Текст книги "Генерал Власов: Русские и немцы между Гитлером и Сталиным"

Автор книги: Сергей Фрёлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

Под чьей командой были «добровольческие отряды» – русской или немецкой?

Уже с ноября 1941 года, помимо появления «хиви», стали формироваться так называемые «восточные отряды», подчинявшиеся штабу «Генерал восточных частей», в ведении сначала Генерального Штаба сухопутных сил. Позже они перешли в Гл. командование сухопутных сил (ОКХ). Начальником этих частей был генерал-лейтенант Хейнц Хелмих. Это был преисполненный долга солдат старой школы, который старался исполнять свои обязанности с предельной точностью и устранять все время возникающие затруднения, не привлекая особого внимания.

С 1 января 1944 года на его место вступил генерал от кавалерии Эрнст Август Кестринг. Перед принятием должности он потребовал переименования этого штаба в «Генерал добровольческих отрядов», так как уже в 1943 году был принят этот термин. Если «хиви» были разбросаны по немецким частям, будучи своего рода помощниками, то добровольцы были сведены в роты, эскадроны или батальоны и использовались как части охранения или прямо как боевые. Части добровольцев вначале подчинялись немецким офицерам, но постепенно все больше своим собственным, русским. К концу 1942 года уже были полки, которые почти на треть состояли из бывших военнопленных. Следуя желанию своих немецких командиров, они выдавали себя за украинцев, казаков или людей других национальностей, выходцев из многонационального советского государства. Это соответствовало господствующему среди немцев мнению, что следует поддерживать и предпочитать нерусскую часть населения Советского Союза в противовес самим русским. Поэтому весьма часто случалось, что вместо «наши русские» употреблялись выражения как «украинская рота» или «казачий эскадрон». Многие немецкие командиры не могли понять, что человеческое обращение вызывает преданность и старание выполнять обязанности, и никак не могли избавиться от мысли, что хорошее отношение к пленным – это своего рода предательство. Недоверие, которое русские инстинктивно чувствовали, было причиной недоразумений. Были случаи, когда русские убивали немецких надзирателей и перебегали к партизанам. Это могло произойти, например, если по высшему приказу испытанный в боях с партизанами охранный отряд вдруг неожиданно распускался или когда любимый немецкий командир заменялся другим, менее вызывавшим приязнь. В таких случаях чины этих отрядов, придя в отчаяние, бежали в лес.

Однако я не знаю ни одного случая открытого перехода на фронте такого отряда к советской армии. Наоборот, отряды добровольцев или позже сформированных восточных батальонов были самыми верными частями в гарнизонах городов, окруженных советской армией, так как ведь они не могли сдаться.

Постепенно число «хиви» и вступивших в строй добровольцев возросло предположительно до одного миллиона. Сюда надо прибавить добровольные отряды войск СС численностью около 150.000. Общее число до начала формирования дивизий генерала Власова, в которые влились многие восточные отряды, расценивалось в один миллион. По мнению штаба Власова, это число было выше и определялось в 1,2 до 1,5 миллиона. Скрывать эти цифры было уже невозможно.

Когда в июне 1943 года Гитлеру сообщили о численности восточных войск, он вышел из себя, как мне говорили, пришел в бешенство и угрожал вернуть всех чинов добровольческих отрядов в лагеря военнопленных, потому что ему не нужны русские солдаты, а только – рабочие.

Верховному главнокомандующему стоило громадного труда объяснить, что такая мера практически привела бы к распадению Восточного фронта. Несмотря на это, Гитлер настоял на строгом запрете таких формирований в будущем, большая часть участников этих восточных частей добровольцев в конце войны не могла избежать выдачи в Советский Союз. Те счастливцы, которым удалось избежать выдачи, расселились впоследствии в трех западных зонах Германии до того, как они эмигрировали в другие страны по всему миру.

Существование сотен тысяч добровольцев, которые встали на сторону врага в его частях, нужно считать одним из феноменов в истории Второй мировой войны, почти так же, как и то, что миллионы советских солдат сдавались неприятелю. В русской истории нельзя найти другого примера такого явления. Однако вожди Третьего Рейха не поняли этого шанса, который при известных условиях мог бы привести к более скорому прекращению войны.

Русская национальная народная армия (РННА)

Помимо «хиви» и добровольческих отрядов, существовали еще и другие формирования под чисто русским командованием, которые желали вступить в борьбу со сталинским режимом. Это были Русская Национальная Народная Армия, известная также под именем РННА; «Пробное формирование Середина» в Осинторфе; Русская Народная Освободительная Армия в Локоте; Боевой Союз Русских Националистов («Дружина») и начинание под названием «Цеппелин».

