючников. Тральщиков у японцев девятнадцать плюс база. Так что прошу любить и жаловать так называемый «детский флот», который в последнем «Джей– не» представлен одной «звездочкой» – примечанием.

Вокруг Гнома постепенно формировалась его личная академия. Через месяц его периодического функционирования в Штабе флота рядом с ним безвылазно сидело два переводчика, один картограф и два капитана 2 ранга, намертво привязанные к расчетам возможных комбинаций противника. Сейчас все они остались во Владике – курить, говорить и ждать. То, ради чего они все болтались восемь месяцев в Штабе почти без выходных, не случилось. Их Генда оказался игровиком, писателем, фантазером, а не военным. Каждый из них сто раз знал, что делать в момент удара и теперь за каждым из них цепочками отпадали.зве– нья: «Петрович выстрелит без приказа по моему звонку...

Сс+лсь. TJe+имгьи Emm Tfe+tcMu*M

Выстреливайте дымы в бухту... Разворачивайте на "Нахимове" орудия, да не на рейд, а на Запад... Топите всех, потом разберемся с дипломатами... Спрячьте корабли за Итурупом... Отдайте Уруп, Капитан Сергеев, потом отобьем... Отходите. Свяжите их боем на встречном курсе... да, это приказ Командующего», – звучали «в голове слова этого странного Майора, повернутого на своих стратегических играх.

Гном задремал. Самолет во Владик уже скоро. Значит, часов десять утра. Никаких сообщений не было. Ни из Петропавловска, ни из Владика. Молчали радиопеленгаторы: японские корабли, поодиночке и отдельными отрядами покинувшие свои базы в самом конце августа «для участия в крупномасштабных учениях по отражению возможной угрозы с материка», как в воду канули. И никак не удавалось восстановить связь с тремя спутниками наблюдения из пяти, обслуживающих АТР. Последние два передавали благостную картину.

Офицеры рассасывались, кроме приписанных к мониторам и приборам. Лето давало абсолютную видимость. Радары молчали. Радио тихо тенькало. Варвары не прибыли.

Гному приснилось, что они сидят на кухне у Гурии, и Агнец, встряхнув своими тонкими пальцами, говорит:

– Ребята! Самсунги сделали трехмерный дисплей!

– Это они в середине «перестройки» перекупили всех наших безработных изобретателей и невостребованных три– зовцев, и рывок у них получился приличный. Умеют утилизировать. «Самсунг» был до этого никем...

– А гипотезу Пуанкаре тоже мы за них доказали?

– Дурак, на гипотезу у японцев времени нет, это китайцы сами справились...

– Значит, мы их хорошо научили...

– Нет, не мы...

– А вот Буш – это мы?

– Что, не знаешь анекдота? Сидит СВРщик и пьет с ЦРУшником в португальском кабачке с видом на океан: – «Слышь, русский, ураган "Катрина" – это вы?» – «Да нет, может с Европы кто, а вот Буш – это мы...»

nt/шртт пустыня

– Смешно. Там вся страна какой-то хренью заболела, может, от комплексов за «отца народов»...

– Вам смешно, а у меня дети.

– У русских иммунитет против онтологических заболеваний.

– Ладно, утешил. Есть идите, вам в столовой накрыли, я ребенка покормлю и приду... Миша, иди с мужчинами.

– И что ты думаешь, «гильбертову пустыню» в математике застроят китайцы? – услышал сквозь сон Гном.

– Нет, они не успеют...

Кто-то тряс его за плечо, активно вытаскивая из далекого 2006-го.

– Александр Ильич! Петропавловск горит! – кричал мальчик-кадет, который все ночи напролет рисовал ему японские кораблики, лишь бы не нести строевую службу на Приморских ветрах.

«Началось», – подумал Гном. Очень хотелось плакать. Он получил свой Перл-Харбор, потому что за эти два часа натянутые нитки экстремальных приказов, конечно, ослабли. Ракеты успевают пока раньше мысли, значит, таковы мысли. В штабе было пустовато для войны. И слишком много беготни для сухопутного Штаба. Потому что война началась на море, как и предполагал, майор. "Будь я трижды проклят". Командующий ушел. Гном тряхнул кадета и, сунув его носом в телефоны всех церквей, сказал: «Звони всем, именем президента страны прикажи звонить колоколам. Война!»

Он не слушал, как восемнадцатилетний Игорь Васильев металлическим голосом поднимал трубки и говорил: «Именем Президента Российской Республики, Командующего Тихоокеанским Флотом и Командующего Дальневосточным Военным Округом объявляю: началась война. Звоните в храмовые колокола. Отечество в опасности!»

«Откуда он слова-то такие знал? Трусишка художник. Привязался к Гному, как к отцу».

Через две минуты зазвонили две церкви, затем еще. Командующего доставили через пятнадцать минут. В Москву отправили донесение из Петропавловска. Гном на свой страх и риск отправил, он и сам еще не знал, кто там есть живой и

Ctf^ui Це+имллнн Елшл Tje4*cM*wA

можно ли еще ловить высадившие десант корабли. Он ловил осколки связи, потому что она летела во Владик. На вахте Владика уже пять недель в отделе связи и по особым поручениям, вестимо, торчал Владлен – уместный, как всегда, влиятельный, как принц. По Владивостоку воздушного удара не было. Кажется, что-то назревало в Японском море. Там спешно принимали боевую конфигурацию, причем корабли уже были выведены заранее.