Инициатива формирований русских национальных отрядов в Осинторфе, в Белоруссии между Оршей и Смоленском, исходила от двух берлинских эмигрантов: генерал-лейтенанта Сергея Никитича Иванова и полковника Константина Григорьевича Кромиади. В марте 1942 года, при обмене мнениями, они разработали предложение о формировании Русской Национальной Народной Армии. При этом высказывалась надежда, что для ее возглавления найдется кто-либо среди советских генералов, находившихся в немецком плену.

С этими предложениями генерал Иванов полетел в Смоленск к фельдмаршалу фон Клюге. Он получил согласие на то, чтобы в одном из лагерей военнопленных на Среднем фронте выбрать для этого начинания русских людей. Уже к июлю 1942 года были сформированы 4 пехотных батальона, артиллерийских взвод и саперный батальон. Поначалу этим отрядом командовал генерал-лейтенант Иванов, а начальником штаба стал майор ген. штаба Риль. В состав штаба входили: полковник Кромиади, ставший фактически начальником формирования (так как Иванов располагал только очень ограниченным опытом); полковник Владимир Ильич Боярский, произведенный в генералы уже при Власове; майор Алексей Матвеевич Бочаров, позже представитель РОА при казачьем отряде под командой генерала Доманова; полковник Игорь Сахаров, командир полка; генерал Георгий Николаевич Жиленков, впоследствии член Президиума КОНРа (Комитета Освобождения народов России) и начальник Отдела пропаганды КОНРа; лейтенант Ресслер, позже ординарец при генерале Власове, и многие другие. За несколько месяцев были сформированы 5 стрелковых батальонов, батарея полевых орудий, учебная команда, обоз и санитарная часть. Начали действовать и подготовительные курсы для будущих командиров.

В то время рассчитывали передать этот отряд под командование попавшего в немецкий плен генерал-лейтенанта Михаила Лукина, командовавшего последовательно 19-й, 32-й, 20-й и наконец 24-й армиями, и в конце концов поручить ему руководство будущей Русской Освободительной Армией. Однако генерал Лукин отклонил это предложение. Иванов и Сахаров, которые посетили его в лагере военнопленных, вернулись разочарованными. Причины этого отказа стало легче понять после того, как фронт Центра опубликовал протокол показаний Лукина, взятого в плен в декабре 1941 года. Содержание этого протокола приводится в приложении к этой книге.

Начиная с 1 сентября 1942 года, команду над РННА принял полковник Владимир Боярский. При нем численность этого формирования возросла до 8000 бойцов. Его подразделения действовали против советских частей и партизан в тылу немецкого фронта Центра и часто добивались неожиданных успехов.

Мне хотелось бы привести один эпизод из истории этого отряда. К этому времени заболевшего генерал-лейтенанта Иванова заменил полковник Кромиади. 33-я советская армия генерала Михаила Григорьевича Ефремова, 2-й гвардейский кавалерийский корпус генерала Павла Алексеевича Белова и Пятый корпус парашютистов под командой полковника Александра Федоровича Казанкина оказались окруженными в районе Вязьмы и оказывали ожесточенное сопротивление зимой 1941—42 года. Отряды Русской Национальной Народной Армии, под командой Бочарова и Иванова, получили от немцев приказ неожиданным прорывом взять в плен чинов советского штаба частей, находившихся в окружении. Бойцам РННА удалось без труда пройти защитную линию окруженных советских войск, не вступая в бой, благодаря тому, что они были одеты в советскую форму и говорили по-русски. Внезапность встречи с неизвестными солдатами в советской форме, говорившими по-русски, сначала исключала всякое подозрение. Удивленные защитники даже частично присоединились к Русской Национальной Народной Армии. К сожалению, этой отважной авантюре, несмотря на первоначальные успехи, не удалось довести свое задание до конца. Как часто бывает, только мелкий недосмотр привел к неудаче всего предприятия.

Начальник разведывательного взвода окруженных советских войск последовал по следам появившегося неизвестно откуда отряда. На привалах бойцов РННА, которые они только что покинули, он обнаружил окурки папирос немецкого происхождения. На основании этих доказательств, ему удалось возбудить тревогу в штабе, и там смогли вовремя приготовить часть к «приему» вторгнувшихся врагов. После короткого боя все они были взяты в плен, а их офицеры на следующий день были приведены к генералу Белову. Об их допросе у меня имеются точные сведения. «Вы же по существу изменники!» – сказал Белов. «Нет, мы – патриоты», ответили те. В более узком кругу разговор продолжался следующим образом: «Вы же знаете, что я должен сделать с вами!», – сказал Белов. «Да. Вы должны нас расстрелять». Генерал: «Правильно. Как вы, дураки, могли так рано взяться за такое дело?!»

На следующую ночь штаб-квартира Белова переменила свое местопребывание. При этом пленные не только не были расстреляны, а, наоборот, воспользовавшись этим случаем, они бежали вместе с приставленной к ним стражей.

На основании ряда разговоров с участниками этого начинания, я пришел к убеждению, что это бегство из плена солдат РННА не встретило противодействия, а скорее всего даже было выполнено с согласия генерала Белова. Совершенно непонятно, как такие случаи, которые повторялись несколько раз, не открыли глаза немецкому верховному главнокомандующему Гитлеру на подлинное отношение многих советских военных к Сталину. Правильное понимание этого открывало дорогу к многообещающей перемене немецкой политики на Востоке.

Фельдмаршал фон Клюге посетил РННА 16 октября 1942 года и вынес о ней хорошее впечатление. Но вскоре после этого он все же отдал приказ о роспуске этого формирования, как можно предположить – из страха перед гневом Гитлера. Кадры отряда были включены в немецкие войска, солдат одели в немецкую форму и их командир был сменен. Полковник Каретти сформировал новую часть, которой с того момента было присвоено наименование «Добровольческий полк № 700». После действий против партизан в районе Могилева и Шклова и этот полк добровольцев был послан во Францию. Под конец командование этой частью принял полковник Бочаров, и она отличилась в сентябре 1944 года при обороне крепости Лориан. Попавшие в плен солдаты и офицеры РННА были выданы американцами Советскому Союзу.

Русская освободительная народная армия (РОНА)

Она зародилась в марте 1942 года в районе Брянск-Орел и была тесно связана с именами инженеров Воскобойника и Каминского. Им удалось использовать антисоветские настроения населения и успешно увенчать попытку создания русского самоуправления. Русские стали управлять русскими в занятом немцами районе и создали охранный отряд против партизан. Это начинание нашло поддержку и нужное гражданское мужество у отвечавшего за этот район генерал-полковника Рудольфа Шмидта, командовавшего Второй танковой армией.

После смерти Воскобойника (он пал в сражении с партизанами) инженер Каминский принял руководство над бригадой, численность которой к тому времени достигла 20.000 в районе Локоть. После поэтапного отхода вместе с немцами это подразделение было подчинено войскам СС и с тех пор стало называться «29-й дивизией войск СС РОНА (русской)». Каминский решился на этот шаг в надежде на лучшее снабжение и военное оборудование своего отряда, который уже насчитывал 50.000, считая и семьи его членов-бойцов. Гиммлер произвел Каминского 31 июля 1944 года в бригадные начальники войск СС и наградил его орденом Железного Креста первой степени.

Против своего желания Каминский был вынужден принять участие в подавлении Варшавского восстания. Но, хотя при этом его частям открыто был разрешен грабеж, – это разрешение погубило Каминского. По приказу главнокомандующего группы войск Бах-Залевского, Каминский был арестован, и после военного суда СС его расстреляли. Его офицерам об этом не было ничего сказано. Наоборот, был распространен слух, что он был убит польскими партизанами. Однако эта версия была неубедительной, и заинтересованные лица стали требовать разъяснений. Ответственные руководители СС не могли их дать и прибегли к обману: автомобиль Каминского изрешетили пулями, вымазали гусиной кровью и бросили в канаве. Судя по показаниям доктора Арлта, оберштурмбанфюрера и начальника «Восточного руководства добровольцами», данным им в марте 1951 года, при его денацификации, – тело Каминского было в свое время найдено в Карпатах.

Деятельность Каминского в районе Локтя показала, чего можно было добиться русским самоуправлением в занятых немцами областях, если бы немецкое руководство показало больше понимания в настроениях и положении русского населения. Нужно оценивать Русскую Национальную Народную Армию и Русскую Освободительную Народную Армию как зародыши будущей Русской Освободительной Армии – РОА, – в которую влились многие офицеры этих прежних формирований.

Боевой союз русских националистов («Дружина»)

Здесь дело шло об организации, которая набирала в свои ряды исключительно русских военнопленных. Она была занята, под руководством охранной службы СС, организацией боевых отрядов (командо), которые посылались или через фронт, или действовали в тылу, борясь с партизанами. Во главе этого боевого союза стояли бывший советский полковник Гиль-Родионов и другие энергичные и убежденные антикоммунистические офицеры, которых в лагерях убедили принять участие в этом начинании. Среди них были полковник Егоров (Румянцев), майор Михаил А. Калугин, капитан Ивин и другие.

«Дружина» была под командой майора Блажевича. Я ему не доверял, выяснив, что в Советском Союзе он служил в частях НКВД, то есть формированиях, не подчинявшихся военным, а Министерству внутренних дел, и преимущественно предназначавшихся для террористических действий против собственного народа. Сотрудничество с НКВД отпечаталось на характере Блажевича: он был бессовестным, твердым, неискренним и умел заслужить доверие своих немецких начальников своим жестким поведением по отношению к русскому населению и взятым в плен партизанам.

При отступлениях НКВД оставлял в занимаемых немцами областях своих многочисленных агентов с заданием проникнуть в немецкие учреждения. Это им удавалось тем легче, что они в серой безликой массе пленных и интернированных или среди жителей деревень привлекали большее внимание немцев. В большинстве они были лучше накормлены, чище одеты, часто блондины со светлыми глазами. Поэтому выбор немецких офицеров, искавших для себя среди «иванов» подходящего рабочего на кухне или в гараже, невольно падал на такого агента. Укрепившись в таком положении, они должны были терроризировать оставшихся в деревне крестьян, натравливать их на немцев, которых они в свое время принимали как освободителей, поднося им цветы и хлеб-соль. Эти агенты стремились вызвать крайнюю реакцию среди немецких руководителей, в большой мере совершенно несведущих в настроениях русского населения. Эта реакция выражалась в публичных порках, казнях, насильственном уводе и других подобных мерах. К сожалению, приходится признать, что эти немецкие чины местной гражданской власти в большинстве случаев принадлежавшие на своей родине к незначительным членам партии, а теперь в местечках оккупированных областей ставшие неограниченными вершителями судьбы, жизни или смерти нескольких тысяч жителей, не доросли до выполнения таких функций и действовали как маленькие «нероны». Они часто заводили при себе гаремы и окружали себя подхалимами.

Блажевич, конечно, принадлежал к тем, которые по заданию поступали на службу к немцам. Как махровый энкаведист (сегодня сказали бы «кагебешник») он хорошо выучился на многочисленных курсах, как должен себя вести такой начальник в разных жизненных ситуациях: при службе у врага, в тюрьме, в рабочем лагере или в лагере для пленных.

Начинание Боевого Союза Русских Националистов закончилось трагически. Часть «Дружины» взбунтовалась, перебила немецких офицеров войск СС, контролировавших этот отряд, а также несколько русских офицеров, и исчезла, забрав с собой оружие и боеприпасы, в том числе и минометы, и ушла в леса, кишевшие партизанами.

Как же это могло случиться? Конечно, доля вины лежала на немецком руководстве, которое, в силу непонимания ментальности населения, совершило ряд тактических ошибок. Однако, с другой стороны, и разлагающая работа Блажевича и его товарищей принесла свои плоды. Гиль-Родионов оказался главой заговорщиков. Москва наградила его позже орденом Красной Звезды, самым мелким орденом, который жалуется в таких случаях. Тем не менее полным доверием своих новых хозяев в Москве он не пользовался. Примерно через полгода его тело нашли в лесу, вероятно он был убит партизанами. Это могло быть вызвано только недоверием к нему НКВД. Как можно было доверять человеку, который порядочное время воевал на стороне врага…

Что могло привести Гиль-Родионова к такой перемене убеждений? Конечно, все было жестом отчаяния. Он не ладил со своим немецким начальством и опасался быть в скором времени уволенным. Возможно, что он боялся за свою жизнь и чувствовал со стороны немцев недоверие и опасность для себя лично. Я хорошо знал Гиль-Родионова и поэтому прихожу к такому выводу.

Предприятие «Цеппелин»

Такой же организацией, которая меня интересовала, было начинание «Цеппелин», созданное в 1942 году немецкой СД. Целью ее была саботажная деятельность в Советском Союзе. Оно подчинялось руководителю Иностранной Осведомительной Службы генералу войск СС Вальтеру Шелленбергу. В составе организации «Цеппелин» было в Бреславле русское отделение под командой СС штурмбанфюрера войск при СД, Ханса Клейнерта. По профессии каменщик, Клейнерт был увлечен идеей русского освободительного движения. Ему был подчинен мой друг Блумберг, в круг обязанностей которого входил выбор для такой деятельности русских в лагерях для военнопленных. После соответствующей подготовки их собирались посылать за линию фронта для актов саботажа, для разведки и для создания антисоветских групп. Когда при первом моем посещении осенью 1942 года я помогал Блумбергу, мы долго говорили с Клейнертом о положении на Восточном Фронте и о том, что война при таком ее политическом ведении не могла кончиться победой для немцев. При этом я узнал больше подробностей о Власове и решил как частное лицо поехать в Берлин и пойти на Виктория штрассе 10.

Разговор со Штрик-Штрикфельдтом

В последние дни 1942 года я использовал свое пребывание в Берлине, чтобы явиться на Викториа штрассе в WPr.IV, поскольку этот отдел опекал Власова.

Самого Власова на этот раз я не увидел, но зато встретился с двумя другими генералами – Федором Ивановичем Трухиным и Василием Федоровичем Малышкиным. Они назвали мне своего немецкого «опекуна». Это был мой знакомый по Риге, капитан Вильфрид Штрик-Штрикфельдт. С ним мне надо будет поговорить, решил я.

Прием мне был оказан холодный и сдержанный. Штрикфельдт заметил: «Здесь мы не можем разговаривать. Приходите сегодня вечером ко мне домой». Он жил в меблированной комнате недалеко от Курфюрстердамма. Когда я появился там в условленное время, Штрикфельдт откупорил бутылку коньяка – это ведь хороший старый метод, чтобы сделать разговорчивым человека, которому не особенно доверяешь. Как я потом узнал, у Штрекфельдта были относительно меня большие сомнения. Он подозревал, что я подослан какой-то партийной организацией, чтобы установить слежку за ним. Я почувствовал это при первом свидании и начал разговор с полной откровенностью. Я – владелец хорошо работающей фирмы в Риге, у меня нет оснований беспокоиться о заработке, я имею достаточно денег. Я мог бы обеспечить свое будущее в балтийских странах, ведь фирма моего отца приносит очень хороший доход. Но к чему все эти соображения на будущее, если мы проиграем войну? И единственный шанс выиграть ее я усматриваю во власовском начинании. Поэтому я и предлагаю свои услуги, я верю, что могу быть полезным в этом деле.

Со своей стороны, Штрикфельдт рассказал мне, что он за две недели до начала войны с Советским Союзом добровольно вступил в ряды военных сил. Во время переселения балтийских немцев в 1939 г. в Познань он жил там. Мобилизация немецких армий уже началась и была настолько всеобъемлюща, что частное движение по улицам Познани было целиком прервано бесконечными колоннами, моторизованных повозок, которые двигались по направлению на восток.

Многие немцы из балтийских стран, которые были поселены в Вартегау, добровольно являлись на службу в немецкие части, и их охотно принимали в качестве переводчиков. В том числе и Штрикфельдт был принят на службу с присвоением ему чина капитана, поскольку он имел его на службе в русской царской армии во время Первой мировой войны, и позже в Гражданской войне в частях генерала Юденича. Он стал старшим переводчиком в штабе фельдмаршала Ганса фон Клюге, главнокомандующего Центральным фронтом. В августе 1942 года он был назначен в Берлин в штаб Военной пропаганды в составе Главного командования вооруженных сил и прикомандирован к Власову.

Будучи начальником переводчиков, Штрикфельдт мог свободно передвигаться по всей территории, находившейся под управлением Центрального фронта, вести переговоры с местными начальниками и свободно посещать все лагеря военнопленных в этом районе. Это давало ему возможность наблюдать, каковы были настроения среди русского населения в надежде на свержение сталинского режима. Это подтверждалось необычно большим числом перебежчиков. С этого времени Штрикфельдт забрасывал своих начальников докладами, в которых он постоянно указывал, что поход в Россию может увенчаться успехом только в случае, если немецкая сторона вступит в союз с русским населением и не будет относиться к нему как к «унтерменшам». Такого рода мысли в то время были определенно революционными и в достаточной мере опасными.

Конкретно, в одном из своих докладов Штрикфельдт предлагал создание антисоветского, дружественного немцам экзильного правительства и, в связи с ним, формирование русской антикоммунистической освободительной армии численностью пока в 200.000 бойцов. С помощью многих друзей удалось в начале ноября 1941 года представить этот доклад тогдашнему Главнокомандующему вооруженных сил фельдмаршалу Вальтеру фон Браухичу. Последний лично положил на докладе резолюцию: «Немедленно начать! Может решить исход войны». Спустя две недели Гитлер уволил фельдмаршала, и само собой разумеется – все предложенное Браухичем было объявлено ошибочным. Новый главнокомандующий (сам Гитлер), конечно, об этом не хотел и слышать, но эта идея продолжала жить и имела разные последствия.

При наших разговорах мы коснулись и имевшего печальную известность «Приказа о комиссарах». По этому приказу все взятые в плен комиссары и политруки подлежали немедленному расстрелу без всяких судебных формальностей. Штрикфельдт коснулся в одном из своих докладов и этой темы. Само собой разумеется, что этот приказ нельзя было сочетать с моральными убеждениями порядочного офицера. Мы оба так чувствовали. Однако было совершенно бесполезно напоминать ответственным за этот приказ лицам о международных конвенциях, которые, кстати сказать, не признавались советской стороной.

Поэтому Штрикфельдт в своем докладе указывал на следующее. Как начальник переводчиков, он считал своим долгом обратить внимание на последствия такого распоряжения. Ведь они должны были особенно повлиять на боевой дух советских войск и на их готовность к сопротивлению. Чины, подпадавшие под этот приказ, естественно, стали всеми средствами понуждать подчиненные им части к ожесточенному сопротивлению, вплоть до расстрела колеблющихся. В результате выполнения этого приказа о комиссарах вызвало бы дополнительные немецкие потери.

Этот доклад Штрикфельдта, как и протесты других высокопоставленных лиц, в конце концов привели к тому, что хотя приказ о комиссарах и не был отменен, но стало допускаться его неприменение. Штрик такими своими докладами проделывал мудрую, прямо государственную работу и значительно превзошел себя.

Таким образом, полбутылки коньяка было осушено, первоначальное недоверие устранено, и в дальнейшем наш разговор протекал в откровенной атмосфере двух заговорщиков. Мы поняли, что оба мы руководились одинаковыми представлениями. О значении всего задуманного мы были вполне согласны. Чтобы определить дальнейшее планирование, я предложил принять на себя опеку над генералом Власовым. Уже тогда мне было ясно, что его безопасность была под угрозой не только со стороны советчиков.

Штрикфельдт думал, что я должен немедленно начать свою деятельность, приняв при этом фальшивое имя. И поскольку я был высокого роста, он считал подходящей фамилию Мамонтов, взятую от слова мамонт. Я же предпочел выступать под моим настоящим именем.

Обмениваясь впечатлениями о первом годе войны, мы говорили также и о Боевом Союзе Русских Националистов, в котором я был почетным членом; о Русской Национальной Народной Армии; об организации «Цеппелин»; о событиях, которые были нам известны. Ведь все это имело значение для нашего начинания и стало для нас содержанием нашей жизни на несколько лет. Говоря о «нас», я подразумеваю ту группу людей, которые смотрели открытыми глазами на события на Востоке. К сожалению, этот круг был еще слишком мал для того, чтобы, несмотря на поддержку немецкого Генерального Штаба, успешно бороться с тупостью и отказом понимания у соответствующих политических органов. Точно так же, как и союзники позже, когда решение лежало в их руках, показали мало понимания нашей идеи Русского Освободительного Движения. Все это мы тогда не могли предвидеть. Напротив, мы были полны уверенности, верили в человеческий разум, который должен был нам помочь в признании и осуществлении нашего задания. Сам разговор со Штрикфельдтом, ночь и бутылка коньяка пришли к концу. Штрикфильдт одобрил мое сотрудничество.

Я нарочно так подробно и точно передаю содержание этой беседы главным образом потому, что она стала моим руководством не только на следующие два года, но и на всю мою дальнейшую жизнь. Ведь и эта книга явилась следствием событий, начиная с этой ночи.

После того, как мы с Штрикфельдтом обсудили основные вопросы нашего сотрудничества, мы стали обдумывать – как лучше добиться моего прикомандирования к генералу Власову. Штрик, которого я после нашей ночной беседы стал считать своим другом, держался того мнения, что мое назначение должно быть осуществлено через Отдел военной пропаганды, так как с немецкой стороны этот отдел был занят выполнением задания, связанного с Власовым. Я же полагал, что это лучше всего могло быть разрешено таким образом, чтобы создавалось впечатление, что за мной стоит какое-то учреждение, лучше всего партийное. Только такая маскировка могла обеспечить мне свободу, независимость и уверенность. Дорога к этому была длинная и вела через ряд препятствий.